Северцев-Полилов Георгий Тихонович - Княжий отрок

етям.

   Старший, Святослав, был бойкий мальчик, привыкший во время пребывания своего в Орде к свободе, никем не сдерживаемой. Он ловко скакал на коне, умел обращаться с оружием, глаза его разгорались, когда отец рассказывал ему о битвах, и молодой княжич хватался за рукоять своего меча. Любо было Ярославу видеть такую воинскую страсть в сыне.

   - Вырастешь, сынок, - говорил он ребенку, - отплатишь поганым татарам за свою родительницу.

   И сын давал отцу обещание отомстить лиходеям за смерть матери. Такое время тогда было, что детям с колыбели напевали заветные песни о лютой мести злому татарину. Более мягкого характера был второй сын князя, Михаил. Белокурая головка его редко виднелась на улице, больше всего он сидел около больного отца и с затаенною грустью смотрел на него. Несмотря на свой юный возраст, мальчик пристрастился к грамоте. Соборный протоиерей отец Ферапонт учил его. Ученик оказался очень способным и быстро усвоил науку, далось и писание ребенку. Княжич охотно просиживал ежедневно за учением, старательно выписывая затейливые титлы славянского письма. Задумчиво смотрел на него отец.

   - Старайся, сынок! Руси нужны такие князья.

   Но больше всех Ярослав любил княжну Анну. Сходство ее с матерью было поразительное. Веселый ребенок заставлял Ярослава забывать о своем невольном заточении. Строгие нравы тех времен не позволяли девушкам находиться в обществе мужчин, но, ввиду сиротства княжны, на этот обычай смотрели не строго, и девочка постоянно при отце находилась.

   Старшему, Святославу, шел уже тринадцатый год, Михаилу было одиннадцать, а Анне десять дет. Сверстниками Святослава были молодые княжие отроки, сыновья тверских бояр. Здоровый, сильный мальчик забавлялся с ними разными играми, причем нередко забавы эти переходили в драку, и детям доставалось не мало от бойкого княжича.

   - Я хочу взять тебя, Святослав, с собою на ловчую охоту, - сказал Ярослав сыну.

   Глаза мальчика заблестели от удовольствия.

   - Возьми, возьми, батюшка.

   - А не побоишься ты, сынок, медведя или вепря? - пошутил Ярослав.

   - Я ничего не боюсь! - смело ответил ребенок.

   - Ишь, какой храбрый. Брать его, что ли, Матура?

   - Ой, боязно, княже, пожди.

   - Ты, боярин, боишься, ну и сиди в детинце, - вырвалось у мальчика недовольное восклицание.

   Князь улыбнулся.

   - Не обижай боярина, Святослав, у каждого есть свое дело, своя забота. К ратному делу у него не лежит душа, а в управлении никто не сравняется с ним.

   - Ты правду сказал, князь: и стар я, да и смолоду ловитва меня не манила. ч"

   Княжич понял, что он обидел Матуру.

   - Прости, боярин, что ненароком тебя обидел.

   - Почто простить тебя, княжич? Не твоя вина, в тебе кровь сказалась, - промолвил Матура.

   - Ты, что ль, с нами, Григорий, полевать поедешь?

   - Коль милость твоя повелит, с радостью поеду.

   - Так о завтра день вели собраться ловчим и отрокам, в Лисицы мы поскачем. Благослови, честной отец, - обратился Ярослав к соборному протоиерею, явившемуся на занятия к младшему княжичу.

   - Как успевает ученик-то твой, честной отец?

   - Грамоту осилил он, господине княже, умудрил его Господь в писании, красно он пишет.

   Михаил скромно выслушивал похвалы своего учителя, робко посматривая на отца.

   - Что ж, по смерти моей Тверской удел вы не делите меж собой: один пусть правит, другой обороняет от недругов, и будет всем добро.

   Внимательно слушали оба княжича слова отца.

   Несмотря на разность характеров, они любили друг друга и не могли понять, к чему ведет речь отца.

   Трудно было думать в те времена, что между братьями не будет ссоры: тогда раздоры зачастую разделяли не только братьев, но заставляли сына идти на отца и отца на детей.

   Ярослав знал это хорошо, его собственная ссора с братом и племянником, доходившая не раз до вооруженных столкновений, подсказывала ему желание, чтобы дети после его смерти жили между собою дружно.

   Боярин Матура вполне согласен был со словами князя и от души желал, чтобы они сбылись.

   - Мешать я вам не буду, учи его, отец Ферапонт, да и Святослава надо бы посадить за указку.

   - Не по сердцу мне это занятие, батюшка, - отозвался смущенно мальчик.

