Гусев-Оренбургский Сергей Иванович - Страна отцов, Страница 5 - Книги

точно такъ же женили! Худо ли вышло?

- Каюсь предъ Господомъ!- сказалъ старикъ, опуская голову, правда, сынокъ!.. Заслужилъ упрекъ этотъ! Другой я тогда былъ... Не понималъ! Умъ почиталъ, а сердцемъ пренебрегалъ... Вотъ и убилъ я въ тебѣ сердце... Виноватъ я! Ты мною созданъ, коршунъ... только не дамъ я тебѣ Сашка! Не дамъ, коршунъ! Отъ нея у меня... умъ просвѣтлѣлъ! Сашокъ пойдетъ своею дорогой... у золотого сердца, у соколинаго ума дорогъ плохихъ быть не можетъ...

- Вы съ ума сошли, тятенька!- всталъ Широкозадовъ.

Но старикъ уже кричалъ властнымъ широкозадовскимъ крикомъ:

- Я такъ хочу!!

Широкозадовъ вспыхнулъ.

- Такъ я же откажусь отъ нея! Лишу ее наслѣдства! Пусть, пусть идетъ... своей дорогой! Я знаю эти дороги! Это все Синайск³й! Сынъ благочиннаго богдановскаго! Студенческ³я затѣи! Я знаю... Шуры-муры!

- Какъ вамъ не стыдно говорить такъ! - густо вспыхнула Александра Порфирьевна.- Если я... если я люблю его! Я не хочу скрывать! Я не скрываю! Я же вамъ объявляю: онъ женихъ мой!

- Вотъ, вотъ... вотъ!- указывалъ на нее отцу пальцемъ Порфир³й Власычъ; - воспитали: пусть, пусть еще доучиваться ѣдетъ! Пусть! Только я повторяю: пусть не ждетъ ни копѣйки денегъ отъ меня на свои дурацк³я затѣи!

- Деньги, деньги!- заговорила вдругъ быстро и порывисто Александра Порфирьевна: деньги! Ваши деньги! Мнѣ не надо вашихъ денегъ... оставьте ихъ себѣ! Не надо мнѣ! Буду въ трущобѣ жить, сама прокормлю себя своимъ трудомъ! Не надо мнѣ вашихъ денегъ!

Широкозадовъ густо побагровѣлъ.

- Да что мои деньги... воровск³я, что ли!?

Тутъ всталъ на свои дрожащ³я ноги старикъ и, запахивая халатъ, заговорилъ зло и хрипло:

- Денегъ не дашь? Не надо! У старика Широкозадова найдется еще копѣечка про черный день... Найдется, сынокъ! А твоихъ не надо! Воровск³е, спрашиваешь? Я честной коммерц³ей зарабатывалъ деньги, а твои деньги - соки бѣдняковъ...

- Не надо, дѣдушка, не надо!- остановила его Александра Порфирьевна:- не надо такъ говорить!

Широкозадовъ смотрѣлъ удивленными и точно сонными глазами. Какъ будто и отца, и дочь онъ видѣлъ первый разъ и не узнавалъ ихъ, и ихъ рѣчи казались ему чуждыми и странными. Точно весь извѣстный ему м³ръ перевернулся передъ нимъ; всѣ фигуры и очертан³я въ немъ были не тѣ, какими онъ привыкъ ихъ видѣть. Онъ помолчалъ, смотря мутнымъ взглядомъ на плачущую дочь и на отца, что-то шарившаго по стѣнѣ дрожащими и невѣрвыми руками. Круто повернувшись, онъ вышелъ и хлопнулъ дверью. Опять его шаги пугали старый домъ своей тяжестью.

- Стучи! Стучи!- хрипѣлъ старикъ, нашаривая на стѣнѣ сюртукъ и уходя за ширмы.- Сашокъ!- говорилъ онъ оттуда:- раскрой окно, крикни Гаврилѣ лошадь запречь.

- Куда вы хотите, дѣдушка?

- Молчи! Молчи! Поѣдемъ вмѣстѣ... къ Рудометову. Молчи, Сашокъ.

Онъ вышелъ изъ-за ширмъ, до комизма странный, жалк³й въ своихъ узкихъ черныхъ брюкахъ и длиннополомъ сюртукѣ. Онъ напоминалъ изсохшую отъ безкормицы дрофу. Сѣдая, маленькая голова его тряслась на худой и тонкой шеѣ.

Когда, по отъѣздѣ Широкозадовыхъ, о. Иванъ съ Павлинькой проходили мимо фасада дома, имъ на минуту мелькнуло сквозь пыльныя окна лицо Широкозадова. Онъ проводилъ ихъ тупымъ и мутнымъ взглядомъ.

VII.

Кто не зналъ въ Старом³рскѣ прото³ерея Рудометова?

Массивный, съ грудью колесомъ, по которой, прикрывая ордена, распласталась густая, красивая, черная борода, съ рѣзкими чертами лица, съ выпуклыми черными глазами, онъ обладалъ при всемъ томъ медвѣжьимъ басомъ и рѣшительными манерами. Басъ его былъ поистинѣ великолѣпенъ!

Прихожане святодуховской церкви, приходя въ церковь въ недѣлю о. Рудометова, никогда не справлялись, кто служитъ: еще издали, съ паперти, слышны были изъ нѣдръ храма его, какъ бы изъ звѣриной клѣтки, воздыхан³я.

