Аверченко Аркадий Тимофеевич - О хороших, в сущности, людях

1123;къ!! Послуш'те, татаринъ! Такъ наплевать же на прохожаго! Понимаете? Лишь бы мнѣ было весело, а прохожему если не нравится - пусть тоже пьетъ.

   И опять крѣпко задумывается татаринъ. Придумываетъ возражен³е... Торжествующе улыбается:

   - Ему, которы што - пьяный, лежатъ посреди улиса, спить, какъ мортвый, а ему обокрасть можно, да?

   - Это неправда, - горячится защитникъ пьянства. - Слышите, татаринъ?! Ложь! Слышите? Если человѣкъ уже свалился, - его уже не могутъ обокрасть!

   - Что такой - не могутъ? Онъ гаво'ртъ не могуть. Почему, которы падлецъ воръ, такъ онъ возметъ да обокралъ, да?

   - Какъ же его обокрадутъ, татарск³й ты чудакъ, ежели, когда онъ сваливается - такъ уже, значить, все пропито.

   - Сё равно. Вазмётъ, сапоги сниметъ, да?

   - Пажалста, пажалста! Въ такую-то жару? Еще прохладнѣе будетъ!

   Татаринъ поднимаетъ голову и бродить ищущимъ взоромъ по глубокому пышному синему небу, будто отыскивая тамъ отвѣтъ...

   - Началство, которы гдѣ человѣкъ служить да скажетъ ему: "почему, пьяный морда, пришелъ? Пошелъ вонь!"

   - А ты пей съ умомъ. Не попадайся.

   - Нилза пить.

   - Да почему? Господи Боже ты мой, ну, почему?!.

   - Ему... канэшна - диствит'лна уразумѣйса - водка очинь горк³й.

   - Ничего это не разумѣется. А ты сладкую пей, ежели горькая не лѣзетъ.

   - Скажи, пажалста, гасподынъ... Почему минѣ пить, если не хочется, да?..

   Аргументъ вѣск³й, достойный уважен³я. Но защитникъ веселой жизни не согласенъ.

   - Какъ такъ не хочется? Какъ такъ можетъ не хотѣться? А ты знаешь, какъ русск³й человѣкъ черезъ "нехочу" пьетъ? Сначала, дѣйствительно, трудно, а потомъ разопьешься - и ничего.

   - Ты минѣ, гаспадынъ, скажи на совѣсти: какъ лучше здоровье - человѣкъ, которы пьетъ, или которы ны пьетъ - да?

   - Въ этомъ ты правъ, милый продавецъ апельсиновъ, но только.... что жъ дѣлать? Тутъ ужъ ничегоне по дѣлаешь... Живешь-то вѣдь одинъ разъ.

   - Адынъ! А если печенкамъ болитъ, голова болитъ, ноги болитъ - развѣ это хороши дѣло?

   - А ты статистику читалъ? - пошатнувшись, спрашиваетъ прохож³й.

   - Нѣтъ, ни читалъ.

   - Такъ вотъ ежели бы ты читалъ - ты бы зналъ, что п... по статистикѣ на каждую душу человѣка народонаселен³я приходится въ годъ выпить полтора ведра. Понялъ? Значить, обязанъ ты выпить свою долю или нѣтъ? Понялъ?

   Татаринъ, сбитый съ толку, растерянно смотритъ на склонившееся надъ нимъ воспаленное отъ жары и водки лицо, на которомъ, какъ рубинъ, сверкаетъ носъ, доказывающ³й, что обладатель его выпилъ уже и свою долю, и татаринову, и долю еще кое-кого изъ непьющихъ росс³йскихъ гражданъ...

   Татаринъ вздыхаетъ, сдвигаетъ барашковую шапку на бритый загорѣлый затылокъ и произносить свое неопредѣленное:

   - Канэшна - диствит'лна - уразумѣйса...

   - То-то и оно, - строго роняетъ прохож³й и, не попрощавшись съ татариномъ, идетъ дальше.

   Подходить къ пустынной Графской пристани, долго стоитъ, опершись о колонну и глядя на тихую темную гладь бухты. Думаетъ... Потомъ бормочетъ:

   - А х'рош³й татаринъ попался!.. Правильный... разсудительный. Вѣрно! Дѣйствительно, водка - это дрянь. Правильно онъ говоритъ - и здоровье разстраиваетъ, и деньги, и начальство. Правильно! Ей Богу, чего тамъ. Онъ молодецъ! Я знаю, что я сдѣлаю: я брошу пить! А? Прошу молчать, не возражать... Брошу и баста!

   Онъ приподнимаетъ руку и, немного согнувшись, долго стоить такъ, будто прислушиваясь къ какимъ-то разбуженнымъ голосамъ, неясно звучащимъ внутри его.

   Прислушался... Будто провѣрилъ себя. Потомъ энергично разрубилъ воздухъ поднятой рукой.

   - Бросилъ!!

  

   А татарину - едва только отошелъ прохож³й - сдѣлалось вдругъ скучно.

   Онъ долго покачивалъ головой, причмокивалъ и одергивалъ свои широк³е шаровары.

   Потомъ сказалъ онъ самъ себѣ:

   - Диствит'лна, хорошо гаво'ртъ человѣкъ. Правилна. Разъ я выпимши и минѣ хорошо - кому какой дѣло да?.. Надо, разумѣйса, имѣть на свой жизнь удоволств³е... Эхъ, адынъ разъ попробовать, пачему не попробовать да?..

