Свирский Алексей Иванович - Рыжик

марашка, закутанная в большой дырявый платок.

   - Уж не тебе ли он скажет? - заметил ей Мошка Каракуль.

   - Нет, тебе, клопу! - вспылила девочка.

   - Что?.. - Что ты сказала?.. Повтори!.. - вскочил с места Каракуль.

   - Манька, брось! - вмешался в дело Ванька Немец, который, по-видимому, играл среди компании роль старшего. - Да и ты, Мошка, оставь!.. Как тебе не стыдно с девчонкой связываться!.. Ну, ребята, пора домой, - добавил он в заключение и вышел из-за стола, пробираясь к выходу.

   Спустя немного маленькие оборвыши шагали по опустевшей Базарной площади, направляясь к Молдаванке.

   В то время Молдаванка была неблагоустроенной окраиной, на которой даже бедняки избегали селиться. Ютился там народ темный, безработный. Улицы на Молдаванке почти совсем не освещались, а в ненастное время они утопали в грязи и болоте. Одесситы даже днем боялись бывать в этой местности. Не проходило дня, чтобы на Молдаванке не произошло убийства или грабежа. Короче говоря, Молдаванка была местностью, где жило и пряталось все преступное, грязное и несчастное. Вот почему не только Рыжик, но и Спирька, не на шутку струсили, когда компания оборвышей, пройдя площадь, вошла в какую-то длинную, темную и безлюдную улицу.

   Луна еще не взошла. На темно-синем небе крупными алмазами горели звезды. Но их блеск не давал света земле, и Молдаванка утопала во мраке. На улице, по которой шла компания, было тихо и безлюдно. Слышно было, как ноги оборвышей хлюпали по жидкой грязи.

   - Федька Косоручка, брат, человек хороший, да только бог смерти ему не дает, - вполголоса говорил Ванька Немец шедшему рядом с ним Спирьке. - Был он когда-то конокрадом, много раз сидел в тюрьме, а как на одном деле попался да как избили его - он и сделался Косоручкой, потому ему руку выломали. Теперь он сам не ворует, а только перекупает да еще мелкоту обучает... Ну, понимаешь, на манер как бы школа у него...

   - А спать нам будет где? - вдруг задал вопрос Спирька, который главным образом беспокоился за ночлег.

   - Известное дело, будет... Да мы скоро придем... Вон там огонек, видишь?.. Как дойдем, так, значит, и дома.

   На конце улицы действительно мерцал огонек, как далекая звездочка.

   Рыжик за все время не проронил ни слова. Ему не нравились новые знакомые. Он их побаивался и очень жалел, что послушался Спирьку и пошел за воришками.

   Саньке сделалось грустно. Совсем не того ожидал он от Одессы.

   Чудесные рассказы Полфунта об этом городе врезались в память Рыжика, и он стремился сюда, полный наивных, несбыточных надежд и мечтаний. Надежды эти, как мы видим, не сбылись, и Санька затосковал. Он почти бессознательно следовал за компанией и думал о своих неудачах. Давно ли он пустился странствовать - еще года нет, а уж сколько пришлось ему выстрадать, сколько горя перенесть!..

   - Ну вот и пришли, - перебил думы Рыжика Немец, остановившись перед каким-то невысоким деревянным забором.

   Это было на самом конце улицы. Дальше тянулась ровная незастроенная местность, освещенная только что взошедшей луной.

   - Эй, новички, за мною лезьте! - скомандовал Немец и вскочил на забор.

   Маленькие оборвыши, не исключая и двух девочек, с ловкостью опытных акробатов перескакивали один за другим через забор и мгновенно исчезали из виду. Спирька первый последовал за компанией, а потом уже перелез и Рыжик. По ту сторону забора дожидался их Ванька Немец, а от остальных членов компании и следа не осталось.

   - Теперь идите за мной, - сказал Немец, - я покажу вас хозяину.

   Спирька и Рыжик молча последовали за ним. Они шли по обширному двору, огороженному со всех сторон деревянным забором. Лунный свет, проникший сюда, озарял какую-то странную постройку необычайной длины. Здание это имело вид навеса и тянулось от одного конца забора до другого. Крыша была односкатная и плоская. Рыжик, если бы захотел, мог бы крышу достать рукой. Кроме этой длинной и узкой постройки, других зданий не было. Во дворе было тихо. Луна медленно плыла сквозь звездный строй и будто висела между землей и небом. Ее тихий, покойный свет падал на плоскую крышу навесообразного дома и на его серый фасад, испещренный множеством низеньких окон и дверей. Под ногами мальчиков хрустел прошлогодний бурьян.

   - Ворота далече отсюда, - объяснил Немец своим спутникам, - вон на той стороне... Так вот мы через забор, чтобы, значит, ближе было...

   - А где те? - спросил Спирька.

   - Кто?

   - Да вот ребята, что сейчас с нами были.

   - Они, брат, по своим конурам разбежались. Завтра всех увидишь... А теперь идемте к Косоручке... Что он скажет...

   - А ты как думаешь, что он скажет? - полюбопытствовал Спирька.

   - Думаю, что оставит вас... Ему ведь убытку не будет...

   В это время мальчики подошли к дому, и разговор прекратился. Перед ними замелькали низенькие оконца и черные двери. Окон и дверей было много. Весь дом, как легко можно было догадаться, был разбит на множество мелких жилых помещений одинакового размера.

