Аверченко Аркадий Тимофеевич - О хороших, в сущности, людях

  

  

   Юморъ для дураковъ

   Бельмесовъ

   Мнемоника въ обиходѣ

   Мопассанъ

   Дѣло Ольги Дыбовичъ

   Мексиканецъ

   Наслажден³е жизнью

   Одиннадцать слоновъ

   Женщина въ ресторанѣ

   Секретарь изъ почтоваго ящика

   Сила краснорѣч³я

   Фатъ

   Сельскохозяйственный разсказъ

   Экзаменац³онная задача

   Актриса

   Тысяча первая истор³я о замерзающемъ мальчикѣ

   Встрѣча

   Новогодн³й тостъ

   Слабая струна

   Дебютанты

   О шпаргалкѣ

   Нянька

   Рождественск³й день у Киндяковыхъ

   Смерть африканскаго охотника

   Я - какъ адвокатъ

   Телеграфистъ Надькинъ

  

  

   Это былъ солидный господинъ съ легкой наклонностью къ полнотѣ, съ лицомъ, на которомъ отражались увѣренность въ себѣ и спокойств³е, съ глазами немного сонными, съ манерами, полными достоинства, и съ голосомъ, въ которомъ изрѣдка прорывались ласково-покровительственныя нотки.

   - Вотъ вы писатель, - сказалъ онъ мнѣ, познакомившись. - Писатель-юмористъ. Такъ. Навѣрное, знаете много смѣшного. Да?

   - О, помилуйте... - скромно возразилъ я.

   - Нечего тамъ скромничать. Разскажите мнѣ какую-нибудь смѣшную штуку... Я это ужасно люблю.

   - Позвольте... Что вы называете "смѣшной штукой"?

   - Ну, что-нибудь такое... юмористическое. Я думаю, вы не ударите лицомъ въ грязь. Слава Богу - спец³алистъ, кажется! Ну, ну... не скромничайте!

   - Видите ли... Я бы могъ просто порекомендовать вамъ прочесть книгу моихъ разсказовъ. Но, конечно, не ручаюсь, что вы непремѣнно наткнетесь въ нихъ на "смѣшныя штуки".

   - Да нѣтъ, нѣтъ! Вы мнѣ разскажите! Мнѣ хочется послушать, какъ вы разсказываете... Ну, что-нибудь коротенькое. Вотъ, навѣрное, за бока схватишься!..

   Я незамѣтно пожалъ плечами и неохотно сказалъ:

   - Ну, слушайте... Мать послала маленькаго сына за гулякой-отцомъ, который удралъ въ трактиръ. Сынъ вернулся одинъ, безъ отца - и на вопросъ матери: "Гдѣ же отецъ и что онъ тамъ дѣлаетъ?" - отвѣтилъ: "Я его видѣлъ въ трактирѣ... Онъ сидитъ тамъ съ пѣной у рта". - "Сердится, что ли"? - "Нѣтъ, ему подали новую кружку пива".

   Не скажу, чтобы эта "смѣшная штучка" была особенно блестящей. Но на какой-нибудь знакъ вниман³я со стороны моего новаго знакомаго я все-таки могъ надѣяться. Онъ могъ бы засмѣяться, или просто безмолвно усмѣхнуться, или даже, въ крайнемъ случаѣ, покачать одобрительно головой.

   Нѣтъ. Онъ поднялъ на меня ясные, немного сонные глаза и поощрительно спросилъ:

   - Ну?

   - Что "ну"?

   - Что же дальше?

   - Да это все.

   - Что же отецъ... вернулся домой?

   - Да это не важно. Вернулся - не вернулся... Все дѣло въ отвѣтѣ мальчика.

   - А что, вы говорите, онъ отвѣтилъ?

   - Онъ отвѣтилъ: отецъ сидитъ тамъ съ пѣной у рта.

   - Ну?

   - Видите ли... Соль этого анекдота, сочиненнаго мною, заключается въ томъ, что мальчикъ отвѣтилъ то, что называется, - буквально. Онъ видѣлъ кружку пива съ пѣной, кружку, которую отецъ держалъ у рта, и по этому отвѣтилъ въ простотѣ душевной: "отецъ сидитъ съ пѣной у рта". А мать думала, что это - фигуральное выражен³е, сказанное по поводу человѣка, котораго что-нибудь взбѣсило.

   - Фигуральное?

   - Да.

   - Взбѣсило?

   - Да!

   - Ну?

   - Что еще такое - "ну"?

   - Значитъ, мать думала, что отецъ за что-нибудь сердится, а онъ вовсе не сердится, а просто пьетъ себѣ преспокойно пиво.

   - Ну да.

   - Вотъ-то ловко! Ха-ха! Ну, и здорово же: она думаетъ, что онъ сердится, а онъ вовсе и не сердится... Хо-хо! Вообще, знаете, эти трактиры.

   - Что-о?..

   - Я говорю - трактиры. Еще если холостой человѣкъ ходитъ, такъ ничего, а ужъ женатому, да если еще нѣтъ средствъ - такъ трудновато... Не до трактировъ тутъ. Тутъ говорится: не до жиру, быть бы живу.

   Я молчалъ, глядя на него сурово, съ замкнутымъ видомъ.

