Свирский Алексей Иванович - Рыжик

уть на дорогу, но Рыжик быстро подскочил к нему и обеими руками ухватился за его широкую крылатку.

   - И я пойду с тобою... Возьми меня, голубчик, возьми!.. - взмолился Рыжик.

   Мысль, что скоро наступит ночь, а он будет один, сильно его испугала.

   - Возьми, возьми меня!.. - твердил он, не выпуская из рук крылатки фокусника.

   - Я, братец, далеко иду...

   - Ничего, и я пойду. Я тоже хочу за ветром...

   - Ха-ха-ха!.. - от души расхохотался фокусник. - И ты за ветром хочешь?.. Ха-ха-ха!.. Ой, батюшки, уморил!.. Ну и чудак же ты! Разве можешь ты со мной идти?.. Ведь я всю жизнь хожу: я бродяга! Понимаешь? Сегодня я здесь, а через месяц ищи меня в Москве...

   - И я в Москву хочу! - воскликнул Рыжик.

   Незнакомец с удивлением посмотрел на него, покачал головой, а потом спросил:

   - А папенька что скажет? А маменька...

   - У меня нет никого, - перебил фокусника Рыжик, - я ничей.

   - Как это - ничей? - удивился тот.

   - Так... Меня нашли... - начал Санька и как мог рассказал в немногих словах историю своего происхождения.

   Незнакомец выслушал рассказ внимательно, а затем, подумав с минуту, промолвил, обращаясь к Рыжику:

   - Вот что, милейший, я тебе скажу: сейчас я отправлюсь на ночлег. Ты видишь вон там, за полем, большой синий треугольник? Это лес. Там я буду ночевать. Если хочешь, переночуй со мной, а завтра увидим, что будет.

   - Хочу, хочу! - подхватил Санька и первый выскочил из канавы.

   Через минуту фокусник и Санька направлялись к лесу. Они шли через поле, узкой межой, а позади, фыркая, шествовал Мойпес. Временами он убегал в сторону, и колосья ржи совершенно скрывали его из виду.

   Наступил вечер. На далеком горизонте, где пылала заря, точно скалы, недвижимо стояли тучи. Озаренные пламенем заката, они казались раскаленными докрасна. Становилось тише. Ветер чуть-чуть дышал. Природа готовилась ко сну.

   Рыжик первый остановился. Перед ним лежало огромное озеро. На противоположном берегу стройно возвышался темный лес. Красные отблески вечерней зари ярко поблескивали на зеркальной поверхности озера.

   - Что, брат, хороша у меня гостиница? - услыхал Рыжик позади себя голос фокусника.

   - Какая гостиница? - не понял Санька.

   - А вот эта, что перед нами.

   Рыжик ничего не сказал, а только улыбнулся. Мальчик был доволен и счастлив. Он чувствовал себя свободным, и этого вполне для него было достаточно. Теперь Катерины он уже не боялся. Домой его не тянуло. Ему было хорошо с этим незнакомым веселым человеком, который "любит ходить за ветром", а до остального ему дела не было.

   - Ну-с, мой рыжий товарищ, идем дальше! - сказал фокусник, хлопнув Саньку по плечу. - Обойдем мы озеро и в лесу заночуем. Я там хорошее местечко выберу.

   Рыжик и Мойпес последовали за незнакомцем.

   Спустя немного путники обогнули озеро и стали подходить к лесу. Здесь веяло легкой прохладой. Стройными, высокими рядами выступали коричневые стволы громадных сосен. Было дремотно-тихо. За озером угасала заря. Тучи на горизонте остыли и почернели.

   В лесу наступили сумерки. Земля, казалось, дышала, и пар от ее дыхания легким дымчатым туманом стлался над остекленевшим озером.

   Рыжик с фокусником вошли в лес широкой, чистой, будто выметенной тропой.

   - Вот здесь будет наша спальня, - сказал фокусник и остановился.

   Место, выбранное для спальни, было восхитительное. Здесь густо росла трава. Вокруг толпились стройные сосны. Озеро находилось в нескольких шагах и хорошо было видно.

   - Вот здесь нас никто не увидит и никто не тронет. Ложись, брат, и спи! - проговорил маленький человек и стал приготовлять себе постель.

   Перочинным ножиком нарезал он груду папоротниковых листьев, уложил их в кучу, накрыл их снятой с себя крылаткой и комфортабельно улегся, крякнув от удовольствия.

   - Вот так спальня! - воскликнул фокусник, когда Рыжик, приготовив себе точно такую же постель, улегся рядом с ним. - Поди, и губернатор ваш на такой постели не леживал... Ты погляди, рыженький, какая у нас благодать!.. Слышишь, - продолжал фокусник, - как тихо стало? Это потому, что нам спать пора. Вон и озеро уснуло, вон на западе от зари золотистый только след остался... А скоро на небе лампады затеплят...

   - Это звезды-то? - подхватил Рыжик, внимательно слушавший фокусника.

   - Ты догадливый мальчик. Да, скоро заблестят звезды, а когда мы уснем, поздно ночью тихо взойдет луна, повиснет над озером и долго будет смотреться в него, как в зеркало... Потом все побледнеет - и луна, и звезды, и само небо... И зазвенит земля. Зашепчутся леса и воды, утренние песни пропоют птицы. Улыбнется небо, и зарумянится восток. И взойдет яркое солнце, и проснется земля...

