Аверченко Аркадий Тимофеевич - О хороших, в сущности, людях

льш³е-то. Рублей по тридцати... Кстати, ты не можешь одолжить мнѣ 50 рублей? Я бы завтра комплектъ уже имѣлъ.

   - Что ты! Развѣ можно одалживать деньги въ пятницу?! Есть такая примѣ...

   - Да сегодня развѣ пятница? Нынче вѣдь четвергъ,- возразилъ онъ.

   Сначала я растерялся, а потомъ улыбнулся съ видомъ превосходства.

   - Я знаю, что четвергъ. Но вѣдь четвергъ это - у насъ?

   - Ну да.

   - А въ Инд³и-то что теперь? Пятница!

   - Пятница, - машинально подтвердилъ онъ, пр³открывъ отъ недоумѣн³я ротъ.

   - Ну, вотъ. А слоны-то вѣдь инд³йск³е?

   - Как³е слоны?

   - Да которыхъ ты собираешься покупать!

   - Предположимъ.

   - То-то и оно. Какъ же можно въ пятницу деньги давать взаймы? Несчастье... Страшная примѣта есть.

   Онъ замолчалъ.

  

  

   Стряпухинъ исчезъ на долгое время. Но однажды пришелъ ко мнѣ, разстроенный, съ явными признаками на лицѣ и въ костюмѣ цѣлаго ряда жизненныхъ неудачъ.

   - Эге, - сочувственно встрѣтилъ я его. - Твои дѣла, вижу, не важныя. Какъ поживаешь?

   - Да, братъ, плохо... У жены чахотка.

   - Гнусная вещь, - согласился я. - Впрочемъ, вези ее на югъ. Теперь это легко поправить можно.

   - Да откуда же я денегъ-то возьму?

   - А у жены-то были вѣдь деньги... я знаю... Нѣсколько тысченокъ.

   - Были да сплыли. На биржѣ проигралъ.

   - Эхъ, ты, Фалалей! Ну, на службѣ возьми авансъ.

   - Хватился! Со службы уволили. За биржевую игру. Вы, говорятъ, еще наши деньги проиграете, казенныя.

   - Однако! А что же твой дядя какой-то. Помнишь, ты говорилъ: собирался умереть и тебѣ домъ оставить.

   - Да и умеръ. Только не тотъ дядя, а другой. Вдовецъ съ двумя дѣтьми. Дѣтей мнѣ оставилъ... Прямо бѣда!

   - Такъ ты бы продать что-нибудь изъ обстановки... У тебя вѣдь обстановка хорошая, я помню, была...

   Онъ тоскливымъ взглядомъ посмотрѣлъ на меня.

   - Продано, брать. Почти все. Кромѣ слоновъ.

   - Какихъ слоновъ? - удивился я.

   - Да тѣхъ, что я, помнишь, говорилъ.

   - А они дорог³е?

   - Рублей полтораста...

   - Такъ ты бы ихъ и пустилъ въ оборотъ. Это вѣдь женѣ мѣсяцъ жизни въ Крыму.

   Стряпухинъ откинулся назадъ и всплеснулъ руками.

   - Что ты! Какъ же я могу ихъ продать, когда они приносятъ счастье!

  

  

   Я долго прохаживался по кабинету, бормоча себѣ подъ носъ всяк³я разсужден³я. Остановился передъ Стряпухинымъ и сказалъ:

   - Дуракъ ты, дуракъ, братецъ!

   - Почему?

   - Такая примѣта есть.

   Онъ блѣдно, насильственно улыбнулся.

   - Вотъ ты теперь уже и ругаешься. Ругаться-то легко.

   - И ругаюсь! Обрати вниман³е: не было у тебя этихъ слоновъ - жена была здорова, деньги въ банкѣ лежали и служба была. Появились слоны, которые, ты говорилъ, счастье приносятъ - и что же!

   - А вѣдь вѣрно! - охнулъ онъ, поблѣднѣвъ. - Я совсѣмъ не обратилъ на это вниман³я... Дѣйствительно... Знаешь, тутъ есть какой-то секретъ. Можетъ быть, не одиннадцать слоновъ нужно, а какое-нибудь другое количество?

   Я кивнулъ головой...

   - Весьма возможно... И, можетъ быть, нужно было не слоновъ покупать, а какихъ-нибудь верблюдовъ или зайцевъ.

   - А въ самомъ дѣлъ! - ахнулъ онъ, пр³открывъ, по своей привычкѣ, отъ изумлен³я, ротъ.

   - И, можетъ быть, не покупать ихъ, а украсть нужно было...

   - Да, да!..

   -... и держать не въ домѣ, а въ погребѣ.

   Оба мы замолчали. Онъ поднялъ опущенную голову и несмѣло спросилъ:

   - Ну, какъ ты думаешь - верблюда или зайца?

   Я пожалъ плечами.

   - Конечно, верблюда.

   - Почему?

   - Примѣта такая есть.

   - А сколько ихъ надо?..

   - Тридцать восемь штукъ.

   - Ого! - съ оттѣнкомъ уважен³я въ голосѣ, пробормоталъ Стряпухинъ. - Вотъ это - число! Что жъ ихъ... покупать нужно?

