Северцев-Полилов Георгий Тихонович - Княжий отрок

- улыбнулся Ярослав.

   - Княжичи и княжна малолетки, кто за сиротами-то присмотрит, коли родимой матушки нет?.. - продолжал Матура.

   - Что ж ты, боярин, женить меня хочешь?

   - Не я один, княже, вся Тверь так говорит: бояре, гости, выборные люди - все хотят молить тебя, чтобы ты вступил в брак вторично!

   - Довольно, Матура, оставь эти речи! - с досадой проговорил князь. - В моей воле и вдовство, и женитьба.

   - Как ты изволишь пожелать, милостивец княже, так и поступай! Где уж мне, худородному, указывать!..

   В тоне его ответа звучала обида.

   - Ну, полно, боярин, не сердись, я не желал тебя обидеть.

   - Твоя воля, княже, не смею я и слова супротив тебя промолвить.

   - Поедем-ка скорее, чтоб к ужину не запоздать, - сказал князь, стараясь замять неприятный разговор.

   Они ехали молча. Безмолвие бора нарушалось только топотом коней.

   Сидя за ужином, Ярослав хотел вызвать на разговор Матуру, но тот упорно отмалчивался.

   Хитрый боярин знал, что его молчание тягостно для князя и что тот в другой раз будет поспокойнее слушать советы боярина о женитьбе.

  

  

   Ярко горела на небе утренняя звезда. Ночную темноту не тревожил еще слабый луч рассвета, когда перед княжескими хоромами уж были приготовлены для князя и его любимого отрока кони. Будить Ярослава не пришлось, он сам проснулся и, быстро одевшись, поспешно вышел на крыльцо.

   Шла мелкая пороша. Легко оседланные кони нетерпеливо били копытами о землю и рвали поводья.

   - С полем будешь сегодня, княже, - уверенно заметил один из ловчих.

   - Пошли, Господь, добычу, - весело отозвался князь и ловко вскочил на коня.

   Не медлил и Григорий. В сопровождении двух конюхов князь и отрок осторожно спускались на Волгу. Лошади испуганно фыркали, скользя по накатанному берегу.

   - Крепко заснула она, родная, до весеннего солнышка, - указал на реку своему спутнику князь.

   - Смирною теперь притворилась, а придет пора - взревет, взломает лед-то, на хребте своем вниз понесет, берега позатопит...

   - Нас от злого соседа али супостата оградит, - усмехнувшись, проговорил князь. - Тверца-то не Волге чета, а тоже все позатопит, все позальет.

   Говорившие выехали на другой берег к старому детинцу.

   Отроки давно были готовы и, как только заслушали стук копыт, вышли к князю навстречу со смолистыми факелами. Красноватый свет резким пятном лег на белый снежный покров.

   - На кого охоту приготовили? - спросил князь.

   - На сохатого, княже, - в один голос ответили отроки.

   - Так подайте мне копье!

   Ярославу подали его любимое оружие. Копье имело особую форму и ярко блестело на огне: оно было выковано в Варяжской земле и привезено князю в подарок вместе с другим оружием.

   Ярослав ловким взмахом руки несколько раз примерно ударил им в снег, убедившись, что обычная ловкость его не покинула, он довольно передал копье одному из отроков.

   - А рогатину не возьмем с собою?

   - Ни вепря, ни медведя, поди, сейчас не выгонишь из берлоги, - заметил Григорий.

   Кликнув с собою нескольких отроков, князь поскакал вдоль Тверды прямо к слободке ловчего пути. И здесь его ожидала встреча.

   Ловчие были тоже уж давно готовы. Здесь снова пересмотрели все вооружение и затем отправились в путь на лов.

   Побледнела уж темная пелена ночи. Звезды гасли одна за другою. По ту сторону реки, в городе, ударили в била к утрене. Князь перекрестился.

   Всадники ехали гусем. За слободкой тропка в лесу сделалась еще уже.

   Жутко в лесу в эту пору. Зимний сон сковал в нем все живое. Ночь таинственно заворожила его чащу.

   - До света нельзя и думать отыскать след зверя, - проговорил Сильвестр, старший княжий ловчий, - подождать придется, пока видно будет.

   - Что ж, пождем, - отозвался спокойно князь, - на ловлю ведь выехали!

   Сохраняя возможную тишину, охотники спешились, привязали лошадей к кустам и решили ждать полного рассвета.

   - Раненько мы с тобой, Григорий, выехали, - снова проговорил князь, - да не спалось что-то, сердце мое так на лов и рвалось.

   - Охоч же ты, княже, на эту забаву!

   Не терпелось князю, его чуткое ухо заслышало уж приближение зверя.

