Аверченко Аркадий Тимофеевич - О хороших, в сущности, людях

задъ однажды въ ресторанѣ "Малоярославецъ" ты спросилъ меня: который часъ? Къ сожалѣн³ю, у меня тогда часы стояли. Теперь я имѣю возможность отвѣтить тебѣ на твой вопросъ. Сейчасъ четверть второго. Не стоитъ благодарности. Что же касается газетъ, то, конечно, я хожу безъ нихъ самъ не свой, но изъ дружбы къ тебѣ могу ими пожертвовать. Именно - передай ихъ своей горничной. Пусть она обернетъ тебя ими и подожжетъ въ тотъ самый моментъ, когда ты ее снова погонишь за не менѣе важнымъ дѣломъ. Спи только на кроватяхъ фирмы Санитасъ!"

   - Скажите, милая, - спросилъ я, передавая горничной письмо, - вы только ко мнѣ ѣздите или еще къ кому?

   - Нѣтъ, что вы, баринъ! У меня теперь очень много дѣла. Мнѣ еще нужно съѣздить сегодня на Безбородкинск³й проспектъ, а потомъ въ Химическ³й переулокъ. Это гдѣ-то на Петергофскомъ шоссе.

   - Чортъ знаетъ что! А въ Химическ³й переулокъ нужно не къ Бройдесу ли?

   - Да-съ, къ господину Бройдесу.

   - Ага! Такъ этотъ Бройдесъ черезъ часъ будетъ у меня. Оставьте ему письмо, я передамъ.

   - Премного благодарю. А то это дѣйствительно... Отсюда часа полтора...

  

  

   Пр³ѣхалъ Бройдесъ.

   - Данила, - сказалъ я. - Вотъ тебѣ письмо отъ Звѣрюгина.

   - Ты знаешь, этотъ Звѣрюгинъ - онъ съ ума сошелъ, - пожалъ плечами Бройдесъ. - Его вдругъ обуяла самая истерическая деликатность, внимательность и аккуратность. Онъ буквально заваливаетъ меня письмами. Я бы на мѣстъ его горничной давно сбѣжалъ.

   - Онъ и тебѣ тоже пишетъ?

   - А развѣ и тебѣ? Представь себѣ, третьяго дня я получилъ письмо съ запросомъ: не знаю ли я, гдѣ находится главное управлен³е по дѣламъ мѣстнаго хозяйства, - справку, которую можно навести въ любой телефонной книгѣ, у любого городового. А вчера присылаетъ мнѣ рубль восемьдесятъ копеекъ, съ письмомъ, въ которомъ сообщаетъ, что вспомнилъ, какъ мы съ нимъ въ прошломъ году ѣздили на скачки въ Коломяги и я, якобы, платилъ за моторъ три рубля шестьдесятъ копеекъ. Я увѣренъ, что съ нимъ дѣлается что-то нехорошее...

   - Посмотри-ка, что онъ тебѣ сегодня пишетъ.

   Бройдесъ прочелъ:

   - "Дорогой Данила! У меня къ тебѣ большая просьба: не знаешь ли ты адресъ Аркад³я Аверченко - никакъ я не могу его отыскать, а очень нужно. Напиши, какъ поживаешь. Не стѣсняйся писать побольше (у тебя замѣчательный стиль), а горничная подождетъ".

   Мы взглянули другъ на друга.

   - Тутъ дѣло нечисто. Человѣкъ пишетъ мнѣ почти каждый день письма, получаетъ на нихъ отвѣты и въ то же время справляется, гдѣ я живу! Данила! Этотъ человѣкъ или очень боленъ, или здѣсь кроется какой-нибудь ужасъ.

   Бройдесъ всталъ.

   - Ты правъ. Ѣдемъ сейчасъ же къ нему. Вызови таксомоторъ - онъ живетъ, чортъ знаетъ, гдѣ!

  

  

   Мы звонили у параднаго минуть десять - изъ квартиры Звѣрюгина не было никакого отвѣта.

   Наконецъ, когда я энергично постучалъ въ дверь кулакомъ и крикнулъ, что иду въ полиц³ю, дверь пр³отворилась, и въ щель просунулась растрепанная голова полураздѣтаго Звѣрюгина. Онъ былъ встревоженъ, но, увидя насъ, успокоился.

   - Ахъ, это вы! Я думалъ - горничная. Тс-с-съ! Тише. Идите сюда и раздѣньтесь. Въ тѣ комнаты нельзя.

   - Почему?! - въ одинъ голосъ спросили мы.

   - Тамъ... дама!

   Я бросилъ косой взглядъ на Бройдеса.

   - Ты понимаешь, Данила, въ чемъ дѣло?

   - Да ужъ теперь ясно, какъ день. Только послушай, Вася... Какъ тебѣ не стыдно гонять бѣдную дѣвушку по всему Петербургу отъ одного края до другого? Неужели ты не могъ бы запирать ее на это время въ кухнѣ?!

   - Да, попробуй-ка, - жалобно захныкалъ Василискъ Звѣрюгинъ. - Это такая бѣшеная ревнивица, что сразу пойметъ, въ чемъ дѣло, и разнесетъ кухню въ куски.