   Фокусник вздохнул и умолк.

   - А тогда что? - тихо спросил Рыжик.

   - А тогда раздобуду себе вон в том селе, где церковь белеется, завтрак, поем хорошенько, а потом отправлюсь дальше.

   - Куда?

   - А я и сам не знаю... Дойду до Киева, а там зайцем на машине до Одессы прокачусь; а может быть, другой путь изберу... Человек я свободный: куда хочу, туда иду... В городах я живу только зимою, и то потому лишь, что в это время года бродить в моей шубе холодно. Не люблю я городской жизни, - продолжал фокусник, - там люди всё за деньгами да за каким-то счастьем гонятся. Обгоняя друг друга, они давят слабых, злорадствуют, завидуют и готовы друг дружке горло перегрызть... То ли дело бродить по просторным полям и лесам!.. Здесь волк волка не тронет, а уж про зайцев, кроликов да разных букашек и говорить нечего: в них столько доброты и нежности, сколько у людей никогда и не было. А красота какая!.. Какие ночи, какие дни!.. А в городах и неба не видно.

   - И я не хочу в городе жить... - мечтательно протянул Рыжик, когда его собеседник умолк. - Я всегда, всегда с тобою ходить буду...

   - Нет, голубчик, со мною ты не пойдешь... Я завтра же отправлю тебя домой...

   - Не хочу, не хочу! - с отчаянием в голосе воскликнул Санька.

   - Ах ты, глупенький!.. Ну какой ты мне товарищ? Встретил человека и привязался к нему... А может, я разбойник?

   - Нет, нет, ты хороший!.. Я с тобой пойду... Не хочу у крестного жить и свиней пасти не хочу...

   - Но пойми ты, карапуз этакий, ведь я больной человек: я алкоголик...

   - А что это такое?

   - Ну, попросту говоря, я пьяница...

   - Это ничего, - перебил Рыжик, - я пьяных не боюсь... У нас на Голодаевке их страсть сколько!..

   - С тобой не сговоришься... Ну ладно, спи, а завтра мы решим этот вопрос, - сказал фокусник и повернулся спиной к Рыжику.

   Наступило молчание.

   На небе появились звезды. Тихая летняя ночь неслышно спустилась на землю.

   Санька долго не мог уснуть. Голова его работала безостановочно. Он вспоминал все происшествия прожитого дня, и в душу к нему закрадывалось какое-то приятное и в то же время жуткое чувство. Приятно ему было сознавать, что от Катерины он больше не зависит и что теперь он свободен, как птица. Пугала его только мысль о том, что незнакомец может его бросить, и он тогда останется один с бессловесным Мойпесом. Потом Рыжик думал еще о панычах, о Дуне, об Аксинье. Думал он о том, как он уйдет далеко-далеко, как он вырастет, как он много денег заработает и как он тогда всех осчастливит и обрадует.

   Детские наивные мечты усыпили Рыжика, и он уснул спокойным, крепким сном.

   Мойпес, растянувшись у ног Саньки, также уснул. В лесу сделалось до того тихо, что малейший шорох, малейший звук явственно нарушали строгое молчание ночи.

   - Эй, товарищ, вставай кушать! - услыхал Рыжик и проснулся.

   Возле него на траве сидел фокусник и перочинным ножиком резал хлеб. Санька не совсем еще пришел в себя и с удивлением поглядывал на него, не понимая, в чем дело.

   - Ты что это на меня свои колеса таращишь, аль не узнал? - смеясь, спросил незнакомец.

   Санька при первых звуках его голоса улыбнулся и весело тряхнул рыжей лохматой головой.

   - Ну, ступай к озеру, умойся, а потом садись завтракать.

   Рыжик бодро вскочил на ноги и побежал к озеру. По обыкновению, за ним последовал и Мойпес.

   - Ну и собака у тебя, чтоб ей кошкой подавиться! - сказал фокусник, когда Рыжик вернулся с озера. - Ни на шаг, четвероногий трубочист, от тебя не отходит...

   Рыжик весело рассмеялся, погладил собаку и уселся подле незнакомца.

   - Ты где это взял? - спросил Санька.

   - Что?

   - Да вот хлеб, масло, лук, соль...

   - Ты еще, брат, спал, когда я на промысел отправился... Вон где я был... Видишь церковь?

   - Вижу.

   - Ну, так вот я там был.

   Спустя немного, когда путники наелись и когда накормлен был и Мойпес, фокусник стал готовиться в путь-дорогу. Он снял с себя башмаки и крылатку, тщательно уложил их вместе с остатками завтрака в мешок, а затем, найдя рябину, стал вырезывать палку.

   Рыжик молча следил за всеми движениями незнакомца и со страхом ожидал окончания этих приготовлений. Он боялся, что тот не возьмет его с собою.

   - Ну, брат, я готов, - сказал незнакомец, вернувшись с палкой.

   Он подошел к своему мешку, бросил его себе на плечи и, сняв шляпу, промолвил, обращаясь к Рыжику:

   - Прощай!..

   Но не успел он договорить, как Санька, точно ужаленный, вскочил с места, судорожно обнял его и так вскрикнул, что у того сердце сжалось в груди.