   Человѣкъ онъ былъ, очевидно, вѣжливый, понимавш³й, что въ благодарность за разсказанное - авторъ имѣетъ право на нѣкоторое поощрен³е. Поэтому онъ принялся смѣяться:

   - Ха-ха-ха! Уморилъ! Ей-Богу, уморилъ. Папа, говоритъ, въ трактирѣ пѣну пьетъ, сердится... А мать-то, мать-то! Въ какихъ дурахъ... О-охъ-хо-хо! Ну, еще что-нибудь разскажите.

   "Э, милый, - подумалъ я. - Тебя такой вещью не проберешь. Тебѣ нужно что-нибудь потолще".

   - Ну, я васъ прошу, разскажите еще что-нибудь.

   - Ладно. Въ одинъ ресторанъ пришелъ посѣтитель. Оставивъ въ передней свой зонтикъ и боясь, чтобы его кто-нибудь не укралъ, онъ прикрѣпилъ къ ручкѣ зонтика такую записку: "Владѣлецъ этого зонтика поднимаетъ одной рукой семь пудовъ... Попробуйте-ка украсть зонтикъ!". Пообѣдавъ, владѣлецъ зонтика вы шелъ въ переднюю и - что же онъ видитъ! Зонтикъ исчезъ, а на томъ мѣстъ, гдѣ онъ стоялъ, приколота записка: "я пробѣгаю въ часъ пятнадцать верстъ - попробуйте-ка догнать"!

   Любитель "смѣшныхъ штучекъ" поощрительно взглянулъ на меня и сказалъ:

   - Ну, и что же? Догналъ онъ похитителя или нѣтъ?

   Я вздохнуть и началъ терпѣливо:

   - Нѣтъ, онъ его не догналъ. Да тутъ и не важно дальнѣйшее. Вся соль анекдота заключается именно въ курьезномъ совпаден³и этихъ двухъ записокъ. Авторъ первой, видите ли, думалъ, что онъ непобѣдимъ, разсчитывая на свои здоровыя руки, и никакъ онъ не разсчитывалъ, что здоровыя ноги гораздо важнѣе.

   - Важнѣе?

   - Да.

   - Сколько онъ тамъ написалъ, что пробѣжитъ въ часъ?

   - Пятнадцать верстъ.

   - Это много считается?

   - Порядочно.

   - А вѣдь поймай этотъ первый-то владѣлецъ зонтика - похитителя въ то время, какъ тотъ писалъ записку, онъ бы ему задалъ перцу, а? Тутъ и ноги не по могутъ, а?

   - Не знаю.

   - Это, навѣрное, было давно, я думаю? Въ прежнее время? Теперь-то вѣдь въ переднихъ ресторановъ всюду швейцары, которые и отвѣчаютъ за пропажу вещей.

   - Да.

   - Теперь все какъ-то сдѣлалось культурнѣе. Положимъ, раньше-то и воровства было меньше. А?

   - Да.

   Мы помолчали.

   - Вопросъ еще, догналъ ли бы онъ похитителя, если бы даже и умѣлъ бѣгать быстрѣе его. Потому что раньше нужно узнать, въ какую сторону онъ побѣжалъ, да не свернуть ли съ дороги, а то могъ просто припрятать зонтикъ, да и отпереться отъ всего: "знать не знаю, выдать не вѣдаю - никакого зонтика не воровалъ и никакой записки не писалъ".

   - Да.

   По моимъ сухимъ, сердитымъ репликамъ любитель анекдотовъ почуялъ, что я имъ не совсѣмъ доволенъ, и, рѣшивъ, по своему обыкновен³ю, щедро вознаградить меня смѣхомъ,неожиданно захохоталъ.

   - Ха-ха! Ох-хо-хо! Ну, и уморилъ. Выходить онъ - гдѣ зонтикъ? Хвать-похвать, анъ зонтика-то и нѣтъ. Ну, и ловк³е ребята бываютъ! Прямо-таки, пальца въ ротъ не клади. И откуда вы столько смѣшныхъ штучекъ знаете?! Ну, разскажите еще что-нибудь. Ну, пожалуйста, ну, миленьк³й...

   - Разсказать? - прищурился я. - Извольте! Одинъ господинъ, явившись на обѣдъ къ родителямъ своей невѣсты и страдая отъ тѣсной обуви, снялъ потихоньку подъ столомъ съ ноги башмакъ, но въ это время собачонка схватила башмакъ да бѣжать, а женихъ испугался, вскочилъ, опрокинулъ столъ, причемъ миска съ горячимъ супомъ опрокинулась на тещу, - и помчался за собачонкой. По дорогѣ онъ разбилъ дорогую вазу, а потомъ, желая достать для разутой ноги какой-нибудь башмакъ, ударилъ тестя ногой въ животъ, повалилъ его и сталь стаскивать съ ноги ботинокъ. Но оказалось, что у тестя одна нога была искусственная, и вдругъ она отрывается вмѣстѣ съ ботинкомъ, и нашъ женихъ грохается на полъ, обрывая портьеру; но въ это время собачонка, съ башмакомъ во рту...

   Дальше я не могъ продолжать: нечеловѣческ³й страшный хохотъ душилъ моего новаго знакомаго. Онъ буквально катался по дивану, отмахиваясь руками, ногами, задыхаясь и кашляя. Лицо побагровѣло, и на глазахъ выступили слезы.