   - Ишь, сохатый-то как ветви ломит! - сказал он, прислушиваясь в тишине леса.

   - Кажись, не слыхать что-то зверя, - прошептал Сильвестр, - это лес гудит.

   - Лучше тебя я слышу и умею распознать, что поступь зверя, а что ветер.

   Но шум скоро затих: видно, зверь тоже умел распознавать людской говор.

   Долго пришлось ждать охотникам полного рассвета. В бору все еще стояла тьма.

   - Что ж мы будем здесь сидеть и ждать зверя? Пойдем сами за ним, - решил князь, - коней оставим здесь на прогалине, а сами пойдем пешими.

   Решение князя не особенно обрадовало опытного ловчего Сильвестра.

   Полумрак, продолжавший царить в лесу, заставлял его опасаться за князя. Встретиться со зверем нежданно-негаданно одному было довольно опасно. Но прекословить князю старый ловчий не посмел.

   Кони были оставлены на попечение трех конюших. Князь, отроки и ловчие разбрелись по лесу.

   Глубокий снег при слабом свете задерживал охотников.

   Ярослав, в сопровождении не отстававшего ни на шаг Григория, далеко забрался в чащу.

   С трудом двигались они по снегу. Стало немного светлее, князь осмотрелся вокруг.

   На свежеупавшем снежном покрове виднелось множество звериных следов.

   - Удача к нам идет, Григорий, смотри, - указал он на следы, - я верно говорил, что сохатый близко.

   - Да тут и не один сохатый, княже, всякого зверя много.

   Где-то между стволами блеснули глаза волка.

   - Вон и серый нас поджидает! - весело проговорил князь и смело бросился вперед.

   Заяц выскочил из-под его ног.

   - Ишь, нужно ему было тут соваться, - с досадой прошептал Ярослав, - на весь день удачу отвел.

   Дерзкие глаза серого по-прежнему горели в полутьме чащи. Волк точно поджидал к себе людей.

  

  

   При приближении к нему охотников зверь лязгнул зубами и неспешно поворотил от них. Князь за ним. Волк прибавил шагу. И князь не отстает. Дальше да дальше. Князь, наконец, увидел свою неудачу и в горячности бросил в убегавшего зверя копье. Оно, не достигнув цели, глубоко зарылось в снег.

   Преследовать волка было напрасно, догнать его пешему невозможно. Далеко ушел за волком князь и стал дожидаться своего спутника. Среди сумрачно нависшего бора отрока нигде не было видно. Отстал он от князя, а может, и вовсе потерял его след, и князь очутился один в темном бору.

   Первое, что подумал князь, нужно найти брошенное им копье. Тщетно обшарил он рукою то место, где, по его мнению, копье ушло в снег, но найти оружие князю не удалось.

   Давно уже рассвело, хотя под шапками высоких сосен по-прежнему стояли сумерки, к тому же и день выдался облачный.

   Нетерпеливому Ярославу надоело разыскивать утерянное оружие. Он хотел уже идти обратно по своим следам. Обернувшись, князь с изумлением увидел в нескольких шагах от себя громадного медведя.

   В одну минуту у князя захолодело сердце: рогатины не взяли, а копье он потерял. Бегство было невозможно, да о нем князь и не думал. Отвага блеснула в очах Ярослава. Он выхватил висевший у него на поясе большой нож и смело пошел на зверя.

   Медведь поднялся на задние лапы и с ревом устремился на князя.

   Острие ножа глубоко прорезало шкуру лесного властелина, он еще громче заревел от боли. Но удар был не смертелен.

   Выдало ли князя волнение, неверно ли он наметил, но только нож не попал зверю в сердце, хоть и вошел по самую рукоять, так что и вытащить его обратно было невозможно.

   Устоял на ногах князь от натиска зверя. Медведь его облапил. Завязалась борьба не на жизнь, а на смерть. Только ловкость и могучий рост князя давали ему возможность сопротивляться страшному противнику.

   Кровь у медведя из раны ручьем лилась, и это, видимо, ослабляло зверя. Улучив мгновенье, князь изо всей силы дернул нож за рукоятку, выхватил его из раны и вторично вонзил в грудь медведю.

   На этот раз удар пришелся метко: лесной исполин грохнулся на снег, окрашенный кровью.

   В эту минуту оставили силы и князя.

   Истомленный непосильною борьбою, помятый зверем, он без чувств повалился рядом с ним.

   Не слышал он тревожных рогов своих отроков, отыскивавших его и перекликавшихся меж собою.

   Встревоженный исчезновением князя во время преследования волка, Григорий долго искал то место, где они вместе с князем стояли, но найти его в полутемном лесу не легкое дело.