   - Украсть! Только украсть! И держать въ погребъ на бочкѣ съ огурцами. Такая примѣта есть.

   Онъ внимательно разглядывалъ выражен³е лица моего, и въ глазахъ его я прочелъ легкое колебан³е.

   - Что это ты?.. - робко замѣтилъ онъ. - Не то говоришь серьезно... не то насмѣхаешься надо мной.

   Я горячо воскликнулъ:

   - Что ты, что ты! Я говорю совершенно серьезно. Слоны вѣдь тебѣ не помогли, а? Одиннадцать слоновъ малъ-мала меньше. Вѣдь не помогли? Такъ?

   - Не помогли, - вздохнулъ онъ.

   - Ну, вотъ! - Попробуемъ верблюдовъ. Тридцать восемь верблюдовъ! Не купимъ ихъ, а стащимъ въ магазинъ - это и дешевле, и практичнѣе. Поставимъ въ погребъ и посмотримъ - не повернется ли фортуна къ тебѣ лицомъ? Если все будетъ, по-прежнему, плохо - верблюдовъ къ чорту - купимъ лисицъ или лягушекъ, инд³йскихъ болванчиковъ, крокодиловъ, чорта, - дьявола лысаго купимъ! Попробуемъ покупать по 17, по 33, по 60 штукъ, будемъ держать ихъ подъ поломъ, на крышѣ, въ печной трубѣ - все испробуемъ, все испытаемъ!! Какъ только тебѣ повезетъ - стопъ! Вотъ, значитъ, скажемъ мы - это и есть настоящая примѣта!

   - Да ты это... серьезно?

   - А то какъ же, братецъ? Слоны твои провалились - нужно искать другихъ путей. Какой-то нѣмецъ профессоръ сдѣлалъ свыше 900 комбинац³й лѣкарства, пока не наткнулся на настоящую. У насъ будетъ 9000 комбинац³й - но ничего! Вѣдь онъ открывалъ только новое лѣкарство, а мы ищемъ секретъ счастья... Разрѣшить проблему счастья - какая это великая мисс³я!!

   - Да вѣдь этакъ всю жизнь провозишься...

   - А ты что же думалъ? И провозишься.

   Онъ устало опустилъ голову.

   - Боже, какъ все это неопредѣленно... А, можетъ быть, вся штука въ томъ, что слоновъ нужно не одиннадцать, а двѣнадцать. Прикупить еще одного...

   - Можетъ быть! Жаль, что это не ослы. Если бы ты имѣлъ одиннадцать ословъ, то двѣнадцатаго и прикупать бы не стоило.

   Съ видомъ человѣка, окончательно запутавшагося въ сложной тинѣ жизни, онъ поднялъ на меня глаза:

   - Почему?

  

  

   Уходя, онъ небрежно спросилъ, боясь выказать интересъ къ отвѣту и вызвать тѣмъ новыя мои насмѣшки:

   - Сколько, ты сказалъ, верблюдовъ?

   - Тридцать восемь, - ехидно улыбнулся я. - Думаешь купить?

   - Нѣтъ, не то. А вотъ, нужно бы запомнить цыфру Тридцать восемь. Буду нынче въ клубѣ, возьму карту лото съ этой цыфрой.

   - Ага! Ты и этимъ занимаешься? Что жъ, везетъ?

   - Пока нѣтъ.

   И въ глазахъ его свѣтилось отчаян³е.

   - Почему? - допрашивалъ я безжалостно. - На какую, напримѣръ, цыфру ты вчера бралъ карту?

   - Восемьдесятъ шесть. Счастливое число. Мой кузенъ Гриша на эту цыфру въ лотерею корову выигралъ.

   - Значить, и ты выигралъ?!!

   - Нѣтъ, - робко прошепталъ онъ, запуганный моимъ крикомъ, моими оскорблен³ями, моей ирон³ей. Я схватилъ его за шиворотъ.

   - Такъ какъ же ты, каналья, находишь это число счастливымъ?!

   - Постой... Пусти! Я бы, можетъ быть, и выигралъ, а только, уходя изъ дому, забылъ ключъ и съ дороги вернулся. А это считается очень нехорошо. Примѣта...

  

   Разсказанную мною правдивую истор³ю я считаю очень нравоучительной.

   Тѣмъ не менѣе, я увѣренъ, что среди моихъ читателей найдется пара-другая людей, которые запомнятъ цыфры 38 и 86.

   И подумаютъ они:

   - Что ты тамъ себѣ ни говори, а мы на эти цыфры возьмемъ карточку и сыграемъ въ лото. Такъ и быть, сообщу я для нихъ еще одну, самую вѣрную счастливую цыфру:

   Играйте на нее... Замѣчательная цыфра. А проиграете - значить, покойника встрѣтили или кошка дорогу перебѣжала.

   Такъ вамъ и надо! Мнѣ, все равно, васъ не жаль.

  

   Совершенно незнакомые мнѣ посторонн³е люди пришли въ ресторанъ и расположились за сосѣднимъ съ моимъ столикомъ. Двое. Онъ и она.

