Гусев-Оренбургский Сергей Иванович - Страна отцов

ного, обѣщая вскорѣ вернуться.

   О. Иванъ остался одинъ.

   Въ комнатѣ господствовали сумракъ и тишина. Мальчикъ тихо дышалъ, временами слабо стоналъ и дѣлалъ движен³е руками. Тогда отецъ Иванъ придерживалъ ему руки и сидѣлъ неподвижно.

   Въ ставни стучалъ дождь.

   Точно прислушиваясь къ вѣтру и ливню, неподвижно стояли кресла, обитыя черной клеенкой. Казалось, на нихъ недавно сидѣли как³е-то люди, теперь ушедш³е. Съ полокъ шкафа смотрѣли корешки метрикъ, точно храня тайны мертвецовъ, и тисненые переплеты проповѣдей, будто замолчавшихъ въ испугѣ. Въ этой тишинѣ, все еще подъ бурей впечатлѣн³й, такъ неожиданно, такъ властно захватившихъ его въ свой кипящ³й водоворотъ, о. Иванъ вспоминалъ всѣ событ³я послѣднихъ дней, и въ свѣтѣ ихъ разсматривалъ свою жизнь. Что-то, сильнѣе его, поднималось въ душѣ его, что-то едва раскрывшее глаза и уже вразъ гигантски выросшее, еще вчера незнакомое ему, но уже сегодня съ нимъ отождествившееся. Это былъ онъ самъ, но онъ себя не узнавалъ, точно самъ отъ себя до сихъ поръ онъ былъ куда-то спрятанъ, хитро связанный мертвыми узлами. И опять человѣкъ и священникъ боролись въ немъ. Но уже священникъ едва показывалъ сквозь ставни блѣдное лицо свое и голосъ его заглушался шумомъ ливня.

   - Иване! - говорилъ онъ: - Иване! Вспомни ²ова, состязавшагося съ Богомъ! Въ силахъ ли спорить съ Всевѣдущимъ человѣческая логика. Онъ указалъ путь Лев³аѳану, далъ морю берега его! Безумно море, рвущееся изъ береговъ своихъ. Онъ, гремящ³й въ тучахъ, уложитъ волны его въ прахъ бурей гнѣва Своего! Ибо Онъ далъ человѣку законы жизни, какъ морю берега его. Горе тебѣ, человѣче подзаконный, если главу свою гордо поднимешь къ небу, споря съ Всевршнимъ!

   Но человѣкъ уже нервно и страстно разрывалъ мертвые узлы мысли.

   - Споръ съ Всевышнимъ! Развѣ я спорю? Я просто дышу и думаю. Развѣ я и такъ мало боялся дышать полной грудью? Вотъ передъ Нимъ я... Кому я нуженъ? Кому я далъ хоть каплю счастья? Для чего я жилъ? Я всѣмъ чуждый... всѣмъ! Всѣ ищутъ чего-то въ жизни, борятся за что-то святое, что для нихъ дороже жизни... За что боролся я?.. Или за кого? Я шелъ по холодному м³ру, лишенному Бога, самъ холодный, точно сердце у меня вынуто... Кто вынулъ у меня сердце? Пусть съ тѣми споритъ Всевышн³й... а я не спорю! Я дохнулъ воздухъ бури, которая вѣетъ вокругъ меня... И ужъ не могу, не хочу дышать другимъ воздухомъ. Все вокругъ меня тянется къ какому-то свѣту, къ солнцу, ищетъ правды жизни... А я не знаю правды жизни... И мнѣ тяжело! И я не могу больше. Пусть не ставитъ мнѣ Всевышк³й предѣловъ... Я не Лев³аѳанъ, но я перешагну ихъ!!

   Мальчикъ застоналъ.

   Онъ нагнулся къ нему.

   Тотъ разгорѣлся и тяжело дышалъ. Что-то безсвязное лепетали его губы. О. Иванъ чутко прислушивался къ его лепету, точно ожидалъ услышать что-то важное, что сразу объединитъ его мысли, какъ центръ, къ которому эти мысли сбѣгутся и, вспыхнувъ, освѣтятъ путь, по которому онъ долженъ идти. Что ему этотъ мальчикъ? Почему онъ такъ возмутился, такъ взволновался и не можетъ придти въ себя,- точно не этого мальчика ранили, а его самого но больному мѣсту изо всей силы ударили! И ужъ ему казалось, что вотъ этотъ маленьк³й, несчастный раненый мальчикъ долженъ объяснить ему что-то важное, безъ чего нельзя жить. Еще не раскрывшая лепестки свои душа глядѣла на него съ лихорадочныхъ щекъ, изъ-подъ рѣсницъ полузакрытыхъ глазъ. Кто-то милый смотрѣлъ на него съ этого лица, кто-то близк³й, давно знакомый... Но онъ не узнавалъ - кто? И какая-то большая мысль томила о. Ивана, стремясь опредѣлиться въ словахъ... И не могла!

