Коллонтай Александра Михайловна - Василиса Малыгина

, до хрипоты спорит.

   Дело до Совета дошло. Опять кооператив приказа не выполнил.

   А Владимир все одно долбит: - Не признаю полицейских мер! Каждое учреждение само себе хозяин. Дисциплина? Плевать я хочу на вашу дисциплину... Не для того мы революцию делали, кровь проливали, буржуев выгоняли, чтобы в новую петлю лезть... Командиры какие нашлись!.. Мы и сами командовать умеем.

   Спорили, кричали... - Не подчинитесь, мы вас из Совета исключим, - пригрозил председатель.

   - Попробуйте только! - сверкнул глазами Владимир. - Всех своих молодцов пекарей из милиции отзову!.. Кто вас тогда защищать будет? Живо под пяту буржуев попадете. Туда и дорога вашему Совету! Не Совет, а участок!..

   Сжалось сердце у Василисы. Ах, зачем это сказал!.. Теперь - нападут. И не ошиблась Вася. Взволновалось собрание. Как? Совет оскорблять?.. Стоит Владимир бледный. Защищается. А кругом гудят, напирают...

   - Исключить! Арестовать! Вышвырнуть негодяя!..

   Спасибо Степану Алексеевичу - выручил. - Предложил Владимиру удалиться в соседнюю комнату, без

   Ушел Владимир. И Вася за ним. Досадно ей, зачем "глупость сморозил"? Да и на Совет сердце берет: можно ли по словам человека судить? По делам судят. Всякий знает, как Владимир за Советы стоит: це он, так, пожалуй бы, тогда, в октябре, и не отстояли бы большевиков... Это он офицеров обезоружил, это он заставил городского голову бежать из города, а непокорных вывел на улицу: нате, снег разгребайте!..

   За что же его из Совета исключать? За горячее слово?

   Волнуется Вася, идет в комнату, что позади президиума помещается. Сидит Владимир у стола, голову рукой подпер. Хмурый. Глаза свои лучистые на нее поднял, а в них - мука, тоска и обида. Такой показался он ей вдруг малый да беспомощный, будто обиженный ребенок.

   И нежной жалостью затопилось сердце Василисы. Ничего бы не пожалела, только бы не страдал ее милый!

   - Напугались наши государственники? - начал Владимир хорохористо. - Струсили моей угрозы? Еще не так... - И оборвался.

   Глядит на него Вася тепло так, в глазах упрек.

   - Не правы вы, Владимир Иванович... Сами себе вредите!.. Ну зачем вы это сказали? Вышло, что вы против Совета пойдете...

   - И пойду, если Совет заместо участка станет! - еще упрямится Владимир.

   сами не думаете. Близко подошла к нему Вася. И, будто старшая, на него глядит: ласково, а серьезно.

   Владимир в глаза ей смотрит. Молчит.

   - Признавайтесь сами, погорячились!.. Опустил голову Владимир.

   - Сорвалось... Обозлили.

   И снова глядит в глаза Васе, будто мальчик, что матери винится.

   - Теперь уж не поправишь... Все пропало! - махнул рукой.

   Подошла Вася к нему вплотную. Сердце от боли-нежности разрывается. Такой он ей сейчас родной стал. Положила руку на голову его, гладит.

   - Полно, Владимир Иванович!.. Чего духом падаете?.. А еще анархист!.. Не годится это, Владимир!.. Надо в себя верить. Не даваться людям в обиду.

   Стоит Вася над Владимиром, голову его, как маленького, гладит, а он головой к сердцу ее прижался, доверчиво так, будто опоры у ней ищет... Такой большой, а чисто ребенок разобиделся!..

   - Тяжело мне... Много жизнь била. Думал, революция, товарищи... Все теперь по-иному будет.

   - И будет!.. Только по-хорошему надо, по-товарищески.

   - Нет уж, теперь не будет по-хорошему!.. Не умею я с людьми ладить.

   - Сумеете! Я верю!..

   И подняла Вася голову Владимиру, смотрит в глаза его, точно всю' веру свою вложить в свой взгляд хочет... А в глазах Владимира тревога и тоска... Нагнулась Вася и нежно так поцеловала волосы Владимира.

   - Надо дело это уладить... Придется тебе повиниться... Сказать, что погорячился... Не так тебя поняли...

   - Хорошо, - покорно согласился Владимир, а сам в глаза ей глядит, точно опоры ищет. И вдруг сгреб ее всю в свои объятия, к сердцу прижал, так; что больно ей стало... Губами жаркими забрал Васины губы...

   Взбежала Вася на эстраду, к президиуму. Прямо к Степану Алексеевичу. Так и так. Надо Владимира Ивановича выручить.

   Уладили инцидент.

   Но враждебность к Владимиру осталась. Образовалось два лагеря в Совете. Светлые, дружные дни миновали...

   Не хочется Васе думать дальше. А мысли бегут. Не остановишь!

   Как же сошлись они? Это было вскоре после того инцидента в Совете. Владимир провожал ее домой. Теперь уже они всегда вместе уходили. Друг друга искали. И, как одни оставались, на "ты" были.