   - Стойте, мы пришли, - сказал Немец, остановившись перед одной дверью. - Шагайте за мной да глядите не стукнитесь о косяк.

   С этими словами Немец толкнул дверь и нырнул в темные сени. Потом он ощупал другую дверь и открыл ее. Слабый свет бледной полосой вырвался из небольшой комнаты, в которой горела жестяная лампочка, прибитая к стене напротив дверей. Ванька Немец первый вошел в комнату, а за ним уже робко последовали Спирька и Рыжик.

   Странный вид имела эта небольшая квадратная комнатка, с низким и совершенно черным потолком, с единственным окошечком и кирпичным полом. Стены не были оштукатурены, и обнаженные большие камни, из которых было сложено все здание, имели вид ящиков, поставленных друг на друга. В комнатке пахло гарью и сыростью. На полу, вдоль стен, лежала солома, покрытая тряпьем. Вся обстановка состояла из пары табуреток, одного некрашеного стола и круглой железной печурки. На соломе спали люди. Их серые фигуры темными пятнами вырисовывались в полумраке плохо освещенной комнаты. Только направо от дверей, в самом углу, сидела на груде тряпок какая-то старуха в серой длинной рубахе. Лица женщины не было видно: она сидела с низко опущенной головой, обхватив колени своими длинными костлявыми руками. Седые космы ее волос, похожие на клочья шерсти, упали ей на подол и чуть-чуть шевелились. Старуха, услыхав шаги, подняла голову, откинула назад волосы и взглянула на пришедших. Спирька и Рыжик, увидав лицо старухи, вздрогнули, вообразив, что перед ними сидит настоящая ведьма. Красноватый огонек лампочки падал прямо на старуху и хорошо освещал ее костлявую горбатую фигуру и морщинистое желтое лицо с длинным хищным носом, который почти прикасался к острому и задранному вверх подбородку. Мягкий беззубый рот с тонкими, вдавленными внутрь губами обозначался едва заметной узенькой черточкой.

   - Бабушка, а бабушка, - подошел к ней Немец, - где хозяин?

   - Ась?

   - Хозяин где? - возвысил голос Ванька.

   - Не знаю... Иди ищи его сам, ежели он тебе нужен, - ответила старуха.

   - У, старая ведьма, - проворчал Немец, а затем обернулся к своим спутникам: - Нету Косоручки, завтра увидим его, а теперь ложитесь спать... И я с вами лягу. Вот сюда идите...

   Спустя немного они лежали на соломе и тихо разговаривали.

   - Все здесь квартирки такие, - шепотом рассказывал Немец, - сени да комнатка. Тут, видишь ли, раньше были кузни, много кузниц; и потом кузнецы ушли на Южную улицу, а сюда переселился наш брат, фартовый люд. Есть тут и стрелки, да мы с ними компанию не ведем. А наш хозяин, Федька Косоручка, пять квартир сымает... Тут еще у нас, брат, потаенные ходы сделаны...

   - Где? - заинтересовался Спирька.

   - А вон у той стены, что к забору выходит. Там два камня вынимаются, и какой хочешь человек пролезет.

   - Для чего этот ход?

   - Как - для чего?.. А ежели полиция нагрянет аль обход?.. Вот тут мы живым манером камни долой - и поминай как звали...

   Рыжик плохо слышал Немца: он был занят собственными думами.

   Положение, в котором они с приятелем очутились, сильно беспокоило и пугало его. По мнению Саньки, они со Спирькой попали из огня да в полымя.

   "Отсюда надо подальше", - мысленно решил Санька и стал обдумывать план будущих действий.

   Спирька и Немец давно уже уснули. Даже старуха и та после долгого сиденья упала на тряпье, вытянулась и засвистела носом, а Рыжик все еще был занят своими думами.

   Наконец в лампочке керосин весь выгорел, и огонь погас; тогда только Рыжик стал засыпать.

  

  

  

   Санька спал недолго: едва только занялась заря, уж он лежал с открытыми глазами. В комнате становилось светлее. Теперь Рыжик имел возможность лучше разглядеть внутренность убогого жилища. Но чем дольше он вглядывался в окружающую его обстановку, тем хуже становилось у него на душе. Такой нищеты, такого убожества Санька никогда еще не встречал. Если бы не маленькое окошечко со стеклами, комнату, в которой находился Рыжик, можно было бы принять за чулан, за кладовую, за что угодно, но только не за жилое помещение.

   А между тем здесь спали люди. Санька насчитал семнадцать человек. Все они лежали в лохмотьях, грязные, жалкие, где и как попало. Влажная от сырости солома совершенно измочалилась и не шуршала, когда спящие ворочались. Воздух в комнате был нестерпимый. Санька положительно задыхался. Временами ему казалось, что он лежит в каком-то большом мусорном ящике. По ноздреватым каменным стенам трущобы, точно слезы, крупными каплями стекала вода, прячась в соломе, на которой спали люди. Рыжик взглянул на Спирьку.

   Тот спал сном праведника, обняв, как родного брата, Ваньку Немца. Санька подивился на приятеля и немного даже подосадовал.

   "Спит, и горя ему мало", - подумал Рыжик.

   В окошко тем временем все сильнее и ярче проникал свет наступающего утра. Вот поднялась старуха. Ворча и кряхтя, стала она одеваться. Она надела на себя какие-то коричневые лохмотья, а нерасчесанную седую голову покрыла черным платком и вышла из комнаты. Рыжик успел только разглядеть ее крючковатый нос и длинную палку, которую она захватила с собою. Старуха, уходя, не совсем плотно закрыла дверь, и в комнату вместе с яркой полосой света ворвалась струя свежего воздуха.

