Коллонтай Александра Михайловна - Василиса Малыгина

я себя настраивала... А как смерть в глаза глянула - поняла, что нет дороже его на свете!.. Как я могу теперь без него жить остаться? Ведь это я его сгубила...

   И сейчас сидит Вася у постели Владимира, рукой кудрявую голову свою подперла. И думает она о том, что, если бы Володя умер, и она бы жить не осталась... Революция? Партия?.. Но ведь партии нужны люди такие, чтобы на совести преступления не было. А у Васи навсегда бы это осталось: Сгубила Владимира! Было бы из-за чего! Из-за бабьей ревности!.. Кабы Володя в самом деле с негодяем вроде Савельева шахермахерства покрывал и, значит, против народных интересов шел, еще было бы Васе прощенье. А то из-за другой бабы на смерть друга послать.

   И какого друга!.. Думала: не любит! Как же не любит, когда вон на что пошел, на смерть себя обрек. Значит, и ему, Володе, не мила жизнь без нее, без Васи? Хоть и боль великая на сердце у Васи, а от этого сознанья плакать хочется. Не горько, а сладко-покаяние...

   Глядит Вася на мужа любимого, а сама нежно так шепчет: "Простишь ли меня, ненаглядный? Забудешь ли зло мое, драгоценный ты мой?"

   Пошевелился Владимир. Беспокойно голову ворочает.

   - Пить... Пить...

   - Сейчас, родной, сейчас, мой желанный. Подымает Вася осторожно голову Володи с подушки, как сестра учила, питье дает.

   Напился Владимир. Глаза открыл. На Васю глядит. Глядит, а точно не видит.;. - Лучше тебе, Володечка? - заботливо нагибается к нему Вася.

   Володя не отвечает. То откроет, то закроет глаза.

   - Иван Иванович здесь? - слабым голосом.

   - Нет, он уехал. Он тебе нужен? Кивает.

   - Вызовите его... По телефону.

   - Но тебе доктор не позволил делами заниматься... На лице Владимира нетерпение и страдание.

   - Не терзай же меня хоть сейчас... Вызови. -И глаза закрыл.

   Сжалось сердце у Васи. Зачем так сказал: "Не терзай хоть сейчас?" Значит, не прощает ей, что до муки смертной довела?

   Вызвала Вася Ивана Ивановича.

   Как пришел, Владимир Васю попросил уйти. Один хочет быть с Иваном Ивановичем.

   Вышла Вася в сад.

   Куст пунцовых роз доцветает. Пышно красуются георгины... Солнце жаркое, печет руки, плечи, голову... Не ласкает, как весной, обжигает. Сад разросся буйно, переплелись кусты жимолости с сиренью, завились плющом. А небо от жары не голубое, а будто расплавленное серебро.

   Ходит Вася по горячим дорожкам.

   Нет, не простит ее Владимир! Не забудет! Если бы на зов его пришла в то утро - ничего бы не было. Потеряла она его теперь, навсегда потеряла! Не как мужа-любовника, а как друга-товарища. Не поверит больше Володя Васе. Не сочтет ее "своей опорой"...

   Прислонилась Вася к той самой белой акации, что так пышно весною белыми гроздьями цвела. Глаза закрыла.

   Зачем не она отравилась? Зачем она еще жива?..

   - Василиса Дементьевна! Вас Владимир Иванович зовет. - Это Иван Иванович кличет. Сам на автомобиле уезжает.

   Куда? Может быть, с поручением к сударушке? Но Васе теперь все равно.

   Того, что было, - не вернешь.

   Жарко, томительно печет летнее солнце, Спущены; шторы. Владимир дремлет. Вася возле изголовья Володиного на коленях стоит, мух отгоняет.

   Пусть спит Володя. Пусть отдыхает. Намучился.

   В доме только Вася да Володя. Мария Семеновна за покупками ушла. Вася-рассыльный - в разгоне.

   Васе приятно, что она одна с Володей. Будто сейчас он весь принадлежит ей, ей одной... Такой беспомощный и слабый.

   Если бы только понял! Если бы в сердце ее заглянул... Увидел бы, как горячее Васино сердце любит его. Как истомилось оно, нахолодалось, ласки Володиной просит... Почему Володя с ней всегда так молчалив, угрюм? Никогда в глаза не посмотрит... Не так подушку поправишь, раздраженно так скажет: "Тоже сестра милосердия! Подушки поправить не умеет!"

   Конечно, с больного что спросишь? А все-таки... Почему это так? Неужели не простит? Никогда? И останутся они жить вместе, а будет вот как сейчас: на сердце холодно, одиноко, жутко?

   Глядит Вася на Владимира. Знакомое, милое лицо. И ресницы - точно лучи. Их-то Вася полюбила первыми... А он Васину косу. Косы-то и нет!..

   Как в сказке: косой приворожила косу срезали -любимый-то и ушел... А как любились-то! Тогда, в семнадцатом году... И потом, когда белые наступали... В ту ночь, когда вместе шли заговорщиков арестовывать...

   - Убьют меня, Вася, смотри - дела ни на час не отпускай. Плакать потом будешь.

   - И ты тоже, Володя. Обещаем друг другу. - За руки взялись, в глаза поглядели и скорее за дело... А ночь-то была морозная... Звезды рассыпались по небу... И по снегу хрустели шаги отряда, с которым шли Вася и Владимир...