   Подруги дома не оказалось. И сразу Владимир Васю на руки подхватил, целовать стал... Горячо, горячо. И сейчас Вася помнит его поцелуи. Но она из рук его выбилась. Отстранилась и в глаза ему глядит:

   - Володя!.. Ты не целуй меня... Я не хочу обмана... Он не понял ее, удивился:

   - Обмана? Ты думаешь, что я тебя хочу обмануть? Разве ты не видишь, что я полюбил тебя с первой встречи?..

   - Не то! Не то, Володя!.. Тебе-то я верю. А вот я... Постой! Не целуй меня! Ты хочешь отдать свое сердце "чистой девушке"?.. Я не девушка, Володя, у меня были женихи...

   Говорит, а сама вся дрожит... Вот-вот рассыплется все ее счастье.

   - Мне дела нет до твоих женихов!- перебивает Владимир. - Ты - моя!.. Чище тебя, Вася, нет в мире человека... Ты душою чиста.

   И прижал к сердцу так крепко, так горячо... - Ты же любишь меня, Вася? Правда, любишь?.. Ты же моя!.. Моя!.. И больше ничья. А о женихах своих - слышишь? - никогда больше не смей вспоминать. И мне не говори... Не хочу знать! Не хочу!.. Ты моя, и все тут!..

   Так началась их брачная жизнь.

   Темно в купе. Улеглась нэпманша, продушив вагон цветочным одеколоном. Смирно на верхней койке лежит и Василиса. Заснуть бы... Нет, не спится. Все вспоминается прошлое. Будто итог подводит. Зачем итог? Ведь еще вся жизнь впереди! И любовь жива. И счастье впереди... Но где-то в уголке сердца чуется Василисе, что уже прежнего нет. Того счастья, что было тогда, четыре года тому назад, - его нет!.. И любовь не та, и сама Василиса не та.

   Почему это? Кто виноват?..

   Лежит Василиса, руки за голову закинула. Думает. За все эти годы некогда думать было. Жила Работала. А теперь кажется, что чего-то недодумала что-то пропустила... Нелады в партии. Склоки в учреждениях...

   Тогда, вначале, все было иначе. И Володя был другой. Правда, хлопот с ним было немало. То и дело с "верхами" сцеплялся. Но Вася умела его урезонить. Он ей доверял, слушался.

   Началось наступление белых. Город под угрозой. Владимир на фронт собрался. Вася не удерживала. Только убедила раньше в партию запишись. Хорохорился... Спорил... Записался.

   И стал большевиком. Уехал.

   Мало и писали друг другу. Наезжал налетом на день-другой. И опять недели, месяцы целые врозь. Так будто и надо. Даже не тосковалось. Некогда И вдруг в комитете узнает Вася: против Владимира дело подняли. Что такое? В снабжении работал.

   Будто "кутежами" занялся, дела запутал, будто "на руку нечист".

   Вскипела Вася. Неправда! Не поверю! Интрига, Склоки. Навет.

   Бросилась разузнавать. Пахнет серьезным. Еще не под судом, а с работы отстранили. Упросила Степана Алексеевича, чтобы командировку ей на фронт дали ("подарки везти*), в три дня собралась.

   Поехала. Трудно пробираться было. Всюду задержки, невязка поездов. Бумаг не хватает. Вагон с подарками не перецепили. Измучилась. Душа тревогой изошла. А вдруг уж дело до суда дошло? Только тогда поняла она, Вася, как любит она Владимира, как дорог он ей... И верит в него как в человека, верит!.. Чем больше ему другие не доверяют (думают, анархист, так уж на все подлое способен), тем упорнее стоит Вася за него. Никто ведь так душу его не знает, как она, Вася!.. А душа у Владимира нежная, как у женщины! Это только так кажется, что он суров да непреклонен!.. Вася знает, что добром да лаской его на все хорошее повернуть можно...

   А что озлоблен, так это верно! Жизнь несладкая была, пролетарская.

   Приехала Василиса в штаб. С трудом узнала, где Владимир квартирует. Пришлось под проливным дождем через весь город плестись. Хорошо, что товарищ проводил... Устала, продрогла... Однако рада; узнала, что еще разбор дела не закончен. Настоящих улик нет. Мнения в особом отделе разделились. Слухи, доносы... Смутило только, что переглянулись с нехорошей усмешкой, когда Вася "женой* его открыто назвалась. Будто что-то скрывают. Надо все узнать, до конца. И потом к самому тов. Топоркову пойти, что из центра приехал. Он Владимира по работе знает. Пусть "травлю* кончат!.. За что его так мучают? За что? Были же другие меньшевиками, эсерами - их не травят небось... Чем анархист хуже?

   Подошли к деревянному домику, где Владимир квартировал. В окнах свет. А дверь крылечка на запоре. Побарабанил товарищ, тот, что Васю провожал. Никто не отзывается. А у Васи ноги до щиколоток промокли. И вся отсырела, промерзла Не столько о радости встречи думает, сколько о том, как бы в теплую комнату попасть, платье, чулки переменить... Пять дней в теплушке, без сна почти.

   - Постучим в окно, - решил товарищ. Отломил сук у березы и давай суком в окно колотить.

   Отодвинулась занавеска, и видит Вася Володину голову, будто в рубашке нижней. В темноту вглядывается. А за плечом его женская голова... Мелькнула и скрылась.

   Васе показалось, что у сердца что-то засосало... Томительно, до тошноты.