   - Вотъ... оно... что! - съ разстановкой сказалъ Бройдесъ. - Бѣдная дѣвушка! Вотъ всѣ вы так³е мужчины подлецы: обольстите насъ, бѣдныхъ женщинъ, совратите, опутаете сладкими цѣпями, а потомъ гоняете съ Химическаго переулка на Троицкую, проводя это время въ объят³яхъ разлучницы. Такъ, что ли?

   - Такъ, - блѣдной улыбкой усмѣхнулся Звѣрюгинъ.

   Я усѣлся безъ приглашен³я на стулъ и спросилъ:

   - Скажи, у тебя нѣтъ еще какихъ-нибудь друзей, кромѣ насъ?

   Онъ понялъ.

   - Есть-то есть, да они или близко живутъ, или уже я все у нихъ узналъ и все имъ возвратилъ, что было возможно. Вы не можете представить, какой я сталь аккуратный: за эти нужные мнѣ три часа въ день я возвратилъ по принадлежности всѣ когда-то взятыя и зачитанныя мною книги, я отвѣтилъ на всѣ письма, на которыя не отвѣчалъ по три года, я возвращалъ долги, вспоминая все до послѣдней копейки! Я просто даже справлялся о здоровьѣ моихъ милыхъ, моихъ дорогихъ, моихъ чудесныхъ друзей! И я теперь обращаюсь къ вамъ: придумайте что-нибудь для моей горничной... Что-нибудь на три часа! Моя фантаз³я изсякла.

   Я подошелъ къ столу, взялъ какую-то книгу и сказалъ:

   - Ладно! Это какая книга? Мопассанъ? Томъ трет³й? Завтра же пришли мнѣ эту книжку... Слышишь? Мнѣ она очень нужна. Черезъ часъ я ее верну тебѣ. Это ничего, что горничная подождетъ? И ничего, что ты мнѣ пришлешь эту книгу также и послѣзавтра?

   - О, пожалуйста, - засмѣялся онъ.- Она, все равно, полуграмотная, моя Катя, - и въ этихъ дѣлахъ ничего не понимаетъ. Скажи ей, что это корректура, что ли. Ей вѣдь все равно.

  

  

   Каждый день аккуратно бѣдная Катя привозила мнѣ томъ трет³й Мопассана.

   - Ну, какъ погода? - спрашивалъ я.

   - Ничего, баринъ. Погода теплая, солнышко.

   - Чудесно! Терпѣть не могу, когда холодно и идетъ дождь.

   - Что ужъ тутъ хорошаго. Одна непр³ятность.

   А моя горничная добавляла:

   - Въ дождь-то совсѣмъ нехорошо. Одна грязь чего стоитъ.

   - А какъ же! Кому такое пр³ятно?!

   Я бралъ Мопассана и уходилъ въ кабинетъ читать газеты или просматривать редакц³онныя письма.

   Часа черезъ полтора выходилъ въ кухню и снова возвращалъ Мопассана.

   - Готово. Поблагодарите барина и кланяйтесь ему. Скажите, чтобы завтра обязательно прислалъ - это, брать, очень нужная вещь!

   - Хорошо-съ. Передамъ.

   Мопассанъ за три недѣли порядочно поистрепался. Обрѣзъ книги засалился и обложка потемнѣла. Черезъ три недѣли книжка не появлялась у меня подъ-рядъ четыре дня, потомъ, появившись однажды, исчезла на цѣлую недѣлю, потомъ ея не было десять дней... Самый длительный срокъ былъ полтора мѣсяца. Катя принесла мнѣ ее въ тотъ разъ, будучи въ очень веселомъ настроен³и, с³яющая, оживленная:

   - Баринъ просили меня сейчасъ же возвращаться, не дожидаясь. Книжку я оставлю; когда-нибудь зайду.

   Да такъ и не зашла. Это было, очевидно, тамъ послѣднее - самое краткое свидан³ѣе.

   Это была ликвидац³я.

   Счастливица - ты, Катя! Бѣдная ты - та, другая!

   Желтѣетъ и коробится обложка Мопассана. Лежитъ эта книга на шкапу, уже ненужная, и покрывается она пылью.

   Это пыль тлѣн³я, это смерть.

  

  

   ...Когда все уже было съѣдено, выпито, когда всѣ откинулись на спинки стульевъ и задымили папиросами, - Рѣзуновъ хлопнулъ рукой по столу и сказалъ:

   - Хотите чего-нибудь остраго?

   - Давай! - поощрила компан³я.

   - Сейчасъ приведу его!

   - Кого? Кого?!

   Но Рѣзуновъ уже выскочилъ изъ кабинета к помчался въ общ³й залъ ресторана.

   - Этотъ Рѣзуновъ вѣчно придумаетъ какую-нибудь глупость, - укоризненно проворчалъ Тыринъ. - Навѣрное, какую-нибудь дѣвицу притащить.

   - Идетъ! - весело крикнулъ Рѣзуновъ, влетая въ кабинетъ.

   - Кто?!

   - Онъ! Мужъ Дыбовичъ. Сейчасъ будетъ здѣсь!

   Никто даже не успѣлъ высказать протеста противъ этого нелѣпаго приглашен³я. Послѣдн³е дни у всѣхъ на устахъ было имя Ольги Дыбовичъ, убитой ея любовникомъ и его сообщникомъ - слугой этого любовника. Трупъ убитой былъ положенъ въ корзину, отправленъ въ Москву, и только тамъ, на вокзалѣ, преступлен³е раскрылось. Слѣдств³е скоро добралось до источниковъ преступлен³я, и любовникъ Темерницк³й, вмѣстѣ со слугой Мракинымъ, были арестованы.