   - О чем ты? Что с тобой?.. Перестань же! - заговорил фокусник ласковым голосом. - Ну и спутника нашел я себе, - добавил он и улыбнулся. - Ну, брат, сядем, поговорим.

   Рыжик, успокоившись немного, снова опустился на траву рядом с фокусником.

   - Ты выслушай меня внимательно, - начал незнакомец, - а потом уже скажи, пойдешь ли ты за мной или нет. Я еще вчера тебе сказал, что я бродяга. Кроме того, у меня еще и паспорта нет. Когда-то я был гимназистом, а теперь я пьяница. Характер у меня такой, что с людьми я жить не могу. Вот почему я всю жизнь брожу без цели, без пользы. Жизнь моя не всякому понравится. Часто, очень часто я голодаю, а осенью провожу ночи под открытым небом. В душе я великий артист. Я так много понимаю и чувствую, что самому себе иногда удивляюсь. Но это все в душе у меня. На самом же деле я никуда не гожусь, и цена мне грош. Вот почему я сделался не артистом, а фокусником и клоуном. Зимою я работаю в цирках и балаганах и все, что получаю, пропиваю до последней копейки... Летом я брожу... Теперь подумай, что ждет тебя, если ты пойдешь со мною. Что могу я, балаганный клоун, тебе дать?

   - Мне ничего не надо! - живо воскликнул Рыжик и добавил, скорчив жалостную мину: - Дяденька, добрый, хороший, возьми меня!.. Я тоже хочу клоуном быть.

   - Довольно клянчить! - остановил Саньку фокусник. - Я вижу, что ты рожден быть бродягой, а потому я беру тебя. Но только помни: ежели ты хоть раз мне скажешь: "Дяденька, домой хочу!" или реветь станешь - только ты меня и видел. Как щенка, брошу я тебя на дороге. Затем надо тебе с Мойпесом расстаться. Он нам не нужен. Мы не на охоту вышли...

   - Он не уйдет... - сказал Рыжик, и голос у него дрогнул.

   - А мы вот что сделаем: выйдем на большую дорогу, привяжем его к дереву - у меня ремешок есть, - а сами и уйдем. Пока он ремешок перекусит, мы уже будем далеко. Он поищет-поищет нас, а потом домой убежит... Там ему лучше будет. Согласен?

   - Ладно, - тихо ответил Рыжик.

   - В таком случае, мы пошли... Ах да, забыл сказать: меня дяденькой ты не зови, терпеть не могу. Меня зовут Иван Раздольев, а клоуны да акробаты прозвали меня за мой маленький рост и легкость в весе Полфунта. Можешь и ты меня, если хочешь, так называть.

  

  

   Полфунта первый встал, а за ним уже Рыжик и Мойпес. Выйдя на дорогу, Полфунта достал из кармана длинный кожаный ремешок и передал его Рыжику.

   - Вот к этому дереву привяжи его, - сказал фокусник Саньке, подойдя к одному из тополей, росших по обеим сторонам дороги.

   Рыжик дрожащими руками обвязал ремешком шею Мойпеса, а затем другой конец ремня прикрепил к толстой нижней ветке тополя. Мойпес все время доверчиво смотрел на своего хозяина и тихо вилял хвостом. Когда Рыжик, привязав собаку, поднял голову, Полфунта увидал слезы на его глазах.

   - Э, брат, ты плачешь!.. Так я один пойду, - полушутя, полусерьезно заметил фокусник.

   - Ишь ты, чай, жалко мне его!.. - насильно улыбаясь, сказал Рыжик, и крупная слеза, точно хрустальный шарик, упала с ресниц и покатилась по щеке.

   - А мне вот ремешка жалко: десять лет служил мне... Ну, пойдем, нечего тут стоять.

   Путники поспешно ушли.

   Рыжик долго не оглядывался. Ему было и грустно и больно. Больше всего жалел он Мойпеса.

   Когда было пройдено порядочное расстояние, Рыжик не вытерпел и оглянулся. Ни поля, ни дороги, ни Мойпеса мальчик уже не видал. Только вдали зеленым треугольником выступал сосновый бор. Лохматые вершины деревьев, качаемые ветром, кланялись, и Рыжику казалось, что лес шлет ему прощальный привет.

  

  

  

   На седьмой день Полфунта и Рыжик подошли к Киеву.

   Путешественники имели бодрый, здоровый вид. Бродячая жизнь понравилась Саньке, и он чувствовал себя прекрасно. Все время стояла чудная погода, и путники отлично проводили дни и ночи под открытым небом. Во время пути Рыжик не переставал восхищаться всем, что только не попадалось ему на глаза. К Раздольеву он привязался всем пылом детской души и не отходил от него ни на шаг. Полфунта оказался очень знающим человеком. На все вопросы Рыжика он отвечал так интересно и понятно, что мальчик готов был его слушать без конца. Полфунта держал себя по отношению к Саньке как добрый товарищ и делил с ним поровну каждый кусок. Если он замечал, что Рыжик задумался или грустит, он тотчас начинал шутить и выкидывать такие штуки, что мальчик покатывался со смеху и мгновенно забывал о своем горе.