   Отрок стал трубить в рог, созывая товарищей.

   Собравшись, они вместе бросились отыскивать князя. Долго бродили они меж деревьями, не находя его следов, пока один из них не заметил торчащее из снега древко княжего копья.

   - Он должен быть здесь недалеко, - заметил Григорий, - без оружия князь не пошел бы дальше. Ищите, отроки, его здесь, да хорошенько, обшарьте сугробы, не провалился ли князь куда-нибудь в яму под корни.

   Поиски их продолжались долго.

   Наконец один из отроков подал знак. Все бросились на звук его рога и онемели от ужаса.

   Перед ними лежала туша убитого медведя, а рядом с ним распростерся на снегу Ярослав.

   Григорий, громко рыдая, бросился на грудь князя, не помня себя от горя, что он не мог вовремя помочь своему господину.

   - Чего раньше плакать-то, Григорий! Може, наш князь и жив еще, - заметил один из отроков.

   Григорий расстегнул полукафтанье Ярослава и, весь дрожа от страха и надежды, прильнул чутким ухом к груди князя.

   - Жив! - радостно крикнул он товарищам. - Сердце бьется!

   Засуетились все охотники. Сильвестр достал рог с крепким медом и влил в рот князю.

   Живительный напиток оказал свое действие: на бледных щеках князя показался румянец.

   Князя положили поудобнее на мягкие охабни отроков в сторонке от медведя.

   Спустя некоторое время Ярослав, тяжело вздохнув, открыл глаза.

   - Где я? - слабым голосом спросил он.

   - Слава тебе, Господи! Князь ожил! - послышались обрадованные голоса отроков и ловчих.

   - Как я сюда попал?

   - Мы нашли тебя, княже, здесь всего в крови, ты лежал рядом с убитым медведем, - ответил Григорий.

   Князь вздрогнул, он вспомнил и свою встречу с медведем, и схватку с ним не на жизнь, а на смерть... И снова побледнел князь. Волнение его было настолько велико, что он чуть было опять не лишился чувств, но, совладав с собою, он прошептал чуть слышно:

   - Слава Господу, что вызволил меня от зверя. Встать Ярослав все-таки не мог: медведь сильно его

   помял. Опытный ловчий Сильвестр внимательно осмотрел князя, но, к счастью, не нашел ни вывиха, ни перелома.

   - Благодари святителей, княже, что счастливо вышел из беды, - сказал он князю, - ишь, медведь-то какой великан, куда тут с одним ножом совладать!

   Действительно, зверь был громадных размеров. Не попади князь на второй удар ему прямо в сердце, не жить бы ему на белом свете.

   Охотники наломали еловых лап, сделали из них носилки, на которые и уложили князя. Носилки осторожно подняли четверо отроков и тихо понесли по пробитой тропинке к той прогалине, на которой были оставлены кони.

   Медленно двинулся княжий поезд, чтобы не потревожить князя.

   В ловчей слободке Ярослава бережно уложили на розвальни. Вторые розвальни пошли под медведя.

   Короткий зимний день уже совсем догорел, когда больной князь вернулся в свои хоромы.

  

  

   Опечалились горожане, узнав о несчастии с князем.

   - Ишь, горе-то какое, - говорил один из купцов в торговом ряду, - как помял медведь-то князя-милостивца, долго ли до беды? До смерти изломать мог.

   - "Что тогда с нами было бы, - задумчиво отозвался его сосед, - пропали бы совсем наши головы! Княжата сиротами остались бы, кто бы за них постоял?

   - Вестимо, беда, - отозвался первый, - сейчас бы налетели другие князья да и забрали бы Тверской удел под свою руку.

   - А то, пожалуй, татарва проклятая пронюхала бы про это, налетела бы сюда да без хозяина всю нашу Тверь повыжгла, и новгородец кичливый поломался бы тогда над нами.

   - А, что толковать, моли Бога, чтобы Он здоровье нашему князю дал, а он, милостивец, всегда нас от врагов вызволит.

   Долго провалялся князь в постели. Медвежьи лапы сильно-таки его помяли.

   Щедро оделял боярин Матура сходившихся отовсюду к княжьим хоромам нищих и убогих. В церквах служили молебны о здоровье князя.

   Ловчий Сильвестр пользовал князя составленной им мазью. Эту мазь научил его делать еще отец. Многим помогала она. Трудно решить, помогла ли она на этот раз и князю, или просто его крепкое сложение и молодость сделали свое дело, но Ярослав стал поправляться.