Рудометовъ былъ строгъ и настойчивъ. Считая себя за общественнаго дѣятеля, онъ никогда не придавалъ цѣны чужому мнѣн³ю. Его проповѣди звучали всегда угрозой гибели. Адъ онъ умѣлъ рисовать такими красками и такъ подробно, точно лично обошелъ всѣ его закоулки и видѣлъ Сатану лицомъ къ лицу. Говорили, что онъ напоминаетъ Саванароллу. Онъ первый поднялъ вопросъ на духовномъ съѣздѣ о необходимости отбирать дѣтей у сектантовъ.

- Отцы и бр-рат³е!- гремѣлъ онъ на весь съѣздъ:- если мы заключаемъ вора въ темницу, разбойника посылаемъ въ каторгу, прокаженнаго въ больницу, то какъ же подобало бы поступить съ сектантомъ, который есть воръ, ибо отъемлетъ у ребенка благодать крещен³я,- разбойникъ, ибо убиваетъ его душу, прокаженный, ибо заражаетъ смрадомъ грѣха младенца! Но мы милосерды, какъ милосердъ Христосъ: оставляемъ на свободѣ преступника, ожидая его раскаян³я, и лишь спасаемъ жертву его, исхищая изъ бездны грѣха родительскаго и пррародительскаго...

Борода его трепетала на груди, и глаза горѣли.

- Мы не полицейск³е!- замѣтилъ кто-то изъ молодыхъ батюшекъ.

Но Рудометовъ не сдался.

- Мы - полицейск³е Бога вышняго!- сказалъ онъ:- ибо стражи храма его и охранители стада его!

При всемъ томъ Рудометовъ состоялъ круннымъ пайщикомъ акц³онернаго предпр³ят³я по сбыту за границу джибаги и дубленыхъ кожъ "Пироговичъ и К°", почему мѣстные интеллигенты его звали:

- Буржуа въ рясѣ!

Когда о. Иванъ съ Павлинькой вошли въ свѣтлую залу, прекрасно обставленную, съ пальмовидными растен³ями у оконъ,- портретами арх³ереевъ въ золоченыхъ рамахъ и зеркалами въ простѣнкахъ, тутъ господствовало оживлен³е. Была именинница старшая дочь прото³ерея, которая играла въ этотъ моментъ на п³анино "Маршъ буровъ". Звуки п³анино входили въ связь съ басовитымъ говоромъ духовныхъ и тѣми откашливан³ями въ октаву, на которыя былъ способенъ только протод³аконъ Сѣверозападовъ, мужчина саженнаго роста, съ круглыми глазами и красной жилой на лбу отъ постояннаго напряжен³я. Его чаще всего можно было видѣть у стола съ выпивкой, гдѣ соревновалъ ему соборный дьяконъ Антиливановъ, черный и тучный, старавш³йся даже въ манерахъ подражать протод³акону. Для этого онъ откашливался въ октаву, прислушиваясь, не звякнетъ ли стекло, рюмку выбиралъ самую большую и, обводя присутствующихъ строгимъ взглядомъ, опрокидывалъ рюмку такъ, будто проглатывалъ. Съ нимъ чокались два ипод³акона, его почитатели, очень похож³е другъ на друга, оба кудрявые, оба - теноры, одинъ Павловск³й, другой Петропавловск³й. Они подмигивали другъ другу и напѣвали вполголоса передъ выпивкой:

Вотъ и рѣчка, вотъ и мостъ,-

Черезъ рѣчку перевозъ...

Кто бы рюмочку поднесъ,

Мы бы вы-ыпили!

- Х-ха-а!- сочувственно смѣялся протодьяконъ. И гдѣ-то ему отзывалось стекло.

Псаломщикъ Рудометовъ разглаживалъ горстью усы и говорилъ протод³акону:

- А ну-ка и я такъ попробую!... Х-х-ха-а!!

Но у него не выходило.

По залѣ прохаживалось нѣсколько духовныхъ.

О. Матвѣй сидѣлъ вблизи п³анино, дѣлая видъ, что прислушивается со вниман³емъ къ музыкѣ. Но лицо у него было озабоченное. Увидавъ о. Ивана съ Павлинькой, онъ расцвѣлъ и пошелъ къ нимъ навстрѣчу.

- Ну, вотъ, получай свою попадью!- сказалъ ему о. Иванъ.

И тотчасъ отошелъ въ сторону, наблюдая издали за супругами, вставшими къ окну, отмѣчая, что отецъ Матвѣй слишкомъ сильно жестикулируетъ, а лицо Павлиньки слишкомъ холодно. И что-то непр³ятное шло у него по сердцу, когда онъ видѣлъ ихъ вмѣстѣ. Онъ принималъ это чувство за негодован³е на о. Матвѣя. "Не ему бы..." шепталъ онъ, не понимая точно смысла этого выражен³я.

Близъ него разговаривали Чугунниковъ и Пироговичъ.

Чугунниковъ былъ апоплектическаго тѣлосложен³я. Изъ рыжей бороды смотрѣло красное лицо съ отдувающимися щеками.

- Ф-фу-у!- шумно вздыхалъ Чугунниковъ, напоминая человѣка, только что воротившагося изъ бани.- По нонѣшнимъ временамъ газету издавать... чижало-съ! Ты коммерсантъ, ты гласный думы, ты членъ благотворительнаго общества, ты въ банкѣ членъ совѣта... Про кого не напиши, всякъ тебѣ пр³ятель, и всякъ обижается...

Пироговичъ мягко смѣялся.

Онъ весь былъ мягк³й, гибк³й, изящный и вѣжливый, съ наклонностью къ полнотѣ, еще не портившей наружность, съ холенымъ бритымъ лицомъ, золотистыми усами и смѣющимися глазами, въ которыхъ блестѣли умъ и хитрость.