   Ярослав ничего не ответил на слова сына и вышел из горницы.

  

  

   Весна сменила зиму. Сбежал в реки снег с берегов. Сама Волга посинела, надулась. Еще несколько теплых солнечных деньков, и лед треснул, взломался, и понесла его Волга на своем хребте книзу, к морю синему, Хвалынскому.

   Потянулись по реке шнявы, расшивы, струги, оживилась река. Загалдели гости торговые, со всех концов понаехали они в Тверь, навезли разных товаров. Закипел торг.

   Посадские люди в Твери посмелее и поспокойнее держали себя благодаря прошлогодней поездке князя в Орду: татары не тронут теперь тверитян и горожане могут мирно заниматься своими делами.

   Весело и на сердце князя. Поручив управление делами Матуре, Ярослав выгуливался после болезни на охоте. Он целые дни проводил в лесу, чаще всего по Тверце за слободкой ловчего пути, в тех самых местах, где его чуть не изломал медведь. Ездил он и в село Лисицы. Спутником его чаще всего был молодой княжич Святослав, очень пристрастившийся к ловчей потехе. Михаил редко когда сопровождал отца, и Григорий-отрок, отзываясь усталостью, редко ездил с князем на охоту. У него явилась другая забота. Пользуясь разрешением Ярослава, он частенько наезжал в село Едимоново. Не видя неделю-другую Ок-синью, он начинал скучать, и как только вырвется из Твери, рад и коня загнать, чтоб поскорее попасть в Едимоново.

   Никому из своих товарищей, ни даже самому князю не открывал Григорий своей привязанности. Девушка нравилась ему все больше и больше. Ее разумные речи, ее красота поражали юношу, никогда не задумывался он так, как теперь. Ему все стало немило: и веселье на княжем дворе, и ловчая потеха, он только и думал о своей Оксинье. Ярослав не раз подмечал, что с его любимцем что-то будто неладное творится, и нередко его об этом спрашивал. Но Григорий уходил от прямого ответа шуткою либо отговоркою какою. Решил наконец княжий отрок открыться во всем Оксинье, а там честным пирком да и за свадебку. Весело скакал Григорий в Едимоново, он решил во что бы то ни стало сегодня добиться ответа: согласна ли девушка пойти за него. Он не заметил, как промелькнула дорога от последней остановки, где кормил коня.

   Подскакав к знакомому дому, он торопливо привязал коня к воротам и вбежал на крыльцо. В избе не было ни души. Он снова вышел на улицу. Проходившая мимо старуха окликнула его:

   - Али Афанасия ищешь? В церкви он, паренек.

   - А пономариха где?

   - Да они вместе с дочкой на огороды ушли, ишь времечко-то какое Господь даровал, тепло.

   Григорий вздохнул свободнее. Он уже подумал было, что стряслось какое-нибудь несчастье. Тут он еще яснее понял, как дорога была ему пономарская дочь. Григорию шел двадцать первый год. Статный юноша с темно-русыми кудрями, с тонкими чертами лица выглядел красавцем. Мягкий, задумчивый взгляд его темно-карих очей невольно привлекал к себе каждого. Не особенно громкий голос юноши, его скромность, необычная близким любимцам князя, его всегдашняя ко всем доброта дополняли очарование. Григория мало влекла ратная удаль, ловецкая охота, ему нравился тихий семейный угол, мирный труд. Княжий отрок хорошо по тому времени знал грамоту, умел читать и даже писать.

   Зоркий Матура давно уже присматривался к нему, при случае пытливо спрашивал его то о том, то о другом и мысленно подготовлял из княжеского любимца близкого помощника для себя.

   Из всех своих приближенных князь никого так не любил, как Григория.

   Он заменил ему убитого в Переяславле Юрия.

   Томясь ожиданием, молодой княжий отрок отправился в церковь, рассчитывая там встретить Афанасия одного, чтобы открыть ему о своей любви к его дочери и просить его благословения. Сердце юноши забилось еще сильнее, когда он подходил к святому храму. Но какое-то тягостное чувство сжало его сердце.

   - А, вот и ты, гость дорогой! - приветствовал его Афанасий, хлопотавший около иконостаса в церкви. - Помолись угодникам.

   Григорий сделал несколько земных поклонов, приложился к иконам и тихо сказал:

   - Дело у меня есть к тебе, Афанасий Савельич.

   - Дело? Не место здесь, в храме, кажись, о деле толковать, пойдем домой, там и потолкуем.

   Оба вышли из церкви.

  

  

   - А ну, толкуй, парень, что с тобой попритчилось? - весело спрашивал пономарь спутника.

   Григорий невольно смутился.

