Михайлов Михаил Ларионович - Адам Адамыч

мало не удивили его. Казалось, он очнулся только затем, чтобы взглянуть в последний раз на дневной свет и на яркое солнце, которое весело глядело в большие окна и играло на белых стенах.

   Скоро глаза его опять закрылись, и огромные веки уже не подымались более.

   Штаб-лекарь Шелопаев, тщательно наблюдавший за больным немцем, никак не мог сообразить сразу, отчего он так долго не приходит в себя. Прислушиваясь к дыханию моего героя, он нашел, что дыхание это очень тяжело и прерывисто; но думал, что все скоро пройдет и дурь, как ол называл недуг Адама Адамыча, кончится. К вечеру дурь эта точно кончилась; но кончилась единственно потому, что пришел конец и бедственной жизни Адама Адамыча. Тихо, без стонов отпустило изможденное тело живившую его душу в иные, более безмятежные страны. Когда Пименов, по особому наказу штаб-лекаря заботившийся о нашем герое, принес ему булион для ужина, Адам Адамыч был уже бездыханен, и смерть его очень поразила подлекаря.

   Немедленно дали знать о кончине гувернера господину Желнобобову, который в это время был в чайной, в кругу всех своих чад и домочадцев. Он многозначительно подъехал нижнею губой к самому носу и произнес:

   - А ну, жаль, жаль! Вечная ему память! Жаль!.. Добрый был человек.

   - Вот испивал только,- сказала Бобелина,- а уж точно простая душа был покойник.

   - А ну, неожиданно, неожиданно помре! - прибавил Максим Петрович.

   Петенька сказал тоже что-то, но такое незначительное, что и повторять не стоит.

   Господин Желнобобов начал было говорить Петеньке, чтобы он сходил в больницу отдать последний долг усопшему наставнику, да и братьев бы с собой взял; но Татьяна Васильевна забросала его таким множеством доводов, что не след Петеньке идти туда, и доказала так хорошо нелепость этого предложения, что Максим Петрович даже строго запретил отправляться на прощанье с Адамом Адамычем, если б кто-нибудь и пожелал этого.

   Дети господина Желнобобова как-то странно и порадовались кончине немца и пожалели о нем: порадовались, потому что им предстояла длинная перспектива праздных часов; пожалели, потому что чувствовали некоторую привязанность к доброму Адаму Адамычу.

   Макарыч, прерванный приходом известителя из больницы на самом бойком ходу, которым думал совсем подрезать Дениску, тотчас же оставил игру и вместе с чеботарем отправился в комнатку покойника, чтобы разделить со своим партнером кой-какие вещи Адама Адамыча.

   Закурдаев узнал о смерти героя нашего поздно вечером, когда чеботарь явился с поживой. Закурдаев был, кажется, во всем городе единственный человек, в котором пробудилось несколько грустных мыслей по поводу этой темной и неожиданной смерти. Он глубоко раскаялся во всех своих шутках, которые производили такое резкое впечатление на мягкое сердце его товарища по охоте.

   Каждый вечер, пропустив в желудок стаканчик померанцевки и потом стаканчик травнику из заветной бутыли и поужинав, Василий Семеныч имел обыкновение посидеть несколько времени в бодрственном состоянии на своем диванчиде и спеть на сон грядущий какую-нибудь песенку с аккомпанементом гитары. На этот раз заслуженный инструмент звучал у него не совсем весело; Закурдаев думал о том, как часто покойный немец был его слушателем в эти поздние часы, как любил он немецко-латинскую песню про клирика, в которой всегда с особой энергией пел стих: "Hic est meus dactylus!" {Вот каков мой стих! (лат.).} Вспомнил также Закурдаев, как, бывало, подчас и прослезится добрый немец, слушая иную песню, как приятно улыбается при "Gaudeamus". И Закурдаев запел эту прекрасную песню; но веселые стихи ее выходили вовсе не такими веселыми, какими должны бы были выйти, и грустно, очень грустно прозвучали из уст Закурдаева слова:

  

   Venit mors velociter,

   Rapit nos atrociter,

   Nemini parcetur {*}.

   {* Смерть приходит быстро,

   Похищает нас свирепо,

   Никого не щадит (лат.).}

  

   Затем Закурдаев лег спать, решившись на следующий день пойти посмотреть покойника.