   Рѣшительно поднявшись съ корточекъ, татаринъ еще больше заламываетъ на затылокъ шапку, беретъ на руку корзину и бодро шагаетъ къ берегу - въ веселый севастопольск³й трактиръ "Досугъ моряка"

  

  

   Подслушивать - стыдно.

   Отдѣлен³е перваго класса въ вагонѣ Финляндской желѣзной дороги было совершенно пусто. Я развернулъ газету, улегся на крайн³й у стѣны диванъ и, придвинувшись ближе къ окну, погрузился въ чтен³е.

   Съ другой стороны хлопнула дверь, и сейчасъ же я услышалъ голоса двухъ вошедшихъ въ отдѣлен³е дамъ:

   - Ну, вотъ видите... Тутъ совершенно пусто. Я вамъ говорила, что крайн³й вагонъ совсѣмъ пустой.. По крайней мѣрѣ, можемъ держать себя совершенно свободно. Садитесь вотъ сюда. Вы замѣтили, какъ на меня посмотрѣлъ этотъ черный офицеръ на перронѣ?

   Бархатное контральто отвѣтило:

   - Да... Въ немъ что-то есть.

   - Могли бы вы съ такимъ человѣкомъ измѣнить мужу?

   - Что вы, что вы! возмутилось контральто. - Развѣ можно задавать так³е вопросы?! А въ-третьихъ, я бы никогда ни съ кѣмъ не измѣнила своему мужу!!

   - А я бы, знаете... измѣнила. Ей Богу. Чего тамъ, - съ подкупающей искренностью сознался другой голосъ, повыше. - Неужели, вы въ такомъ восторгѣ отъ мужа? Онъ, мнѣ кажется, не изъ особенныхъ. Вы меня простите, Елена Григорьевна!..

   - О, пожалуйста, пожалуйста. Но дѣло тутъ не въ восторгѣ. А въ томъ, что я твердо помню, что такое долгъ!

   - Да ну?

   - Честное слово. Я умерла бы отъ стыда, если бы что-нибудь подобное могло случиться. И потомъ, мнѣ кажется такимъ ужаснымъ одно это понят³е: "измѣна мужу!"

   - Ну, понят³е, какъ понят³е. Не хуже другихъ.

   И, помолчавъ, этотъ же голосъ сказалъ съ невыразимымъ лукавствомъ:

   - А я знаю кого-то, кто отъ васъ просто безъ ума!

   - А я даже знать не хочу. Кто это? Синицынъ!

   - Нѣтъ... не Синицинъ!

   - А кто же? Ну, голубушка... Кто?

   - Мукосѣевъ.

   - Ахъ, этотъ...

   - Вы меня простите, милая Елена Григорьевна, но я не понимаю вашего равнодушнаго тона... Ну, можно ли сказать про Мукосѣева: "Ахъ, этотъ"... Красавецъ, зарабатываетъ, размашистая натура, успѣхъ у женщинъ поразительный.

   - Нѣтъ, нѣтъ... ни за что!

   - Что "ни за что"?

   - Не измѣню мужу. Тѣмъ болѣе съ нимъ.

   - Почему же "тѣмъ болѣе"?

   - Да такъ. Во-вторыхъ, онъ за всѣми юбками бѣгаетъ. Его любить, я думаю, одно мученье.

   - Да ежели вы къ нему отнесетесь благосклонно - онъ ни за какой юбкой не побѣжитъ.

   - Нѣтъ, не надо. И потомъ онъ ужъ черезчуръ избалованъ успѣхомъ. Так³е люди капризничаютъ, ломаются. Да что вы говорите такое! Это дуракъ только способенъ ломаться, а Николай Алексѣичъ умный человѣкъ. Я бы на вашемъ мѣстѣ...

   - Не надо!! И не говорите мнѣ ничего. Человѣкъ, который ночи проводить въ ресторанахъ, пьетъ, играетъ въ карты...

   - Милая моя! Да что же онъ долженъ дома сидѣть да чулки вязать? Молодой человѣкъ...

   - И не молодой онъ вовсе! У него уже темя просвѣчиваетъ...

   - Гдѣ оно тамъ просвѣчиваетъ... А если и просвѣчиваетъ, такъ это не отъ старости. Просто молодой человѣкъ любилъ, жилъ, видѣлъ свѣтъ...

   Контральто помедлило немного и потомъ, послѣ раздумья, бросило категорически:

   - Нѣтъ! ужъ вы о намъ мнѣ не говорите. Никогда бы я не могла полюбить такого человѣка... И въ-третьихъ, онъ фатъ!

   - Онъ... фатъ? Миленькая Елена Григорьевна, что вы говорите? Да вы знаете, что такое фатъ?

   - Фатъ, фатъ и фатъ! Вы бы посмотрѣли, какое у него бѣлье - прямо, какъ у шансонетной пѣвицы!.. Черное, шелковое - чуть не съ кружевами... А вы говорите - не фатъ! Да я...

   И сразу оба голоса замолчали: и контральто, и тотъ, что повыше. Какъ будто кто ножницами нитку обрѣзалъ. И молчали оба голоса такъ минутъ шесть-семь, до самой станц³и, когда поѣздъ остановился.

   И вышли контральто и сопрано, молча, не глядя другъ на друга и не замѣтивъ меня, прижавшагося къ углу дивана.

  

  

  

   Мы - любимая мною женщина и я - вышли изъ лѣсу, подошли къ обрыву и замерли въ нѣмомъ благоговѣйномъ восхищен³и.