   Нетерпеливому князю хотелось поскорее подняться с постели, чтоб приняться за дело, но Матура благоразумно удерживал его:

   - Не тревожься, княже! Год жил ты с новгородцами, полгода пробыл в отъезде к хану, а Тверь в управлении не поколебалась! Оправься, отдохни, а там и опять сам вершить дела примешься.

   Ярослав вполне соглашался со словами своего ближнего боярина, но все же ему хотелось знать, что делается в его Тверском уделе.

   Точно предугадывая его мысль, старый Матура заметил:

   - Что в Твери делается и в посадах, все могу я тебе, князь, самолично доложить, а коли запала дума твоя узнать о селах, торгах и городищах, пошли Григория: он все разведает, ничего от тебя не скроет, все тебе перескажет.

   Предложение боярина пришлось по душе Ярославу.

   - Пусть будет по-твоему, боярин, вели ко мне послать Григория, я ему сам обо всем накажу.

   Отрок немедленно явился на зов князя.

   - Что приказать изволишь, милостивый княже?

   - Послушай, Григорий, возьми с собою ты двух моих отроков, дружинников человек шесть и ступай с ними вниз по Волге. Посмотришь, сколь изрядно людишки живут, торгуют, работают или чем иным кормятся, достаток есть ли, утеснения от ратных людей ал и соседей какое не терпят ли?.. Все ты пригляди, запомни да, как вернешься сюда, мне все и скажешь.

   Низко поклонился отрок князю.

   - Все исполню, как приказать изволишь, княже, не утаю ничего, всю правду тебе открою.

   - Добрый слуга! - ласково ответил ему Ярослав. - Ступай к Матуре, он все, что тебе нужно на дорогу, выдаст, наутро, как выехать надумаешь, приди со мной проститься.

   Ни на кого не мог так положиться Ярослав, как на любимого отрока Григория.

   Преданность Григория к князю была так велика, что он охотно пошел бы на смерть ради своего господина. Эту преданность знал хорошо князь.

   Он был уверен, что Григорий привезет ему самые верные и подробные сведения, даже, пожалуй, лучшие, чем он сам мог увидеть и узнать, так как его все-таки боялись и не были бы с ним так откровенны, как с Григорием. Да и приготовились бы везде ко встрече князя и показали бы ему все с наилучшей стороны, а худое скрыли бы.

   Распростившись с князем, Григорий выехал на другой же день из Твери, вниз по Волге.

   - Заметь, Григорий, - сказал ему при прощании князь в присутствии Матуры, - узнай доподлинно, какое село, городище, посад, что ли, какие тяготы платить может. Собирай подати. Не тесни чрезмерно, но все же, коли увидишь, что избыток нарочито скрыть хотят, соблюдай княжескую прибыль.

   Стоял конец января. Морозы хотя были и сильные, но солнце уже поднималось выше и грело теплее.

   Хорошо выкормленные княжеские кони шли бодро.

   Послал князь Григория вдоль реки не без причины. В те далекие времена хорошо понимали, что река и летом и зимою - торная дорога, потому-то большинство из поселений и лежало если не на самой реке, то недалеко от нее.

   Многоводная Волга изобиловала рыбой. Рыболовство было большою поддержкою сельского люда.

   Постоянные набеги татар и междоусобицы князей заставляли сельское население держаться всегда настороже, жить в опаске, что засеянное им поле или будет вытоптано наездом, или скормлено на корню коням дружинников какого-нибудь князя.

   На юный еще Тверской удел, мало заселенный и не приносивший больших доходов, соседние князья мало обращали внимания, вследствие чего он и мог развиваться спокойнее других.

   Вероятно, и хан, ввиду этих обстоятельств, удовольствовался небогатыми дарами Ярослава и скоро отпустил из полона его детей.

   Подати с населения собирались неравномерно. Посыл Григория и разведка им о положении поселков давали возможность князю мало-мальски правильно распределить поступление сборов, чтоб не было ни послабления, ни притеснений плательщикам.

   Раньше перед этим княжеские тиуны, на которых лежала обязанность получения тягла во всех удельных княжествах, в большинстве случаев делали свое дело с великою для себя корыстию. Они утаивали часть денег, получаемых ими с посадского и сельского люда, притесняли неимущих, облегчали платежи богатым.

   Вследствие этого не легкая обязанность была возложена князем на Григория. Ему предстоял большой труд разведать настоящее положение дела, и только тогда, все узнав подробно, он должен был взыскивать тягло правильно, никого не обижая.

   Отрок сам сознавал важность задачи, возложенной на него князем, и дорогою обдумывал, как исполнить приказ лучше.

   Первым селением, куда лежал его путь, было село От-роковичи, находящееся от Твери в двадцати восьми верстах ниже по Волге.