   - Что ж молчишь, сказывай!

   Наконец собрался с духом княжий отрок и еле слышно проговорил:

   - Полюбилась мне твоя дочь, Оксинья Афанасьевна, выдай ее ты за меня замуж...

   - Что-то будто неладное ты задумал!.. Статочное ли дело тебе, княжему любимцу, жениться на пономарской дочери?

   - Дороже она мне всего на свете, - вот что я скажу тебе, Афанасий Савельич!

   - Ой, негоже тебе, отрок, говорить мне такие речи! Ты большой человек, всегда пред князем, пред лицом его, а мы что, худородные! Да и князь разгневается, - продолжал пономарь, - когда узнает, что у любимого княжего отрока будет тестем простой пономарь! Брось ты все это дело!

   Григорий стоял на своем.

   - Хочешь, я для Оксиньи всю свою службу у князя брошу, за другое дело примусь.

   Пономарь развел руками.

   - Ой, вижу, не переговорить мне тебя. Уезжай с Богом до греха, - прибавил он решительно.

   - Нет, Афанасий Савельич, не гони, не уеду, пока не решишь, здесь останусь.

   - Ишь, блажной какой! - с досадой проговорил Афанасий и задумался. - Уж коли так забрала тебя за ретивое моя Аксютка, слушай, что я тебе скажу. Езжай ты домой в Тверь да дня через три сюда вертайся, я тою порою все обдумаю, со старухой переговорю, тогда и решим.

   Лицо Григория расцвело радостью.

   - Что ж, Афанасий Савельич, я на это согласен. Прости меня, Христа ради, и не стань поперек моему счастью!

   Дойдя до дому, княжий отрок вскочил на коня, низко поклонился хозяину и помчался в Тверь.

   Долго смотрел старик пономарь вслед удалявшемуся всаднику. Он еще не мог прийти в себя. Все сватанье Григория ему казалось странным сновиденьем. Статочное ли дело, чтобы любимый княжий отрок мог посвататься к его дочери.

   Задумчиво пошел Афанасий в избу и стал дожидаться возвращения своих домашних. За пригорком запела жалейка пастуха, вернулся с пастбища скот. Вечерело. Солнышко медленно уходило на покой. Скоро на пригорке показались жена и дочь пономаря, возвращавшиеся с работ. Афанасий встретил их у ворот, расспросил о работах, а затем проговорил:

   - А за тебя, доченька, жених сватался!

   Ярким румянцем вспыхнуло лицо Оксиньи, вспыхнуло и тотчас же побледнело. Испуганно взглянула на мужа и старуха.

   В те поры ни мать, ни дочь не смели противиться воле мужа и отца: что он решил, так тому и быть. Тем не менее молодая девушка взволнованным голосом спросила отца:

   - Дозволь спросить, батюшка, кто к тебе меня сватать приходил?

   Чуть заметная улыбка промелькнула по лицу пономаря.

   - Сказывать, что ли? Ой, не поверишь!

   - Не томи ты девку, говори, Афанасий!

   - Да Григорий, княжий отрок.

   Снова зарделась, как маков цвет, Оксинья.

   - Люб он, что ли, тебе? Задумалась девушка.

   - Люб не люб, а такова, видно, воля Божья.

   - Высоко ты задумала, дочка, - заметила мать, - не по себе дерево клонишь.

   Спокойно взглянула девушка на мать и промолвила:

   - Не ведаем мы, матушка, про волю-то Божью. Изумленно смотрел Афанасий на свою дочь.

   - Гордыня тебя обуяла, дочка: подумай, что ты говоришь!

   - Нет, родитель, не гордыня, а если Богу так угодно, пусть так и будет. Сделай ты все, о чем тебя просит княжий отрок...

   - Да ведь князь ему воспротивит жениться на тебе?

   - Положись в том на волю Божью, - спокойно ответила девушка. - Коли воспротивится, значит, не судьба.

   Долго не соглашался Афанасий на брак дочери с Григорием.

   - Возьми святое Евангелие, батюшка, и прочитай, где откроется. Ты сам учил меня верить воле Божьей.

   Послушался старик, достал с божницы святую книгу, открыл ее, поставил наугад палец и медленно прочитал: "Имейте веру Божью".

   Старик дрожащими руками закрыл Евангелие.

   Пораженная стояла и старуха мать.

   - Вижу, доченька, что тут воля Божия, иди замуж за княжего отрока, Бог да благословит тебя.

   Оксинья пошла готовить ужин, точно ничего и не произошло. Оба старика пали на колени перед иконой и долго молились.

