Тургенев Иван Сергеевич - Senilia

втографе действительно неясна, то в беловом автографе написано совершенно ясно: "Июль 1878". Кроме того, порядок следования записи текстов стихотворений - "Корреспондент", "Старик" и "Два богача" - в тетрадях чернового автографа и в беловом автографе один и тот же; поэтому датировка "Корреспондента" июлем решает вопрос о датировке и последующих двух стихотворений, написанных позже.

   От болтовни и нескромности сотрудников газетной прессы, особенно реакционной, Тургенев имел в эти годы много неприятностей. Этим можно объяснить его несколько ироническое и пренебрежительное отношение к ним. Так, в письме к Л. Н. Толстому от 1(13) октября 1878 г. Тургенев, говоря о Рольстоне как серьезном и хорошем литераторе, прибавил: "не какой-нибудь корреспондент или фельетонист".

  

  

   Сначала это стихотворение имело еще два заглавия: "Видение" в черновом автографе и "Любовь и Голод" в перечне ("Сюжеты") белового автографа. Первоначальная черновая рукопись очень сложна для чтения по количеству поправок, вставок на полях и между строк в три слоя - чернилами, карандашом и по карандашу опять чернилами; весь последний абзац приписан позднее, после даты, и тоже дважды переделывался чернилами и карандашом. Дата в черновой рукописи: "Авг. 1878. Спасское".

  

  

   Стихотворение имеет две черновые редакции в одной и топ же тетради. Впервые, более кратко, оно записано в самом конце страницы, под стихотворением "Видение" ("Два брата") с большим количеством поправок. Текст разбросан по свободным местам страницы. Первоначальная редакция отличается более резкой характеристикой "эгоиста". Например, к абзацу "Не ведая за собой со самим собою" печатного текста в первом черновом автографе было два варианта: "а. Он требовал уважения, ни разу за всю свою жизнь он не снисходил ни к одной слабости - он [ничего] никого никогда не любил и ничего [значит] [следовательно] потому не понимал, б. Он беспощадно требовал уважения [от низших] к нему, не ведая слабостей, он не ведал снисхождения". Три фразы совсем не попали в окончательный текст; они набросаны в нижнем уголке и в конце предыдущей страницы: "Его холодная кровь ни разу не согрелась и не взыграла, [Он никогда не отвечает ничем] Он ничего не любил - зачем же ему было увлекаться! Считая себя великим философом, он [однако] [трусил] боялся смерти - и" <...> Вместо слов печатного текста "особы - столь примерной" в черновике было: "особы - столь ничтожной", и т. п. Второй раз Тургенев переписал весь текст на предыдущей странице чернового автографа - на полях, рядом со стихотворением "Два богача". Запись эта дает вторую расширенную редакцию, ближе к печатному тексту; и здесь Тургенев усиленно правит стихотворение, зачеркивая и заменяя отдельные фразы и слова, делая значительные вставки в текст. В беловом автографе Тургенев продолжил свою работу над стихотворением: есть поправки и одна большая вставка ("И в то же время оо его собственному" (см. текст, с. 156).

   В перечне названий "Стихотворений в прозе" под заглавием "Сюжеты" стихотворение названо "Эгоизм и добродетель" с пометой в скобках: "Виардо". Это добавление дает ключ к раскрытию лица, которое имеется в виду. Видимо, Тургенев думал о Луи Виардо (1800-1883), муже Полины Виардо (Гарсиа). С семьей Виардо Тургенев был тесно связан и жил вместе в течение нескольких десятилетий. Луи Виардо - писатель, искусствовед, историк, художественный критик (см. о нем: Т, ПСС и П, Письма, т. I. с. 654-655; Zviguilsky Alexandre. Louis Viardot (1800-1883).- T, Nouv corr inêd, t. 2, p. XIII-XXXV).

  

  

   В печатном тексте стихотворение датируется (по наборной рукописи) декабрем 1878 г. Однако в черновом автографе оно впервые записано между стихотворениями "Черепья" ("Черепа") и "Восточная легенда", которые датируются апрелем 1878 г. В тетради белового автографа, с которой переписывались стихотворения для печати, дата не указана; по-видимому, в наборной рукописи Тургенев поставил ее по памяти, не обращаясь к черновику.

   Наименование "Верховное Существо" (у Тургенева оба слова написаны с большой буквы) дано автором, очевидно, из-за опасений вмешательства цензуры. Во французском переводе 1882 года, сделанном самим Тургеневым с помощью Полины Виардо, заглавие: "Le bon Dieu" ("Господь бог").

   В воспоминаниях Б. Фори "Тургенев в доме Виардо" отражен, видимо, ранний замысел этого стихотворения в прозе: "Однажды у господа бога явилась мысль устроить большой пир на небесах. Все Добродетели были приглашены - явились и большие, и маленькие. Можно представить себе, как очарователен был этот вечер, раз сами ангелы исполняли чудеснейшую музыку. Господь бог был в восторге, видя, как веселятся его гости. Вдруг он заметил в углу две большие Добродетели, которые смотрели друг на друга, как лица совершенно незнакомые. Господь бог сразу понял. Он подошел к этим Добродетелям и, взяв каждую за руку, представил их друг другу: "Благодарность",- назвал он одну; "Благодетельность",- прибавил он о другой. Обе эти большие Добродетели раскланялись, удивленно глядя друг на друга. Впервые с тех пор как мир существует - а существует он давно - встретились Благодетельность и Благодарность; и то для этого потребовалось, чтобы у господа бога явилась мысль созвать их в небесах на большой пир" (Лит Насл, т. 76, с. 494).

