Новиков Николай Иванович - Л. Западов. Новиков

о засиделся я в Москве. Надобно отъезжать в Богородицкое - оно прибыточнее, и соблазну меньше..."

  

   В Петербурге Новиков оставил два созданных им училища - Екатерининское и Александровское.

   С отъездом из столицы Новиков не прекратил о них заботиться. Друзья журнала "Утренний свет", выходившего теперь в Москве, по-прежнему охотно помогали детям.

   Новиков своими школами опередил правительство в его обязанности насаждать просвещение - это было досадно Екатерине II.

   - Не много ли берет на себя Новиков? - негодовала она. - И архиепископ Гавриил хорош - освящает эти училища...

   Однако пример Новикова заставил императрицу задуматься. Она в 1782 году выписала из-за границы ученого педагога серба Янковича де Мириево и поручила ему устройство в России народных училищ.

   Екатерина считала, что для этого достаточно высочайшей воли. Стоит изъявить ее - возникнут школы, и можно сообщить в Европу, что Россия ныне образованная страна.

   Набег на просвещение не удался. Местные власти не видели прока в школах, родители отказывались посылать детей, приговаривая, что можно жить и не зная грамоты. Средства на школы отпускались малые, учителей не хватало. И Екатерина охладела к своей затее.

   Но следить за Новиковым императрица не переставала. Как только учредилась Комиссия народных училищ, ее обязали вести надзор за частными пансионатами и школами. Таких в Петербурге насчитывалось около двадцати, а в Москве десять. Члены Комиссии наблюдали, нет ли где разврата, суеверия и соблазна. Но так как эти школы принадлежали иностранцам, а учили в них самой светской науке - уменью танцевать, они проверку выдержали. К училищам Новикова при всем усердии прицепиться не удалось, и потому первый опыт преследования желанных результатов императрице не принес.

   В Москве Новиков, сознававший себя сотрудником университета, и притом не последним - в его руках находилось издательство, - в первые же месяцы сблизился со студентами. Он вручал им статьи для перевода и печатал их в журналах, доверял вести корректуру, иного ссужал деньгами, иного подкармливал обедами.

   Осенью в первый год своего пребывания в Москве Новиков познакомился с Иваном Григорьевичем Шварцем, только что получившим должность профессора немецкого языка в Московском университете.

   Шварц был немец родом из Силезии, служил унтер-офицером в голландской Ост-Индской компании. Он не получил систематического образования и недостаток его восполнил усиленным чтением. Двадцати пяти лет от роду, в 1776 году - по приглашению князя Гагарина - Шварц приехал в Россию и поступил воспитателем к детям в дворянскую семью, обитавшую в Могилеве. Он хорошо выучил русский язык, правильно говорил на нем и писал. Через три года обстоятельства семьи изменились. Шварц приехал в Москву. По масонским связям - он был членом ордена и очень религиозным человеком - Шварц стал известен Хераскову и при его содействии получил приглашение в университет.

   Новиков знал Шварца не только по службе. Он встречал его в домах Николая Трубецкого и Василия Майкова. В свою очередь, Шварц, очевидно, был наслышан о Новикове, читал его издания и потому не замедлил завязать с ним личные отношения. "В одно утро, - вспоминал Новиков, - пришел ко мне немчик, с которым, поговоря, стал я неразлучен до конца жизни..."

   Шварц оказался весьма деятельным и инициативным сотрудником университета. Уже в ноябре 1779 года, через два с половиною месяца после поступления на новую службу, он открыл при университете педагогическую семинарию для подготовки учителей. Были начаты дополнительные занятия со студентами с целью помочь им приобрести педагогический опыт и мастерство, кроме тех знаний, что получали они в основном университетском курсе. Через год с небольшим возникла и еще одна семинария - переводческая или филологическая, слушателями которой стали шестнадцать студентов университета. В марте 1781 года Шварц основал "Собрание университетских питомцев" - кружок студентов и учеников гимназий, желающих упражняться в самостоятельных сочинениях и переводах. Новиков предполагал издавать лучшие работы. Наиболее способных участников "Собрания" он привлек к сотрудничеству в своих журналах и к переводу книг.

   В сущности, эти семинарии и "Собрание" были частью великого плана просвещения России, задуманного Новиковым и Шварцем. Новиков полагал, что исправление социальных порядков в стране, подъем благосостояния народа не могут и не должны быть достигаемы через восстание и революцию. Крестьянская война, поднятая Пугачевым, достаточно, думал он, это показала, и ничего доброго от прямых выступлений народа ожидать не приходилось.

   Он избрал другой путь и решил, что изменить общественное сознание можно лишь в результате изменения взглядов каждого отдельного человека.

   Шварц, преподававший в университете, должен был вести подготовку будущих воспитателей общества. В большом числе становились необходимыми учителя, хорошо образованные русские молодые люди, способные учить по книгам, что выпускает Новиков.

   Сам Шварц отличался огромной волей, непреклонной убежденностью и умением увлекать за собою людей, с которыми он встречался. Шварц обладал педагогическим талантом и славился красноречием. Лекции его собирали много слушателей, и, не ограничиваясь университетской аудиторией, он читал в доме Новикова особый курс для любителей религиозной учености. Идеалист и мистик, Шварц учил, что существует три вида познания: любопытное, приятное и полезное, и последнему, под которым подразумевалось познание христианских догматов, он придавал главенствующее значение.