   - О-охъ, - визжалъ онъ тонкимъ голосомъ. - Довольно. Ради Бога, довольно! Вы меня убьете вашимъ разсказомъ!..

   Раньше я не понималъ: для чего и кому нужны десятки тысячъ метровъ кинематографическихъ лентъ, на которыхъ изображены: солдатъ, попавш³й въ барабанъ и заснувш³й тамъ; разсѣянный прохож³й, опрокидывающ³й на своемъ пути дѣтск³я колясочки и влюбленныя парочки; свадебный обѣдъ, участникамъ котораго шутникъ насыпаетъ за воротъ "порошокъ для чесан³я", молодой человѣкъ, котораго кусаетъ блоха во время объяснен³я съ невѣстой и который начинаетъ бѣгать по комнатѣ, ловя эту блоху; пьяный, залѣзш³й въ матрацъ и катающ³йся въ такомъ положен³и по людной улицѣ - для чего и кому все это нужно? - я не понималъ.

   Теперь - понимаю.

  

  

   - Иванъ Демьянычъ Бельмесовъ, - представила хозяйка.

   Я назвалъ себя и пожалъ руку человѣка неопредѣленной наружности - сѣроватаго блондина, съ усами, прокопченными у верхней губы табачнымъ дымомъ, и густыми бровями, изъ-подъ которыхъ вяло глядѣли на Бож³й м³ръ сух³е, безъ блеска, глаза, тоже табачнаго цвѣта, будто дымъ отъ вѣчной папиросы прокоптилъ и ихъ. Голова - шишомъ, покрытая очень рѣдкими толстыми волосами, похожими на пеньки срубленнаго, но не выкорчеваннаго лѣса. Все: и волосы, и лицо, и борода было выжжено, обезцвѣчено - солнцемъ не солнцемъ, а просто самъ по себѣ, человѣкъ ужъ уродился такимъ тусклымъ, не выразительнымъ.

   Первыя слова его, обращенныя ко мнѣ, были так³я:

   - Фу, жара! Вы думаете, я какъ пишусь?

   - Что такое?

   - Вы думаете, какъ писать мою фамил³ю?

   - Да какъ же: Бельмесовъ?

   - Сколько "с"?

   - Я полагаю !- одно.

   - Нѣтъ-съ, два. Моя фамил³я полуфранцузская. Бельмессовъ. Въ переводѣ - прекрасная обѣдня.

   - Почему же русское окончан³е?

   - Потому что я, все-таки, русск³й, какъ же! Ахъ, Марья Игнатьевна, - обратился онъ, всплеснувъ руками, къ хозяйкѣ. - Я сейчасъ только съ дачи, и у насъ тамъ, представьте, выпалъ градъ величиной съ орѣхъ. Прямо ужасъ! Я захватилъ даже съ собой нѣсколько градинъ, чтобы показать вамъ. Гдѣ, бишь, онѣ?.. Вотъ тутъ въ карманѣ у меня въ спичечной коробкѣ. Гмъ!.. Что бы это значило? Мокрая...

   Онъ вынулъ изъ кармана совершенно размокшую спичечную коробку, брезгливо открылъ ее и съ любопытствомъ заглянулъ внутрь.

   - Кой чортъ! Куда же онѣ подѣвались. Я самъ положилъ шесть штукъ. Гмъ!.. И въ карманѣ мокро.

   - Очень просто, - засмѣялась хозяйка. - Ваши градины растаяли. Нельзя же въ такую жару безнаказанно протаскать въ карманѣ два часа кусочки льду.

   - Ахъ, какъ это жалко, - сказалъ Бельмесовъ, опечаленный. - А я-то думалъ вамъ показать.

   Я взглянулъ на него внимательнѣе и сказалъ про себя:

   - Однакоже, и хорош³й ты гусь, братецъ мой. Очень интересно, чѣмъ такой дуракъ можетъ заниматься?

   Я спросилъ по возможности деликатно:

   - У васъ свое имѣн³е? Вы помѣщикъ?

   - Гдѣ тамъ, - махнулъ онъ костистой, съ ревматическими узлами на пальцахъ, рукой. - Служу, государь мой. Состою на службѣ.

   Очень у меня чесался языкъ спросить: "на какой"?, но не хотѣлось быть назойливымъ. Я взглянулъ на часы, попрощался и ушелъ.

   О Бельмесовѣ я совершенно забылъ, но на-дняхъ, придя къ Марьѣ Игнатьевнъ, засталъ его за чаемъ, окруженнаго тремя стариками, которымъ онъ что-то оживленно разсказывалъ.

   - Франц³я, Франц³я! Что мнѣ ваша Франц³я! Да у насъ въ Росс³и есть так³е капиталы, обрѣтаются так³е богачи, которые Франц³и и не снились. Только потому, что мы скромнѣе, никуда не лѣземъ, ничего не кричимъ - о насъ и не знаютъ. А во Франц³и этотъ Ротшильдъ, что ли, все время на томъ и стоить, чтобъ какую-нибудь штуку позаковыристѣе выкинуть. Купить тысячу какихъ -нибудь тамъ бѣлыхъ собакъ, напишетъ краской на брюхѣ у каждой "Вивъ ля Франсъ!" да и выпустить на улицу. А парижане и рады. Или яхту купить, придѣлаетъ къ ней колеса, да по Нотръ-Даму и катается съ неграми. Этакъ, конечно, всяк³й обратитъ вниман³е... А у насъ народъ тих³й, безъ выдумки, безъ скандалу. Хе! Богачи, богачи... Слышалъ ли, напримѣръ, кто-нибудь изъ васъ о такомъ волжскомъ помѣщикѣ - Щербакинѣ?

