Бласко-Ибаньес Висенте - Рассказы

имся впередъ кадыкомъ.

   Вдругъ глубина улицы наполнялась бѣлыми пятнами:- словно подвигалась впередъ съ ритмическимъ шумомъ лавина бѣлоснѣжныхъ лепешекъ. To были фуражки матросовъ. Съ крейсировавшихъ по Средиземному морю броненосцевъ сходилъ освободивш³йся отъ службы экипажъ и улица наполнялась русыми бритыми парнями, бѣлыя лица загорѣли отъ солнца, голая грудь выдѣлялась изъ синяго воротника, къ низу расширявш³еся панталоны, похож³е на ноги слона, покачивались то въ одну, то въ другую сгорону. To были молодые люди съ маленькими головами и дѣтскими чертами, съ огромными ручищами, свисавшими внизъ, точно имъ трудно было выдерживать ихъ тяжесть. Группы матросовъ разбивались и исчезали въ переулкахъ въ поискахъ трактира. Полицейск³й въ бѣлой каскѣ тоскливо глядѣлъ имъ вслѣдъ, убѣжденный, что ему придется вступить не съ однимъ изъ нихъ въ борьбу и просить:- "потише! именемъ короля!", когда при вечернемъ пушечномъ выстрѣлѣ они отправятся изрядно пьяные на броненосецъ.

   А въ перемежку съ солдатами и матросами проходили цыгане съ длинными палками и почернѣвшими отъ солнца лицами и старыя отвратительныя цыганки, пристававш³я къ владѣльцамъ магазиновъ, какъ только тѣ выходили постоять у дверей, таинственно указывая на спрятанныя подъ платкомъ или юбкой предметы; евреи изъ города, въ длинныхъ сюртукахъ и блестящихъ цилиндрахъ, отправлявш³еся на какой-нибудь изъ своихъ праздниковъ; негры - выходцы изъ англ³йскихъ колон³й, мѣднолицые индусы съ свисавшими усами, въ широкихъ короткихъ бѣлыхъ шароварахъ, похожихъ на фартукъ, еврейки изъ Гибралтара, высок³я, стройныя, элегантныя, одѣтыя въ бѣлое, выступавш³я съ корректностью англичанокъ, старыя еврейки изъ Марокко, тучныя, съ вздутыми животами, въ разноцвѣтныхъ платкахъ, накинутыхъ на голову вплоть до самыхъ висковъ. Мелькали черные сутаны католическихъ патеровъ, застегнутые на всѣ пуговицы сюртуки протестантскихъ пасторовъ, открытые длинные кафтаны почтенныхъ раввиновъ, согбенныхъ, бородатыхъ, грязныхъ, преисполненныхъ священной мудрости.

   Весь этотъ разнообразный м³ръ, запертый въ узкомъ пространствѣ укрѣпленнаго города, говорилъ въ одно и то же время на разныхъ языкахъ, переходя въ течен³е разговора сразу съ англ³йскаго на испанск³й, произносимый съ сильнымъ андалузскимъ акцентомъ.

   Агирре съ восхищен³емъ смотрѣлъ на полную движен³я картину Королевской улицы, на это постоянно возобновлявшееся разнообраз³е уличной толпы. На большихъ бульварахъ Парижа, просидѣвъ дней шесть въ одномъ и томъ же кафэ, онъ уже зналъ большинство прохожихъ. Это были все одни и тѣ же люди. А въ Гибралтарѣ, не покидая маленькой главной улицы, онъ каждый день переживалъ сюрпризы.

   Между двумя рядами домовъ, казалось, проходилъ весь м³ръ.

   Вдругъ улица напопнялась людьми съ войлочными шляпами на русыхъ головахъ, съ зелеными глазами и сплюснутыми носами. To было вторжен³е русскихъ. Въ гавани бросилъ якорь океанск³й пароходъ, отвозивш³й въ Америку этотъ грузъ человѣческаго мяса. Они разсѣивались по всей улицѣ, наполняли кафэ и лавки и въ ихъ нахлынувшей волнѣ исчезало обычное населен³е Гибралтара. Черезъ два часа толпа исчезала и снова появлялись каски солдатъ и полицейскихъ, фуражки моряковъ, чалмы и сомбреро мавровъ, евреевъ и христ³анъ. Океанск³й пароходъ уже вышелъ въ море, запасшись углемъ. Такъ смѣнялись въ течен³е дня быстро появлявш³яся и такъ же быстро исчезавш³я шумныя толпы всѣхъ народовъ континента. Этотъ городъ былъ какъ бы передней Европы, узкимъ проходомъ, посредствомъ котораго одна часть м³ра сообщается съ Аз³ей, другая съ Америкой.