  

  

   В селе Отроковичи Григорий пробыл недолго и отправился в лежащее на берегу Волги село Лисицы.

   То и другое села были не из особенно достаточных. В последнем население жило охотничьим промыслом, в особенности ловлею лисиц, и от этого получило свое название.

   Большого тягла спросить с поселян было трудно, и княжий отрок назначил со всего села только четыре гривны и восемь кун.

   - Ступай, господине, ниже нас по реке будет село Видогощи, - говорили Григорию довольные малым тяглом лисичане, - с них больше подати возьмешь.

   - А далеко ль до них еще ехать?

   - Да коль рано за свет выедешь от нас, так к ним недалеко дорога будет.

   Ехать дальше в ночную пору Григорий раздумал и остановился с дружиною на ночлег в Лисицах.

   В Видогощи попал он только на другой день утром. Лисичане не обманули его.

   Большое селение широко раскинулось на высоком пригорке, спускаясь одним своим концом к Волге, тогда как другим упиралось в большое прекрасное озеро, богатое рыбою. Кругом шли частые заросли, в которых водилось много дичи.

   Жители Видогощ действительно благоденствовали, среди них было много охотников и рыболовов.

   - А что, Семеныч, - спросил княжий отрок дьяка, отпущенного князем с ним, чтобы ведать письменное дело, - люд-от, должно быть, богато живет?

   Взглядом знатока окинул Семеныч лежащее перед ним селение и, улыбнувшись, промолвил:

   - Всего у них в избытке, избы в порядке, на реке по льду везде верши опущены, да и красного зверя, поди, не мало.

   Приезд княжего отрока с дружиной всполошил мирное село. К появлению княжего тиуна они уже привыкли, сдавали ему свою подать и потому, когда Григорий объяснил, зачем приехал, почесали затылки.

   - Уж не ладь ты с нас тягла-то большого получить. Людишки мы не больно богатые, а тут еще татарва проклятая поразорила...

   - Знаем мы вас, - ухмылялся в бороду дьяк Семеныч, - какие такие вы бедняки! Сказывайте-ка лучше подобру, по чести, так по-Божески на вас тягло наложим! А ну, хоть ты, борода, сказывай, - обратился дьяк к седому степенному мужику.

   - Чего мне сказывать! На это староста есть.

   - Давай сюда нам старосту, - приказал Григорий.

   Перед княжим отроком появился староста, еще не старый мужик с плутоватыми глазами.

   - Сказывай все по порядку, а мы запись делать будем.

   Метнулся глазами староста туда-сюда и начал говорить княжему посланному, какой рыбы сколько у них ловится. Долго толковали дьяк и Григорий с плутоватым мужиком, укладывали тягло, наконец, все было вырешено.

   Вместе с деньгами поступали в подать к князю и тридцать осетров в год, а сверх того по двадцать белых рыбиц, по десять стерлядей больших, по двадцать пять стерлядей средних и по пятьдесят стерлядей меньших: "А буде чего осетров не доловят, им засчитать белыми рыбицами и стерлядями, а только в улове будут, сверх оклада осетров взаместо белых рыбиц князю ставили бы. А денег девять гривен и восемь кун".

   Точно так же говорилось в уряде и о красной дичи.

   Долго потел Семеныч, выписывая все эти подробности, только к полудню окончили всю запись.

   - К щам, милостивцы, пожалуйте, - низко кланяясь, стал приглашать княжих людей староста.

   - Что ж, дядя, покорми нас с устали-то, - согласился княжий отрок, - только засиживаться нам некогда, до сумерек попасть хотим в другое село.

   - В Едимоново? - с любопытством спросил староста. - В раз самый поспеете, солнышко еще не сядет, как там будете, коли в Шошский монастырь не заедете.

   - В обрат поедем, так завернем, а ныне поспешать надоть.

   Путники плотно пообедали у гостеприимного старосты и выехали дальше.

   Дорога снова пошла по берегу Волги, еле заметною тропкою виднеясь среди снежной равнины.

   - Аль и впрямь в Шошу нам не заехать ли? - заметил Семеныч.

   - Поспешать надо, князь медлить-то не приказал. Как весь его наказ исполним, домой ворочаться станем, тогда и заедем.

   - Ин будет по-твоему, - согласился дьяк.

   Скоро показался небольшой пустынный монастырь. Дорога шла прямо к нему.

   Какое-то внутреннее чувство подсказывало Григорию заехать в обитель. Он все еще колебался, не желая терять времени, но лошадь его сама повернула к монастырским воротам и тем решила его сомнения.

   "Сам Бог так хочет", - подумал он про себя и приказал одному из дружинников постучать в ворота.