   Санька учащенно задышал, желая побольше набрать в себя чистого воздуха, но из этого ничего не выходило: свежий воздух, проникший через узенькую щель неплотно закрытой двери, быстро растворялся в смрадной атмосфере грязной трущобы, и дышать все-таки было трудно. Тогда Рыжик решил последовать примеру старухи. Осторожно, чтобы никого не разбудить, он поднялся с места и вышел из комнаты. Через минуту он был на дворе и с жадностью вдыхал здоровый весенний воздух. На дворе было тихо и безлюдно; горбатая фигура старухи обогнула длинное здание и вышла из ворот на улицу. Рыжик поднял голову и залюбовался светло-голубым небом, на котором не было ни одного облачка, ни одного пятнышка. Только на востоке небосклон окрашивался не то в розовый, не то в бледно-сиреневый цвет. Близился восход. Только что проснувшиеся птички, свистя и щебеча, весело кружились и трепетали в голубоватом воздухе наступающего утра. Рыжик впервые после долгой зимы увидал ласточек. Острокрылые и белогрудые, они то стрелами вонзались в небесную синь, то вдруг падали вниз и грудью гладили землю. Санька следил за ласточками с любовью и большим интересом. Ему казалось, что они только что прилетели из теплых стран и что, может быть, вчера только они пронеслись через Голодаевку и, может быть, их видели Дуня, панычи и все, кто там живет. Последнее предположение невольно вызвало у Рыжика воспоминания о прошлом, и ему снова сделалось грустно. С тоскливым чувством обвел он глазами обширный двор и задумался. Ему не нравилось здесь. Чем-то таинственным и преступным веяло от этого огороженного двора, от этого до безобразия длинного и низенького здания, в котором живут не то мазурики, не то нищие. Рыжик вспомнил, что Полфунта говорил ему о каком-то Черном море, на берегу которого и стоит город Одесса.

   "Но где оно, это море? - спрашивал самого себя Рыжик. - Как к нему подойти? Нет, отсюда надо поскорее убраться. Пойду сейчас разбужу Спирьку, и мы тронемся с ним дальше", - твердо решил Санька и направился к трущобе, в которой ночевал. Но не успел он сделать и двух шагов, как перед ним, точно из земли, вырос громадного роста человек с круглыми серыми глазами. Рыжик, взглянув на этого человека, оцепенел от ужаса. А тот, не трогаясь с места, неподвижным взглядом смотрел на Саньку и этим смертельно пугал мальчика.

   Страшнее всего было лицо великана. Крупное и темное, это лицо было рассечено надвое. Красный шрам резкой и глубокой чертой лег от низкого, заросшего жесткими волосами лба до широкого безволосого подбородка. По всей вероятности, человек этот получил когда-то сильный удар по лицу ножом или другим орудием, причем удар пришелся по лбу, носу, губам и подбородку. Вот этот-то шрам главным образом и делал лицо страшным.

   - Что, брат, спужался? - тоненьким, почти детским голосом спросил великан.

   У Рыжика отлегло от сердца. Слабый голос великана, нисколько не гармонировавший с его мощной фигурой, почему-то сразу успокоил Саньку, и он стал смотреть на него не со страхом, а с любопытством. Большой человек с тонким голосом был одет довольно прилично: на нем была черная пиджачная пара, лакированные сапоги офицерского покроя и круглая мягкая шапочка, надвинутая на затылок. Между прочим, Рыжик успел заметить у незнакомца еще одну особенность: правая рука его, изогнутая в виде косы, все время находилась возле груди, на весу. Санька сейчас же догадался, что великан правой рукой не владеет. У Рыжика даже мелькнула мысль, не есть ли этот субъект тот самый Федька Косоручка, о котором вчера рассказывал Ванька Немец.

   - Будет тебе глаза на меня пялить, - тем же тоненьким голоском снова заговорил великан, - лучше скажи, откуда ты взялся.

   - Я здесь не один, - счел почему-то нужным заявить Рыжик.

   - А с кем ты?

   - С товарищем, со Спирькой... Он еще спит...

   - Где спит?

   - А вон там, с Ванькой Немцем... А ты Федька Косоручка? Да?

   - Откуда ты меня знаешь? - удивился великан.

   - Знаю уж... - поддразнивая незнакомца, сказал Рыжик, шаловливо склонив к плечу свою рыжую кудрявую голову.

   В это время из трущобы выползли на двор Ванька и Спирька.

   При виде их Санька совсем оживился.

   - Вот и мой товарищ! - воскликнул он и побежал приятелю навстречу.

   Спирька и Немец щурили глаза и позевывали.

   - Этот страшный - Федька Косоручка? Да? - громко спросил Рыжик у Немца.

   - Чего ты орешь?.. Конешно, он... - тихо, но энергично остановил Рыжика Ванька.

   Тот живо присмирел. Косоручка подошел к мальчикам.

   - Сколько вчера заработал? - коротко спросил он у Немца.

   - Нисколько, - по-видимому робея, ответил Ванька.

   - Отчего же это "нисколько", голубчик ты мой? - совсем по-детски запищал Федька Косоручка и совершенно неожиданно схватил левой рукой Немца за плечо и, так тряхнул его, что у бедняги чуть душа не выскочила из тела.