   Через три дня вернулся из Твери Григорий. Несмело вошел он в избу пономаря, не зная, какое решение его ожидает. Как и в прошлый раз, в избе никого не было, но Григорий решился ждать здесь возвращения хозяев и погрузился в свои заветные думы. Но вот у ворот раздалось ржание его коня. Встрепенулся Григорий и поспешно вышел из избы. У ворот он столкнулся с Оксиньей.

  

  

   Смущенно и молча взглянул на нее Григорий. Приветливым взглядом встретила его Оксинья.

   - Батюшка сказывал, что ты ко мне посватался? - просто сказала девушка.

   - Верно он сказал, Оксинья Афанасьевна, - смущенно ответил юноша, - жизнь мне без тебя немила стала...

   - Чем я тебе так приглянулась, господин?

   - Всем, красавица! И видом, и поступью своею величавою, и речью разумною...

   Спокойно слушала Оксинья его слова.

   - Девица ты кроткая, благочестивая, смиренная и от веселья все ж не сторонишься... - продолжал Григорий.

   - Господине, скучать грешно, - улыбнулась молодая девушка.

   - Что ж, согласна со мною стать под венец? - робко спросил Григорий.

   - От меня препоны не будет, да и батюшка с матушкой этому не препятствуют, - ответила Оксинья.

   - Ах ты, лапушка моя, свет Оксиньюшка, век с тобою проживем, горя не узнаешь!

   Возвратились с поля Афанасий с женой, и вопрос о браке был окончательно решен.

   - Как же ты, зятек богоданный, у князя позволения вымолишь? А ну как он не даст тебе его?

   - И не думай об этом, Афанасий Савельевич, все это на себя беру: вымолю у князя, выпрошу, ты ничего не бойся!

   - Что ж, лад, а там честным пирком да за свадебку, - пошутил пономарь.

   - А где ж венчаться нам повелишь, батюшка названый?

   Старик и старуха задумались.

   - Може, в Твери пожелаешь, в соборном храме? - снова спросил Григорий.

   - Куда тут в Тверь ехать, - заметила старуха мать, - решим, чтобы браку быть в нашем селе.

   - Повенчаем мы тебя, молодец, с Оксиньей в нашей церкви великомученика Димитрия, - решил пономарь.

   - Да и поживешь ты у нас тут, пока князь тебя к себе не потребует, - снова вмешалась старуха, не желавшая расставаться с дочерью.

   - Как вы того пожелаете, богоданные родители, так то и будет, - согласился княжий отрок.

   - Становитесь, дети, и помолимся вместе Господу Богу: мы вас с матерью образуем.

   Пономарь достал с полки божницы старинный образ, жена его принесла из черной избы только что выпеченный каравай хлеба, и чинно, по обряду, благословили стоявших перед ними на коленях молодых людей. Григорий не помнил себя от счастья, он забыл даже, что пора ему вернуться в Тверь.

   Венчание было решено справить еще до Спожинок, то есть до Успенского поста.

   - Теперь Петровки кончились, время самое страдное начинается, - говорил Афанасий, - к первому Спасу немного посправимся, тогда и свадьбу отпируем. А ты, молодец, службой княжеской не пренебрегай: как бы не рассердился господин наш на тебя, что ты его на невесту меняешь и часто сюда ездишь.

   Григорий и сам понимал, что нельзя так часто отлучаться из Твери.

   - Правду говоришь, тестюшка, нужно мне и в Тверь ворочаться.

   Не хотелось княжему отроку покидать дорогую его сердцу невесту. Какое-то тягостное предчувствие удерживало его в Едимонове.

   - Тяжело мне с тобою расставаться, Оксиньюшка, - говорил он девушке, - так вот и щемит ретивое! Точно мы в последний раз с тобою видимся...

   - На все воля Божья, - уклончиво ответила на его опасения Оксинья, - все в Его святой деснице.

   Еще более опечаленный такими уклончивыми словами невесты, Григорий в тяжелом раздумье простился и неспешно отправился в Тверь.

   - Неласкова ты что-то с женихом-то своим, - заметил пономарь.

   - Да, уж не невестой и впрямь ты глядишь! - проговорила мать.

   Задумчиво посмотрела на них Оксинья.

   - Не дивитесь тому, родимые мои... Названый мой жених по-своему решил, а Бог, может, и по-другому устроит.

   - Несуразное ты, доченька, толкуешь, - упрекнул ее отец, - коли не хочешь за княжего отрока идти замуж, никто тебя и не неволит, только неладно, что обещалась ему, а сама как будто и не рада своему счастью...

  

  

   Полный и радостных надежд и тягостных сомнений! возвращался Григорий в Тверь. Все его думы были заняты; одною Оксиньей, он ни на одну минуту не мог забыть о своей невесте, желанной подруге всей своей жизни. Поздно вечером прискакал Григорий в город.