   При заходѣ солнца, наверху на горѣ сверкала молн³я выстрѣла и грохотъ "вечерней пушки" извѣщалъ иностранцевъ, не имѣвшихъ права пребыван³я въ городѣ, что они должны его покинуть. По улицамъ проходилъ игравш³й вечернюю зорю военный оркестръ изъ флейтъ и барабановъ, окружавшихъ любимый англичанами нац³ональный инструментъ, большой барабанъ, на которомъ игралъ обѣими руками потѣя, съ засученными рукавами, атлетъ съ крѣпкими мускулами. За оркестромъ шагалъ Санъ Педро, офицеръ подъ конвоемъ, съ ключами отъ городскихъ воротъ.

   Гибралтаръ оставался отрѣзаннымъ отъ остального м³ра. Запирались ворота и опускныя рѣшетки. Сосредоточившись въ себѣ, городъ весь отдавался религ³озному рвен³ю, находя въ вѣрѣ пр³ятное времяпрепровожден³е передъ ужиномъ и сномъ.

   Евреи зажигали въ синагогахъ лампы и пѣли славу ²еговѣ. Католики молились въ соборѣ, склонившись надъ четками. Изъ протестантской церкви, выстроенной въ мавританскомъ вкусѣ, словно мечеть, вырывались, какъ небесный шопотъ, голоса дѣвушекъ подъ аккомпаниментъ органа; мусульмане собирались въ домѣ своего консула, чтобы гнусавымъ голосомъ произносить монотонныя безконечныя привѣтств³я Аллаху. Въ ресторанахъ, сооруженныхъ протестантскими обществами трезвости во имя уничтожен³я порока пьянства, солдаты и моряки сидѣли трезвые, попивая лимонадъ или чай изъ чашекъ и вдругъ затягивалй гимны въ честь Бога Израиля, который во время оно вывелъ евреевъ изъ пустыни, а теперь велъ старую Англ³ю по всѣмъ морямъ, дабы она могла во всемъ м³рѣ распространить свою мораль и свое сукно.

   Религ³я настолько заполняла существован³е этихъ людей, что подавляла даже нац³ональное различ³е. Агирре зналъ, что въ Гибралтарѣ онъ не испанецъ, а - католикъ. Хотя большинство были англ³йскими подданными, но они не помнили объ этомъ и называли другъ друга по вѣроисповѣдан³ямъ.

   Прогуливаясь по Королевской улицѣ, Агирре выбралъ себѣ любимую остановку - дверь индусской лавки, содержателемъ которой былъ индусъ изъ Мадраса, по имени Кх³амуллъ. Въ первые дни своего пребыван³я въ городѣ онъ купилъ у него нѣсколько подарковъ для своихъ кузинъ, жившихъ въ Мадридѣ, дочерей бывшаго полномочнаго министра, покровительствовавшаго ему въ его карьерѣ. Съ тѣхъ поръ онъ останавливался передъ магазиномъ, чтобы поболтать съ Кх³амулломъ, маленькимъ человѣкомъ съ бронзовымъ и зеленоватымъ лицомъ, съ ярко черными усами, торчавшими надъ его губами, какъ усы тюленя. Его влажные нѣжные глаза, глаза антилопы, глаза кроткаго загнаннаго животнаго, казалось, ласкали Агирре, какъ мягк³й бархатъ. Онъ говорилъ съ нимъ по испански, мѣшая съ словами, произнесенными съ андалузскимъ акцентомъ, безчисленное количество рѣдкихъ словъ чужедальнихъ нарѣч³й, заученныхъ во время своихъ скитан³й. Онъ исколесилъ полм³ра за счетъ коммерческой компан³и, которой служилъ, и разсказывалъ о своей жизни въ Капштатѣ, Дурбанѣ, на Филиппинахъ и въ Мальтѣ, съ выражен³емъ скуки и усталости.

