| Главная » Книги |
Тургенев Иван Сергеевич - Senilia, Страница 7
Тургенев Иван Сергеевич - Seniliaгу для чтения" (1872), и "Стихотворениями в прозе" Тургенева для доказательства той мысли, что подобное определение нового литературного жанра "носилось в воздухе", привел А. Мазон (Nouveaux poèmes en prose. Paris, 1930, p. 22). См. еще: Балашов Н. И. Элементы "стихотворений в прозе" у Льва Толстого в 1850-1860 годах.- В кн.: Славянские литературы. VIII Международный съезд славистов. М., 1978.}. Не отрицая законности некоторых из названных выше сближений, следует, однако, признать, что вопрос о жанре "стихотворений в прозе" ими нисколько не проясняется, поскольку эти сопоставления делались по преимуществу по тематическому признаку и не принимали во внимание ни исторически сложившиеся формы поэзии и прозы, ни жанровые отличия в пределах одной художественной прозы: наличие даже текстового сходства между отрывками из того или иного произведения Тургенева и каким-либо "стихотворением в прозе" не объясняет возникновения жанра, к которому последние относятся. "Нам кажется,- писал по этому поводу Е. В. Петухов,- что эти сопоставления решительно ничего не выясняют в вопросе о генезисе тургеневских "Стихотворений в прозе", поскольку они являются продуктом личного лирического настроения автора и, как отдельные произведения, имеют очень мало общего с лирическими отступлениями Гоголя, входящими в состав его большой "поэмы", и тем менее - с морально-тенденциозными рассказами в педагогической книге Л. Толстого" {Петухов Е. Новое о Тургеневе.- Известия по русскому языку и словесности Академии наук СССР, 1930, т. 3, с. 610; ср. его же: Стихотворения в прозе И. С. Тургенева.- Slavia, 1934, Rocn. XIII, с. 699-717.}.
Не менее общими и также имевшими в виду прежде всего не жанровое сходство, но идейную близость были делавшиеся исследователями сопоставления отдельных "стихотворений в прозе" Тургенева с "Диалогами" Леопарди, произведениями Гейне, Шопенгауэра, Э. Т. А. Гофмана и др. {Говоря о "Стихотворениях в прозе", Э. Оман находит к некоторым из них параллели в "Германии" Гейне (Haumant Emile. Ivan Tourguênief. La vie et l'œuvre. Paris, 1906, p. 276). Сближения произведений Тургенева с прозаическими "Диалогами" Джакомо Леопарди стали в русской критике традиционными с 1880-х годов прошлого века. Еще В. Буренин (Литературная деятельность Тургенева. СПб., 1884) сравнил "Довольно" Тургенева с "проникнутыми глубокой скорбью и сомнениями" произведениями Леопарди. Общие указания на близость Тургенева к Леопарди делали также Е. В. Петухов в статье "О пессимизме И. С. Тургенева" (Уч. зап. Юрьевского ун-та, 1896, No 4), А. Евлахов в статье "И. С. Тургенев - поэт мировой скорби" (Рус Бог-во, 1904, No 6). П. Коган (Очерки по истории новейшей русской литературы, т. I, вып. 2, М., 1909, с. 105, 107) сопоставил "Природу" Тургенева с "Диалогом" Леопарди "Природа и исландец"; та же параллель у Дпонео в "Русских ведомостях" 1918 г. (см.: Грузинский, с. 231 - 233). Существует и отдельная работа, посвященная этой теме: Куприевич А. Стихотворения в прозе Тургенева и диалоги Леопарди. Киев, 1912. Несколько соображений о Тургеневе и Леопарди приведено также в книге А. Гранжара (Granjard H. Ivan Tourguênev et les courants politiques et sociaux de son temps. Paris, 1954, p. 451-452). Не лишено интереса указание Гранжара на то, что чешский критик Ф. Шалда в 1912 г. сопоставил диалог "Природа и исландец" Леопарди с "Природой" Тургенева (Granjard H. Mácha et la renaissance nationale en Bohême. Paris, 1957, p. 74), Попытка вновь пересмотреть этот вопрос сделана в статье В. М. Головко "О некоторых реминисценциях в "Стихотворениях в прозе" И. С. Тургенева" (Четвертый межвузовский тургеневский сборник. [Научные труды, т. 17(110)], Орел, 1975, с. 285-304). По мнению И. С. Чистовой, сопоставившей "Senilia" и "Песни" Леопарди, можно обнаружить "явную близость философской позиции их авторов" (см.: Чистова И. С. Тургенев и Леопарди. (К вопросу о литературных источниках "Стихотворений в прозе").- В сб.: Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 148). Наиболее заслуживающие внимания сближения приведены в примечаниях к отдельным стихотворениям. Влияние на Тургенева Шопенгауэра всегда сильно преувеличивалось (см.: Wаliсki А. О "Shopenhauerizmie" Turgenjewa.- Osobowošć a historia. Warszawa, 1959, v. 278-354; Turgenev and Schopenhauer.- Oxford Slavonic Studies. Oxford 1962. Vol. X, p. 1-17).}
Из всех параллелей, указанных к "Стихотворениям в прозе", важнее всего те, которые ведут нас во французскую литературу, так как во Франции возник и самый термин, которым воспользовался Тургенев, и создано было наибольшее количество произведений, близких к его "Senilia" в жанровом отношении {Rauhut F. Das französische Prosagedicht. Hamburg, 1929; Nies Fritz. Poêsie in prosaischer Welt. Untersuchungen zum Prosagedicht bei A. Bertrand und Baudelaire. Heidelberg, 1964.}.