   Весть о смерти наставника желнобобовских детей скоро прошла по всему пространству Забубеньева, но не произвела почти никакой сенсации. Только сострадательная Дергачова ощутила в себе какое-то треволнение и потому, чтобы рассеять его, отправилась рассказать о кончине Адама Адамыча Софье Алексеевне, Марфе Петровне и всем другим знакомым дамам.

   Таким образом, с Адамом Адамычем было все покончено в Забубеньеве. Его похоронили в простом белом гробе на общем кладбище, но вдали от всех других покойников, на самом краю - близ чахлой березки, одиноко выросшей у ограды.

   Пальма все время, с той самой минуты, как хозяин ее переехал в больницу, выла не на живот, а на смерть под самыми окнами кабинета Максима Петровича. Пока Адам Адамыч был жив, ее только гоняли от окон и били,- впрочем, так неловко, что перешибли ей одну переднюю ногу; когда же Адама Адамыча не стало и Пальма, вытянув шею, завывала еще сильнее и не унималась ни от каких угроз и побоев, господин Желнобобов, не терпевший у себя в доме подобных бесчинств, поручил чеботарю Дениске пристрелить неугомонную собаку, что чеботарь и исполнил с невозмутимым хладнокровием.

   В тот день, когда, не провожаемый и не оплакиваемый никем, герой наш отправился на погост и занял новую квартирку, еще теснее той комнаты, в которой жил на антресолях у старика Желнобобова, в тот день все члены достойного забубеньевского общества получили по пригласительной карточке от чувствительной вдовицы, искавшей Чацкого. Карточки приглашали на чай в этот вечер. На сей раз вдова не приготовляла никакого литературно-художественного торжества, и никто не ожидал ничего особенного. Но именно тогда-то и должно было случиться нечто истинно особенное.

   Александрина нашла себе Чацкого... да! нашла Чацкого - правда, более похожего на Ноздрева, чем на Чацкого; но тем не менее нашла. Этот счастливец был приезжий Погуров, безбожный преследователь своих густых усов. Велико было удивление всех гостей, и особенно желчно проглянули зубы городничихи, когда в полном присутствии всей забубеньевской аристократии вдова объявила, что сердце ее избрало приезжего Погурова.

  

  

   Чахлая березка трясет на ветру своею непышной головкой, и краснеющие листья срываются с тощих веток; они желтеют на сухой земле, свертываются в трубочки, и ветер кружит их над серым холмиком, под которым улеглось тело Адама Адамыча.

   Немного прошло времени с его кончины, а Петенька раздумал уже ехать в университет, и Закурдаев получил отставку, поздравив бывшего ученика своего со вступлением на службу, под начальство красноречивого господина Сафьянова.

   Дожди принялись кропить осеннюю землю; ни листка не осталось на чахлой березке, и сама она дрогнет и гнется под частым дождем - и серая могилка потемнела.

   А между тем Погуров успел уже опротиветь своей чувствительной супруге, потому что каждый день прожигает ей платья своею неугасимою трубкой...

   Наконец и зима наступила, и метели снуют по широкому полю, занося глубоким снегом одинокую могилу...

   А между тем...

   Что произошло между тем в Забубеньеве, неизвестно автору. Тут оканчиваются все его сведения о городке, в котором угасла жизнь его героя.

   Прощай, прощай, мой любезный герой! Пришлось тебе уснуть там, где и не думалось. Любящее сердце твоей рыжей и худощавой матери не чуяло тебе такой далекой и грустной могилы: сердце это предвещало тебе иную, более высокую чреду, чем какую занимал ты на земле!

   И что сталось теперь с самою могилой твоей? Может быть, она уже сровнялась с землей, и нет у нее ни знака, ни отметины!

   Что-то сталось и с самим Забубеньевым? Может быть, уже ни один тамошний уроженец не произнесет теперь: "И я родился в Аркадии!" Может быть, дни золотого века и там стали пасторальным вымыслом - и нет там ничего буколического и не пахнет Шатобрианом.

   А все эти лица, окружавшие когда-то моего героя и прошедшие пред глазами читателя!.. Кто знает! может быть, уже истлели в сырой земле и назойливая губа и угрюмый нос господина Желнобобова; может быть, Петенька женился уже на ком-нибудь - положим, хоть на Лизоньке Юзгиной; может быть... Все, все может быть...

   Но вернее всего то, что если кто-нибудь спросит теперь в Забубеньеве об Адаме Адамыче, то там скажут: "Что-то не помнится, чтобы был здесь когда-нибудь такой человек. Может, был; а может, и не было никогда такого".