   Иногда онъ казался молодымъ, иногда, напротивъ, лицо его становилось вдругъ старческимъ. Люди его племени не имѣли опредѣленнаго возраста. Меланхолическимъ голосомъ изгнанника вспоминалъ онъ о своей далекой солнечной родинѣ, о великой священной рѣкѣ, объ индусскихъ дѣвушкахъ, увѣнчанныхъ цвѣтами, со стройными и упругими тѣлами, съ бронзовыми животами, точно принадлежавшими статуямъ, виднѣвшимися между украшенной драгоцѣнными каменьями кофточкой и полотняной юбкой. Если ему удастся сколотить столько, сколько нужно для переѣзда домой, онъ непремѣнно женится на одной изъ этихъ дѣвушекъ, съ широко раскрытыми глазами и благоухающимъ, какъ розы, дыхан³емъ, едва вышедшей изъ дѣтства. А пока что онъ живетъ, какъ аскетъ-факиръ среди обитателей запада, людей нечистыхъ. Онъ не прочь съ ними дѣлать дѣло, но избѣгаетъ ихъ прикосновен³я. О! Лишь бы вернуться туда! Лишь бы не умереть вдали отъ священной рѣки!

   И высказывая свои желан³я любопытному испанцу, распрашивавшему его о далекихъ странахъ солнца и чудесъ, индусъ кашлялъ, кашлялъ со скорбнымъ выражен³емъ, и лицо его становилось темнѣе, словно кровь, которая текла подъ его бронзовой кожей, была зеленаго цвѣта.

   Иногда, точно просыпаясь отъ сна, Агирре спрашивалъ себя, что онъ собственно дѣлаетъ въ Гибралтарѣ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ пр³ѣхалъ сюда съ намѣреньемъ отплыть, черезъ проливъ проѣхало уже три большихъ парохода, державш³е курсъ къ заокеанскимъ странамъ. A онъ пропустилъ ихъ, дѣлая видъ, что не знаетъ, куда они ѣдутъ, все снова и снова наводя справки объ услов³яхъ путешеств³я, и писалъ въ Мадридъ могущественному дядѣ письма, въ которыхъ говорилъ о какихъ-то неопредѣленныхъ болѣзняхъ, заставляющихъ его въ данный моментъ отсрочить свой отъѣздъ. Почему? Почему?

  

  

   Вставъ на слѣдующ³й день послѣ своего пр³ѣзда въ Гибралтаръ съ постели, Агирре посмотрѣлъ сквозь ставни своей комнаты съ любопытствомъ чужестранца.

   Небо было облачно, настоящее октябрьское небо. И однако стояла пр³ятная, теплая погода, изобличавшая близость береговъ Африки.

   На балконѣ одного изъ ближайшихъ домовъ онъ увидѣлъ странное сооружен³е, большую бесѣдку изъ положенныхъ крестъ на крестъ камышей, украшенную зелеными вѣтками. Между занавѣсками пестрыхъ кричащихъ цвѣтовъ онъ увидѣлъ внутри хрупкаго сооружен³я длинный столъ, стулья и старинной формы лампу, висѣвшую съ потолка. Что за странный народъ, который имѣя квартиру живетъ на крышѣ!

   Слуга изъ отеля, убиравш³й его комнату, отвѣтилъ на его разспросы. Гибралтарск³е евреи празднуютъ какъ разъ праздникъ Кущей, одинъ изъ самыхъ большихъ праздниковъ въ году, установленный въ память продолжительныхъ скитан³й израильскаго народа по пустынѣ. Чтобы не забыть о скорби и страдан³яхъ этого перехода, евреи должны были ѣсть на вольномъ воздухѣ, въ хижинѣ, напоминавшей палатки и шалаши ихъ отдаленныхъ предковъ. Наиболѣе фанатичные, наиболѣе приверженные къ старымъ обычаямъ, ѣдятъ, стоя, съ палкой въ рукѣ, словно послѣ послѣдняго куска должны снова отправиться въ путь. Еврейск³е коммерсанты, живущ³е на главной улицѣ, устраиваютъ свою хижину на балконѣ, евреи изъ бѣдныхъ кварталовъ - на пат³о или во дворѣ, откуда могли видѣть кусокъ чистаго неба. Тѣ, кто по отчаянной бѣдности ютились въ конурахъ, приглашались ѣсть въ хижины болѣе счастливыхъ съ тѣмъ братскимъ чувствомъ, которое крѣпкими узами солидарности связываетъ представителей этого народа, ненавидимаго и гонимаго врагами.