Жанр лирического "стихотворения в прозе" в том смысле, в каком этот" термин употреблялся в XIX веке, был детищем романтизма. Родоначальником нового жанра во Франции считается Алоизиюс Бертран (1807-1841). автор книги "Гаспар из Тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло" (1842) {Bertrand Aloysius. Gaspard de la Nuit. Fantaisies à la manière de Rembrandt et de Callot. Эта книга написана между 1827 и 1833 гг.; при жизни автора были опубликованы только отрывки; первое полное издание по неисправной копии появилось только через год после смерти Бертрана; второе издание - в 1868 г. (Париж - Брюссель). Полный перевод на русский язык, выполненный Е. А. Гунстом с парижского издания 1915 г., с послесловием и комментариями Н. И. Балашова, появился в 1981 г.: Бертран Алоизиюс. Гаспар из тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло. Издание подготовили: Н. И. Балашов, Е. А. Гунст, Ю. Н. Стефанов. (Литературные памятники). М.: Наука. В приложении ("Из истории французского стихотворения в прозе XIX века") даны переводы стихотворений Э. Парни, Теодора де Банвилля, Дотреамона, А. Рембо, Ш. Кро, Ст. Малларме.}, который, однако, этим термином еще не пользуется, говоря лишь о "новом жанре прозы". В современном смысле термин "стихотворение в прозе" вошел в употребление только после появления "Маленьких стихотворений в прозе" (Petits poèmes en prose) Шарля Бодлера (они возникли между 1855 и 1865 гг.), полное собрание которых отдельным изданием вышло в свет в 1869 г. в четвертом томе его посмертного "Полного собрания сочинений".
Термин "poème", избранный Бодлером, был компромиссным, закрепляющим новую жанровую промежуточную область между романтическими вольностями и присущими классицизму строгими разграничениями понятий "поэзия", "поэма" и "проза". Определение "маленькие" (petits) в применении к "стихотворениям в прозе" было употреблено Бодлером, видимо, для того, чтобы подчеркнуть, что под обозначением "poèmes" следует понимать "стихотворения", а не "поэмы". В посвящении своей книги Арсену Уссе - литератору, пробовавшему свои силы в этом же роде, Бодлер прямо ссылался на вдохновивший его эксперимент Алоизия Бертрана и на то, какие удобства представляет форма этого рода:
"Мы можем прервать в любой момент я - свои мечтания, вы - просмотр рукописи, читатель - свое чтение, ибо я не связываю своенравной воли его бесконечной нитью сложнейшей интриги. Выньте любой позвонок, и обе части этого капризно извивающегося вымысла соединятся между собой без малейшего затруднения <...> Я должен сделать вам маленькое признание. Перелистывая по меньшей мере в двадцатый раз знаменитую книгу Алоизия Бертрана "Гаспар из Тьмы", <...> я набрел на мысль - попытаться сделать нечто в том же роде, применив к изображению современной жизни пли, вернее, духовной жизни одного современного человека тот самый прием, который был применен им к описанию жизни былых времен, столь странной для- нас и столь живописной. Кто из нас не мечтал в часы душевного подъема создать чудо поэтической прозы, музыкальной без ритма и без рифмы, настолько гибкой и упругой, чтобы передать лирические движения души, неуловимые переливы мечты, содроганья совести?" Книгу Бодлера "Маленькие стихотворения в прозе" составляют 50 небольших фрагментов, полных то лиризма, то иронии и сарказма, тематически близких к его же стихотворному сборнику "Цветы зла". Их, однако, должно было быть много больше - Бодлер думал довести их общее количество до сотни.
Большинство исследователей Тургенева было убеждено, что "Маленькие стихотворения в прозе" Бодлера были ему хорошо известны, хотя Тургенев нигде не упоминает эту книгу {Благодаря своим французским друзьям Тургенев был, несомненно, широко осведомлен обо всем, что делается во французской литературе; поэтому знакомство его с произведениями Бодлера в 1870-х годах, когда посмертная слава французского поэта только начала возрастать, представляется несомненным. Возрождению популярности Бодлера во Франции много способствовал страстный почитатель творчества его и Флобера, А. И. Урусов, бывший также корреспондентом Тургенева и переводчиком некоторых стихотворений в прозе Бодлера (см.: Урусов А. И. Статьи его. Письма его. Воспоминания о нем. М., 1907. Т. 2, 3, с. 388-392).}, ставшую знаменитой только в конце XIX века, когда прозаические "стихотворения" малой формы стали жанром популярным и широко распространившимся {С. Бернар обращает внимание на расцвет жанра "стихотворений в прозе" во Франции после Бодлера, под пером Рембо, Лотреамона, Малларме и поэтов-символистов; по ее мнению, "стихотворения в прозе", несмотря на индивидуальные отличия их создателей, могут считаться одной из популярнейших форм "новейшей поэзии" (Bernard Suzanne. Le poème en prose de Baudelaire jusqu'à nos jours. Paris, 1959, p. 763).}.
Сопоставления отдельных "стихотворений в прозе" Бодлера и Тургенева, делавшиеся неоднократно, не представляются убедительными {Пумпянский Л. В. Тургенев и Флобер.- Т, Сочинения, т. 10, с. 18; Багрий А. В. Литературные очерки.- Изв. вост. ф-та Азербайджанского ун-та. Баку, 1929. Т. 4, с. 159; Богданович Нана. Покушаj jедне кньижевне параделе. Песма у прози И. Тургенева и Ш. Бодлера.- Летопис Матице српске. Нови Сад, 1955. Кн. 375, св. 6, с. 562-574.}, речь может идти только об отдаленном сходстве отдельных мотивов у французского и русского писателей и более всего о жанровой (и до известной степени стилистической) близости их произведений.