  

  

   Образное выражение "загадка сфинкса", восходящее к античным преданиям и применяемое к чему-либо непонятному или трудно разрешимому (по древнегреческой мифологии, загадку сфинкса разгадал Эдип, сын фивского царя Лая и Иокасты), было широко распространено в русской литературе уже в первой половине XIX века (подобно тому, как и самое изваяние сфинкса было тогда очень популярно в русском прикладном искусстве). Мы находим это выражение в известном четверостишии Пушкина о Дельвиге, направленном ему "при посылке бронзового сфинкса" (1829), и в статье В. Г. Белинского (1842) о романе Н. Кукольника ("деятельность Кукольника вовсе не сфинксова загадка, для решения которой был бы нужен новый Эдип"). Популяризации этого образа в русской поэзии содействовало стихотворение Г. Гейне "Das ist der alte Märchenwald" ("Этот старый сказочный лес"), служившее прологом к 3-му изданию "Книги песен" (1839), много раз переводившееся на русский язык (первый раз в "Отечественных записках" - июль 1856 г.) - иногда под заглавием "Сфинкс",- в котором есть строки:

  

   О, scliöne Sphinx! О, lose mir

   Das Räthsel, das Wunderbare!

   Ich hab' dariiber nachgedacht

   Schon manche tausend Jahre {*}.

   {* О прекрасный сфинкс! Разреши мне / удивительную загадку! / Я думал о ней / уже многие тысячи лет.}

  

   Образ сфинкса не оставлял Тургенева на всем протяжении его литературной деятельности. Уподобление России сфинксу в первый раз встречается у Тургенева в его письме к П. Виардо от 4(16) мая 1850 г. из Куртавнеля: "Россия подождет - эта огромная и мрачная фигура, неподвижная и загадочная, как сфинкс Эдипа. Она поглотит меня немного позднее. Мне кажется, я вижу ее тяжелый, безжизненный взгляд, устремленный на меня с холодным вниманием, как и подобает каменным глазам. Будь спокоен, сфинкс, я вернусь к тебе, и тогда ты можешь пожрать меня в свое удовольствие, если я не разгадаю твоей загадки! Но оставь меня в покое еще на несколько времени! Я возвращусь к твоим степям!" Об этом же Тургенев вновь вспоминает в письме к В. . Де-лессер от 16(28) июля 1864 г. из Баден-Бадена: "Мои раздумья часто шли в том же направлении, что и ваши - и сфинкс, который будет всегда перед всеми возникать, смотрел на меня своими неподвижными, пустыми глазами, тем более ужасными, что они отнюдь не стремятся внушить вам страх. Мучительно не знать разгадки; еще мучительнее, быть может, признаться себе в том, что ее вообще нет, ибо и самой загадки не существует вовсе". Ср. стихотворение Ф. И. Тютчева, написанное в августе 1869 г.:

  

   Природа - сфинкс. И тем она верней

   Своим искусом губит человека.

   Что, может статься, никакой от века

   Загадки нет и не было у ней.

  

   Стихотворение "Сфинкс" есть также у Я. П. Полонского; Тургенев писал о нем автору 6(18) декабря 1879 г.: "Твое стихотворение Сфинкс недурно - но как-то холодновато и отзывается деланностью".

   Указанные параллели не. исключают возможности предположить, что стихотворение Тургенева генетически связано с упоминаемым Герценом "неразгаданным сфинксом русской жизни". В главе XXX четвертой части "Былого и дум" Герцен писал о двух противоположных разгадках, которые давали этой неразрешимой задаче западники и славянофилы: "Чаадаев и славяне (славянофилы) равно стояли перед неразгаданным сфинксом русской жизни,- сфинксом, спящим под солдатской шинелью и под царским надзором; они равно спрашивали: "Что же из этого будет? Так жить невозможно: тягость и нелепость настоящего очевидны, невыносимы - где же выход?" - "Его нет",- отвечал человек петровского периода, исключительно западной цивилизации, веривший при Александре в европейскую будущность России. (П. Я. Чаадаев) <...> "Выход за нами,- говорили славяне,- выход в отречении от петербургского периода, в возвращении к народу, с которым нас разобщило иностранное образование, иностранное правительство; воротимся к прежним нравам!"" Далее, подробнее характеризуя пристрастия славянофилов "к старинным неуклюжим костюмам", Герцен приводит анекдот о "мурмолке" К. Аксакова: ""Во всей России, кроме славянофилов, никто не носит мурмолок. А К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персиянина",- рассказывал, шутя, Чаадаев". Хотя эта же шапка - "мурмолка" упомянута была Тургеневым в выпущенной впоследствии сатирической XXVIII строфе его поэмы "Помещик" (наст. изд., т. 1, с. 478), но очень вероятно, что имении приведенные слова Герцена внушили Тургеневу заключительные строки данного стихотворения в прозе ("... не довольно надеть мурмолку, чтобы сделаться твоим Эдипом, о всероссийский сфинкс"). Во французском переводе (Revue politique et littêraire, 1882, No 25, p. 774) вместо слова "мурмолка", непонятного французам, прямо сказано: "славянофильский колпак" (un bonnet de Slavophile).