   Несомненно, что этот странный и никому не ведомый человек искренне привязался к Рыжику и сердечно полюбил его.

   - Из тебя, брат, человек выйдет, - сказал он ему как-то раз, - ты мальчик способный... До балагана я тебя не допущу, а определю в такое место, что потом спасибо скажешь. Дай только до Одессы добраться. Жаль вот, что у тебя метрики нет... Ну, да мы вытребуем и это.

   Рыжик на все был согласен. Слушая Полфунта, он млел от восторга и заранее строил в уме грандиозные планы.

   И вот наконец они дошли до Киева. Благодаря тому, что они пришли в город вечером, древний Киев произвел не особенно сильное впечатление на Рыжика. Помимо этого, Полфунта почему-то избегал главных улиц, а ходил все какими-то закоулками да проулками. К девяти часам они пришли на вокзал. Вот здесь Рыжик насмотрелся диковин! Прежде всего его поразила громадная зала третьего класса, наполненная народом. Кого-кого только не было! И старики, и женщины, и солдаты, и дети, и купцы - все смешалось в одну шумливую, беспокойную толпу, на скамьях, на широких подоконниках - всюду, где только возможно было, лежали сундуки, мешки, узлы и чемоданы. Люди беспокойно сновали взад и вперед, о чем-то кричали, с кем-то переругивались; грудные дети оглашали громадную залу резкими криками.

   Санька, попав в эту кашу, до того растерялся, что в первую минуту потерял даже способность соображать. В глазах у него зарябило, и голова закружилась.

   - Что здесь? - спросил он у Полфунта, который взял его за руку.

   - Здесь вокзал.

   - Что это значит?

   - А это значит, что отсюда народ уезжает по железной дороге, куда ему нужно. Вот мы, например, уедем в Одессу.

   - А где дорога?

   - Дорога вот там, за дверью, у которой швейцар стоит.

   Полфунта подвел Рыжика к окну, усадил его и сказал:

   - Вот здесь сиди и не трогайся с места! Смотри в окно и молчи...

   - А ты? - обеспокоился Санька.

   - А я пойду с кондукторами поговорю. Мы зайцами поедем, - добавил он шепотом.

   - Как это - зайцами? - воскликнул Рыжик.

   - Тсс!.. Экий ты какой! Молчи, потом все узнаешь.

   - Ай-ай! Глянь-кось, что летит! - вдруг закричал Рыжик, увидавший в окно промчавшийся мимо паровоз.

   - Вот это и есть машина, которая нас повезет.

   - А как она летит?

   - Паром.

   - А лошадь где?

   - Ах, боже мой!.. Ну ладно, потом я тебе все объясню, а пока сиди и не уходи отсюда, - сказал Полфунта и мгновенно исчез в толпе.

   Санька уперся носом в стекло и во все глаза глядел на то, что делалось на полотне дороги. Там, по мнению Саньки, происходило нечто невероятное. Громадные фонари, как солнце, ярко освещали всю платформу и полотно дороги. Рельсы, сверкая сталью, длинными змеями уходили вдаль, то переплетаясь, то расходясь. Где-то вдали мерцали в ночном воздухе синие и красные огоньки. По платформе бегали люди в белых фартуках, с бляхами на груди, какие-то господа в фуражках с красными донышками и разный другой люд. Но не это занимало Рыжика. Его вниманием всецело овладел подходивший к платформе поезд. Два чудовищных глаза у паровоза и длинные движущиеся дома, наполненные пассажирами, до того его поразили, что он рот разинул от изумления и даже немного струсил.

   - Ну что, как ты тут? - услыхал Рыжик голос Полфунта.

   - Ай, что там делается! - воскликнул мальчик. - Ты посмотри, народу-то сколько!.. Куда это они бегут?

   - Выходят из вагонов. Приехали, ну и выходят. Не ночевать же им.

   - И мы так поедем?

   - Поедем.

   - Когда?

   - Через полчаса. Только слушай: я тебя (тут Полфунта понизил голос до шепота) положу под скамейку. Ты лежи смирно и не шевелись. Я буду около. А как приедем, я тебе скажу, и ты вылезешь. Понял?

   - Понял. Только бы поскорей.

   - Успеешь, еще надоест тебе.

   - А долго ехать мы будем?

   - Долго, говорю - надоест.

   В это время раздался звонок, и толпа, точно обезумев, ринулась к выходу. Поднялась невообразимая давка. Рыжику и Полфунту удалось первыми проскользнуть на платформу. Первыми они попали и в вагон.

   - Скорее лезь! - прошептал Полфунта Рыжику и сам помог ему.

   Санька мгновенно исполнил приказание. Затаив дыхание, он улегся комочком и закрыл даже глаза.

   - Лежишь? - нагнулся к нему Полфунта.

   - Лежу, - прошептал Санька.

   - Ну и лежи знай! Я скажу тебе, когда вылезать. Кушать не хочешь?

   - Хочу, - живо ответил мальчик, обладавший волчьим аппетитом.

   - Хорошо! Погоди немного: пусть народ войдет; я побегу за булкой...

   - Ты с кем это там? - вдруг раздался над головой Полфунта чей-то хриплый бас.

   Он вздрогнул и поднял голову. Перед ним с чемоданом в руке стоял толстый купчина, с лопатообразной светлой бородой и хитрыми, но добродушными глазами.