   Я нашелъ ея руку и тихо сжалъ въ своей. Потомъ прошепталъ:

   - Какъ хорошо вышло, что мы заблудились въ лѣсу... Не заблудись мы - никогда бы намъ не пришлось наткнуться на эту красоту. Погляди-ка, какимъ чудеснымъ пятномъ на сочномъ темнозеленомъ фонѣ выдѣляется эта бѣлая рубаха мальчишки-рыболова. А рѣка - какая чудесная голубая лента!..

   - О, молчи, молчи, - шепнула она, прижимаясь щекой къ моему плечу.

   И мы погрузились въ молчаливое созерцан³е...

   - Это еще что такое? Кто так³е? Вы чего тутъ дѣлаете? - раздался пискливый голосъ за нашими спинами.

   - Ахъ!.

   Около насъ стоялъ маленьк³й человѣкъ въ чесунчевомъ пиджакѣ и въ черныхъ длиннѣйшихъ, покрытыхъ до колѣнъ пылью брюкахъ, которыя чудовищно-широкими складками ложились на маленьк³е сапоги.

   Глаза непр³язненно шныряли по сторонамъ изъ-подъ дымчатыхъ очковъ, а бурые волосы бахромой прилипли къ громадному вспотѣвшему лбу. Жокейская фуражечка сбилась на затылокъ, а въ маленькихъ рукахъ прыгалъ и извивался, какъ живой, желтый хлыстъ.

   - Вы зачѣмъ здѣсь? Что вы тутъ дѣлаете? - А? Почему такое?

   - Да вамъ-то какое дѣло? - грубо оборвалъ я.

   - Это мнѣ нравится! - злобно-торжествующе всплеснулъ онъ руками. - "Мнѣ какое дѣло?!" Да земля-то эта чья? Лѣсъ-то это чей? Рѣчушка эта чья? Обрывъ это - китайскаго короля, что ли? Мой!! Все мое.

   - Очень возможно, - сухо возразилъ я, - но мы вѣдь не съѣдимъ всего этого?

   - Еще бы вы съѣли, еще бы съѣли! А развѣ по чужой-то землѣ можно ходить?

   - А вы бы на ней написали, что она ваша.

   - Да какъ же на ней написать?

   - Да вотъ такъ по землѣ бы и расписали, какъ на географическихъ картахъ пишется: "Земля Чортъ-Иваныча".

   - Ага! Чортъ-Иваныча? Такъ зачѣмъ же вы прилѣзли къ Чорту-Иванычу?!.

   - Мы заблудились.

   - "Заблудились!.. " Если люди заблудятся, они сейчасъ же ищутъ способъ найти настоящую дорогу, а вы, вмѣсто этого, цѣлыхъ полчаса видомъ любовались.

   - Да скажите, пожалуйста, - съ сердцемъ огрызнулся я, - что вамъ какой-нибудь убытокъ отъ того, что мы полюбовались вашимъ пейзажемъ?..

   - Не убытокъ, но вѣдь и прибыли никакой я пока не вижу...

   - Господи! Да какую же вамъ нужно прибыль?!

   - Позвольте, молодой человѣкъ, позвольте, - пропищалъ онъ, усаживаясь на незамѣченную нами до тѣхъ поръ скамейку, скрытую въ сиреневыхъ кустахъ. - Какъ это вы такъ разсуждаете?.. Эта земля, эта рѣка, эта вонъ рощица мнѣ при покупки - стоила денегъ?

   - Ну, стоила.

   - Такъ. Вы теперь отъ созерцан³я ея получаете совершенно опредѣленное удовольств³е или не получаете?

   - Да что жъ... Видъ, нужно сознаться, очаровательный.

   - Ага! Такъ почему же вы можете придти, когда вамъ заблагоразсудится, стать столбомъ и начать восхищаться всѣмъ этимъ?! Почему вы, когда приходите въ театръ смотрѣть красивую пьесу или балетъ, - вы платите антрепренеру деньги? Какая разница? Почему то зрѣлище стоитъ денегъ, а это не стоить?

   - Сравнили! Тамъ очень солидныя суммы затрачены на постановку, декорац³и, плату актерамъ...

   - Да тутъ-то, тутъ - это вотъ все - мнѣ даромъ досталось, что ли? Я денегъ не платилъ? "Актеры!" Я тоже понимаю, что красиво, что некрасиво: вонъ тотъ мальчишка на противоположномъ берегу, "бѣлымъ пятномъ выдѣляется на фонѣ сочной темной зелени" - это красиво! Вѣрно... Пятно! Да вѣдь я этому пятну жалованье-то шесть рублей въ мѣсяцъ плачу или не плачу?

   Я возразилъ, нетерпѣливо дернувъ плечомъ:

   - Не за то же вы ему платите жалованье, чтобы онъ выдѣлялся на темнозеленомъ фонѣ?

   - Вѣрно. Онъ у меня кучеренокъ. Да вѣдь рубашка то эта отъ меня ему дадена, или какъ? Да если бы онъ, паршивецъ, въ розовой или оранжевой рубашкѣ рыбу удилъ - вѣдь онъ бы вамъ весь пейзажъ испортить. Было бы развѣ такое пятно?

   - Послушайте, вы, - сказалъ я, выйдя изъ себя. - Что вамъ надо? Чего вы хотите? Я стою здѣсь съ этой дамой и любуюсь видомъ, разстилающимся передъ нами. Это вашъ видъ? Вы за него хотите получить деньги? Пожалуйста, подайте намъ счетъ!!

   - И подамъ! - выпятилъ онъ грудь, съ видомъ общипаннаго, но бодрящагося пѣтуха. - И подамъ!

   - Ну, вотъ. Самое лучшее. А сейчасъ оставьте насъ въ покоѣ. Дайте намъ быть однимъ. Когда нужно будетъ, мы позовемъ.