  

  

   В первой части этого произведения (до слов: "Мне вспомнилось это сказание") Тургенев воспроизводит в собственной поэтической обработке предание, сохраненное Плутархом в 17-и главе его трактата "Об ошибочности оракулов". Плутарх рассказывает о риторе Эмилиане, который в царствование императора Тиберия отправился на корабле в Италию. Во время плавания по Ионическому морю, мимо островов, однажды, когда ветер стих, путешественники, находившиеся на палубе, услышали громкий голос, несшийся со стороны островов; этот голос "с такой силой звал некоего Фамуса, что все были крайне поражены. А этот Фамус был египетский лоцман, которого мало кто знал <...>. Два раза он не откликался, на третий зов откликнулся. Тогда голос еще громче крикнул ему: "Когда ты поравняешься с островом Паладесом, возгласи, что умер Великий Пан!" Все путешественники в испуге обсуждали, следует ли повиноваться повелению или нет. Фамус же решил, что если на высоте Паладеса сильный ветер, то он минует его молча; но если удержит их затишье, то он исполнит услышанное приказание голоса. Когда корабль приблизился к острову Паладесу, ветер спал <...> Тогда Фамус поднялся на возвышение кормы и, обратившись лицом к земле, крикнул: "Умер великий Пан!" Едва он вымолвил это, как послышались с берега стенанья, как будто сетовало и плакало несколько человек". Плутарх прибавляет, что в Риме всё случившееся дошло до сведения Тиберия, "который, призвав к себе корабельщика, пришел к убеждению в истинности рассказа" (Арсеньев Н. С. Плач по умирающем боге.- Этнографическое обозрение, 1912, No 1-2, с. 2-3). Светоний также утверждал, что во времена Тиберия часто были слышны в лесах восклицания "Великий Пан умер!" (Энциклопедический лексикон. Изд. А. Плюшара. СПб., 1839, т. 16, с. 396). По рассказу Плутарха, римские жрецы при Тиберии истолковали предание о Пане, боге греческой мифологии, покровителе стад и пастбищ, а позднее - всей природы, в том смысле, что он не обладал бессмертием богов, так как рожден был от Гермеса и смертной женщины, Пенелопы. Ранние христианские писатели истолковали предание о смерти Пана по-своему, как свидетельство гибели язычества перед наступлением христианства. Вслед за отцами церкви такое толкование дал преданию Ф. Рабле, подробно изложивший его в "Гаргантюа и Пантагрюэле" (кн. IV, гл. 28). Возглас "Умер Великий Пан" стал крылатым выражением, употреблявшимся впоследствии для обозначения не только заката эллинской культуры, но и вообще завершения какого-либо исторического периода (Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения. 3-е изд. М., 1966, с. 682-683).

   Приведенные справки существенно корректируют утверждение французского исследователя Э. Омана, полагавшего, что "мысль и образы" стихотворения "Нимфы" навеяны несколькими отдельными местами "Германии" Гейне, которые русский писатель будто бы "сплавил в одну картину" (Haumant Е. Ivan Tourguênief. Paris, 1906). "Действительно, мы находим у Гейне и веселый хоровод нимф, и вакханок с Дианой во главе, и пугливый страх античных богов перед христианством с его символом - крестом",- пишет по этому поводу А. Е. Грузинский, но справедливо отмечает далее, что эти картины находятся у Гейне не в поэме "Германия", а в отдельных его прозаических статьях и в поэме "Атта Троль"; "следует, однако, сказать, что нигде у Гейне мы не встретим ничего подобного той цельной картине, которую дал Тургенев" (Грузинский, с. 231). Сходной точки зрения придерживался И. С. Розенкранц (О происхождении некоторых стихотворений в прозе И. С. Тургенева.- Slavia, 1933, Rocn. XII, Ses. 3-4, p. 489): "Сходство между Гейне и Тургеневым можно отметить только во второй половине "Нимф" <...>. И у Гейне и у Тургенева мы можем найти веселый хоровод нимф и вакханок, предводительствуемый богиней Дианой, страх античных богов перед христианством (у Гейне это выражено звуками церковного колокола, у Тургенева символом - крестом, который увидела богиня Диана <...>. Но надо полагать, что данное стихотворение в прозе создано независимо от Гейне, случайные же совпадения можно, пожалуй, объяснить невольными реминисценциями прочитанного".

   Сходство "Нимф" с произведениями Гейне явно преувеличено; известные аналогии к "Нимфам" можно усмотреть у Г. Гейне в сценарии балета "Богиня Диана" (1848) и в работе "Боги в изгнании" (1853), но в обоих произведениях Гейне пытается изобразить "подземную Элладу" в рамках немецкого средневековья; а в главе 18 сатирико-полемической поэмы Гейне "Атта Троль" Диана ("величавая богиня") появляется "среди призраков полночных" как злая сила. Возглас о "смерти великого языческого Пана" Герцен приводит в "Былом и думах" (ч. 1, гл. 6) со ссылкой именно на Гейне, имея в виду строки, которые находятся в его памфлете "Людвиг Берне" (кн. 2). В памяти Тургенева, несомненно, сохранялся и "хор нимф в честь Великого Пана" во второй части "Фауста" Гёте.

   В черновом автографе - обилие вариантов стилистического характера; Тургенев тщательно отшлифовывал каждую фразу.

  

  

   В черновом автографе стихотворение датируется февралем 1878 г. и записано на одном листе со стихотворениями "Услышишь суд глупца..." и "Довольный человек". В тетради белового автографа дата не обозначена, но "Враг и друг" вписан там девятым по счету среди стихотворений, написанных в феврале 1878 г. Тем самым и устанавливается его правильная дата. В наборной рукописи Тургенев сам дату не поставил, она приписана карандашом чужой рукой, что и определило место стихотворения в композиции всего цикла, без воли автора. Однако в корректуре "Вестника Европы" Тургенев дату не исправил, и стихотворение было напечатано в том порядке, какой ему назначил M. M. Стасюлевич. Между тем это стихотворение отражает настроение Тургенева в феврале 1878 года (см. примечания к стих. "Услышишь суд глупца..." и "Довольный человек"). В черновом автографе много вариантов к отдельным словам и фразам; правка продолжалась в беловом автографе и в наборной рукописи.