   Московские масоны испытали на себе влияние Шварца, но вспоминали позднее о нем по-разному. В памяти большинства он остался необыкновенно цельным, нравственно чистым человеком, реже отмечались неприятные черты в характере Шварца: суровый фанатизм, деспотические замашки, лицемерие. По словам одного из современников, Шварц открыл ему потаенные цели ордена, клонившиеся даже к тому, чтобы уничтожить православие в России.

   Николай Новиков не считал Шварца повинным в таких замыслах, был дружен с ним, но всегда умел сохранить собственные убеждения и взгляды и не раз, особенно в делах литературных и издательских, выступал его противником, что замечали окружающие.

   Возможность объединить культурные силы страны давно привлекала Новикова. Когда удалось поставить занятия в учительской и филологической семинариях, он задумал выйти за стены университета и создать общество, имевшее целью распространять просвещение в России.

   Осуществить план мешал недостаток денежных средств. Но вскоре это препятствие пало. Шварц был приглашен воспитывать сына московского богача Петра Татищева и сумел уговорить отца пожертвовать крупную сумму денег для нужд нового общества. Так определился основной капитал, а затем свои доли внесли участники - Новиков, Шварц, Николай и Юрий Трубецкие, Херасков, Иван Тургенев, Алексей Кутузов, брат Новикова Алексей, князь Черкасский. Позднее число членов общества превысило полусотню.

   Новиков, управлявший огромным издательством, отошел от масонских собраний. А его друзья продолжали поиски "истинного масонства", старались раздобыть письменные документы, удостоверяющие древность и правильность принятой ими масонской системы, и с надеждой смотрели на заграничные ложи: не знают ли там заветных орденских тайн?

   Когда Шварц в качестве воспитателя молодого Татищева в 1781 году отправился с ним в Германию, московские масоны дали ему тысячу рублей на расходы и для покупки книг. Кроме того, они сочинили письма к руководителям немецких масонов с просьбой о присылке истинных масонских актов и о принятии московских лож в общий союз.

   Шварц проездил полгода. Ему удалось говорить с герцогом Брауншвейгским, избранным великим мастером всего масонства. Тот согласился признать независимость организации в России и обещал добиться постановления о том на генеральном масонском конвенте.

   Выслушав доклад Шварца о связях, установленных им в Германии, Новиков выразил свое неодобрение. Он как будто чуял беду. Поездка Шварца к герцогу Брауншвейгскому оказалась потом одним из главных пунктов обрушенных на Новикова обвинений.

   Но Шварц сделал не только это. Он заезжал в Берлин и виделся с начальниками немецких братьев "златорозового креста" - розенкрейцеров - Вельнером и Теденом, ловкими хитрецами. О результатах этого свидания Шварц рассказал только Николаю Трубецкому и Новикову. Он развернул перед ними картину учения розенкрейцеров с таким искусством, что слушатели поверили, будто они подошли, наконец, к единственно верной масонской программе.

   Шварц запасся в Берлине документом, именовавшим его "верховным представителем теоретической степени Соломоновых наук в России", и получил право присваивать степени другим масонам. Русские братья обязывались повиноваться Шварцу и передавать ему взносы на бедных для пересылки в берлинскую кассу ордена. Далее Шварц сообщил, что он добыл теоретическую степень и Новикову, только поменьше рангом.

   Завезенное Шварцем из Берлина розенкрейцерство пришлось по вкусу московским масонам. В орден были приняты Иван Тургенев, Алексей Кутузов, Семен Гамалея, Иван Лопухин, брат Новикова Алексей, за ними Трубецкие, Херасков, князья Черкасский и Енгалычев. Образовалась ложа, мастером которой был Новиков. Члены ее рассуждали на религиозные темы и отчасти упражнялись в алхимии, к чему, однако, подготовки не имели.

   В отличие от других братьев, ничем, собственно, не занятых, Новиков тащил на своих плечах огромное издательское дело и только изредка участвовал в масонских собеседованиях. На этой почве между ним и Шварцем возникали частые неудовольствия.

   - Он меня подозревал в холодности к масонству и ордену, - говорил на допросе Новиков, - потому что я, быв совершенно занят типографскими делами, упражнялся в том урывками, а я, ведая пылкость его характера и скорость, удерживал его, опасаясь, чтобы в чем не приступиться, невеликой осторожностью смотрел на все, что он делал, насколько мне было возможно.

   В ноябре 1782 года произошло торжественное открытие Дружеского ученого общества.

   Новиков к этому дню отпечатал и разослал приглашения. Вероятно, он сочинял и текст.

   Люди напрасно губят время, привлекают жизнь в ленивом бездействии, в сладострастиях. Труднее всего расположить праздное время, о чем говорили и древние авторы. Почему же пренебрегать возможностью укреплять свои душевные силы? А к просвещению себя и приведению в большее совершенство много способствуют помощь друзей, их добрые качества, примеры, советы.

   Для этой взаимной помощи и создается Ученое общество, чтобы удобнее было труд и упражнение свободного времени обратить в пользу.