   Ворча что-то себѣ подъ носъ, онъ криво поклонился моей спутницѣ, развелъ руками и исчезъ въ кустахъ.

  

  

   Хотя настроен³е уже было сбито, скомкано, растоптано, но я попытался овладѣть собой:

   - Ушелъ? Ну, и слава Богу. Вотъ навязчивое животное. А хорошо тутъ... Дѣйствительно замѣчательно! Посмотри, милая, на этотъ перелѣсокъ. Онъ въ тѣневыхъ мѣстахъ кажется совсѣмъ голубымъ, а по голубому разбросаны как³я пышныя, как³я горяч³я желтыя пятна освѣщенныхъ солнцемъ вѣтвей. А полюбуйся, какъ чудесно вьется эта бѣлая полоска дороги среди буйной разноцвѣтной вакханал³и полевыхъ цвѣтовъ. И какъ уютна, какъ хороша вонъ та красная крыша домика, бѣлая стѣна котораго такъ ослѣпительно сверкаетъ на солнцѣ. Домикъ - онъ какъ-то успокаиваетъ, онъ какъ-то подчеркиваетъ, что это не безотрадная пустыня... И эта, какъ будто вырѣзанная на горизонтѣ, потемнѣвшая сѣрая мельница... Ея крылья такъ лѣниво шевелятся въ лѣнивомъ воздухъ, что самому хочется лечь въ траву и глядѣть такъ долго-долго, ни о чемъ не думая... И вдыхать этотъ головокружительный медовый запахъ цвѣтовъ.

   Мы долго стояли, притихш³е, завороженные.

  

  

   - Пойдемъ... Пора, - тихо шепнула мнѣ моя спутница.

   - Сейчасъ. Эй, человѣкъ, - насмѣшливо крикнулъ я. - Счетъ!

   Тотчасъ же послышался сзади насъ трескъ кустовъ, и мы снова увидѣли нелѣпаго землевладѣльца, который подходилъ къ намъ, размахивая какой-то бумажкой.

   - Готовъ счетъ? - дерзко крикнулъ я.

   - Готовъ, - сухо отвѣчалъ онъ. - Вотъ, извольте. На бумажкѣ стояло:

  

   отъ помѣщика Кокуркова на виды мѣстности, расположенной на его землѣ, купленной у купца Семипалова по купчей крѣпости, явленной у нотар³уса Безбородько.

   За стоян³е у обрыва, покрытаго цвѣтами, испускающими головокружительный медовый запахъ. 2 руб. - к.

   Рѣка, такъ называемая голубая лента 1 " -

   Яркое бѣлое пятно мальчика на темнозеленомъ фонъ кустовъ - 50,,

   Голубой перелѣсокъ, покрытый желтыми пятнами, въ виду дальности разстоян³я на сумму - ,, 30,,

   Бѣлая полоска дороги, среди буйной вакханал³и цвѣтовъ; въ общемъ за все - 60,,

   Успокаивающ³й ослѣпительный домикъ съ уютной красной крышей, подчеркивающ³й, что это не безотрадная пустыня 1 ,, 50,,

   Потемнѣвшая сѣрая мельница крестьянина Кривыхъ, будто вырѣзанная на горизонтѣ (настоящая! Это такъ только кажется) - " 70

   Итого всего вида на 6 руб. 60 к.

   Скрививъ губы, я педантически провѣрилъ счетъ и заявилъ, приданая своимъ словамъ оттѣнокъ презрѣн³я:

   - Къ счету приписано.

   - Гдѣ? Гдѣ?! Не можетъ быть.

   - Да вотъ вы подъ шумокъ ввернули тутъ семь гривенъ за мельницу какого-то крестьянина Кривыхъ. Вѣдь это не ваша мельница, а Кривыхъ... Какъ же вы такъ это, а?

   - Позвольте-съ! Да она только съ этого обрыва и хороша. А подойдите ближе - чепуха, дрянь, корявая мельничонка.

   - Да вѣдь не ваша же?!

   - Да я вѣдь вамъ и не ее самое продаю, а только видъ на нее. Видъ отсюда. Понимэ? Это разница. Ей отъ этого не убудетъ, а вы получили удовольств³е...

   - Э, э! Это что такое? За этотъ паршивый домишко вы поставили полтора рубля?! Это грабежъ, знаете ли.

   - Помилуйте! Чудесный домикъ. Вы сами же говорили: "домикъ онъ какъ-то успокаиваетъ, какъ-то подчеркиваетъ.. "

   - Чортъ его знаетъ, что онъ тамъ подчеркиваетъ, только за него вы три шкуры дерете. Предовольно съ васъ и цѣлковый.

   - Не могу. Вѣрьте совѣсти не могу. Обратите вниман³е, какъ бѣлая стѣна ослѣпительно сверкаетъ на солнцѣ И не только сверкаетъ, но и подчеркиваетъ, что это не безотрадная пустыня. Мало вамъ этого?

   Я рѣшилъ вытянуть изъ него жилы.

   - И за дорогу содрали. Развѣ это цѣна - шесть гривенъ? Мы на нее почтя и не смотрѣли. Скверная дорожка, кривая какая-то.

   - Да вѣдь тутъ за все вмѣстѣ: и за дорогу, и за буйную вакханал³ю цвѣтовъ. Извольте обратить ваше вниман³е: ежели оцѣнить по-настоящему вакханал³ю, то на дорогу не больше двугривеннаго придется. Пусть вамъ въ другомъ мѣстѣ покажутъ такую дорогу за двугривенный съ обрыва...