   - Нѣтъ, не слышали, - отозвался одинъ изъ стариковъ. - А что?

   - Да какъ же... Разскажу я вамъ такой случай: ѣду я пароходомъ по Волгѣ. Проѣзжаемъ мы однажды, приблизительно, этакъ по Мамадышскому уѣзду. Выхожу я утромъ, умывшись и напившись чаю, на палубу, смотрю на берегъ, спрашиваю: Чья земля? - "Помѣщика Щербакина". - Хорошо-съ. Проходить этакъ часа два. Я уже успѣлъ позавтракать. Брожу по палубѣ, взглянулъ на берегъ: "Чья земля?" Отвѣчаютъ тамошн³е волжск³е пассажиры: "Помѣщика Щербакина". Ого, думаю. Экъ тебя разбросало. Сѣлъ я обѣдать, съѣлъ, что полагалось, выпилъ двѣ рюмки водки, пошелъ для моц³ону бродить по пароходу. Спрашиваю: "Чья земля?" - "Помѣщика Щербакина". - Что за чортъ, думаю. Очевидно, милл³онеръ, а я о немъ ничего не слышалъ. Спрашиваю: "Богатый?" "Нѣтъ, говорятъ, такъ... средней руки". Что жъ вы думаете? И ночью я спрашивать: - "Чья земля?" - и на другой день утромъ - все говорятъ: "Помѣщика Щербакина". И это у нихъ называется "помѣщикъ средней руки"... Вотъ это - края! Как³е же у нихъ должны быть "помѣщики большой руки".

   - Что жъ, долго еще тянулись "земли помѣщика Щербакина"? - недовѣрчиво спросилъ я.

   - Да до самаго обѣда слѣдующаго дня. Тутъ какъ разъ другой пароходъ подошелъ, насъ съ мели снялъ, поѣхали мы - тутъ скоро Щербакинск³я земли и кончились.

   - А вы долго на мели просидѣли? - спросилъ рыж³й старикъ.

   - Да, сутки съ лишнимъ. Чуть не два дня. Волга то лѣтомъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ такъ мелѣетъ, что хоть плачь. Чуть пароходъ мелко сидитъ въ водѣ - сразу же и сядетъ. Которые глубоко сидятъ въ водѣ, тѣмъ легче...

   - То-есть, наоборотъ, - поправилъ рыж³й.

   - Ну, да, то-есть, наоборотъ, которые мельче пароходы, тѣмъ труднѣе, а глубок³е ничего... Да-съ. Вотъ вамъ и Ротшильдъ!

   Я всталъ, отозвалъ хозяйку въ сторону и сказалъ:

   - Ради Бога! Откуда у васъ появился этотъ оселъ?

   Марья Игнатьевна немного обидѣлась.

   - Почему же оселъ? Человѣкъ, какъ человѣкъ.

   - Но вѣдь у него мозги чугунные.

   - Не всѣмъ же быть писателями и сочинять разсказы, - сухо замѣтила она. - Во всякомъ случаѣ, онъ приличный человѣкъ, хотя звѣздъ съ неба и не хватаетъ.

   Я пожалъ плечами, отошелъ отъ нея и подошелъ сейчасъ же къ отбившемуся отъ компан³и старичку въ вицмундирѣ, съ какой-то бѣлой звѣздой, выглядывавшей изъ подъ лацкана вицмундира.

   - Кто такой этотъ Бельмесовъ? - нетерпѣливо спросилъ я.

   - А какъ же! У насъ же служить.

   - Да чѣмъ? Что онъ дѣлаетъ?

   - А какъ же. Инспекторомъ у насъ въ уѣздномъ училищъ. Гдѣ я директоромъ состою. Дока.

   - Это онъ-то дока?

   - Онъ. Вы бы посмотрѣли, какъ онъ на экзаменахъ учениковъ спрашиваетъ. Любо-дорого посмотрѣть. Ужъ его не надуешь, не проведешь за носъ. Онъ, какъ говорится, достанетъ. Посмотрѣли бы вы, какимъ онъ орломъ на экзаменѣ...

   - Много бы я далъ, чтобы посмотрѣть! - вырвалось у меня.

   - Въ самомъ дѣлѣ хотите? Это можно устроить. Завтра у насъ, какъ разъ, экзамены, - приходите. Постороннимъ, правда, нельзя, но мы васъ за какого-нибудь почетнаго попечителя выдадимъ. Вы же, кстати, и пишете - вамъ любопытно будетъ... Среди учениковъ так³е типы встрѣчаются... Умора! Смотрите, только насъ не опишите! Хе-хе! Вотъ вамъ и адресокъ. Право, пр³ѣзжайте завтра. Мы гласности не боимся.

  

   За длиннымъ столомъ, покрытымъ синимъ сукномъ, сидѣло пятеро. Посрединѣ любезный старикъ съ бѣлой звѣздой, а справа отъ него торжественный, свѣженакрахмаленный Бельмесовъ, Иванъ Демьянычъ. Я вскользь осмотрѣлъ остальныхъ и скромно усѣлся сбоку на стулъ.