  

   Pulvis et umbra sumus! {*}

   {* Мы прах и тень! (лат.).}

  

  

   Впервые - М, 1851, сентябрь, кн. 2, октябрь, кн. 1 и 2. По свидетельству В. Р. Зотова, "первая, возбудившая впечатление", повесть Михайлова (В. Р. Зотов. Петербург в сороковых годах.- "Исторический вестник", 1890, No 5, с. 295). Была написана в Нижнем Новгороде. 1 августа 1850 года Михайлов читал первую главу повести Н. Г. Чернышевскому и А. Н. Пыпину, навестившим его в Нижнем (см.: Н. Г. Чернышевский. Дневник, ч. 2. М., 1932, с. 289). Упоминания о повести встречаются и в письмах Чернышевского к Михайлову (см.: Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XIV, с. 209, 212). 10 июня 1851 года Михайлов писал издателю "Москвитянина" М. П. Погодину: "В настоящее время у меня готова довольно большая повесть, которую я желал бы... поместить в вашем... журнале" (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. XI. СПб., 1897, с. 406).

   Хотя успех повести у читателей был велик, отзывы критики оказались противоречивыми. И. И. Панаев в "Современнике" писал: "Повесть "Адам Адамыч" принадлежит перу писателя, только что выступающего на литературное поприще, и обнаруживает в нем дарование несомненное. Жаль, что в некоторых местах своей повести автор уже слишком густо и грубо наложил краски..." (С, 1851, No 12, отд. VI, с. 153). По правдивости изображения Михайлова сравнивали с художником П. А. Федотовым, на полотнах которого все, "как каждый день в обыкновенной жизни" (М., 1851, ноябрь, кн. 1, "Смесь", с. 78). Тот же рецензент отмечает, что Михайлов "видит недостатки, пороки и вооружается против них своим талантом". Однако, считает рецензент, делает он это "слишком резко" (там же, с. 79). С суровой оценкой повести выступил А. А. Григорьев. Дарование Михайлова, писал он, "ударилось... в крайность, в копировку всех без разбора явлений действительности" (М., 1852, февраль, кн. 2, отд. V, с. 108).

   В 1859 году Михайлов включил "Адама Адамыча" в сборник своих прозаических произведений "В провинции" (ч. I). Перед этим повесть подверглась переработке и ей было придано посвящение И. С. Тургеневу. В новой редакции повести Михайлов еще сильнее подчеркнул те черты в облике своего героя, которые отличали его от остальных обитателей Забубеньева,- доброту, доверчивость, мягкость.

  

   Стр. 233. Посвящается И. С. Тургеневу.- Михайлов высоко ценил творчество Тургенева. В "Адаме Адамыче" чувствуется некоторое влияние его поэмы "Помещик". Одного из персонажей поэмы, учителя-немца не только также зовут Адам Адамыч, но и его облик во многом напоминает героя повести Михайлова. Тургенев, в свою очередь, с уважением относился к творчеству Михайлова и его личности, после его ареста участвовал в сборе для него денежных средств (см.: И. С. Тургенев. Поли. собр. соч. и писем. Письма, т. IV. М.- Л., 1962, с. 322).

   Auch ich war in Arkadien geboren.- Строка из стихотворения Шиллера "Отречение". Аркадия - область Древней Греции. Традиционно изображалась поэтами как страна счастливой патриархальной жизни.

   ...Here the patriarchal days are not a pastoral fable.- Цитата из драматической поэмы Байрона "Манфред" (акт первый, сц. II).

   Что-то буколического много, Шатобрианом пахнет.- Цитата из драматического "Отрывка" Гоголя. Буколическое - патриархальное, идиллическое. Франсуа Рене де Шатобриан (1768-1848) - французский писатель. В своих произведениях нередко изображал "естественную" жизнь, лишенную социальных контрастов и бед.

   Аврора - в римской мифологии богиня утренней зари.

   Стр. 234. Морфей - в древнегреческой мифологии бог сновидений.

   Стр. 235. ...казинетовый жилет...- из казинета, полушерстяной ткани.

   Стр. 236. ...южившую... собаку.- От глагола "южать" (визжать).

   Стр. 242. Бобелина (Боболина; ум. в 1825 г.) - участница национально-освободительной борьбы греческого народа против турецкого владычества, предводительница одного из отрядов повстанцев. Имя Бобелины было очень популярным в России первой половины XIX в. Широко были распространены лубки с ее изображением (см. упоминание о таком лубке в "Мертвых душах" Гоголя, гл. V). Было выпущено и произведение лубочной литературы роман "Бобелина, героиня Греции нашего времени". Перевод с немецкого, чч. 1, 2. М., 1823).

