Подъячев Семен Павлович - Среди рабочих

ствовала.

   - Выгоняйте скот!.. Скот выгоняйте! - кричал князь. - О, чо-о-о-орт!..

   Из соседнего села привезли, наконец, общественную трубу и кое-как после довольно-таки долгих и бестолковых усилий наладили и начали "прыскать" из тонкой кишки тоненькой струйкой воду в расходившееся пламя...

   Высокий и тонкий Сопля, вооружась концом этой "кишки", самоотверженно лез почти в самый огонь... Яркое пламя освещало его фигуру. Без фуражки, с вытаращенными глазами и бледным лицом он как-то необыкновенно отчетливо выделялся на ярко-огненном фоне.

   Бабы и девки, подобрав юбки, бегали с ведрами за водой. Мы, рабочие, и прибежавшие мужики, бестолково суетились, ничего в сущности не делая и только крича.

   - О-о-о! А-а-а! - стояло в воздухе, сливаясь с треском огня.

   - Гони скот, скот гони! - кричал обезумевший, растрепанный, босой, в одном белье, управляющий.

   Перепуганный скот, коровы и телята не шли со двора и их пришлось буквально вытаскивать силой.

   Между тем загорелась, вспыхнула как-то сразу, со страшным треском, деревянная, из тонкой дранки крыша скотного двора и запылала, как свечка.

   Половина коров и телят осталась на дворе. Их уже нельзя было вывести. Двор загорелся со всех сторон.

   - Спасайте, - кричал управляющий, - черти!.. Ну, ну!... Убью... О-о-о!..

   Но спасать уже было невозможно. Крыша вдруг рухнула. Туча искр взвилась к темносинему небу... Несколько голубей, мелькая и трепеща крылышками, ворвались откуда-то в этот столб и также внезапно исчезли.

   Мало-по-малу стихая, охваченный со всех сторон, как огромный костер, горел теперь двор, далеко освещая окрестность.

   - О, боже мой! О, боже мой! - всплескивая руками и, кажется, плача, маленький и жалкий, взывал управляющий, бегая вокруг пожара...

  

  

   Пламя стихало... Ветра не было, и опасность другим строениям не грозила.

   Князь подозвал к себе управляющего и громко, так, чтобы все слышали, крикнул:

   - Что это, а?.. Поджог?..

   Управляющий как-то сжался в комочек и залепетал что-то.

   - Что-о-о? - крикнул князь и прибавил: - Ду-ра-а-а-к!

   - По-по-всему ве-ве-ро-ятию! - вымолвил перепуганный "сам".

   - Что по всему вероятию? - снова крикнул князь. - Чо-о-о-рт!

   - Поджог-с!

   - Кто же?.. За что?..

   Управляющий молчал. В это время стоявший неподалеку нарядчик, как-то изогнувшись, крадучись, точно охотник под тетерева, подошел к ним и обратился к князю:

   - Ваш-ся, осмелюсь доложить... поджог-с это.

   - Что-о-о? - закричал князь, тараща на него глаза.

   - Кузнец это, ваш-ся, кузнец... боле некому...

   - Какой кузнец?.. Что такое?..

   - Ах, да! - радостно крикнул управляющий. - Я и забыл... Конечно, он!

   - Да кто он? Объясни! - закричал князь и топнул ногой.

   Управляющий объяснил, в чем дело.

   - Что ж ты таких-то негодяев держишь? - опять закричал князь. - Чо-о-о-о-рт!.. За урядником послать, живо! Расследовать это дело! По-о-о-одлецы!..

   Он повернулся и пошел было прочь, но сейчас же снова остановился:

   - А сторож?.. Где был сторож?.. Позвать сюда ка-а-а-а-налью!..

   - Сторож! Сторож! Сопля! - послышались услужливые голоса со всех сторон: - Иди, князь зовет!.. Оглох, что ли? Чо-о-о-рт! Тебе говорят!

   Мокрый с головы до ног, с покрытым сажей лицом, без картуза, страшный, точно какой-нибудь сказочный злодей, приблизился Сопля к князю и остановился, приняв необыкновенно робкую и почтительную позу.

   - Ты сторож? - подступая к нему, спросил князь.

   - Я-с, ваш-ся! - прошептал перепуганный Сопля. - Так точно-с!..

   - Ты... а-а-а! Что ж ты смотрел, скотина, а?... - И, говоря это, князь совсем близко пододвинулся к нему. - Что ты, смотрел? Я у тебя спрашиваю?..

   - Ви-виноват-с!

   Князь взмахнул палкой и хотел ударить, но не ударил, а как-то вдруг круто повернулся и пошел прочь.

   - К чорту его! - крикнул он на ходу. - Чтоб духу не было!..

   Сопля обернулся и, обведя всех нас испуганными, страшными, недоумевающими глазами, согнулся и, как побитая собака, пошел прочь по направлению к кухне.

   - Подлец! Скотина! - крикнул ему вслед управляющий в добавил, обращаясь к нарядчику: - Сегодня же чтоб не было его... Слышишь?..

   - Слушаю-с! - ответил нарядчик...