   Я повернулъ счетъ въ рукахъ и придирчиво заявилъ:

   - Нѣтъ, я этого счета не могу оплатить.

   - Почему же-съ? Какъ смотрѣть, такъ можно, а платить - такъ въ кусты?!

   - Счетъ не по формѣ. Долженъ быть оплаченъ гербовымъ сборомъ.

   - Да-съ? Вы такъ думаете? Это по какому такому закону?

   - По обыкновенному. Счета на сумму свыше пяти рублей должны быть оплачены гербовымъ сборомъ.

   - Ахъ, вы вотъ какъ заговорили?!. Пожалуйста! Вычеркиваю вамъ мельницу крестьянина Кривыхъ и рѣчку. Чортъ съ ней, все равно, зря течетъ. А ужъ четыре девяносто - это вы мнѣ подайте. Вотъ вамъ и Чортъ-Иванычъ!

   Я вынулъ кошелекъ, сунулъ ему въ руку пятирублевую бумажку и, сдѣлавъ величественный жесть: "сдачи не надо", взять свою спутницу подъ руку.

   По дорогѣ отъ обрыва мы наткнулись на очень красивую пышную липу, но я ужъ воздержался отъ выражен³я громогласнаго восторга..........

  

  

   Когда учитель громко продиктовалъ задачу, всѣ за писали ее, и учитель, вынувъ часы, заявилъ, что даетъ на рѣшен³е задами двадцать минуть, - Семенъ Панталыкинъ провелъ испещренной чернильными пятнами ладонью по круглой головенкѣ и сказалъ самъ себѣ:

   - Если я не рѣшу эту задачу - я погибъ!..

   У фантазера и мечтателя Семена Панталыкина была манера - преувеличивать всѣ событ³я, всѣ жизненныя явлен³я и, вообще, смотрѣть на вещи чрезвычайно мрачно.

   Встрѣчалъ ли онъ мальчика больше себя ростомъ, мизантропическаго суроваго мальчика обычнаго типа, который, выдвинувъ впередъ плечо и правую ногу и оглядѣвшись - нѣтъ ли кого поблизости, - ехидно спрашивалъ: "Ты чего задаешься, говядина несчастная?", - Семенъ Панталыкинъ блѣднѣлъ и, видя уже своими духовными очами призракъ витающей надъ нимъ смерти, тихо шепталъ:

   - Я погибъ.

   Вызывалъ ли его къ доскѣ учитель, опрокидывалъ ли онъ дома на чистую скатерть стаканъ съ чаемъ - онъ всегда говорилъ самъ себѣ эту похоронную фразу

   - Я погибъ.

   Вся гибель кончалась парой затрещинъ въ первомъ случаѣ, двойкой - во второмъ и высылкой изъ-за чайнаго стола - въ третьемъ.

   Но такъ внушительно, такъ мрачно звучала эта похоронная фраза: "Я погибъ", - что Семенъ Панталыкинъ всюду совалъ ее.

   Фраза, впрочемъ, была украдена изъ какого-то романа МайнъРида, гдѣ герои, влѣзши на дерево по случаю наводнен³я и ожидая нападен³я индѣйцевъ - съ одной стороны и острыхъ когтей притаившагося въ листвѣ дерева ягуара - съ другой, - всѣ въ одинъ голосъ рѣшили:

   - Мы погибли.

   Для болѣе точной характеристики ихъ положен³я необходимо указать, что въ водѣ около дерева плавали кайманы, а одна сторона дерева дымилась, будучи подожженной молн³ей.

   Приблизительно въ такомъ же положен³и чувствовалъ себя Панталыкинъ Семенъ, когда ему не только подсунули чрезвычайно трудную задачу, но еще дали на рѣшен³е ея всего-навсе двадцать минутъ.

   Задача была слѣдующая:

   "Два крестьянина вышли одновременно изъ пункта А въ пунктъ Б, при чемъ одинъ изъ нихъ дѣлалъ въ часъ четыре версты, а другой пять. Спрашивается, насколько одинъ крестьянинъ придетъ раньше другого въ пунктъ Б, если второй вышелъ позже перваго на четверть часа, а отъ пункта А до пункта Б такое же разстоян³е въ верстахъ, - сколько получится, если два виноторговца продали третьему такое количество бочекъ вина, которое дало первому прибыли, сто двадцать рублей, второму восемьдесятъ, а всего бочка вина приносить прибыли сорокъ рублей".

   Прочтя эту задачу, Панталыкинъ Семенъ сказалъ самъ себѣ:

   - Такую задачу въ двадцать минуть? Я погибъ!?

   Потерявъ минуты три на очинку карандаша и на наиболѣе точный перегибъ листа линованной бумаги, на которой онъ собирался развернуть свои математическ³я способности, - Панталыкинъ Семенъ сдѣлалъ надъ собой усил³е и погрузился въ обдумыван³е задачи.

   Бѣдный Панталыкинъ Семенъ! Ему дали отвлеченную математическую задачу въ то время, какъ онъ самъ, цѣликомъ, весь, съ головой и ногами, жилъ только въ конкретныхъ образахъ, не постигая своимъ майнъ-ридовскимъ умомъ ничего абстрактнаго.

   Первымъ долгомъ ему пришла въ голову мысль:

   - Что это за крестьяне так³е: "первый" и "второй"? Эта сухая номенклатура ничего не говоритъ ни его уму, ни его сердцу. Неужели нельзя было назвать крестьянъ простыми человѣческими именами? Конечно, Иваномъ или Васил³емъ ихъ можно и не называть (инстинктивно онъ чувствовалъ прозаичность, будничность этихъ именъ), но почему бы ихъ не окрестить - одного Вильямомъ, другого Рудольфомъ.