   Черта, преобладавшая въ ней, была - кокетливость. Она кокетливо куталась въ мѣховое боа, лѣниво-кокетливо снимала съ руки перчатку, прикусывая поочередно пальцы перчатки острыми мелкими зубами, кокетливо пудрила носикъ, заглядывая въ маленькое карманное зеркальце, и, поймавъ на себѣ восхищенный, полный обожан³я, взглядъ своего спутника, сдѣлала ему кокетливую гримасу...

   Онъ украдкой, будто случайно, прикоснулся къ ея рукѣ и спросилъ бархатнымъ баритономъ:

   - Ну, что же мы, мое солнышко, будемъ кушать?

   - Ахъ, вашему солнышку рѣшительно все равно!.. Что хотите.

   - А пить?

   - И тоже все равно. Что вы спросите, то и будемъ пить.

   - Повинуюсь, принцесса.

   Онъ поднялъ задумчивый углубленный въ себя взглядъ на склонившагося передъ нимъ метрдотеля и сказалъ:

   - Заморозьте бутылку Брють-Америкэнъ.

   Дама подняла носъ отъ зеркала и сдѣлала удивленную гримаску.

   - Вы пьете Брютъ? Это еще почему?

   - Хорошая марка. Я ее люблю.

   - Ну, вотъ! Я всегда твердила, что вы самый гнусный эгоистъ. Ему, видите ли, нравится этотъ уксусъ, такъ и я, видите ли, должна его пить.

   Господинъ ласково, снисходительно улыбнулся и снова погладилъ ея руку.

   - Что вы, принцесса! Какой уксусъ?! Вы пили когда-нибудь Брютъ?

   - Не пила и пить не хочу.

   - Такъ, - засмѣялся господинъ. - Тогда подойдемъ къ вамъ съ другой стороны: а что вы пили?

   - Ну, что я пила... Мало ли! Монопольсэкъ я пила... Единственное, которое можно пить!

   - Ага! Ахъ, плутовка... наконецъ-то я узналъ вашу марку... Управляющ³й! Вы слышите? Монопольсэкъ!

   - Слушаю-съ. Что прикажете на ужинъ?

   - Маргарита Николаевна! Какъ вы на этотъ счетъ?

   Дама съ кокетливой безпомощностью повертѣла въ рукахъ карточку кушан³й и пожала плечами.

   - Я не знаю... Развѣ это такъ важно? Выберите просто что-нибудь для меня.

   - Просто что-нибудь? Нѣтъ, это дѣло серьезное, - улыбнулся господинъ. - Мы сейчасъ это разберемъ. Вы какую рыбу любите?

   - Никакую.

   - Такъ; рыба отпала. Мясо любите?

   - Смотря какое.

   - Ну, напримѣръ, филе миньонъ или котлеты-демутонъ, соусъ бигарадъ?

   - Я люблю брюссельскую капусту.

   - Значить, вы мяса не хотите, - удивился господинъ. - Ну, скушайте что-нибудь... Ну, пожалуйста. Какое вы мясо любите?

   - Господи, какъ этотъ человѣкъ присталъ! Зачѣмъ изъ этого дѣлать вопросъ жизни? Закажите, что хотите.

   - Тогда я знаю, что вы будете кушать... Ризотто по-милански съ шампиньонами и раковыми шейками.

   - Да вѣдь тамъ рисъ?

   - Рисъ. Форменный рисъ.

   - Терпѣть не могу риса. Закажите просто что-нибудь полегче.

   - Скушайте дупеля, посовѣтовалъ метрд'отель, потихоньку распрямляя согнутую спину.

   - Это так³е носатые? Ну, ихъ.

   Метрд'отель бросилъ на господина взглядъ, полный отчаян³я. А господинъ, наоборотъ, отвѣтилъ ему, - да мимоходомъ и мнѣ - взглядомъ, въ которомъ ясно читалось: "Ну, что это за очаровательное взбалмошное существо! Она вся соткана изъ чудесныхъ маленькихъ капризовъ и восхитительныхъ неожиданностей".

   Вслухъ сказалъ:

   - И носатые дупеля провалились? Ха-ха! Видите, метрд'отель, и вы не счастливѣе. Ну, вотъ, возьмите, принцесса, закройте глазки и подумайте: чего бы вы сей часъ очень, очень хотѣли?

   - Да если бы была хорошая семга, я бы семги съѣла.

   - Это само собой - это закуска. А что горячее?

   - Господи, какъ вамъ это не надоѣло! Ну, самое простое - я буду ѣсть то же, что и вы.

   - Я буду - цыпленокъ сюпремъ. Съ рисомъ.

   - Благодарю васъ! Я ему уже часъ твержу, что риса не признаю, а онъ со своимъ рисомъ! Ну, да ладно! Сдѣлайте мнѣ вотъ это и отлипните.

   - Рубцы по-польски? Слушаю-съ.

   - И къ нимъ спаржу съ голландскимъ соусомъ.

   Метрд'отель недоумѣвающе поглядѣть на даму, но сей часъ же сдѣлалъ каменное лицо и сказалъ:

   - Будетъ исполнено.