  

  

   Во всех авторских рукописях заглавие этого стихотворения в прозе имело подзаголовок "Сон" (за несколько лет перед тем в рассказе "Живые мощи" Тургенев изобразил сон Лукерьи о Христе). Ознакомившись со стихотворением "Христос" по тексту, предназначенному для публикации в "Вестнике Европы", Анненков писал Тургеневу 2(14) октября 1882 г.: "В чудном рассказе "Христос" меня кольнула прибавка "Сон". Какой же это сон, когда это лучезарное видение! Тут нечего просыпаться, а только констатировать исчезновение видения" (ИРЛИ, ф. 7, ед. хр. 13, л. 86). Тургенев согласился с Анненковым и. посылая обратно корректуру "Стихотворений", писал Стасюлевнчу 4(16) октября 1882 г.: "По совету Анненкова я у иных стихотворений отнял заглавие "Сон"; особенно "Христос" сделался у меня видением". В корректуре Тургенев для этого не только вычеркнул подзаголовок, но и произвел в конце стихотворения некоторые исправления. Вместо слов в наборной рукописи: "и я проснулся" - он написал: "и я пришел в себя", слова "Только проснувшись" заменил словами: "Только тогда".

   Стихотворение "Христос" возникло у Тургенева, вероятно, в связи с широко обсуждавшейся в те годы философами и историками проблемой реально-исторической личности Христа. Начатое трактатом немецкого богослова Д. Штрауса ("Жизнь Иисуса"), настаивавшего на реально-историческом объяснении возникновения христианской мифологии, обсуждение этой проблемы получило новый толчок благодаря книге Э. Ренана ("Жизнь Иисуса", 1864), стремившегося написать реалистическую биографию Христа, в противовес каноническим евангельским текстам. Хотя такая точка зрения вступала в явное противоречие с церковной ортодоксией, она широко отразилась в русском искусстве и литературе 1870-х годов.

   Произведения, в которых делалась попытка создать художественный образ Христа, были Тургеневу хорошо известны. Еще в 1850-х годах он видел, например, знаменитую картину А. Иванова "Явление Христа народу", созданную не без воздействия указанной книги Штрауса, которую в юности читал и Тургенев, знал картину И. Н. Крамского "Христос в пустыне" и полемику этого художника с M. M. Антокольским, создавшим скульптуру "Христос перед судом народа" (1875). Эта скульптура, в которой Антокольский, по его собственным словам, пытался изобразить Христа "как можно проще, покойнее, народнее", была создана в 1878 г., т. е. как раз в год, когда была организована всемирная выставка скульптуры в Париже (см.: Антокольский, с. 75, 125, 175, 373; см. также: Кузьмина Л. И. Тургенев и М. М. Антокольский.- Т сб, вып. 5, с. 395-397). Тургенев в это время общался с Антокольским и принимал самое горячее участие в выставке его работ. Об этом свидетельствует его письмо Антокольскому от 7(19) апреля 1878 г. с обещанием подобрать для горельефа его работы "Последний вздох" цитату из евангельского текста по латинской Библии. Восхищение этой скульптурой Тургенев не раз высказывал в своих письмах, называя ее вещью "бессмертной" (письмо к M. M. Стасюлевичу от 11(23) февраля 1878 г.) и признаваясь в письме к П. В. Анненкову от 7(19) февраля 1878 г.: "Давно ни одно произведение искусства так сильно на меня не действовало! Это вполне гениальная вещь". Тургеневу были хорошо известны также образы Христа, как они представлялись другим русским писателям-современникам, в частности Ф. Достоевскому ("Мальчик у Христа на елке", 1876), Л. Н. Толстому и Н. С. Лескову ("Христос в гостях у мужика", 1881).

  

  

   В примечании к французскому переводу этого стихотворения Ш. Саломон высказал предположение, что оно возникло в связи с мыслями Тургенева о М. Г. Савиной, которая исполнила в 1879 г. роль Верочки в "Месяце в деревне" и с которой Тургенев в том же году читал сцену из "Провинциалки" (см.: Tourguênev. Poèmes en prose. Première traduction intêgrale publiêe dans l'ordre du manuscrit original autographe avec des notes par Charles Salomоп. Gap, 1931, p. 123). A. E. Грузинский с большим правдоподобием догадывался, что в стихотворении "Камень" Тургенев "поэтически передает отрадные впечатления от своей поездки в Россию весной 1879 г. Тогда он несколько раз публично читал в Петербурге и в Москве свои произведения, и каждое его выступление неизменно встречалось дружными чествованиями многочисленных слушателе и; в частности, стихотворение, по-видимому, говорит о женской учащейся молодежи, которая тогда горячо приветствовала любимого романиста от имени всех русских женщин" (Грузинский, с. 230).