   Второй княжий отрок, Максим, заменявший Григория у князя, встретил его около княжеских палат.

   - А тебя князь не раз сегодня спрашивал.

   Только теперь Григорий очнулся от своих мечтаний и вспомнил про свою службу.

   - Як нему сейчас пройду, - ответил он отроку. Максим усмехнулся.

   - Ишь ты, хватился, да его и в Твери-то нет.

   - Где же князь?

   - На охоту в Лисицы уехал.

   Снова какое-то непонятное предчувствие сжало сердце Григория.

   - Вернется к утру? - спросил он Максима.

   - И думать не моги. Он недавно только еще отправился, пожалуй, день-другой на ловле пробудет.

   - Как это я с ним расстрелся, ведь той же дорогой ехал!

   - Князь с ловчими правее, бором забрал.

   Досадно было Григорию. Раньше двух дней ему не удастся поговорить с князем о своем деле.

   Хочется ему поделиться хоть с кем-нибудь своим счастьем. Юноша бросился к боярину Матуре и прерывающимся от волнения голосом рассказал ему всю историю своего сватовства.

   - Ой, и прыток же ты, парень! - покачал головой старый боярин. - Как же ты решился на такое дело, не испросив раньше позволения у князя? А вдруг он тебе не позволит, что тогда?

   - Брошусь перед ним на колени, выпрошу, вымолю согласье, знаю, что разрешит, любит князь меня.

   Улыбнулся старый боярин.

   - И то правда, любит он тебя, Григорий, не станет поперек твоего счастья.

   Веселый вернулся с ловчей потехи князь. Давно не видел Матура его таким. А все это вышло от неожиданной встречи в монастыре. Прискучившая ему местность около села Лисицы, куда он за последнее время часто выезжал на лов, заставила Ярослава отправиться дальше вниз по Волге, в поисках красного зверя.

   - А что, Селиверст, - обратился князь к старику ловчему, - не заполюем ли мы тут вепря?

   Отрицательно покачал седой головой старый ловчий.

   - Нет, господине княже, не место здесь вепрю, он больше в чаще ютится.

   Досада показалась на лице Ярослава.

   - Ну, а сохатого загоним?

   - Его-то, пожалуй, найдем.

   - Вели согнать, коль думаешь найти, - приказал князь, - а мы здесь станом расположимся.

   Поклонился Селиверст князю и вместе с другими ловчими отправился к лесу.

   Теплый июльский день только что разгорался.

   На прогалине, где расположился княжеский стан, было привольно. Под мягкими лучами солнца кудрявые сосны дышали смолистым ароматом. Вековые своды деревьев оглашались шумом стоянки. На этот раз князь не взял с собою своего сына и скучал по нему. Вытянувшись на персидском ковре, раскинутом у корней громадной сосны, князь лениво играл рукоятью своего короткого меча. Недалеко от него сидели на траве отроки и молодые дружинники. Вспомнилась в эту минуту Ярославу вся его прежняя жизнь с покойной женой, так рано погибшей. Пришли ему на память и советы бояр, просьбы горожан о второй женитьбе.

   "Ой, не от Бога второй брак, - думалось ему, - да и к свободе я уж больно привык. Не сдержат сокола шелковые тенета... Ребята подрастают, - снова пришло ему на мысль, - вторая жена им мачехой будет..."

   Мысли его были прерваны громким звуком рога. Князь встрепенулся.

   - Никак, зверя подняли! - громко проговорил он и быстро вскочил на ноги.

   - Сохатого гонят!.. - послышались голоса среди дружинников.

   Один из отроков подвел Ярославу коня. Стрелою помчался князь на звук рогов, которые слышались все ближе и ближе. Дружина едва поспевала за князем. Из чащи выскочил громадный лось и, ломая своим грузным телом кусты, понесся вперед. Князь забыл волновавшие его за минуту перед этим мысли, он видел только перед собою бежавшего зверя. Долго длилась эта бешеная скачка. Лось быстро куда-то исчез, и перед глазами изумленного Ярослава показалась убогая ограда бедной обители, откуда в это время раздавался гулкий звон церковного била. Пораженный видом обители, князь остановил храпевшего скакуна, отыскивая глазами исчезнувшего сохатого.

   - Куда девался зверь? - спросил он ловчего.

   - Не знаем, княже, - ответили спутники.

   Ярослав сошел с коня, велел дружинникам и ловчим подождать, а сам вошел в обитель.

   - К чему это бьет било? - спросил он привратника, низко кланявшегося князю.