   - Двуногого зайца везешь, а? - усмехнулся купец.

   - Братишка мой... Платить нечем, я его и того... - начал было Полфунта, но купец перебил его:

   - Дорога не моя: вези сколько хочешь... Только гляди, чтобы воришкой зайчик не оказался.

   - Что вы, что вы!.. Ведь я тут буду...

   - А у тебя билет есть?

   - У меня... Скажу правду, и у меня нет. Было у меня два рубля - кондуктору отдал... Уж вы пожалуйста!

   - Да чего ради просишь! Сказывал я, что не моя дорога.

   Вагон наполнился народом. Перед глазами Рыжика замелькали ноги. Под скамейкой сделалось темно.

   Раздался второй звонок. Полфунта вспомнил, что обещал Рыжику булку, и стремглав бросился вон из вагона. Толкая встречных, он побежал к буфету третьего класса. Там он схватил булку и бросил буфетчику двугривенный.

   - Скорее, пожалуйста, сдачи, а не то я опоздаю, - дрожа от нетерпения, проговорил Полфунта, обращаясь к буфетчику.

   Тот, не торопясь, внимательно осмотрел монету, бросил взгляд на покупателя и сквозь зубы процедил:

   - Все едино опоздал.

   С этими словами он подал клоуну сдачу.

   - Как - опоздал?! - не своим голосом воскликнул Полфунта и как сумасшедший бросился на платформу.

   Там, к ужасу его, поезда уже не было. Оказалось, что третий звонок он принял за второй, когда побежал в буфет.

   С фокусником чуть дурно не сделалось.

   - Что я наделал? Что теперь будет с мальчиком!.. - в отчаянии прошептал он и прислонился к холодной каменной стене вокзала.

  

  

  

  

  

  

   Рыжик лежал под скамейкой и долго прислушивался к монотонному стуку колес. Этот стук в конце концов убаюкал его. Привыкший ко всякого рода постелям, Санька и под скамейкой вагона уснул крепким, сладким сном.

   Ночью кондуктора закрыли окна, и в вагоне сделалось душно и жарко. Пассажиры, кто лежа, кто сидя, боролись с дремотой, настойчиво овладевавшей ими. Лучше и покойнее всех спал бородатый купец, с которым разговаривал Полфунта. Он лежал на скамье лицом вверх и храпел на весь вагон.

   Толстые стеариновые свечи трепетно горели в двух висевших над дверьми фонарях. Освещение было слабое, и в вагоне царил полумрак. Движение, хлопанье дверьми и разговоры давно уже прекратились, и все вокруг успокоилось, умолкло и притихло. Только сам поезд, не боясь темной ночи, с грохотом и свистом мчался вперед и, точно звезды, разбрасывал по сторонам красные, быстро гаснущие искры...

   Рыжик спал и видел какой-то чрезвычайно интересный сон, как вдруг он почувствовал, что его кто-то тянет за ноги. Рыжик проснулся. Забыв, где он находится, он хотел было вскочить на ноги, но при первой же попытке так ударился головой о скамейку, что окончательно потерял соображение.

   Вытаскивал Рыжика из-под скамейки младший кондуктор, сухопарый мужчина высокого роста, с черными тонкими усами, опущенными вниз, как у китайца. Помощник действовал по приказанию обер-кондуктора, стоявшего тут же, рядом с контролером. Случилось так, что контролер, проверяя билеты, нечаянно уронил щипцы возле скамейки, под которой лежал Рыжик. Контролер нагнулся и увидел ноги мальчика.

   - Это что такое? - строго спросил контролер у обера.

   - Что-с?

   - А вот то-с!.. Ноги чьи?.. А ну-ка, опусти фонарь! - строго обратился контролер к младшему кондуктору.

   Помощник немедленно исполнил приказание. Ручной фонарик, поставленный на пол, бросил яркую полосу света и осветил грязные босые ноги Рыжика, торчавшие из-под скамейки.

   - Тащи его! - коротко скомандовал контролер.

   Младший кондуктор стал вытаскивать Саньку.

   - Ишь, брыкается! - проворчал кондуктор. - Шалишь, брат, у меня живо вылезешь...

   Саньку вытащили и поставили посередине вагона.

   - Ты кто такой? - строгим голосом спросил у Рыжика обер-кондуктор и навел на него фонарь.

   Яркий, сильный свет ударил мальчику в лицо, и он невольно закрыл глаза.

   Обер-кондуктор отлично знал, откуда взялся Рыжик, потому что он от Полфунта недаром получил два рубля. Но об этом не должен знать контролер. И вот, чтобы снять с себя всякое подозрение, обер напустил на себя необыкновенную строгость.

   - Этакий клоп, а уже зайцем разъезжает! - воскликнул обер и опустил фонарь.

   - Откуда ты взялся? - спросил, в свою очередь, контролер.

   Рыжик упорно молчал. Он не мог говорить: страх сковал его, и он стоял перед кондукторами в каком-то оцепенении. Мысли его спутались, и он не мог даже ясно понять, что, собственно, с ним случилось. Обстановка, в которой он очутился, пуще всего пугала его. Этот качающийся, плохо освещенный вагон, эти спящие пассажиры, усатые кондуктора и, главное, отсутствие Полфунта совершенно ошеломили и уничтожили Рыжика. Горе мальчика было так велико, что он не только говорить, но даже плакать не был в состоянии.