   Вот тут-то лицо у Косоручки действительно сделалось страшным. Дряблое, желтое и безволосое, оно вдруг налилось кровью, круглые серые глаза остановились, а шрам потемнел и резким, глубоким рубцом обозначился посередине лица. Рыжик и Спирька основательно струсили и уже приготовились было "задать стрекача", как выражался Спирька, но все очень скоро уладилось, и приятели успокоились. Федька выпустил Немца, а тот, крепко выругавшись, стал растирать плечо, которое держал в своей руке Федька, и этим дело ограничилось.

   - Где ты их нашел? - как ни в чем не бывало спросил Косоручка, указывая на приятелей.

   - Они фартовые ребята, - ответил Немец, все еще глядя на хозяина исподлобья.

   - Вот как! - удивился Федька. - Посмотрим, посмотрим, какие вы воры... - обернулся он к приятелям.

   В это время обитатели трущоб проснулись и один за другим стали выходить на свежий воздух. Солнце взошло и залило двор ярким золотым светом. Обширный и только что совершенно пустынный двор быстро наполнился народом. Тут были мужчины, женщины, старики и дети. Рыжику показалось, что он снова находится в Незнамове, среди нищих: до того появившаяся толпа напомнила ему обитателей той ночлежки, которую он с Вьюном оставил всего два дня тому назад. Как там, так и здесь, за исключением Косоручки, не было ни одного человека, мало-мальски хорошо одетого. Здесь люди как будто щеголяли грязными лохмотьями и хвастались ими друг перед другом. Физиономии этих людей вполне гармонировали с их костюмами. На каждом шагу попадались здесь субъекты с подбитыми глазами, с опухшими от пьянства лицами и хриплыми голосами. Женщины в этом отношении мало чем отличались от мужчин и поражали своим безобразием. Рыжик увидал, между прочим, и вчерашних знакомых: Мошку Каракуля, косоглазого мальчика, который вчера прибежал на минутку в трактир, Маньку, подругу ее, курносую девочку, и остальных членов вчерашней компании. Мертвый доселе двор ожил. Послышались голоса, крики, брань; заголосила детвора, и заругались бабы. Некоторые из них вытаскивали из квартир постели и разбрасывали их по двору для проветривания. Иные развешивали свои лохмотья на протянутые веревки.

   Возле Косоручки собрался кружок мальчиков. Это были всё юные, начинающие воришки, которым Федька преподавал уроки воровства. Один из мальчиков вынес "учителю" табуретку, и урок начался. Косоручка уселся спиной к дому, а лицом к "ученикам".

   - Не тот вор, кто ворует, а тот вор, кто попадается, - ораторствовал Косоручка, обращаясь к маленьким оборванцам, слушавшим его с большим вниманием.

   - Глянь-кось, что Мошка делает! - шепнул Спирька на ухо Рыжику.

   Дело в том, что в то время, когда Федька говорил, Каракуль незаметно подкрался к нему и осторожно запустил два пальца в карман его пиджака. Все видели проделку Мошки, но никто и виду не подавал, что замечает это.

   - Вон вчерась, к примеру, - продолжал Косоручка, - Петька и Анютка засыпались. Отчего? Оттого, что ловкости у них не было...

   - Тащит, ей-богу, тащит!.. - дрожа от волнения, снова прошептал Спирька, увидев, как Мошка осторожно и тихо стал вытягивать из кармана Косоручки черный кошелек с блестящим медным затвором. Каракуль держал кошелек концами двух пальцев.

   - А ловкость, братцы, - продолжал "учитель", - для нашего дела - первая статья... Ежели ты карманник, ты должен пальцы запускать в карман так, чтоб тебе самому не слышно было, а не так, как Мошка...

   При последних словах Косоручка быстро повернулся на табуретке и левой рукой так схватил Мошку, что тот, вскрикнув от боли, уронил кошелек на землю.

   Свидетели этой сцены разразились дружным хохотом. На бабьем желтом лице "учителя" появилась улыбка.

   - Вот чуткий какой!..

   - Его не обкрадешь!..

   - Что, Мошка, засыпался?..

   Восклицания и насмешки сыпались со всех сторон.

   - Пойдем, Спиря! Что нам тут делать? - тихо проговорил Рыжик, обращаясь к приятелю.

   Но тот до того был заинтересован, что и слушать его не захотел.

   - Да погоди, не ной!.. - отмахнулся, точно от комара, Спирька и стал следить за дальнейшими действиями воришек.

   На дворе между тем народу становилось меньше. Оборванцы услыхали колокольный звон и отправились "стрелять" на церковные паперти. Остались только воришки да несколько баб с грудными детьми.

   Косоручка продолжал урок. С уверенностью истинного знатока разъяснял он "ученикам", как должны они действовать при том или ином случае. Очень долго объяснял он мальчишкам, как надо вынимать стекло из закрытого окна, чтобы никто не услыхал, и как надо пролезать через форточки. Свои объяснения подкреплял он примерами из личной практики. Примеры эти больше всего интересовали слушателей. Потом Косоручка стал говорить о качествах, необходимых каждому "порядочному" вору.

   - Хороший и честный вор, - говорил Косоручка, - должен быть осторожным, но не трусом, должен забирать из чужой квартиры все ценное, но не должен быть жадным, потому что жадность губит нашего брата. Вор должен быть честным, и если он "работал" с товарищем, он должен поделиться поровну, а если засыплется, никого не выдавать... А главное - вор должен быть сильным и ловким...