   - Да отпирайте же, товарищ! Жену вам привел.

   Опустилась занавеска, спрятала Володю и женщину. Поднялись на крылечко Вася и провожатый. Ждут. Чего так долго? Васе кажется, что конца нет.

   Распахнулась дверь наконец. Вася очутилась в объятиях Владимира Обнимает, целует... Лицо такое радостное!.. Даже слезы на глазах...

   - Приехала! Приехала ко мне! Друг мой! Товарищ мой, Вася.

   - Вещи-то хоть возьмите, куда я с ними? - угрюмо напоминает провожавший товарищ.

   - Да идемте все ко мне в квартиру... Поужинаем. Ты, небось, промокла? Озябла?

   Вошли в Володину квартиру. Светло. Чисто. Столовая, дальше спальня. В столовой у стола сидит сестра, в белой косыночке, на рукаве красная нашивка Хорошенькая. И опять Васю в сердце кольнуло. А Володя знакомит их:

   - Познакомьтесь, сестрица Варвара Это моя жена, Василиса Дементьевна.

   Подали друг другу руки, и обе пристально так друг на друга посмотрели. Будто что-то проверяли.

   - Что же ты, Вася? Раздевайся!.. Ты - здесь хозяйка. Видишь, как хорошо живу? Получше, чем в твоей каморке. Давай сюда пальтишко... Мокрое какое... Надо к печке повесить.

   Сестра стоит, не садится.

   - Ну, Владимир Иванович, о делах мы с вами уж завтра поговорим. А теперь я вашему семейному счастью мешать не хочу.

   Пожала руку Васе, Владимиру и вместе с товарищем, что Васю провожал, ушла.

   А Владимир Васю на руки подхватил, по комнате носит, ласкает, целует - не нарадуется. И легче на душе у Васи. Самой себя стыдно. Но среди.поцелуев все-таки бросила вопрос:

   - А кто была эта сестра?

   И голову откинула, чтобы лучше глаза Володи видеть.

   - Сестра? По снабжению госпиталя приходила... Доставку поторопить надо... Всюду задержки. Хоть я и устранен от дела, а все-таки без меня не обходятся. Чуть что - ко мне.

   И заговорил о деле,' о том, что обоих мучило. Спустил Васю на пол. В спальню прошли. И опять Васю кольнуло - уж очень небрежно постель заделана, будто наскоро одеяло накинули. Поглядела на Владимира. А он заложил руку за спину (привычка такая у него, знакомая и потому милая), ходит по комнате. Про свое "дело" рассказывает, как было, с чего началось. Слушает Вася, и обидно ей за Владимира. Чувствует, склока да зависть. Чист ее Володя. Так и знала она. Иначе и быть не может.

   Достала из чемоданчика чулки, а сапог переменить и нет. Как быть?

   Заметил Владимир.

   - Ишь какая! Даже лишней/ пары сапог у ней нет!.. Ну да я тебе кожи, так и быть* достану. Наш сапожник тебе сделает за милую душу! А теперь давай-ка я сам тебе сапоги сниму. Мокрота-то какая!

   Стянул сапоги, сбросил на пол мокрые чулки Васи и в руки свои горячие холодные ноги Васи взял.

   - Ноги-то у тебя какие - игрушечные! Эх, Васюк ты мой! Любимый. - Нагнулся и поцеловал обе ноги.

   - Что ты! Володька! Глупый. -

   - А сама смеется.

   И опять на душе светло. Любит! Любит! Любит!

   Пили чай. Говорили. Советовались. Доверчивый такой Владимир, все ей рассказал" где нагрубил не вовремя, погорячился, где постановления не исполнил, по-своему гнул, не терпит он приказов!.. Где маху дал, что дрянных людишек к работе подпустил. Но насчет "нечистоты на руку" - неужто Вася могла подумать, поверить? Стоит Володя перед ней, дышит часто, вскипел весь.

   - Если и ты могла подумать!.. Ты, Вася!..
- Не то, Володя, а боялась я, как-то отчетность у тебя?.. Теперь ведь строго спрашивают!

   - Насчет отчетности беспокоиться нечего... Те, кто дело затеял, осекутся. Отчетность у меня что стеклышко. В Америке недаром на бухгалтера учился.

   Совсем отлегло от сердца у Василисы. Теперь бы только с товарищами повидаться, договориться, разъяснить им, как да что.

   - Умница моя, что приехала! - говорит Владимир. - Уж я тебя и ждать не смел. Знаю, как ты там занята. Не до мужа, думаю, не до Володьки!..

   - Милый! Да разве ты не знаешь, что нет мне покою, когда ты далеко?.. Вечно тут, у сердца, сосет: а что он? Как? Не стряслось ли чего?

   - Ты все равно что ангел-хранитель мой, Вася. Сам знаю, - так серьезно сказал и поцеловал Васю.

   А глаза вдруг грустные стали, задумчивые. - Не стою я тебя, Вася... Только люблю я тебя больше всего в мире! Не веришь? Одну тебя люблю! Только тебя... Все остальное - ерунда...

   Тогда Вася не поняла его. Только удивилась, что уж очень как-то горяч он, да неровен.