   Большинство людей, пировавшихъ въ кабинетъ ресторана, было недовольно неумѣстной выходкой Рѣзунова, притащившаго несчастнаго мужа убитой напоказъ празднымъ людямъ, а двое-трое, наоборотъ, съ жаднымъ любопытствомъ впились глазами въ лицо, вошедшаго за Рѣзуновымъ, господина.

   Лицо было розовое, круглое, съ рѣдкими свѣтлыми усиками и выцвѣтшими голубыми глазами. Толстыя губы не совсѣмъ прикрывали два ряда крупныхъ неровныхъ зубовъ.

   Держался онъ неспокойно, все время нервно вертя головой направо и налѣво.

   Когда онъ обходилъ столь, пожимая всѣмъ руки и повторяя каждый разъ: "Дыбовичъ, Дыбовичъ, Дыбовичъ"..., всѣ деликатно сдѣлали видъ, что не обращаютъ вниман³я на эту фамил³ю, такъ зловѣще звучащую уже въ течен³е двухъ мѣсяцевъ.

   Но Рѣзуновъ, ревниво слѣдивш³й за успѣхомъ своего "номера", замѣтилъ эту деликатность. Очевидно, онъ находилъ ее не соотвѣтствовавшей его программѣ, потому что сейчасъ же громко и развязно заявилъ:

   - Это, господа, тотъ Дыбовичъ, у котораго жену въ корзинѣ нашли убитую. Вы, конечно, всѣ слѣдили за этимъ дѣломъ?

   Два пр³ятеля, сидѣвш³е по бокамъ Рѣзунова, энергично толкнули его въ бокъ, но онъ отмахнулся отъ нихъ и продолжалъ:

   - Какъ же, какъ же! Нашумѣвшее дѣльце. Ты, Дыбовичъ, небось совсѣмъ и не думалъ, что въ так³я знаменитости попадешь?..

   Всѣ притихли, какъ передъ грозой, опасливо слѣдя за фруктовымъ ножомъ, который вертѣлъ въ рукахъ Дыбовичъ, усѣвш³йся между Тыринымъ и Капитанаки.

   Дыбовичъ улыбнулся, положилъ ножъ и махнулъ рукой.

   - Ну, ужъ тоже... Нашелъ знаменитость. Гдѣ намъ... Мы люди маленьк³е.

   - Послушайте, - тихо спросилъ, наклоняясь къ нему, Тыринъ. - Онъ вѣдь мистифицируетъ насъ, а? Вы не Дыбовичъ?

   - Нѣтъ, нѣтъ, что вы... Я Дыбовичъ!

   - Но, вѣроятно, однофамилецъ?

   - Помилуйте, - горячо воскликнулъ Дыбовичъ. - Какой тамъ однофамилецъ. Я настоящ³й Дыбовичъ... Тотъ самый, у котораго жену убили. Да вы, вѣроятно, меня видѣли на судъ! Я свидѣтелемъ былъ.

   - Я на судѣ не былъ.

   - Не были?!. - ахнулъ Дыбовичъ, нервно крутя желтые усики.- Да какъ же вы такъ это!... Вотъ странно.

   И лицо его приняло обиженное выражен³е, какъ у актера, который услышалъ отъ пр³ятеля, что тотъ не попалъ на его бенефисъ.

   - Неужели не были? Удивительно! Одинъ изъ самыхъ сенсац³онныхъ процессовъ. Интереснѣйшее дѣло! Господа, кто изъ васъ былъ на судѣ?

   - Я... - несмѣло отозвался Капитанаки.

   - Вы меня тамъ видѣли?

   - Да... видѣлъ. Вы давали показан³е по поводу... друга... вашей жены.

   Молодой Дыбовичъ сдѣлалъ рукой торжествующ³й жесть.

   - Ну, вотъ, ну вотъ... Видите! А вы говорите - не тотъ Дыбовичъ!.. Зачѣмъ же мнѣ обманывать васъ?

   Минута неловкаго молчан³я была прервана деликатнымъ Тыринымъ, рѣшившимъ, что необходимо сказать хоть что-нибудь.

   - Ужасная трагед³я, - прошепталъ онъ. - Вы, вѣроятно, переживали глубокую душевную драму?

   - А еще бы не глубокую! Это хоть кому доведись такая истор³я... Жена... Гдѣ жена? Нѣтъ! Вотъ-съ только куски въ чемоданѣ - извольте вамъ! Получайте! Прямо подохнуть можно. Самое ужасное, что эти ид³оты сыщики стали первымъ долгомъ слѣдить за мной... Какъ вамъ это понравится? Положеньице! Я на поѣздъ - они на поѣздъ, я въ гостиницу - они; въ гостиницу.

   - Тяжелая истор³я, - вздохнулъ Тыринъ. - Звѣриное время.

   - Еще бы не тяжелое, - возмущенно сказалъ Дыбовичъ. - Подумайте, как³е мерзавцы: убить женщину, разрѣзать на куски и отправить въ Москву. Свинство, которому имени нѣтъ. Показываютъ корзину: "Ваша жена?" - "Моя". Положеньице!