   - Вот он сильный... - перебил оратора Ванька Немец, указав на Рыжика. - Он может ведмедя уложить.

   - Да неужто? - шутливо воскликнул Косоручка и с улыбкой взглянул на покрасневшего и окончательно смутившегося Рыжика.

   Санька мгновенно сделался предметом всеобщего внимания. Любопытные глаза мальчиков, всех цветов и оттенков, внимательно рассматривали Саньку со всех сторон.

   - Все это враки... Какая у него сила!.. - послышался чей-то голос.

   - Да я, ежели он хочет, один на один с ним пойду! - задорно воскликнул Мошка.

   - Ай да Каракуль! Вот молодец! - послышались восклицания.

   - Ну, где ему, холере, с таким парнем тягаться! Хвастает, дошлый... - нарочно подзадоривали Мошку некоторые из товарищей.

   - Кто, Мошка хвастает?.. Вот уж неправда! - восклицали другие.

   Эти возгласы наэлектризовывали Каракуля, и, точно молодой петух, он выступил вперед. Присутствующие предупредительно выстроились полукругом и таким образом заранее очистили место для поединка.

   - Ну, иди: я тебя вызываю один на один! - дрожащим, взволнованным голосом проговорил Мошка и стал посередине круга.

   Вся его маленькая, тощая фигурка, облаченная в невозможные лохмотья, выражала один сплошной задор. Кулачонки были сжаты, и черные глаза сверкали, как две искорки. "А ну-ка, выходи!" - казалось, говорили его откинутая немного назад фигурка и задорно поднятая, черная как смоль мелкокудрая голова.

   Рыжик струсил и попятился назад, что немедленно вызвало среди присутствующих насмешки и остроты.

   - Вот так силач!.. Мошки испугался!.. - закричали одни.

   - Ведмедя уложить может, а Мошки струсил.

   - Ишь, попятился-то, что твой рак.

   По мере того как Рыжик отступал, Каракуль становился смелее и задорнее.

   - Чего отступаешь? - сверкая глазами и крепко сжимая кулачонки, выкрикивал Мошка. - Мы, брат, раков видали, нечего нам их представлять.

   Каракуль положительно наскакивал на смущенного и растерявшегося Рыжика. Санька совсем не Мошки боялся, а его пугала вся эта толпа оборвышей, для которой Каракуль был свой человек, а он чужой. Спирька испытывал почти то же самое, что и Рыжик, и уже неоднократно упрекал себя, зачем он вчера похвастал силой приятеля. Его разбирало зло на Мошку.

   "Я б тебе, черномазому, наклал бы по первое число, ежели б ты попался мне в другом месте", - мысленно говорил Спирька Мошке и невольно сжимал кулаки и крепко стискивал зубы.

   Федька Косоручка не принимал во всей этой сцене никакого участия. Он только улыбался и, по-видимому, с наслаждением следил за всеми действиями Мошки и Рыжика.

   А Каракуль между тем совсем уже близко пододвинулся к Рыжику и кулаками почти дотрагивался до лица противника.

   - Отстань!.. Я не хочу драться... - бледный и чрезвычайно взволнованный, твердил Рыжик, тихо отступая.

   - Начинай, Мошка! Чего смотреть на него! - послышался чей-то голос.

   Каракуль сейчас же исполнил приказание и кулаком ударил Рыжика в глаз. Санька вскрикнул от боли, обеими руками закрыл лицо и опустился на корточки. Мошка торжествовал. Подбоченившись, он встал посередине круга, выставил вперед одну ногу, обутую в старую калошу, и обвел присутствующих победоносным взглядом. Но в эту секунду к Мошке подскочил Спирька и так ударил его в ухо, что тот закружился, как волчок, и упал на землю.

   - Это не по правилу... Он сзади подскочил...

   - Его за это проучить надо...

   На Спирьку сразу напало несколько человек. На него, как горох, посыпались удары. Произошла свалка. Спирька не выдержал и начал кричать. Вот тут-то Рыжик и стал действовать. Придя в себя после полученного им удара, он со свежим синяком под глазом ринулся в драку.

   - Я вам теперь покажу... - процедил сквозь зубы Санька и, как тигр, набросился на толпу.

   Безумная злоба кипела у него в груди, он не помнил себя от негодования. Жгучее чувство обиды удвоило его энергию и силы. От каждого его удара кто-нибудь да падал. Шапка слетела с головы, и рыжие кудри Саньки упали на его возбужденное и раскрасневшееся лицо.

   - А у нас вот как дерутся... - задыхаясь от волнения, говорил он, нанося удары направо и налево. - Вот как у нас дерутся... - повторял он, не переставая действовать кулаками.

   Спирька почувствовал, что Рыжик разошелся вовсю, и также напряг энергию. Воришки не ожидали такого отчаянного и смелого нападения со стороны Рыжика и невольно растерялись. Некоторые даже до того струсили, что позорно бежали.

   Федька Косоручка, наблюдая за тем, как враги Рыжика падали от каждого его удара, заливался мелким, едва слышным смехом, от которого дряблое, желтое лицо его ширилось, морщинилось, а шрам темнел и становился кровавым.

   Минут через пять драка прекратилась. Рыжик и Спирька вышли победителями. Больше всех досталось Немцу и Мошке. Последний сидел на земле, подле Косоручки, и тихо всхлипывал, закрыв лицо руками.