В 1918 г. Л. П. Гроссман опубликовал свою работу о "Стихотворениях в прозе", озаглавив ее "Последняя поэма Тургенева" {Впервые опубликовано в сб.: Венок Тургеневу. Одесса, 1918, с. 57-90. См. критику этой работы в статье Е. Петухова ""Стихотворения в прозе" И. С. Тургенева".- Slavia, 1934, Roch. XIII, Seš, 4, с, 699-717,}. Автор выдвинул здесь тезис, что, несмотря на кажущуюся отрывочность отдельных стихотворений тургеневского цикла, он представляет собою стройное композиционное целое: "Это строго согласованное, сжатое тисками трудной, искусной и совершенной формы, отшлифованное и законченное создание представляет в своем целом поэму о пройденном жизненном пути..." Однако дальше Гроссман высказывает произвольную мысль, будто в стихотворениях разработан ряд тем, из которых каждой посвящено по три отдельных этюда. Главные из этих "триптихов": Россия, Христос, Конец света, Рок, Природа, Любовь, Смерть, Безверие. Первая часть работы Гроссмана, в которой он пытается установить ритмы в тургеневской прозе, вызвала споры и опыты дальнейшей разработки затронутого вопроса {См.: Шенгели Г. О ритмике тургеневской прозы.- В его кн.: Трактат о русском стихе. Изд. 2-е. Пг., 1923, с. 178-181. Энгельгардт Н. А. Мелодика тургеневской прозы.- Творч путь Т, с. 9-63. Пешковский А. Ритмика "Стихотворений в прозе" Тургенева.- В сб.: Русская речь. Л., 1928. Т. 2, с. 69-83.}.
За последнее время явно повысился интерес к "Стихотворениям в прозе" Тургенева и ни одна монография о нем не обходится без более или менее полного их разбора. Следует отметить и ряд защищенных диссертаций и статей, посвященных изучению жанра, композиции, художественных особенностей "Стихотворений в прозе" {Земляковская А. А. "Стихотворения в прозе" как лирический дневник последних лет И. С. Тургенева.- В кн.: Сборник материалов Второй научной сессии вузов Центральночерноземной зоны. Литературоведение. Воронежский университет. Воронеж, 1967, с. 19-28; Иссова Л. Н. Некоторые композиционные принципы "Стихотворений в прозе" И. С. Тургенева.- Там же, с. 29-35; Она же. Истоки жанра "Стихотворений в прозе" Тургенева. В сб.: Вопросы литературы и фольклора. Воронеж, 1969, с. 5-13? Озеров Л. А. "Стихотворения в прозе" Тургенева.- Мастерство русских классиков. М., 1969, с. 153-218; Лимонова Е. А. Жанровое и стиховое своеобразие "Стихотворений в прозе" И. С. Тургенева.- Материалы X научной конференции литературоведов Поволжья. Ульяновск, 1969, с. 72- 75; Левина Н. Р. Ритмическое своеобразие жанра стихотворений в прозе.- В сб.: Русская литература и общественно-политическая борьба XVII-XIX веков (Уч. зап. Ленингр. пед. ин-та, т. 414). Л., 1971, с. 217-236; Земляковская А. А. Жанрово-видовое своеобразие "Стихотворений в прозе" И. С. Тургенева.- В сб.: По законам жанра. Тамбов, 1976. Вып. 2, с. 3-14 (Тамбовский пед. ин-т); Балашов Н.И. Ритмический принцип стихотворений в прозе Тургенева и творческая индивидуальность писателя.- Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1979, т. 38. вып. 6, с, 530-542; и др.}.
К ЧИТАТЕЛЮ Впервые обращение "К читателю" было написано в качестве предисловия к "Стихотворениям в прозе" в тетради беловых автографов (1880). Оно предшествовало тексту всех 83 стихотворений. Над обращением в беловом автографе - эпиграф: "Wage Du zu irren und zu traumen..." ("Дерзай заблуждаться и мечтать...") - строка из стихотворения Шиллера "Текла" (1802). Эта строка, очевидно, была дорога Тургеневу, и он повторял ее несколько раз в качестве цитаты или эпиграфа. В последующей рукописи (наборная рукопись) Тургенев эпиграф снял - вероятно, потому, что уже поставил его к рассказу "Песнь торжествующей любви" (см. с. 47).
Обращение "К читателю" было передано Тургеневым М. М. Стасюлевичу вместе с первыми сорока стихотворениями в прозе, которые предполагалось напечатать в "Вестнике Европы". Однако Стасюлевич дал вместо него предисловие "От редакции", в которое включил строки из обращения "К читателю" в виде цитаты из письма Тургенева к нему, хотя это письмо в действительности не было написано. В письме от 14(26) августа 1882 г. Тургенев среди других вопросов, о которых ему нужно было поговорить со Стасюлевичем "при свидании", упоминает и "предисловие" к стихотворениям в прозе. А 29 сентября (11 октября), соглашаясь на предложения Стасюлевича, Тургенев писал: "В предисловии от редакции я бы желал изменить одно слово: вместо "богатую" коллекцию - я предложил бы: "целую" коллекцию". В корректуре Стасюлевич выполнил просьбу писателя.
ДЕРЕВНЯ Первое из стихотворений в прозе, которым в беловой рукописи и в русских прижизненных изданиях открывается вся их сюита, "Деревня" неоднократно сопоставлялась с циклом лирических стихотворений Тургенева, напечатанных в "Современнике" 1847 г.- в той же книге, где появился первый рассказ из будущих "Записок охотника" {Об этом см.: Рот Т. А. Деревня в лирике Тургенева.- Уч. зап. Моск. гор. пед. ин-та им. В. И. Ленина, No 213. М., 1964, с. 126; Сакулин, с. 52-53.}. Начальное стихотворение этого цикла, имеющее то же заглавие ("Деревня"), открывается картиной сельской природы, родной ему орловщины.