   Когда пришелъ докторъ, онъ вышелъ въ залу.

   Тутъ были все тѣ же лица, кромѣ земскаго и Широкозадова съ дочерью. Но уже не было прежняго оживлен³я, разговаривали сдержанно и смущенно, покачивая головами, выпивали молча и то больше для порядку. Точно тяжесть придавила домъ и вотъвотъ онъ обрушится! Благочинный то появлялся въ комнату, то уходилъ куда-то и опять возвращался, оглядывая всѣхъ круглыми, недоумѣвающими глазами, отъ взгляда которыхъ становилось жутко даже о. Ѳаворскому.

   - Гдѣ Митя? Гдѣ Митя?- бормоталъ благочинный, ни къ кому не обращаясь.

   И опять шелъ, шелъ куда-то...

   Только дьяконъ Ивановск³й былъ оживленнѣе другихъ. Онъ возбужденно сновалъ по комнатѣ и обращался то къ тому, то къ другому.

   - Я это зналъ! Да, да.. я это предчувствовалъ. Имъ Назарова надо было отбить! Вотъ они и отбили! Да, да... Назаровъ коноводъ у нихъ, Назаровъ - главарь. Говорятъ, тутъ у нихъ... преступное общество! Да, да... вел³я развращенность! Я это зналъ!

   Сикеровъ, молчаливо и грустно стоявш³й у печи, хмуро взглянулъ на Ивановскаго.

   - А куда ты вчера телеграмму посылалъ?

   Ивановск³й быстро и испуганно взмахнулъ руками.

   - Какую телеграмму? Какую телеграмму?

   Сикеровъ медленно отвернулся отъ него.

   - То-то! Не въ этомъ бы домѣ тебѣ быть!.. Подлецъ ты!

   И всѣ посмотрѣли на Ивановскаго исподлобья. Ивановск³й смущенно занырялъ по комнатѣ, подбѣжалъ къ столу и заговорилъ, наливая водки:

   - А не мѣшаетъ успокоить сердце, отцы и брат³е? Какъ вы полагаете?

   Ему никто не отвѣтилъ.

   Дождь съ силою заколотилъ въ окна, точно по стекламъ забили чьи-то пальцы, о чемъ-то предупреждая. Тѣни, бросаемыя грозой, сѣрымъ сумракомъ ложились на лица. И никто не замѣчалъ, что рядомъ друг³я грозы клокотали въ человѣческихъ душахъ. О. Матвѣй, сжавшись въ комокъ, глубоко сидѣлъ въ креслѣ. О. Иванъ задумчиво стоялъ у окна и вглядывался въ трепещущ³й сумракъ ливня, точно на улицѣ, гонимыя вѣтромъ, безъ конца бѣжали привидѣн³я ростомъ до невидимыхъ тучъ.

   - Куда же, однако, могъ дѣваться Назаровъ?- прервалъ молчан³е о. Сильвестръ.

   - Я знаю куда, я знаю!- метнулся Ивановск³й:- кабы меня послушали, давно бы нашли! А теперь ужъ крышка... ушелъ! Теперь онъ давно за Поёмой, въ Колычевкѣ у раскольниковъ! А тамъ взятки гладки... найдутъ ему мѣстечко, куда схорониться! Эти колычевцы всѣ смотрятъ какъ заговорщики!

   - Ну-у,- недовѣрчиво сказалъ о. Сильвестръ, не смотря на дьякона:- какъ онъ въ Колычевку-то попадетъ...

   - Какъ?- засмѣялся Ивановск³й,- а на лодочкѣ... очень просто!

   О. Иванъ обернулся и посмотрѣлъ на дьякона.