   На стук калитка отворилась, из нее выглянул седой как лунь монах.

   - Господи Иисусе Христе, помилуй нас, грешных, - чуть слышно проговорил обычное приветствие старик.

   - Аминь! - закончил Григорий. А за ним, точно эхо, отозвался и Семеныч.

   - Куда путь держите, православные? - боязливо спросил монах. - И кто сами будете?

   - Тверские мы, по княжескому приказу едем, - ответил отрок.

   - Обитель святую посетить милости просим, - успокоенным голосом пригласил привратник.

   Григорий и дьяк сошли с коней, отдали их дружинникам и вошли в ограду монастыря. Монах повел их к настоятелю.

   - Благослови, честной отче, - промолвил Григорий, подходя под благословение игумена Андрея.

   - Доброе дело задумал князь, тягло и подати исправить, а то неправдою теснили тиуны люд-то христианский, - проговорил мягко игумен, когда отрок все рассказал ему.

   Недолго пробыли Григорий с дьяком в обители, помолившись в церкви, они простились с игуменом и отправились дальше.

   - В селе-то встаньте у пономаря Афанасия, - посоветовал им игумен, - он вам все разъяснит по совести, с кого какое тягло брать нужно, чтобы людей не обидеть.

   - Спасибо на совете, отец честной, - промолвил отрок.

  

  

   Остановка в монастыре задержала путников.

   Полный месяц уже выплыл на небо, когда между холмами показались избы богатого села Едимонова.

   В те времена побаивались зажигать по вечерам огни, и только в некоторых избах вздували дымную лучину. Проехав несколько неосвещенных изб, княжие люди заметили в одной из них, стоящей ближе к церкви, небольшой свет, чуть приметный через волоковое окно, затянутое, слюдой.

   - Стучись, Ростислав, в избу, тут, кажись, еще не спят, - промолвил Григорий дружиннику, - авось пустят переночевать.

   Дружинник забарабанил в стену избы. После некоторого ожидания послышались неторопливые шаги в избе и недовольный старческий кашель.

   - Что вы за люди? - спросили в волоковое окно.

   - Пусти нас, мы княжий слуги.

   - Кто вас знает, правду ли говорите, не мало теперь всякого народа бродит, - недоверчиво проговорил хозяин. - Кого вам нужно?

   - Да надо бы нам пономаря Афанасия, от игумена Андрея к нему с поклоном посланы.

   - Иной разговор бы был, когда бы сразу об этом сказали.

   Тяжелый засов загремел, и калитка распахнулась. Навстречу вышел пожилой мужчина.

   - Милости просим, гости дорогие, коли вы взаправду от отца Андрея.

   - Да, никак, мы прямо к Афанасию и угодили? - шепнул на ухо Григорию Семеныч.

   - Войти-то мы войдем, а куда коней-то на ночь поставить? Мороз-от лютеет, ишь как выяснило, как бы за ночь кони-то не продрогли.

   - Найдется и коням место, милостивцы, - сказал с поклоном хозяин, - сейчас для них ворота открою.

   Заскрипели ворота, дружина въехала во двор.

   Путники вступили в просторную избу, тепло натопленную, только дым от лучины ел глаза.

   В красном углу большая полка была уставлена образами. По стенам тянулись чисто выструганные лавки, перед которыми стоял довольно большой стол. Огромная печь выступала углом из стены.

   - Проголодались с дороги-то, милостивцы? Милости просим нашего хлеба-соли откушать, - предложил хозяин.

   - Да кто же ты? - спросил княжий отрок.

   - Меня же искали и меня же знать не изволите, - усмехнулся хозяин. - Пономарь церковный, Афанасий.

   - Вот оно дело-то какое! А нам и невдомек, - пробормотал Семеныч.

   Скоро на столе перед гостями появился большой горшок с кашею, и проголодавшиеся гости усердно за нее принялись. Стали расспрашивать потом и о деле.

   - Рад видеть в своем доме княжеских ближних людей и много доволен, что ко мне с таким делом пожаловали. По чести, по совести все вам расскажу, но знаю, что и вы в свой черед здесь никого не обидите! - говорил Афанасий.

   При слабом свете дымной лучины дьяк делал запись и подсчет, его маленькие глазки слипались, он еле водил пером.

   - Ну, на сегодня довольно, чего зря жечь-то лучину, - решительно проговорил княжий отрок, - о завтра день еще успеем.

   Гости улеглись по лавкам, хозяин, тщательно потушив чадившую лучину, полез на печь. Скоро в избе раздалось мерное похрапывание. В селе никто не знал о приезде княжеских людей. Явились они сюда вечером, и, кроме пономаря, никто их не видал.