   Снова всѣ замолчали.

   Капитанаки закурилъ новую сигару и тутъ же замѣтилъ, съ цѣлью развеселить присутствующихъ:

   - Смотрите-ка, окно открыто. Можно выпрыгнуть и убѣжать, не заплативъ по счету.

   Покачавъ сокрушенно головой, Дыбовичъ сказалъ:

   - Да-съ... Такое-то дѣло... Взяли и убили. И какое дьявольское самообладан³е! Цѣлую недѣлю не сдавались, пока ихъ не уличили.

   - Вы знали Темерницкаго? - спросилъ Капитанаки Дыбовичъ оживился.

   - Какъ же, какъ же! Какъ теперь вотъ съ вами сижу, - съ нимъ сидѣлъ. Помилуйте! Пр³ятелями были.

   Онъ отхлебнулъ глотокъ вина и сурово добавилъ:

   - Ска-атина.

  

  

   Въ дверь постучались.

   - Это Хромоноговъ, - сказалъ Капитанаки. - Вѣчно онъ опаздываетъ.

   Дѣйствительно, Хромоноговъ вошелъ, разсыпаясь въ извинен³яхъ, похлопывая пр³ятелей по плечамъ, пожимая руки.

   - Вы, господа, кажется, незнакомы, - сказалъ Тыринъ, указывая на Дыбовича. - Это Дыбовичъ, это - Хромоноговъ.

   - Дыбовичъ, - значительно подчеркнулъ Дыбовичъ, глядя Хромоногову прямо въ глаза. - Дыбовичъ!

   - Очень радъ, - сказалъ Хромоноговъ, опускаясь на стулъ.

   Тыринъ не могъ не замѣтить выражен³я легкаго разочарован³я въ лицѣ Дыбовича послѣ такого хладнокровнаго отношен³я Хромоногова къ его имени. Поэтому деликатный Тыринъ мягко замѣтилъ:

   - Это, милый Хромоноговъ, тотъ самый Дыбовичъ, въ семьѣ котораго случилось такое тяжелое несчастье. Знаешь, нашумѣвшее дѣло Ольги Дыбовичъ.

   - А-а, - неопредѣленно протянулъ Хромоноговъ и тутъ же, наклонившись къ сосѣду, прошепталь:

   - Что за толстокожая свинья этотъ Тыринъ!! Ставитъ несчастнаго человѣка въ такое невыносимое положен³е... Какъ можно кричать громогласно веселымъ голосомъ на весь столъ! Никакого участ³я къ человѣку, несущему такое тяжелое бремя ужаса...

   Но "человѣкъ, несущ³й тяжелое бремя ужаса", сразу оживился, когда упомянули его имя.

   - Да, да, - захлопоталъ онъ. - Ужасное дѣло, не правда ли? Убили, дѣйствительно, убили... Какъ же! И трупъ въ корзину засунули. Не негодяи ли? Что имъ женщина худого сдѣлала? А вѣдь я, представьте, этого Мишку Темерницкаго, вотъ какъ его, Рѣзунова, зналъ.

   - Пожалуйста, безъ сравнен³и, - засмѣялся Рѣзуновъ. - Я трупы въ чемоданахъ не экспортирую.

   - Кошмарное дѣло, - прошепталъ Хромоноговъ;

   - Еще бы не кошмарное! Не правда ли? А мое-то тоже положен³е: исчезаетъ жена. Что такое, гдѣ, по чему - неизвѣстно. И вдругъ - на тебѣ! Пожалуйте - трупъ въ корзинѣ. Положен³е - хуже губернаторскаго!..

   - Слушай... - шутливо перебилъ его Рѣзуновъ. - А, можетъ быть, это ты ее убилъ, а? Признайся.

   - Ты говоришь, братецъ мой, чистѣйшую ерунду, - горячо возразилъ Дыбовичъ. - Ну, посудите сами, господа,- зачѣмъ мнѣ ее было убивать? Денегъ она не имѣетъ, на костюмы тратила немного - зачѣмъ ее убивать? Меня и слѣдователь, когда допрашивалъ, такъ прямо сказалъ, что это только для проформы.

   - А, все-таки, - подмигнулъ Тырину Рѣзуновъ, - публика къ Темерницкому на судѣ относилась съ большимъ интересомъ, чѣмъ къ тебѣ.

   - Ну, извини, братъ... Не думаю. Я бы такого интереса не пожелалъ. Да и я знаю, что ты это говоришь, чтобы меня только подразнить.

   - Ну, ладно, ладно, не обижайся, - нагло похлопалъ его по плечу Рѣзуновъ. - Ты у насъ самый извѣстный, ты у насъ знаменитость!!

   - Какъ странно, - замѣтилъ Капитанаки. - Окна открыты, а душно.

   - Гроза будетъ, что ли?

   - Нѣтъ, небо чистое.

   - Накурили сильно.

   - Но кого я не понимаю, - неожиданно сказалъ Дыбовичъ, заискивающе глядя на всѣхъ, будто прося, что бы ему позволили говорить, - кого я не понимаю - такъ это слугу его Мракина. Что этотъ болванъ хотѣлъ вы играть?! Выигралъ, нечего сказать. Ха-ха! Выгодное предпр³ят³е!..