   - Я не даромъ на колокольнѣ былъ!- тараторилъ дьяконъ:- У меня глазъ зорк³й, далеко видитъ! Видѣлъ лодочку, видѣлъ... И видѣлъ кто около лодочки былъ... Двухъ узналъ, а третьяго нѣтъ, да это не важно! Тогда мнѣ и невдомекъ, зачѣмъ лодочка... думалъ, думалъ... А теперь зна-а-ю!

   И онъ веселыми глазами смотрѣлъ на о. Ивана.

   У того точно молн³я вспыхнула въ мозгу. Онъ моментально понялъ, зачѣмъ Алексѣй со студентомъ припасали лодку,- зачѣмъ было въ ней ружье и что они замышляли. Густо вспыхнувъ, онъ отвернулся къ окну.

   - И все-то ты, дьяконъ, брешешь!- сказалъ о. Сильвестръ.

   - Брешу? У меня свидѣтели есть! Вотъ спросите о. Ивана. О. Иванъ! Вѣдь это вы гуляли по лугу, у рѣчки?

   О. Иванъ недружелюбно посмотрѣлъ на дьякона.

   - Ну? Я гулялъ... Что же?

   - Съ Димитр³й Викторычемъ?

   О. Иванъ нахмурился.

   - Что тебѣ за дѣло, съ кѣмъ я гуляю?

   - А лодочку вы вѣдь видѣли? Вы около нея стояли?...- какъ-то торжествующе кивая, тянулъ къ о. Ивану Ивановск³й свое острое, точно клюющее лицо.

   О. Иванъ растерянно осмотрѣлся. Всѣ глядѣли на него любопытно. Въ дверяхъ столовой стояла Павлинька и тоже смотрѣла на него безпокойнымъ и выжидающимъ взглядомъ. И во взглядѣ этомъ о. Иванъ прочелъ, что она знаетъ, что онъ видѣлъ лодку.

   - Никакой я лодки не видалъ!- закричалъ онъ, страшно обозлившись и чувствуя, какъ кровь горячей волной ударила ему въ голову:- не было никакой лодки! И ступай ты отъ меня... къ чорту, шп³онъ!! Шп³онь въ другомъ мѣстѣ!!

   Ивановск³й подскочилъ и сжался, точно котъ передъ прыжкомъ.

   - Что же вы ругаетесь!- уже грубо сказалъ онъ:- Такъ нельзя ругаться... Вы священникъ!

   Что-то широкое охватило о. Ивана.

   - Не священникъ я!!- дико вскрикнулъ онъ, поднявъ кулаки къ плечамъ, точно желая тутъ же сорвать съ себя подрясникъ:- не священникъ я больше! А ты уходи съ глазъ моихъ, предатель!!

   Онъ двинулся къ нему, точно желая тутъ же раздавить его.

   Духовенство бросилось и удержало о. Ивана.

   Онъ кричалъ:

   - Уберите отъ меня этого каналью! Я раздроблю его!!

   Ивановск³й испуганно скрылся въ прихожей и оттуда бормоталъ что-то трусливое и угрожающее. Сикеровъ подошелъ и захлопнулъ дверь въ прихожую. Надъ крышей глухо прокатился громъ и еще болѣе стемнѣло. Въ сгустившемся сумракѣ комнаты, въ то время, какъ шумъ ливня охватывалъ домъ, точно глухой прибой, о. Иванъ стоялъ среди волнующихся духовныхъ, почти крича на ихъ удивленные вопросы:

   - Я рѣшилъ! Твердо рѣшилъ! Безповоротно! Ухожу! Довольно!!

   -Что съ вами?!- волновались рясы и подрясники и колебались въ воздухѣ широк³е рукава:- Откуда это? Почему?

   - Потому-что я пересталъ бояться думать! Прозябалъ, какъ черзь! Ползъ во мракѣ! Жилъ, какъ приказано, а не такъ, какъ должно жить... Довольно! Я и вамъ говорю: довольно! Развѣ вы не видите, что такъ жить нельзя больше... нельзя! Позорно! Жизнь уходитъ отъ насъ въ с³яющую даль... а мы стоимъ на мѣстѣ окаменѣлые, черною стѣною... сами не идемъ и мѣшаемъ идти другимъ! Накинули на жизнь цѣлую сѣть текстовъ, подложныхъ текстовъ, потому-что оправдываемъ произволъ тѣхъ, кто уродуетъ жизнь,- проповѣдуемъ терпѣн³е тѣмъ, кто и безъ того достаточно терпѣлъ. Довольно! Всѣ вокругъ насъ ищутъ рая правды, рая справедливости, страстно борятся за свой идеалъ... А мы?! Довольно!!