- А вы бы поставили дѣло такъ, Акиндинъ Захарычъ!- сказалъ онъ:- обсуждали всякое явлен³е вообще, не касаясь частностей. "Вообще" все можно обсуждать! Это ни къ чему не обязываетъ и никого не задѣваетъ...

- Стараюсь! Да вѣдь... сотрудники!

И Чугунниковъ тяжело вздохнулъ.

- Ф-ф-у-у...

Къ о. Ивану подошла Александра Порфирьевна.

- А знаете, зачѣмъ дѣдушка сюда пр³ѣхалъ?- сказала она, с³яя:- онъ хочетъ взять свои деньги изъ предпр³ят³я и отдать мнѣ!

Она, кажется, готова была бить въ ладоши и прыгать.

- А денегъ-то мно-ого!

- При чемъ же тутъ Рудометовъ?- удивился отецъ Иванъ.

- Вотъ тебѣ разъ? Да у него же и небесная, и земная торговля въ рукахъ! Вѣдь около прежнихъ-то безсребренниковъ давно уже хорошее серебряное дѣло завелось... Сидятъ теперь въ кабинетѣ,- кивнула она головой къ двери:- счета разсматриваютъ...

- Небесные?- улыбнулся ей о. Иванъ.

Она дружелюбно засмѣялась:

- Пойдемте-ка, послушаемъ, вотъ тутъ споръ интересный.

Они подошли къ дивану.

Народу тутъ собралось много.

На диванѣ сидѣлъ маленьк³й, сѣденьк³й ключарь, добродушно похохатывающ³й; рядомъ съ нимъ о. Клавд³й изъ градотроицкой церкви, тучный, съ умнымъ, строгимъ лицомъ, не въ мѣру обросшимъ бородою цвѣта овечьей шерсти.

Тутъ же стояли и сидѣли: сынъ Рудометова, семинаристъ пятаго класса, высок³й, худой, съ рѣшительнымъ лицомъ; сынъ о. Клавд³я, тучный и бѣлый, съ холеной физ³оном³ей; нѣсколько батюшекъ, необыкновенно молчаливыхъ, и студентъ Удаловъ.

Удаловъ что-то энергично говорилъ.

Это былъ болѣзненный юноша, страшно худой, съ синеватымъ цвѣтомъ угрястаго лица. Онъ не выпускалъ изъ рукъ папиросы.

- Такъ говорить,- разсуждалъ онъ настойчиво,- значитъ, зарывать голову въ небесные пески, по выражен³ю Ницше! Съ насъ довольно этихъ песковъ, господа! Намъ нужно устраивать наше безпризорное земное жилище, въ которомъ мы всѣ задыхаемся. Нашу прекрасную землю, которую мы же обратили въ юдоль слезъ и мучен³й.

- Это не отъ насъ!- сказалъ о. Клавд³й:- не мы ее такъ устроили!

- Знаю!

- Вотъ видите! И вы съ этимъ согласны! Вы только встаньте на правильную точку зрѣн³я: развѣ вы вѣчный житель земли? Не лежитъ ли ваше отечество тамъ, гдѣ вашъ заблуждающ³йся разумъ видитъ только ницшеанск³е пески?

- Я не стороннцкъ православной точки зрѣн³я.

- Почему же православной? позвольте? Это вообще религ³озная точка зрѣн³я, понятная и обязательная для каждаго человѣка, вѣрящаго, что онъ не червь минутный, а вѣчный гражданинъ неба! И тогда земля есть только суровая школа для будущихъ гражданъ неба! Вотъ вамъ отсюда понятны всѣ слезы и мучен³я, законны испытан³я и бѣды!

- И торговля джибагой?- сказалъ семинаристъ Рудометовъ, не улыбаясь.

Всѣ засмѣялись.

- Нужно же поддерживать существован³е!- снисходительно улыбнулся о. Клавд³й.

- Для испытан³й?- такъ же хладнокровно сказалъ семинаристъ:- тогда не лучше ли раздать имѣн³е и идти побираться, существован³е-то и этимъ можно поддержать, а бѣдъ и мучен³й прибавилось бы... И Христу пр³ятно!

- Кривотолки вы, господа,- слегка оскорбился о. Клавд³й:- и софисты! Вообще нынѣшняя молодежь- софисты! Ищутъ новыхъ путей, ищутъ новыхъ истинъ, тогда какъ есть одна только Истина, прем³рная и вѣчная, и одинъ къ ней путь... Эта Истина непостижима для ума гордаго! Ее величайш³е философск³е умы старались понять, опредѣлить,- и не могли! А она сама открываетъ себя смиренному сердцу! Повторяю, это не есть спец³ально православная точка зрѣн³я: это точка зрѣн³я религ³озно-философская вообще! Что касается православ³я, то поскольку оно есть человѣческое учрежден³е, оно закаменѣло, и я самъ ищу въ немъ новыхъ путей, новыхъ согласован³й съ Божественной Волей...

- Лжеумствуешь, новоявленный еретиче!- смѣялся ключарь:- въ пути лукавы уклоняешься...

- Почему же? Мног³е вопросы церковной практики, вопросы брака какъ свѣтскихъ людей, такъ и духовныхъ, вопросъ о свободѣ религ³озной совѣсти, наконецъ, вообще вопросъ объ отношен³и церкви къ государству... Все это назрѣвш³е вопросы.. и такихъ много! Они требуютъ пересмотра и разрѣшен³я въ духѣ справедливости, въ духѣ новыхъ требован³й жизни!