   - К трапезе, господине!

   - А храм теперь заперт?

   - Нет еще, из богомольцев кое-кто еще остался.

   Ярослав вошел в церковный притвор. Царившая здесь полутьма прорезывалась не погашенными еще свечами у местных образов. Князь, широко осенив себя крестным знамением, преклонил колени и усердно молился.

   Чуть слышный шум шагов заставил князя поднять голову. Он обернулся и обомлел. Перед ним стояла красавица, какую ему еще не приходилось видеть. Открытым взором взглянула девушка на Ярослава и, пройдя мимо него, вышла из церкви. Князь, пораженный красотою незнакомой девушки, молча проводил ее глазами, он опамятовался, услышав около себя голос игумена Андрея, который спешил приветствовать князя.

   - Да благословит Господь твой приезд, княже, в нашу обитель.

   Князь в смущении взглянул на игумена.

   - Как же зовется эта обитель?

   - Шошская... А церковь построена в честь Введения во храм Пресвятыя Богородицы. Благоволи, княже, разделить с нами нашу скромную трапезу, - продолжал игумен.

   Князь поблагодарил игумена за приглашение и пошел вместе с ним в трапезную. В эту минуту вспомнил Ярослав об исчезнувшем звере.

   - Гнался я, честной отец, за сохатым, пропал он у меня из виду у твоей обители...

   Кротко улыбнулся монах.

   - Он проскользнул сквозь ограду, княже, и теперь под нашею охраной.

   Защита чернеца понравилась Ярославу.

   - Пусть будет он у вас: его, как и меня, привел сюда Господь, - задумчиво проговорил князь.

   Встреча с незнакомой девушкой в храме взволновала князя, и что-то ему подсказывало, что встреча эта будет не последнею.

  

  

   Григорий нашел наконец удобное время, чтобы открыться во всем князю.

   Вернулся князь с охоты веселый и довольный. Беседует теперь с боярами в своей опочивальне, про свою охоту им рассказывает.

   Войдя в опочивальню, княжий отрок пал к ногам своего господина.

   - Нашелся пропавший, а мы тебя долго искали, - пошутил Ярослав, - уж думали, не захватили ли тебя в полон татары али новгородцы.

   - Повелишь говорить правду, княже?

   Изумленно взглянул князь на любимого отрока.

   - Ты знаешь, что люблю одну лишь правду, сказывай. Правда светлее солнца.

   - Ой, захватили меня в полон, но не враги, не татары лютые, заполонила мое сердце красна девица!

   Снова улыбнулся Ярослав.

   - Ишь, Григорий, и до тебя дошел черед.

   - Красоты она неописуемой, выступает, словно лебедь белая плывет, богобоязненна, всякой книжной мудрости обучена, разум имеет великий!

   С изумлением слушал князь слова Григория, соображая, чья боярская дочь заполонила его сердце.

   - Разреши, княже, вступить мне с нею в честный брак, - снова сказал Григорий и земно поклонился князю.

   - Что ж, коли время пришло, препятствовать не стану. Скажи мне, какого она роду, как звать ее, как величать по отчеству?

   Замялся на одну минуту княжий отрок.

   - Оксинья имя ей, а по отцу зовут Афанасьевной, - смущенно проговорил Григорий.

   - Что-то не слыхал я у наших бояр дочки Оксиньи.

   - Не боярского она рода, да и не здесь, в Твери, проживает...

   Соколиные брови Ярослава нетерпеливо сдвинулись. Переглянулись меж собою и бояре: не понравилось им такое слово Григория.

   - Так кто ж она такая, сказывай!

   - Афанасия, пономаря из села Едимонова, дочь, - решительно ответил Григорий.

   Омрачилося лицо Ярослава. Возроптали и все бояре.

   - Коли задумал ты жениться, то бери себе жену у ближних мне бояр, а не у простых людей.

   Затуманился взор юноши.

   - Бери себе жену не у худородных и бездомных, чтобы не сделать позора и себе, и родителям, и всем боярам нашим.

   Григорий снова поклонился в землю князю.

   - Молю тебя слезно, господине княже, разреши мне исполнить мое желание, дозволь жениться на нареченной моей невесте.

   Разгневался Ярослав на своего отрока и наотрез отказал ему.

   Печальным вышел из княжей опочивальни Григорий. Не знал он, что и делать теперь: страшно идти супротив воли князя, невозможно и отказаться от заветного желания.

   "Не попросить ли мне боярина, пусть замолвит за меня слово перед князем?" - пришла ему мысль.

   Молча выслушал Матура задушевную исповедь отрока.

   - Попроси ты за меня князя, боярин, слезно тебя молю об этом, он тебя послушает, - промолвил Григорий.