   И сразу же, какъ только Панталыкинъ перекрестить "перваго" и "второго" въ Рудольфа и Вильяма, оба сдѣлались ему понятными и близкими. Онъ уже видѣлъ умственнымъ взоромъ бѣлую полоску отъ шляпы, выдѣлявшуюся на лбу Вильяма, лицо котораго загорѣло отъ жгучихъ лучей солнца... А Рудольфъ представлялся ему широкоплечимъ мужественнымъ человѣкомъ, одѣтымъ въ син³е парусиновые штаны и кожаную куртку изъ мѣха рѣчного бобра.

   И вотъ - шагаютъ они оба, одинъ на четверть часа впереди другого...

   Панталыкину пришелъ на умъ такой вопросъ:

   - Знакомы ли они другъ съ другомъ, эти два мужественныхъ пѣшехода? Вѣроятно, знакомы, если попали въ одну и ту же задачу... Но если знакомы - почему они не сговорились идти вмѣстѣ? Вмѣстѣ, конечно, веселѣе, а что одинъ дѣлаетъ въ часъ на версту больше другого, то это вздоръ - болѣе быстрый могъ бы деликатно понемногу сдерживать свои широк³е шаги, а медлительный могъ бы и прибавить немного шагу. Кромѣ того, и безопаснѣе вдвоемъ идти - разбойники ли нападутъ или дик³й звѣрь...

   Возникъ еще одинъ интересный вопросъ:

   - Были у нихъ ружья или нѣтъ?

   Пускаясь въ дорогу, лучше всего захватить ружья, которыя даже въ пунктѣ Б могли бы пригодиться, въ случаѣ нападен³я городскихъ бандитовъ - отрепья глухихъ кварталовъ.

   Впрочемъ, можетъ быть, пунктъ Б - маленьк³й городокъ, гдѣ нѣтъ бандитовъ?..

   Вотъ опять тоже - написали: пунктъ А, пунктъ Б... Что это за назван³я? Панталыкинъ Семенъ никакъ не можетъ представить себѣ городовъ или селъ, въ которыхъ живутъ, борются и страдаютъ люди, - подъ сухими бездушными литерами. Почему не назвать одинъ городъ Санта-Фе, а другой - Мельбурномъ?

   И едва только пунктъ А получилъ назван³е Санта-Фе, а пунктъ Б быль преобразованъ въ столицу Австрал³и, - какъ оба города сдѣлались понятными и ясными... Улицы сразу застроились домами причудливой экзотической архитектуры, изъ трубъ пошелъ дымъ, по тротуарамъ за двигались люди, а по мостовымъ забѣгали лошади, неся на своихъ спинахъ всадниковъ - дикихъ, пр³ѣхавшихъ въ городъ за боевыми припасами, вакеро и испанцевъ, владѣльцевъ далекихъ гац³ендъ...

   Вотъ въ какой городъ стремились оба пѣшехода - Рудольфъ и Вильямъ...

   Очень жаль, что въ задачѣ не упомянута цѣль ихъ путешеств³я? Что случилось такое, что заставило ихъ бросить свои дома и спѣшить, сломя голову, въ этотъ страшный, наполненный пьяницами, карточными игроками и уб³йцами, Санта-Фе?

   И еще - интересный вопросъ: почему Рудольфъ и Вильямъ не воспользовались лошадьми, а пошли пѣшкомъ? Хотѣли ли они идти по слѣдамъ, оставленнымъ кавалькадой гверильясовъ, или просто прошлой ночью у ихъ лошадей таинственнымъ незнакомцемъ были перерѣзаны поджилки, дабы они не могли его преслѣдовать, - его, знавшаго тайну брилл³антовъ Краснаго Носорога?...

   Все это очень странно... То, что Рудольфъ вышелъ на четверть часа позже Вильяма, доказываетъ, что этотъ честный скваттеръ не особенно довѣрялъ Вильяму и въ данномъ случаѣ рѣшилъ просто прослѣдить этого сорви голову, къ которому вотъ уже три дня подъ рядъ пробирается ночью на взмыленной лошади креолъ въ плащѣ.

   ... Подперевъ ручонкой, измазанной въ мѣлу и чернилахъ, свою буйную, мечтательную, отуманенную образами, голову - сидитъ Панталыкинъ Семенъ.

   И постепенно вся задача, весь ея тайный смыслъ вырисовывается въ его мозгу. Задача:

   ... Солнце еще не успѣло позолотить верхушекъ тамариндовыхъ деревьевъ, еще ярк³я тропическ³я птицы дремали въ своихъ гнѣздахъ, еще черные лебеди не выплывали изъ зарослей австрал³йской кувшинки и желтоцвѣта, - когда Вильямъ Блокеръ, головорѣзъ, наводивш³й панику на все побережье Симпсонъ-Крика, крадучись шелъ по еле замѣтной лѣсной тропинкѣ... Дѣлалъ онъ только четыре версты въ часъ - болѣе быстрой ходьбѣ мѣшала больная нога, подстрѣленная вчера его таинственнымъ недругомъ, спрятавшимся за стволомъ широколиственной магнол³и.

   - Каррамба! - бормоталъ Вильямъ. - Если бы у стараго Биля была сейчасъ его лошаденка... Но... пусть меня разорветъ, если я не найду негодяя, подрѣзавшаго ей поджилки. Не пройдетъ и трехъ лунъ!