   Дружеское ученое общество составляется из людей, знаменитых благородством и других, испытанных в науках, известных своими дарованиями и ревностью к просвещению. Их соединяют взаимный союз, услуги, благосклонность, польза. Особенное внимание общества устремлено будет на те части учености, в которых меньше упражняются - например, на греческий и латинский языки, знание древностей, изучение природы, употребление химии.

   Общество не замкнется в своих пределах, станет печатать книги и доставлять их в училища. Утверждена уже Филологическая семинария на тридцать пять студентов. Они будут обучаться в университете предписанным им наукам, а в обществе наставляться, чтобы вступить в учительское звание.

   Далее сообщалось, что намерения Дружеского ученого общества нахвалены генерал-фельдмаршалом, главнокомандующим Москвы графом Захаром Чернышевым, архиепископом Платоном, университетскими кураторами Мелиссино и Херасковым и многими почетными людьми. Остается только просить высочайшего покровительства императрицы.

   Так было задумано Новиковым и его товарищами это Дружеское ученое общество, и при столь благих намерениях, какие нужно чинить ему препятствия? Ведь сама императрица хлопочет о просвещении России!

   Открытие общества состоялось в большой зале татищевского дома у Красных ворот в присутствии многих гостей. Читался отчет о том, что сделано членами нового общества до его официального признания, о благах России и ее выгодах, произнесли речи на французском языке профессор Шнейдер и на немецком - господин Баузе, питомцы общества говорили речи и стихи, член общества Ключарев прочитал оду, речь сказал Петр Страхов - все прошло чинно и благопристойно, пожалуй, в первый и последний для общества раз. Члены его, предполагавшие, что императрица их поддержит, совсем не понимали характера Екатерины. Мысль о том, что кто-то без нее нечто придумал и чья-то инициатива может получить осуществление, была ей нестерпима. Советчики царице не требовались.

   Дружеское ученое общество было весьма заметным объединением, и к нему старательно присматривались в Петербурге. Масоны были подозрительны Екатерине II. Она приказала следить за их корреспонденцией. Письма распечатывались на почтамте, и с них снимались копии.

   Куратор Московского университета Иван Мелиссино не доверял Шварцу и не скрывал этого. После нескольких стычек Шварц в конце 1782 года вышел в отставку, съехал с университетской квартиры и поселился в доме Новикова. В эти месяцы, до своей болезни и смерти, Шварц набирал новых членов ордена.

   Непосильные труды расстроили здоровье Новикова. Он проболел несколько месяцев и поправлялся медленно. Семья жила в Авдотьине. Александра Егоровна проводила дни и ночи у детских кроваток - хворали сын ее Иван и дочь Варвара - и у постели больного мужа.

   В Авдотьине Новиков узнал о смерти Шварца, приключившейся после долгой болезни. Он умер в феврале 1784 года, ненамного перейдя тридцатилетний возраст. Московские масоны остро переживали утрату. Вдову Шварца и двух его сыновей Новиков приютил в своем доме.

   Руководителем московских розенкрейцеров из Берлина был назначен некий барон Шредер. По орденским правилам Новиков подчинялся ему, обязанный представлять отчеты в издательских делах, сообщать о своих переживаниях и поступках. Новиков не уважал Шредера - вскоре обнаружилось, насколько прав он был в своей оценке, - но подчинялся дисциплине и заставлял себя выслушивать поучения начальника.

   "Между мною и бароном всегда была холодность, - писал потом Новиков, - а я не имел к нему по молодости его доверия, также и он меня не очень любил. Сверх того как он не знает по-русски ни слова, я ни по-немецки, ни по-французски, мы весьма мало говорили, и то через третьего. Знакомства между нами сделаться не могло".

   Это признание, верное по существу, нужно понимать в том смысле, что Новиков не обладал навыками разговорной французской речи, да, вероятно, и уклонялся от бесед со Шредером, прикрываясь незнанием языка.

   Дружеское ученое общество объединяло ценителей просвещения, и в издательской деятельности Новиков не рассчитывал на его помощь. Невиданный еще в России размах книгопечатания требовал притока оборотных средств, новых типографий, четкого порядка ведения дел.

   Возникла необходимость иной организации общественной помощи. И Новиков такую форму нашел.

   1 сентября 1784 года была учреждена Типографическая компания - книгоиздательство на паях вкладчиков. Устроители были все те же - члены Дружеского ученого общества во главе с Новиковым.

   Капитал составился значительный. Князья Трубецкие внесли десять тысяч рублей, братья Лопухины - двадцать, Тургенев, Чулков, Алексей Ладыженский по пяти, Кутузов - три тысячи, барон Шредер - три с половиной. Николай Новиков с братом Алексеем передали компании книги по двадцать пять копеек за рубль продажной цены, на восемьдесят тысяч рублей.

   В правление вошло семь пайщиков.

   Душой компании был Новиков.