   Вспоминает Вася, а сердце будто от луча прошлого жаркого счастья тает и тает... Не плакала Вася, как горе стряслось, не жаловалась. Терпела. Себя забывала. А сейчас текут слезы по щекам, да не злые, не горькие, а сладко-грустные. Плачет Вася о прошлом счастье, о том, что ушло и чего не вернешь... Ничем! Никогда!..

   - Вася, а Вася?.. О чем ты?

   Володя голову с подушки приподнял, на Васю глядит, а глаза не чужие, невидящие, холодные, а свои, родные, Володины глаза, ласковые, жалеющие, хоть и печальные.

   - О чем, Васюк? О чем, мой бедный, плачешь? - И ласково так руку на Васину кудрявую голову положил.

   - Володя, любимый! Драгоценный мой, простишь ли меня? Простишь ли?

   - Глупенькая ты, Вася... Что мне-то прощать?.. Не плачь так. Давай поговорим. Сядь сюда, ко мне поближе. Вот так. Живем в молчанку, обоим только тяжелее.

   - Только тебе нельзя волноваться... Я боюсь, милый. Лучше другой раз.

   - Нет, другой раз не скажется... Дай душу облегчить. Замучился я, Вася. Потому и из жизни уйти хотел... И сейчас, хоть жить охота, а выхода не вижу...

   - Поищем вместе, Володя! Не чужая же я тебе стала.

   - Ты все знаешь, Вася?

   - Знаю, - кивает головою.

   - Теперь поняла мою тоску? Мою муку?.. А ты меня все глупостями попрекала... Савельевым изводила.

   - Знаю, Володя.

   - И в другом ты ошиблась: ты думала, что там любовь?.. Да? Нет, Вася. Любить я люблю только тебя, моего ангела-хранителя, друга моего верного... А там, Вася, другое, совсем другое... Хочешь, назови "увлечением", чем хочешь, только то не любовь... А ты меня ревновала, подозревала, за мной шпионила...

   - Никогда, Володя, никогда!

   - Ну, как же "никогда"? А помнишь историю с материей? Помнишь, как допытывалась: почему от тебя духами пахнет? Или: где живет Савельев? Покажи да покажи!

   - Я Не шпионила, Володя... Это неверно. Меня догадки мучили... Я их гнала, Володя. Я не хотела тебя подозревать. Я не хотела в тебе разувериться.

   - Пускай догадки. А все-таки ты ревновала. Прямо не говорила, а мучила меня... Терзала... Да что там говорить! Оба - виноваты. Молчание. Оба думают.

   - Володя, неужели такая и будет наша жизнь теперь? - с тоскою спрашивает Вася.

   - Не знаю, Вася... Я сам сбился. Не знаю, что и делать.

   И опять оба молчат. Много на душе у обоих, а друг до друга добраться не могут. Стенка выросла.

   - Может, Володя, тебе в самом деле с ней, с той, лучше будет? - осторожно спрашивает Вася и сама удивляется, что не больно ей так спрашивать.

   - Вася! Вася! Не веришь ты мне, вижу я!.. Неужели даже то, что я на смерть шел, когда понял, что тебя теряю, и это тебе не показатель, кого я люблю? - Упрек не только в голосе, упрек в глазах...

   Задрожало сердце радостью, счастьем озарились карие Васины очи...

   - Володя! Муж мой желанный!

   На грудь к нему припала, руками шею обвила, губы Володины ищет.

   - Нет, не надо так, Вася! Успокойся, Васюк!.. Видишь, сил моих нет... И целоваться-то еще не могу...

   Улыбается Владимир, Васину голову гладит, а в глазах опять печаль...

   Нет, не пробить стенки, что выросла между ними. Не найти тропы, что вела бы к сердцу другого через колючий терновник отчуждения...,

   Владимир первый день на работе, в правление уехал. А Вася и рада свободе. Спешит с утра в партком, а там и на рогожную. Лиза помощи просит, готовить надо совещание союзное.

   Спешит Вася в партком, а сама улыбается. Будто из клетки выпустили. Всем-то Вася рада, кажется, точно невесть сколько времени товарищей не видала. И ей рады, соскучились. Васю товарищи всегда любят. Деловитая. Не склочница. На горе отзывчивая. Пришла в партком, и сразу Васю в дело запрягли, тезисы намечать, с докладчиками материалы подготовить...

   Смотрит Вася на часы: батюшки" восьмой час! имир-то небойсь заждался. Все ли без нее ему подали к обеду, как доктор приказал? Вася об этом и забыла. Идут с Лизой, разговаривают о московских новостях, что товарищ из центра привез. Многое в партии теперь непонятное делается. Лиза, та "с линией не согласна. Она с ребятами с завода держится. На партконференцию своих кандидатов выдвигают, опять борьба с предгубкомом будет. Завидует ей Вася; как сюда приехала, ни в чем участия настоящего не принимает. Точно не партийная, а "сочувствующая".

   - Все оттого, что женою директора заделалась. Жила бы сама по себе, живо бы опять на дело встала.

   Вася вздыхает. И без Лизы знает. Но сейчас об этом и думать нечего. Пусть Владимир раньше как следует оправится, а там она и уедет к себе в губернию.

   - Не уедешь ты! Больно ты крепко к своему Владимиру Ивановичу привязалась. Женою заделалась, - досадует Лиза.

   Вася молчит. Что скажешь? Права Лиза. Но после того, что Васе пережить пришлось, она уже не жалуется. Лишь бы Володя жив был лишь бы он-то не страдал.

   Пришла Вася домой. А Володи-то и нет.

   - Где же Владимир Иванович? Не вернулся еще?