  

  

   - На, вот, получай расчет! - выйдя из-за стола после обеда и помолившись, сказал нарядчик Сопле. - Уходи... Не велят, чтобы ты здеся находился.

   - Куда ж я пойду? Собраться, чай, надо... То, се... уложиться... Жена, вон, тоже... Мало ли?.. Не мутовку облизать...

   - Жене неча укладываться, - сказал нарядчик, - ее не гонят... жена здеся останется.

   - Эка-ся ты, - воскликнул Сопля, - склизкий какой!.. Так я ее и оставлю... Оставил один такой!..

   - Ну, как знаешь, - сказал нарядчик, - дело ваше... Муж да жена - одна сатана... А только, брат, нам без кухарки нельзя, и уйти ей покеда невозможно.

   - Ей нельзя, а мне можно?

   - Ты дело десятое... Тебе сказано, слышал: "Вон!" Ну, значит, ты и того, уходи, а то как бы греха не было.

   Сопля помолчал, глядя на нас удивленными глазами, точно спрашивал: "братцы, что же это?" - и вдруг заплакал.

   Он всхлипывал громче и громче. Наконец, завыл, как баба на кладбище, у которой только что зарыли сына, и, трясясь всем телом, начал что-то приговаривать.

   Рабочие молчали и не глядели друг на друга.

   Всем было как-то неловко, чего-то совестно и жалко...

   - Я, я, - лепетал, захлебываясь от слез, Сопля, - верой и правдой... шесть годов... а!.. Николи, вот, крошки хозяйской не брал... Ста-а-арался! Заслужу, мол... заслужил: "вон!" Хуже собаки... Собаку, и ту... о-о-о!..

   - Ну, реветь неча! - сказал нарядчик. - Не баба, небось... Сряжайся-ка, друг!

   - Бог даст, другое место найдешь, - ласково и участливо сказал дядя Юфим, подойдя к Сопле. - Ты не робей, была бы шея, хомут найдется...

   - Нешто я про это? - закричал Сопля. - Дядя Юфим, родной ты мой, нешто я про это! Место... место - тьфу! Обидно мне - вот что, обидно! Обижают меня все... Кому я зло сделал?.. Я, я, думается, муху, и то жалею... жалко мне, вот что... о-о-о-бидно, дядя Юфим...

   - Ну-у-у, обидно!.. Что станешь делать?.. Ничего не поделаешь! Не умеешь шить золотом, бей молотом!.. Плюнь ты, не плачь, негоже это... Эка забота!.. Обойдется дело-то, наплевать!..

   - Водочки бы, - произнес Сопля, - в останный, может, разок... выпили бы... Сбегайте кто-нибудь, братцы, вот деньги... Егор Иваныч, а? Водочки, говорю... Бог с тобой: не сержусь на тебя... а только... эх-ма!..

   - Нет, уж ты водочку оставь, - сказал нарядчик, - нельзя! Сам пей ужо в казенке сколько хошь, а сюда нельзя... Сюда, того гляди, сам придет... Опять же всем на дело идтить... Около пожарища надо растаскать что... Сряжайся, брат, уходи!..

   - Куда же я пойду? Погоди!

   - Годить неча: уходи, да и вся недолга!

   - А жена-то?

   - А на что тебе жена-то, пес ты гнилой, прости ты меня, господи? На что я тебе? - закричала вдруг все время молчавшая в своем углу кухарка. - Куда я с тобой с эстаким денусь-то? Что у тебя, дом, что ли, свой, а? Припасено что? Али место другое нашел? Не пойду я с тобой! Куда я пойду?.. Дура я, что ли? Меня не гонят. По миру с тобой идтить, да тебя, длинного идола, кормить?.. У-у-у, дьявол! Протух весь заживо... Не подохнет, окаянный!.. Посадил тебя чорт на мою шею!.. Ступай один хучь в омут, - туда и дорога... Бери, вон, портки свои да и иди до первого... кабака.. Что у тебя есть-то? Как у турецкого святого: портки да трубка...

   - Таматка, у казенки-то, кузнец, чай, сидит, - усмехаясь и в тон ей произнес нарядчик, - вот вам, двум приятелям, и весело будет покеда... А там ужо, дай, урядник приедет, другой разговор пойдет...

   - И этот такой же! - крикнула кухарка. - Все одно такой же каторжник... злая рота!..

   - Молчи! - диким голосом закричал Сопля. - Душу вышибу!..

   - А ты полегше, полегше, - заговорил нарядчик. - Полегше, брат! Нельзя кричать.. Полегше, н-да! Твое дело какое? Последнее твое дело... Уходи, брат... Получил расчет - и с богом!

   - Врешь, мошенник! - закричал Сопля. - А жена-то? Тебе оставить?.. Не пойду я без жены. Каку-таку она имеет праву не идтить со мной? Где писано? Кто она мне, а? Кто я ей? Хозяин я ей, а?.. Аль нет?.. Муж, чай, законный. Как ты полагаешь? Не пойду! Хучь убей!.. Знаю я, об чем ты-то хлопочешь... бабник!..