   Чествования Тургенева начались в Москве, сразу же по его приезде туда, 15 февраля, о чем он сам писал 20 февраля (4 марта) А. В. Топорову: "...в четверг мне здешние молодые профессора давали обед с сочувственными "спичами" - а третьего дня в заседании любителей русской словесности студенты мне такой устроили небывалый прием, что я чуть не одурел - рукоплескания в течение 5 минут, речь, обращенная ко мне с хоров, и пр. и пр. Общество меня произвело в почетные члены. Этот возврат ко мне молодого поколения очень меня порадовал, но и взволновал порядком". Затем 4 марта состоялся литературно-музыкальный вечер в пользу недостаточных студентов Московского университета, где появление Тургенева было встречено стоя и долгими громовыми рукоплесканиями, от имени студентов произнесена была приветственная речь и поднесен ему большой лавровый венок. Были и еще встречи Тургенева с учащейся молодежью и у него в гостинице, и на квартире сестер Калиновских и др. Встречи с молодежью продолжались в Петербурге в марте 1879 г. "Чтения, овации и т. д. продолжаются и здесь, как в Москве",- писал Тургенев Л. Я. Стечькиной 14(26) марта 1879 г. из Петербурга. По свидетельству современников, "Молодежь шла к Тургеневу вереницами. У него в номере нередко появлялись депутации за депутациями" (Стечькин Н. Я. Из воспоминаний об И. С. Тургеневе. СПб., 1903, с. 20-21). Особенно горячо приветствовали Тургенева 15 марта на литературно-музыкальном вечере в пользу недостаточных слушательниц Женских педагогических курсов, где ему преподнесли два венка - от этих курсов и от Высших женских курсов (Бестужевских). На чтении в пользу Литературного фонда 16 марта Тургенев получил венок и адрес от слушательниц Медицинских курсов. Его также приглашали на литературно-музыкальный вечер с благотворительной целью студенты Петербургского университета и студенты Горного института; от этих выступлений Тургенев отказался, так как его встречи с молодежью вызвали неудовольствие правительственных кругов {См. об этом: Алексеева Н. В. Воспоминания П. В. Викторова о Тургеневе.- Орл сб, 1960, с. 309-328, а также: Асатурович Андрей. Автограф Тургенева.- Советский учитель, 1967, 12 апреля (Ленингр. гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена).}.

  

  

   В перечне "Сюжеты" стихотворение названо "Тучи и белый голубь", с добавлением в скобках "в Спасском", и помещено в разделе "Пейзажи". В черновом автографе "Голуби" датированы маем 1878 г.; эту дату Тургенев поставил и в беловом автографе, но потом переправил ее на 1879 г. и поместил стихотворение при переписке в тетради среди других стихотворений, датирующихся маем 1879 г. Помета в перечне: "в Спасском" - говорит о том, что этот "пейзаж" навеян воспоминанием о Спасском-Лутовинове, а не указывает на место его написания: Тургенев в мае 1878 г., равно как и в мае 1879 г., находился за границей. В "Яснополянских записках" Д. П. Маковицкого (12 июня 1909 г.) говорится о чтении Л. Н. Толстому некоторых стихотворений в прозе Тургенева. О стихотворении "Два голубя" Толстой сказал: "Это хорошо".- "И Л<ев> Н<иколаевич> добавил, что у Тургенева описания природы художественны. В этом он мастер" (Лит Насл, т. 90, кн. 3, с. 438).

  

  

   Мысль о "равнодушной природе", сияющей вечной красой "у гробового входа", могла быть внушена Тургеневу стихотворением Пушкина. Тот же круг представлений получил отражение и в письме Тургенева к П. Виардо от 16(28) июля 1849 г., где, рассуждая на тему "что же такое эта жизнь", Тургенев, между прочим, писал: "Эта штука - равнодушная, повелительная, прожорливая, -себялюбивая, подавляющая - это жизнь, природа или бег; называйте ее как хотите <...>, но не поклоняйтесь ей ни за ее величие, ни за ее славу!" Сходные мысли высказаны Тургеневым в "Поездке в Полесье" (1857): "Мне нет до тебя дела,- говорит природа человеку,- я царствую, а ты хлопочи о том, как бы не умереть" (наст. изд., т. 5, с. 130).

   Неоднократно высказывалось предположение, что, создавая свое произведение, Тургенев находился в известной зависимости от прозаического диалога итальянского поэта Джакомо Леопарди "Исландец и Природа", в котором в ответ на слова исландца-путешественника о разрушительной работе Природы против человека Природа, олицетворенная в образе гигантской женщины, лицо которой прекрасно и в то же время ужасно, отвечает ему с удивлением: "Может быть, ты думаешь, что мир был создан ради вас? Так знай же, что в своем творчестве, в своих порядках и в своей деятельности, за очень немногими исключениями, я всегда имею в виду нечто совсем другое, а вовсе не счастье и страдание людей. Когда я поражаю кого-нибудь каким бы то ни было способом и каким бы то ни было средством, я не замечаю этого <...> Также я не знаю обыкновенно и того, что я благодетельствую вам или даю вам радость. И я делаю все эти вещи и всегда работаю отнюдь не для того, чтобы помогать вам и давать вам счастье, как вы думаете..." {Куприевич, с, 12-16; Грузинский, с. 231-232; Розенкранц И. С. О происхождении некоторых "Стихотворений в прозе", с. 489-490, См. также о работах А. Гранжара на эту тему на с. 472.}.

   А. И. Белецкий указал также на два стихотворения из цикла "Философских поэм" французской поэтессы Луизы Аккерман: "Природа к Человеку" (1867) и "Человек к Природе" (1871), представляющие интересную аналогию как к диалогу Леопарди, который Л. Аккерман много раз читала, так и к "Природе" Тургенева. Белецкий нашел здесь "одни и те же мысли, выраженные в сходных словах; но у Тургенева - декоративное обрамление (сон, подземная храмина), которого нет у поэтессы, дающей два монолога вместо сжатого тургеневского диалога; у Тургенева человек отдает почтительный поклон Природе, не говорит, а лепечет свои слова, только собирается возражать; у поэтессы он бросает Природе в ответ на звуки ее железного голоса гневные проклятия, пророча ее конечную гибель" (Теорч путь Т, с. 151). Создавшийся у Тургенева образ Природы - "величавая женщина в волнистой одежде зеленого цвета" - не оставлял его и позже. В 1880 г., в Спасском, рассказывая детям Я. П. Полонского сказку "Самознайка", Тургенев описывал сумрачный грот в заброшенном саду и сидящую в нем "зеленую женщину" или фею (Бродский Н. Замыслы И. С. Тургенева. М., 1917, с. 49).