   - Как же, возвращался. С трех часов дома был, вас к обеду ждал... Ждал, ждал. Не пришли вы. С Иваном Ивановичем пообедал. А недавно на автомобиле вместе уехали, - осведомляет Мария Семеновна.

   - Да, вот вам на столе записка есть. Хватает Вася записку.

   "Милая Вася, мы уговорились, что теперь между нами будет одна только правда и что ты меня всегда поймешь. Мне необходимо сегодня быть "там". Потом я тебе объясню почему, и ты поймешь, что так надо. По уговору прошу тебя не огорчаться. Твой Володя".

   Прочла Вася. Руки опустила.

   Опять? Значит, ничего не кончено? Да почему же она думала, что кончено? Разве Володя это сказал? Разве она не знала, что Иван Иванович маячит туда-сюда, между Володей и "той", связью служит? Володя честно исполняет то чего она от него просила: "правду, только одну правду". Почему же Васе так больно? Почему же подымается снова эта горечь обиды, почему на Володю злоба шевелится, точно он опять ее обманул?

   Мария Семеновна, накрывая на стол, неодобрительно поглядывает на Васю.

   - Кушать-то будете? - спрашивает она. - Или опять канитель заведете: один не ест, другой не ест, хоть не готовь!.. А там опять ссоры да слезы, пока друг друга не уморите! Как хотите, Василиса Дементьевна, сердитесь на меня или не сердитесь, а я вам правду выложу: не жена вы Владимиру Ивановичу!.. Теперь будете над письмом его убиваться да слезы лить, что к полюбовнице уехал... А я скажу - поделом вам!.. Человек, можно сказать, со смертного одра встал, из-за вас же и отраву принял, а вы, чуть он за дверь, и сама закатилась... Кабы служба - дело другое. Служба своего требует. А то, небойсь, по вашим митингам шатались... Дур баб наших просвещали! Раньше, чем других учить, у себя бы в доме порядки завели, а то и служить-то у вас одна срамота... Не дом, а чистый вертеп!

   И, с сердцем хлопнув дверью, исчезает Мария Семеновна в кухне. Но через несколько минут возвращается уже более благожелательная, с горячей яичницей и стаканом какао.

   - Покушайте, Василиса Дементьевна, а думы-то свои оставьте... Всего не передумаете!..

   Садится Мария Семеновна рядом с Васей за стол и начинает вспоминать, как такое же дело приключилось в доме покойной генеральши Гололобовой, только все из-за "губернатки", из-за "франгдузеньки" вышло. А потом генерал и генеральша помирились. И отлично до самой смерти генеральши жили. И очень даже счастливы были!..

   Вася одним ухом слушает, но Марию Семеновну не прерывает. За время болезни Владимира Вася и Мария Семеновна сдружились. Жалеет Васю Мария Семеновна, а Вася в Марии Семеновне "своего" человека чувствует, устает она от спецов-докторов, от членов правления. Буржуи все. Но зато теперь Васе приходится выслушивать нескончаемые повествования Марии Семеновны о том, как жили "миллионеры" Покатиловы и что любила "покойница генеральша*... Васе это скучно, но ей жаль обидеть Марию Семеновну. Добрая душа она, хоть с первого знакомства и кажется угрюмой.

   -Сейчас рассказы Марии Семеновны особенно раздражают Васю. Ей хочется остаться одной. Хочется еще раз все обдумать. Что-то себе уяснить. Что-то до конца разобрать.

   - Спасибо, Мария Семеновна, за хлеб-соль. Пойду еще бумаги свои разберу.

   - Только всего и покушали? Знала бы, не готовила бы... Уморите вы себя, Василиса Дементьевна, этаким манером! И совсем это нестоящее!.. Потому, если уж правду сказать, грош цена полюбовнице Владимира Ивановича! Мизинца вашего не стоит.

   То же и Лиза сказала.

   - Почему вы так думаете, Мария Семеновна? Говорят, она собою очень хороша.

   - Чего там хороша! Напудрена да намазана, что твой клоун! А на уме у ней одни тряпки да чтобы с мужчин больше вытянуть.

   - Вы ее знаете? Видели?

   - Как не знать? До вас сколько раз тут ночевала... Фуфыристая такая! Капризная. Воды-то ей на ночь разогрей... То подай, это подай... В барыню играет, говорит, что к господской жизни с малолетства приучена... Да врет все. Не похоже на это! Настоящие-то господа вежливые были. Прислуге всегда спасибо скажут да пожалуйста, а эта фуфыра только знай командует: "Подайте! Сделайте!.. Уберите!"

   - Как ее зовут?

   - Как зовут? Нина Константиновна. А фамилия у ней мудреная, я и не запомню... Да ее все так Нина Константиновна по городу величают.

   - Хотела бы я на нее раз взглянуть, - раздумчиво говорит Вася, вертя письмо Володи в руках.

   - Чего проще! Она каждый день, как музыка, в городском саду гуляет. Пойдемте завтра Поглядите на эту кралю! Таких, как она, прежде в Москве по ночам на улицах много шлялось...

   - На музыке бывает, говорите вы? Что же, пойдемте, Мария Семеновна. Как погляжу на нее, может, и легче станет.

   Мария Семеновна с сомнением головою качает. Но Васю не отговаривает. Ей самой любопытно: как это соперницы друг на дружку глядеть будут?

   Ходит Вася по темной квартире. Света зажигать не хочет. В темноте легче.