  

   Один за другим из типографий Новикова выходили журналы - "Утренний свет", "Московское ежемесячное издание", "Вечерняя заря", "Покоящийся трудолюбец", печаталась газета "Московские ведомости", тираж которой достиг четырех тысяч экземпляров, - цифры для XVIII столетия чрезвычайно значительной. Вместе с "Ведомостями" к читателю шли разнообразные приложения, журналы или серии книг научно-практического и литературного характера: "Экономический магазин", "Детское чтение для сердца и разума", "Городская и деревенская библиотека", "Магазин натуральной истории, химии и физики", "Прибавление к "Московским ведомостям". Каждое издание было рассчитано на своего читателя и представляло ему материал для полезного занимательного чтения.

   В этих изданиях сотрудничали многие русские писатели и большое число переводчиков. Новикову удалось создать крупный коллектив литераторов, силы которого он направил на содействие просвещению русских людей.

   После "Утреннего света" Новиков с января по декабрь 1781 года выпускал "Московское ежемесячное издание" - журнал, служивший его продолжением, но отличавшийся от "Утреннего света" включением статей по истории, географии и политике.

   На страницах этого журнала нередко затрагивались вопросы современной действительности, нравоучения дополнялись критическими наблюдениями над окружающей жизнью. Автор статьи "О главных причинах, относящихся к приращению художеств и наук" - очевидно, Н. И. Новиков - писал о том, что для развития наук необходимы устойчивое состояние политических учреждений, свобода мысли. Так, науки достигли успеха в республиканском Риме, но когда "последовало подлое рабство во времена императоров, то сей благороднейший жар вдруг погас".

   О России в статье не говорилось ничего, но мысль читателя невольно обращалась к ней, встречая строки о том, что "нигде, где только рабство, хотя бы оно было и законно, связывает душу как бы оковами, не должно ожидать, чтоб оно могло произвести что-нибудь великое". Автор утверждал, что "народ есть первый собиратель плодов, науками приносимых: к знатным же они приходят весьма поздно".

   Политическую остроту имели два "письма", опубликованные в августовской книжке журнала: "О льстецах и о всех людях вообще" и "О государях". В первом из них говорилось, что "счастлив тот, кто не знает знатных, и еще счастливее, когда незнаем ими", во втором определялись качества, необходимые государю, причем слова о любовных страстях, мешающих монархам порядочно править, звучали намеком на поведение Екатерины II. Сделать государя великим могут только премудрость и правосудие.

   В "Московском ежемесячном издании" принимали участие А. М. Кутузов, И. П. Тургенев и группа студентов Московского университета, выступавших в роли переводчиков.

   Новиков решительно перестроил газету "Московские ведомости". Кроме заметок, переведенных из иностранной прессы, что составляло раньше почти все ее содержание, он стал печатать российские известия, получавшиеся от корреспондентов из разных городов, с которыми Новиков имел деловые связи, ввел отдел библиографии, публиковал статьи и стихотворения. Газета ожила, подписка начала неуклонно расти.

   "Ведомости" потянули за собой цепь приложений, с помощью которых Новиков стремился расширять кругозор читателей, давать им практические советы. Так, в течение десяти лет, с 1780 по 1789 год, к "Ведомостям" дважды в неделю прилагались номера журнала "Экономический магазин". Комплект его составил сорок томов, и первые восемь были переизданы.

   С 1782 по 1786 год приложением к "Ведомостям" служила "Городская и деревенская библиотека". Новиков стремился заинтересовать чтением русскую провинцию, захолустных помещиков, сидевших в своих усадьбах, уездных грамотеев, и потому заполнял страницы журнальных книжек разнообразной беллетристикой, целиком почти переводной. Он печатал повести "Любовь увенчанная, или Приключения кавалера д'Аблинкурта и девицы де Сен-Симон", "Похождение маркиза де Кресси", "Девица каких мало находится" и т. д. Однако в журнале появились и произведения Дидро - "Два друга", "Разговор отца с детьми о том, сколь опасно поставлять свой рассудок выше закона".

   Из оригинальных произведений в трех частях "Библиотеки" - первой, второй и четвертой - были напечатаны "Пословицы российские", шестнадцать нравоучительных рассказов, объяснивших происхождение и первоначальный смысл пословиц "Зиме и лету перемены нету", "Малого пожалеешь, да большее потеряешь", "Замок для дурака, а печать для умного" и др., причем иные имели злободневный сатирический характер. Например, рассказ "Седина в бороду, а бес в ребро" высмеивает стариков и старух, которые на склоне лет "искушением беса" совершают не свойственные их возрасту поступки - влюбляются в молодых, предаются сочинительству, безудержно шутят. Можно усмотреть в этом рассказе намек на Екатерину II, под старость часто менявшую своих фаворитов.

   Следующим по времени приложением к "Московским ведомостям" был журнал "Детское чтение для сердца и разума", выходивший еженедельно в течение 1785-1789 годов. Начиная этот журнал, Новиков руководился мыслью о том, что "в нашем отечестве... детям читать нечего" и для разумного воспитания необходимо предоставить юным читателям доступное их возрасту полезное и приятное чтение. Это намерение Новикова определялось его педагогическими взглядами, подробно изложенными им в статьях "О воспитании и наставлении детей", напечатанных в "Прибавлениях к "Московским ведомостям" за 1783 - 1784 годы.