   Хижина, которую видитъ Агирре, принадлежитъ сеньорамъ Абоабъ (отцу и сыну), банкирамъ-мѣняламъ, контора которыхъ находится на этой же Королевской улицѣ черезъ нѣсколько домовъ. И слуга произносилъ имя Абоабъ (отца и сына) съ тѣмъ суевѣрнымъ почтен³емъ и вмѣстѣ съ тѣмъ съ той ненавистью, которую бѣдняку внушаетъ богатство, считаемое имъ несправедливостью.

   Весь Гибралтаръ ихъ знаетъ! Знаютъ ихъ даже въ Танхерѣ, въ Рабатѣ и Казабланкѣ. Развѣ сеньоръ ничего о нихъ не слыхалъ? Сынъ ведеть дѣло, но отецъ тоже находится въ конторѣ, освящая все своимъ присутств³емъ почтеннаго патр³арха, авторитетностью старости, которую еврейск³я семейства считаютъ непогрѣшимой и священной.

   - Если бы вы, сударь, видѣли старика!- прибавилъ слуга съ болтливостью андалузца. - У него бѣлая борода вотъ этакая, до самаго брюха, а если бы его опустить въ горячую воду, она сдѣлалась бы болѣе сальной, чѣмъ въ горшкѣ, гдѣ готовится пища. Онъ почти такой же грязный, какъ велик³й раввинъ, который у нихъ въ родѣ, какъ епископъ. Но денегъ у нихъ тьма тьмущая! Золото они забираютъ цѣлыми пригоршнями, Фунты стерлинги - лопатами. А если бы вы видѣли пещеру, въ которой они торгуютъ, вы удивились бы! Настоящая кухня! И не повѣришь, что тамъ могутъ храниться так³я богатства!

   Когда послѣ завтрака Агирре вернулся наверхъ въ комнату за трубкой, онъ замѣтилъ, что хижина сеньоровъ Абоабъ была занята всей семьей. Въ глубинѣ онъ, казалось, различалъ бѣлую голову старика, предсѣдательствовавшаго за столомъ, a no обѣ его стороны руки, опиравш³яся на столъ, юбки и брюки:- остальная часть ихъ фигуръ быяа невидима.

   На террасу вышля двѣ молодыя женщины, которыя на минуту взглянули на любопытнаго, стоявшаго у окна отеля; а потомъ обратили свои взоры въ другую сторону, словно не замѣчая его присутств³я. Сеньориты Абоабъ не показались Агирре красавицами. Онъ подумалъ:- красота еврейскихъ женщинъ - одно изъ тѣхъ многихъ ложныхъ мнѣн³й, освященныхъ привычкой и временемъ, которыя принимаются безъ всякой критики. У нихъ были больш³е глаза, красивые, какъ глаза коровъ, подернутые дымкою и широко раскрытые, но ихъ портили густыя выпуклыя брови, черныя и сросш³яся, похож³я на двѣ чернильныя черты. У нихъ были толстые носы и подъ зарождавшейся тучностью начинала исчезать юношеская стройность ихъ тѣлъ.

   Потомъ вышла еще одна женщина, безъ сомнѣн³я, ихъ мать, дама, до того полная, что тѣло ея колыхалось при каждомъ движен³и. У нея были тѣ же красивые глаза, также обезображенные некрасивыми бровями. Носъ, нижняя губа и мясистая шея отличались дряблостью. Дама уже перешагнула за черту роковой зрѣлости, которая только что начинала обозначаться въ дочеряхъ. Лица у всѣхъ трехъ были желтовато-блѣдны, того некрасиваго цвѣта, который свойствененъ восточнымъ расамъ. Ихъ толстыя, слегка син³я губы указывали на нѣсколько капель африканской крови, примѣшавшихся къ ихъ аз³атскому происхожден³ю.

   - Ого!- пробормоталъ вдругь Агирре, охваченный удивлен³емъ.