   - Его спустить надо... - не получив от Рыжика ответа, сказал контролер.

   - На полустанке прикажете? - спросил обер.

   - Конечно! Не в Одессу же везти его без билета! Пусть погуляет по степи...

   Контролер повернулся к выходу. За ним последовал обер-кондуктор.

   - Ты его на первой остановке спустишь, - прежде чем уйти, сказал обер младшему кондуктору.

   - Слушаю-с! - ответил тот и взял Рыжика за плечо.

   Санька был ни жив ни мертв. Он плохо понял, о чем говорили кондуктора, но какое-то предчувствие подсказывало ему, что с ним сейчас сделают нечто ужасное.

   - А, зайца поймали! - вдруг пробасил проснувшийся купец. - А где же тот, в крылатке который?

   Рыжик бросил робкий взгляд на купца, на его лопатообразную бороду и низко опустил голову. Младший кондуктор крепко держал его за плечо, точно он боялся, чтобы Санька не убежал.

   Пассажиры, разбуженные поднятым кондукторами шумом, с любопытством стали следить за всем, что происходило в вагоне. Некоторые из них вставали со своих мест, подходили к Саньке и заговаривали с ним. Но Рыжик, перепуганный и растерянный, не проронил ни звука.

   - Откуда он взялся?.. Куда он едет? - спрашивали пассажиры друг у друга.

   - Он из Киева едет, - громко заговорил купец. - Тут был с ним один, в крылатке...

   - Где же он? - спросила какая-то женщина с ребенком на руках, сидевшая напротив купца.

   - А кто его знает!.. Втолкнул под скамейку мальца, а сам побежал... за булкой, сказывал; а, одначе, нет его... Мазурики они... - закончил купец таким тоном, будто он имел неопровержимое доказательство, что те, о ком шла речь, были мазурики.

   - Вот они какие!.. - протянула женщина и, глядя на Рыжика, укоризненно закачала головой.

   В это время поезд замедлил ход. Кондуктор потащил Рыжика к дверям.

   - Послушайте, куда вы мальчика тащите? Нельзя так ребенка вышвыривать! - запротестовал кто-то из пассажиров.

   - Вот уж ироды! Ночью мальчика выбрасывают... - послышался еще чей-то голос.

   Кондуктор на мгновение остановился, посмотрел в ту сторону, откуда раздавались голоса, а затем широко раскрыл дверь и вышел вместе с Рыжиком из вагона. Поезд с каждой секундой замедлял ход. Ночь была теплая, душная и темная. Чувствовалось приближение грозы. Рыжика залихорадило. Страх окончательно овладел мальчиком.

   Поезд между тем стал останавливаться. Раздался свисток, протяжный, унылый... Вагоны запрыгали, переходя с одних рельсов на другие. Мелькнули два-три зеленых огонька. Поезд остановился.

   - Ступай, - почти прошептал кондуктор, помогая Рыжику слезть с площадки.

   Санька ступил босой ногой на холодную железную лесенку площадки.

   - Сейчас поезд пойдет... Отходи в сторону, а то, гляди, под колеса попадешь, - сказал кондуктор, которому вдруг до боли стало жаль мальчика.

   Рыжик услыхал добрые, участливые нотки в голосе кондуктора и заплакал горько, жалобно...

   - Дяденька, я боюсь... Миленький... родненький!.. - залепетал сквозь рыдания Санька, судорожно обхватив обеими руками ноги кондуктора.

   В это время раздался свисток. Кондуктор заторопился:

   - Ничего я, голубчик, не могу сделать... Вон там видишь огонек? Туда и ступай... Там станция...

   - Дяденька, миленький, боюсь... - твердил свое Санька, обливая слезами сапоги кондуктора.

   - Ничего я не могу сделать... - с горечью прошептал кондуктор и насильно оторвал крепко вцепившегося в него мальчика. - Ступай на станцию, скоро гроза будет, - добавил он и стащил Рыжика вниз.

   Только он успел это сделать, как раздался оглушительный, резкий свисток, и поезд снова запрыгал по рельсам. Через минуту поезд был уже далеко.

   Рыжик остался один. Он стоял на песчаном откосе железной дороги и горько плакал. Ему было жаль самого себя. Вокруг было темно и тихо. Только стук умчавшегося поезда далеким, едва слышным отголоском долетал до слуха Саньки.

   Полустанок спал мирным, крепким сном. Начальник крохотной станции, он же телеграфист и кассир, проводив поезд, прошел в телеграфную комнату. Сторож, зная, что поездов больше не будет, отправился спать. На станции воцарилась тишина.

   Рыжик, брошенный на произвол судьбы, вдоволь наплакался, вытер подолом рубахи лицо и медленно направился к станции, куда манило его освещенное окно телеграфной комнаты. Мальчиком стало руководить чувство самосохранения. Безлюдная равнина, темная ночь и сознание полнейшей беспомощности ужасали Рыжика.