   Служа утреню, Афанасий передал священнику о приезжих гостях и рассказал ему, почему они остановились у него в доме.

   Утомленные дорогой путники долго проспали. Афанасий не велел их будить, пока он не вернется из церкви, но Григорий проснулся раньше других. В полусне он услышал, что кто-то ходит около стола и, с обычной у ратных людей опаской, приподнял голову и стал прислушиваться. В избе еще было темно, но привыкшие к темноте глаза отрока сразу заметили какую-то белую фигуру, проскользнувшую около его изголовья.

   - Кто ты? - не без тревоги со сна спросил княжий отрок.

   - Оксинья... Афанасьева дочь.

   Теперь только вспомнил Григорий, где он.

   - Прости, красавица, - смущенно прошептал отрок, - что тебя остановил.

   - Ничего, господине милостивый, тятенька велел вам на стол квасу поставить, коли испить захотите, - певучим голосом промолвила девушка.

   В темноте Григорий не мог рассмотреть ее лица, но очертание фигуры говорило ему об ее высоком росте. Оксинья ушла в черную избу помогать стряпать матери. Стало светлее. Скоро вернулся из церкви и сам хозяин после ранней обедни. Григорий, уже умывшись и помолившись Богу, сидел за столом и пил квас.

   - Чего ж ты, господине, так рано поднялся? Отдохнуть с пути не пришлось аль кто потревожил? - спросил хозяин.

   - Пора и честь знать, выспался, пусть уж за меня Семеныч поспит.

   Хозяин улыбнулся.

   - Скажи, Афанасий, велика ли у тебя семья?

   - Одною дочерью наградил Господь, Оксиньей звать.

   - Покличь-ка ты ее сюда.

   - Застенчива девица-то, не выйдет, пожалуй... - Но все-таки Афанасий пошел за дочерью. Григорию любопытно было увидеть девушку, которую он не мог разглядеть в темноте.

   - Что за чудеса! - с изумлением проговорил хозяин, снова входя в избу. - Поохотилась сюда прийти, никогда допрежь с ней этого не случалось!

   - Вставай, Семеныч, нечего тебе валяться, пора! - крикнул Григорий своему спутнику.

   Дьяк нехотя открыл глаза.

  

  

   Немного спустя в комнату вошла дочь хозяина. С нескрываемым любопытством взглянул на нее Григорий. Девушка скромно поклонилась гостям.

   - Ишь ты, какая красавица! - не мог удержаться княжий отрок.

   Стоящая перед ним девушка действительно была красива. Статная, высокого роста, с большими темно-голубыми глазами, с темно-русою косою, она мало походила на простую крестьянку. Плавною походкою подошла она к столу, за которым сидели приезжие, и смело подняла глаза на Григория.

   - Батюшка сказывал, что ты к нам по княжему делу приехал, тягло равнять, так уж земно тебя прошу, господине, не обижай бедных!

   Пораженный ее смелыми словами, не привыкший, по обычаям того времени, чтобы женщина первая начинала разговор, Григорий не знал, что и сказать в ответ.

   - Не обессудь, господине милостивый, на слова Оксиньи, - проговорил хозяин, - она у нас так приучена, чтобы говорить одну правду.

   - Ой, не следовало бы девке раньше других говорить, - с неудовольствием сказал Семеныч.

   - Не тебе судить, дьяк, - возразил Григорий, которому понравилась смелая речь девушки, - правду всякий сказать может.

   Лицо Оксиньи зарделось румянцем в благодарность отроку за его защиту.

   - Спасибо, господине, за доброе слово! - прошептала девушка.

   - Ну, дядя Афанасий, сказывай, а я запись держать буду, - с досадой заметил дьяк, косясь на Оксинью.

   Стали обсуждать тягла.

   - Негоже девке-то при таком деле быть, - не удержался наконец дьяк.

   - Не твоего ума дело, Семеныч, - недовольно ответил ему Григорий.

   Внимательно слушавшая их разговор девушка делала свои замечания про некоторых крестьян.

   - Она получше меня знает, что каждый из наших людишек дать может.

   При помощи Афанасия и его дочери раскладка тягла скоро окончилась. Княжему отроку не хотелось так скоро уезжать из Едимонова: ему приглянулась красавица Ок-синья, и он охотно пробыл бы здесь подольше.

   - Откушать, милостивцы, чем Бог послал, прошу, - засуетился Афанасий, - старуха моя напекла пряженцев, ушицы наварила, больно хороша ныне-то рыба в верши попала.

   Приезжие охотно остались отобедать. Оксинья накрыла стол узорчатой затканной ширинкой, принесла из подполья холодной браги. К обеду пришел священник, отец Алексей. Княжие люди подошли к нему под благословение. С недоверием посмотрел на них старый священник. В те времена всяк с опаской смотрел на незнакомых ратных людей. Священник успокоился только тогда, когда увидел княжий указ. Обед затянулся довольно долго. Оксинья подавала на стол кушанье за кушаньем. Любитель покушать, Семеныч ел за двоих.

   - Ну, уж и брага у тебя, Афанасий! Никогда не пивал такой! - говорил он хозяину.

   - Дочка, милостивец, варила, кушай на здоровье. После обеда гостям уехать все-таки не удалось. Пошли

   в церковь к вечерне, а там уж и стемнело.

   - Куда, глядя на ночь, милостивцы, поедете? Заночуйте у нас, а о завтра день поутру и тронетесь в путь, - сказал хозяин.

   Григорий и Семеныч охотно согласились.

   Тягловые деньги были собраны, а рыбу крестьяне обязались доставить в Тверь. Не пожалел Афанасий лучины, в избе было светло. Дьяк, мирно посапывая, клевал носом, сидя на лавке, а Григорий тихо беседовал с Оксиньей. По душе пришлась княжему отроку эта разумная красавица, деловито звучала ее речь, ни одного пустого слова не сорвалось с ее уст.

   - Только одну правду, господине, расскажи князю про люд крестьянский, пусть он знает про его тяготы, - говорила девушка.

   - Все, все скажу, красавица, князю, ничего не утаю, и про тебя упомянуть не забуду, про твою речь разумную.

   Долго велась их тихая беседа, пока наконец сам пономарь не отослал дочку собирать ужин.

   - Разумна больно девка-то у тебя, пономарь, - заметил княжий отрок, - обо всем точно муж разумный толкует.

   - Грамоту, господине милостивый, она у меня разумеет, - и читать и писать научилась.

   С изумлением посмотрел Григорий на хозяина. В те времена и из мужчин-то мало кто умел читать, и встретить простую девушку, знающую грамоту, было чудом.

   - Вот оно дело-то какое! - прошептал отрок.

   - Умудрил ее Господь, писание зело изучила. Иное, что я недоумею, мне же еще расскажет.

   - Кажись, и спать пора, - сонным голосом протянул молчавший до сих пор Семеныч.

   - Подожди спать-то, дьяк, - усмехнулся его товарищ, - сперва поужинаем.

   Слово "ужин" произвело свое действие на Семеныча, он приободрился и стал ждать терпеливо.

   Долго на этот раз не спалось Григорию, сон бежал от него. В ушах слышался певучий голос Оксиньи, будто тут, наяву стояла она перед ним. Пропели уже вторые петухи, когда Григорий забылся сном. Но и во сне привиделась ему красавица. Рано утром, когда разбудил гостей заботливый хозяин, было еще совсем темно.

   - Не во гнев вашей милости, гости дорогие, будет сказано, - путь до другого села неблизкий, когда еще доедете, - вот я и разбудил вас пораньше.

   Дружинники и отроки были уже готовы, распрощавшись с гостеприимным хозяином и его семьею, путники отправились дальше.

   - Не забывай нас, милостивец, наведывайся, рады будем, - крикнул вслед Григорию пономарь.

   - Приеду непременно, - ответил княжий отрок.

   Он будто предчувствовал, что еще не раз придется ему побывать в селе Едимонове.

  

  

   Объездив все селения и посады, Григорий вернулся в Тверь.

   Князь с Матурой стали слушать его рассказ.

   - Ладно ты поступил, отрок, - одобрительно заметил ближний боярин, - все сделал правильно, людей не обидел, и наперед пошлет тебя князь за тяглом.

   - Жалую тебе, Григорий, меч, вывез я его из Орды, - проговорил Ярослав.

   Он передал отроку тяжелое оружие. С благодарностью, низко поклонился Григорий князю и поцеловал его руку.

   - Выбери также шелом покрепче и возьми себе, - продолжал Ярослав.

   Здоровье князя совсем поправилось. Следы от медвежьих лап зажили; он снова рвался на охоту.

   - Сказываешь ты, что много красного зверя у Лисиц? - спросил он отрока.

   - Кишмя кишит зверь, княже.

   - Что же, пополюем и там.

   - Как бы ты остерегся, княже: еще после хвори в силу не вошел, - заметил Матура.

   - Ловчая забава силы мне даст, здоровье вернет! - уверенно проговорил князь.

   Боярин хорошо знал характер князя и не смел ему прекословить.

   - Коли желаешь так, княже, иди на лов.

   Во время болезни не покидавший опочивальни Ярослав еще больше привязался к своим д