   Въ ожидан³и заказанныхъ кушан³й ѣли икру, семгу, и молодой господинъ потихоньку, какъ будто нечаянно, прикасался къ рукѣ Маргариты Николаевны.

   А когда подали цыпленка и рубцы, Маргарита Николаевна брезгливо поглядѣла на рубцы, кокетливо сморщила носикъ и оказала:

   - Фи, какое... гадкое. Это у васъ что? Курица?

   - Да, цыпленокъ. Съ рисомъ.

   - Ахъ, это я люблю. Забирайте себѣ мое, а я у васъ отберу это. Не будете плакать?

   Конечно, онъ не плакалъ. Наоборотъ, лицо его с³яло счастьемъ, когда онъ отдавалъ ей своего цыпленка. И только раза два омрачилось его лицо - когда онъ съ трудомъ прожевывалъ услужливо пододвинутые метрд'отелемъ рубцы.

   Но сейчасъ же взглядъ его вспыхивалъ, какъ молн³я, и читалось въ этомъ горделивомъ взглядъ, брошенномъ на меня: "Найдите-ка другую такую очаровательницу, такое чудесное дитя, такую прихотливую и милую капризницу!".

  

  

   Люди, которыхъ я гдѣ-то уже однажды встрѣчалъ, пришли въ ресторанъ и расположились по сосѣдству съ моимъ столикомъ. Двое: онъ и она.

   Она вся была соткана изъ кокетливыхъ ужимокъ и жестовъ. Кокетливо поправила шляпу, кокетливо и зябко повела плечами, потерла маленьк³я руки одну о другую и въ заключен³е бросила на меня кокетливый взглядъ. Ея спутникъ спросилъ:

   - Ну, что же мы будемъ пить?

   - Мнѣ все равно. Закажи, что хочешь.

   - Хорошо. Человѣкъ! Бутылку Кордонъ-Ружъ.

   - Ой, что ты! - кокетливо надула губки дама (я почему-то вспомнилъ какъ ее звали; Маргарита Николаевна). - Какъ можно пить эту гадость!..

   - Но вѣдь ты же, Маргарита, сказала, что тебѣ все равно. А теперь вдругъ говоришь, что это гадость.

   - Пожалуйста, не повышай тона.

   - Я не повышаю, но согласись сама, что это абсурдъ. То - все равно, а то - гадость! Вѣдь я же тебя спрашивалъ: что ты хочешь, какую марку?

   - Я хочу это... съ красной шапочкой...

   - Ну, вотъ. Это другое дѣло. А что ты хочешь кушать?

   Снова Маргарита Николаевна повертѣла въ рукахъ съ очаровательно безпомощнымъ видомъ карточку и протянула ее обратно метрд'отелю:

   - Я не знаю. Ахъ, Господи... Ну, закажите намъ что-нибудь.

   - Что прикажете? - переспросилъ бывалый метрдотель.

   - Ну, что-нибудь... Выбери ты, Коля.

   Молодой господинъ поглядѣлъ на нее пристальнымъ взглядомъ.

   - Ладно. Выберу. Сдѣлайте ей котлеты деволяй.

   - Только не котлеты деволяй! Это всѣ шансонетки ѣдятъ - котлеты деволяй.

   - Виноватъ, - сдержанно сказалъ молодой господинъ, но бархатный баритонъ, который онъ старался сдерживать, звенѣлъ, густѣлъ и наливался раздражен³емъ. - Виноватъ... Ты сказала, что тебѣ все равно. Поручила мнѣ выбрать. Я выбралъ. И вдругъ ты говоришь, что "только не деволяй!" А что же? Откуда же мнѣ знать, что ты хочешь?

   - Что-нибудь рыбное. И, пожалуйста, не говори со мной такимъ тономъ.

   - Тонъ у меня прекрасный. Что-нибудь рыбное? Но что же?

   - Да что-нибудь. Полегче что-нибудь. Рыбное.

   - Хорошо. Человѣкъ! Сдѣлай ей стерлядку по русски.

   - Нѣтъ, не стерлядку; что-нибудь другое, - съ очаровательно-кокетливымъ видомъ поморщилась Маргарита Николаевна.

   Еще болѣе сдерживая раскаты своего сгустившагося голоса, молодой господинъ привсталъ и подалъ дамѣ карточку.

   - Послушай! Ты дважды сказала, что тебѣ все равно. Слышишь? Дважды! А когда я тебѣ предложилъ два, по-моему, очень вкусныхъ блюда - ты, изволите ли видѣть, отказываешься!!. О, будь ты голодна, о, если бы тебя хоть денекъ проморить голодомъ, съ какимъ восторгомъ ты слопа... съѣла бы эти два блюда. Послушай! Я тебѣ говорю серьезно: оставь, брось ты это амплуа кокетливо избалованнаго дитяти. Оно можетъ человѣка довести до бѣлаго кален³я.

   - Если ты со мной еще будешь говорить такимъ тономъ - сегодня мы съ тобой видимся въ послѣдн³й разъ.