   Нет Васе покою. Утром все казалось хорошо. Володя здоров, на работу встал. И сама Вася за дело взялась. Скоро в губернию к себе уедет. Не заделается же она, в самом деле, "директоршей"!.. С тех пор как с Владимиром о "правде" договорилась, легче Васе было на душе. А сейчас - опять грызет... Не то что ревность мучит, не смеет змейка головы поднять, Владимир против уговора не погрешил. Как другу Васе правду сказал. А все-таки нехорошо у Васи на сердце.

   Себя самое Вася упрекает: чего же ей еще надо? Не думала же она, что Владимир теперь весь, целиком к ней вернулся, ту совсем из сердца выбросил?.. Вот то-то и горе, что Вася так думала Надеялась. Желала.

   А выходит: чего-чего ни натерпелись и к тому же вернулись. Опять Владимир вечера с той проводит, а Вася одна по темной квартире маячит" Не жалеет ее Володя. Не щадит. Кого же тогда любит? Не понять. Ее ли, Васю, друга-товарища? Или ту, свою красавицу? Говорит, что любит Васю, а на деле другое получается. От этих дум-сомнений еще нуднее. Знала бы - разлюбил, мол, ушла бы. А теперь как уйдешь? А вдруг опять ошибешься? А вдруг снова руки на себя наложит? Да и не уйти Васе теперь от Владимира. Как теперь с такой мукой на сердце вдали от него жить? Вблизи все легче будто...

   Любит она Владимира, хоть ты что! Не любила бы, разве так бы мучилась? Страдала? За него болела?

   Любит, а все меньше Володю понимает. Точно по двум дорожкам в лесу идут, что от полянки разветвляются, а чем дальше в лес, тем дорожки дальше друг от друга отбегают. Любит Володю, а в душе все чаще сама же его ссуде придает. И зачем только Володя с такой женщиной связался? Будь еще "своя", коммунистка, не так бы обидно было. А то нате! Самая что ни на есть настоящая "буржуйка". Сам Володя признался Васе: чужая она. Барышня. Дворянка. Балованная. Большевиков, коммунистов - не понимает. О прежней жизни тоскует. В роскоши жила Одних прислуг в доме семнадцать человек держали. Своя лошадь была, верховая, под дамское седло... Отец с белыми ушел. Мать за время революции умерла. Брат офицер - без вести пропал. Осталась она одна. Служить пошла Все она языки знает, за "корреспондентку". Попала в контору правления. Тут-то Володя с ней и познакомился. Влюбилась она в Володю. Письма ему писала... Вася далеко. Володя все один да один... Сошлись. В конторе скоро смекнули. Начали на нее, на Нину Константиновну, косо поглядывать. Бросила службу. Тогда-то Савельев ее заместо секретаря к себе взял.

   - Только ли заместо секретаря? - не удержалась спросить Вася. Не то "кольнуть" Володю хотела, не то правду о - "той" узнать.

   - Это еще что за сплетни ты собираешь? - вспылил Владимир, даже в краску бросило. - И не стыдно тебе, Вася, такие мерзости повторять? Не думал я, что ты по-бабьему начнешь в нее грязью кидать! За что, Вася?.. На тебя не похоже!..

   Тогда-то рассказал он Васе, что Савельев вроде как заместо отца или опекуна для Нины Константиновны. С родителями ее знакомство имел. Как Нина одна на свете осталась, он о ней заботу взял. Помогал и советом, и деньгами. Ее и в правление пристроил. Потом, как из конторы ушла, опять же Савельев на помощь пришел. Комнаты лишилась. Куда идти? К Владимиру - нельзя. Савельев к себе жить предлагал. Нина Константиновна не захотела. Хоть на улицу ступай! Тогда-то Савельев особнячок нашел, контору свою личную там устроил, а Нине там квартировать предложил... Ведь он, Савельев, вроде как опекун над Ниной. Заботится о ней, жалеет ее...

   - И ухаживает, - опять не удержалась тогда Вася, уж очень Володя "любовно" о "той" говорил!.. Зло Васю взяло. Доверчив больно!.. А Вася "той" не верит, все говорят - "гулящая"!..

   Опять вскипел Владимир.

   - Ложь! Сплетни!. Откуда у тебя эта охота всякую грязь подбирать?.. Хочешь правду знать, меня спроси. Нина ни на кого внимания не обращает... Ни на меня одного любит! А если бы и так было? Нина - красавица. За ней не один Савельев ухаживает... Знаешь Маклецова из Внешторга? Он ей и брильянты, и роскошь всякую предлагал, а Нина ему на дверь показала... Не отрицаю, может, Савельев и неравнодушен к Нине, не только по-отцовски ее любит, но Нина-то к нему одно отвращение питает... Как к мужчине, конечно. Тут ничего быть не может. Уверяю тебя! Об этом и думать невозможно. Я же Нину знаю!

   А сам волнуется, будто не Васю, а самого себя убеждает. Вася это примечает. Но, главное, обидно ей, что во всем Савельев замешан. Недаром так невзлюбила она его с первого дня. Недаром в КК говорили: "Пусть Владимир Иванович подальше от него держится".

   - А все-таки не дело, что тут Савельев припутан... Потому и сплетни идут: на общий счет, пополам сударушку держите!..

   - А ты в глаза тому наплюй, кто это скажет! Как ты, Вася, понять не хочешь, в том-то и горе мое, что Нину я девушкой взял. Чистая была".

   Чистая?

   Будто тонкая игла Васю в сердце кольнула... Тогда, за чаем, ночью, в комнате Васи в семнадцатом году, сказал: "Сердце отдам лишь чистой девушке...* А потом в другую ночь, в "брачную", лаская Васю, говорил: "Чище тебя нет человека в мире*.