   Ha террасу изъ глубины хижины вышла четвертая женщина. Вѣроятно,- англичанка. Испанецъ былъ въ этомъ увѣренъ. Смуглая англичанка съ синевато-черными волосами, съ стройнымъ тѣломъ и грац³озными движен³ями. Вѣроятно, креолка изъ колон³й, результатъ союза восточной красавицы и англ³йскаго воина.

   Безъ застѣнчивости посмотрѣла она на окно отеля, разсмотрѣла испанца пристальнымъ взоромъ дерзкаго мальчика и смѣло выдержала его взглядъ. Потомъ повернулась на каблукахъ, словно желая начать танецъ, обернулась къ любопытному спиной и оперлась на плечи двухъ другихъ молодыхъ дѣвушекъ, толкала ихъ и съ удовольств³емъ, среди громкаго смѣха, тормошила ихъ лѣнивыя тучныя тѣла своими руками сильнаго эфеба.

   Когда онѣ всѣ вернулись внутрь хижины, Агирре оставилъ свой обсервац³онный пунктъ, все болѣе убѣждаясь въ правильности своихъ наблюден³й.

   Несомнѣнно, она не была еврейкой. И чтобы окончательно въ этомъ убѣдиться, онъ въ дверяхъ отеля заговорилъ объ этомъ съ директоромъ, знавшимъ весь Гибралтаръ. По нѣсколькимъ словамъ тотъ угадалъ, о комъ говорилъ Агирре.

   - Это Луна - Лунита Бенаморъ, внучка стараго Абоабъ! Что за дѣвушка! А! Первая красавица Гибралтара! Да и богата же³ Самое меньшее - сто тысячъ дуро приданаго!

   Итакъ, она всетаки - еврейка!

   Послѣ этого Агирре часто встрѣчалъ Луну, въ тѣсномъ городѣ, гдѣ люди не могли двигаться, не сталкиваясь другъ съ другомъ. Онъ видѣлъ ее на балконѣ ея дома, встрѣчался съ ней на Королевской улицѣ, когда она входила въ контору дѣда, и слѣдовалъ за ней иногда почти до самой Пуэрта дель Маръ, иногда до противоположнаго конца города, до Аламеды. Она почти всегда ходила одна, какъ всѣ гибралтарск³я дѣвушки, воспитанныя на англ³йск³й манеръ. Къ тому же маленьк³й городъ походилъ на общ³й домъ, гдѣ всѣ другъ друга знали и гдѣ женщина не подвергалась никакой опасности.

   При встрѣчѣ, Агирре и она обмѣнивались холодными взглядами, но съ такимъ выражен³емъ, какъ будто неоднократно уже видались. Первоначально консулъ былъ нѣсколько смущенъ. Въ немъ заговорили вѣковые предразсудки. Еврейка! Никогда бы онъ не повѣрилъ, что она принадлежитъ къ этому племени. Въ ея корректной и элегантной внѣшности англ³йской сеньориты ничто не говорило объ ея экзотическомъ происхожден³и, кромѣ явной склонности къ шелковымъ платьямъ яркихъ цвѣтовъ, преимущественно цвѣта земляники, и къ бросающимся въ глаза драгоцѣннымъ камнямъ. Съ роскошью американки, не считающейся со временемъ, она выходила рано утромъ, надѣвъ на грудь большую нить жемчуга и огромныя брилл³антовыя сережки. Большая шляпа съ богатыми перьями, выписанная изъ Лондона, скрывала эбеновый шлемъ ея волосъ.

   Агирре имѣлъ въ Гибралтарѣ друзей, людей праздныхъ, съ которыми познакомился въ кафэ, обязательныхъ и любезныхъ еврейскихъ юношей, относившихся съ инстинктивной симпат³ей къ этому к_а_с_т_и_л_ь_с_к_о_м_у чиновнику, разспрашивая его о дѣлахъ Испан³и, какъ будто то была отдаленная страна.

   Когда передъ ними проходила въ своихъ постоянныхъ прогулкахъ по Королевской улицѣ, предпринятыхъ просто для того, чгобы убить время, Луна Бенаморъ, они говорили о ней съ уважен³емъ.

   - Болѣе ста тысячъ дуро!