   - Дорогая моя! Да вѣдь этотъ мой тонъ - результатъ твоего тона. Ей даютъ карточку - на, выбирай! Что можетъ быть проще: выбери, что тебѣ хочется. Нѣтъ, сейчасъ же начинается: "Ахъ, мнѣ все равно! Выбери самъ. Мнѣ безразлично!" Тебѣ безразлично? Хорошо. Можетъ, ты скушаешь котенка жаренаго въ машинномъ маслѣ? Нѣтъ? Но вѣдь ты же говорила, что тебѣ все равно. Или крысиные филейчики на крутонахъ соусъ ремулядъ?! Вѣдь тебѣ же все равно? Да? Но, однако, я тебѣ ни крысъ, ни кошекъ не предлагаю. Вотъ тебѣ вкусныя человѣческ³я блюда... Не хочешь? Выбирай сама!!

   - Ты сейчасъ разсуждаешь, какъ водовозъ! Пять мѣсяцевъ тому назадъ ты говорилъ другое.

   - Э, матушка...

   Онъ махнулъ рукой и осѣкся.

   - Что "э, матушка?" Ну, договаривай... Что "э, матушка?"

   - Послушай, человѣкъ ждетъ. Это некрасиво - пользоваться его подневольнымъ положен³емъ и держать его около себя по полчаса.

   - Пожалуйста, безъ замѣчан³й! Вы кричите, какъ носильщикъ. Послушайте, человѣкъ... Закажите мнѣ что-нибудь... Мнѣ все равно...

   - Нѣтъ!! - ударилъ ладонью по столу молодой господинъ.- Я эти штуки знаю. Онъ тебѣ притащитъ какую-нибудь первую попавшуюся дрянь, а ты понюхаешь ее, да отдашь мнѣ, а себѣ заберешь мое. Ха! Избалованное дитя! И я, какъ кавалеръ, какъ мужчина, буду давиться дрянью, а ты, слабое, безпомощное, избалованное дитя, будешь пожирать мое, выбранное мною для меня же блюдо?! Довольно!.. Я прошу васъ точно указать по карточкѣ: что вы хотите?!

   - Прощайте! - холодно сказала Маргарита Николаевна, вставая. - Я не думала, что придется ужинать съ человѣкомъ, который кричитъ, какъ угольщикъ.

   И она быстро пошла къ выходу.

   Молодой господинъ вскочилъ тоже и бросилъ на меня взглядъ, полный отчаян³я и полный жажды сочувств³я. А я ему сказалъ:

   - Ид³отъ!

   - Кто... ид³отъ? - опѣшилъ онъ.

   - Вы!

   - Я?

   - Ну да же! Вамъ съ этого нужно было начать, а не кончить этимъ.

   Онъ хотѣлъ броситься на меня, но вмѣсто этого махнулъ рукой, выругался и устало побѣжалъ за дамой.

   Больше они вмѣстѣ не появлялись.

  

  

   Редакц³онный сторожъ вошелъ ко мнѣ въ кабинетъ и сказалъ:

   - Васъ таимъ спрашиваютъ. - Кто спрашиваетъ?

   - Царь Эдипъ.

   - А что ему нужно?

   - Съ рукописью, что ли.

   - Пусть подождетъ. Сейчасъ, когда кончу - по звоню. Тогда впустишь.

   Послѣ моего звонка, дѣйствительно, въ кабинетъ вошелъ Царь Эдипъ.

   Это былъ очень упитанный молодой человѣкъ, съ глазами на выкатѣ, толстыми губами и горделиво откинутой назадъ головой. Лицо его было сплошь покрыто веснушками, а руки - рыжимъ пухомъ.

   - Здравствуйте, здравствуйте, - снисходительно сказалъ онъ, усаживаясь. - Вы, конечно, помните Царя Эдипа по почтовому ящику?

   - Ну, не только по почтовому ящику, - возразилъ я.

   Онъ удивился.

   - Какъ? Неужели, вы еще гдѣ-нибудь встрѣчали мое имя?

   - Да, встрѣчалъ... Грекъ тамъ былъ одинъ такой, Эдипъ. Потомъ Антигона...

   - Миѳъ! - отрубилъ онъ. - А хорош³й я себѣ псевдонимъ выбралъ, а?

   - Недурной.

   - Заковыристый, а?

   - Зазвонистый, - согласился я.

   - Забористый псевдонимчикъ. Вы, навѣрное, были удивлены, когда отвѣчали первый разъ въ почтовомъ ящикъ. Что, бишь, вы тогда отвѣтили?

   - Если не ошибаюсь, такъ: "Здѣсь, Царю Эдипу. Написано съ царственной небрежностью. Уничтожили". - Да... кажется, такъ. А второй разъ написали: "Никакая "голова", кромѣ, можетъ быть, вашей, - не риѳмуется со словомъ "солома"". Это у меня стихи так³е были:

  

   Повсюду лишь пустырь одинъ,

   Куда ни взглянетъ голова...

   И преждевременныхъ, сѣдинъ

   Повсюду вѣется солома.

  

   Здорово вы мнѣ въ почтовомъ ящикѣ тогда отвѣтили!

   - Вы что же, - осторожно спросилъ я. - По поводу этого отвѣта и пришли со мной объясняться?