   Солнце бѣгало золотыми зайчиками по столу, по потолку и по круглымъ стриженнымъ головѣнкамъ учениковъ. Въ открытое окно заглядывали темнозеленыя вѣтки старыхъ деревьевъ и привѣтливо, ободрительно кивали дѣтямъ: "Ничего, молъ. Все на свѣтъ перемелется - мука будетъ. Бодритесь, дѣтки .. ."

   - Кувшинниковъ, Иванъ, - сказалъ Бельмесовъ. А подойди къ намъ сюда, Иванъ Кувшинниковъ... Вотъ такъ. - Сколько будетъ пятью шесть, Кувшинниковъ, а?

   - Тридцать.

   - Правильно, молодецъ. Ну, а сколько будетъ, если помножить пять деревьевъ на шесть лошадей?

   Мучительная складка перерѣзала загорѣлый лобъ Кувшинникова Ивана.

   - Пять деревьевъ на шесть лошадей? Тоже тридцать.

   - Правильно. Но тридцать - чего?

   Молчалъ Кувшинниковъ.

   - Ну, чего же - тридцать? Тридцать деревьевъ или тридцать лошадей?

   У Кувшинникова зашевелились губы, волосы на головѣ и даже уши тихо затрепетали.

   - Тридцать... лошадей.

   - А куда же дѣвались деревья? - иронически прищурился Бельмесовъ. - Не хорошо, тезка, не хорошо... Было всего шесть лошадей, было пять деревьевъ и вдругъ - на тебѣ! - тридцать лошадей и ни одного дерева... Куда же ты ихъ дѣлъ?! Съ кашей съѣлъ или лодку себѣ изъ нихъ сдѣлалъ?

   Кто-то на задней партѣ печально хихикнулъ. Въ смѣхѣ слышалось тоскливое предчувств³е собственной гибели.

   Ободренный успѣхомъ своей остроты, Иванъ Демьянычъ продолжалъ:

   - Или ты думаешь, что изъ пяти деревьевъ выйдутъ двадцать четыре лошади? Ну, хорошо: я тебѣ дамъ одно дерево - сдѣлай ты мнѣ изъ него четыре лошади. Тебѣ это, очевидно, легко, Кувшинниковъ, Иванъ, а? Что жъ ты молчишь, Иванъ, а? Печально, печально. Плохо твое дѣло, Иванъ. Ступай, братъ!

   - Я знаю,- тоскливо промямлилъ Кувшинниковъ.- Я училъ.

   - Вѣрю, милый. Училъ, но какъ? Плохо училъ. Безсмысленно. Безъ разсужден³я. Садись, брать, Иванъ. Кулебякинъ, Илья! Ну... ты намъ скажешь, что такое дробь?

   - Дробью называется часть какого-нибудь числа.

   - Да? Ты такъ думаешь? Ну, а если я набью ружье дробью, это будетъ часть какого числа?

   - То дробь не такая, - улыбнулся блѣдными губами Кулебякинъ. - То другая.

   - Откуда же ты знаешь, о какой дроби я тебя спросилъ? Можетъ быть, я тебя спросилъ о ружейной дроби? Вотъ если бы ты былъ, Кулебякинъ, умнѣе, ты бы спросилъ: о какой дроби я хочу знать: о простой или ариѳметической?.. И на мой утвердительный отвѣтъ, что- о послѣдней ты долженъ былъ отвѣтить: "ариѳметической дробью называется - и такъ далѣе"... Ну, теперь скажи ты намъ, как³я бываютъ дроби?

   - Простая бываютъ дроби, - вздохнулъ обезкураженный Кулебякинъ, - а также десятичныя.

   - А еще? Какая еще бываетъ дробь, а? Ну, скажи-ка?

   - Больше нѣтъ, - развелъ руками Кулебякинъ, будто искренно сожалѣя, что не можетъ удовлетворить еще какой-нибудь дробью ненасытнаго экзаменатора.

   - Да? Больше нѣтъ? А вотъ если человѣкъ танцуетъ, и ногами дробь выдѣлываетъ - это какъ же? По твоему, не дробь? Видишь ли что, мой милый... Ты, можетъ быть, и знаешь ариѳметику, но русскаго языка нашего великаго, разнообразнаго и могучаго русскаго языка - ты не знаешь. И это намъ всѣмъ печально. Ступай, брать, Кулебякинъ, и на свободѣ кое о чемъ подумай, братъ, Кулебякинъ. Лысенко! Вотъ ты, Лысенко, Кондрат³й, скажешь намъ, что тебѣ извѣстно о цѣпномъ правилѣ? Ты знаешь цѣпное правило?

   - Знаю.

   - Очень хорошо-съ. Ну, а цѣпное исключен³е тебѣ извѣстно?

   Лысенко метнулъ въ сторону товарищей испуганнымъ глазомъ и, повѣсивъ голову, умолкъ.

   - Ну, что же ты, Лысенко? Вѣдь говорятъ же: нѣтъ правила безъ исключен³й. Ну, вотъ ты мнѣ и отвѣть: есть въ цѣпномъ правилѣ цѣпное исключен³е?

   Стараясь не шумѣть, я отодвинулъ стулъ, тихонько всталъ и, сдѣлавъ общ³й поклонъ, направился къ выходу.