   Новый журнал редактировали А. А. Петров и Н. М. Карамзин. Содержание первых частей журнала было достаточно разнообразным и в меру нравоучительным. Начиная с девятой части журнал заполняется длинными повестями, переведенными Карамзиным, и лишь с шестнадцатой вновь возвращается к прежней манере помещать небольшие занимательные статьи и рассказы, способные привлекать детей.

   В 1788-1790 годах "Московские ведомости" имели приложением еще один журнал - "Магазин натуральной истории, физики и химии, или Новое собрание материй, принадлежащих к сим трем наукам". Номера его первые два года выходили два раза в неделю, а в третий - еженедельно. Редактировал журнал А. А. Прокопович-Антонский и помещал там переводы из трех французских словарей по естественным наукам. Это издание при всей наивности подхода редакторов к составлению номеров примечательно замыслом Новикова знакомить читателей с начатками естествознания и просвещать умы научными сведениями о строении мира, о свойствах физических тел, о явлениях природы, о Земле, ее животных и растениях. Масонским "таинствам" журнал открыто противопоставлял здравые, основанные на современных научных данных, сообщения, лишенные религиозной окраски, и по одному этому почин издателя заслуживает благодарной оценки.

   Одновременно с "Городской и деревенской библиотекой" в 1782 году в университетской типографии Новикова выходил ежемесячный журнал "Вечерняя заря". Он имел сильно выраженное религиозно-мистическое направление и заключал в себе, как говорилось на его титульном листе, "лучшие места из древних и новейших писателей, открывающие человеку путь к познанию бога, самого себя и своих должностей".

   "Вечерняя заря" была масонским, мистическим изданием, далеким от политики, от общественной жизни. Редактировал ее И. Г. Шварц. Сотрудники - ученики Шварца, студенты Московского университета: М. Антоновский, Л. Максимович, Д. Давыдовский, А. Лабзин и другие - переводили статьи религиозного содержания из иностранных журналов и печатали свои нравоучительные стихи.

   Следующим периодическим изданием, выпускавшимся типографией Новикова, был журнал "Покоящийся трудолюбец". Он издавался не помесячно, а частями, причем две части вышли в 1784 году и две в 1785-м. Журнал этот называл себя продолжением "Вечерней зари", но по сравнению с ней был гораздо меньше связан с мистикой и отличался по литературному оформлению. Участвовали в нем студенты Московского университета: Антон и Михаил Антонские, Подшивалов, Сохацкий, Благодаров, Голубовский и другие. Кроме них, печатались поэт С. Бобров, П. Икосов.

   В каждой книжке журнала сначала помещены статьи религиозно-моралистического характера, молитвы в стихах, переложения псалмов, а после них развлекательный материал: небольшие повести, анекдоты, загадки, эпиграммы, статейки для детей. Встречаются сатирические выпады против пороков, правда, имевшие вид чрезвычайно общий и далекие от "личностей" и злобы дня.

   В лучшее время своей издательской деятельности Новиков выпускал в год более полутораста книг. Всего же с начала аренды университетской типографии до ареста в 1792 году он издал около девяти с половиной сотен книг, в числе которых были многотомные сочинения.

   Разумеется, в этом потоке встречаются и масонские издания, но их было сравнительно мало. Главный же корпус образовали книги, помогавшие просвещению читателей. Новиков печатал сочинения русских авторов: Сумарокова, Хераскова, Николева, Фонвизина, Княжнина, Чулкова, Попова, Аничкова, Десницкого. В переводах на русский язык он издавал произведения Корнеля, Мольера, Расина, Руссо, Дидро, Даламбера, Свифта, Фильдинга, Смоллета, Гольдсмита, Стерна, Юнга, Локка, Клопштока, Виланда, Лессинга и многих, многих других.

   Просветительным задачам Новикова было подчинено и художественное оформление его изданий. Он отказался от украшений книги, не связанных с ее текстом и носивших чисто декоративный характер. Новиков стремился к единству содержания книги с ее внешней формой.

   Типография Новикова была богата. Разумный хозяин, он понимал, что новый, четкий шрифт, книжные украшения, заставки и гравюры, сопровождающие текст, привлекают читателей. Чисто, изящно напечатанные книги как бы сами просятся в руки, их покупают охотнее.

   В типографии стояла сотня наборных касс с русскими шрифтами, полсотни - с иностранными, было девятнадцать печатных станов. Новиков заказывал для книг гравюры на меди, титульные листы, виньетки. Гравировальные доски заполняли кладовую. Лишь иногда он позволял себе повторить книжное украшение, побывавшее в печати, - обычно для каждого издания графические элементы книги обновлялись.

   Новиков всегда тщательно следил за оформлением книг, он превосходно знал типографское дело. В его лице счастливо сочетались черты писателя, редактора, типографа, он как бы совмещал их профессии, в дальнейшем ставшие специальностью различных работников книжных изданий. Новиков сам выбирал художников, сообщал им идеи гравюр, внося определенные мысли в сочетания аллегорий и символов, общеизвестных и модных в те времена.