   В спальню пришли. Ложиться пора. Вася постель подправлять стала, одеяло откинула. Что это? В висках застучало... Ноги задрожали. Женский кровавый бинт... На простыне кровавое пятно.

   - Володя!.. Что же это?

   Не голосом, стоном вырвалось. Метнулся Владимир к постели. С сердцем швырнул бинт на пол.

   - Негодяйка хозяйка! Опять, верно, без меня тут разлеглась... Постель испачкала... - Рванул простыни на пой

   - Владимир!..

   Стоит Вася, глаза широко открыты - и в них Васина душа.

   Взглянул в них Владимир и затих.

   - Володя!.. Зачем это? За что? Повалился Володя на кровать. Руки ломает...

   - Все погибло! Все погибло! Но, клянусь тебе, Вася, я люблю только тебя, одну тебя!..

   - Зачем же ты это сделал? Зачем любовь нашу не пожалел?..

   - Вася!.. Я молод... Месяцами один... Они, подлые, увиваются... Я их ненавижу: Всех, всех! Бабы! Липнут...

   Тянет руки к ней, а у самого слезы по щекам текут, крупные такие, на руки ей падают, горячие...

   - Вася! Пойми меня, пойми! Иначе я погибну! Пожалей... Жизнь трудная!..

   Нагнулась Вася и, как тогда в Совете, поцеловала его голову. И опять нежность и жалость к нему, такому большому, а будто детски беспомощному, затопила сердце Василисы. Если она не поймет, не пожалеет, кто же тогда? И так люди с камнями стоят, чтобы его закидать... Неужели же из-за своей обиды она его бросит? А еще хотела всегда грудью своей от ударов спасать его, что судьба наносит... Дешева же ее любовь, если от первой обиды от него отступится...

   Стоит Вася над Владимиром. Гладит его голову. Молчит. Ищет выхода. Стук в дверь. С крыльца. Барабанят настойчиво, властно. Что такое?

   Оба переглянулись. И оба сразу поняли. Спешно обнялись, поцеловались крепко-крепко. В сени пошли. Так и есть.

   Следствие по делу закончено. Постановлено: арестовать Владимира. Кажется Васе, что пол ходуном ходит...

   А Владимир спокоен. Вещи собрал. Все Васе объяснил, где какие бумаги, кого в свидетели вызвать, от кого показания получить... Увезли Владимира.

   Года прошли, а этой ночи Вася не забудет вовек... Страшнее ее - ничего в жизни не было!.. И быть не может.

   Два горя разрывают сердце Василисы: женское горе, многовековое, неизбывное, и горе друга-товарища - за обиду, нанесенную любимому, за людскую злобу, за несправедливость.

   Мечется Вася по спальне, будто полоумная. Нет ей покою!..

   Вот тут перед ней, в этой самой комнате, на этой постели, Владимир ласкал, целовал, голубил другую женщину... Ту, красивую, с пухлыми губами, с пышной грудью. Может, любит ее? Может, из жалости к ней, к Василисе, правду не сказал?..

   Правду хочет Василиса! Только правду!.. Зачем отняли, вырвали у ней Владимира сегодня! Зачем сегодня?.. Был бы тут он, она дозналась бы, допросила... Был бы тут - он спас бы ее от собственных жутких мыслей, пожалел бы...

   Рвется ее женское сердце от горя, от обиды... И к Владимиру злоба шевелится: как смел так поступить?! Любил бы - не взял бы другую... А не любит - сказал бы прямо. Не томил бы, не лгал...

   Мечется Василиса из угла в угол, покоя ей нет.

   А то вдруг новая мысль иглой в сердце вонзается: а что, если дело Владимира серьезное? Что, если не зря его арестовали? Что, если опутали его дрянные людишки, а ему отвечать придется?

   Забыто женское горе. Забыта сестра с пухлыми, красными губами. Остается один страх за Владимира, леденящий, до тоски смертельной... Остается обида за него, жгучая, тошная. Обесславили. Арестовали. Не пощадили. Тоже товарищи!..

   Что такое ее обида, бабья обида, как сравнишь ее с обидой, что нанесли ему, милому, свои же "товарищи"? Не то горе, что другую целовал, а то горе, что правды нет и в революции, справедливости нет...

   Усталость забыта. Точно и тела нет больше у Василисы. Одна душа. Одно сердце, что, будто когтями железными, раздирают мучительные думы... Рассвета ждет. А с рассветом решение пришло: отстоять Владимира. Не дать его в обиду. Вырвать из рук завистников-склочников. Доказать всем, всем, всем: чист ее друг, муж-товарищ, оклеветали его. Зря обесславили, разобидели...

   Ранним утром красноармеец принес ей записку. От Володи.

   "Вася! Жена моя, товарищ любимый! Мне теперь все равно мое дело... Пусть я погибну... Одна мысль гложет меня, с ума сводит - не потерять тебя. Без тебя, Вася, жить не стану. Так и знай. Если разлюбила, не хлопочи за меня. Пускай расстреляют! Твой, только твой Володя".

   "Люблю я одну тебя. Хочешь - верь, хочешь -нет. Но это я скажу и перед смертью..."

   На другом углу еще приписка:

   "Я тебя никогда не корил твоим прошлым, сумей понять и прости меня теперь. Твой сердцем и телом".