   - Послушай, Рѣзуновъ, - потихоньку сказалъ Хромоноговъ, наклоняясь къ товарищу. - Убери ты его или я за себя не ручаюсь. Какъ ты можешь демонстрировать такую омерзительную личность?!..

   - Вотъ тебѣ разъ, - фальшиво засмѣялся Рѣзуновъ, - онъ герой, а ты его называешь омерзительной личностью.

   - Ради Бога - уведи его.

   Рѣзуновъ всталъ и безцеремонно взялъ Дыбовича за плечо.

   - Эй, ты, герой! Веселая вдова! Пойдемъ.

   - Куда? - удивился тотъ, топорща свои желтые усики.

   - Да, такъ, брать. Довольно. Показалъ я своимъ друзьямъ знаменитость - и будетъ.

   Пожимая всѣмъ руки, Дыбовичъ сузилъ маленьк³е глазки и засмѣялся довольнымъ смѣхомъ:

   - Ужъ ты скажешь тоже - знаменитость. Далеко намъ до знаменитостей.

   - Ну, пойдемъ, пойдемъ. Нечего тамъ.

   Когда Рѣзуновъ вернулся, всѣ на него набросились:

   - Чортъ знаетъ, что! Какъ тебѣ не стыдно?! Отравилъ цѣлый вечеръ. Вотъ фруктъ-то!! Послушай, онъ не вернется, а?

   - Не безпокойтесь, - засмѣялся Рѣзуновъ. - Я его пристроилъ къ столику знакомыхъ дамъ. Они, вѣроятно, будутъ очень довольны другъ другомъ, потому что, услышавъ его фамил³ю, дамы первымъ долгомъ ахнули: "Какъ?! Вы тотъ самый Дыбовичъ? Ну, скажите, вамъ жалко жены? Вы пережили драму, да?" А онъ имъ сейчасъ же отвѣтилъ: "Еще бы! Это хоть кому доведись... Положеньице! Но подумайте, как³е мерзавцы - убить женщину, да еще ее же и въ корзину положить, а? Каково!" Я увѣренъ, что и дамы, и Дыбовичъ уже очарованы другъ другомъ.

  

  

   На скамьѣ городского сада, осѣняемая прозрачной тѣнью липовыхъ листьевъ, сидѣла красивая женщина.

   Проходя мимо, я повернулъ голову, увидѣлъ красавицу и остановился.

   Вслѣдъ затѣмъ сдѣлалъ видъ, что внезапно смертельная усталость овладѣла мною. Еле дотащился до скамейки и усѣлся рядомъ съ красавицей.

   Рѣшилъ: придерусь къ чему-нибудь, заговорю и познакомлюсь.

   Ея чистый профиль кротко и нѣжно рисовался на зелени кустовъ. Полуопущенные глаза лѣниво скользили по носку маленькой туфли.

   Я вобралъ въ себя какъ можно больше воздуху и сказалъ скороговоркой:

   - Не понимаю я этихъ мексиканцевъ!.. изъ-за чего, спрашивается, воюютъ, революц³и устраиваютъ, свергаютъ старыхъ президентовъ, выбираютъ новыхъ? Кровь льется рѣкой - для чего все это? По-моему, всяк³й гражданинъ имѣетъ право требовать для себя спокойной жизни. А? Какъ вы думаете?

   Ея чистый, ничѣмъ не возмущенный взоръ заскользилъ по дорожкамъ. Мы помолчали.

   - И почти каждый день у нихъ рѣзня, которой "старожилы не запомнятъ".

   Она молчала.

   - А что такое, въ сущности, старожилы? Старожилами сразу не дѣлаются, не правда ли? Старожилами дѣлаются постепенно.

   Ничто не измѣнилось въ лицъ ея.

   "Кремень, - подумалъ я. - Ничѣмъ ее не расшевелишь". Поднявъ глаза къ небу, я сказалъ мечтательно:

   - Гдѣ-то теперь моя дорогая мама? Что-то она дѣлаетъ сейчасъ? Вспоминаетъ ли обо мнѣ? Вамъ сигара не помѣшаетъ?

   Очевидно, у нея была привычка отвѣчать только на прямо, въ упоръ поставленные вопросы.

   - Нѣтъ, - уронила она, снова замкнувъ свой розовый ротикъ.

   - Мнѣ бы тоже не помѣшала хорошая сигара, да я, отправляясь сюда, забылъ купить. Что мнѣ дѣлать съ моей памятью, прямо-таки не знаю. Хоть плачь!.. Ей-Богу. Скажите, это липа?

   - Липа.

   - Merci. Ботаника - моя страсть. Тоже и зоолог³я. Наука какъ-то... укрѣпляетъ, не правда-ли?

   Казалось, она дремала.

   - Что-то мнѣ изъ Москвы перестали писать, - пожаловался я. - Это ужасно, когда не пишутъ. Вы по думайте: три мѣсяца хоть бы слово! Ни-ни. Ни звука. Каково? Вы сами москвичка?

   Она медленно, плавно, повернула ко мнѣ порозовѣвшее лицо.