   Так, например, виньетка, принятая Новиковым в качестве издательской марки "Общества, старающегося о напечатании книг", включала изображение пирамиды - символ знания, - освещенной вензелем государыни, и двух соединенных в пожатии рук, в кольце змеи, кусающей хвост, а кроме того, рог изобилия, жезл Меркурия, книги, тюки с товарами. Предметов много, но расположены они так, что не производят впечатления громоздкости и тесноты. А надпись: "Согласием и трудами" - это девиз, объединивший членов Общества вокруг печатания книг, несущих людям знания и любовь к искусству.

   Массовое производство книги и стремление приблизить ее к читательским кругам побудили Новикова продумать и установить однотипность изданий. Книга, вышедшие из его типографий, имеют небольшой формат, ширина их примерно вдвое меньше высоты. Титульный лист содержит заглавие, часто настолько подробное, что оно служило и аннотацией книги, иногда эпиграф, затем виньетку, связанную с темой сочинения, сведения о месте и годе издания. Цена книги была невысокой - Новиков считал, что книга не предмет роскоши, ибо чтение составляет одну из потребностей человека, и заботился о том, чтобы книги его могли покупать купцы, чиновники, ремесленники, крестьяне.

   Карамзин вспоминал, что до переезда Новикова из Петербурга в Москве было только две книжные лавки, продававшие в год книг едва на десять тысяч рублей. В руках же Новикова оборот достиг сотен тысяч. Вслед за ним в книжную торговлю втянулись купцы Кольчугин, Полежаев, Матушкин, Акохов, Козырев, торговавшие поблизости от университета, в лавках на Никольской улице, у каменной стены Заиконоспасского монастыря.

   Новиков был в Москве главным распространителем книжной торговли, говорит Карамзин. Он "отдавал переводить книги, завел лавки в других городах, всячески старался приохотить публику ко чтению, угадывал общий вкус и не забывал частного. Он торговал книгами, как богатый голландский или английский купец торгует произведениями всех земель: то есть с умом, с догадкою, с дальновидным соображением".

   Не только торговал Новиков. Он рассылал бесплатно свои книги в Московский университет, в духовные училища, школы. Во многих губернских и уездных городах у Новикова были комиссионеры, продававшие его издания, - в Архангельске, Вологде, Казани, Пскове, Риге, Рязани, Симбирске, Смоленске, Тамбове, Твери, Туле, Ярославле, Богородицке, Глухове, Коломне. Покупавшим несколько книг он предоставлял скидку, кто брал на пятьдесят рублей, получал еще на сто рублей даром, - заказывай, читай!

   И русские люди по всей стране читали изданные Новиковым книги.

  

   Московские журналы и книги беспокоили Екатерину II. Слухи о Дружеском ученом обществе, о Типографической компании доходили до Петербурга и превращались в россказни о шайке безнравственных людей, подрывающих уважение к правительству.

   За Новиковым следили, издания его с пристрастием читались цензорами, служившими по должности и добровольцами. Разъяснит же где-то бывший издатель "Трутня", государству небезопасный, свои пагубные замыслы! А тут и поступят с ним по строгости законов. Каких? Будет видно. Если старых для него не хватит - сочинятся новые.

   Наконец одна хитрость издателя была обнаружена. Комиссия народных училищ в августе 1784 года уведомила московского главнокомандующего графа Захара Чернышева, что содержатель типографии Московского университета Николай Новиков напечатал две книги - "Сокращенный катехизис" и "Руководство к чистописанию", - ранее вышедшие по контракту с Комиссией в типографии Брейткопфа. Этим, дескать, нарушено право издания и нанесен ущерб экономическим доходам Комиссии училищ. Надо книжки отобрать, а за проданные взыскать с Новикова деньги.

   Пока жалоба путешествовала из Петербурга в Москву, Захар Чернышев умер, и Новиков лишился защитника и друга. Главнокомандующим назначен был граф Яков Брюс. Он принялся искоренять раскол и вольнодумство. Со службы ушли правитель канцелярии главнокомандующего Семен Иванович Гамалея, адъютант Иван Петрович Тургенев, советник Уголовной палаты Иван Владимирович Лопухин - товарищи Новикова по Дружескому ученому обществу.

   Обороняться пришлось в одиночку.

   Новиков ответил, что учебные книги печатал он по приказанию покойного графа Чернышева, продавал копейкою дешевле, чем в Петербурге, и представил тому свидетельства бывших адъютантов главнокомандующего.

   Императрица не нашла возможным расследовать жалобу - ей надо было бы осуждать действия Чернышева, - но тотчас изобрела другой повод придраться к Новикову.

   В "Прибавлении к "Московским ведомостям" за 1784 год, N 69-71, напечатал он статью "История ордена иезуитов", содержавшую неблагоприятные для этой могущественной организации сведения. Екатерина приказала изъять номера "Прибавлений" по той причине, что, "дав покровительство наше сему ордену, не можем дозволить, чтобы от кого-либо малейшее предосуждение оному учинено было".

   Московский обер-полицмейстер арестовал тираж "Прибавлений", приказав отбирать номера у тех подписчиков, которым они уже были отправлены.

   Несколькими неделями ранее наложили запрет на другую статью из "Прибавлений к "Московским ведомостям", называвшуюся "О влиянии успеха наук на человеческие нравы и образ мыслей".