   Задумался на минуту Матура.

   - Ой, не так бы тебе делать-то надо, - промолвил боярин после долгого молчания.

   - Как же? Надоумь, что теперь делать, укажи!

   - Ступай опять к князю да наедине его и попроси. Исполнит он твою просьбу, верь мне, - попервоначалу только он крут бывает.

   Григорий не знал, на что решиться. В первый раз так случилось, что князь отказал ему в его просьбе.

   - Ступай, говорю тебе, слушайся! Княжий отрок улучил удобную минуту.

   Оставшись один после ухода бояр, Ярослав невольно вспомнил о своей встрече в монастыре с незнакомкой, поразившей его так своей красотою.

   "Вот я и князь, - думал он, - а сразу пленился простою девушкою и забыть ее не могу. Ведь и Григорий тоже... Видно, крепко полюбилась ему простая девушка... Не будет ли греха, коли я их разлучу своим отказом?" И долго так прикидывал Ярослав.

   В дверь тихо постучали, в опочивальню вошел княжий отрок.

   - Поди, опять ко мне просить пришел о свадьбе? - шутливо спросил князь.

   Григорий в землю повалился перед ним.

   - Разреши, господине княже, не губи своего отрока... полюбилась крепко мне девушка! Больше жизни своей люблю... И родители уж нас благословили... Видно, Божья это воля, изъяви и ты свою волю, княже... Слезно молю тебя!.. Взыскан я был прежде твоими милостями, не оставь и ныне.

   - Сказывай мне все по порядку, послушаю тебя, а там и посмотрю.

   Юноша, ничего не скрывая, по порядку рассказал князю о своем знакомстве с Оксиньей, про все разговоры с нею, про любовь свою, про благословение ее родителей.

   - Жизнь не в жизнь мне будет без нее! - сказал в заключение Григорий.

   Внимательно слушал Ярослав его рассказ.

   - Не разрешил бы я тебе в другой раз, но сегодня такой счастливый случай подошел, не хочу тебя печалить. Женись с Богом на твоей нареченной!

   Григорий бросился к князю и вне себя от радости стал целовать его руки.

   - Женись да привози свою жену сюда в Тверь, - говорил Ярослав, - мне покажешь, какую такую красавицу выискал.

   Тяжело вздохнул отрок.

   - Ой, княже, не в обиду тебе будет сказано: обещался я моим родителям названым жить с ними в селе и помогать им в их трудах.

   - Нет, уж этому не бывать, Григорий! Жениться я тебе позволю, но от себя не отпущу.

   Григорий не смел больше возражать и с низким поклоном вышел из княжей опочивальни.

   - Ну, что, - спросил его Матура, - дал князь свое согласие?

   Григорий передал боярину весь свой разговор с князем.

   - И тут, парень, говорю, не грусти, все образуется: перемелется - мука будет!

   Успокоившись, Григорий отправился к своим товарищам-отрокам и рассказал им о своей радости.

   - Пойдешь ко мне в дружки, Максим? - обратился он к своему товарищу.

   - С радостью пойду, позови только, - согласился последний.

   Отца у княжего отрока давно уже не было, но мать была еще жива, к ней он и отправился за благословением. Поплакала старуха и дала любимцу сыну благословение.

  

  

   В селе Едимонове пономарь с женой ждали вестей от жениха.

   На другой день после отъезда Григория в Тверь Оксинья отправилась вместе с матерью в Шошскую обитель на богомолье.

   Ранним утром выбрались мать с дочерью из дома. Солнце, весело играя, выходило на небо. Тихо и спокойна струилась Волга в своих берегах. Волновалась весело спелая рожь. Серебряными колокольчиками звенели в небеса ной выси жаворонки. По сторонам трещали невидимые кузнечики. Блестели на солнце яркими крыльями стрекозы. Пробуждался день.

   Легко прошли наши богомолки восемь верст, отделяющие Едимоново от Шошского монастыря.

   Утреня в монастыре кончилась, звучное било созывало братию к обедне.

   Долго тянулась монастырская служба.

   По окончании ее Оксинья с матерью подошли к настоятелю, отцу Андрею.

   - Пришли мы вот к тебе, отец Андрей, за благословением, - сказала пономариха, - дочку вот вчерась просватали.

   - Доброе дело! Господь вас благословит! Отпоем молебен.

   И настоятель стал служить молебен.

   По окончании его настоятель с иноками вышел из храма, а Оксинья задержалась на некоторое время, чтоб наедине помолиться.