   - Послушайте!! Меня не то возмущаетъ въ васъ, что вы самымъ наглымъ образомъ заговариваете съ одинокой женщиной. Это обычное явлен³е. Но то меня возмущаетъ, что вы возвели этотъ спортъ въ ежедневное обычное занят³е и, вѣроятно, сейчасъ же забываете объ объектахъ вашей разговорчивости. Что за гнусная небрежность! Неужели вы забыли, что мы уже знакомы?! Три мѣсяца тому назадъ вы пристали ко мнѣ въ вагонѣ трамвая, и я была такъ малодушна, что познакомилась съ вами. Вы еще провожали меня... И теперь вы, выбросивъ все изъ головы, заводите эту отвратительную канитель снова?!

   Я вскочилъ, почтительно обнажилъ голову и сказалъ:

   - Я очень радъ, что и вы вспомнили меня... Признаться, я сейчасъ поступилъ такъ невѣжливо потому, что боялся...

   - Чего? - спросила она мрачно.

   - Что вы совершенно выкинули меня изъ головы. А чтобы я забылъ?! Помилуйте, развѣ можно забыть эти чудныя мгновен³я? Помню еще, какъ вы сидѣли въ вагонъ съ правой стороны...

   - Съ лѣвой.

   - Ну да - съ лѣвой стороны по ходу вагона и съ правой, если считать противъ хода. Вы еще были въ шляпѣ, вѣрно?

   - Пожалуй...

   - Ну, конечно. Еще, помните, кондукторъ, когда получалъ деньги, то кричалъ: "нѣтъ мѣстовъ, нѣтъ мѣстовъ". Помню, еще далъ онъ намъ по билетику - вамъ и мнѣ... Да... Вамъ и мнѣ.

   Изсякнувъ, я обернулся къ ней и ждалъ ея реплики.

   - Вотъ что, - сказала она, поднимаясь, забирая зонтикъ и книгу. - Хотя глупость и даръ боговъ, но, видно, къ вамъ боги отнеслись особенно внимательно, особенно щедро. Слушайте - вы! Ни въ какомъ трамваѣ мы съ вами не знакомились - я васъ вижу впервые въ жизни. Я только хотѣла убѣдиться - помните ли вы всѣ эти ваши случайныя встрѣчи, мимолетныя знакомства и интрижки. Оказывается, у васъ ихъ такъ много (цѣлая фабрика!), что вы уже объ отдѣльныхъ людяхъ и не помните... Какой позоръ! Я уйду, а вы пока посидите тутъ, пораздумайте о нелѣпой судьбѣ Мексики, а также и о своей судьбѣ - еще болѣе нелѣпой. Прощайте... мексиканецъ!

   Она ушла...

   Я посидѣлъ еще немного, потомъ всталъ, засвисталъ и побрелъ къ слѣдующей скамейкѣ, на которой сидѣла дама въ черной шляпѣ.

   Устало опустился на скамейку и сказалъ:

   - Есть люди, которые до сихъ поръ вѣрятъ въ оккультныя науки. Я этого увлечен³я не раздѣляю. Конечно, вы мнѣ возразите, что присутств³е тайныхъ силъ въ природѣ отрицать нельзя. Однако, спрошу я васъ, по чему мед³умы попадались въ цѣломъ рядѣ мошенничествъ? Если такая сила существуетъ - для чего это нужно? Конечно, вы мнѣ отвѣтите, что...........

  

   Скупость - одно, а бережливость - совсѣмъ другое: насколько мы всѣ относимся съ брезгливостью и презрѣн³емъ къ скупому человѣку, настолько мы обязаны относиться съ уважен³емъ къ человѣку бережливому, къ человѣку, который не повѣсится изъ-за копейки, но и не швырнетъ ни за что даромъ, куда попало, лишн³й рубль.

   Именно о такомъ человѣкѣ, о студентѣ ветеринарнаго института, неизвѣстномъ мнѣ по фамил³и - и разскажу я.

   Зайдя, однажды, жаркимъ днемъ въ прохладную полутемную пивную, я сѣлъ за угловой столикъ и потребовалъ себѣ пива.

   Кромѣ меня, въ пивной сидѣли за цѣлой батареей бутылокъ два студента: ветеринаръ - бережливый и универсантъ - простой, обыкновенный, безличный.

   Вели они такой разговоръ:

   - А вотъ - ты не разобьешь еще одинъ бокалъ, - говорилъ безличный студентъ, улыбаясь съ самымъ провокаторскимъ видомъ. - Ни за что не разобьешь...

   - Я? Не разобью?

   - Конечно, не разобьешь. Гдѣ тебѣ!..

   - А какъ же я первый стаканъ разбилъ?..

   - Ну, первый ты разбилъ нечаянно... Это что! Это всяк³й можетъ разбить. А ты спец³ально разбей.

   Ветеринаръ съ минуту подумалъ.

   - Нешто разбить? Постой... Эй, человѣкъ!

   Блѣдный, тупой слуга, съ окаменѣвшимъ отъ скуки и безсонницы лицомъ, приблизился...

   - Послушай, человѣкъ... Сколько вы берете за стаканъ, если его разбить?

   - Десять копеекъ.

   - Только-то?! Господи! А я думалъ, полтинникъ или еще больше. Да за эти деньги я могу хоть шесть стакановъ разбить...

   На столъ стояли четыре стакана, до половины наполненные темнымъ и свѣтлымъ пивомъ.