   Исправно доносил на Новикова протоиерей Архангельского собора в Москве Петр Алексеев. Он следил за тем, что происходило в Дружеском ученом обществе, а затем в Типографической компании, читал новиковские книги и сообщал императрице о том, что в них встречаются мысли, несходные с православным вероучением и противные монархическому правлению. Писал он также, что Новиков тайно печатает развратные книги в доме на Чистых прудах. Алексеев завербовал себе в помощники одного из типографских работников Новикова и через него добывал сведения для своих доносов.

   Дальше - больше. В конце декабря 1785 года императрица приказала московскому главнокомандующему, в рассуждении того, что из типографии Новикова выходят "многие странные книги", освидетельствовать их, чтобы впредь "таковые печатаны не были, в коих какие-либо колобродства, нелепые умствования и раскол скрываются". Архиепископа Платона Екатерина просила испытать Новикова в законах православной веры и просмотреть его книги, нет ли в них "всяких нелепых толкований, о коих нет сомнения, что они не новые, но старые, от праздности и невежества возобновленные".

   Платон беседовал с Новиковым и доложил государыне, что московский издатель является истинным христианином. Книги также не внушили архиепископу особых сомнений. Из четырехсот шестидесяти названий, вышедших в типографиях Новикова, только двадцать три были признаны "могущими служить к разным вольным мудрованиям, а потому к заблуждениям и разгорячению умов". Шесть из них - масонские, их запечатали, а семнадцать, в числе которых попались произведения Вольтера, сборники сказок и песен, лишь запретили продавать.

   Императрица осталась недовольна мягкостью Платона и подала команду гражданской администрации. Она приказала московскому губернатору - главнокомандующий Брюс был в отъезде - проверить больницу, заведенную "от составляющих скопище известного нового раскола", и допросить Новикова, зачем он издает сочинения "для обмана и уловления невежд".

   Новиков спокойно прошел и через это испытание. Губернатор должен был донести, что книги печатаются с дозволения цензуры, светской и духовной. Новиков же при издании книг в публику никакого другого намерения не имел, кроме того, чтобы приносить трудами пользу отечеству и честным образом получать законами невозбранный прибыток...

   Юридических оснований для расправы с Новиковым не отыскивалось, и вскоре императрица решила не заботиться о соблюдении законности: Новиков превращался для нее в грозную силу.

   Не очень надеясь на своих помощников, усердных, но слишком связанных законами, Екатерина попробовала напасть на масонов сама. Ей хотелось возбудить общественное мнение, и к тому был пригоден театр.

   Екатерина писала решительно и быстро, с большой точностью определяя литературные мишени.

   Один из современников в автобиографии означил 1786 год такой записью:

   "Мартинисты начали привлекать внимание правительства. Императрица сама сочиняла комедии, дабы их предать поруганию".

   На сцене придворного театра была поставлена комедия Екатерины "Обманщик", Некий Калифалкжерстон - под этим именем императрица вывела графа Калиостро, известного авантюриста, приезжавшего в Россию, - представляется знаменитым магом и дурачит доверчивых русских господ. Он делает вид, что беседует с Александром Македонским, варит золото, ворует алмазы у хозяина дома. Плута ловят с поличным. Зритель должен убедиться, что масоны или мартинисты напрасно верят обманщикам, следует разъяснить их заблуждения, а мошенников-магов - наказывать.

   Труднее исправить человека, зараженного "мартышкиным бредом", пойманного в масонские сети. Случай такого рода Екатерина изобразила в следующей своей комедии - "Обольщенный".

   Для заглавной фигуры она имела образец и не постеснялась в пасквильном виде описать одного из видных московских масонов, Семена Ивановича Гамалею, о чудачествах которого в обеих столицах ходили рассказы. Гамалея был бессребреник, кроткий, не причинивший зла ни одному живому существу человек. Необычность его характера казалась Екатерине подозрительной. Царица никогда не верила, что добрые дела можно творить, не ожидая за них скорой награды.

   "Обольщенный" Радотов заставляет родных беспокоиться: он радуется своей болезни, не гневается, узнав о пропаже табакерки и часов, читает книги. Судьба семьи не занимает его: "душевное удовольствие предпочтительно всякой иной связи и чувствам", и заключается оно "во внутреннем спокойствии для испытания того, что от глаз наших закрыто".

   Родственник Радотова Бритягин разъясняет его ошибки:

   - Это называется, - говорит он, - предпочитать своевольное хотение иным уважениям и, отвратя глаза от всего света, обратить взор на одного только себя.

   Так императрица истолковала тезис новиковского журнала "Утренний свет" о том, что для человека нет ничего интереснее, чем он сам, что нужно стремиться к самопознанию, к совершенствованию. Люди, предавшиеся этим занятиям, по мнению государыни, уклоняются от своих гражданских и семейных обязанностей и не могут быть терпимы в обществе.

   В пьесе кратко названы причины, по которым следует считать масона обманутым человеком:

   "Он доискивается вещей таких, кои давно в свете известны, что найти нет возможности... варит золото, алмазы, составляет из росы металлы, из трав нивесть что; домогается притом иметь свидания неведомо с какими-то невидимками... голову свернули ему кабалические старые бредни..."