   - Нѣтъ, не по поводу этого. Я пришелъ къ вамъ по поводу третьяго вашего отвѣта. Вы тогда написали въ этакомъ серьезномъ духѣ: "оставьте навсегда сочинен³е стиховъ. По-дружески совѣтуемъ заняться чѣмъ-нибудь другимъ". - Чѣмъ же?

   - Что "чѣмъ же"?

   - Чѣмъ же мнѣ заняться?

   - А я почемъ знаю?

   - Нѣтъ,- возразилъ онъ, еще болѣе вѣско. - Такъ же нельзя. Разъ вы такъ категорически совѣтуете мнѣ въ одномъ направлен³и - вы должны посовѣтовать и въ другомъ направлен³и. Согласитесь сами, что, отговоривъ меня отъ поэтическихъ занят³й, вы тѣмъ самымъ взяли, такъ сказать, на себя отвѣтственность за мою дальнѣйшую судьбу.

   - Я бы, конечно, могъ вамъ посовѣтовать что-нибудь въ смыслѣ выбора вашей карьеры, но для этого я долженъ знать, что вы собой представляете и на что способны.

   - На все! - снова отрубилъ онъ.

   - Это слишкомъ много. И иногда даже опасно. Нужно быть способнымъ на что-нибудь одно. Чѣмъ бы, напримѣръ, вамъ хотѣлось заняться?

   - Мнѣ бы, все-таки, хотѣлось занять мѣсто, имѣющее отношен³е къ литературѣ.

   - Ну, напримѣръ?

   - Я бы хотѣлъ быть секретаремъ вашего журнала.

   - У насъ есть секретарь.

   - Тоже препятств³е! Его можно разсчитать.

   - Да какъ же мы его "разсчитаемъ", если нѣтъ причины.

   - Мнѣ ли васъ учить! - ухмыльнулся онъ. - Придеритесь, что онъ какую-нибудь важную рукопись потерялъ, и вышибите его.

   - Конечно, я могъ бы устроить эту штуку, - согласился я съ самымъ сообщническимъ видомъ. - Но кто мнѣ поручится, что вы окажетесь лучше его?

   - Да помилуйте! Я сразу переверну все вверхъ дномъ. Я...

  

  

   Въ кабинетъ вошла служащая изъ конторы.

   - Что вамъ, Анна Николаевна? - спросилъ я.

   - Изъ типограф³и сообщаютъ, что цензура не пропустила стихотворен³я съ виньеткой.

   - А вы зачѣмъ же посылали стихотворен³е? - строго спросилъ ее Царь Эдипъ. - Послали бы одну виньетку.

   - Мы раньше и послали одну виньетку. Они и виньетку не пропустили.

   Царь Эдипъ нервно забарабанилъ пальцами по столу.

   - Что же мнѣ дѣлать со всѣмъ этимъ, - задумчиво прошепталъ онъ. - Гмъ! Ну, да ладно. Скажите, что я самъ заѣду, объяснюсь съ Петромъ Васильевичемъ.

   Конторская служащая удивленно взглянула на хлопотливаго Эдипа, потомъ взглянула на меня и вышла.

   - Кто это Петръ Васильевичъ? - спросилъ я.

   - Тамъ одинъ... Пр³ятель. Вся цензура отъ него зависитъ... Альфа и Омега! Вы у кого бумагу для журнала берете? Почемъ платите?

   Я сказалъ.

   - Ого! Дорого платите. Я могу устроить вамъ бумагу на пятнадцать процентовъ дешевле. Вы позволите?

   Прежде, чѣмъ я успѣлъ что-нибудь сказать, онъ снялъ телефонную трубку, нажалъ кнопку и сказалъ:

   - Центральная? Семьдесятъ семь - восемнадцать. Да, мерси. Это кто говорить? Ты, Эдуардъ Павлычъ? Тебя-то мнѣ и надо. Слушай! Сколько ты можешь ради меня посчитать бумагу для "Новаго Сатирикона"? Что? Ну, высчитывай. Да... Такую же. Что? Врешь, врешь. Дорого. Считай еще дешевле. Что? Ну, это другое дѣло. Спасибо. А? Что же ты вчера удралъ такъ потихоньку изъ "Аквар³ума"?... Никому ни слова, безстыдникъ... Ага! Ну, прощай. Такъ мы тебѣ пришлемъ заказъ.

   Онъ повѣсилъ трубку и сказалъ:

   - Сдѣлано. А вы все время переплачивали пятнадцать процентовъ. Въ годъ это составляетъ пять тысячъ рублей, въ десять лѣтъ пятьдесятъ, а въ сто - полмилл³она! Вы подумайте!!

   Я всталъ съ кресла и зашагалъ по кабинету.

  

  

   - Теперь вы скажите мнѣ вотъ что: какъ у васъ поставлено дѣло съ объявлен³ями? Почему у васъ нѣтъ банковскихъ объявлен³й?

   Онъ уже успѣлъ пересѣсть на мое мѣсто и дѣлалъ карандашомъ как³я-то замѣтки въ записной книжкѣ.

   - Банки не даютъ объявлен³й въ сатирическ³й журналы.