   - Да онъ съ ума сошелъ!- тихо сказалъ о. Сильвестръ.

   О. Иванъ быстро обернулъ къ нему возбужденное лицо.

   - Мы всѣ безумцы! Живемъ безсознательно,- мыслимъ навязанными мыслями... мыслями рабовъ!! Мы съ дѣтства обмануты и сами превратились въ обманщиковъ... Мы ранены, какъ тотъ мальчикъ...

   Онъ вытянулъ руку по направлен³ю къ кабинету.

   - Съ дѣтства ранены... только незамѣтно! Въ умъ и въ сердце ранены! И эта рана превратилась въ постоянную язву, угнетающую духъ! Нѣтъ, нѣтъ! Вся жизнь должна измѣниться! Пусть живетъ, кто хочетъ, съ закрытыми глазами... Я не могу! Довольно!!

   Онъ хватался руками за грудь, точно задыхался или пытался сорвать съ себя подрясникъ.

   - Я хочу быть свободнымъ человѣкомъ, служить свободному Богу!

   У крыльца пропѣлъ колокольчикъ.

   Как³е-то гремящ³е и стучащ³е звуки заполнили корридоръ.

   Въ распахнувшуюся дверь прихожей поспѣшною поступью вошелъ благочинный, изсиня-блѣдный, съ раскрытымъ ртомъ, изъ котораго вылетало свистящее дыханье. Онъ трясъ руками передъ грудью, желая что-то сказать.

   - Жа... Жа... Жан...

   Но не могъ выговорить слова.

   Повернулся и, шатаясь, вышелъ.

   Всѣ ахнули, двинулись за нимъ.

   О. Иванъ прошелъ въ кабинетъ. Тамъ никого не было. Онъ наклонился къ мальчику. Тотъ смотрѣлъ расширенными, лихорадочными глазами.

   - Мальчикъ! Тебѣ больно?

   У того скривились губы.

   - Больно!

   И внезапно большая мысль, томившая о. Ивана, раскрылась.

   - Больно! Всѣмъ... всѣмъ больно!! Больно... и тѣсно! Мучительно тѣсно! Больно сердцу! Тѣсно уму! Угнетенъ человѣкъ.

   Точно безконечныя, залитыя утреннимъ солнцемъ равнины увидалъ онъ съ вершины горъ съ золотыми гребнями. Тамъ, внизу, мучаются, не зная, отъ чего, не уясняя смысла мучен³й; корчась, ползаютъ въ грязи долинъ; рвутъ на части другъ друга, не понимая смысла этой бойни, и среди роскоши цвѣтущей земли, среди богатствъ природы, бредутъ, какъ рабы, истерзанные плетьми, въ лохмотьяхъ нищеты, въ цѣпяхъ позора! А онъ вошелъ на гору и видитъ, и понимаетъ неправду этого просвѣтленнымъ взоромъ и долженъ крикнуть что-то, властное и сильное, такое, что гуломъ набата отозвалось бы въ сердцахъ! Что?.. Онъ еще не знаетъ, не знаетъ что... но онъ узнаетъ!!

   Въ комнату метнулась Павлинька.

   - Такъ это правда?! Скажи! Скажи! Повтори!

   Она вся горѣла и трепетала отъ страшнаго внутренняго возбужден³я. Точно черная дверь, въ которую она съ плачемъ долго стучалась, распахнулась передъ нею и она увидала м³ръ, ослѣпивш³й ее.

   Онъ протянулъ ей руки.

   - Правда!

   И ужъ не зноемъ страсти вѣяло на него отъ нея, а яркимъ днемъ, полнымъ красокъ и жизни.

   Больной мальчикъ удивленнымъ, блестящимъ лихорадкою взглядомъ смотрѣлъ на эти двѣ крѣпко сливш³яся фигуры.

   А за окномъ все разгоралась гроза.

   Вѣтеръ съ шумомъ отпахнулъ ставню и, какъ зовущ³е, крѣпк³е пальцы застучали въ стекла дождевыя капли, нарождаясь гдѣ-то въ грозовой мглѣ, гдѣ глухо и властно рокоталъ громъ и вспыхивали молн³и, точно освѣщая невѣдомые пути въ безграничныя, влекущ³я дали...

  

   Октябрь 1904 г.