Нетрудно заметить, что близость "Деревни" 1878 г. к одноименному произведению, написанному за тридцать лет перед тем,- преднамеренная. Об идеализирующей тенденции, которой проникнута представленная здесь картина русской Деревни, свидетельствуют слова, первоначально написанные Тургеневым, но затем им отброшенные. В середине фразы: "О довольство, покой, избыток" - в черновике читаем: "глухой, зажиточной, вольной деревни!"; в концовке после слов "и думается мне" в черновике - "будь так везде". С односторонностью этого изображения связано, по-видимому, и намерение посвятить деревне не одно, а два стихотворения в прозе (в перечне стихотворений беловой рукописи стояло - "Деревня 1.2"). Тургенев прекрасно понимал, что за три десятилетия, протекших между обоими произведениями, русская деревня из крепостной стала "вольной", но столь же далекой от идиллии, какою она была и в период создания "Записок охотника". Между тем в 1878 г. Тургенев искусственно подбирал светлые краски, чтобы подчеркнуть именно идиллический колорит живописуемой им картины - "довольство, покой, избыток русской вольной деревни". Более правдоподобную картину русской деревни той поры Тургенев дал за десятилетие перед тем в письме к брату H. С. Тургеневу от 16(28) июля 1868 г. ("Крыши все раскрыты, заборы повалились, нигде не видать нового строения, за исключением кабаков <...> Пыль стоит везде как облако <...> Только и видишь людей, спящих на брюхе плашмя врастяжку,- бессилие, вялость и невылазная грязь и бедность везде. Картина невеселая - но верная"), а также в 1874 г. в стихотворении, написанном Тургеневым от имени своего героя Нежданова в романе "Новь" (см.: наст. изд., т. 9, с. 328-329).
С "Деревней" 1878 г. имеет общее также изображенная в романе "Дворянское гнездо" (1858) картина безмятежной жизни, которую наблюдает Лаврецкий: здесь жизнь казалась ему "погруженной в ту тихую дрему, которой дремлет всё на земле, где только нет людской, беспокойной заразы". "... В других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам..." (наст. изд., т. 6, с. 63, 65). Как свидетельствует концовка "Деревни", стихотворение выросло из того же противопоставления. Во всех редакциях, особенно в черновой, "Деревня" подвергалась тщательной стилистической правке.
...крест на куполе Святой Софии в Царь-Граде...- Имеются в виду события русско-турецкой войны, когда русские войска, заняв в январе 1878 г. Адрианополь, готовились к вступлению в Константинополь ("Царь-Град").
РАЗГОВОР В первопечатном тексте "Разговора" в "Вестнике Европы" слова эпиграфа ("Ни на Юнгфрау со не бывало человеческой ноги") заключены в кавычки, т. е. эпиграфу придан вид цитаты; источник ее, однако, неизвестен. Ш. Саломон во французском издании "Стихотворений" "обратил внимание на то, что если указанные слова взяты из какого-нибудь путеводителя по Швейцарским Альпам, то он мог быть издан не позже самого начала XIX века, так как восхождение на вершины, о которых идет речь у Тургенева, совершено было - на Финстерааргорн в 1810 г., на Юнгфрау в 1811 г., т. е. задолго до того, как Тургенев видел эти горы, путешествуя по Швейцарии в 1840 г. Источником "Разговора", по мнению того же Саломона, могло быть следующее место в "Письмах русского путешественника" Карамзина (Лаутербруннен. 29 августа 1789 г.), где описан вид на Юнгфрау лунной ночью: "Светлый месяц блистает на вершине Юнгферы, одной из высочайших Альпийских гор. вечным льдом покрытой. Два снежные холма, девическим грудям подобные, составляют его корону. Ничто смертное к ним не прикасалося; самые бури не могут до них возноситься; одни солнечные и лунные лучи лобызают их нежную округлость; вечное безмолвие царствует вокруг их - здесь конец земного творения!" И далее: здесь "смертный чувствует свое высокое определение, забывает земное отечество <...> смотря на хребты каменных твердынь, ледяными цепями скованных и осыпанных снегом, на которых столетия оставляют едва приметные следы". Более правдоподобным представляется, что, сочиняя эпиграф к "Разговору", Тургенев вспомнил драматическую поэму Байрона "Манфред" (1817), которую он, несомненно, перечитывал в конце 1870-х годов (см. далее "Проклятие", "У-а...У-а!"): действие "Манфреда" развертывается в Швейцарских Альпах, в частности именно на "горе Юнгфрау" (акт I, сцена 2); третья сцена II акта сосредоточена "на вершине горы Юнгфрау" и открывается следующими словами, которые могли внушить Тургеневу эпиграф к "Разговору":
And here on snows, where never human foot
Of common mortal tred, we nightly tread,
And leave no traces... {*}
{* Здесь, по снегам, где ни единый смертный
Не проходил, мы ходим еженощно,
Следов не оставляя... (англ.).}
"Пирамиды Шрекгорна и Финстераагорна" упомянуты в книге Сенанкура "Оберон" (1804), о которой идет речь в "Дворянском гнезде" (наст. изд., т. 6, с. 88, 425). У Сенанкура также противопоставляется "однообразное убожество равнин" с "тяжкой, душной и беспокойной атмосферой человеческого общества" - "безмолвным вершинам гор", "где небо как бы раздвигает свои пределы, где воздух спокойнее, где время замедляет свой бег, а жизнь постоянна и незыблема, здесь вся природа являет куда больший порядок, куда более осязаемую завершенность и непреходящее единство" (письмо 700).
Тургеневу было также хорошо известно стихотворение А. де Мюссе "К Юнгфрау" ("Chansons à mettre en musique"); в нем идет речь об ощущениях путешественника, которому удалось бы достигнуть вершины Юнгфрау.
Приведенные сопоставления значительно уменьшают вероятность догадки, что "Разговор" Тургенева возник под воздействием двух прозаических диалогов Леопарди: "Геркулес и Атлант" и "Домовой и гном" (см.: Куприевич, с. 7-12).
Л. Семенов в особой заметке ""Спор" Лермонтова и "Разговор" Тургенева" пытался обосновать еще одно предположение о зависимости "Разговора" от Лермонтова: Юнгфрау и Финстерааргорн ведут между собою беседу подобно Казбеку и Шату (Семенов Л. Лермонтов и Лев Толстой. М., 1914, с. 439-441; Гершензон М. О. Письма к брату. М., 1927, с. 109). Пессимистические выводы Тургенева о судьбах человека и всего земного шара см. в его произведениях "Призраки" и "Довольно" (Винникова И. А. Об идейных истоках "Призраков" и "Довольно" И. С. Тургенева (Тургенев и Шопенгауэр в 60-е гг. XIX в.).- Вопросы славянской филологии. К V Международному съезду славистов. Саратов, 1963, с. 93).