   - Чистая! Что за глупости ты, Владимир, мелешь! Разве чистота человека в теле его? По-буржуйски думать стал.

   Досадливо Васе, зло на него разбирает.

   - Пойми, Вася, не я так думаю, а она... Для нее то, что взял я ее да на ней не женился, - горе великое!.. Она теперь себя "погибшей" считает... Ты и не знаешь, как она мучится!.. Слезам ее - конца нет... Ведь пойми же, Вася, она не по-настоящему, не йог пролетарскому думает. Тот, кто взял ее первый, тот и женись...

   Что же раньше-то мне не сказал? Кто же тебе мешает жениться? Я, что ли? - в свою очередь вспылила Вася.

   - Эх, Вася, Вася! Умная ты, а как до любви дело дойдет - баба, как и все!.. Как же я на ней женюсь, когда чужие мы, Вася? Когда во всем-то мы разные? Когда нет у меня к ней любви настоящей?.. Так, больше жалость... Сама рассуди.

   Только жалость? Неужели правда это? Радостно дрогнуло сердце Васи. Хочется ей верить: "только жалость"...

   - Если любви да пониманья между вами нет, зачем связь-то тянешь? Себе да ей мука? - О себе Вася промолчала.

   - Как же я могу ее бросить, Вася? Не так-то это просто. Уйду я, куда ей деваться? На улицу? Или к Савельеву на содержание? В проститутки записаться?

   - Зачем же ей на содержание? Пусть на работу встанет!

   - Легко сказать! На работу! Поищи теперь работу, когда всюду сокращения идут. Да и какую работу? Не на фабрику же Нине идти!

   Хочется Васе крикнуть: почему же не на фабрику? Подумаешь, краля какая! Но Владимира - жаль. Больной он еще. Доктор велел "беречь", не волновать... И без того беседой расстроился.

   А теперь, маяча по темной квартире, Вася жалеет, зачем не крикнула правду. Зачем не сказала Владимиру все, что про эту "обманщицу" думает? Не верит она Нине Константиновне, что любит она Владимира Просто оплетает его, чтобы сразу с двух выгоду тянуть... Не потому ненавидит ее Вася, что она будто "гулящая", а за то, что сердцем не чистая... Мало ли "гулящих" - лучше самых что ни на есть честных женщин бывает. Вспоминает Вася Зинку-кудрявую, что белые потом расстреляли, а она, умирая, кричала: "Да здравствует советская власть! Да здравствует революция!" "Уличная" была, последнего разбора, а как революция началась - вся точно засветилась. И самые боевые да опасные поручения брала... В Чека работала. С душою. Если бы Владимир такую полюбил, Вася бы поняла... А то "барышня", буржуйка. Чужая... Да еще "без сердца"... Владимира за нос водит. Он по доверчивости - верит. Вот что досадно! Вот что горько!.. Вот с чем Вася никогда не примирится!..

   Чем держит-то его? Жалостью: слабая-то я, беспомощная... "Чистая" была... "Чистая"!.. С тех пор от чистоты-то ее и белого места не осталось! Давно всю "чистоту" - то свою с мужчинами за подарочки поистаскала. А он все верит! А он-то "жалеет"!.. Кипит у Васи на сердце. Злоба на "ту" разбирает. - Василиса Дементьевна, долго ли, матушка моя, вы по квартире-то взад да вперед колесить будете? - перебивает Васины думы Мария Семеновна ворчливо. - Силы-то свои поберегли бы. Для ваших же митингов пригодятся. Пойдите да усните как следует. Нечего супруга ждать. Коли с другой милуется, и вы его к себе не примите. Я ему тут, в гостиной, постелю.

   Обняла Вася Марию Семеновну. И еще тоскливее стало. Чужой человек, а пожалел ее, Васю... А он, любимый, муж ее, друг - только ту, другую жалеет... Бессердечную, хитрую, как змея оплетающую...

   - Васюк, ты спишь? - Владимир вошел в спальню и лампочку зажег.

   Вася в постели лежит, а глаза широко раскрыты. Разве с такой мукой на сердце заснешь?

   - Нет, не сплю.

   - Сердится на меня Васюк? А?

   Присел на кровать, хочет Васю поцеловать. Но Вася решительно уклоняется.

   - Так и есть! Сердишься!.. А уговор-то как же? Как другу, правду сказал... Сама просила. А выходит - лгать лучше?

   Вася молчит.

   - Нехорошо, милая, если опять начнем друг друга укорять, ссориться... На что ты сердишься? Что я Нину навестил? Так ведь учти же, Вася, с тобою-то я все это время был неразлучно. А она - одна. Ты думаешь, за болезнь мою не перемучилась? Не настрадалась?

   Хочется Васе крикнуть: "А мне-то какое дело?" Но губы крепко сжала. Молчит. Только сердце бьется. Стучит.

   - Ты не думай, Васюк, что там что-либо было, Я не один ее навещал, с Савельевым. Потом и Иван Иванович приехал... Надо было договориться... Ты хочешь знать, зачем я к ней сегодня же поехал? Ну, так знай, Вася, - я ездил прощаться... Что смотришь? Не веришь? Ивана Ивановича спроси. Для того и его вызывал, чтобы он хлопоты на себя взял, помог бы Нине Константиновне отсюда уехать, квартиру ликвидировать и все такое.

   - Куда же она едет? - глухо.

   - В Москву. Савельев ее туда проводит, у него там родственники есть, Нина у них жить останется. А там и службу приищет. Так легче будет всем.