   В черновом автографе стихотворение озаглавлено "Сон"; в беловом автографе, наборной рукописи и в корректуре BE - "Природа (Сон)". В BE стихотворение напечатано без подзаголовка, однако в начале его осталось: "Мне снилось", а в конце: "И я проснулся". В черновом автографе были варианты. Вместо: как ему дойти со и счастья - было: как дойти ему до возможного счастья? до новой мудрости и власти? Вместо: темные грозные глаза - было: а. большие, тусклые и тупые глаза б. [длинные] темные, зоркие, грозные глаза. Вместо: Женщина со брови - было: Женщина опустила было [голову] свои глаза - но тут подняла их снова; вместо: человеческие слова - было: Пустые человеческие слова, и др.

  

  

   В тексте стихотворения внимание M. M. Стасюлевича привлекло употребленное Тургеневым сравнение: "а сам бел, как глина". В ответ на его сомнения Тургенев писал 3(15) октября 1882 г.: "..."бел, как глина" - у нас в Орле говорят - только про побледневшего (с испуга) человека, ибо такая белизна смахивает, точно, на глину. Впрочем, и это можно переменить". Однако на следующий день, посылая обратно правленую корректуру, Тургенев писал ему: ""бел, как глина" - я оставил". См. также: наст. изд., т. 9, с. 80 ("Часы").

  

   Аустерлиц - городок в Моравии, близ которого войска Наполеона выиграли сражение с союзными армиями Австрии и России 2 декабря 1805 г.

  

  

   Как свидетельствует черновой автограф, Тургенев первоначально хотел дать другую концовку стихотворению. Оборвав наполовину заключительную цитату "Как хороши, как свежи..." Тургенев стал писать дальше: "Нет, не стану думать о розах",_; но, не закончив фразу, зачеркнул ее и дописал цитату: "были розы", очевидно, не желая нарушать общий меланхолический тон стих" творения.

   Стихотворение, первая строка которого дала заглавие данному произведению и повторяется затем несколько раз в его тексте в качестве лейтмотива, принадлежит И. П. Мятлеву и было впервые напечатано в 1835 г. под заглавием "Розы". Начальная строфа его читается так:

  

   Как хороши, как свежи были розы

   В моем саду! Как взор прельщали мой!

   Как я молил весенние морозы

   Не трогать их холодною рукой!..

  

   Первый раз на это стихотворение, начальная строка которого долгие годы звучала в памяти Тургенева, указал А. Ф. Кони % заметке "Певица Полина Виардо Гарсия" (Рус Ст, 1884, май, с. 403). Впоследствии Н. А. Янчук в "Литературных заметках"! (Известия ОРЯС, 1907, кн. 4, с. 251-255), процитировав полностью это стихотворение по рукописному альбому 1840-х годов, напомнил о том, что строка, популяризированная Тургеневым, стала крылатой фразой и заглавием для вдохновленных им произведений скульптуры и музыки. Так озаглавлена, например, скульптура В. А. Беклемишева (Третьяковская галерея в Москве), изображающая молодую женщину с розой на коленях. На ту же тургеневскую тему с варьирующимся лейтмотивом ("Как хороши тогда. Как свежи были розы", "Как хороши теперь, Как свежи эти розы" и т. п.) в 1886 г. написал стихотворение К. Р. ("Новые стихотворения К. Р.". 2-е изд. СПб., 1900, с. 11-12). Популярность этой фразы-цитаты в словесном обиходе подтверждает В. В. Маяковский ("Писатели мы") (см.: Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. М., 1955, с. 250-251).

  

   Ланнеровский вальс - Вальсы И. Ф. К. Ланнера (1780-1843), дирижера, скрипача и композитора, были но манере близки к вальсам Штрауса-старшего и завоевали популярность благодаря мелодичной выразительности и изяществу. В повести "Ася" Тургенев упоминает звуки старинного ланнеровского вальса: "...я почувствовал, что все струны сердца моего задрожали в ответ на те заискивающие напевы" (наст. изд., т. 5, с. 156). Вальс Ланнера упомянут также в поэме А. Григорьева "Видения" (1846):

  

             Ланнера живой

   Мотив несется издали, то тих.

   Как шепот страсти, то безумья полн

   И ропота, как шумный говор волн...

  

  

   В черновой рукописи заглавия не было. В перечне названий "Стихотворений в прозе" ("Сюжеты") это стихотворение упомянуто дважды: в одном месте под заглавием "Уистпти", в другом, где оно отнесено В раздел "пейзажей", "Морское плавание", с добавлением в скобках: "переезд в Англию из Гамбурга", что соответствует начальным словам произведения. В черновом тексте стихотворение заканчивалось описанием вида застывшего моря; конец (строки 37-50) - о капитане и обезьянке - был приписан позднее, ниже даты: "пейзаж" превратился в стихотворение лирико-философского содержания.

   Из призвания Тургенева его французским друзьям, записанного в дневнике Э. Гонкура под 1 февраля 1880 г., явствует, что в основу "Морского плавания" Тургенев положил воспоминание юности. На обеде, устроенном перед поездкой в Россию, на котором присутствовали, кроме Гонкура, Доде и Золя, Тургенев говорил, что "его тянет вернуться на родину труднообъяснимое чувство потерянности - чувство, испытанное им, когда в дни ранней юности он плыл по Балтийскому морю на пароходе, со всех сторон окутанном пеленой тумана, и единственной его спутницей была обезьянка, прикованная цепью к палубе" (Goucourt Edmond et Jules de. Journal-Mêmoires de la vie littêraire. Paris, 1959. T. 3, p. 59; Гонкyp Э. и Ж. де. Дневник. М., 1964. T. 2, с. 275).