- Въ этомъ я совершенно согласенъ съ папашей!- сказалъ студентъ. уперевшись въ спинку стула и раскачиваясь:- устраивать жизнъ нужно, это несомнѣнно. Въ ней много недочетовъ. Но нельзя забывать изъ-за случайныхъ нуждъ земного вѣчныхъ, коренныхъ вопросовъ существован³я. Нельзя рыться въ земной пыли и тѣмъ удовлетворяться. Нужно обращать свой взоръ къ небу, къ звѣздамъ... Только тамъ горятъ, сверкая, путеводныя искры, въ томъ м³рѣ мистическихъ тайнъ.

- Намъ съ вами не по пути!- сказалъ семинаристъ:- до свиданья!

Всѣ захохотали, а Александра Порфирьевна забила въ ладоши:

- Браво, браво, браво!

Удаловъ стряхнулъ пепелъ въ стоявшую на столѣ золоченую пепельницу.

Онъ былъ серьезенъ и немного мраченъ

- Граждане неба!- сказалъ онъ, кривя губы:- да если есть такое небо, то насъ первыхъ туда не пустятъ! Потому что мы лжецы! Мы разсказываемъ сказки больному ребенку, чтобы отогнать отъ него привидѣн³е, которое и есть мы сами!

- Что за парадоксъ!- вскричалъ студентъ.

- Не парадоксъ,- истина! У насъ есть прекрасное отечество,- земля! Что мы изъ нея сдѣлали? Ахъ, простите, о. прото³ерей! Не мы сдѣлали, говорите вы. Знаю! Но вы же сами называете землю школой, хотя отождествляете школу съ тюрьмой! И ужъ мы-то, мы прошли достаточно эту школу, чтобы понимать причины и слезъ, и мучен³й... Теперь корни у дерева жизни обнажены трудами лучшихъ людей. И корни эти гнилы! И гниль эта изучена подъ микроскопомъ. Гниль нездоровой наслѣдственности...

Онъ болѣзненно кривилъ губы.

- Проклятой наслѣдственности, приводящей къ гибели дѣтей! Гниль общественныхъ учрежден³й, гдѣ процвѣтаетъ рабство во всѣхъ формахъ, гдѣ рабовладѣльцы утѣшаютъ рабовъ сказками о "небесныхъ пескахъ", сами задыхаясь въ зловонномъ воздухѣ рабства...Нѣтъ!мНужно забыть о пескахъ! Нужно оздоровить землю, нужно вспахать ее и засѣять зернами справедливости, истины, знан³я, чтобы создать на ней царство красоты, которому позавидовало бы само Божество ваше!

Въ это время въ двери поспѣшно вышелъ прото³ерей Рудометовъ, громко разговаривая со старикомъ Широкозадовымъ.

Всѣ поднялись и двинулись навстрѣчу прото³ерею.

У того лицо было озабочено.

- Здравствуйте, здравствуйте, господа!- говорилъ онъ:- благодарю, благодарю!- отвѣчалъ онъ на поздравлен³я съ именинницей:- ужъ вы меня извините! Я сейчасъ только на минутку урвался со съѣзда и сейчасъ опять туда! Тороплюсь! Тороплюсь! Пожалуйте, господа, въ столовую... закусить, чѣмъ Богъ послалъ... А меня извините, ѣду!

Большинство двинулось къ столовой, откуда выходила нарядно одѣтая попадья, подъ стать прото³ерею, дебелая и солидная.

Прото³ерей подозвалъ жестомъ Чугунникова.и Пироговича.

- Чудакъ-то! - указалъ онъ на Широкозадова:- деньги требуетъ... а! Ха-ха! Ну, чего же... Отдамъ! Время выбралъ, нечего сказать!

- Сейчасъ кризисъ, Власъ Игнатьевичъ! - мягко сказалъ Пироговичъ.

Широкозадовъ шутливо отмахивался.

- Не пугай ты меня этими словами! Старъ я для нихъ! А вотъ нужны деньги, и подай! Больше я ничего не знаю! Будетъ! Старъ я для торговой операц³и...

- Ф-фу-у!- отдулся Чугунниковъ:- но вѣдь не въ банкъ же вы ихъ положите! Тамъ развѣ такой процентъ...

- Спрячу въ чулокъ да сяду на него!- смѣялся Широкозадовъ:- а помирать буду, съ медомъ съѣмъ... А то возьму,- да гимназ³ю построю.

Чугунниковъ удивленно посмотрѣлъ на него и сказалъ:

- Ф-фу-у!

Широкозадовъ позвалъ Александру Порфирьевну и распрощался.

Въ это время псаломщикъ Рудометовъ крадучись подошелъ къ Павлѣ Григорьевнѣ. О. Иванъ строгимъ взглядомъ наблюдалъ за ними, не замѣчая, что краска облила ему лицо. Павла Григорьевна сказала что-то рѣзкое Рудометову и отвернулась. Тутъ она поймала взглядъ о. Ивана, покраснѣла, улыбнулась и подошла къ нему.

- Что мы тутъ будемъ дѣлать? Скучно... То же здѣсь, что и вездѣ... Тоска!

- Что тебѣ сказалъ Рудометовъ? - спросилъ о. Иванъ хмуро.

- Что такое?

Она лукаво посмотрѣла на него.

- Какой ты... ревнивый! Я не знала!

Онъ вспыхнулъ и взглянулъ на нее строго.

- Не говори глупостей! Какъ не стыдно.

Вечеромъ, возвратясь отъ Рудометова, они пошли въ садъ вдвоемъ, потому что о. Матвѣй отказался.