   - Вздоръ. Конечно, Государственный Банкъ не даетъ, но частные - почему же? Напримѣръ, Сибирск³й. Да мы это сейчасъ же можемъ устроить. У меня тамъ есть кое-как³я знакомства... Алло! Центральная? Сто двадцать одинъ - четырнадцать. Спасибо. Сибирск³й Банкъ? Попросите Михаила Евграфовича. Да. Это ты? Здравствуй. Ну, какъ у васъ въ этомъ году дивидендъ? Ага! То-то. А я къ тебѣ за однимъ маленькимъ дѣломъ. А? Да. Пришли завтра же объявлен³е для "Новаго Сатирикона". Что? Пустяки! И слушать не хочу! Ну, то-то. А? Да недорого. Пятьсотъ рублей за страницу я съ тебя возьму. Что? Никакихъ скидокъ!!

   - Дайте ему скидку двадцать процентовъ, - сказалъ я.

   Онъ укоризненно покачалъ головой.

   - Охъ, балуете вы ихъ... Не слѣдовало бы. Ну, ты тамъ... Гроссъ-бухъ! Слушаешь? Мы тебѣ дѣлаемъ скидку въ двадцать процентовъ. Что? Ага!

   Онъ обернулъ лицо ко мнѣ.

   - Благодаритъ васъ.

   - Не стоитъ, - скромно возразилъ я. - Значить, дѣло сдѣлано?

   Онъ повѣсилъ трубку.

   - Сегодня не успѣетъ прислать. Завтра утромъ. Ничего?

   - О... помилуйте.

   Онъ сложилъ руки на груди и откинулся на спинку моего кресла.

   - Теперь скажите... Какъ у васъ поставлена редакц³онная часть?

   - Въ какомъ смыслѣ?

   - Я бы хотѣль знать: кто у васъ пишетъ?

   - Да мног³е пишутъ.

   - Такъ, такъ...

   Онъ поднялъ голову и строго спросилъ:

   - Короленко пишетъ?

   - Нѣтъ. Да вѣдь онъ для сатирическихъ журналовъ, вообще, не пишетъ.

   - Это не важно. Интересное имя. Пусть дастъ просто какую-нибудь пустяковину - и то хорошо. Да вотъ мы сейчасъ пощупаемъ почву. Понюхаемъ, чѣмъ тамъ пахнетъ. Алло! Центральная? Дайте, барышня, "Русское Богатство!" Что? Чортъ его знаетъ, какой номеръ. Посмотрите, голубчикъ.

   Я покорно взялъ телефонную книжку, перелисталъ ее и сказалъ:

   - Четыреста сорокъ семь - одиннадцать.

   - Благодарствуйте. Алло! Четыреста сорокъ семь - одиннадцать. Да. Попросите къ телефону Владимѣра Игнатьича!

   - Галакт³оновича, - поправилъ я.

   - Да? Хе-хе!.. Я его по отчеству никогда не называю. Алло, алло! Это кто? Ты, Володя? Здравствуй, голубчикъ. Ну, что, пописываешь? Хе-хе! "И пишетъ бояринъ всю ночь напролетъ! Перо его мест³ю дышетъ"... Бросилъ бы ты, брать, свою публицистику - написалъ бы что-нибудь беллетристическое... Куда? Ну, да ужъ будь покоенъ - пристроимъ. Давай мнѣ, я тебѣ авансикъ устрою, все, какъ слѣдуетъ. Только ты, Володичка, вотъ что: повеселѣе что-нибудь закрути. Помнишь, какъ раньше. Мнѣ для юмористическаго журнала. Что? Уже написано? Семьсотъ строкъ? Что ты, милый, это много! А? Ну, да, ладно. Сократить можно. Прочтемъ, отвѣтимъ въ Почтовомъ Ящикѣ. Прощай! Аннѣ Евграфовнѣ и Катенькѣ мой привѣтъ. Ф-фу!

   Онъ устало опустился въ кресло.

   - Какъ вы думаете, семьсотъ строкъ - это не много? Я, впрочемъ, предупредилъ, что мы сокращаемъ...

  

  

   - А у васъ, я вижу, больш³я знакомства, - заискивающе сказалъ я.

   Эдипъ снисходительно улыбнулся.

   - Ну, ужъ и больш³я! Кое-кто, впрочемъ, есть. Если вамъ нужно, пожалуйста! Хе-хе! Эксплоатируйте! Ну, а теперь вы мнѣ скажите: выстою я противъ вашего секретаря?

   - Господи! Можетъ ли быть сравнен³е!! Только вотъ не знаю я, какъ отъ него получше избавиться: обвинить въ потерѣ рукописи или просто придраться къ его убѣжден³ямъ?..

   Царь Эдипъ призадумался.

   - А можно и такъ, - посовѣтовалъ онъ. - Написать ему письмо, будто отъ другого журнала - и предложить тамъ мѣсто съ двойнымъ жалованьемъ. Онъ сей часъ же заявить тутъ о своемъ уходѣ - мы его и проводимъ, голубчика. Скатертью дорога!

   - Идея, - одобрилъ я. - Значить, до завтра.

   - Вы мнѣ завтра позвоните?