   Стихотворение "Морское плавание" очень нравилось Л. Н. Толстому; он напечатал его в своем "Круге чтения" и неоднократно вспоминал (см.: "Яснополянские записки" Д. П. Маковицкого.- Лит Насл, т. 90, кн. 1, с. 114; кн. 2, с. 79; кн. 3, с. 438).

  

  

   Кого Тургенев имел в виду, выставляя инициалы вместо заглавия, остается не раскрытым. Возможно, впрочем, что автор в данном случае не обращался к конкретному лицу. В черновом автографе заглавия не было; после слов: равнодушным вниманием - было: Ты ничего не ищешь и ни от чего не уклоняешься. В авторском перечне ("Сюжеты" в беловой рукописи) это стихотворение, очевидно, отмечено под номером 30 под заглавием: "Елисейские поля (беспечальна)". Слово "беспечальна", выделенное Тургеневым для памяти, как опорное в целой характеристике, может быть, ведет нас к тому описанию Елисейских полей {в греческой мифологии - часть загробного мира, где находятся праведники), которое дается в "Одиссее" (перевод В. Жуковского, песнь 4, стихи 565-568):

  

   Где пробегают светло беспечальные дни человека.

   Где ни метелей, ни ливней, ни хладов зимы не бывает.

   Где сладкошумно летающий веет Зефир Океаном.

   С легкой прохладой туда посылаемый людям блаженным.

  

   Говоря о "важных звуках глюковеких мелодий" (в черновой рукописи варианты: "задумчивые звуки", "сладостные звуки"), Тургенев имеет в виду оперу X. В. Глюка "Орфей" (1774), одно из действий которого происходит в "Елисейских полях". Эта опера была возобновлена в Париже в конце 1850-х годов и имела большой, длительный успех (в 1859-1861 гг. ставилась 150 раз) прежде всего благодаря П. Виардо, исполнявшей главную партию. О "благородных звуках "Орфея"" Тургенев вспоминал в письме к П. Виардо от 15(27) марта 1868 г.; позднее (14(26) июня 1872 г.) Тургенев писал В. В. Стасову: "Я восторгаюсь от глуковских речитативов и арий не потому, что авторитеты их хвалят - а потому, что у меня от первых их звуков навертываются слезы..."

  

  

   Заглавие представляет собою реминисценцию известных слов в последнем монологе Фауста Гёте ("Фауст", ч. II, д. 5): "Мгновению мог бы я сказать: остановись же, ты так прекрасно!" Эти слова Тургенев вспоминал неоднократно: в поэме "Андрей" (ч. II, строфа X) он с горечью утверждал, что человек, хотя и "владыко мира", но

  

                   ...ничему живому

   Сказать не может: стой здесь навек!

  

   В "Довольно" Тургенев, напротив, утверждал: "Красоте не нужно бесконечно жить, чтобы быть вечной,- ей довольно одного мгновения". Давняя традиция связывает возникновение стихотворения "Стоп!" с П. Виардо. Об этом свидетельствовала, например, Л. Нелидова, упоминая, как в том же 1879 г. Тургенев "превосходно и с увлечением" рассказывал об исполнении П. Виардо знаменитых оперных ролей (Нелидова Л. Памяти И. С. Тургенева.- BE, 1909, No 9, с. 224). А. Луканпна вспоминает о музыкальном собрании, состоявшемся у Виардо 15(27) мая 1879 г. Когда г-жа Виардо спела "И сладко, и больно" Чайковского, Тургенев "совершенно воодушевился: "Замечательная старуха какая!" <...> И действительно, когда m-me Виардо поет, она - сама жизнь, сама страсть, само искусство. Она не чужое передает, она сама как будто свое переживает" (Сев Вести, 1883, No 3, с. 65). И. Павловский также вспоминает об одном из утренников у Виардо в 1879 г.: "Г-жа Виардо сначала спела один из русских романсов. Ее голос, не слишком сильный и несколько жесткий, обеспечил ей лишь посредственный успех. Тургенев, бывший некогда свидетелей триумфов великой артистки, казалось, всё еще находился под чарами своих воспоминаний. Он испытывал самый искренний восторг. Его глаза сверкали; пряди седых волос падали на его лоб. Он аплодировал сильнее и дольше всех остальных. Он обращался лицом к публике и непрестанно повторял: "О! что за старуха! О! что за старуха!"" {Рavlоvsку I. Souvenirs sur Tourguêneif. Paris, 1887, p. 150-151; то же в статье H. К-ко "Полина Виардо".- Рус Сл, 1910, No 107, 12 мая; Чешихин Всев. Виардо и любовь к ней Тургенева.- Русская музыкальная газета, 1916, No 12, столб. 277-280. Ср.: Ромм С. Из далекого прошлого. Воспоминания о Тургеневе.- BE, 1916, No 12, с. 113-114.}.

   Французский перевод этого стихотворения в прозе под заглавием "Arrête" самим Тургеневым помещен в "Revue politique et littêraire", 1882, No 26, p. 812; первоначальная (более дословная) редакция этого перевода сохранилась в парижском архиве Тургенева в рукописи, писанной не его рукой, вместе с копией русского текста (также не почерком Тургенева) {Bibl Nat, Slave 78, Mazon, p. 84, M. 31; фотокопия: ИРЛИ, P. I, оп. 29, No 264.}.

  

  

   В черновом автографе нет ни заглавия, ни даты. В беловом автографе, готовя стихотворение к печати, Тургенев значительно его расширил. Так, в начале стихотворения добавил фразу: "Он их не чувствовал, стоял - и молился". В конце приписал два предпоследних абзаца, От слов: "Мое я мне"... до слов - "не так постоянно".