   Всѣ знали цифру ея приданаго. И они сообщали консулу о существован³и нѣкоего еврея, жениха дѣвушки. Онъ находится въ Америкѣ, чтобы увеличить свое состоян³е. Хотя онъ богатъ, но еврей долженъ работать, дабы умножить наслѣд³е отцовъ. Родители вошли въ эту сдѣлку, не спросивъ молодыхъ объ ихъ соглас³и, когда ей было двѣнадцать лѣтъ, а онъ уже былъ мужчиной, не мало вынесшимъ отъ постоянной перемѣны мѣста жительства и приключен³й во время путешеств³й. Уже около десяти лѣтъ Луна ждетъ возвращен³я жениха изъ Буэносъ-Айреса, не обнаруживая никакого нетерпѣн³я, увѣренная въ томъ, что все исполнится, когда настанетъ предназначенный часъ, какъ ждутъ всѣ дѣвушки ея народа.

   - Эти еврейки - говорилъ одинъ изъ друзей Агирре,- никогда не спѣшатъ. Онѣ привыкли ждать. Взгляните на ихъ родителей! Они не уставая ждутъ тысячи лѣтъ пришеств³я Месс³и!

   Однажды утромъ, когда послѣ окончан³я праздника Кущей еврейское населен³е вернулось къ обычной жизни, Агирре вошелъ въ контору Абоабовъ подъ предлогомъ необходимости размѣнять нѣкоторую сумму на англ³йск³я деньги.

   Контора представляла прямоугольникъ, получавш³й свѣтъ только отъ дверей. Нижняя часть стѣнъ была выложена бѣлыми изразцами, верхняя отштукатурена. Прилавокъ раздѣлялъ контору на двѣ части. Та, которая была ближе къ дверямъ, предназначалась для публики, остальная для хозяевъ и для большого желѣзнаго ящика. У входа деревянная кружка съ еврейскими надписями приглашала единовѣрцевъ жертвовать въ пользу благотворительныхъ учрежден³й общины. Евреи, имѣвш³е дѣла съ конторой, опускали въ эту кружку мелочь, которую получали изъ кассы.

   За прилавкомъ онъ увидѣлъ обоихъ Абоабъ, отца и сына.

   Патр³архъ Самуилъ Абоабъ былъ древн³й тучный старикъ. Онъ сидѣлъ въ креслѣ, и его твердый и вмѣстѣ подвижной животъ налѣзалъ на грудь. Верхняя губа была выбрита и благодаря отсутств³ю зубовъ нѣсколько ввалилась. Блестящая, у корней немного желтоватая борода, борода настоящаго патр³арха, ниспадала внизъ волнистымъ шелкомъ, придавая ему велич³е пророка. Отъ старости плаксиво дрожалъ его голосъ, а въ глазахъ было выражен³е слезливой нѣжности. Малѣйшее волнен³е заставляло его плакать. Каждое слово, казалось, вызывало въ немъ трогательныя воспоминан³я. Даже когда онъ молчалъ, изъ его глазъ текли ручьями слезы, словно то были источники, изъ которыхъ била скорбь цѣлаго народа, впродолжен³и вѣковъ гонимаго и проклинаемаго.

   Сынъ его Забулонъ былъ уже старъ, но крѣпк³й и черный онъ все еще казался молодымъ. У него были черные глаза, мягк³е и кротк³е, но въ нихъ порой вспыхивалъ огонекъ, говоривш³й о фанатической душѣ, о несокрушимой вѣрѣ древняго населен³я ²ерусалима, всегда готоваго побить камнями или распять на крестѣ новыхъ пророковъ. У него была черная жесткая борода, какъ у воина Маккавея, а лохматая черная шевелюра походила на мѣховую шапку.

   Забулонъ былъ однимъ изъ наиболѣе дѣятельныхъ и уважаемыхъ членовъ еврейской общины, безъ котораго не обходилось ни одно благотворительное дѣло, былъ голосистымъ канторомъ синагоги, большимъ другомъ раввина, котораго называлъ "нашимъ духовнымъ вождемъ" и приходилъ во всѣ дома, гдѣ умиралъ единовѣрецъ, чтобы сопровождать пѣн³емъ его предсмертные стоны и омыть потомъ тѣло покойнаго водой, стекавшей ручьемъ на самую улицу. По субботамъ и въ дни большихъ праздниковъ онъ шелъ торжественно въ синагогу, въ сюртукѣ, перчаткахъ и цилиндрѣ, сопровождаемый тремя бѣдными единовѣрцами, жившими на крохи, падавш³я со стола хозяевъ. Они были разодѣты и торжественны не менѣе ихъ покровителя.