   Когда Санька взошел на деревянный помост платформы, на небе сверкнула молния. Синей огненной змейкой врезалась она в черные тучи и на мгновение озарила их ярким, ослепительным светом. Гром сухой, трескучей трелью рассыпался под сводом низко упавшего неба. Вслед за первой молнией вспыхнула другая, третья, четвертая... Небо рвалось на куски, а из расщелин грозовых туч вырывалось зловещее синее пламя. Озлобленное и грозное небо заговорило, и мощный голос его, разносимый ветром, оглушительными раскатами проносился над притихшей, испуганной землей.

   Рыжик окончательно струсил и бегом направился к станции. Молнии неоднократно озаряли маленький желтый домик вокзала. Подбежав к окну телеграфной комнаты, Рыжик на мгновение остановился. В комнате, освещенной большой лампой с синим колпаком, сидя перед аппаратом, дремал молодой человек. Рядом с окном Санька увидал дверь. Он подошел и толкнул ее плечом. Дверь бесшумно открылась, и Рыжик очутился в небольшой квадратной комнате. На одной из стен горела висячая лампа. Огонь в лампе был маленький и слабо освещал комнату. Однако Рыжик успел разглядеть длинную скамью, на которой спал какой-то человек. Другой конец скамьи был свободен. Санька тихо подошел к скамье и сел. Тут он разглядел спавшего. Это был старик с длинной седой бородой. Ноги старика были обуты в кожаные опорки. Возле него лежал небольшой, чем-то наполненный полосатый мешок. Рыжик сидел несколько минут без движения, боясь, что сейчас придет кто-нибудь и выгонит его вон. Но потом он немного освоился и решил прилечь. Он лег головой к ногам старика и уснул под шум дождя, который барабанной дробью стучал по крыше вокзала.

  

  

  

   Рыжик еще спал, когда гроза прошла и стало светать. На небе шла торопливая, лихорадочная работа. Ветер молча разрывал огромные тучи. Рыхлые серые клочья облаков, будто в панике, метались по необъятному куполу. Все светлее и светлее становилось небо. Голубые просветы постепенно расширялись, и к восходу солнца небо сделалось совершенно бирюзовым. На станции появились люди. Откуда-то пришел сторож, неуклюжий, здоровый и сутуловатый украинец. На нем были тяжелые сапоги, пропитанные дегтем. В руках он держал длинную метлу. Проходя мимо спавших старика и Рыжика, сторож остановился, бросил взгляд на Саньку, а затем, громко и сладко зевнув, отправился мести платформу. Потом явился какой-то высокий, худой человек в белом кителе и в форменной фуражке. Человек этот прошел в телеграфную комнату. Через минуту из телеграфной комнаты раздался звонок. Сторож, услыхав на платформе сигнал, бросил метлу, подошел к зданию вокзала и несколько раз дернул веревку колокола, висевшего над дверьми. Резкий, неровный звон разбудил старика. Он медленно поднялся, сел и стал потягиваться. Потом он, как вор, обшарил глазами комнату и остановился на Рыжике. Небольшие темные глаза его, притаившиеся под седыми нависшими бровями, как-то загадочно смотрели на мальчика. Санька, свернувшись калачиком, спал лицом к стене. Старик не спускал глаз с Рыжика до тех пор, пока из телеграфной не вышел дежурный - тот самый молодой человек, который ночью спал, сидя за аппаратом. Телеграфист вышел на платформу и стал прогуливаться взад и вперед. Несмотря на теплую погоду, молодой человек ежился, прятал руки в рукава и часто позевывал.

   Старик зорко следил через окно за тем, что происходило на платформе, и в то же время не упускал из виду и Рыжика. Широкоплечий, здоровый, он имел свежий, бодрый вид. Его старила одна только борода. Одет он был, как нищий: в рваную, заплатанную свитку и в грязную серую рубаху с раскрытым воротом. Убедившись, что на вокзале никого нет, старик подвинулся к Саньке и осторожно стал будить его, слегка дергая мальчика за плечи. При этом он полузакрыл глаза, и лицо его сделалось неподвижным, как у слепых.

   Санька проснулся и вскочил на ноги. События вчерашнего дня не успели еще изгладиться из памяти, и он проснулся, охваченный страхом и беспокойством. Как раз в ту минуту, когда Санька, разбуженный стариком, вскочил на ноги, мимо станции с грохотом и свистом промчался курьерский поезд. Рыжик глазом не успел моргнуть, как мимо окна с быстротой молнии промелькнуло что-то большое, черное и скрылось из виду. Спустя немного, когда станционный домик перестал вздрагивать и когда гуденье умчавшегося поезда стихло, Рыжик поднял голову и робко взглянул на старика. Тот стоял уже со своим полосатым мешком за плечами и с длинной толстой палкой в руке, готовый, по-видимому, уйти. Рыжик, как только взглянул на старика, так сейчас же решил, что дед слепой. Последнее обстоятельство почему-то успокоило мальчика, и когда старик протянул свободную руку и стал ощупывать его, как какой-нибудь неодушевленный предмет, Санька совершенно спокойно отнесся к этому, зная, что слепые люди всегда так делают.

   - Ты здешний? - тихим, дрожащим голосом спросил старик, проводя рукой по голове и плечам мальчика.

   - Нет, я не здешний, - жалобным тоном ответил Рыжик.

   - Откуда же ты, касатик?