   - Позвонить? - пробормоталъ я, искоса поглядывая на него. - Это не такъ-то легко. Кстати, вы знакомы съ директоромъ телефонной сѣти?

   - Съ директоромъ? Сколько угодно. Кто же не знаетъ Ваничку! А что нужно?

   - Попросите его, пожалуйста, поскорѣе включить этотъ телефонъ въ общую сѣть. А то уже три дня, какъ поставили аппаратъ, а въ сѣть онъ еще не включенъ. Совершенно мы, какъ говорится, отрѣзаны отъ всего м³ра.

   Царь Эдипъ подошелъ къ дивану и погладилъ его спинку; потомъ подошелъ къ окну, отогнулъ портьеру и выглянулъ на улицу; взялъ изъ пепельницы спичку, сломалъ ее, положилъ обратно; снова погладилъ спинку дивана; переставилъ на новое мѣсто бокалъ съ карандашами; взялъ свою шляпу, провелъ по ней рукавомъ - и вдругъ выбѣжалъ въ переднюю.

   Секретарь у насъ прежн³й.

  

  

   На углу одной изъ тихихъ севастопольскихъ улицъ дремлетъ на солнечномъ припекѣ татаринъ - продавецъ апельсиновъ.

   Передъ нимъ стоить плетеная корзинка, до половины наполненная крупными золотыми апельсинами.

   Весь миръ изнываетъ отъ жары и скуки. Весь м³ръ - кромѣ татарина. Татарину не жарко и не скучно.

   Неизвѣстно, о чемъ онъ думаетъ, усѣвшись на корточкахъ передъ своей корзиной, въ которой и товару-то всего рубля на полтора.

   Вѣроятнѣе всего, что татаринъ ни о чемъ не думаетъ. О чемъ думать, когда все м³ропредставлен³е такъ уютно уложилось въ десятокъ обыденныхъ понят³й... То можно, этого нельзя - ну, и ладно. И проживетъ татаринъ.

   А лѣнь обуяла такая, что не хочется даже замурлыкать любимую татарскую пѣсенку, которую по воскресеньямъ на базарѣ выдуваетъ на кларнетѣ "чалъ", сопровождающ³й загулявшаго оптоваго фруктовщика, причемъ фруктовщикъ этотъ выступаетъ съ такимъ важнымъ видомъ, будто бы онъ римск³й побѣдитель, подвиги котораго прославляются пѣвцами и флейтистами.

   Дремлетъ татаринъ надъ своими апельсинами, и такъ ему спокойно и хорошо, что онъ даже не потрудится поднять голову, чтобы проводить взглядомъ тяжелый широк³й "южный" экипажъ, ползущ³й мимо.

   Безлюдно...

   Но вотъ вдали показывается фигура спотыкающагося человѣка въ синемъ костюмѣ и соломенной шляпъ.

   Бредетъ онъ, очевидно, безъ всякой цѣли - вино и жара разморили его.

   Приблизившись къ татарину, онъ останавливается надъ нимъ и смотритъ въ корзину мутнымъ задумчивымъ взглядомъ...

   Потомъ спрашиваетъ съ натугой:

   - Ап'сины пр'даешь?

   - Канэшна, - отвѣчаетъ татаринъ, лѣниво поднимая брови. - Можитъ,нужна?

   - Т'таринъ? - допрашиваетъ скучающ³й человѣкъ.

   - Разумѣйса, - добродушно подтверждаетъ татаринъ, - которы человѣкъ, такъ онъ всяк³й что-нибудь имѣетъ. Диствит'лна, бываетъ татаринъ, бываетъ грекъ, да?

   - Такъ, такъ, такъ, такъ... А скажи, п'жалуйста, вотъ что: вы, татарины, водку пьете?

   - Никакъ нѣтъ, мы ему не пьемъ, потому нилзя.

   - Почему же это нельзя, скажите на милость?- гордо закинувъ голову, снова спрашиваетъ прохож³й, - вредна она эта водка для васъ, или что?

   - Канэшна, почему что у наши законѣ говор'тъ, что водкомъ пить нилзя! Балшой грѣхъ ему, да!..

   - Вздоръ, вздоръ, - покровительственно мямлить прохож³й. - Что еще тамъ за грѣхъ? Это вы, навѣрно, корана не поняли, какъ слѣдуетъ... Д'вай сюда коранъ, я тебѣ покажу мѣсто, гдѣ можно пить...

   Татаринъ обиженно пожимаетъ плечами. Долго думаетъ, что бы возразить.

   - Которы человѣкъ пьяны, тотъ ход'ть, шатайся, - какой такой порядокъ?

   - Вотъ ты, значить, ничего и не понимаешь... "Шатается, шатается". Развѣ онъ самъ шатается? Это водка его шатаетъ. Онъ тутъ не причемъ.

   - Сё равно. Идотъ, паетъ - кирчить, какъ оселъ, собакамъ, кошкамъ пугаетъ, рази можно?

   - А ежели весело, такъ почему жъ не пѣть.

   - Которы поетъ хорошо - такъ, канэшна, д'ствительна, ничего; а которы пьяный, такъ прохож³й даже обижается, да?

   - Мил'челов&#