   - Эхъ! - сказалъ ветеринаръ. - Позволить себѣ, что ли? - И легкимъ движен³емъ руки сбросилъ стаканы на полъ.

   - Сорокъ копеекъ, - автоматично отмѣтилъ слуга.

   - Чортъ съ нимъ, - залихватски сказалъ ветеринаръ. - Плачивали и побольше. Люблю кутнуть!

   Потомъ въ голову ему пришла какая-то другая мысль.

   - Эй, человѣкъ! А пустую бутылку если разбить - сколько стоитъ?

   - Пять копеекъ-съ.

   Ветеринаръ пр³ятно изумился:

   - Смотри, какъ странно: маленьк³й стаканъ - гривенникъ, большая бутылка - пятакъ.

   - А вотъ ты не разобьешь сразу шесть бутылокъ,- усмѣхнутся безличный студентъ.

   - Я? Не разобью?..

   - Конечно. Гдѣ тебѣ!

   - Шесть бутылокъ? Плохо жъ ты меня знаешь! Эхъ-ма!

   Со звономъ, трескомъ и лязгомъ полетѣли бутылки на полъ. Хозяинъ вышелъ изъ-за стойки и упрекнулъ:

   - Нельзя, господа студенты, безобразить. Что же это такое - посуду бить!..

   - Вы не бойтесь, мы заплатимъ, - успокоительно сказалъ ветеринаръ.

   - Я не къ тому, а вотъ посѣтителю, можетъ быть, безпокойно.

   Я пожалъ плечами:

   - Мнѣ все равно.

   - Мерси,- общительно обратился ко мнѣ студентъ. Вы подумайте, какая дешевка: гривенникъ за бокалъ!

   - Да, - подтвердилъ его товарищъ. - Хоть цѣлый день бей.

   - Въ дорогомъ ресторанѣ не очень-то разойдешься, - сказалъ ветеринаръ съ видомъ экономной хозяйки, страдающей отъ дороговизны продуктовъ для стряпни.- Дерутъ тамъ, навѣрное, семь шкуръ. Хмъ!.. А тутъ - гривенникъ.

   Онъ повертѣлъ въ рукахъ стаканъ, подробно осмотрѣлъ его и бросилъ на полъ.

   - Во французскомъ ресторанѣ за бокалъ съ васъ рупь возьмутъ, - отозвался изъ-за стойки хозяинъ.

   - Подумайте, а? А тутъ за эти деньги десять разбить можно. Брось, Миша, свой стаканъ... Чего тамъ! Въ кои вѣки разойдешься... Вотъ такъ... Молодецъ. Человѣкъ! Еще полдесяточка.

   Нельзя сказать, чтобы у амфитр³она былъ видъ беззаботнаго пьянаго кутилы, безразсудно крушащаго все на своемъ пути. Было замѣтно, что онъ не выходилъ изъ бюджета, доставляя себѣ и своему другу только ту порц³ю удовольств³я, которую позволяли средства.

   - Человѣкъ! сколько за посуду?

   - Девяносто копеекъ.

   - Вотъ тебѣ - видишь, Миша! А ты говорилъ: "пойдемъ въ ресторанъ". Тамъ бы съ насъ содрали... Хо-хо! А тутъ... Девяносто? Получай рубль. Постой... Дай-ка еще стаканъ... Ну, вотъ. Теперь сдачи не надо. Ровно рубль.

   Довольный, онъ откинулся на спинку стула и съ благодушнымъ видомъ сталъ осматривать комнату.

  

  

   Пошептавшись съ товарищемъ, ветеринаръ всталъ, подошелъ къ стойкѣ и спросилъ хозяина:

   - Сколько этотъ увражикъ стоитъ?

   "Увражикомъ" онъ назвалъ гипсоваго раскрашеннаго негра высотой въ аршинъ, стоявшаго на стойкѣ и державшаго въ рукахъ какую-то корзину.

   - Это-съ? Четыре рубля.

   - Да что вы! Въ умѣ ли? За такую чепуху - четыре рубля!

   - Помилуйте - настоящ³й негръ.

   - Какой онъ тамъ настоящ³й!.. Тутъ, я думаю, матерьялу не больше, чѣмъ на цѣлковый...

   - А работа-съ? Не цѣните?

   - Ну, и работа - цѣлковый. Предовольно съ васъ будетъ два рублика. Хотите?

   - Не могу-съ. Обратите вниман³е на глаза - бѣлки то... вво! Матерьялъ? Настоящ³й гипсъ!

   - Ну - два съ полтиной. Никто вамъ за него больше не дастъ. Негритишка-то подержанный.

   - Помилуйте, это и цѣнится: старинная вещь - трет³й годъ стоить. Обратите вниман³е на фартукъ - настоящаго голубого цвѣта.

   - Вы отвлекаетесь, хозяинъ. Хотите три рубля? Больше - ни гроша не дамъ. Миша, какъ ты думаешь?

   - Конечно, уступите, - отозвался Миша. - Чего тамъ! Другого купите, лучше этого.

   - Ну, знаете что, - сказалъ хозяинъ. - Ладно. Три съ полтиной - забирайте.

   - За этого негра?! - фальшиво удивился ветеринаръ. - Ну, знаете ли. Еще вопросъ - настоящ³й ли это гипсъ?!... Вы бы еще пять рублей запросили... ха-ха! Берете три? А то и не надо - въ другомъ мѣстѣ дешевле уступятъ.