Из черновых рукописей Тургенева видно, что "Разговор" был задуман как беседа горных вершин Юнгфрау и Веттергорн (также высокая гора в Бернском кантоне Швейцарии), впоследствии замененной Финстерааргорном,
СТАРУХА Л. Пич в своих воспоминаниях о Тургеневе обращает внимание на то, что многие из "стихотворений в прозе" представляли собой литературную обработку его снов. Таково же, по его словам, и происхождение стихотворения "Старуха", "в котором так наглядно изображается неизбежность смерти". "Однажды летом,- свидетельствует Л. Пич,- в Берлине, проведя вечер с Юлианом Шмидтом и мною, он нам рассказал этот сон. У нас выступил холодный пот. Я записал тогда же слышанный мною рассказ и напечатал его в фельетоне "Schlesische Zeitung" под заглавием "Сон"" (Иностранная критика о Тургеневе. СПб., 1884, с. 178). Хр. Гасде принадлежит первая научная публикация этого фельетона, напечатанного, как она установила, в "Силезской газете" 15 августа 1878 г. (Beiträge und Skizzen zum Werk Tmgenevs (Slavische Beiträge, B. 116). München, 1977, S. 109). См. об этом: Тиме Г. А. Работы немецких славистов о И. С. Тургеневе.- Русская литература, 1979, No 2, с. 188. Вероятно, именно этот фельетон имел в виду Тургенев в своем письме к Пичу от 26 сентября (8 октября) 1878 г.: "Вы правильно пересказали мой "Сон"; меня только немного удивляет то, что Вы сочли его стоящим внимания любезной публики. Но, о ужасный друг, Вы низвергаете на меня целый поток комплиментов!" Этот фельетон значительно расходился в художественном отношении со стихотворением Тургенева, которое тщательно им правилось и в черновой и в беловой рукописях. Первоначально в черновой рукописи это стихотворение действительно имело заглавие "Сон 1-и", тут же переделанное на "Старуха. Сон". В черновой рукописи оно не датировано, но было записано в группе стихотворений января - февраля 1878 г. Встреча с Л. Пичем произошла 6 августа 1878 г. Лишь в корректуре "Вестника Европы" Тургенев сам снял подзаголовок "Сон", учитывая замечание П. В. Анненкова (см. выше, с. 455-456).
СОПЕРНИК Стихотворение набросано на полях черновика "Черный дрозд. 1" с большими вставками и поправками, как одно из "видений" бессонных ночей Тургенева. Вероятно, "соперник" - реально существовавшее лицо, кто-то из друзей Тургенева в 1840-50-е годы. Точных данных для указания его имени нет.
"УСЛЫШИШЬ СУД ГЛУПЦА..." Заглавие заимствовано Тургеневым из стихотворения Пушкина "Поэту" (1830):
Поэт! Не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, Но ты останься тверд, спокоен и угрюм...
Стихотворение "Услышишь суд глупца..." переработано болгарским поэтом П. Р. Славейковым (см.: Беляев В. Тургенев в Болгарии.- Годишник на Софийский университет, 1961. Т. IV, 3, с. 133-135).
Но есть удары ~ по самому сердцу.- Всё стихотворение отражает враждебное отношение к Тургеневу читателей разных общественных слоев после выхода в свет романа "Новь" (1877). Тургенев предвидел неблагоприятные отзывы о своем романе; Я. П. Полонскому он, например, писал (11(23) ноября 1876 г.), что ждет неминуемых ударов от критиков всех направлений: "Никакого нет сомнения, что, если за "Отцов и детей" меня били палками, за "Новь" меня будут лупить бревнами - и точно так же с обеих сторон". Особенно больно уязвило Тургенева неприязненное отношение к "Нови" русской молодежи. В черновом автографе строки 11-12 читались так: "И честные, хорошие, молодые души отворачиваются от него". О том же говорят и строки 14-17.
Тургенев датировал свое стихотворение февралем 1878 г. К этому же времени относятся его энергичные заявления об отказе от литературного творчества. Так, редактору журнала "Правда", просившему о сотрудничестве, Тургенев 7(19) февраля 1878 г. ответил, что прием, который встретили в публике его последние произведения, заставил его прекратить литературную деятельность: "... как бы то ни было, я положил перо и уж больше за него не возьмусь".
А. Луканина в воспоминаниях о Тургеневе приводит выдержку из своего дневника, в котором (под 30 марта 1878 г.) записано, что Тургенев советовал ей не обращать внимания на критику и цитировал стихотворение Пушкина "Поэту" (Луканина А. Мое знакомство с Тургеневым.- Сев Вести, 1887, No 2, с. 57).
...проклинали путешественника, принесшего им картофель...- Первые известия о картофеле проникли в Европу из Америки в середине XVI века, в 1584 г. он был привезен в Ирландию, через два года - в Англию. В 1716 г. картофель появился в Швеции, в России - во время Семилетней войны; здесь он распространялся довольно медленно и встречал противодействие даже в начале XIX века. Эти сведения сообщаются в статье А. О. Подвысоцкого "Водворение и распространение картофеля в Архангельской губернии в 1765-1865 гг." (Рус Ст, 1879, No 9, с. 85-100), которая могла быть известна Тургеневу еще до публикации стихотворений в прозе.
"Бей меня! но выслушай!" - говорил афинский вождь спартанскому.- Слова Фемистокла Еврипиаду перед морской победой греков над персами при Саламине. Эту фразу, ставшую крылатой, приводит Плутарх (Изречения царей и полководцев. Фемистокл, 3-5). Ср.: Ашукин Н. С., Агаукина М. Г. Крылатые слова. 3-е изд. М., 1966, с. 45.
ДОВОЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК Этому стихотворению Тургенев намеренно отвел место в непосредственном соседстве с "Услышишь суд глупца..." и выставил под ним ту же дату (февраль 1878), так как оно выросло из той же досады и даже враждебности Тургенева к его критикам при чтении их отзывов о "Нови". Характерно, что это стихотворение записано на полях рядом со стихотворением "Услышишь суд глупца..." и на одном листе со стихотворением "Враг и друг". А. Луканина сообщает, что Тургеневу приходилось быть "мишенью гнуснейших сплетен", и она удивлялась "грязной изобретательности лиц, пускавших их в ход" (Сев Вести, 1887, No 3, с. 78). Реальный повод создания данного стихотворения неизвестен; неясным остается также лицо, которое он имел в виду, создавая эту сатирическую характеристику.
Уж не возложили ли на его шею твой красивый осьмиугольный крест, о польский король Станислав! - Имеется в виду орден св. Станислава третьей степени, с которого обычно начиналось награждение русских чиновников. Орден св. Станислава, присоединенный к русским императорским орденам после 1831 года, учрежден был в Польше при короле Станиславе Понятовском в память краковского епископа Станислава, убитого в XI в. королем Болеславом в церкви во время богослужения; в XIII в. Станислав был причислен к святым и признан патроном Польши (см.: Спасский И. Г. Иностранные и русские ордена до 1917 года. Л., 1963, с. 69, 71 и табл. 38).
ЖИТЕЙСКОЕ ПРАВИЛО Стихотворение направлено против досаждавших Тургеневу критиков. Очень вероятно, что здесь подразумевался Б. М. Маркевич, как и в стихотворении "Гад", исключенном из цикла ввиду его большей прозрачности и сходства с лицом, которое Тургенев изображал с сильной неприязнью,- см. ниже, с. 520. "Житейское правило" сначала не входило в число пятидесяти стихотворений, посланных в "Вестник Европы". Тургенев отправил его позднее, одновременно с выправленной им корректурой, вместо изъятого "Порога" (см. письмо Стасюлевичу от 4(16) октября 1882 г.). Однако в письме к нему же от 13(25) октября Тургенев просит выкинуть "Порог", не заменяя его вновь присланным стихотворением ("оно по тону не подходит к прочим"). И всё же "Житейское правило" было напечатано, причем с неправильной датой: вместо "октябрь 1882" в беловой рукописи - "апрель 1878" (дата другого "Житейского правила" - см. ниже, с. 520) и поэтому помещено хронологически неверно, в ряду стихотворений 1878 года.
Как и все стихотворения 1881-1882 годов (за исключением "Молитвы" и "Русского языка", находившихся в наборной рукописи "Вестника Европы"), "Житейское правило" имеет только один автограф, записанный в черновом виде в тетради беловых автографов. По сравнению с этим автографом в "Вестнике Европы" текст резче и острее: например, вместо "пьяница" стало - "ренегат", вместо "лакей... просвещения" - "лакей... социализма".
В. И. Ленин в своих полемических статьях не раз вспоминал это стихотворение в прозе и приводил из него отдельные фразы (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 11, 14, 15, 22; полный свод этих упоминаний см.: Ипполит И. Ленин о Тургеневе. М., 1934, с, 11, 20-21).
КОНЕЦ СВЕТА (СОН) Воображение молодого Тургенева не раз поражали картины гибели мира, распространенные в русской романтической литературе 1830-х и 1840-х годов. Сам Тургенев перевел и напечатал в "Петербургском сборнике" (1846) стихотворение Байрона "Тьма" ("The Darkness", 181 б), в котором представлено постепенное угасание человечества на леденеющей земле:
Я видел сон... не всё в нем было сном.
Погасло солнце светлое - и звезды
Скиталися без света, без лучей
В пространстве вечном; льдистая земля
Носилась слепо в воздухе безлунном
(наст. изд., т. 1, с. 53, 458). Тургеневу были известны также многие русские произведения на ту же тему: "Последний день" А. В. Тимофеева (1835); ходившие в рукописях отрывок "Стихи о наводнении" (1827-1832 гг.), приписывавшийся декабристу А. И. Одоевскому, и мрачная поэма В. С. Печерина "Торжество смерти" (1834) о разрушении "древней столицы" мстительной водной стихией; грозная картина наводнения и гибели в неумолимой пучине в рассказе В. Ф. Одоевского "Насмешка мертвеца" (Русские ночи, 1844) и т. п. Может быть, сложившаяся у нас в XIX веке традиция истолковывать наводнение как политическое возмездие, восходящая к "Медному всаднику" Пушкина и ко второй части "Фауста" Гёте, подсказала комментаторам тургеневского "Конца света" истолкование этого стихотворения как аллегорического изображения. Еще большее значение для подобного же понимания "Конца света" имели строки, помещенные Герценом в "Колоколе" (1 ноября 1861 г.): "Прислушайтесь, благо тьма не мешает слушать: со всех сторон огромной родины нашей, с Дона и Урала, с Волги и Днепра, растет стон, поднимается ропот; это - начальный рев морской волны, которая закипает, чреватая бурями, после страшного утомительного штиля". В соответствии с этой традицией объяснял П. Н. Сакулин и тургеневское стихотворение в прозе (см.: Сакулин, с. 91; ср.: Шаталов, с. 25-27; Бобров Е. А. Мелочи из истории русской литературы. Тема о наводнении.- Русский филологический вестник, 1908, No 1-2, с. 282-286). Однако понимание "конца света" как политической аллегории неисторично и совершенно неправдоподобно. В последние годы жизни Тургенев особенно протестовал против подобного рода произвольных и надуманных истолкований его произведений. Л. Нелидова (Памяти Тургенева.- BE, 1909, No 9, с. 221), утверждая, что Тургенев "решительно отвергал всё мистическое", с некоторым удивлением сообщала, что "в то же время он охотно и много говорил о ... светопреставлении. <...> он рассказывал, как он воображает себе светопреставление. Я вспомнила эти разговоры, когда читала два стихотворения в прозе на эту тему". Следует напомнить также, что и в стихотворении в прозе "Дрозд" (I) упоминаются волны, уносящие человеческую жизнь, и что еще ранее в прологе к "Вешним водам" дана картина водной, морской стихии - враждебной и неумолимой по отношению к человеку (см.: наст. изд., т. 8, с. 255-256).