   - Смотри, брат, лаяться станешь, - выставим!..

   - Не пойду! - дико кричал Сопля и вдруг, весь трясясь, длинный, страшный, бросился на нарядчика с кулаками. - Мошенник! Ты все! Ты!.. Ты и скотину подпалил... О-о-о!..

   - Братцы! - завопил нарядчик, отпихиваясь. - Будьте свидетели!.. Свидетели будьте! За такие слова... Будьте свидетели!..

   - Мошенник, вор! - продолжал Сопля. - Глот!.. Сколько ты народу слопал?! О-о-о!.. Чужих жен совращать!.. Благо, гладок, жир-то тебя точит... Разбойник!.. Убью!..

   Дико крича, они сцепились, как два кота, и покатились по полу. Их крик в открытые окна далеко разносился по имению.

   Услышав эти крики, прибежал с палкой в руках управляющий и остановился на пороге пораженный, в первую минуту не зная, что делать.

   При его появлении мы все почтительно поднялись в ожидании.

   Дерущиеся катались по полу, воя, сквернословя, сопя, награждая друг друга кулаками, кусаясь и никого не замечая.

   - Что такое? - рассвирепел, наконец, управляющий. - Драка! Ах вы, зверье, да я вас!.. Бросьте!.. Бросьте, говорю, перестать!..

   Он стал награждать ударами палки то одного, то другого. Но дерущиеся до того "увлеклись", что не слыхали этих ударов и продолжали драться, как две огромные сцепившиеся собаки.

   - Вы что глядите? - накинулся вдруг на нас управляющий.- Болваны! Разнять! Разнимайте!.. Ах, подлецы, дикари!.. Растаскивайте их... ну, живо!..

   - Их таперича не растащишь, - закричал Культяпка, - сцепились! Водой надо... Постой-ка, я их...

   И говоря это, он схватил ведро, зачерпнул им из кадки воды и, как-то смешно перекосив рот и растопыря ноги, плеснул из ведра водой, стараясь попасть в лица... Это подействовало. Дерущиеся, как петухи, отскочили друг от дружки.

   - Егор, что это значит? - спросил управляющий.

   - Барин-батюшка, - размазывая по лицу кровь и плача от злости, завопил нарядчик, - житья нет! Изругал всячески... при свидетелях... Как только не лаял... вор, говорит, ты, говорит, скотину подпалил. Лаял, лаял... в драку полез... а за что? За то, что я ему водки не велел сюда носить...

   Управляющий уже больше не слушал... Он накинулся на Соплю, топотал на него ногами и кричал визгливым, режущим слух голосом:

   - Вон! Вон! Вон! Сию минуту вон! Тебе сказано... ведь тебе сказано!..

   - Сказано... даве еще сказано! - вторил нарядчик.

   - Не пойду я отсюда без бабы! - угрюмо произнес Сопля, - Гони не гони... не пойду.

   - Что-о-о! - завизжал управляющий. - Не пойдешь?.. А-а-а? Какая баба, а?..

   - А это, значит, жена его... кухарка наша, - пояснил нарядчик. - Ее он взять хочет, а она, значит, не идет... Потому, сами извольте посудить, куда ж идтить с мужем с эстаким... Ну, кабы еще дом свой был - дело десятое, а то куда?

   - Да разве ее гонят? - спросил управляющий. - Что с ним, с дураком, рассуждать... Вон!..

   - Укладывайся пока что! - опять так же угрюмо произнес Сопля, обращаясь к жене. - Я пойду лошадь найму в деревне... Съедем пока что на фатеру... Сряжайся!..

   Услышав это, кухарка вдруг пронзительно заголосила и повалилась управляющему в ноги.

   - Барин-батюшка! - кричала она. - Куда я пойду?.. Гони ты его, не слушай... Какой он мне муж?.. Пьяница... гнилой он... протух... О-о-о, матушка, царица небесная, что ж это такоича будет-то?..

   - Встань, встань! - успокоил ее управляющий. - Не бойся... Ничего он не может сделать... Я князю скажу. Ты как жила, так и будешь жить... Встань! - и, снова обернувшись к Сопле, закричал: - Вон!

   - Не пойду без бабы! - опять произнес Сопля. - Не желаю, чтобы она жила с жеребцом с эстим... Я, скажем, лыком шит, а муж законный... Как хочу, значит, так и ворочу, и неча тебе, барин, не в свое дело лезть...

   - Не пойду я с тобой, - закричала кухарка, - не в жись не пойду. Издохну, а не пойду!

   - По-о-ойдешь! - протянул Сопля.

   - Не пойду! Удавлюсь, а с тобой жить не стану!.. Тьфу тебе в рыло поганое! Гнилой пес!

   - По-о-ойдешь! - опять протянул Сопля.

   - Ребята! - обернулся к нам управляющий. - Выведите его... Проводите за скотный пруд... Хорошенько его!..

   Мы стояли, не трогаясь. Сопля глядел на нас и ждал, что будет.

   - Ну-у-у. Что же? - повторил управляющий.

   - Не наше это, барин, дело, - сказал, наконец, дядя Юфим, - неча нам и соваться... Промеж мужа да жены один судья - господь! А от него мы худого не видали... нам его трогать не гоже, грех! Ты старшой... тебе власть дана, - как хочешь, так и делай, а наше дело сторона... Без толку над человеком измываться нехорошо. Пожалеть человека надо... Пожалеешь - он, глядишь, и отмякнет... Так-то, барин, хороший, а не палкой... Палка-то ведь об двух концах... Ты его, а он тебя... - И, обернувшись к Сопле, сказал: - Ушел бы ты, родной, покеда от греха... Баба дура... баба от тебя не уйдет... Кому она нужна-то? Завей вытребовать можешь... Ступай-ка, родной, дело-то складнее будет...

   - Обидно мне, - произнес Сопля и вдруг опять, как ребенок, на которого подействовали ласковые слова, захлюпал.- Обидно, дядюшка Юфим! За что? Аль я... С женой разлучили... гонят вон... а я человек бо-о-льной... ло-о-оманый. Куда я один-то... посуди сам... дядюшка Юфим, посуди!.. о-о-о!

   - Иди покеда до казенки, а там увидишь! - сказал Культяпка с подлой улыбкой и посмотрел на управляющего, как бы ожидая сочувствия с его стороны своему остроумию.

   - Ну, бог вам судья! - тяжело вздохнув, вымолвил Сопля, - уйду я... покеда... да только приду скоро... приду, баба, за тобой. Прощай, покеда... помни, не пройдет это тебе так...

   Он надел поддевку, новые сапоги и, держа картуз в левой руке, перекрестился правой и сказал:

   - Прощайте, братцы!

   - Прощай! - сказали мы. - Дай бог!

   Он перекрестился еще раз, надел фуражку и, не глядя на жену, пошел к двери.

   Около двери стоял управляющий, и, как только Сопля переступил за порог, он размахнулся и ударил его по спине палкой.

   - Подлец!

   Сопля даже и не обернулся.

  

  

   Перед вечером приехал на беговых дрожках урядник, высокий, плотный, с красным лицом и с усами, как у кота. Управляющий повел его к себе на квартиру, и скоро всех нас, рабочих, потребовали в контору.

   В конторе, кроме управляющего и урядника, были нарядчик и конторщик Геннадий.

   Рабочие, как водится, столпились в передней около двери, с любопытством и страхом глядя на урядника.

   Начался допрос.

   - Говори ты, как дело было! - повелительно и хмуря брови, чувствуя себя перед нами "большим начальством", крикнул урядник, обращаясь к нарядчику. - Хвалился кузнец, а? Хотел что-нибудь сделать?

   Нарядчик стал рассказывать.

   - "Помни, говорит, - повторил он слова кузнеца, - помни"... Все слышали!

   Урядник записал.

   - Слышали вы эти слова? - обратился он к нам.

   Рабочие молчали.

   - Слышали, что ли, а? Что ж молчите? Ты, старый хрен, слышал?

   - Ничего я не слыхал, - ответил Юфим, - зря это все... Мало что в горячности скажешь... язык без костей... враг наш. Ничего я, господин, не знаю... Ты меня не спрашивай!..

   - Ишь ты, каналья, а? - повернувшись к управляющему, произнес урядник.- Из какой оперы запел, а? Ах, негодяй! Н-а... Ну, а ты слышал? Эй, ты! Тебя спрашиваю...

   - Меня-с?.. - переспросил Культяпка и выдвинулся вперед.

   - Ну, да!

   - Как же-с, - заговорил Культяпка, - как же-с... как не слыхать-с, помилуйте... Я рядом стоял... слышал-с... Слышал, как он похвалялся: "мотри, говорит, будешь помнить"... Потом пошел, а сам про себя шопотом: "спалю!" - говорит.

   - Что-о-о? - переспросил урядник.

   - "Спалю!" - говорит, - повторил Культяпка.

   - Он это говорил?

   - Говорил-с!

   - Буде врать-то! - сердито сказал Юфим. - Трепло! И что брешешь на свою голову... Эх, Михайло, грех!.. Не верьте ему, господин, брешет он.

   - А ты что за заступник такой выискался? Тебе кузнец-то сват, брат?

   - Не сват, не брат, а я за правду... правду люблю...

   - Ну, и стой со своей правдой... молчи... не суйся, где не спрашивают,- сказал урядник и снова спросил: - так ты слышал?..

   - Ну, вот-с... Помилуйте! Барина, вон, тоже обругал... "Сволочь ты", говорит... Я рядом стоял.

   - Правду он говорит? - обратился урядник к нам. Рабочие молчали.

   - Мы ничего не знаем! - сказал Юфим. - Как знаете... Дело ваше!

   - Та-а-ак! - протянул урядник, пристально глядя на Культяпку. - Та-а-ак! Еще кто не слыхал ли, говорите! - опять обратился он к нам.

   Мы молчали.

   - Он это... он! Боле некому! - произнес нарядчик. - Кабы не он, пришел бы на пожар... А то, небось, не был... Гори, мол... Не жалко!

   - А где он теперь? - спросил урядник.

   - Известно, чай, около винополии околачивается... в селе, чай...

   - Его надо сюда, - произнес урядник, - допросить бы... Да уж кстати связать... Уйдет, подлец, ищи тогда...

   - Пьян он, небось, - сказал управляющий.

   - Послать бы за ним, а? - сказал урядник. - Распорядились бы вы, - обратился он к управляющему.

   - Не пойдет он, господин, - сказал нарядчик, - не таков человек... навряд-с!

   - Ну-у-у, не пойдет... Пойдет! - произнес урядник. - У нас пойдет! Скажи, кто приказал... А не пойдет, - возьми сотского, понятых... руки таким манерцем... понял?.. А будет упрямиться, я сам приеду... Так и скажи: сам приеду.

   - Слушаю-с... Прикажете съездить, барин? - обратился он к управляющему.

   - Да... Конечно... поезжайте четверо... Ну, а если его там нет?

   - Таматка, барин, не сумлевайтесь! - улыбаясь, произнес Культяпка. - Боле где же ему быть-то? Коли не там, то у Лизки - два места... Покеда не пропьет денег, далече не уйдет.

   - Ну, так поезжайте! - сказал управляющий. - А мы с вами пока закусим, а? Чайку, а?- обратился он к уряднику.- Вам, конечно, ехать незачем, так закусим.

   - Можно! - произнес, улыбаясь, урядник. - А князь сюда не придут-с?.. Я думаю, это обстоятельство сильно расстроило их? Н-да! Можно сказать, один негодяй и... результат-с!..

   - Кому прикажете, барин, ехать? - спросил нарядчик.

   - Кому? Да кто-нибудь. Ну, ты.. Михайло, вон... он, вон, - указал он на меня, - ну, еще кто-нибудь... как хочешь вообще...

   - Мне-то, барин, ехать ли?..

   - А что?

   - Сами изволите знать - зол он на меня. Как бы греха не вышло какого... Ему-то все едино-с - человек он отпетый, а у меня жена, дети-с...

   - Да не бойся ничего, - сказал урядник.- Зачем ехать четвером... На медведя, что ли? Ну, поезжайте двое... Ты, вот, поезжай, - кивнул он на Культяпку, - ты, малый, кажись, тово... не промах, да вон тот, длинный, - кивнул он на меня, - и довольно...

   - Что ж, поедем, Павлыч, а? - сказал Культяпка. - Неча время терять. Авось не убьет...

   Мы вышли из конторы.

  

  

   Кузнеца мы, действительно, нашли у "винополии". Он был не один... Они вместе с Соплей сидели на ступеньках трактирного крыльца и пили водку из горлышка полубутылки, закусывая селедкой с хлебом. Кузнец был не пьян, а Сопля успел уже "дойти до дела"...

   Мы слезли, привязали к колоде лошадь и подошли к ним.

   - Приятного аппетиту!- сказал Культяпка.

   - Вы как сюда? - спросил кузнец.

   - По делу, - ответил Культяпка и, отвернувшись от него, нагнулся, поплевал на ладонь руки и, похлопав этой ладонью Соплю по голове, сказал:

   - Гуляешь, сторублевая голова, с горя-то?!

   Сопля обрадовался нашему приезду и начал угощать водкой. Сам он пил больше всех и все говорил про жену, про обиду, про свое горе и, по обыкновению, хлюпал. Кузней, пил мало. Он был какой-то хмурый, невеселый, задумчивый.

   - А ведь мы за тобой приехали, - неожиданно вдруг, улыбаясь, сказал Культяпка.

   - За мной?.. Зачем я понадобился?

   - Да что, друг, - заговорил Культяпка, - кислые слова там про тебя... будто ты того, скотную... Чай, тебе Сопля-то сказывал?.. Урядник там... Он нас, признаться, и послал-то... к допросу тебя... Чудно! Я им, веришь богу, давеча говорю: "Что вы, говорю, на человека эдакое дело?.." Пра, ей-богу... "Не твое, говорят, дело".

   - Нарядчик, небось, все? - угрюмо произнес кузнец. - Вот шельма-то... Н-да! подвел штуку...

   - Все, брат, хороши! - ответил Культяпка и в свою очередь спросил: - А что ж на пожар-то не приходил?

   - На кой он мне чорт! - опять так же угрюмо произнес кузнец. - Все гори... Мне наплевать... У князя денег много... кой им чорт!.. Так, значит, и порешили, что я поджег?.. Павлыч, - обратился он ко мне, - ну, а ты как полагаешь: я аль нет?.. - И, видя, что я молчу, поднялся с места и, хлопнув меня по плечу, сказал: - Не я, брат Павлыч... не верь... не я... Кабы я - я сказал бы... И не боюсь я никого... ни князя, ни чорта, ни тюрьмы... и на Сибирь наплевать мне... И там солнце светит... Так-то, друг... Уходи-ка ты из имения этого, будь оно проклято!.. Поедемте! - добавил он резко.- Сопля, едем!

   - Его-то не надо, - сказал Культяпка. - Куда его?

   - А тебе что?.. Лошади барской жалко, что ли... Пущай едет... Может, и его в свидетели поставят... Полезай, Сопля!..

   - Погодите, други мои, - залепетал Сопля, - я... я... половиночку... с собой... не бросайте вы меня... Я на дорожку... По-по-половиночку... сичас я...

   И он, спотыкаясь и шаря на ходу в кармане поддевки, пошел в казенку и вышел оттуда, держа бутылку.

   - Вот она! - издали подняв ее перед собой, крикнул он и, подойдя к нам, вдруг почему-то заплакал.

   - Садись, Сопля, - сказал кузнец и почти втащил его в телегу. - Сиди смирно... Не разбей спосуду-то... горе луковое... Трогай!..

   Мы поехали...

  

  

   Дорогой, пока мы ехали до имения, кузнец угрюмо молчал. Культяпка болтал разный вздор, косясь на кузнеца. Сопля то принимался плакать, то начинал говорить про жену, про обиду, про жизнь...

   Я правил лошадью и тоже думал про свою жизнь и про тех людей, среди которых жил, и в голове у меня невольно как-то стучали слова: "Ну, люди!.. И жалко, и бить хочется, тьфу!.."

   Ехать было хорошо... Колеса громко стучали по дороге... Солнце стояло низко... В речке, по берегу которой мы ехали, отражались, как в зеркале, прибрежные кусты, неподалеку росшие старые березы, голубое небо, белые редкие облака... У берегов, поросших высокой осокой, заливались со всех, сторон лягушки... Мошкара стояла над водой, походя на тонкие, прозрачные, движущиеся столбы... Где-то громко крякал одинокий селезень, и, перелетая с места на место, курликали и посвистывали кулики... Где-то, высоко над нами, летал невидимый самец-бекас и блеял, как баран. Пастух где-то за пригорком играл на "жалейке", и звуки этой "жалейки", простые и жалобные, казалось, лились в прозрачный воздух, стояли в нем, плакали, жаловались, навевая на душу тихую, приятную грусть... Что-то далекое, забытое, хорошее вставало перед глазами, трогая за сердце...

   - Ты - Журлов? Кузнец? - спросил урядник, оглядывая фигуру кузнеца с ног до головы большими, выпуклыми, налитыми кровью, вероятно, от выпитой водки, глазами.

   - Я! - ответил кузнец.

   - Ты... а-а-а! Ты! - урядник подошел к нему и вдруг, точно играя, ударил его указательным пальцем правой руки по носу. - Ты! - повторил он. - Ты, голубчик... ты!.. Тебя-то нам и надо... Ах ты, гадина эдакая, а? Какими делами... а?...

   - Какими делами? - угрюмо переспросил кузнец.

   - Ты арапа-то не строй! - воскликнул урядник злорадно.- Каков, а?- обратился он к управляющему и продолжал: - Дело хорошее, прекрасное дело... Ах ты, подлец! Посмотрим, как ты перед господином приставом поговоришь, поговоришь, голубчик... Какие дела, спрашивает?.. Ха!.. - он опять махнул его пальцем по носу. - Ты поджигать, каналья!.. Мстить! С заранее обдуманным намерением... Ах, ты, подлец!..

   - Я не поджигал! - сказал кузнец.

   - Что-о-о?.. А кто же... ха-ха-ха! Не он, а?.. Ну, а кто же?.. Пушкин, что ли?.. А?.. Ска-а-а-ти-на!..

   - Не я! - снова повторил кузнец.

   - Ладно... не ты, так не ты... А я знаю, ты... Да что с тобою толковать... Свидетели, брат, есть.. Связать его!.. Эй, свяжите-ка его, ребята!..

   - Меня вязать нечего, - сказал кузнец, - я и так не уйду... не боюсь я...

   - Ну, там увидим, боишься ли, нет ли, - произнес урядник, и вдруг закричал на нас: - Вам говорят - связать!..

   - Это дело не наше, - сказал Юфим, - вяжи сам... На то над нами и поставлен... Наше дело тут не при чем... Да!.. Понапрасну человека обижать не закон.

   Кузнец обернулся, посмотрел на дядю Юфима, и вдруг рот его чуть-чуть тронулся ласковой и вместе какой-то жалостной улыбкой.

   - Вяжите, ребята, - тихо произнес он. - Пущай потешутся... Мне все едино... Я не жег... не боюсь!..

   - Вот так-то лучше! - опять злорадно воскликнул урядник. - Вяжи! - обратился он к нарядчику.

   Нарядчик с припасенной заранее веревкой боязливо подошел к кузнецу и сказал:

   - Давай!

   Кузнец безропотно закинул руки назад. Лицо его потемнело... губы тряслись... Он нахмурился и, видимо, делал страшные усилия, стараясь сдержать себя.

   Нарядчик быстро, ловко и крепко скрутил кузнецу руки и, когда сделал это, усмехнулся гадкой, злобной усмешкой и сказал:

   - Вот таперя не подожгешь!

   - Не подожгешь! - повторил урядник.

   Кузнец молча глядел в землю.

   Управляющий подошел к нему и, стараясь заглянуть в глаза, злобно сказал:

   - Что, голубчик, догулялся, а?.. Догулялся, я говорю!.. Так и надо... по-о-одлец!

   Раздался гулкий звук пощечины.

   - Бей еще! - сказал кузнец. - Благо, у меня руки связаны... Ах ты, гад!.. Тьфу!..

   Он плюнул ему в лицо.

   - Ведите его! - завизжал управляющий, быстро отскочив от кузнеца. - Чтоб духу не было!..

   - Запереть пока, а завтра в стан! - сказал урядник.

   Кузнеца увели.

  

  

   Нас отпустили. Мы отправились на кухню и там совершенно неожиданно наткнулись на такую картину: на полу около стола валялась, как чурка, кухарка, страшно избитая и связанная. На ней положительно не было лица. Какой-то кровяной комок, а не лицо. Рот был заткнут тряпкой, крепко-накрепко закушенной зубами... На обнаженном теле висели там и сям узкие полосы одежды. Жидкие рыжеватые на голове волосы были растрепаны, и вырванные клоки их валялись на полу.

   - Господи!.. Что ж это значит! - воскликнул Юфим.- Ох, грехи!.. Беги кто-нибудь за самим... Не трогай до урядника.

   Нарядчик нагнулся, оправил на ней платье и вытащил изо рта тряпку. В горле у ней что-то захлюпало.

   - Эй! - крикнул нарядчик. - Матрен! А, Матрен! Кто тебя! А?..

   - Чего спрашивать, кто?.. Известно, кто, - сказал Юфим. - Он, небось.

   В горле у кухарки захлюпало еще шибче. Она вдруг открыла как-то страшно круглый, весь залитый кровью левый глаз и зашевелила губами...

   - Что-о-о? - крикнул нарядчик.

   - Му-у-у-ж! - послышался хриплый, сдавленный, слабый голос, и после этого в горле у ней опять захлюпало.

   На кухню между тем прибежали урядник и управляющий. Последний от страха присел на корточки.

   - Как я скажу князю? - жалобно крикнул он. - Что мне будет?

   - Ах, чорт! - воскликнул урядник. - Ловко! Кто же это, а? Жива?..

   - Жива-с! - ответил нарядчик.

   - Развяжи ей руки-то, - сказал урядник и снова воскликнул: - Ловко!.. Ну, ну!.. Кто же это, а?

   Нарядчик нагнулся к кухарке и крикнул:

   - Матрен! Матрен! Слышишь? Кто тебя?

   - Му-у-уж! - снова получился едва внятный ответ. Из горла избитой вылетел звук, ужасно похожий на крик курицы, поющей петухом.

   - В больницу надо! - решил урядник. - Везите скорей в Грачево.

   - Помрет дорогой! - сказал нарядчик.

   - Помрет - меньше врет!- сострил урядник и добавил: - Скорей на телегу и марш!..

   Управляющий велел запрячь телегу. Урядник сел на скамейку и закурил. Кухарку развязали и положили на кровать.

   - Ловко! - опять повторил почти с удовольствием урядник, глядя на залитое кровью лицо кухарки и пуская к потолку густые струи табачного дыма. - Ловко! Где ж он теперь, а? Найти его, голубчика!.. Заодно с кузнецом и отправим... Убил ведь бабу-то, - обратился он к "самому", - а? Как думаете?

   Управляющий, бледный, с испуганным лицом, молча подошел к окну и забарабанил пальцем по стеклу. К крыльцу подъехала телега. Урядник встал.

   - Тащите! - сказал он.

   Кухарку вынесли, положили на телегу на сено, прикрыли сверху дерюгой, и нарядчик повез ее в земскую больницу.

   - А вы, ребята, молодчика-то найдите, - обратился к нам урядник, уходя с управляющим прочь, - без него этого дела не разжевать...

  

  

   - Провались ты пропадом и с жизнью-то этой? - воскликнул дядя Юфим. - Плюнуть, да уйтить отсюда, куда глаза глядят... Самое святое дело! И откеда он взялся только... притка его задави!..

   - Откеда?! Мы даве привезли, - сказал Культяпка.- Ссадили у амбаров... догадало нас!.. А все кузнец... дернула нелегкая... словно на грех!.. Да, правда, нешто думано?.. Видим, человек выпимши... Ну, мол, наплевать, поедем!

   - Мотри, ребята, как бы вам за это не влетело... Не намахали бы, гляди, - сказал Юфим.

   - А кто скажет-то?

   - Скажут... Найдутся... Ты первый... Сволочь, брат, ты, не в обиду будь сказано... Чего ради ты на кузнеца-то наплел? Человеку гибнуть от твоих слов... Неужели ты и на суду это покажешь?

   - Ну, вот, была нужда! - воскликнул Культяпка. - Мне, главная причина, думаю, жалованьишка не прибавят ли... А то нешто я стану...

   - Язычком заслужить хошь!.. Хо-о-о-рошее дело!.. Только гляди, сват, береги голову...

   - А что?