Еще солнце было надъ горизонтомъ, а ужъ въ садикѣ передъ рестораномъ дефилировала публика; съ балкона ресторана неслись звуки марша. Внутри вокзала хлопали пробки, слышался хохотъ и звонъ стакановъ. Гдѣ-то глухо стучали билл³ардные шары. Воздухомъ доносило запахъ пива и кухни. Всѣ смотрѣли, посмѣиваясь и перешептываясь, на высокую фигиру священника. О. Иванъ чувствовалъ себя неловко.

- Пойдемъ-ка лучше... гдѣ поглуше!

Въ глухой аллеѣ Павлинька взяла его подъ руку.

Они вышли къ откосу и сѣли на зеленую скамейку.

Внизу серебрилась рѣка, къ нимъ доносился свѣж³й запахъ воды. По рѣкѣ сновали лодки. На одной изъ нихъ играла гармоника. За рѣкой темнѣло Зарѣчъе. Солнце садилось позади зарѣчья, и потому всѣ постройки его, заводы и трубы фабрикъ казались черными сквозь красноватую дымку заката. На фабрикахъ уже зажглись огни,- тамъ еще происходила работа.

- Помирились?- спросилъ о. Иванъ Павлиньку.

Она слегка коснулась его плечомъ.

- Какой ты чудакъ!- произнесла она съ грустью:- вѣдь мы и не ругались.

- Такъ стало-быть... ты поѣдешь?

Она помолчала.

- Не отравляй ты мнѣ вечера! Посмотри... какъ хорошо тутъ! Забыться хочется! Посмотри! Как³я нѣжныя краски! Ахъ, зачѣмъ я не художница! Я бы рисовала... Смыслъ въ жизни былъ бы!

- А какой смыслъ жизни въ рисованьи?

- Не знаю... А какой смыслъ въ теперешней жизни?

Басовитый заводск³й гудокъ поплылъ въ воздухѣ.

Гдѣ-то кончали работу. Ему отозвались здѣсь и тамъ скрипуч³е или тонкоголосые гудки, словно фабрики перекликались.

- Живешь день за день...- сказалъ о. Иванъ, задумчиво наблюдая, какъ солнце опускается въ багровый туманъ:- для чего живешь...

Она ласково нагнулась и заглянула ему въ лицо.

- И ты?..

Съ балкона долетѣли звуки трубы: - тру-ту-ту-ту-ту...

Солнце коснулось горизонта и день побагровѣлъ, точно сонное лицо. Черныя трубы отпечатались на дискѣ солнца и точно выросли. По балкону будто отплясывали боги изъ "Орфея въ аду":- "мы пойдемъ - пойдемъ мы"... О. Иванъ съ Павлинькой опять вмѣшались въ толпу. Когда они проходили мимо дверей вокзала, съ бѣлыхъ его ступенекъ кого-то выводили подъ руки.

- Смотри!- сказала Павлинька:- самъ Удаловъ!

Это былъ низкорослый, широкоплеч³й, тучный старикъ съ бычачьимъ, пьянымъ лицомъ. Его осторожно поддерживали подъ руку съ одной стороны офиц³антъ, съ другой - самъ хозяинъ вокзальнаго ресторана г. Шикъ. Удаловъ ломался, кобенился и хрипѣлъ:

- Я царь... я Богъ!..

- Фаэтонъ!! Малшикъ! Живѣй!- шепталъ другому офиц³анту m-r Шикъ.

Офиц³антъ стрѣлою летѣлъ къ выходу и тамъ кричалъ:

- Удаловск³й кучеръ! Лошадей!

Публика разступалась передъ этимъ торжественнымъ шеств³емъ.

Удаловъ хрипѣлъ, почти на рукахъ увлекаемый къ выходу и шурша по песку отяжелѣлыми ногами:

- Я че-е-рвь...

Боги кончили свой бѣгъ.

Музыка смолкла.

Въ тотъ же моментъ изъ-за рѣки донеслись звуки хорового пѣн³я. Что-то торжественное, величавое поплыло въ воздухѣ, точно невѣдомый гимнъ возяикъ откуда-то изъ таинственной глубины и поднимался выше и выше, все охватывая собой. Удалова забыли. Всѣ изъ садика бросились къ откосу. Даже г. Шикъ и офиц³анты бѣжали вслѣдъ за публикой. Видно было, какъ за оградою сада извозчики встали на козлы, освѣщенные зарей, и смотрѣли въ ту же сторону, куда, жестикулируя, указывали бѣгущ³е люди.

Заря охватила полнеба точно заревомъ.

На ея багровомъ фонѣ чернѣли рѣзко силуэты трубъ гигантскихъ фабрикъ и заводовъ Зарѣчья. Улицы Зарѣчья были полны. Точно черные гномы, угрожая землѣ, вышли изъ невѣдомыхъ трещинъ и шумною, плотною толпой медленнымъ потокомъ заполняли улицы съ колеблющимися въ воздухѣ знаменами. И точно изъ одной гигантской груди лились смѣлые звуки торжествующаго гимна.

- Попдемъ туда, пойдемъ! - шептала Павлинька возбужденяо:- что это? Ахъ, какъ это интересно! Что это?

Она тянула его за рукавъ, пробиваясь черезъ толпу.

- Пойдемъ! Я тутъ знаю близкую дорогу.