   - Молодцы, ребята! - похвалил приятелей Федька. - А ты, Рыжик, совсем молодец... Из тебя толк выйдет... Вот тебе за это...

   Косоручка, к великому изумлению остальных мальчиков, подал Рыжику целый рубль.

   Спустя немного Рыжик и Спирька в сопровождении вчерашней компании отправились в трактир пить чай. Мошка шел рядом с Рыжиком. Он теперь искренне уважал его и не питал к нему ни малейшей злобы.

  

  

  

   Прошел месяц. Все это время Рыжик жил будто в тумане. Новая жизнь, новые люди и новые ощущения совершенно овладели им, и, помимо воли, Санька пошел не по тому пути, по которому ему хотелось. Неоднократно намеревался он уйти из Одессы, но каждый раз Спирька умел уговорить его, и он оставался. Так прошла пасха, и наступил май, теплый, благоухающий и цветущий.

   Санька пользовался полной свободой и мог уходить куда и когда угодно. В продолжение месяца он успел отлично ознакомиться со всем городом, так как с утра до вечера бродил по улицам. Один раз совершенно неожиданно забрел он на Приморский бульвар и впервые увидал море. Трудно передать, что сделалось с Рыжиком, когда перед его взором расстелилась необъятная сверкающая равнина моря. Санька стоял подле памятника Ришелье, на первой ступени гигантской каменной лестницы. Он находился в самом лучшем и красивейшем уголке Одессы, но это его мало трогало. Он не обратил почти никакого внимания на прекрасный бульвар, на памятник и на колоссальную знаменитую лестницу. Море, живое, огромное и трепещущее, поглотило все его внимание. При взгляде на него Рыжиком овладел восторг. Его бесконечная даль и свободная ширь пришлись по душе маленькому бродяге. Он решил сойти вниз, к самому морю, чтобы хоть рукой дотронуться до его гигантского темно-синего тела.

   ...С того дня Санька подружился с морем. Каждый день приходил он к нему и рассказывал ему о своих печалях и радостях. Рыжик полюбил море ревнивой, горячей любовью, и поэтому он избегал шумных, хлопотливых и многолюдных пристаней и гаваней, а выбрал себе за Ланжероновской дачей укромное местечко и оттуда беспрепятственно им любовался.

   Больше всего Рыжика увлекала синяя даль, где небо сливалось с морем. Напрасно старался он взглядом пронзить ее насквозь и увидать, что делается там, за горизонтом: при каждой такой попытке взор его таял в бесконечном пространстве, а глазам становилось больно. Тогда Санька принимался мечтать, выдумывать, и фантазия услужливо рисовала ему дивные картины жизни, которой живут неземные существа по ту сторону горизонта. В такие минуты душа Рыжика рвалась вперед, и он всеми мыслями стремился в заманчивую даль.

   Каждый день море казалось Саньке иным, каждый день он находил в нем новые прелести, новые красоты. Пробежит ли тень птицы или облачка над водною гладью, беспокойный ли ветер пронесется и море, вздрогнув, нахмурится, солнце ли упадет и золото заката обильной червонной массой разольется по синим волнам, пока море не проглотит самое солнце, - Рыжик все замечал и всем любовался.

   Санька стал понимать голос и язык моря; так, по крайней мере, ему казалось. Когда море бывало покойно, оно нежным голосом, похожим на голос лесного ручейка, что-то рассказывало своему маленькому слушателю, а он, устремив мечтательный взгляд на гладкую его поверхность, с наслаждением слушал его тихие, кроткие речи. В такие минуты Рыжик и сам таинственным шепотом передавал морю свои самые сокровенные думы и желания. Никто их не слышал, никому до них дела не было, только ветер иногда подкрадывался внезапно, схватывал два-три слова и тут же, ослабевая, ронял их в море.

   Однажды Рыжик пришел к морю и не узнал своего друга. Еще недавно кроткое и ласковое, оно было чрезвычайно взволнованно. Рыжик остановился, боясь подойти к самому берегу. Солнца не было. Серым тяжелым покровом опустилось небо над взволнованной поверхностью. Море кричало, пенилось и вышвыривало на берег огромные седые волны. Волны, падая в объятия береговых камней, с отчаянными воплями умирали, разбиваясь вдребезги. Полное дикого озлобления, море подпрыгивало и раскачивалось, точно хотело выпасть из своего глубокого ложа и проглотить и затопить все, что попадается на пути. Вокруг пристаней тысячи кораблей и пароходов в смертельной панике метались и бились о берег. Казалось, что море задумало сбросить со своих плеч все эти суда, всю эту тяжесть... Рыжик долго смотрел, как грозное море выражало свой гнев, и волнение моря передавалось ему.

   - Так им и надо!.. - злобно проронил Рыжик, сам не зная, к кому должны относиться его слова. - Так им и надо! - Взволнованный, он ушел домой.

   А на другой день море как ни в чем не бывало встретило его обычной лаской и кротким, тихим журчаньем. И снова Рыжик начал мечтать, слушая волшебные сказки моря.