   - Ничего... Так, мол... Ну, одначе, - переменил Юфим речь, - кто же у нас за стряпуху будет? Ужинать пора... Жрать хотца... Михайло, наливай хучь ты, покеда что...

   Мы уселись за стол. Культяпка налил щей. Началось обычное "хлебанье" чего-то черного, вонючего, гадкого...

   - Вот что, братцы, я надумал, - заговорил дядя Юфим, когда мы улеглись на своих обычных местах в сарае, - уходить нам отседа надо... бросать... Ну их к ляду и с местом-то! Ни те спокою, ни те харчи... обращенье собачье... вша... грязь... тьфу! Да неуж мы того стоим?!

   Мы молчали...

   - Уходить надо, - продолжал он, - время теперя самое горячее... рабочая пора... Что тут-то?.. Тут ведь кому жить?.. Кто нови не видал, тот и ветоши рад... Махнем на болото, на торф... Трудно, зато деньга... А то по деревням пойдем... Теперя навозница... Там, глядишь, покос... А осенью молотить пойдем... Гоже, ей-богу...

   - А зиму-то? - спросил Тереха. - Главная причина зима!

   - Ну, зима! До зимы глаза вылупишь... И зимой найдем... Была бы, брат, шея, а хомут найдется... Уходить надо!...

   - Ну, там увидим! - зевая, произнес Тереха-Воха и вскоре захрапел. Дядя Юфим поворчал что-то про себя, повозился и тоже уснул...

   Но мне не спалось... Я вышел за ворота, сел и долго сидел, прислушиваясь к шопоту ночи... Далекое, темное, усыпанное звездами небо манило к себе своей таинственной тишиной...

   - Что там?.. Неужели и там тоже людская ненависть, злоба, мученье, слезы, грязь, тьма?

   Утром нашли Соплю. Он висел в каретном сарае на переводе, синий, с высунутым наполовину языком, необыкновенно жалкий.

   - Жуть! - воскликнул Тереха-Воха, увидя его. - Господи помилуй! Мне теперя ни в жись ночью не уснуть... Жуть!

   - Чорту баран! - мрачно произнес нарядчик. - Допился!

   - Нет, что же, - сказал кто-то, - человек он был ничего... Простяга... Жалко!

   - Таких жалеть неча! - перебил нарядчик. - Чего его жалеть, коли он сам себя не пожалел... Таких не отпевают... в куль да в яму... Туда и дорога!.. Чорту баран!..

   - Врешь, брат, - сказал Юфим, - отпевают... Допрежь не отпевали, а теперь отпевают... Одно только - не в церкви, а на паперти... Да не наше это дело... Не нам судить... Он в деле, он и в ответе. Грех судить... пожалеть надо! Люди мы... Мы не пожалеем, кто нас пожалеет?.. Эх-хе-хе!..

   Он махнул рукой и прибавил:

   - Пойдемте отсюда, ребята... Чего смотреть?.. Не наше дело.

   - Жуть! - то и дело восклицал весь бледный и вздрагивавший, точно от холода, Тереха-Воха. - Не стану я здесь жить!..

  

   Через неделю, отработав "навозницу", на время которой управляющий не отпускал нас, мы трое - Юфим, я и Тереха-Воха - с сумками за плечами ранним утром, веселые и бодрые, выходили из имения, чтобы больше никогда не вернуться сюда...

   Перед нами под гору вилась пыльная дорога, а перед глазами, куда только мог проникнуть взор, раскинулась и манила к себе таинственно-загадочная, синеющая даль...

   - Ну, ребята, - сказал Юфим, - что-то будет... Либо Акулька, либо мальчик, а дело сделано.

   - Хуже не будет, - добавил он в раздумьи,- рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше.

  

  

   В первый день мы отошли от имения верст тридцать, нигде не останавливаясь и не справляясь относительно работы. Мы чувствовали себя бодро и итти нам было хорошо. Дорога везде просохла... Итти приходилось по большей части молодыми, мелкими березовыми лесами... Пели птицы, жужжали шмели, мухи, пахло цветами...

   Мы часто делали "залоги", то есть садились где-нибудь, снимали сумки, закуривали и разговаривали, наслаждаясь отдыхом и полной свободой... Разговаривать про работу, где ее найдем, как будем жить, сколько будем получать, точно сговорившись, мы избегали в этот день, говорили совсем о другом.

   Я забыл, между прочим, упомянуть, что в нашей компании был еще Терехин земляк, солдат Яков Малинкин, человек бывалый, веселый и разговорчивый... На отдыхах и в дороге он без умолку рассказывал про свои похождения и мытарства по белому свету, особенно же про русско-турецкую кампанию, в которой он участвовал.

   Тереха слушал его рассказы, и они, видимо, доставляли ему невыразимое удовольствие.

   - Жуть! - восклицал он в особенно сильных местах и, обернувшись, окидывал нас своими прекрасными глазами, как бы приглашая взглядом разделить с ним восхищение.

   - А убивал ты, дяденька Яков? - спросил он однажды.

   - Эва! - воскликнул Малинкин.- Редьку, что ли, я таматка таскал? Знамо - убивал!.. На то война...

   - Стра-а-ашно!!