Они поспѣшно начали спускаться по тропинкѣ, которая вывела ихъ на нижнюю улицу откоса, гдѣ въ одинъ порядокъ лицомъ къ рѣкѣ выстроились дома извѣстныхъ фабрикантовъ. Теперь въ этихъ домахъ мелькали огни, то открывались, то закрывались окна; въ нихъ смотрѣли встревоженныя лица. Здѣсь и тамъ выходили изъ парадныхъ дверей хозяева этихъ жилищъ, сходились группами.

- Смотри,- шепталаПавлинька, увлекая о. Ивана:- вотъ Шилороевы,- вотъ Нагель... Вотъ Кандауровы!

О. Иванъ удивленно осматривался.

Освѣщенные багровымъ румянцемъ зари, эти тучные и важные люди подошли къ откосу, громко переговариваясь, безпокойно жестикулировали. Когда Павлинька съ о. Иваномъ поспѣшно шли мимо, какой-то высок³й, сѣдой старикъ говорилъ:

- Сейчасъ же надо дать знать губернатору!

- Ужъ Мейеръ поскакалъ.

- Это удаловск³е подняли всѣ заводы!..

Пѣн³е разросталось, точно къ сотнямъ первоначальныхъ голосовъ присоединялись тысячи. И будто вздрагивали дома въ трепетѣ.

- Скорѣй, скорѣй!- шептала Павлинька.

Ихъ обгоняли, спотыкаясь, как³е-то люди въ курткахъ.

Бѣжали полицейск³е. Проскакалъ полицеймейстеръ. Гдѣ-то раздалась военная команда.

У моста ихъ догнала Александра Порфирьевна.

Обычное спокойств³е оставило ее. Лицо ея пылало, глаза с³яли.

- Слышите! слышите!- говорила она,- скорѣй, скорѣй...

За мостомъ они попали въ медленно и стройно идущую толпу.

Здѣсь шли люди въ рабочей одеждѣ, иные не сняли даже фартуковъ. То блѣдныя, то загорѣлыя, но спокойно-торжественныя лица. Въ вихрь подымающихъ звуковъ попали путники.

- Вотъ шилороевск³е идутъ... а это удаловск³е!- возбужденно показывала Александра Порфирьевна:- вотъ эти черные... смотрите! Это отъ Нагеля...

Мног³е ей радостно кивали, снимали шапки, махали ими...

- Съ нами?

- Съ вами!!

Гдѣ-то около нея загорѣлось "ура"...

И его подхватили и дальше. Оно перешло въ как³е-то грозящ³е крики, изъ которыхъ можно было разобрать только одно слово:

- Долой!.. Долой!!!

И эти крики бѣжали къ тому берегу, гдѣ по откосу виднѣлись испуганно-жестикулирующ³е изящно одѣтые люди, освѣщенные, какъ заревомъ, багровымъ свѣтомъ зари, огнемъ отражавшейся въ стеклахъ.

Мѣстами мелькали уже знакомыя о. Ивану лица. Какъ земляной комъ шелъ въ черномъ фартукѣ Потаповъ.

Твердо вышагивалъ рядомъ съ нимъ Ляксанычъ, неся знамя, и лицо его горѣло отъ сосредоточеннаго возбужден³я.

О. Иванъ прочиталъ надпись на знамени и испуганно вздрогнулъ. Онъ, какъ сонный, осмотрѣлся кругомъ удивленными глазами, впервые уясняя себѣ грозный смыслъ происходившаго: точно впервые увидалъ пропасть, въ которую катился знакомый ему м³ръ! Ему показалось, что въ головѣ у него закружился вихрь, крутя тучи какихъ-то засохшихъ мыслей, а въ груди поднялось широкое чувство, никогда не испытанное. Онъ отдавался этому властному потоку стройно идущихъ людей, смотрѣлъ на серьезныя, сосредоточенныя лица, наблюдалъ, какъ суетилась растерявшаяся полиц³я и какъ взводъ солдатъ, заграждавшихъ одинъ изъ переулковъ, взялъ къ ружью по командѣ, но такъ и застылъ безъ движен³я. Онъ думалъ, что новая сила какая-то выросла въ жизни, пока жилъ онъ въ своемъ глухомъ углу, сила грозящая, еще непонятная ему... Но вспоминая факты жизни, онъ подумалъ, что это "новое что-то" растетъ вездѣ...

Стемнѣло.

Толпа расходилась, таяла съ пѣснями, замиравшими вдали.

- Хотите я васъ съ хорошими людьми познакомлю?- возбужденно говорила Александра Порфирьевна: - Хотите?

Они молча вошли за нею на какой-то дворъ.

- Васенька дома?

Сѣдой старикъ еврей внимательно осмотрѣлъ ихъ, улыбнулся Александрѣ Порфирьевнѣ и молча указалъ на высок³й, черный сарай, откуда раздавались голоса. Они проникли туда. Сарай былъ обширный, безъ потолка, съ черными, толстыми балками. Здѣсь, при свѣтѣ лампы, стоявшей на столѣ, помѣщались на верстакахъ, на скамьяхъ, среди стружекъ и бѣлыхъ, только-что обструганныхъ досокъ, все больше молодые люди съ возбужденными лицами. На него всѣ посмотрѣли строго и подозрительно, но Александра Порфирьевна закивала головою:

- Свои! свои!

Ораторъ, молодой еврей, съ нервнымъ до болѣзненности лицомъ, съ нервной жестикуляц³ей, заговорилъ страстно, возбужденно, отъ волнен³я усиливая акцентъ.

- Я говорю... событ³я растутъ!!! Я говорю... теперь, моментъ, когда мы должны предъявить требован³я формулировать ихъ рѣзко, ясно, опредѣленно, безъ рабскаго страха. Я презираю трусливую умѣренность, боящуюся назвать плеть плетью даже тогда, когда она опускается на спину!