  

  

   "Молитва" была впервые записана Тургеневым в беловой рукописи под No 75, последней в ряду других шести коротких стихотворений (см. ниже) июня 1881 года философского характера - записей отдельных мыслей "для себя". Из них лишь стихотворение "Молитва", выправив его стилистически, Тургенев послал Стасюлевичу для печати в труппе пятидесяти стихотворений 1878-79 годов. После слов "Что есть истина?" в беловой рукописи было (потом зачеркнуто): "да кстати вспомнит изречение, что всякий человек есть ложь".

   В письме к Е. Е. Ламберт от 20 августа (8 сентября) 1864 г. Тургенев признавался: "...я не христианин, в Вашем смысле, да, пожалуй, и ни в каком..." "Молитва" подтверждала полное равнодушие писателя к христианской религии и ко веем формам обрядности, и, несмотря на пропуск стихотворения цензурой, оно получило соответствующую оценку в России в официальных кругах. Вскоре после появления всего цикла "Стихотворений в прозе" в "Вестнике Европы" заметка о "Молитве" была доставлена К. П. Победоносцеву. В письме от 13(25) декабря 1882 г. С. А. Рачинский спрашивал Победоносцева, читал ли он "Стихотворения в прозе" Тургенева, и прибавлял: "Какая виртуозная стилистика - и какое мальчишеское содержание! Читаешь - и краснеешь за автора. Прилагаю заметку по поводу одного отрывка ("Молитва"), особенно меня возмутившего" (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 411).

   Тут Шекспир придет ему на помощь.- Тургенев приводит цитату из трагедии "Гамлет" (д. 1, сц. 5) в переводе H. A. Полевого (1837); как ходовая крылатая фраза эта цитата неоднократно употреблялась Тургеневым (см., например, "Дым", гл. II).

   "Что есть истина}" - Цитата из евангельского текста (Евангелие от Иоанна, 18, 37), рассказывающего о допросе Иисуса Пилатом. Этот вопрос Пилата Иисусу остался без ответа.

  

  

   M. M. Стасюлевич, делясь впечатлениями от чтения "Стихотворений в прозе" по рукописи, писал А. Н. Пыпину (13(25) августа 1882 г.), что они невелики по объему и что, например, "Русский язык" имеет величину "ровно в пять строк, но,- прибавлял он,- это золотые строки, в которых сказано более, чем в ином трактате; с такой любовью мог бы Паганини отозваться о своей скрипке" (Лит Насл, т. 73, кн. 1, с. 410-411). Так как "Русский язык" заключал всю серию "стихотворений в прозе", опубликованных в "Вестнике Европы" 1882 г., и долгое время считался последним звеном составляющего их цикла, то современники считали эти "слова о нашем родном языке лебединой песнью Тургенева" (Звенья, Т. 1, с. 506).

   Связь судеб русского народа с его языком не раз отмечалась Тургеневым. Так, в письме к Е. Е. Ламберт от 12(24) декабря 1859 г. он писал о русском языке: "... для выражения многих и лучших мыслей - он удивительно хорош по своей честной простоте и свободной силе: Странное дело! Этих четырех качеств - честности, простоты, свободы и силы нет в народе - а в языке они есть... Значит, будут и в народе". Тем современникам, которые скептически относились к будущему России, Тургенев - по воспоминаниям" Н. В. Щербаня - говорил: "И я бы, может быть, сомневался в них <...> - но язык? Куда денут скептики наш гибкий, чарующий, волшебный язык? Поверьте, господа, народ, у которого такой язык,- народ великий" (Рус Вести, 1890, No 7, с. 12-13), По свидетельству С. И. Лаврентьевой (Пережитое. Из воспоминаний. СПб., 1914, с. 142), Тургенев говорил с нею о "нашем прекрасном богатом языке", "который до времен Петра был так тяжел и который с Пушкина развился так богато, сложился так поэтично". "По тому самому,- прибавлял Тургенев,- я верю, что у народа, выработавшего такой язык, должно быть прекрасное будущее". Н. А. Юшкова в письме к В. Микулич (Л. И. Веселитской), вспоминая о встрече с Тургеневым в Петербурге в 1880 г., также рассказывала: "Любовь к родине ярко выразилась у него в его любви к самому художественному произведению русского народа, к русскому языку" (Звенья, т. 1, с. 506).

   Стихотворение в прозе "Русский язык" приобрело широкую популярность. "Русский язык, как справедливо заметил Тургенев,- писал П. И. Чайковский 26 августа ст. ст. 1888 г., имея в виду это стихотворение в прозе,- есть нечто бесконечно богатое, сильное и великое" (Дни и годы П. И. Чайковского. Летопись жизни и творчества. М.; Л., 1940, с. 452). По словам К. Д. Бальмонта (1918), Тургенев "спел такой гимн русскому языку, что он будет жить до тех пор, пока будет жить русский язык, значит всегда" (Т и его время, с. 23). Ср. статью Бальмонта "Русский язык", в которой стихотворение Тургенева он называет "благоговейной молитвой" (Русские записки, 1924, т. 19, с. 231). Об этом "подлинном гимне" Г. О. Винокур заметил, что он "известен каждому русскому школьнику и вошел в ежеминутное сознание русского грамотного человека" (Русский язык. М., 1945, с. 187-188).

   Под воздействием Тургенева создано стихотворение словенского поэта второй половины XIX века, А. Ашкерца (Рыжова М. И. Стихотворение Антона Ашкерца "Русский язык".- Международные связи русской литературы. М.; Л., 1963, с. 396-397).

  

  

   В черновом автографе это стихотворение под заглавием "Сон 1-и" без даты, но записанное до январских стихотворений 1878 года, со вставками и большой правкой было набросано на том же листе, что и конец рассказа "Сон" (1876 г.). Включенное впоследствии в беловой