   Прочла Вася записку, раз, другой. Полегчало на сердце. Прав он. Никогда ее не попрекнул за то, что не девушкой взял.

   А мужчины - все так, как он! Что же делать ему, если сама эта "баба" ему на шею вешалась? Монаха, что ли, изображать?

   Прочла еще раз записку. Поцеловала. Сложила аккуратно. Спрятала в кошелек. За дело теперь. Володю выручать.

   Хлопотала. Бегала. Волновалась. Натыкалась на бюрократию, на равнодушие людское. Духом падала. Надежду теряла. И снова силы собирала. Бодрилась и заново принималась воевать. Не даст она неправде восторжествовать! Не даст склочникам, доносчикам победу над Володей справить!..

   Добилась главного: товарищ Топорков сам дело в свои руки взял. Пересмотрел. И резолюцию наложил: дело за голословностью обвинений прекратить. Арестовать Свиридова и Мальченко. А на другое утро Вася уже не встала: ее схватил сыпняк. К вечеру Вася никого не узнавала. Не узнала она и вернувшегося Володю.

   Вспоминается Васе болезнь как душный сон. Под вечер очнулась. Смотрит - комната. Незнакомая. Лекарство на столе. Сидит у ее постели сестра, в косынке... Плотная, немолодая, со строгим лицом.

   Смотрит Вася на нее, и неприятно ей, что тут сестра, и мучает ее белая косынка... А почему? Сама не знает.

   - Пить хотите? - Сестра нагибается, питье подносит.

   Вася напилась и снова забылась. В полусне кажется ей, что Володя над ней нагибается, подушки поправляет. И опять забывается Вася...

   Снится ей - а может, это и явь? - в комнату ворвались две тени не тени, женщины не женщины... Одна белая, другая серая. Кружатся, свиваются... Не то танец такой, не то силами меряются. И понимает Вася, что это жизнь и смерть к ней ворвались. Борются... Кто победит?

   Страшно Васе, так страшно, что крикнуть хочется, а голоса нет... И еще страшнее от этого... Сердце колотится, стучит... Вот-вот разорвется... Бах-бах-бах... На улице перестрелка.

   Открыла Вася глаза. Ночник горит, чуть коптит. Одна. Ночь. Прислушалась. Мыши скребутся. Будто что-то под полом катают. Все ближе да ближе... И уж по-иному жутко Васе, кажется ей, что мыши вот-вот на постель к ней заберутся, по ней бегать начнут... А сил согнать их и не будет...

   Заплакала Вася, зовет слабым голосом: "Володя, Володя, Володя!"

   - Вася, милая! Малыш ты мой ненаглядный! Что, что с тобою?

   Володя озабоченно нагибается над ней, смотрит в глаза.

   - Володя - ты? Живой? Это не кажется? - Слабая рука Васи пытается дотянуться до головы Володи.

   - Живой, живой, милая, с тобой!.. Чего ты плачешь? Что случилось с Васюком? Сон приснился? Бред опять? - Он нежно целует ее руки, гладит ее потную, стриженую голову...

   - Нет, не сон... Тут мыши скреблись... - виновато, со слабой улыбкой.

   - Мыши?! - Володя смеется. - Ну и храбрец мой Васюк стал... Мышек испугался!.. Говорил я сиделке, нельзя тебя одну оставлять. Хорошо, что я как раз домой вернулся!..

   Хочет Вася спросить его, где он был... Но такая слабость, что и говорить сил нет. Но слабость приятная, баюкающая. А самое хорошее, что возле он, любимый, Владимир... Вцепилась слабыми пальцами в его руку, не выпускает.

   - Живой, - шепчут ее губы, улыбаясь.

   - Конечно живой, - смеется Володя. И осторожно целует ее голову.

   Вася открывает глаза.

   - А косы-то моей больше нет? Срезали?

   - Ничего! Не тужи, теперь зато ты настоящий мальчишка. Васюк и есть.

   Вася улыбается. Ей хорошо. Так хорошо, как только в детстве бывает.

   Володя не уходит. Она дремлет, а он сидит возле на стуле, сторожит ее сон.

   - Спи, спи, Вася. Нечего тебе глаза на меня таращить... Успеешь наглядеться, когда выздоровеешь... А не будешь спать - опять заболеешь, и доктора меня выругают, скажут: плохая я сиделка...

   - Ты не уйдешь?

   - Куда же я уйду? Тут возле тебя на полу все ночи сплю... Спокойнее мне, как я тебя вижу... Днем-то опять на работе...

   - На работе?.. В снабжении?

   - Ну да... Все улажено. Этих мерзавцев арестовали... Да ты не разговаривай, несносный Васюк!.. Спи... А не то - уйду...

   Крепче впиваются в его руку ее слабые пальцы. Но глаза Вася послушно закрыла.

   Так хорошо, так сладко засыпать, когда Володя около. И глядит на нее заботливо, нежно...

   - Милый!..

   - Спи, несносный, непослушный мальчонка...

   Я сплю... Только я люблю тебя...

   Нагибается Володя, осторожно, нежно, долго целует ее закрытые глаза...

   И хочется Васе заплакать от счастья... Умереть бы сейчас! Лучше этого счастья - в жизни уже не будет.-

   Вспомнила Василиса свои мысли тогда и сама испугалась. Неужто не будет? Неужто верно подсказало ей сердце тогда: лучшего счастья не бывать?..