Вполне реальная картина всеобщей гибели, данная в "Конце света", однако, не исключает творческих воздействий на Тургенева современной ему литературы. Незадолго до создания этого произведения Тургеневу, несомненно, стали известны "Poêsies philosophiques" Луизы Аккерман, получившие широкую известность после статьи об этой книге в "Revue des Deux Mondes" (1874, t. Ill, 15 mai, p. 241-262). Среди стихотворений Л. Аккерман обращало на себя внимание большое стихотворение "Потоп" ("Le Dêluge") с эпиграфом из эпилога к "Страшному году" В, Гюго: "Ты думаешь, что я морской прилив, а я - потоп". У Аккерман: "Мы хотели света, а волны потопа создадут мрак. Мы мечтали о гармонии, а вот наступает хаос. И в этом приливе ненависти и дикой ярости самыми счастливыми будут те, которых поглотят волны".
Почти в то же самое время, когда Тургенев создавал "Конец света", А. А. Фет написал стихотворение "Никогда" (напечатало в журнале "Огонек" 1879, No 9), в котором представлена гибель земли:
Всё понял я: земля давно остыла
И вымерла ...............
Куда идти, где некого обнять,
Там, где в пространстве затерялось время?
Вернись же, смерть, поторопись принять
Последней жизни роковое бремя,
А ты, застывший труп земли, лети,
Неся мой труп по вечному пути.
Это стихотворение Фет в рукописи послал Л. Н. Толстому, и они долго спорили между собой, обсуждая его во всех подробностях. Л. Толстой, между прочим, утверждал, что в его семье с интересом прочли "Никогда", потому что тревожно следили по газетам за внезапно вспыхнувшей осенью 1878 г. в Астраханской губ. эпидемией чумы. А. Фет в письме к Л. Н. Толстому от 3 февраля 1879 г. сопоставлял свое стихотворение "Никогда" с "Тьмой" Байрона (Толстой Л. Н. Переписка с русскими писателями. В 2 т. М., 1978. Т. 2, с. 45).
МАША Стихотворение "Маша", датированное апрелем 1878 г., сложилось значительно ранее: подробная запись его со слов Тургенева сохранилась в дневнике Э. Гонкура под 21 ноября 1875 г. Как в пересказе Э. Гонкура, так и в тексте Тургенева рассказ о ночном извозчике отнесен к юношеским воспоминаниям автора. До нас дошел относящийся к концу 1840-х годов незавершенный набросок Тургенева под заглавием "Ванька" (первоначальное название - "Разговор"), в котором должна была быть рассказана задушевная беседа с извозчиком зимней ночью (см.: наст. изд., т. 1, с. 415, 416, 561). Тема эта привлекала в те годы многих писателей (Н. Полевой, М. Погодин, Н. Некрасов, Г. И. Успенский) и к середине века стала даже традиционной в русской литературе {См.: Гин M. M. Из истории борьбы Некрасова с ложной народностью. I. Стихотворение "Извозчик" и его источники.- Некрасовский сборник. М.; Л., 1960. Т. 3, с. 273-280.}. По словам Э. Гонкура, Тургенев рассказал свою историю в подтверждение мысли, что "порою совсем необразованные люди находят выражения- истинно шекспировской силы". "В Петербурге,- рассказывал Тургенев,- существуют небольшие коляски с одной лошадью в упряжке; их можно нанимать за небольшую цену; и я пользовался ими, когда был молод. В такой коляске вы сидите позади кучера, его затылок совсем близко от вас; я беседовал с кучером. Кучерами на этих колясках бывают обычно крестьяне, приезжающие на несколько месяцев в столицу,- но вообще-то крестьяне редко уезжают из дома <...> Итак, я сел в коляску и, как я вам уже сказал, разговорился с кучером. Путь был дальний. Он стал рассказывать о своей жене, которая недавно умерла. Русские, как правило, не склонны к нежным чувствам, но в его словах о жене звучала необычайная нежность.- "Ну и что же с вами было, когда вы вошли в ее комнату?" - спросил я его.- "Я взял ее за руку и назвал по имени!" И Тургенев произносит по-русски уменьшительное от имени Мария.- "Ну, а потом?" - "О, потом я совершил что-то очень глупое! Я сел на пол возле ее кровати <...>". И, сделав такой жест рукой, как если бы он ударял ладонью о землю, этот крестьянин добавил: - "И я сказал: откройся, ненасытная утроба!" - "А еще потом?" - "Потом я лег спать и заснул"" {Goncourt Edmond et Jules de. Journal, t. 2. Paris, 1960, p. 1091-1092; Шоp В. И. С. Тургенев - рассказчик в Дневнике братьев Гонкур.- Русская литература, 1966, No 3, с. 123-124.}.
Важнейшее отличие пересказа Гонкура от текста "Маши" - в том, что в последнем извозчик возвращается в деревню уже после похорон жены и произносит свой монолог в пустой горнице избы. В черновом автографе заглавие написано со знаком восклицания: "Маша!"; в перечне стихотворений в прозе ("Сюжеты") в беловом автографе заглавие рассказа иное: "Извозчик" и добавлено: ("Маша" ночью). Во французском переводе (Revue politiqve et littêraire, 1888, No 25, p. 771) сохранено заглавие "Macha", a в тексте встречается также русское слово "isvostchik" (объясненное в примечании: "cocher de traîneau", т. е. "кучер на санях"). В предшествующем номере того же журнала (No 24, р. 755-762) напечатан рассказ В. Гаршина "Ночь" в переводе Э. Дюран-Гревиля, центральный эпизод которого - разговор с извозчиком зимней ночью. Несомненно, что этот рассказ был рекомендован для помещения в "Bêvue" Тургеневым.