   Любезный директоръ съ бѣлой звѣздой тоже всталъ, догналъ меня въ передней и сказалъ, подмигивая на экзаменац³онную комнату:

   - Ну, какъ?.. Не говорилъ ли я, что дока. Такъ и хапаетъ, такъ и рѣжетъ. Орелъ! Да только, жалко, не жилецъ онъ у насъ... Переводятъ съ повышен³емъ въ Харьковъ. А жалко... Я ужъ не знаю, что мы безъ него и дѣлать будемъ?.. Безъ орла-то!

  

  

   ... Я отхлебнулъ глотокъ ликера изъ тонкой хрупкой рюмочки и, разнѣженный, утомленный плотнымъ завтракомъ, спросилъ со сладкой истомой:

   - Значить, завтра утромъ вы мнѣ позвоните по телефону?

   - Да, да, конечно, - отвѣтилъ мнѣ пр³ятель. - А, кстати, - какой номеръ вашего телефона?

   - Хорошо, что вспомнили - въ книжкѣ онъ не значится. Запишите: пятьдесятъ четыре - двадцать шесть.

   Пр³ятель пожалъ плечами съ выражен³емъ заправскаго лѣнтяя:

   - Зачѣмъ же записывать? Я и такъ запомню. Какъ вы говорите?

   - Пятьдесятъ четыре - двадцать шесть.

   Онъ вслушался внимательно въ эту цифру и медленно повторилъ:

   - Пятьдесятъ четыре двадцать шесть. Для одного человѣка немного.

   - Не забудете? - спросить я недовѣрчиво.

   - Ну, чего жъ тутъ забывать. Дѣло простое: шестьдесятъ четыре - двадцать шесть.

   - Не шестьдесятъ четыре, а пятьдесятъ четыре.

   - Ага! Пятьдесятъ четыре... Значитъ, такъ: первая половина пятьдесятъ четыре, вторая двадцать шесть; значитъ, первая половина вдвое больше второй.

   - Что вы! Вторая половина, умноженная на два, даетъ не пятьдесятъ четыре, а только пятьдесятъ два.

   - Ага! - согласился пр³ятель глубокомысленно. Тогда это просто: значить, вторая половина множится на два и къ произведен³ю прибавляется два. Видите, какъ просто.

   - Въ этой простотѣ есть недостатокъ, - критически заявилъ я. - По вашей системѣ вы можете звонить по номеру двадцать шесть - двѣнадцать.

   - Ну, что вы! Почему?

   - То же самое выйдетъ: вторая половина множится на два и къ произведен³ю прибавляется два.

   - Ахъ, чортъ возьми, дѣйствительно... Какой вы говорите, вашъ номеръ?

   - Пятьдесятъ четыре - двадцать шесть.

   - Ну, вотъ. Значить, первымъ долгомъ нужно укрѣпить въ памяти вторую половину номера и отсюда уже исходить. Вторая половина - какая?

   - Двадцать шесть.

   - Прекрасно. Цыфра двадцать шесть. Какъ же ее запомнить? Предположимъ, у меня на рукахъ и на ногахъ двадцать пальцевъ... Затѣмъ - шесть. Какъ же запомнить шесть?

   - Запомните, - посовѣтовалъ я, - что шесть это перевернутое девять.

   - Вы думаете? - спросилъ пр³ятель сосредоточенно. - Нѣтъ, это не годится: если шесть суть перевернутое кверху ногами девять, то и девять суть перевернутое кверху ногами шесть.

   Я, какъ мнѣ показалось, нашелъ выходъ.

   - Знаете что? Возьмите карандашъ, клочекъ бумажки и запишите.

   - Нѣтъ, зачѣмъ же. Можно и такъ запомнить. Вы видите, какъ просто: для того, чтобы найти первую половину цыфры, нужно вторую половину помножить на два и прибавить двойку же. Теперь весь вопросъ, какъ запомнить вторую половину... Гмъ! Предположимъ, двадцатипятирублевая бумажка и серебряный рубль... Итого двадцать шесть...

   - Сложно, - забраковалъ я. - Сколько вамъ лѣтъ?

   - Тридцать два.

   - Тридцать два? Такъ, такъ... Значить, если вычтемъ изъ тридцати двухъ двадцать шесть, у насъ получится... шесть! Видите? Значить, вычитая изъ цыфры вашихъ лѣтъ цыфру шесть, вы получите искомую вторую половину.

   - Это, конечно, хорошо, но какъ я запомню цифру шесть?

   - Ну, вотъ... такого пустяка не запомните! Конечно. Почему шесть, а не восемь, не пять?

   - Ну, можно запомнить такъ: у васъ на рукѣ пять пальцевъ и... ну, и еще серебряный рубль.

   - Нѣтъ, этакъ, пожалуй, запутаешься: тридцать два года, пять пальцевъ и одинъ рубль. Какъ это такъ возможно: изъ моего возраста вычитать пять пальцевъ? Абсурдъ!

   - Тогда запоминайте сами, - обиженно возразилъ я.

   - И запомню.

   - Человѣкъ! Дайте вмѣсто этой сладкой дряни какого-нибудь другого ликера. Бенедиктину, что ли.

   - Вотъ и запомнилъ, - обрадовался пр³ятель. - Вторая половина вашего телефона - равняется количеству буквъ въ словъ "бенедиктинъ".