   А сейчас? Разве не будет больше такой же радости, такого же счастья?.. Она едет к нему, к милому. Он зовет ее, ждет. Товарища прислал, чтобы поторопить. Деньги на дорогу. Платье. Значит, любит же? Почему же не бывать такому же счастью? Хочется Васе верить, что счастье будет, а на дне сердца шевелится червячок. Не верится... Почему? Что изменилось?

   И опять думает Вася, вспоминает...

   Расстались они тогда неожиданно. Передвинулся фронт. Уехал Владимир, когда Вася еще совсем слаба была, еле ноги передвигала. Расстались хорошо, тепло. Про сестру - не поминали. Поняла Вася, что она в самом деле для Володи все равно что "стакан водки - выпьешь и забудешь"...

   Вернулась Вася к себе и сразу за работу. Тогда казалось, будто все опять по-старому, по-хорошему. А теперь Вася вспоминает, что что-то уже тогда на сердце легло. Где-то на самом дне щемила не то обида на Володю за сестру с пухлыми губами, не то недоверие... А все-таки крепко любит Вася Володю. Забота общая да болезнь еще крепче спаяли их. Раньше "любились", а еще родными не были. Теперь, как горе вместе пережили, еще ближе сердцем... Но уже радости светлой, что весеннее утро, любовь Васе не давала. Потемнела она, будто тучами заколочена. Зато глубже да крепче стала.

   Впрочем, до любви ли, до радости тогда было? Фронты, разлука... Заговоры... Мобилизации коммунистов. Со всех сторон угрозы. Каждому работы по горло... Пришлось с беженцами Васе возиться... В жилотдел Совета попала. А тут и родилась у ней мысль дом-коммуну создать. По своему соображению да с помощью Степана Алексеевича... Он ее поддерживал. Советом. Финансами. И ушла Вася с головой в дело.

   Так и жила. Месяцы. Вспоминать Володю вспоминала, в сердце своем всегда носила, а скучать по нем некогда... Да и он на работе, и будто все гладко идет. Не хорохорится. С "верхами" да главками в мире живет.

   И вдруг нагрянул Владимир в Васину светелку. Нежданно-негаданно. При отступлении попал в перестрелку. Ранили. Не опасно. А передышка нужна. Дали отпуск. Вот и приехал "к жене на харчи"...

   Рада Вася. А все-таки мысль шевельнулась: зачем так случилось, что сейчас он тут? Что стоило месяца два раньше или там через месяц? Сейчас как раз у Васи -забот, дел - не оберешься!.. Съезд, реорганизация жилотдела, борьба из-за дома-коммуны... Ну, просто делам конца не видать!.. И так-то не разорваться. А тут еще Володя. Да еще раненый. Уход нужен... Как быть?

   Забота заволакивает Васину радость.

   А Владимир весел, как дитя.

   Сапожки ей привез, как обещал еще тогда, в первый день ее приезда к нему...

   А ну-ка, примерь, Вася. Каковы-то будут в новых сапожках твои ножки-игрушки?

   Василисе некогда. Заседание в жилотделе. Но нельзя же Владимира огорчить.

   Примерила. И будто в первый раз увидала свои ноги. И правда, игрушки.

   Смотрит на Володю счастливыми глазами, даже и поблагодарить не умеет...

   - Подхватил бы тебя на руки, Васютка, да рука не позволяет... Люблю я "ножки твои... И очи твои карие!

   Доволен Владимир, оживлен. Радостен. Рассказывает, шутит.

   А Васе давно на заседание пора. Одним ухом мужа слушает. На будильничек глядит, что на комоде рядом с зеркальцем стоит. Бегут минуты... Уходят... А на заседании ее ждут. Сердятся: зачем людей задерживает? Не годится председателю опаздывать!..

   Только к вечеру вернулась Василиса домой. Усталая. Неприятности были. С заботой на душе.

   Подымается по лестнице к себе в светелку и думает: "Вот и хорошо, что Володя приехал. С ним заботой поделюсь, посоветуюсь..."

   Вошла; А Володи-то и нет. Куда ушел? Шапка на месте, и пальто висит.

   Верно, на минуточку отлучился. Прибрала комнату. Чай на керосинку поставит Володи все нет. I

   Куда же запропастился? В коридор вышла. Не видать. Посидела, подождала. И затревожилась. Куда деться мог?

   Только опять в коридор вышла, а Владимир ив квартиры Федосеевых выходит. Смеются, друзьями такими прощаются... Зачем Володя к ним пошел? Знает ведь, что склочники!

   - Вернулась наконец, Вася? А я тут, в твоей клетке, чуть с тоски не повесился... Весь день один. Хорошо, что в коридоре товарища Федосеева встретил, к себе затащил...

   - Не водись с ними, Володя. Знаешь сам, что склочники!..

   - Что же мне, прикажешь в твоей клетке одному с тоски помирать? Не убегай от меня на целый день, так и я к Федосеевым ходить не стану...

   - Так ведь у меня дела... И рада бы скорей домой, да не могу... Не выходит!..

   - Дела! А как же я - то, Вася, когда ты тифом болела, все ночи у тебя просиживал? Да и днем урывал, за тобой приглядеть?.. Я же, Вася, к тебе раненый приехал... Еще и лихорадка не прошла...