Онъ гнѣвно протягивалъ руки.

- Я пре-зи-раю!!!

Къ Александрѣ Порфирьевнѣ подошелъ молоденьк³й юноша съ бѣлой бородкой. Отъ него пахло клеемъ и на одеждѣ еще дрожали стружки.

- Васенька!- обратилась къ нему Александра Порфирьевна,- познакомьтесь всѣ...

Она познакомила его съ о. Иваномъ.

Васенька ласково и внимательно посмотрѣлъ на о. Ивана подслѣповатыми, добрыми глазами и заговорилъ что-то о нѣмецкомъ рейхстагѣ, о Бебелѣ, о послѣдней крупной побѣдѣ соц³алъ-демократ³и...

О. Иванъ странно смотрѣлъ и слу³палъ.

Онъ искалъ глазами Александру Порфирьевну. Но она уже была у стола; свѣтъ лампы падалъ на ея взволнованное и радостное лицо. Ей хлопали и что-то кричали со всѣхъ сторонъ, а она кивала головою.

- Господа!- говорила она:- я такъ счастлива сегодня, такъ довольна! Нѣтъ выше счастья, какъ видѣть растущую побѣду, побѣду разумной, организованной силы надъ испуганнымъ чудищемъ угнетен³я... еще одну побѣду новаго м³ра надъ старымъ! Но я все-таки хочу сказать нѣсколько словъ по поводу заявлен³я Моисея Абрамыча...

И она начала говорить что-то непонятное для о. Ивана. Онъ взглянулъ на Павлиньку. Та широко открытыми, лихорадочно блестящими глазами осматривалась вокругъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Поздно въ эту ночь о. Иванъ провожалъ отъ Перехватова Александру Порфирьевну. Павлинька осталась ночевать у отца.

О. Иванъ шелъ задумчиво, смутно настроенный.

- О чемъ вы задумались? - тихо спросила Александра Порфирьевна.

- Да такъ... Какъ-то все странно... Что-то новое вокругъ! Что-то незнакомое! Какъ-то всѣ... словно думаютъ и живутъ по-иному... Всѣ чего-то хотятъ! И вотъ мнѣ даже странно, что я... не хочу ничего!

Онъ задумчиво посмотрѣлъ на нее изъ-подъ шляпы темными глазами.

- И говоря откровенно, мнѣ какъ-то совѣстно этого. Точно я въ первый разъ думать началъ! Какихъ-то мертвыхъ людей видѣлъ я до сихъ поръ... Или самъ, что ли, мертвый былъ?!. И увидалъ живыхъ... пламенныхъ, какъ Маккавеи!

Онъ помолчалъ.

- Точно не жилъ я!

Ночь нѣжными объятьями обнимала Зарѣчье. Шаги ихъ далеко звучали по безлюдью. Мимо нихъ скользнула проститутка и чему-то тихо засмѣялась.

- Зачѣмъ вы пошли въ священники? - негромко спросила Александра Порфирьевна.

- Зачѣмъ?

Онъ помолчалъ.

- Куда же было идти?..

Онъ чувствовалъ смутную тяжесть на душѣ.

- Иванъ Василичъ!- сказала Александра Порфирьевна, первый разъ назвавъ его такъ.

И она тихо коснулась его руки.

- Вы меня простите! Я вѣдь... такая несдержная... Я васъ оскорбила давеча.

- Чѣмъ?- удивленно посмотрѣлъ онъ на неё.

- Своимъ выражен³емъ... о священникахъ! Я такъ привыкла считать священниковъ... врагами народа.

- Нѣтъ!- вдругъ горячо сказалъ о. Иванъ, почувствовавъ какой-то острый уколъ въ сердце: - нѣтъ, я не врагъ народа! Если я пошелъ въ священники... то кто знаетъ... какъ это вышло! Странно какъ-то... Вотъ, мнѣ кажется, я долго шелъ подземельемъ... и вотъ свѣтъ какой-то! А я еще не могу понять, что это за свѣтъ... Но я употреблю все усил³е мысли... и пойму!

Но ее все мучила какая-то тайная мысль. Когда уже близко завиднѣлся широкозадовск³й домъ, она сказала:

- А все-таки я васъ оскорбила! Я тѣмъ болѣе не имѣла на это права, что мой собственный отецъ...

Губы ея крѣпко сжались, какъ отъ острой боли.

- Принадлежитъ къ классу угнетателей... Но что жъ... его извинить надо! Онъ въ этомъ, быть можетъ, уже не такъ виноватъ... Онъ человѣкъ стараго м³ра. Этотъ м³ръ надъ нами уже безсиленъ, но на нашихъ отцовъ онъ легъ бременемъ и придавилъ ихъ къ земной грязи. Да я и благодарна отцу: онъ далъ мнѣ жизнь и далъ образован³е! Два безцѣнныхъ дара! Зато я исправлю зло, которое онъ дѣлаетъ...

- Какъ?- взглянулъ онъ удивленно.

- Вы слышали, что давеча говорилъ Удаловъ? Онъ славный мальчикъ... не правда ли? Все въ жизни подгнило, подгнили самые корни лжи. Эту ложь, плодящую слезы, еще крѣпко охраняютъ люди стараго м³ра. Чтобы придать ей блестящ³й видъ, существуютъ рабоч³е, созидающ³е богатства, которыми не пользуются. Чтобы придать ей силу, существуютъ солдаты со штыками и пушками, чтобы окупить ее,- существуютъ биржа и банки. Чтобы оправдать ее,- существуютъ судьи и священники... вы простите меня опять! Чтобы разрушить эту ложь... пришли мы!