   - Что вы! Тамъ нужно тринадцать, а въ словъ "бенедиктинъ" всего одиннадцать буквъ.

   - Ну, значить, прибавить къ количеству буквъ въ словѣ "бенедиктинъ" еще цыфру два и помножить на два.

   - Ой-ой, какъ сложно! Вы потомъ такъ запутаетесь, что съ ума сойдете. Я вамъ совѣтую запомнить не "бенедиктинъ", а "бенедиктинчикъ". Во-первыхъ, оно звучитъ ласковѣе, а, во-вторыхъ, оно имѣетъ ровно тринадцать буквъ.

   Онъ сосредоточенно нахмурился.

   - Какъ вы говорите? Бенедиктинчикъ... Чортъ знаетъ, какое глупое слово. Значить, два бенедиктинчика, помноженные на два, плюсъ цыфра два... Нѣтъ, эту систему придется бросить. Подойдемъ съ другой стороны. Какой номеръ вашего телефона?

   - Пятьдесятъ четыре - двадцать шесть.

   - Мой отецъ умеръ пятидесяти семи лѣтъ, а старшая сестра двадцати одного года. Пятьдесятъ семь - двадцать одинъ... Значитъ, отецъ умеръ на три года позже телефона, а сестра не дотянула до второй половины вашего телефона на пять лѣтъ.

   - Зачѣмъ вы трогаете покойниковъ! - кротко упрекнулъ я. - И какъ сестра ваша могла "не дотянуть до второй половины моего телефона на пять лѣтъ". Нѣтъ, это можно сдѣлать гораздо проще: сумма цыфръ пятидесяти четырехъ равняется девяти, и сумма цыфръ двадцати шести равняется восьми.

   - Ну? - скептически протянулъ пр³ятель.

   - А сумма цыфръ восьми и девяти равняется семнадцати.

   - Ну-съ? - ледянымъ тономъ поощрялъ пр³ятель.

   - А сумма цыфръ семнадцати равняется... восьми.

   - Что же изъ этого слѣдуетъ?

   Я растерялся подъ его холоднымъ взглядомъ...

   - Ну, значитъ, восемь... Запомните цифру восемь. Пять и три... или четыре и четыре...

   - Ну-с-с-с-съ?..

   - Я не могу такъ, когда вы на меня смотрите иронически. Вы меня нервируете!.. Тогда считайте сами.

   - Сдѣлайте одолжен³е! Я уже знаю; это очень просто. Крымская война была въ которомъ году?

   - Въ Пятьдесятъ четвертомъ.

   - Ну, вотъ вамъ! Если теперь мы изъ Тридцатилѣтней войны вычтемъ цыфру четыре... Гм... Только какъ бы мнѣ запомнить цыфру четыре?

   Онъ сталь раздражать меня.

   - Очень просто, - усмѣхнулся я. - Вычтите изъ пяти пальцевъ серебряный рубль.

   Онъ холодно возразилъ:

   - Эту систему мы уже забраковали.

   - Такъ запишите въ книжку просто цыфру четыре.

   - Дѣйствительно... - обрадовался онъ, но тотчасъ же, замѣтивъ мою ядовитую улыбку, спохватился; - нѣтъ, зачѣмъ же записывать... я и такъ запомню... Гм... Четыре... Нашелъ! Четыре страны свѣта! Итакъ: Крымская война, а затѣмъ Тридцатилѣтняя, минусъ четыре страны свѣта. Вотъ видите, какъ просто!

   Встрѣтился я съ нимъ черезъ три дня въ фойэ театра.

   - Что жъ это вы, - съ упрекомъ сказалъ я. Обѣщали позвонить, я сидѣлъ, ждалъ, какъ дуракъ, а вы и думать забыли?

   Въ его голосѣ прозвучало плохо скрытое раздражен³е.

   - А вы-то тоже хороши... Я не зналъ, что вы даете номера телефоновъ вашихъ возлюбленныхъ!!

   - Вы... въ умѣ?

   - Вотъ вамъ и въ умѣ. Позвонилъ я, спрашиваю: "это номеръ пятьдесятъ четыре - два?" - "Да", - говорить мужской голосъ. Я, конечно, прошу васъ: "позовите, говорю, Илью Ивановича Брандукова". - Вдругъ мужской голосъ какъ заоретъ: "убирайтесь къ чорту съ вашимъ Брандуковымъ. Я и такъ догадывался о его шашняхъ съ моей женой, а тутъ еще и по телефону сюда къ нему, какъ домой, звонятъ. Скажите, что я его отколочу при первой же встрѣчѣ!!". Я разозлился не на шутку.

   - А кой чортъ просилъ васъ звонить по телефону пятьдесятъ четыре - два, когда мой телефонъ пятьдесятъ четыре - двадцать шесть.

   - Ну-у?.. - Да позвольте... Вѣдь я запоминалъ; Крымская война. Такъ?

   - Такъ.

   - Потомъ Семилѣтняя.

   - Тридцатилѣтняя, чортъ васъ подери, Тридцатилетняя.

   - Что вы говорите?! То-то, когда я вычелъ пять частей свѣта...

   - Вотъ ид³отство!! Не пять частей свѣта, а четыре страны свѣта. Если память куриная, нужно было не тянуть жилы, а просто вынуть карандашъ, да и записать номеръ телефона!! Записать, а не ссорить меня съ номеромъ пятьдесятъ четыре - два!!