   А сзади него въ это время крался, припадая къ землѣ, скваттеръ Рудольфъ Каутерсъ, и его мужественныя брови мрачно хмурились, когда онъ разсматривалъ, припавъ къ землѣ, слѣдъ сапога Вильяма, отчетливо отпечатанный на влажной травѣ австрал³йскаго лѣса.

   - Я бы могъ дѣлать и пять верстъ въ часъ (кстати, почему не "миль" или "ярдовъ?"), - шепталъ скваттеръ, - но я хочу выслѣдить эту старую лисицу.

   А Блокеръ уже услышалъ сзади себя шорохъ и, прыгнувъ за дерево, оказавшееся эйкалиптомъ, притаился...

   Увидѣвъ ползшаго по травъ Рудольфа, онъ приложился и выстрѣлилъ. И, схватившись рукой за грудь, перевернулся честный скваттеръ.

   - Хо-хо! - захохоталъ Вильямъ. - Мѣтк³й выстрѣлъ. День не пропалъ даромъ, и старый Биль доволенъ собой.............

  

   - Ну, двадцать минуть прошло, - раздался, какъ громъ въ ясный погож³й день, голосъ учителя ариѳметики. - Ну что, всѣ рѣшили? Ну, ты, Панталыкинъ Семенъ, покажи: какой изъ крестьянъ первый пришелъ въ пунктъ Б.

   И чуть не сказалъ бѣдный Панталыкинъ, что, конечно, въ Санта-Фе первымъ пришелъ негодяй Блокеръ, потому что скваттеръ Каутерсъ лежитъ съ прострѣленной грудью и предсмертной мукой на лицѣ, лежитъ, одинок³й въ пустынѣ, въ тѣни ядовитаго австрал³йскаго "змѣинаго дерева"!...

   Но ничего этого не сказалъ онъ. Прохрипѣлъ только: "не рѣшилъ... не успѣлъ...".

   И тутъ же увидѣлъ, какъ жирная двойка ехидной гадюкой зазмѣилась въ журнальной клѣточкѣ противъ его фамил³и.

   - Я погибъ, - прошепталъ Панталыкинъ Семенъ. - На второй годъ остаюсь въ классѣ. Отецъ выдеретъ, ружья не получу, "Вокругъ Свѣта" мама не выпишетъ...

   И представилось Панталыкину, что сидитъ онъ на развалинѣ "змѣинаго дерева""... Внизу бушуетъ разлившаяся послѣ дождя вода, въ водѣ щелкаютъ зубами кайманы, а въ густой листвѣ прячется ягуаръ, который скоро прыгнетъ на него, потому что огонь, охвативш³й дерево, уже подбирается къ разъяренному звѣрю...

   - Я погибъ!

  

  

   Одинъ изъ поклонниковъ драматической актрисы Синекудровой однажды, исчерпавъ всѣ темы салонныхъ разговоровъ, спросилъ ее:

   - А откуда вы родомъ, Марья Николаевна?

   - Ахъ, вы не повѣрите, - оживилась Марья Николаевна, заламывая руки за голову. - Изъ Калиткина! Ни болѣе, ни менѣе... Есть такой городокъ въ Юго-Западномъ краѣ... Верстъ четыреста отсюда. Ахъ, мой милый, милый Калиткинъ!

   Видъ у Марьи Николаевны былъ умиленный.

   - Господи! Вотъ вспомнила я о немъ - и сладко сжалось мое сердце... Дѣвочкой пятнадцати лѣтъ уѣхала я оттуда и вотъ уже не была тамъ лѣтъ двадц... что я, дура, говорю!.. Лѣтъ двѣнадцать не была я въ этомъ миломъ городишкѣ. Да. Или десять.

   - Большой городъ? - спросилъ поклонникъ. Въ связи съ этимъ вопросомъ онъ поцѣловалъ и погладилъ руку Марьи Николаевны...

   - Нѣтъ, крошечный... Вотъ такой...

   - Уѣхали вы оттуда маленькой дѣвочкой, - задумчиво сказалъ поклонникъ, прикладываясь губами, въ связи съ этимъ замѣчан³емъ, къ розовому, какъ лепестокъ цвѣтка, локтю Марьи Николаевны. - Уѣхали маленькой дѣвочкой, а пр³ѣдете большой, взрослой женщиной.

   Это замѣчан³е поразило Марью Николаевну.

   - А вѣдь дѣйствительно! Уѣхала маленькой, а пр³ѣду большой...

   - Если соберетесь ѣхать, возьмите и меня. И я вспомню съ вами ваше дѣтство.

   И, какъ солидная казенная бумага скрѣпляется печатью, - такъ и поклонникъ подкрѣпилъ свой совѣтъ поцѣлуемъ въ плечо.

   - Оставьте! На насъ смотрятъ. Чего же я ни съ того, ни съ сего туда поѣду?..

   - А вы тамъ спектакль дайте. Какъ разъ на будущей недѣлѣ вашъ театръ сдается на три дня подъ гастроли итальянской оперы - и вы свободны. Идея, а? Подумайте, какой шумъ будетъ въ этомъ Калиткинѣ! - "Извѣстная драматическая артистка Синекудрова, уроженка нашего города - даетъ только одинъ спектакль".

   При словѣ "уроженка" поклонникъ поцѣловалъ ладонь Марьи Николаевны, чѣмъ въ достаточной мѣрѣ подчеркнулъ многозначительность этого слова.

   - Да съ кѣмъ же я спектакль устрою?

   - Господи! Да съ товарищами же! Вѣдь они тоже свободны.

   - Калиткинъ, Калиткинъ, милый мой городишка... - умиленно прошептала Марья Николаевна. - Я, кажется, на старости лѣтъ становлюсь сантиментальной. Развѣ поѣхать?