   Стр. 250. Вокабулы - иностранные слова, выписанные с переводом на родной язык для заучивания наизусть.

   "Письма русского путешественника" - эпистолярный цикл H. M. Карамзина. Публиковался в 1791-1792 гг.

   Стр. 252. ...письмо Карамзина из Парижа, где говорится о Пале-Рояле и о нимфах радости...- Речь идет о письме, датированном 27 марта 1790 г. В нем Карамзин рассказывает об увеселительных заведениях, находившихся в здании дворца Пале-Рояль, и о женщинах легкого поведения.

   Стр. 253. Генрих Кляурен (наст, имя Карл Хейн; 1771-1854) - немецкий писатель сентиментального направления.

   Фридрих Матиссон (1761-1831) - немецкий поэт, автор сентиментальных элегий.

   Стр. 260. Квинт Курций Руф (I в. до н. э.) - римский историк и ритор. Адам Адамыч читает его "Историю Александра Великого Македонского"; сохранилась она только в отрывках, входила во многие учебные хрестоматии. Вероятно, по одной из таких хрестоматий и знакома она герою повести.

   Стр. 264. В минуты жизни трудные...- Не совсем точная цитата из стихотворения Лермонтова "Молитва".

   Стр. 267-268. ...имморальный французский роман... Фоблаз...- Речь идет о романе Ж.-Б. Луве де Кувре "Любовные похождения кавалера де Фоблаза" (1787-1790), рисующего распущенные нравы французского дворянства накануне французской революции 1789 г.

   Иоганн Якоб Энгель (1741-1802) - немецкий писатель-моралист. Его сочинение "Der Philosoph für die Welt" ("Светский философ") представляет собой собрание рассуждений на моральные темы, которые перемежаются иллюстрирующими их рассказами и картинами.

   Стр. 270. ...беспрестанные хлюсты...- В картежных играх сдача, в которой все карты одной масти.

   Стр. 273. ...вот кто сказал...- Аристотель считал женщину "ошибкой природы" и полагал, что ее социальное положение должно соответствовать положению в обществе рабов.

   Стр. 285. ...известным семи мудрецам...- Семь прославленных мудрецов Древней Греции: Фалес, Солон, Питтак, Бион, Клеобул, Периандр и Хилон.

   Стр. 288. ...в честь бога гроздий...- Речь идет о боге вина Дионисе (греч. миф.).

   Стр. 293. Торквато Тассо (1544-1595) - итальянский поэт. Август Генрих Юлий Лафонтен (1758-1831) - немецкий писатель, автор сентиментальных романов. Тициан Вечеллио (1489-1576) - итальянский художник. Джованни Боккаччо (1313-1375) - итальянский писатель, автор "Декамерона".

   ...на стене промеж портретов Платова и храброго Казарского.- Матвей Иванович Платов (1751-1818) - атаман Донского казачьего войска, герой Отечественной войны 1812 г. Александр Иванович Казарский (1797-1833) - герой русско-турецкой войны. Лубки с их изображением были широко распространены в России XIX в.

   Стр. 298. Хариты - в древнегреческой мифологии богини изящества, прелести и радости. Входили в свиту богини красоты Афродиты.

   Стр. 299. ...любовь Петрарки к Лауре.- Франческо Петрарка (1304-^ 1374), итальянский поэт, воспевший свою любовь к Лауре. Имена Лауры и Петрарки стали символом возвышенной поэтической любви.

   Стр. 320. Перун.- Здесь: молния.

   Стр. 323. Кенкет, или кенкетка,- комнатная лампа, в которой горелка устроена ниже масляного запаса.

   Стр. 325. Карбыш - местное название сусликов или хомяков.

   Стр. 330. ...пифия, ...подкуренная различными ладанами...- Жрицы-прорицательницы в храме древнегреческого бога Аполлона в Дельфах делали свои предсказания под влиянием одуряющих паров, выходивших из расселины скалы, возле которой они восседали на треножнике.

   Филемон и Бауцис - Филемон и Бавкида, чета примерных супругов. О них рассказывается в древнегреческом мифе, обработанном римским поэтом Публием Овидием Назоном в поэме "Метаморфозы".

   Стр. 341. "Gaudeamus" - старинная латинская студенческая песня.

   Стр. 343. Pulvis et umbra sumus! - Цитата из Горация ("Оды", кн. IV, ода 7).