   Вася молчит, а в глазах - недоверие. Почему вдруг такая перемена? Что такое приключилось? Вдруг разлюбил?

   - О любви мы говорить не станем. Это вопрос другой. А вот что так больше идти не может, это и Нина понимает. Уехать в Москву - Нинино решение. Оно в ней давно сидит... В то утро, когда ты от меня убежала, отреклась от своего Володьки, Нина мне звонила и сказала, что дальше она так не станет жить... Либо - либо!.. Иначе она уедет в Москву...

   - Ах вот что!.. Так вот где причина, что ты отраву принял: одна уже ушла, а другая грозится -либо женись, либо прощай!.. Теперь понимаю!.. Испугался ту потерять? А я - то дура!.. Дура косматая! Я-то думала: с горя обо мне жизни решиться хотел!..

   Бася смеется истеричным, злым смехом.

   - Как ты все теперь. Вася, искажаешь! Какая ты злая стала!.. Совсем не прежний Васюк-буян, - с тоскою говорит Владимир и встает с постели. - Так мы действительно ни до чего не договоримся... А я хотел тебе все рассказать, чтобы уже между нами потом скрытого не было... Да вижу теперь, чем больше правды, тем хуже. Чужая ты стала, недобрая!..

   - Нет! Нет! Постой, Володя, не уходи. - Голос Васи звенит, будто стеклышки в нем битые. То звенит отчаянием Васино наболевшее сердце. - Договориться так договориться! Зачем ты ее в Москву посылаешь? Не меня ты любишь - ее!.. Любил бы меня, со мной бы сегодня остался!.. Только о ней забота! Только ее жалеешь!..

   - Вася, Вася, как ты несправедлива стала! Если бы ты знала, сколько Нина за это время выстрадала... Ведь она, Вася, еще такая молоденькая, дитя настоящее! Никого у ней близкого нет... Все в нее грязью кидают. А за что, Вася? За то, что имела несчастье меня полюбить?.. У тебя, Вася, и партия, и друзья.: А у ней - только я. Один ее защитник... Одна ее опора.

   Ходит Владимир по комнате, руку за спину заложил, рассказывает Васе, что Нина ребенка ждала... Его ребенка... Его мечта!.. Сколько радости и сколько горя!

   - Где же ребенок? - встрепенулась Вася.

   - Что же, ты думаешь, Нина могла его оставить? А скандал? А твое горе? Тебя берегли... Нина плакала, убивалась... Но вместе решили, ради тебя, Вася, мы с Ниной и на это пойдем!

   Ради нее? С чужой женщиной сговаривались, с чужой женщиной "берегли" ее, Васю, будто не друг она, не товарищ, а враг какой?.. Не к ней пришел с горем Володя, а к "той*, к Нине... Значит, та-то ближе? Значит, не Вася, а та, выходит, "своя", близкая, родная?

   - Узнал я о том, что Нина беременна, в день твоего приезда. Теперь поймешь мою муку, Вася?

   Вася молча кивает.

   Рассказывает Владимир: чтобы сплетен не было, Нина отсюда уехала, в другой город. Савельев ее там устроил. Там и аборт сделала. Что-то с операцией не вышло, осложнение. Владимир ее навещал...

   - Это тогда было, когда грузчики бастовали?

   - Да, приблизительно.

   Гм... - Вот отчего он плакал тогда в столовой! Из-за Нины. Конечно, не из-за грузчиков.

   - А вернулась она в то утро, когда Савельев приехал? Так? - допытывает теперь Вася.

   - Да.

   - Понятно.

   Оба молчат. Будто выжидают. Вот-вот польются злые, жестокие слова... Потом о них пожалеешь, да уж поздно!.. Изрешетят любовь, изуродуют, будто лицо, что оспой испорчено. И нет больше красы в ней, нет греющего счастья...

   - Вася!.. - прерывает тяжелое молчание Владимир. - За что такая мука?! Кто в этом виноват? Клянусь тебе - я щадил тебя, щадил, пока сил хватало...

   - Не надо было щадить, Володя, надо было верить, что я твой друг...

   Владимир опять садится возле Васи и берет ее руку.

   - Да, Вася, я знаю, что ты мне друг... Вот отчего мне так и тяжело. - И по старой привычке он кладет свою голову на Васино плечо. А Вася гладит, эту знакомую голову, и боль мешается с сладкой радостью... Все-таки он здесь, с ней! Все-таки по-своему любит!..

   - Володя! Может, лучше, чтобы не она, а я уехала? - осторожно спрашивает Вася.

   - Вася! Не начинай опять. Не терзай меня. Вместо того чтобы меня же поддержать, ты толкаешь меня на ложный путь... Я тебе душу выложил, как другу... Нет больше тайны у меня от тебя... А ты говоришь: я уеду.

   Ради тебя, Володя... Если ты ее любишь.

   - 'Что любовь, Вася! Любовь любовью, но я ведь, Вася, сам понимаю: что у нас с Ниной общего? Не товарищ она, не может и другом быть таким, как ты... Мне ее жаль, мне за нее страшно... Что с ней станет, если я ее брошу? Если мы совсем разойдемся? У меня чувство ответственности перед ней... Понимаешь? Ведь я ее девушкой взял.

   - Ну, Володя, это-то пустое. Подумаешь, какая ответственность! Не малолетка, сама понимала, на что идет. Да кто теперь на это внимание обращает?

   - Это так по-пролетарски думается. А Нина - другая. Ей это как камень на шее...