   - Вниман³е! - кричали остряки Королевской улицы. - Сторонись, ѣдетъ броненосецъ съ четырьмя трубами.

   И всѣ четверо проталкивались между группами людей, держа курсъ къ синагогѣ, обращаясь то въ одну, то въ другую сторону, чтобы посмотрѣть, не остается ли на улицѣ какой -нибудь плохой еврей, не желающ³й посѣтить храмъ, и немедленно же объ этомъ донести "духовному вождю".

   Пораженный бѣдностью конторы, походившей на кухню, Агирре еще болѣе удивлялся при видѣ той легкости, съ которой катились деньги на узкомъ прилавкѣ. Исчезали свертки съ серебряной монетой, быстро проходившей сквозь волосатые, привыкш³е считать пальцы Забулона, фунты стерлинговъ издавали пѣвуч³й звукъ, ударяясь о дерево съ веселымъ звономъ золота; банковые билеты, сложенные вдвое, какъ листы несшитой тетради, на мгновен³е показывали цвѣта своей нац³ональности, прежде чѣмъ исчезнуть въ ящикѣ; мелькали однообразныя простыя бѣлыя англ³йск³я бумажки, нѣжно-голубыя французск³я, наполовину зеленыя, наполовину красныя испанск³я.

   Всѣ гибралтарск³е евреи приходили сюда съ тою коммерческой солидарностью, которая побуждала ихъ заходить лишь въ лавки единовѣрцевъ, и Забулонъ, одинъ, безъ помощи приказчиковъ, не позволяя отцу, этому почтенному фетишу богатства семьи, покидать кресло, направлялъ этотъ танецъ денегъ, переводя золото изъ рукъ публики въ глубину желѣзнаго ящика или не безъ грусти разбрасывая его по прилавку.

   И смѣшная дыра, казалось, становилась больше и краше, по мѣрѣ того, какъ съ устъ банкира и его кл³ентовъ сыпались звучныя назван³я:- Лондонъ, Парижъ, Вѣна! Во всѣхъ частяхъ свѣта контора Абоабъ имѣла связи. Ея имя и вл³ян³е играли роль не только въ знаменитыхъ столицахъ, но и въ жалкихъ уголкахъ, вездѣ, гдѣ только находился хоть какой -нибудь представитель ихъ племени. Рабатъ, Казабланка, Лараче, Тафилете, Фесъ - во всѣ эти африканск³я мѣстечки больш³я европейск³я банкирск³я конторы могли проникнуть только при помощи этихъ посредниковъ, жившихъ бѣдно, не смотря на свое почти знаменитое имя.

   Мѣняя деньги Агирре, Забулонъ привѣтствовалъ его, какъ знакомаго. Въ этомъ городѣ по прошеств³и сутокть все знали другъ друга.

   Старикъ Абоабъ немного поднялся на своемъ креслѣ и приблизилъ свои нѣжные глаза съ нѣкоторымъ удивлен³емъ, впервые увидѣвъ этого посѣтителя среди обычной публики кл³ентовъ, всегда однихъ и тѣхъ же.

   - Это консулъ, отецъ!- произнесъ Забулонъ, не поднимая глазъ съ денегъ, которыя считалъ, угадывая движен³е старика, сидѣвшаго за его спиной. - Испанск³й консулъ, живущ³й въ отелѣ противъ нашего дома!

   Патр³архъ, казалось, былъ тронутъ и поднесъ руку къ шляпѣ съ кроткой вѣжливостью.

   - Ахъ! Консулъ! Сеньоръ консулъ! - произнесъ онъ дѣтскимъ голосомъ, подчеркивая титулъ, какъ бы желая увѣрить въ своемъ огромномъ почтен³и ко всѣмъ земнымъ властямъ... Большую честь вы намъ оказываете вашимъ посѣщен³емъ, сеньоръ консулъ!