   Разозлился и онъ.

   - И вы-то тоже хороши! Позвонилъ я по первому попавшемуся номеру и сразу наткнулся на вашу любовную истор³ю. Значить, по теор³и вѣроятности, если въ Петербургѣ шестьдесятъ тысячъ телефоновъ...

   - О, - скромно возразилъ я. - Вы забываете торговыя учрежден³я, банки и департаменты...

   Но онъ и тутъ меня срѣзалъ.

   - Э, милый мой! Теперь и въ департаментахъ женщины служатъ!

   Противъ этого ничего нельзя было возразить,

  

   Недавно, часовъ въ двѣнадцать утра, моя горничная сообщила, что меня спрашиваетъ по дѣлу горничная господина Звѣрюгина.

   Васил³й Николаевичъ Звѣрюгинъ считался моимъ пр³ятелемъ, но, какъ всегда случается въ этомъ нелѣпомъ Петербургѣ, съ самыми лучшими пр³ятелями не встрѣчаешься года по два.

   Звѣрюгина не видѣлъ я очень давно, и поэтому неожиданное получен³е вѣсточки о немъ, да еще черезъ горничную, очень удивило меня.

   Я вышелъ въ переднюю и спросилъ:

   - А, что, милая, какъ поживаетъ вашъ баринъ? Здоровъ?

   - Спасибо, они здоровы, - сверкнувъ черными глазами, отвѣтила молоденькая, очень недурной наружности, горничная.

   - Такъ, такъ... Это хорошо, что онъ здоровъ. Здоровье прежде всего.

   - Да ужъ здоровье такая вещь, что дѣйствительно.

   - Безъ здоровья никакъ не проживешь, - вставила свое слово и моя горничная, вѣжливо кашлянувъ въ руку.

   - Больной человѣкъ ужъ не то, что здоровый, - благосклонно отвѣтила моей горничной горничная Звѣрюгина.

   - Гдѣ ужъ!

   Выяснивъ всесторонне съ этими двумя разговорчивыми дѣвушками вопросъ о преимуществѣ человѣческаго здоровья надъ болѣзнями, я, наконецъ, спросилъ пришлую горничную:

   - А зачѣмъ баринъ васъ прислалъ ко мнѣ?

   - Какъ же, какъ же! Они записку вамъ прислали. Отвѣта просили.

   Я вскрылъ конвертъ и прочелъ слѣдующее странное послан³е:

   - "Прости, дорогой Аркад³й, что я долго не отвѣчалъ тебѣ. Дѣло въ томъ, что когда мы въ прошломъ году встрѣтились случайно въ театрѣ Корша, ты спросить у меня, не могу ли я тебѣ одолжить сто рублей, такъ какъ ты, по твоимъ словамъ, не могъ получить изъ банка по случаю праздника денегъ. Къ сожалѣн³ю, у меня тогда не было такихъ денегъ, а теперь есть и, если тебѣ надо, я могу прислать. Я знаю, какъ ты аккуратенъ въ денежныхъ дѣлахъ. Такъ вотъ, напиши мнѣ отвѣтъ. Пиши побольше, не стѣсняйся. Моя горничная подождетъ. Твой Василискъ".

   - Судя по письму, - подумалъ я, - этотъ Василискъ или сейчасъ пьянъ, или у него начинается прогрессивный параличъ.

   Я написалъ ему вѣжливый отвѣтъ съ благодарностью за такую неожиданную заботливость о моихъ дѣлахъ и, передавая письмо горничной, спросилъ:

   - Вашъ баринъ, навѣрное, тутъ же живетъ, на Троицкой?

   - Нѣтъ-съ. Мы живемъ на двадцать первой лин³и Васильевскаго Острова.

   - Совершенно невѣроятно! Вѣдь это, кажется, у чорта на куличкахъ.

   - Да-съ, - вздохнула горничная. - Очень далеко. Прощайте, баринъ! Мнѣ еще въ два мѣста заѣхать надо.

  

  

   На трет³й день послѣ этого визита горничная около часу дня снова доложила мнѣ:

   - Васъ спрашиваетъ горничная господина Звѣрюгина.

   - Опять?! Что ей надо?

   - Письмо отъ ихняго барина.

   - Впустите ее. Здравствуйте, милая. Ну, какъ дѣла у вашего барина?

   - Дѣла ничего, спасибо. Дѣла хорош³я. Да ужъ плох³я дѣла - это не дай Господь.

   Моя горничная тоже согласилась съ нею:

   - Хорош³я дѣла когда, такъ лучше и хотѣть не надо.

   Отдавъ дань этикету, мы помолчали.

   - Письмо? Ну, давайте.

   - "Радуюсь за тебя, дорогой Аркад³й, что деньги тебѣ сейчасъ не нужны. Между прочимъ: когда ты былъ весной прошлаго года у меня, то забылъ на подзеркальникѣ пачку газетъ ("Нов. Время", "Рѣчь" и друг.), а также проспектъ фирмы кроватей "Санитасъ". Это все у меня случайно сохранилось. Если тебѣ нужно - напиши. Пришлю. Обнимаю тебя. Ну, какъ вообще? Пиши побольше. У тебя такой чудесный стиль, что пр³ятно читать. Любящ³й Василискъ".

   Я отвѣтилъ ему:

   - "Три года тому на