   - Вот видишь! Я потому и говорю тебе: я уеду, а ты женись!..

   - Опять, Вася? Я же просил тебя: не испытуй меня! Да теперь уже и поздно. Мы сегодня все решили. Нина Константиновна уедет в Москву в четверг. И - крышка. Ставим точку.

   Владимир говорит так спокойно, решительно, что Вася почти верит.

   - А ты, милая Вася, потерпи еще несколько дней. Не изводи себя и меня... Уедет, и опять по-старому с тобой заживем. Да еще лучше прежнего. Еще одно горе вместе пережили, еще ближе станем.

   Володя обнимает Васю. Целует Васины глаза.

   - Я хочу с тобою лечь сегодня, Васюк! Позволишь? Устал я, голова кружится что-то.

   Лег Владимир. Голову на Васино плечо положил. Да и заснул сейчас. А Вася не спит.

   Любил бы - приласкал бы! Любил бы - угадал бы Васину тоску... Смотрит она на Володину голову. Знакомая голова, а мысли в ней - чужие, непонятные. Ресницы Володины лучистые прячут ласковые взгляды его, да не к ней обращенные. Губы жаркие

   Володины другую поцелуями-истомой мучают, в другой желания разжигают.

   Острым язычком впилась змейка в Васино сердце. Кусает, терзает его... Сбросила Вася Володину голову с плеча... Чужой!

   - Зачем гонишь своего Волю-солнечного? - в полусне шепчет Владимир.

   Волю-солнечного? Чье это ласкательное? Не Васино... Спутался! О той и во сне думает. Злобно глядит Вася на спящего мужа. Разве это муж ее? Разве это прежний друг-товарищ? Разве это тот, кого полюбила Вася в те дни, когда за Советы боролись?

   Чужой, совсем чужой.

   Холодно Васе. Одиноко. Змейка тугим кольцом сердце обвила. Сосет. Над Васей издевается...

   Городской сад. Запыленный, несвежий. Жаркое, истомное лето стоит. Не дождутся небесной влаги. Нет дождя. Деревья бы от пыли городской омыл, траву бы алчущую напоил...

   Музыка.

   Публики мало. Дети резвятся. Красноармейцы группками сидят, мимо музыки с барышнями прогуливаются. На скамеечке, в тени, поп в рясе сидит, на посох опирается, задумался. Рядом нянька, за малым ребенком приглядывает.

   На эту-то скамейку и присели Вася с Марией Семеновной, - в сторонке, а все видно.

   Нину Константиновну ждут.

   - Что-то не видать нынче нашу кралю. А то, как музыка в саду, - тут и наша сударушка. Нарядами щегольнуть. Барыни-то нарочно сюда ходят, чтобы поглядеть: какие моды нынче? У Нины Константиновны поучаются. У ней уж завсегда самое модное.

   Вася рассеянно слушает. Любопытно Нину повидать, какая такая? А и жутко в то же время. Кажется - увидит, и от боли сердце разорвется.

   - Не эта? Поглядите, Мария Семеновна, та, что ле музыки с правой стороны на скамейку села?.. В розовом.

   ~ Ну, что вы?.. Такая ли Нина Константиновна! Ее сразу от других отличите. Франтиха. Модница. Сидят. Ждут. Нет и нет Нины.

   Решать стали; уж не пойти ли домой и в другой день прийти? А тут как раз и Нина Константиновна появилась. С другого конца сада пришла, да у самой музыки остановилась. С Савельевым и двумя крас-комами1 разговаривает. Будто не замечает, что на нее публика так и глазеет.

   Так вот она какая! Белое платье, легкое, все тело мягкими складками окутало. Груди округло под платьем обрисовываются. На руках длинные желто-песочные перчатки и шляпа такого же цвета, на глаза надвинута... Лица не разобрать Васе. Только губы видны - яркие, будто кровью смазаны.

   - Какие губы-то у ней, кровавые!

   - Это от краски, - поясняет Мария Семеновна. - И глаза вы бы поглядели, что сажей смазаны... Так бы мочалку взяла да всю нечисть с лица бы смыла... Какова бы тогда была, поглядели бы! Намазанной да накрашенной и я тебе красавицей стану.

   Опирается Нина Константиновна на кружевной белый зонтик, носком белой туфли играет... Смеется, чуть закинув головку. Смеются и оба краскома.

   Савельев в стороне стоит. Будто скучает. По песку тростью чертит.

   - Шляпа такая, что и лица не видать, - досадует Вася.

   - Давайте мимо прогуляемся... Тогда и разглядите нашу кралю. А только я бы советовала и не разглядывать! Хорошего-то в ней мало. Я тоже, как

   у генеральши Гололобовой служила, настоящих господ да красавиц навидалась. А это что?

   Но Васю мучает тоскливое любопытство. Надо же понять, за что Володя "эту" любит?

   Только встали Вася и Мария Семеновна, только навстречу Нине пошли, а она за руку с крайкомами распрощалась и громко так им на прощанье бросила, что и до Васи слова долетели: "В Москве теперь встретимся". Обернулась. Пошла к выходу. Савельев за ней.

   - Что же, догонять их, что ли, будем? Не след это, Василиса Дементьевна!.. Ну ее, драгоценную... Люди вас знают. И так сплетен не оберешься.

   Замедлила Вася шаг, а глаз с Нины не спускает.