ДУРАК В черновом автографе заглавия нет. В перечне названий ("Сюжеты") в тетради беловых автографов оно названо: "Дурак (рецензент))". Во всех рукописях и в тексте, посланном Тургеневым M. M. Стасюлевичу в качестве наборной рукописи, содержатся следующие строки: "Кончилось тем, что издатель распространенного журнала (в первоначальном варианте чернового автографа - "известный издатель известного журнала") предложил дураку заведовать у него критическим отделом". Учитывая нападки русской реакционной критики на Тургенева в эти годы, современники могли принять это стихотворение за памфлет на какое-то определенное лицо. Так, вероятно, воспринял его и Стасюлевич, обратившийся к Тургеневу с просьбой о замене заглавия и цитированных выше строк. Возвращая корректуру, Тургенев ответил Стасюлевичу 14(26) октября 1882 г.: "Посылаю Вам обратно "Дурака" с изменением. Так гораздо лучше - тем более, что никакого у меня личного намека не было. Но заглавие полагаю оставить". В сохранившихся гранках (корректура "Вестника Европы") рукою Тургенева заменены упомянутые выше строки.
ВОСТОЧНАЯ ЛЕГЕНДА Этому стихотворению в прозе Тургенев придал форму восточного аполога, широко распространенную как в западноевропейских, так и в русской литературах в конце XVIII - начале XIX веков. Условная рамка "восточной" повести, басни пли сказки представляла известные удобства для писателей, стремившихся иносказательно изложить какую-либо морально-дидактическую идею или как-нибудь намекнуть на то, о чем по тем или иным обстоятельствам неудобно было говорить открыто. Подобные повести, нередко являвшиеся переделками с французского, например, из Вольтера, Мармонтеля или "Восточных басен" ("Fables orientales") в прозе Флориана,- писали у нас М. Херасков, И. Крылов, А. Измайлов, И. И. Дмитриев, А. Бенитцкий и другие {См.: Кубачева В. Н. "Восточная" повесть в русской литературе XVIII - начала XIX веков.- В кн.: XVIII век. М.; Л., 1962. Сб. 5, с. 295-315.}. Многие из этих повестей усваивали мотивы из сказок "1001 ночи", ставшие весьма популярными после знаменитого, выполненного А. Галланом (1704), французского перевода этой книги, непрерывно переиздававшейся в XVIII и XIX веках. Из этого источника и последующих его адаптации заимствованы были имена и отдельные мотивы, в частности, сильно идеализированные арабским фольклором образы багдадского халифа Гарун-ар-Рашида (786-809) и не менее знаменитого его визиря - Джафара Бармекида, весьма мало похожие на реальных исторических лиц (Крымский А. История арабов и арабской литературы. М., 1912. Ч. 2, с. 145, 157-158). Из французского, английского или русского источника Тургенев заимствовал имя героя своей "Восточной легенды", мы не знаем; характерно, однако, что в черновом автографе имя визиря имеет написание Гиафар, лишь позднее всюду измененное на Джиаффар, как он обычно именовался в русских источниках. Возможно, что в соответствии с традициями восточного аполога Тургенев написал свою легенду для того, чтобы высмеять какой-либо конкретный факт русской придворной жизни, изображая своего героя, отличавшегося, по его словам, "благоразумием и обдуманностью" среди своих сверстников; однако попытки расшифровать этот намек (ср.: Шаталов, с. 37, 103) пока еще не привели к сколько-нибудь правдоподобным результатам.
"Восточная легенда" Тургенева сюжетно совпадает с произведением классика казахской поэзии Абая Кунанбаева поэмой "Масгуд" (1887); вся первая часть этой поэмы представляет собою пересказ стихотворения в прозе Тургенева; это тем более вероятно, что на рукописи легенды Абая ее издателями было помечено: "Тургеневтен" (из Тургенева). Однако у обоих произведений мог быть и общий источник из арабских легендарных сюжетов (см.: Ахметов З. А. "Восточная легенда" Тургенева и "Масгуд" Абая Кунанбаева.- Т сб, вып. 3, с. 163-165; а также: Озеров Л. А. "Стихотворения в прозе" Тургенева.- Мастерство русских классиков. М., 1969, с. 212). Вторая часть "Масгуда" принадлежит Абаю: Масгуд становится визирем и мудрым советником халифа, но их мудрость и власть беспомощны и жалки перед толпой народа, напившегося вредоносной воды (см. перевод поэмы в кн.: Кунанбаев Абай. Собр. соч. в 1 т. М., 1954, с. 297-302).
ДВА ЧЕТВЕРОСТИШИЯ В первоначальном замысле "Двух четверостиший", записанном со слов Тургенева в 1874 г. Н. А. Островской, речь шла о двух "цивилизаторах" в некоей фантастической стране. В "Воспоминаниях" Н. А. Островской устная импровизация Тургенева записана в следующем виде:
"Была дикая страна. Жители в ней были - как звери, даже религии не пмели. Явились туда два цивилизатора. Один из них начал с того, что стал проповедовать религию - религию прекрасную, религию любви, милосердия, всепрощения. Его не слушали, смеялись над ним, считали сумасшедшим. Товарищ его был много ниже его и по уму, и по характеру, но хитрее, лукавее. Он прислушивался к его словам, запоминал и через несколько времени сам стал проповедовать то же самое, но при этом популярничая, опошляя прекрасные мысли. Над ним не смеялись, у него нашлись даже последователи. Один из этих последователей был человек ловкий - он догадался: распустил слух, что новый проповедник - пророк, настоящий пророк, и что у него огромная жемчужина вместо пупка! Тогда весь народ, вся чернь уверовала... Выстроили храм неведомому богу, лжепророка произвели в главные жрецы, его первых последователей сделали также жрецами, и посыпались на них деньги, приношения... А тот, первый-то проповедник, с ужасом увидал, что его благородные мысли искажаются... Он пробовал возражать, возражал публично; на него напали, как на богохульника, заковали в цепи, судили и приговорили к казни. На площади перед храмом 
| |
| Просмотров: 840 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры