Северцев-Полилов Георгий Тихонович - Княжий отрок

p; - Прости, господин мой княже, но должен я идти на свое место.

   Опечалился Ярослав.

   - Что ж, коли так, ступай с миром, куда желаешь. И, обратившись к Матуре, он сказал:

   - Все, что Григорий скажет, делайте по его желанию.

  

  

   Темная ночь спустилась над Тверью, когда Григорий, сопровождаемый по приказу князя одним из дружинников, переправлялся через Волгу.

   Вернувшись к себе и оставшись один, Григорий стал, по обычаю, молиться.

   Он призывал Матерь Божью к себе на помощь - укрепить его волю на новом пути. Легко было на душе отрока. Князь обласкал его, все прошлое забыто. Обещал князь сделать все по его желанию. Построятся храм и обитель.

   Долго молился княжий отрок в своей избушке среди густого бора, благодарил за все Бога, просил новой помощи.

   Крепко и сладостно уснул Григорий в эту ночь. Проснулся он рано утром, бодрый, радостный, и пошел к берегу Волги помолиться оттуда на тверские храмы.

   И видит он: с того берега плывет сюда множество лодок, переполненных народом.

   Взглянув на них, Григорий упал на колени и стал горячо молиться, благодарить Бога.

   Лодки одна за другою стали приставать к берегу. Народ, заметив Григория, направился к нему.

   - Явились мы сюда по приказу князя, что повелишь нам делать? - спросили прибывшие.

   Видя, что все то, о чем он молился, сбывается воочию, Григорий вновь возблагодарил в душе Бога.

   - Очистите сперва все это место от леса, свалите деревья, порубите кусты, - указал он собравшемуся народу.

   Быстро закипела работа, застучали топоры, завизжали пилы, и вековые сосны и ели падали как подкошенные.

   В одном месте работающие наткнулись на старый сруб сожженного когда-то татарами монастыря.

   Нашлось и место, где раньше стоял храм.

   - Здесь поставим и новую церковь, - решил Григорий, когда порубщики сообщили ему о своей находке.

   Несколько дней продолжалась вырубка леса, наконец место было расчищено. К посланным князем крестьянам присоединилось немало и горожан, услыхавших о намерении княжего отрока построить обитель: всем хотелось потрудиться для Бога.

   - Поедем, Матура, к Григорию, - предложил князь боярину, - посмотрим, сколь успешно подвигается у него дело.

   Князю подали просторный дощаник, и он вместе с Матурою переправился за Волгу.

   Широкая просека светилась там, где недавно еще темнел сплошной вековой бор.

   Изумленно смотрел Ярослав на кипевшую здесь работу. Бодро и весело трудились все, и спорилась работа.

   Подойдя к избушке Григория, Ярослав с восхищением рассматривал то место, где должна была расположиться будущая обитель.

   Завидя еще издалека князя, Григорий спешно пошел к нему навстречу, по обычаю поклонился к земле и сказал:

   - Доверши, княже, великое дело, прикажи построить здесь церковь деревянную и воздвигнуть обитель.

   - Я уже сказал, что это так и будет, - ответил князь.

   Долго беседовал Ярослав с Григорием о постройке монастыря, осмотрел оставшиеся после разорения стены детинца и, уезжая, проговорил:

   - Господь помилует, и теперь уж татары не разорят, как раньше, эту обитель.

   Возвратившись в город, Ярослав поднялся наверх к княгине.

   - Ну что, государь мой, видел ты своего отрока? - спросила Ксения мужа.

   - Видел и порадовался, как успешно идет у него работа.

   Княгиня с любопытством смотрела на князя, ожидая, что он ей расскажет про своего отрока. Появление Григория ее мало изумило: она точно предчувствовала это, и когда князь рассказал ей о неожиданной встрече с отроком, Ксения перекрестилась, тихо промолвив:

   - Слава Богу...

   Гораздо больше княгини радовался сам Ярослав.

   Появление отрока снимало с его сердца тяжелый камень, постройкою храма и обители князь думал снять с совести и свой грех.

   Чуткая ко всему княгиня поняла мысли мужа.

   - Ну, дай Бог Григорию все благополучно закончить, - сказала княгиня, - дело хорошее, дело Божье он затеял.

   - Истинно, что Божье, - проговорил Ярослав, - если бы ты, Ксения, видела, сколько старателей из горожан собралось к нему на работу.

   - Повидать мне его хотелось бы, - задумчиво промолвила Ксения.

   - Чего ж и не повидать его тебе, поедем хоть завтра на тот берег.

   - Нет, - после некоторого молчания сказала Ксения, - пока еще не время... Вот когда окончена будет вся постройка, тогда и поедем, и помолимся, все вместе замолим наш грех.

   - Как знаешь, решай сама.

   Красота княгини к этому времени стала еще пышнее и разум острее. Князь любил ее теперь еще больше прежнего. И тверитяне гордились своею молодою госпожой, уважали ее за набожность, приветливость и почитали наравне с самим князем.

   Постигло князя в эти годы большое горе. Умер его любимец, старший сын. Но княгиня и тут умела утешить мужа, и он перенес потерю с терпеливой покорностью. Только на лице Ярослава глубокая борозда явилась.

   А молодой княгине жилось совсем хорошо: от князя и до горожан все ее уважали и любили, и жила она в таком довольстве, какого и во сне не снилось. Одно ее огорчало: детей у них не было. Но и тут она нашла себе утешение: свою любовь к детям она перенесла на пасынка и падчерицу, они и любили ее, как свою родную мать.

  

  

   Дело по постройке обители спешно двигалось вперед. Григорий целыми днями не покидал работ, и указывал, и сам во всем помогал, как мог. Силы у него будто утроились, и он то появлялся среди одной кучки рабочих, то его исхудалое лицо мелькало в другом конце расчищенной площади.

   Гулко звенели топоры рабочих, прилаживающих бревна, и сруб церкви быстро поднимался вверх.

   Одновременно с церковью росли и кельи для иноков, и трапезная, незатейливый забор кривой лентой обегал все место, расчищенное под обитель.

   Все покупные материалы и продовольствие для рабочих шли из княжеской казны.

   На ночь все отправлялись домой в город, и, кроме отрока да двух караульных, никого не оставалось на постройке.

   Нередко сам князь наведывался сюда, чаще всего один, а то и с молодым княжичем или с Матурой.

   Григорий привык к их посещениям и передавал Ярославу о том, что ему удалось сделать в это время.

   - Как у тебя здесь хорошо, Гриша, - говорил княжему отроку княжич, - свободы, простору много, так бы и не ушел отсюда.

   С нежною любовью посмотрел Григорий на княжича.

   - Дозволь мне, батюшка, остаться у него здесь, - стал просить Михаил у отца, - поживу здесь хоть недельку. ..

   Но Ярослав, напуганный смертью своего первенца, не разрешил княжичу остаться. Он скучал без сына и не мог и одного дня оставаться без него.

   - Не теперь, сынок, после, по весне, смотри, лист уж желтеет, осень на дворе, холодно.

   - А Грише-то не холодно разве здесь? - простодушно спрашивал мальчик.

   Великий князь смутился.

   - Он уже, сынок, привык,- ответил Ярослав.

   Грустно было Михаилу покидать своего друга.

   - Попроси, Гриша, батюшку, чтобы он меня здесь оставил!

   Григорий печально взглянул на ребенка: он всей душой любил княжича и рад был бы, чтобы тот остался с ним.

   - Нельзя тому быть, - сказал отрок, - нужно покоряться родительской воле.

   И князь с княжичем уехали домой.

   Осенний день рано угас, рабочие разошлись, и в недостроенных зданиях воцарилась тишина.

   А князя ждала дома радостная весть.

   Давно лелеянная надежда сделаться матерью улыбнулась молодой женщине. Краснея от смущения, Ксения сообщила об этом Ярославу.

   - Да будет благословенно грядущее дитя, кто бы оно ни было, отрок или отроковица, - радостно проговорил князь, обнимая жену.

   - Это нам Бог посылает, - пролепетала в свою очередь Ксения, - за твое благочестие, княже.

   На другое же утро князь нарочно поехал за Волгу рассказать о своей радости Григорию.

   - Велик Господь и в скорбях и в радостях, какие Он посылает людям, - прошептал Григорий.

   Полный радостных чувств, плыл на дощанике Ярослав обратно в Тверь. Все радовало его, все веселило его сердце.

   "Вот избавил меня Господь от тяготы душевной, и сохранил Григория, и наставил на доброе дело, - думал князь. - У меня добрая жена и хорошие дети - сын и дочь, Бог даст, и второй сын будет. С новгородцами я в мире, брат Александр в ладу со мною. Все, слава Богу, хорошо, радостно и любовно!"

   И, не дожидаясь, пока дощаник пристанет к берегу, Ярослав выпрыгнул на прибрежный песок и поспешно стал взбираться к детинцу. Хотелось ему в такую минуту быть поближе к своей семье.

   У входа в княжеские хоромы его встретили отроки.

   - А мы, господине княже, за тобой на тот берег только что хотели ехать, княгиня спосылала нас.

   По встревоженным лицам отроков князь сразу догадался о чем-то недобром.

   - Что? Что такое приключилось?! - испуганно проговорил он.

   И, отстранив рукою отрока, Ярослав быстро взбежал на крыльцо и поднялся в покои княгини. Здесь сенные девушки встретили его с заплаканными глазами.

   Не расспрашивая их, князь прошел дальше, в опочивальню детей.

   Раскинувшись в забытьи на лавке, устланной мягким персидским ковром, лежал княжич Михаил.

   Около него вся в слезах стояла княгиня с княжной Анной.

   - Что? Что такое?! - испуганно спросил Ярослав и бросился к сыну.

   Тяжело дышавший княжич узнал отца и слабо ему улыбнулся.

   - Разнемогся весь наш княжич, - со слезами ответила Ксения, - играл с отроками у крыльца на улочке, вернулся в хоромы, стал жаловаться на горлышко.

   Беспомощно стояли окружающие перед больным ребенком.

   Крупные слезы покатились из глаз князя, родительское сердце подсказывало ему, что не остаться в живых княжичу...

   "Вот она, наша жизнь-то, - думалось Ярославу, - все тлен и прах! Счастье с горем живут, знать, неразлучно..."

   Докторов в те времена было мало, да и те лечили плохо, только к домашним средствам да натираниям разным и прибегали в случае крайности, а всего больше надеялись на милость Божию.

   Ярослав немедленно послал в собор, просил открыть царские врата и молиться за болящего княжича.

   Увы! Тщетны были молитвы, и княжич Михаил отдал душу Богу.

  

  

   Новая глубокая морщина избороздила чело князя. Некоторое время он был совсем как потерянный, даже присутствие горячо любимой супруги не могло заставить его забыть свое новое тяжкое горе.

   В эти невыносимо тяжелые минуты Ярослав ехал искать нравственной поддержки в строившуюся обитель к Григорию.

   Григорий утешал его, насколько мог, и успокоение понемногу нисходило на его душу.

   - Не ропщи, господине княже, - говорил Григорий, - Господь, любя, посетил тебя несчастием. Не унывай, княже! Где гнев, там и милость...

   - Тяжело его перенести, Григорий, ох, как тяжело.

   - Укрепись духом, господине. Господь милосерд, Он пошлет тебе новое чадо, краше прежнего.

   Если бы князь мог провидеть будущее, то узнал бы, что первенец Ксении навеки прославит имя тверских князей и умрет за родину славною смертию...

   Постройка обители подвигалась к концу.

   - Скоро, господине княже, будут готовы храм и честная обитель, - поклонившись князю, сказал Григорий, когда последний, по своему обыкновению, приехал к нему из города.

   - Слава Господу! Соберем братию и дадим обители игумена, - сказал Ярослав.

   - Коли милость твоя княжеская будет, благоволи пожертвовать на храм добрые колокола.

   - И это исполню радостно, скажи только, к какому времени их изготовить?

   - Да времени, княже, осталось немного. В воскресный день кресты на храм подымать будем. В храме уж иконостас резной поставили.

   - А греческие изографы {Изографы - иконописцы.}, которых я вызвал из Владимира, прибыли?

   - Все здесь, княже, все при своем деле, иконы пишут, - отвечал Григорий.

   Ярослав вошел в отстроенную уже церковь.

   Двое изографов выписывали местные иконы.

   Один из них, Максентий, изображал своею искусною кистью лик Богоматери.

   Чудные краски ярко горели на доске. Цветок, который держал в руках Предвечный Младенец, был как живой.

   Младенец Иисус улыбался Богоматери, с любовью взиравшей на Него.

   Князь долго смотрел на икону, следя за искусною кистью Максентия, и, тяжело вздохнув, отошел к другому изографу.

   Олимпий, как звали того, средних лет мужчина, старательно растирал алый пурпур с яичным белком.

   Строгое лицо Спасителя смотрело с иконы на великого князя. Синий хитон его ниспадал книзу волнистыми складками.

   И здесь простоял Ярослав не малое время. Созерцательно углубившись и глядя на икону, он внутренно молился - да избавит его Господь от дальнейших испытаний.

   И лик Господа, казалось, глядел уже не так строго, как раньше.

   Вместе с Григорием обошел князь и все кельи, внимательно осмотрел их и проговорил:

   - Нелегко будет первое время инокам снискивать себе пропитание, жертвую им из своих припасов и велю также, чтобы отпустили из моей казны холста и прочего на одежды.

   Низко поклонился Григорий князю за его благодеяния.

   На землю лег уже зимний покров, застыли Тверда и Волга, когда настало время освящения нового храма и обители.

   Только теперь вновь явился на княжий двор Григорий.

   Встреченный с поклонами челядью княжеской и отроками, он не вошел в хоромы, а остановился у крыльца, ожидая повеления князя.

   - Велел государь князь звать тебя в хоромы к себе, - с поклоном пригласил строителя отрок.

   - Что ж ты не входил, Григорий, или зова моего дожидался?

   - Куда мне без спросу быть, худородному, в княжеских теремах, - смиренно ответил Григорий.

   - Сказывай, зачем пожаловал?

   - Обитель готова, княже, благоволи собрать иноков и дать им игумена.

   - Когда ж храм освящать можно? - спросил князь.

   - Когда соблаговолишь, княже, твоя воля, все в нем изготовлено.

   - А облачения, изготовленные княгинею, ты получил?

   - Хранятся в ризнице они сохранно.

   - Что ж, коли так, сегодня я поговорю с владыкой, а там соберем к тебе иноков, игумена поставим, колокола повесим, а там и храм освятим.

   Обещание свое князь не замедлил исполнить.

   Владыка Агафанил собрал из других монастырей немногочисленную братию и поставил над ними игумена Феодосия, и тогда князь назначил освящение храма и новой обители в ближайшее воскресенье. Дело было зимнее. Стоял ясный морозный день.

   Послал Ярослав своих отроков звать на освящение храма пономаря Афанасия и его жену Пелагею, родителей великой княгини, священника Алексея из села Едимонова и настоятеля Шошской обители отца Андрея.

   С самого раннего утра собрался народ со всей Твери к новой обители, и все с нетерпением ожидали появления князя с княгинею, чтобы поднять колокола.

   - Сподобил Господь закончить, - говорил дюжий горожанин, усердно работавший при постройке храма.

   - Намозолили руки не мало, - отозвался другой.

   - Тебе рук жалко, забыл, надо быть, что на Бога работал, святой храм строил!

   - Да я так только! Известно, дело Божье!..

   - Что ж самого строителя нет еще?

   - Эвона, не видишь, что ли, на бугорке давно стоит, князя с княгинею и владыкой ожидают.

   - Едут!.. Едут!.. - раздались крики среди народа.

   С тверского берега медленно спускался на лед княжеский поезд.

  

  

   Быстро были подняты на колокольню все колокола, и первый благовест обители радостной волною торжественно понесся по реке, гулко прокатился по лесу. Все набожно перекрестились. У многих в глазах стояли слезы.

   Игумен Феодосий с братией у монастырских врат стояли вместе с Григорием, ожидая, когда княжий поезд подъедет к обители.

   На широких расписных лубяных санях, запряженных тремя лошадьми гусем, сидел в богатом меховом охабне князь, а рядом с ним княгиня Ксения, а меж ними - княжна Анна.

   Мороз разрумянил щеки Ксении, она глядела прямо красавицей.

   Несмотря на то что постройка обители продолжалась довольно долгое время, Григорий ни разу еще после свадьбы не видел своей когда-то невесты.

   Когда еще сани были далеко от берега, он рассмотрел, скорее почувствовал, приближение той, которую он так горячо любил, от которой принял столько горести.

   Сердце княжего отрока забилось учащенно, от волнения он должен был прислониться к воротам.

   Услышав раскатившийся по берегу крик народа "Едут, едут!", Григорий вздрогнул и закрыл глаза, ему казалось, что он вот-вот упадет.

   - Ну что, Григорий, все Господь привел устроить! - услышал он голос князя и поневоле должен был поднять глаза.

   Рядом с Ярославом стояла та, потеря которой заставила его навсегда отказаться от мирской жизни и посвятить себя Богу. Сосредоточенно смотрела и княгиня на своего первого жениха.

   - Здравствуй, Григорий, - ласково промолвила она, медленно выговаривая слова, - вот и я в твою обитель приехала.

   Григорий уже успел совершенно овладеть собою.

   - Милости просим, госпожа княгиня, - ответил Григорий, - в Божью обитель, за милостью Господней пожаловала.

   - Ну, веди, Григорий, княгиню, показывай ей обитель, - проговорил Ярослав, - а я здесь подожду приезда владыки.

   Григорий молча поклонился князю и также молча пошел впереди Ксении по монастырскому двору.

   Сзади них, на близком расстоянии, шел пономарь Афанасий с женой.

   - Григорий, - еле слышно сказала Ксения отроку, - много я перед тобою виновата, что не упредила тебя тогда, - и сама я тогда ничего разобрать не умела...

   Отрок молчал, но подавленные рыдания, которые он старался скрыть, ясно говорили, как ему тяжело было слушать слова Ксении и вспоминать пережитое тяжелое время.

   - Простишь ли меня? - снова спросила княгиня.

   Григорий продолжал молчать. Только на третий вопрос Ксении он обернулся к ней заплаканным лицом и, опустившись на колени, поклонился ей в землю.

   - Прости и меня, государыня княгиня, за все мои грехи вольные и невольные! Бог все к лучшему устроил: не будь того несчастья моего, не привел бы Господь и святое дело совершить...

   Изумленные подобной сценой Афанасий и Пелагея подошли к отроку и под руки подняли его с колен.

   Только в эту минуту Григорий почувствовал, что все прошлое навсегда забыто.

   Никакие воспоминания, никакие горести не тревожили его больше. Он бодро повел княгиню и ее провожатых по кельям, и, только узнав по вторичному перезвону с колокольни о прибытии владыки, все вернулись в церковь.

   Срубленная из векового леса, хотя и холодная церковь, как строились в то время, переполнена была народом.

   Князь с княгиней стали у правого клироса. Владыка благословил, и чин освящения храма и обители начался.

   Долго длилась служба.

   Близко к полудню, после того как прошел крестный ход вокруг всей обители, все сели за монастырскую трапезу.

   Длинное, но невысокое здание наполнилось народом. Монастырские кухари наготовили обильную трапезу из присланных князем запасов.

   Князь с княгинею, бояре и владыка пробыли в обители до самых сумерок и отбыли в город, отслушав повечерие.

   - Благослови меня, владыка святой, - сказал Григорий, повалясь на колени, - принять иноческий чин.

   - Млад еще ты, Григорий, для иноческого сана, мир тебя будет смущать, не даст он тебе покоя и за стенами обители.

   Твердо взглянул на него будущий инок.

   - Обета своего я не изменю, владыка, в мир не вернусь никогда! Отрешился я навсегда от всего мирского.

   - Вижу, вижу твое твердое желание, Григорий, вижу и усердие твое к Богу, - задумчиво прошептал архипастырь, - спроси князя, разрешит ли он тебе?

   Отрок подошел к садившемуся уже в сани Ярославу и ему повторил свою просьбу.

   С грустью посмотрел на отрока-любимца князь и не вдруг ему ответил.

   - Жаль мне тебя, Григорий! Как брата родного жаль!.. Не снимаю с тебя твоей воли... Коли владыко благословил, - благословит тебя и Господь...

   На другой же день назначили и пострижение Григория. При обряде присутствовал и сам князь. Ксения не приехала, сказалась нездоровою: тяжело и горько ей было слышать и видеть отречение от мира Григория.

   В последний раз перед пострижением увиделся Григорий с князем.

   Они долго не могли промолвить ни слова, оба стояли друг перед другом в великом смущении. Наконец князь тихо промолвил:

   - Прости меня, Григорий! Не попомни обиды моей!

   - На то была Господня воля, прости и меня, господине княже, - сказал Григорий с земным поклоном.

   Князь и отрок братски обнялись и поцеловались. На глазах у обоих были слезы, будто они прощались навеки.

   - В память твою, Григорий, пусть называется эта обитель Отроч монастырь, - сказал князь.

   Под этим именем она слывет и до сих пор, хотя это название принадлежало еще и старой обители, разрушенной татарами.

   При пострижении в иноки Григорий получил имя Гурия.

  

  

   Вскоре после основания Отроч монастыря у князя Ярослава родился сын, его назвали Михаилом.

   Когда князь приехал в обитель поделиться своей радостью с Гурием, инок перекрестился и проговорил:

   - Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром.

   Изумился Ярослав от этих слов.

   - Ну, тебе еще рано о смерти думать! Бог даст, настоятелем в построенной тобою обители будешь, братией править станешь!

   - Нет, княже, - проговорил инок, - чувствую я, что все земное я совершил и скоро отыду в лучший мир.

   Печальные мысли любимого человека смутили князя. Каждое утро потом он посылал в обитель узнать о здоровье инока Гурия.

   Немного дней прошло с тех пор. И вот однажды посланный возвращается опечаленный и говорит князю:

   - Осударь князь, сегодня пред рассветом, в утреню, преставился строитель обители, инок Гурий.

   И точно в подтверждение слов отрока, с той стороны прозвучал первый удар по усопшему.

   Горько плакали по близкому сердцу человеку и князь и княгиня и долго-долго потом вспоминали о нем.

   Отрока Гурия похоронили с большим почетом в основанном им монастыре.

   Провожала его со слезами вся Тверь, знатные и убогие, богатые и бедные.

   В день похорон сделаны были щедрые вклады в монастырь - на помин души инока Гурия. Любовью жил он на земле и не знал врагов, с любовью все и проводили и помянули его. И память о кротком иноке, о всепрощающей его любви останется в людях навеки и послужит примером для всех.

   Прошло три года.

   Князь с княгинею и после смерти инока Гурия часто приезжали в обитель и делали богатые вклады, жертвовали обширные села, и угодья, и деньги, присылали всякие припасы. Их щедротами возведен был новый каменный храм во имя Успения Пресвятой Богородицы. Монастырь расширялся и богател щедротами князей тверских и трудовыми жертвами простых людей.

   Память о княжем отроке Григории и до сих пор жива в народе и передается из поколения в поколение.

  

   1912