   Усердно молилась она за себя, за счастие свое. И за жениха молилась. Но в то же время какой-то непонятный страх проникал в ее душу. Ей казалось, что судьба ее как будто еще не решена, что жених не Григорий, а кто-то другой, неведомый ей.

   С изумлением ловила девушка себя на этой мысли и снова принималась еще усерднее молиться. И долго-долго так молилась девушка.

   Старуха мать давно уже вышла из церкви.

   - Пусть вымолит у Господа себе счастье, - говорила она игумену, входя с ним в трапезную.

   Шум шагов, раздавшийся в полутемном храме, и бряцание доспехов прервали молитву девушки, она тихо поднялась с колен и неспешною поступью пошла к выходу.

   Статный красавец, глядевший на нее, невольно привлек к себе внимание девушки, и екнуло ее сердечко. Смутное сознание сказало ей, что душа этого человека ей близка, что она ей родная. "Вот мой суженый!" - мелькнуло у ней в голове. И смутилась на минуту девушка... "Господи помилуй! Что же это я такое думаю! Не с ума ли уж схожу?"

   На тропинке, за обителью, уже ждала ее мать.

   - Замолилась ты долго, доченька, к домам пора!

   И обе женщины пошли по дороге в Едимоново.

  

   И князя ни на минуту не покидала мысль о незнакомой девушке. Напрасно старался он забыть красавицу и с этой целью чаще прежнего устраивал ловецкие потехи, забывался в веселых пирах с боярами и дружинниками, но девушка как живая стояла перед его глазами, волновала его душу.

   Женитьба любимого отрока подоспела вовремя.

   "Авось в хлопотах да в свадебном веселье забуду красавицу?" - думал князь.

   - Добрым слугою был всегда мне Григорий, хочу ему отплатить за это. Свадьбу справить лучше, чем у кого другого, - говорил князь Матуре.

   Старому боярину нравилось это, и он усердно помогал князю в его заботах.

   - Вот видишь, парень, - говорил Матура Григорию, - сказывал я тебе, что все перемелется, так оно и вышло: князь о тебе как об родном сыне печется!

   - Земно кланяюсь я князю за почет и за ласку! Вечным себя его должником считать буду. Ведь он мне и жить первое время у тестя позволил.

   - Да ты там долго не загащивайся, жалуй сюда к нам с молодой женой!

   - Вернусь, боярин, вернусь, не промедлю! - кланялся Матуре Григорий. - Вечный я и тебе, боярин, должник! По гроб жизни и твоих милостей ко мне не забуду!

   - Приказал князь, чтобы для тебя всякой справы у купцов было накуплено, ни в чем бы тебе недостатка не было, - говорил Матура Григорию. - Из кладовых своих велел отпустить мехов, зерна бурмицкого да камней самоцветных для твоей невесты.

   Отпросившись у князя на два дня, Григорий поскакал в Едимоново, спеша передать радостную весть о разрешении князя.

   Быстро летел гнедой конь по знакомой дороге, а всаднику казалось, что он бежит слишком медленно, и он подгонял коня шелковою плетью. В Едимонове не ждали его приезда.

   - Вот и ты, Григорий, легок на помине, мы о тебе со старухой толковали, - приветствовал отрока пономарь. - Ну, что тебе Бог дал? Чем нас порадуешь?

   Радостная улыбка озарила лицо юноши.

   - Разрешил, батюшка, и пожить первое время у вас; в селе мне дозволил!

   - Ишь, сколь добр к тебе князь наш, милостивец, как он тебя любит-то, - изумлялся Афанасий.

   Григорий ввел коня во двор.

   - Пойдем в избу, с Оксиньей повидайся, сам скажи ей добрую весточку.

   И пономарь с будущим зятем вошли в избу.

   Приветливо, но спокойно встретила Оксинья своего жениха и как-то безучастно выслушала сообщенное ей известие о разрешении князя.

   - Вот скоро, детушки, и обсоюзим вас, времени немного осталось, недели две минует, повенчаем вас в Божьем храме, - говорила старуха мать, - уж отец Алексей и венцы исправил...

   - Не хлопочите, матушка, о венцах, князь наш милостивый велел прислать нам венцы из Твери.

   Старуха всплеснула руками.

   - Этакой чести удостоилась ты, доченька! Княжеским венцом венчаться будешь!

   Пристально поглядела Оксинья на мать и вдумчиво промолвила:

   - На все Божья воля, матушка!

   В эту минуту вспомнился девушке статный витязь, которого она встретила в монастырском храме.

   Весть о том, что Пономарева дочка идет замуж за любимого отрока княжеского, облетела все село.

   Сельчане приходили поздравлять пономаря и невесту, а заодно и поглазеть на ближнего князю отрока.

 &