   Совсем иную жизнь вел в это время Спирька. Он весь ушел в интересы воровской шайки, среди которой он сразу занял видное положение. Дни и ночи проводил Спирька с новыми друзьями в трактире, где пил водку, курил папиросы и обдумывал план грандиозной кражи, совершить которую ему страстно хотелось. С Рыжиком он видался только ночью, в трущобе Косоручки. Отношения приятелей с каждым днем становились холодней. Спирька был рад, когда Рыжика не было возле него, потому что Рыжик являлся живым укором для его не совсем еще уснувшей совести. Бывали минуты, когда Вьюн желал совершенно развязаться с Санькой, но что-то его удерживало. Вообще Рыжик пришелся не ко двору ворам, и удивительно было, что его терпел Федька Косоручка, который не любил праздных, бесполезных помощников. Но, по всей вероятности, у Косоручки насчет Саньки был какой-то план, иначе он не стал бы его содержать. Санька иногда тяготился дармоедством, как он сам назвал свое существование в Одессе, и нередко просил у Косоручки дела, на что хозяин каждый раз отвечал одной и той же фразой: "Погоди, хлопчик, дело будет". И Рыжик в ожидании будущего дела уходил к морю.

   А Спирька тем временем не зевал и мало-помалу начал действовать. Один раз он с Ванькой Немцем украл два тюка овечьей шерсти. Федька дал им за это десять рублей. Спирька в тот же день напился до того, что чуть было не умер. Насилу отходили. В другой раз он стащил у торговки корзину с галантерейным товаром. Воришки стали смотреть на него с завистью и почтением. Косоручка часто ставил его в пример другим ученикам и предсказывал Вьюну завидную будущность.

   В то время как Рыжик любовался морем и уносился мечтами в неведомый мир, Спирька все ближе сходился с ворами. Слабый огонек добра совершенно угасал в сознании отверженного мальчика. Спирька узнал, что ученики Федьки - ничего не стоящие мелкие базарные воришки и что в Одессе имеются воры, которые живут по-барски, одеваются с неслыханной роскошью и богаты, как князья. Некоторых из них он сам видел. Один раз вечером подкатил на лихаче к их трущобе какой-то молодой барин в цилиндре и с сигарой в зубах. Он что-то шепнул Косоручке и тотчас укатил обратно. Образ этого изящного господина прочно запечатлелся в его памяти. От товарищей Спирька узнал, что барина этого зовут Колька Англичанин, что он железнодорожный вор и что всего два года тому назад он "засыпался" и его били смертным боем. Затем Спирька удостоился видеть королеву карманных воров - Соньку Золотую Ручку. Разодетая в шелк и брильянты, она в карете подъехала к трущобам Косоручки, забрала с собою Мошку Каракуля и уехала. С тех пор Спирька Мошки не видел.

   Спирьке страстно захотелось сделаться хотя бы таким вором, каким был Ленька Фомкач. Этот вор среди "фартовых ребят" пользовался огромной популярностью. Фомкач был ловкий, красивый и смелый парень лет двадцати двух. Одевался он по-русски, но с таким шиком и роскошью, что все ему завидовали. Первый раз Спирька увидал Леньку Фомкача в одном из трактиров, где он прокучивал "заработанные" деньги. Фомкач был одет в шелковую косоворотку малинового цвета, в бархатные шаровары и в лакированные сапоги. Он ежеминутно приказывал заводить машину и за каждую песню кидал в лицо машиниста скомканную кредитную бумажку. Спирька глаз не спускал с раскутившегося вора и мучительно завидовал ему.

   А через два дня этого самого Леньку привезли под вечер к Косоручке избитого, окровавленного, в одном белье. Но от этого его значение ничуть не умалилось, так как воры привыкли к подобным превращениям.

   Фомкач проболел недели две и стал поправляться. Когда он совсем выздоровел, Косоручка одел его и дал ему возможность снова приняться за свое дело. Ленька ушел, и два дня о нем не было ни слуху ни духу, как вдруг на третий день, под вечер, явился он с каким-то серьезным делом к Федьке. Рыжик, Спирька, Немец и прочая мелкота были уже дома и лежали на дворе, под открытым небом, намереваясь заснуть. Появление Фомкача заинтересовало мальчишек.

   - Наверно, хорошее дело нашел, - прошептал Спирька.

   - Уж Фомкач даром не прибежит... Не таковский! - подтвердил Немец.

   Один только Рыжик отнесся к появлению Леньки совершенно безразлично. Он в это время думал о том, как бы снова пуститься в путь и как бы сделать так, чтобы и Спирька с ним пошел.

   - Что-то долго совет держат, - снова промолвил Немец.

   Но не успел он кончить, как из комнаты вышли Косоручка и Фомкач.

   - Ну, ребята, поднимайтесь! Дело есть, - проговорил Федька.

   Все мальчики, сколько их было, как один человек, поднялись на ноги.

   - Не все, не все пойдете, - сказал Косоручка. - Пойдут Спирька, Рыжик и Немец...

   - А я? - послышался чей-то робкий голос.

   - А я? - протянул еще кто-то.

   - В другой раз, а теперь спите, - сказал Косоручка и направился к себе.

   А Фомкач, Рыжик, Спирька и Немец молча перелезли через забор и быстро зашагали по направлению к городу.

   Когда они прошли Базарную площадь, Ленька остановился и проговорил:

   - Ребята, я пойду вперед, а вы идите за мной; только держитесь подальше, будто меня не знаете...

   После этого они снова пустились в путь. Спирьке было и страшно и приятно в одно и то же время. Наконец-то его мечта сбылась и он идет на серьезное дело... Только какое это дело? Кого и как они будут обкрадывать?.. Вопросы эти назойливо лезли ему в голову и не давали покоя. Несмотря на теплый вечер, Спирьку лихорадило. Он всеми силами старался удерживать дрожь, пробегавшую по его телу, дабы спутники не заметили и не подумали, что он трусит.