   Масонам ставится в вину то, что они "в намерении имеют потаенно заводить благотворительные разные заведения, как-то: школы, больницы и тому подобное, и для того стараются привлекать к себе людей богатых". Спрашивается, на что дела такого рода "производить сокровенно, когда благим узаконением открыты всевозможные у нас к таким установлениям удобства"?

   Друзья Радотова крадут у него из ящика "не только деньги и векселя, но еще складчину на многие заведения". Радотов признает, что "был обольщен наружностями" - масоны непрестанно твердили, как нужно быть добродетельным... Бритягин возражает:

   - Неужто есть добродетели более числом и выше тех, коих от нас требует издревле установленный у нас закон? И неужто развращенный какой ни есть толк замыкает в себе лучшие добродетели?

   Екатерина не признает иных мотивов увлечения масонством, как любопытство, легковерие, желание оригинальничать - думать не так, как думают знакомые. На самом же деле все обращенные терпят несказанную скуку, предаваясь масонским упражнениям.

   - Надзирание, бесспорно, в руках начальства, - говорит Бритягин, заключая комедию. - Благодарить мы должны провидение, что живем в такое время, где кроткие способы избираются ко исправлению.

   "Кроткие способы" таковы: масонов арестует полиция.

   По-видимому, наказание в комедии "Обольщенный" было прообразом кары, постигшей Новикова. Его Екатерина считала обманщиком и обирателем ближних, а потому посадила в крепость. Тургенев же и Лопухин прошли по разряду "обольщенных" и отделались высылкой и нравоучением.

   Новиков и его друзья, объединившиеся в компанию, располагали типографиями, книжными лавками, домами, где жили служащие и студенты. Это было крупное учреждение, созданное группой частных лиц, единственное в России. Было разумно подумать о покупке или постройке здания, в котором можно собрать предприятия, разбросанные по городу. Задача эта стояла перед Новиковым, но выполнить ее довелось неожиданно и не очень удачно.

   Руководитель московских розенкрейцеров барон Шредер приторговал огромный дом графа Гендрикова на Садовой Спасской улице и дал задаток. Он собирался оборудовать там аптеку, больницу и благородный пансион, выписал из Германии провизоров и заказал лекарства. Внезапно Шредеру понадобилось ехать по семейным делам за границу, и он отправился, оставив доверенность на совершение купчей одному из членов Типографической компании.

   Новиков узнал о сделке Шредера от князя Трубецкого. Тот просил его посмотреть купленный дом и присоветовать, какая нужна перестройка. Надобно было обдумать, чем заплатить - барон не оставил ни копейки. Без особой охоты Новиков принял это поручение - он Шредера не любил и не доверял его комбинациям, - но добросовестно занялся домом.

   Когда ремонт заканчивался, Шредер известил, что отказывается от покупки: дядя лишил его обещанного наследства, платить нечем. Он потребовал немедленно продать гендриковский дом и возвратить деньги, причем не только те, что были даны в задаток, но и весь его вклад в Типографическую компанию.

   Положение создалось трудное. Охотников купить дом не отыскивалось. Переделка здания была произведена частью на средства компании, частью в долг. Предстояли платежи за выписанные для аптеки материалы, едут провизоры... Что делать?

   После долгих совещаний скрепя сердце члены Типографической компании решили все-таки дом взять на свой счет, заложить его в Опекунском совете и рассчитаться с долгами. Под залог дома удалось получить восемьдесят тысяч рублей, и за возвращение ссуды каждый компанеец поручился личным состоянием. Шредеру выслали его долю, несмотря на то, что Новиков возражал против непомерных притязаний барона. Так гендриковский дом стал собственностью компании - там разместили типографию, аптеку, поселили служащих. Эта вынужденная покупка на десятки тысяч рублей увеличила долги компании, а неисправные платежи угрожали разорить каждого поручителя. Оставалось надеяться, что этой беды не произойдет.

   Отпор домогательствам Шредера дорого обошелся Новикову. Коварный немец, зная, что за Новиковым следит правительство России и его переписка просматривается, посылал ему почтой из Германии притворно-дружеские письма. В них он сообщал о масонских делах, тут же им придуманных, чтобы скомпрометировать Новикова, толковал о поручениях, якобы выполняемых им, Шредером, для русских братьев по просьбам Новикова - ведь письма читались на почте и каждое могло служить уликой! Расчет Шредера оправдался: его письма выглядели так таинственно и, казалось, грозили русской монархии такими бедами, что их даже не доставляли Новикову, а прямо сдавали по начальству, и Новиков узнал об этих письмах лишь после ареста на допросах. Он и в самом деле не знал, что отвечать о выдумках Шредера. Это было понято как запирательство и усилило его вину.

  

   Пути практического осуществления своих общественных идеалов московские масоны намечали очень приблизительно, не считаясь, во всяком случае, с тем, что реально могли предпринять они в крепостном государстве.

   Государство это им не нравилось, его подвергали критике, бичевали сатирой - Новиков показывал ее образцы, - но мысли об уничтожении монархии, о расправе с царем не приходили в голову никому из масонов. Зато об этом отлично знал смелый революционер Александр Радищев, видевший первую цель в том, чтобы разрушить царизм. На этой основе в России существовало крепостное право, и, чтобы освободить народ, надобно было сначала пок