   - О, солнце мое! И я съ вами!!

   И впервые, вѣроятно, за все время существован³я солнечной системы, съ солнцемъ было поступлено такъ фамильярно: солнце было поцѣловано въ сгибъ руки, у локтя.

   Въ пути было чрезвычайно весело: чувствовалось, что это не дѣловая поѣздка, а пр³ятный шумный пикникъ. И весь вагонъ былъ наполненъ пѣн³емъ, смѣхомъ и визгомъ.

   Одна Марья Николаевна, по мѣръ приближен³я къ Калиткину, дѣлалась все тише, просвѣтленнѣе и какъ-то кротко-самоуглубленнѣе.

   Она всѣмъ ласково улыбалась и чувствовала себя, при этомъ, маленькой десятилѣтней дѣвочкой.

   - О, какъ я васъ понимаю, - шепталъ ей увязавш³йся-таки за всѣми въ поѣздку поклонникъ. - Вы себя должны чувствовать дѣвочкой.

   Въ связи съ этимъ онъ чмокнулъ ее въ плечо.

   - Оставьте, смотрятъ, - лѣниво отмахнулась Марья Николаевна,

   - Такъ вы же чувствуете себя маленькой дѣвочкой, а дѣтей можно цѣловать.

   Видно было, что этотъ шустрый поклонникъ зналъ тысячу разныхъ увертокъ, и ужъ его бы на этой почвѣ Марья Николаевна никогда не переспорила.

   - Все-таки... нельзя же такъ цѣловаться. Что подумаютъ актеры!

   - Актеры сейчасъ ѣдятъ ветчину съ горчицей, а когда актеры ѣдятъ ветчину съ горчицей - они не думаютъ.

   - Ну, развѣ что. И откуда вы все это такъ хорошо знаете?..

   Пр³ѣхали около трехъ часовъ дня. Кое-кто бросился къ извозчикамъ, но Марья Николаевна запротестовала.

   - Нѣтъ, нѣтъ! Багажъ пусть отвезутъ въ гостиницу, а мы пойдемъ пѣшкомъ. Такъ пр³ятно окунуться въ дѣтство.

   - И мнѣ тоже, - сказалъ пр³ютивш³йся сбоку поклонникъ. - И я тоже хочу окунуться.

   Сдѣлалъ онъ это такъ: поцѣловалъ руки Марьи Николаевны.

   И всѣ - числомъ восемь человѣкъ - побрели пѣшкомъ.

   Шли сзади Марьи Николаевны, изъ уважен³я къ ней немного сосредоточенные, - изъ уважен³я къ ней сдерживая веселье и вѣжливо осматривая маленьк³е покосивш³еся домишки.

   - Смотрите! - сказала поклоннику Марья Николаевна. - Вотъ на этой улицѣ я покупала сладк³е рожки. Знаете, что это такое? Рожки... Тутъ они были особенно сладк³е.

   - Неужели? - удивился поклонникъ и, какъ парень не промахъ, прижалъ локоть Марьи Николаевны къ своему.

   - А вотъ здѣсь меня одинъ мальчишка, когда я шла изъ училища, камнемъ въ ногу ударилъ.

   - Какой подлецъ, - проревѣлъ поклонникъ. Эк³е канальи! Вѣшать ихъ мало! А? Какъ вамъ нравится! Камнемъ въ ногу! Ну, попался бы онъ мнѣ...

   - Да, да... Мнѣ тогда было лѣтъ десять. Я еще, помню, остановилась у этого домика и - плачу, плачу, плачу, а какой-то лавочникъ вышелъ, далъ мнѣ двѣ мармеладины и успокоилъ меня.

   Поклонникъ задрожалъ отъ восхищен³я.

   - Какой симпатичный лавочникъ! Смотрите-ка! Приласкалъ мое милое солнышко! Съ какимъ бы удовольств³емъ я пожалъ ему руку, этому честному торговцу.

   - Ну, гдѣ тамъ... Онъ уже, навѣрное, умеръ.

   - Царство же ему небесное! - прошепталъ поклонникъ, благоговѣйно цѣлуя руку Марьи Николаевны.

   - А это вотъ домикъ, гдѣ, кажется, жилъ нашъ дьяконъ. Смотрите-ка!

   - Ага Да, да. Дѣйствительно. Хорош³й домикъ. Ишь ты, какая труба!.. И дымъ идетъ. Очень мило.

   - Я все боялась тутъ ходить. По этой улицѣ бродила какая-то полоумная нищенка, все прыгала на одной ногѣ и грозила мнѣ пальцемъ.

   - А? Какъ это вамъ понравится! - возмущенно пожалъ плечами поклонникъ. - Вотъ она, наша полиц³я! Взятки брать мастерица, а что нищенство у нея подъ самымъ носомъ развернулось пышнымъ махровымъ цвѣткомъ - на это ей наплевать. Эхъ, режимъ!

   На лицѣ его было написано страдан³е.

   Вышли на какую-то крохотную площадь, посрединѣ которой сверкала еще не совсѣмъ просохшая послѣ дождя лужа. Площадь была окружена маленькими каменными и деревянными домиками съ зелеными ставнями, бѣлыми занавѣсочками на окнахъ и горшками красныхъ и розовыхъ цвѣтовъ на подоконникахъ.

   Толстая женщина, положивъ маленькаго мальчишку къ себѣ на колѣно, награждала его методическими шлепками.

   Мальчишка, увидя показавшееся на площади пышное общество, открылъ широко глаза, впился