   Рыжик также заинтересовался предстоящим делом и чего-то боялся. Он смутно знал, что воровать нельзя, что за это наказывают; но не наказания он боялся, а чего-то другого. При мысли о том, что он сегодня у кого-то что-то отнимет, что тот, кого он обкрадет, будет страдать, плакать, ему становилось жутко и нехорошо. В Саньке, попросту говоря, еще бодрствовала совесть. Она-то и хозяйничала в его маленьком сердце и заставляла его прислушиваться к ее укорам.

   Через час на углу одной из главных многолюдных улиц Одессы компания остановилась. Ленька Фомкач зорко осмотрелся, а затем обратился к своим спутникам:

   - Ребята, вы видите большой серый дом, что насупротив нас?

   - Видим, - ответил за всех Спирька.

   - И ворота видите?

   - Видим.

   - Ну, так слушайте!.. - Фомкач принял веселый, беспечный вид, будто он случайно встретился с мальчишками, и заговорил так, что проходившей мимо публике в голову не могло прийти, что это злоумышленники. - На углу, - улыбаясь во весь рот, продолжал Фомкач, - стоит городовой, а у ворот - дворник, а потому вы должны войти во двор того серого дома по одному, а не все разом. Двор там большой, длинный, и много лестниц имеется... Пройдете середину двора и меня подождите, я вас там спрячу... Ну, идите, а там, на месте, я вам все растолкую... Хозяину кланяйтесь! - нарочно крикнул Ленька, снял шапку, поклонился и пошел в противоположную сторону.

   Воришки приступили к исполнению приказания. Первым перешел улицу, а затем вошел в ворота указанного дома Спирька, за ним сейчас же последовал Рыжик. Последним вошел Ванька Немец.

   Двор, о котором говорил Фомкач, был таких огромных размеров, так густо заселен, что его можно было принять за небольшой городок. Со всех сторон был он застроен высокими каменными корпусами. Кого-кого только не было на этом дворе! Медники, водопроводчики, кузнецы, сапожники стучали молотками; из коробочной мастерской доносились резкие, визгливые голоса поющих мастеров; детвора, точно червяки, копошилась на дворе, присоединяя к общему шуму, стукотне, гаму и свои голоса.

   На дворе было душно, жарко и тесно. Сотни окон в каменных корпусах были настежь открыты. На верхних этажах ярким пламенем отражался на стеклах солнечный закат, а внизу уже реяли сумерки.

   На вновь явившуюся компанию никто не обратил внимания. Воришки затерялись в этом многолюдий, как щепки в дремучем лесу. Они смело могли здесь разговаривать о чем угодно - их никто бы не подслушивал, ими никто бы не заинтересовался.

   - Вот так ярмарка! - воскликнул Рыжик, который не мог равнодушно видеть толпы.

   - Здесь поработать можно... - проговорил Немец, с видом знатока осматривая двор и его постройки.

   Вскоре явился и Фомкач.

   - Ну, ребята, не зевайте, за мной идите! - бросил он на ходу и прошел мимо.

   Шайка немедленно последовала за ним. Пройдя несколько сажен, Ленька завернул в один из черных ходов и шмыгнул под каменную грязную лестницу. Там он открыл небольшую деревянную дверцу и втолкнул подбежавших помощников в какой-то темный чулан.

   - Вот здесь будет ваше место, - шепотом проговорил Ленька, закрывая дверь. - Садитесь, тут мешки лежат... Ну, теперь слушайте: вы будете здесь сидеть, пока все не утихнет. Я вчера тут всю ночь пробыл... Вы не бойтесь: сюда никто не придет... Здесь чулан для угля. А квартира от этого чулана теперь пустует... Горбатиха все разведала...

   В это время мимо чулана проходил кто-то, и Фомкач умолк.

   "Вот она какая!.." - подумал о Горбатихе Рыжик. Он знал ее. Это была мать Косоручки, та самая старуха, которая так испугала его, когда он со Спирькой в первый раз ее увидел.

   - Здесь я просверлил дырку, - снова начал Ленька, когда шаги утихли. - Когда посмотрите в нее, увидите окна, что насупротив. Вот эти-то окна нам и нужны. Живет там управляющий, богатейший человек... Золота, серебра и денег - не сосчитать... Все наше будет, ежели не струсите...

   Голос его дрогнул. Ленька как будто поперхнулся. По-видимому, и он сильно волновался. Про его помощников и говорить нечего - они дрожали, как остриженные овцы, выгнанные на холод.

   - И вот это, братцы, как утихнет все и как огонь потухнет в окнах, тогда вы еще часик подождите, а там вылезайте. Один из вас ворота откроет. Они не на замок, а засовом запираются... Ну, знаете, как будто дышло просовывается...

   - Я знаю... Я отопру... - стиснув зубы, чтобы не стучали, вызвался Спирька.

   - Вот молодец!.. А теперь слушайте дальше... Я по улице расставлю дозорных и буду гулять всю ночь... Как только ворота кто из вас откроет, пусть выйдет и громко кашлянет раза два. Бояться нечего, потому ни городового, никого не будет. А я, как приду, окно выставлю и вас впущу в квартиру, а потом и сам войду... Вот и все... Ну, а теперь я пойду... Сидите смирно, не дрейфьте и не спите. Боже