   Слышит Вася в голосе упрек. Обижен Владимир, что она на весь день ушла. А как же быть-то? Ведь в отделе реорганизация, съезд на носу...

   - Будто не рада ты мне, Вася, - говорит Владимир. - Не такой я ждал тебя встретить...

   - Ну что ты говоришь! Я-то не рада?.. Да я... Ми луща ты мой, драгоценный!.. Муж ты мой ненаглядный!

   И бросилась к нему на шею. Чуть керосинку не опрокинула"

   - То-то... А то уж я думал: не разлюбила ли? Не завела ли другого? Такая холодная, равнодушная... И глаза чужие. Неласковые.

   - Устаю, Володя... Сил нет со всем справиться.

   - Буян ты мой неугомонный, - прижимает к себе Владимир Василису, целует...

   Так и зажили вдвоем в ее клетушке-светелке.

   Сначала ничего было. Хоть и трудно Васе разрываться между делом и мужем, а все же радостно. Есть с кем потолковать, посоветоваться, неудачей поделиться, планы новые разобрать.

   Только хозяйство очень мешало. Владимир на фронте привык как следует питаться. А у Васи что за хозяйство? Обед советский да чай в прикуску с леденцом. На первые дни хватило продовольствия* что Владимир привез.

   - Захватил малость провизии, муки, сахару, колбас... Знаю, что ты все равно что воробей под крышей живешь - ни зерна не припасла

   А как кончились Володины продукты, пришлось на советский обед перейти... Володе не нравится, морщится.

   - Что это ты меня все пшеном да пшеном кормишь? Вроде как петуха.

   - Так ведь ничего не достать! Живу на паек...;'*ly, как так ничего не достать! У Федосеевых не больше твоего, а вчера целым обедом угостили. И хорошим. Картошка жареная. Селедка с луком...

   - Так ведь Федосеихе время есть хозяйство вести... А я, сам видишь, из сил бьюсь, только бы дела все переделать.

   - Много на себя берешь, потому так и выходит. На что тебе эта возня с домом-коммуной? Вот и Федосеевы говорят...

   - Что Федосеевы говорят, сама знаю! - вспылила тогда Вася; разобидело ее, что Владимир с ними, с ее "врагами" водится. - А вот что ты их слушаешь, да еще против моего дела с ними говоришь, это с твоей стороны не по-товарищески!..

   Поспорили тогда. Оба погорячились. Потом обоим на себя досадно стало. Помирились. А все-таки Васю еще больше мучить стало, что не хорошо она за мужем смотрит. Раненый к ней приехал, а она его советским обедом кормит!.. Он о ней больше заботы имеет, сапожки привез...

   Мучается Вася, что не ест Володя. Похлебает ложки две да и тарелку отставит.

   - Лучше голодный сидеть буду, а твоей советской бурды глотать не стану... Завари чай да раздобудь хлеба у кого-нибудь. С фронта муки пришлю. Ты ютом отдашь.

   Так дальше продолжаться не может. Надо что-нибудь придумать.

   Бежит Вася на заседание. А в голове резолюция с пшенной кашей путается... Что бы вместо нее к обеду Володе подать?..

   Будь у нее время - выпуталась бы, придумала, изобрела.

   Навстречу сестрица двоюродная. Обрадовалась Василиса. Ее-то и надо. Дочка у ней. Девонька расторопная, бойкая. Училище кончила. Теперь при родителях без дела живет, матери по хозяйству помогает. Стешей зовут.

   Договорились с двоюродной: Стеша к ней днем пускай приходит, за хозяйку будет; Василиса за это с сестрицей пайком поделится. Порешили - и поспешила Василиса на заседание с облегченной душою. Завтра уже Володю как следует накормят.

   Стеша оказалась смекалистой. С Володей поладила. Вместе хозяйство развели. Кое-что из пайка обменяли, кое-что из кооператива Володя достал, по старому знакомству. Вася довольна Володя на еду больше не жалуется. Но на Васю обижается: "Обо всех у тебя забота, а меня будто и нет".

   Больно это Васе. И так разрывается между делом и Володей. Надо же ему было в такое горячее время приехать!

   Объясняет Владимиру. Он хмурится. Будто не понимает.

   - Холодная ты стала, Вася, и целоваться-то разучилась.

   - Устаю больно, Володя... Сил нет у меня, - говорит она виновато.

   А Володя хмурится. Но сама понимает Вася, нехорошо это: муж в кои-то веки навестить приехал, а она с утра по делам пропадает, а вечером вернется - ног под собою не чувствует. Только бы до подушки добраться. Где уж до поцелуев!..

   Раз случилось совсем нехорошо: стал Володя ее ласкать, а она как на постель легла, так и заснула...

   Владимир наутро дразнил: что за радость мертвое тело ласкать? Шутит, а видно, что он обиделся. И самой так нехорошо, точно виновата перед ним... И в самом деле еще подумает, что мало любит!.. А где же на все сил-то взять?..

   Вернулась раз Вася раньше обычного. Владимир сам обед стряпает.

   - Что такое? Где же Стеша?

   - Дрянь оказалась твоя Стеша. Выгнал. Если посмеет еще показаться, с четвертого этажа головой вниз спущу.