   - Да накиньте хоть двугривенный, - простоналъ корыстолюбивый хозяинъ.

   - Позвольте-ка, я его еще осмотрю. Гмъ! Ну, ладно. Куда ни шелъ еще двугривенный. Вѣрно, Миша?

   - Вѣрно.

   - Значить - три двадцать?

   - Три двадцать.

   - Эхъ-ма! - дико вскричалъ ветеринаръ, поднимая надъ головой негра. - Кутить, такъ кутить. Ур-ра!

   Онъ хватилъ негра объ полъ, оттолкнулъ ногой подкатившуюся къ нему гипсовую голову и вынулъ изъ кармана кошелекъ.

   - Дайте съ пяти рублей сдачи.

   Потомъ онъ расплачивался со слугой за пиво.

   - Сколько?

   - Два съ полтиной.

   Онъ повертѣлъ въ рукахъ трехрублевую бумажку и наклонился къ товарищу:

   - Я думаю, ему за два съ полтиной - полтинникъ на чай - много?

   - Много, - кивнулъ головой товарищъ. - Нужно десять процентовъ.

   - Вѣрно. Постой... (опустивъ голову, онъ погрузился въ как³е-то расчеты). Ну, вотъ! Онъ смелъ рукой на полъ два стакана, бутылку и отдалъ слугѣ три рубля.

   - Теперь правильно и сдачи не надо. Пойдемъ, Миша.

   И они ушли оба, напяливъ на лохматая головы фуражки - тотъ, что казался безличнымъ, - универсантъ Миша, и ветеринаръ - бережливый, хозяйственный человѣкъ, разсчитывающ³й каждый грошъ.

  

   Схвативъ меня за руку, Стряпухинъ быстро спросилъ:

   - Въ которомъ ухѣ звенитъ? Ну! Ну! Скорѣе!!

   - У кого звенитъ въ ухѣ? удивился я.

   - Да у меня! Ахъ, ты, Господи! У меня же!!.. Скорѣе!

   Говори! Я прислушался.

   - Въ которомъ? Что-то я не слышу... А ты самъ развѣ не можешь разобрать?

   - Да ты угадай, понимаешь? Угадай! Какой безтолковый!..

   - Да угадать-то не трудно, - согласился я. - Если бы ушей было много - ну, тогда другое дѣло... А то два уха - это пустяки. Лѣвое, что ли?

   - Вѣрно, молодецъ!

   Я самодовольно улыбнулся.

   - Еще бы! Я могу это - и вообще... многое другое... А зачѣмъ тебѣ нужно было, чтобы я угадалъ?

   - А какъ же! Такая примѣта есть... Я что-то задумалъ. Если ты угадалъ - значить, исполнится.

   - А что ты задумалъ?

   - Нельзя сказать. Если скажу - оно не исполнится.

   - Откуда ты знаешь?

   - Такая примѣта есть.

   - Ну, тогда прощай, - проворчалъ я, немного обиженный. - Пойду домой.

   - Уже уходишь? Да который теперь часъ?

   - Не могу сказать, - упрямо ухмыльнулся я.

   - Почему?

   - Такая примѣта есть.

   Его лицо выразило безпокойство.

   - Неужели есть такая примѣта?

   - Еще бы... Самая вѣрная. Несчастье приносить.

   - А ты знаешь, я вѣдь часто отвѣчалъ на вопросы: "который часъ?".

   - Ну, вотъ, - улыбнулся я зловѣще. - И пеняй самъ на себя. Обязательно это къ худу.

   Онъ призадумался.

   - Постой, постой... И вѣрно вѣдь! Вчера у меня шапку украли въ театрѣ.

   - Каракулевую? - спросилъ я.

   - Нѣтъ, котиковую.

   - Ну, тогда это ничего.

   - А что?

   - Примѣта такая есть. Пропажа котиковой шапки - въ домѣ радость.

   Онъ даже не спросилъ: въ чьемъ домѣ радость - въ его или воровскомъ. Прос³ялъ.

   - Я тоже съ тобой выйду. Прислуга побѣжала за ворота - дай я тебѣ пальто подержу.

   Я натянуть съ его помощью пальто, а когда онъ снялъ съ вѣшалки свое, я сказалъ:

   - Ты прости, но я тебѣ тѣмъ же услужить не могу.

   - Почему?

   - Такая примѣта есть: если гость хозяину пальто подаетъ - въ домѣ умереть должны.

   Стряпухинъ отскочилъ отъ меня и наскоро натянулъ въ углу самъ на себя пальто. Когда мы шагали по улицѣ, онъ задумчиво сказалъ:

   - Да, примѣта есть удивительныя. Есть счастливыя, есть несчастливыя. Но на дняхъ я узналъ удивительную штуку, которая приносить счастье и застраховываетъ отъ всякихъ неудачъ.

   - Это еще что?

   - Слоны. Одиннадцать слоновъ. Нужно купить одиннадцать штукъ отъ самаго большого до самаго маленькаго и держать ихъ въ домѣ. Поразительная примѣта.

   - Что жъ ты, уже купилъ ихъ?

   - Девять штукъ. Двухъ еще нѣтъ. Самыхъ большихъ. Да они дорог³е, бо