   Высокая. Стройная. Идет - плечами пошевеливает. От музыки отошла и голову низко так опустила И кажется Васе, что плачет Нина... Савельев к Нине нагибается, в чем-то ее уговаривает. А Нина головой качает. Нет - говорит. А сама руку в желтой перчатке к лицу подняла, будто слезу утирает... Неужто правда плачет?.. С музыкой попрощаться пришла? Значит... Значит, Володю-то любит? Не только с него "тянуть" хочет? Беспокойно у Васи на сердце. Повидала Нину Константиновну, а легче не стало. Не ревность томит. Другое, новое чувство мучит; будто жалость к "той" шевельнулась... О чем "та" плакала? Зачем на музыку ходила? Со счастьем своим попрощаться?

   Томит Васю новая боль. А сама на себя досадует: еще не хватало! За "ту", за разлучницу теперь душой болеть станет! Еще новости!..

   Нина Константиновна уехала в Москву. Вторая неделя на исходе, что нет ни ее, ни Савельева в городе. Кажется, теперь бы только жить да радоваться Васе. Ушла "разлучница", с пути. С Васей остался Владимир. Значит, Вася-то дороже, нужнее? Значит, там в самом деле только временное, проходящее?

   Вася улыбается. Вася смеется. И кашляет меньше. В партком аккуратно ходит. И Владимир занят. Реорганизует дело по плану синдикатчиков. Кончит - в Москву с Васей поедут, а оттуда в новый район Владимира переведут. Владимир доволен. Весь в работу ушел. Будто все "по-хорошему".

   А настоящей радости, той, что прежде была, нет и нет. Хоть ты что! Владимир не то что неласковый, а нет-нет да будто досада его прорвет, на Васю раздражается.

   Зачем из парткома к обеду опоздала? Гостей задерживает, без хозяйки не сядешь за стол! Другой раз из-за воротничков вспылил: чистых не оказалось. Вася в ответ тоже вскипела. Разве это Васина забота? Мог и сам распорядиться. Пусть с Марии Семеновны спрашивает, Вася ему не прачка... Расстались сердитыми. А из-за чего? Из-за воротничка ничтожного! Вернулась как-то Вася домой под проливным дождем. Шляпку свою в парткоме оставила - пожалела, платочком повязалась. Увидал Владимир, нахмурился и на Васю накинулся: в чем ходит-то? Сапоги стоптанные, юбка в грязи, платком, чисто баба деревенская, повязалась... Неряха!.. И опять Вася не стерпела*

   - Не всем же модницами франтить! Зато Савельевым одолжаться не приходится!

   Поглядел на Васю Владимир злыми глазами, смолчал. А Васе показалось, будто ударить ее хотел. Сдержался.

   Нехорошо. Хотят Вася и Владимир друзьями быть, а на деле друг против друга чуть что - зло накипает.

   Владимир все о новом районе мечтает. Как дом устроит, как хозяйство разведет...

   Васе скучно. К чему хозяйство свое заводить? Что за радость? Если бы еще для всего коллектива... Владимир не согласен. Отсталостью Васю попрекает.

   Вася о том, как в марксистском кружке спорили: только ли экономика историю делает или еще и идеи? Оживляется Вася, хочет всем, что слышала, с Владимиром поделиться. А ему скучно. Это все забава... А вот доходность поднять предприятия - это действительно дело! И опять спорят.

   Как вдвоем останутся - не знают, о чем говорить. Что делать? Сейчас Ивана Ивановича по телефону вызывают. При нем свободнее.

   Ждет Вася писем из губерний. Не пишут. Ни от Груши, ни от Степана Алексеевича ни словечка. Что-то с ними со всеми приключилось?

   Не хочет Вася себе признаться, а в тайнике души ждет, "что позовут ее в губернию на работу... Ехать? Не ехать?

   Пришло-таки письмо из губернии. Заказное. От Степана Алексеевича. Коротенькое, а дельное: предлагает Васе группу текстильных фабрик взять, работу "по новому типу" поставить, как центр предписывает. Там и жить Вася будет, за городом. Ответа просит.

   Забилось Васино сердце. Потянуло "к своим"... А то что за жизнь? Ни тебе дела, ни тебе радости!.. Одна забота: как бы опять чего не вышло. Точно связанная ходишь. Вспомнила Вася, как у брата, Кольки, галка была. Он ее в лесу изловил, чтобы не улетела - крылья ей нитками опутал. Разгуливает галка по полу, клюв разевает, черными, умными глазенками на окна поглядывает, крыльями хлопает. А крылья связаны. Похлопает-похлопает, с горя каркнет раз-другой, да и пошла опять степенно по полу разгуливать. Будто вовсе лететь не собиралась. Так вот и Вася сейчас. Опутаны крылья. Не полетишь!.. А чем опутаны? Кабы радостью, кабы любовью! А то нет же - тревогой опутаны. Страхом, как бы опять чего с Владимиром не стряслось. Благодарностью, что с ней остался, кралю с дороги убрал... Ниточки хоть тонкие, а туго Васю оплели. Будто самое Васю за плетеньем искусным скрыли...

   И Лиза говорит: "Не узнаю я тебя, Василиса. Говорила я тебе - заделаешься ты директоршей. Так оно и выходит".

   Как ниточки порвать? Как плетеные искусное сбросить?

   Держит Вася письмо Степана Алексеевича в руках, не выпускает. Будто письмо, что талисман в сказках, дорогу Васе найти поможет.

   - Василиса Дементьевна, пиво-то все у нас вышло. Надо бы Владимиру Ивановичу сказать, пусть похлопочет, чтобы с завода прислали. А то как бы гости к обеду не нагрянули, тогда пойди вертись, хоть из-под земли дос