   - Не знаю, - совсем уже плаксиво пробормотал Санька, и на ресницах у него сверкнули слезы.

   При последнем ответе мальчика в полузакрытых глазах старика неожиданно блеснул беспокойный, но радостный огонек.

   - Ох, грехи наши тяжкие! - вздохнул дед, а затем добавил: - А что, касатик, не можешь ли ты меня вывести отсюда?.. Я слепой и ничего не вижу... Тут двери есть... Вчера, спасибо сторожу, пустил меня переночевать... Проводи, касатик, а?..

   Старик положил руку на плечо Рыжика и почти насильно повернул его к выходу. Санька молча повиновался.

   - Здесь, дедушка, ступеньки, - счел он нужным предупредить старика, когда они стали выходить из вокзала.

   - Спасибо, спасибо тебе, касатик! - кряхтя, промолвил дед, ощупывая посохом дорогу. - Ох, нехорошо, деточка, быть слепым... Ничего не видишь, ничего не знаешь... Всегда темнота перед тобою лежит... Что сейчас - день аль ночь?.. Не знаю...

   - Утро сейчас, дедушка, - подхватил Санька.

   Старик остановился, снял шапку и перекрестился. Он тихо шептал молитву и низко кланялся. Рыжик стоял подле и обводил тоскливым взором незнакомую местность. Позади остались желтый домик станции с красной железной крышей, рельсы, полотно дороги и золотые отблески восходящего солнца. Впереди же широко и свободно разметалась обнаженная степь.

   Никогда еще Рыжик не видал такого простора, такой шири.

   Нарядное голубое небо, убранное по краям серебристо-светлыми тучками, висело над необъятной покойной и безлюдной равниной. Ветер чуть слышно пробегал, обдавая теплым дыханием задумавшегося Саньку. Он думал о вчерашнем дне, о Полфунте, о Мойпесе... Двухнедельное путешествие с Полфунтом оказало сильное влияние на впечатлительного мальчика. Он за это время сделался серьезнее и словно старше. Благодаря фокуснику Рыжик узнал об очень многом из жизни людей, стран и городов. Всезнающий и опытный Полфунта посвятил своего маленького спутника во все тайны бродяжнической жизни. Рыжик живо воспринимал все, о чем рассказывал Полфунта, и наивные, заманчивые грезы наполняли его восторженно настроенное воображение. Еще вчера только, подходя к Киеву, Санька вслух мечтал о том, как они с Полфунтом обойдут всю землю, как они будут в цирках представлять, как они много-много денег заработают и как он, Санька Рыжик, богачом вернется к себе на Голодаевку и удивит всех своим роскошным костюмом. Дуне он полный кошелек с деньгами подарит, а Мойпесу принесет золотой ошейник... Полфунта с улыбкой на губах слушал детский лепет мальчика и одобрительно покачивал головой. И вдруг все эти мечты неожиданно разлетелись в прах, и даже сам Полфунта исчез неизвестно куда.

   Рыжик знал, что машина далеко увезла его за ночь и что встретиться теперь с Полфунтом невозможно. Рыжик понимал и чувствовал, что он всеми покинут, что он оставлен на произвол судьбы, и это главным образом угнетало, мучило и доводило мальчика до отчаяния. Как бездомный, выброшенный на улицу щенок пристает ко всякому прохожему, так и Санька готов был пойти за кем угодно, чтобы только не быть одному. Вот почему он так охотно последовал за незнакомым слепым дедушкой.

   - Ох-хо, грехи тяжкие!.. - прошептал старик, надел шапку и снова положил руку на плечо Саньки.

   Рыжик, выведенный из задумчивости, вздрогнул от неожиданности и взглянул на дедушку. Лицо старика, обрамленное седой окладистой бородой, было покойно, неподвижно, а полузакрытые глаза под густыми бровями выражали безжизненность и равнодушие ко всему окружающему.

   - А что, касатик, глазки у тебя хорошие? - обратился старик к Рыжику.

   - Хорошие.

   - Ну и скажи спасибо, что хорошие... Не дай бог быть слепым... А что, касатик, не видишь ли тут местечка такого, где бы нам присесть можно было да закусить?

   - Вижу такое место, - быстро ответил Санька, у которого при слове "закусить" явился волчий аппетит. - Вон там, за кустами, где камни лежат, хорошо сидеть будет...

   - Ох, не вижу... Веди меня, касатик! - перебил Рыжика старик.

   Мальчик охотно исполнил просьбу, и спустя немного они оба сидели на пропитанной не то дождем, не то росой траве. Широко разросшиеся, светло-зеленые, омытые грозой кусты скрывали их из виду. Рыжик недаром пространствовал две недели с Полуфунтом. Он умел уже выбирать укромные местечки и с чисто бродяжническим комфортом устраиваться на лоне природы.

   - Вот сюда, дедушка, садись! - заботливо говорил он, помогая старику сесть. - Здесь тебе хорошо на травке будет, а мешок на камень положим.

   - Спасибо, касатик, спасибо, - кряхтел старик, усаживаясь.

   Потом дед ощупью развязал мешок, достал два больших ломтя белого хлеба, несколько огурцов, соли и складной ножик. Они принялись за еду. Старик ел не спеша, Рыжик, наоборот, ел с жадно