   - Да что же случилось такое? Что она сделала?

   - Уж поверь мне, что дрянь девчонка... Зря бы не выгнал. А рассказывать тебе - только тебя же расстраивать... Подлая, развратная тварь! И чтобы и духом ее больше не пахло.

   Видит Вася, что уж очень обозлила Стеша Влади мира. Решила пока не расспрашивать. Думала: "Верно, своровала что-либо девчонка. Теперь это часто бывает. А Владимир вещами своими дорожит. Есть у него этот, душок собственника", хоть и добрый и всегда с товарищем поделится. Но чтобы самому взять у него - ни боже мой! Не простит!.."

   - Как же тогда у нас с хозяйством будет?

   - А ну его, хозяйство! Буду в столовки ходить. Да и товарищи разыскались... Не пропаду.

   Стеша пришла к Василисе в жилотдел. Паек свой требовать.

   - Что у тебя с Владимиром Ивановичем вышло, Стеша? Что ты там натворила?

   - Ничего я не натворила, - блеснула глазами Стеша и гребешок в волосах подправила, - а только лезет та мне твой Владимир Иванович, так я ему здорово по морде дала... Долго потом кровью плевал-ся> Чтобы неповадно было!

   - Глупости ты говоришь, Стеша, Владимир Иванович просто пошутил с тобою, - старается Вася говорить спокойно, а у самой в глазах темнеет.

   - Хороши шутки! Уж на кровать повалил... Хорошо, что я сильная... Меня неволей не возьмешь!

   Пробует Вася разубедить Стешу, доказать, что все это была шутка, игра, что Владимир Иванович теперь на нее очень разобижен. Стеша только упрямо губы надувает. Как бы не так! Ну да не ее это дело! А уж больше она к ним ни ногой. Ну его и с пайком...

   Темно стало на сердце у Васи. Но нет упрека, нет и обиды на Володю. Сама виновата!.. Зачем холодной стала? Обидела милого, - пожалуй, думает, что и в самом деле разлюбила? Нехорошо только одно - зачем девоньку трогал? Ведь Стеша почти ребенок еще!.. Хорошо, что смекалистая да жизнь знает. А то что бы было? И все-таки грызет и грызет червячок на сердце Василисы. Сама не знает: сказать ли Владимиру, что все она знает, или уж лучше промолчать?.. Вина-то и на ней лежит. Но говорить с Владимиром Васе так и не пришлось.

   Настала новая полоса: Владимир старых приятелей разыскал, торговослужащих да из кооператива. Пропадает теперь по целым дням. Не видятся они с Васей. Уходит Вася утром в жилотдел или в комитет, а Володя еще крепко спит. Забежит днем - нет Володи. Вернется вечером - пуста ее светелка...

   Досадно Васе. Не знает, не то спать ложиться, не то с чаем дожидаться. Нагреет ужин на керосинке, бумаги свои разберет к завтрему. Прислушивается к шагам в коридоре...

   Нет Владимира.

   Потушит керосинку (экономить надо) и опять за бумаги свои возьмется. Доклады проглядывает, прошения сортирует...

   Кто-то спешит по лестнице... Он? Нет, не Владимир.

   Ложится Вася одна. От усталости скоро засылает. А и во сне все прислушивается - не идет ли милый?.. Грустно без него, холодно.

   Бывает, что вернется он довольный, веселый. Разбудит Васю, приласкает. Полон рассказов, новостей... Планы всякие.

   Хорошо станет у Василисы на душе, легко так. Радостно. Грусть отойдет.

   Но случаемся, что и нетрезвый вернется Владимир; тяжелый, мрачный; с пьяными слезами... Себя корит да и Васе упреки бросает: что за В клетушке под крышей!.. Ни веселья тебе, ни утехи... И жена-то не жена!.. И ребенка-то у них нет...

   Это Васе особенно больно. Она-то о ребенке не думала, но ему-то радость эту доставить хотела бы... А вот нет же! Не беременеет!.. Другие плачутся, не знают, как от ребят спастись, а ей, Васе, материнство, видно, заказано...

   "Малокровие", - доктор говорит.

   Решил Владимир Васю повеселить, в театр свести. Билеты получил.

   Пришла Вася домой к назначенному часу, Владимир перед зеркалом красуется. Франтом таким вырядился, опять на барина похож стал... Смеется Вася, дразнит его, любит мужа-красавца!..

   - А ты что оденешь? - заботливо глядит. - Неужели у тебя праздничного платья- нет?

   Смеется Вася. Какие такие праздничные платья? Это у них там, в Америке, рядятся да платья на всякие дни придумывают!.. Оденет чистую блузку да сапожки новые, что Владимир привез, - вот и весь наряд!..

   Нахмурился Владимир. И такими сердитыми глазами на Васю поглядел, что Вася даже напугалась...

   - Ты думаешь, что в театре все только на ноги твои и глядеть будут?.. А что выше, то хоть рогожным мешком прикрой?

   - Не понимаю, Володя, чего ты обозлился?

   - Обозлишься тут с вами, с государственниками... Жизнь завели - все равно что монастырь или тюрьма... Ни утехи тебе, ни приличного платья, ни дома-то настоящего... В клетке живи, воду пей, бурду хлебай,