- Мы? - повторилъ онъ, удивляясь этой дѣвочкѣ, такъ авторитетно поучающей его непонятными ему рѣчами:- кто это... мы!

- Мы!- горячо сказала она:- всѣ, кто ненавидитъ царящую ложь, кто жаждетъ бороться съ нею грудь съ грудью... Мы, отбросивш³е предразсудки нашихъ отцовъ, перегородки, раздѣляющ³е людей на богатыхъ и бѣдныхъ, аристократовъ и рабовъ! Мы, поклоняющ³еся солнцу будущаго... Мы... демократы!

У калитки дома они простились.

- Александра Порфирьевна,- удержалъ онъ ее слегка за руку:- что давеча пѣли?

Она тихо засмѣялась.

- Пѣсни будущаго!

VIII.

День клонился къ вечеру, а жаръ не спадалъ. Раскалённый воздухъ былъ душенъ. Небеса казались сѣрыми, пыльными, степная зелень поблекла. Даль курилась, словно желтый туманъ выходилъ на концахъ поля изъ невидимыхъ земныхъ расщелинъ. Среди желтыхъ, сѣрыхъ, бурыхъ, пыльныхъ тоновъ на западѣ зловѣщей черной тѣнью поднималась изъ-за горизонта туча, какъ крутая спина. Солнце шло къ ней, а она подвигалась къ солнцу... И солнце, точно отъ страха, блѣднѣло, погружаясь въ испарен³я.

Подрясникъ на о. Иванѣ взмокъ, изъ сѣраго превратился въ черный и слегка курился, какъ курились взмыленные бока лошадей. О. Иванъ обернулся къ тарантасу и просительно заглянулъ подъ громадный, покрытый пылью зонтъ, гдѣ пр³ютились супруги.

- Павлинька! Ужъ ты мнѣ позволь, старику, подрясникъ-то снять... уморился!

- Что это, Иванъ Василичъ, как³я церемон³и!- засмѣялась Павла Григорьевна:- свои люди-то!

- То-то. Вѣдь съ вашей сестрой безъ церемон³й нельзя! Все по свѣтскости... а я не умѣю! - говорилъ о. Иванъ, снимая подрясникъ и оставаясь въ просторной свѣтлой ситцевой рубахѣ, подпоясанной истертымъ ремешкомъ.

Онъ снялъ и шляпу, и отдуваясь, какъ китъ, обмахивалъ себя ею.

- Жа-ара-а! Ну, и гроза будетъ, братики мои! Только бы до парома вовремя добраться да переправиться черезъ Поёму.

- А поскорѣе бы ѣхалъ!- отозвался изъ подъ зонта о. Матвѣй.

- Запрягись-ка самъ! Развѣ можно лошадей гнать въ такую духоту. Видишь, въ мылѣ всѣ...

Онъ любовно смотрѣлъ на лошадей.

- Ду-у-шевныя!!

Солнце изъ блѣднаго становилось краснымъ.

Воздухъ пропитался багровымъ отсвѣтомъ, багровымъ стало небо, а степь, съ разбросанными тамъ и сямъ одинокими стогами, будто напиталась кровью. Лишь туча оставалась черной. Она медленно, но неумолимо росла; отъ ея чернаго туловища протянулись черныя руки на полнеба, будто кто враждебный и самоувѣренный вызывалъ м³ръ на единоборство. И вокругъ природа проникалась тревогой. Тревожно сновали ласточки, кулики съ печальнымъ свистомъ проносились куда-то. Галки торопливо летѣли на ночлегъ, оглашая воздухъ рѣзкими криками. Стога, кусты, барсучьи насыпи, казалось, со вниман³емъ смотрѣли освѣщенной стороной своей на западъ, тревожно выжидая; отъ неосвѣщенныхъ же сторонъ ихъ бѣжали длинныя тѣни.

- Будетъ потѣха! - говорилъ о. Иванъ, наблюдая, какъ быстро выростала туча:- нынѣшнее лѣто грозъ-то не было... Эта наверстаетъ! Да скоро, что ли, Поёма-то?- спросилъ онъ работника.

Абдулка привсталъ на козлахъ, черезъ дугу наблюдая убѣгавшую дорогу.

- Бирста!- коротко сказалъ онъ.

- Верста-а?.. Ну, такъ поторапливай. Въ грозу паромъ не пойдетъ, не заночевать бы на бережку подъ березками. А до Богдановки, тамъ, кажется, верстъ семь еще останется? Ну, не пр³ѣхать намъ къ о. благочинному сухими! Вспа-аритъ бока!

Пригорокъ и кусты быстро выростали.

- Жара-то... Печка!- отдувался о. Иванъ.- Ого! Теперь бы въ воду!

- Большой вода идетъ!- осклабился, Абдулка, кивнувъ на тучу.

- Да-а-а! Погремитъ и посверкаетъ... А какъ это по-твоему,- обернулся онъ къ Абдулкѣ:- отчего громъ гремитъ?

Абдулка пожевалъ губами.

- Аллахъ гуляйтъ.

- А, можетъ быть, Магометъ? - засмѣялся о. Иванъ.

Абдулка подумалъ.

- Мужетъ быть... Имъ работать - дѣла нѣтъ! Мала-мала полежалъ, мала-мала погулялъ.

- Хорошая жисть!

- Сява лучше надо! Наша мулла сарманайск³й тамъ бывалъ.

- Гдѣ?