   И считая себя обязаннымъ сказать посѣтителю еще нѣсколько лестныхъ словъ, онъ прибавилъ съ дѣтскими вздохами, придавая своимъ фразамъ точность и лаконичность телеграммы:

   - Ахъ! Испан³я! Страна прелестная, страна изящная, страна сеньоровъ. Мои предки были оттуда, изъ мѣстечка, называемаго Эспиноса де лосъ Монтеросъ.

   Голосъ его дрожалъ, волнуемый воспоминан³ями, и онъ прибавилъ, словно мысль его снсва возвращалась къ болѣе близкимъ временамъ:

   - Ахъ, Кастеларъ!.. Кастеларъ - другъ и защитникъ евреевъ!

   Потокъ слезъ, до сихъ поръ съ трудомъ удерживаемый, вдругъ хлынулъ изъ его очей при этомъ благодарномъ воспоминан³и и оросилъ его бороду.

   - Испан³я! Страна прелестная! - бормоталъ разстроганный старикъ. И онъ припоминалъ все, что въ прошломъ связало его народъ и его семью съ этой страной.

   Одинъ изъ Абоабовъ былъ казначеемъ кастильскаго короля, другой, чудодѣйственный врачъ, пользовался дружбой епископовъ и кардиналовъ. Испанск³е и португальск³е евреи были важными лицами, аристократ³ей племени. Разсѣянные нынѣ по Марокко и Турц³и, они избѣгаютъ сношен³й съ грубымъ и жалкимъ народомъ, жившимъ въ Росс³и и Герман³и. И теперь еще въ синагогахъ читаются нѣкоторыя молитвы на древнекастильскомъ нарѣч³и, а лондонск³е евреи повторяютъ ихъ на память, не зная ни ихъ происхожден³я ни ихъ смысла, словно то - молитвы на таинственно-священномъ языкѣ. А онъ самъ, когда молится въ синагогѣ за англ³йскаго короля, желая ему много лѣтъ счастья и здоровья, какъ молятся всѣ евреи за монарха, въ странѣ котораго живутъ, то мысленно прибавляетъ молитву Господу о счастьи для прекрасной Испан³и.

   При всемъ своемъ почтительномъ уважен³и къ старику, Забулонъ прервалъ его строго, какъ неразумнаго ребенка. Въ его глазахъ сверкало жесгокое выражен³е фанатика-мстителя.

   - Отецъ, вспомни, что они дѣлали съ нами, какъ насъ изгоняли, и обирали, вспомни о нашихъ братьяхъ, которыхъ заживо сжигали.

   - Правда! Правда!- стоналъ патр³архъ, и новые потоки слезъ полились въ большой платокъ, которымъ онъ вытиралъ глаза. Правда! И всетаки въ этой прекрасной странѣ осталось кое что нашего... Кости нашихъ предковъ!

   Когда Агирре уходилъ, старикъ простился съ нимъ съ чрезмѣрной любезностью. Онъ и его сынъ всегда готовы къ услугамъ сеньора консула.

   И консулъ заходилъ почти каждое утро поболтать съ патр³архомъ, между тѣмъ какъ Забулонъ обслуживалъ кл³ентовъ и считалъ деньги.

   Самуилъ Абоабъ говорилъ объ Испан³и съ слезливымъ восторгомъ, какъ о странѣ чудесъ, входъ въ которую стерегутъ мрачные враги съ пламенными мечами. Вспоминаютъ ли тамъ еще о ж_и_д_а_х_ъ? И несмотря на увѣрен³я Агирре онъ не хотѣлъ повѣрить, что въ Испан³и ихъ уже не называютъ этимъ именемъ. Ему трудно умереть, не увидавъ передъ смертью еще разъ родное мѣстечко Эспиноса де лосъ Монтеросъ. Красивый городокъ, несомнѣнно! Быть можетъ, тамъ еще жива память о знаменитыхъ Абоабахъ.

   Испанецъ улыбаясь совѣтовалъ ему предпринять это путешеств³е. Почему ему не отправиться туда?

   - Ѣхать! Ѣхать въ Испан³ю!

   Старикъ уходилъ въ себя отъ страха передъ такимъ путешеств³емъ, какъ улитка въ свой домъ.

   - Существуютъ законы противъ бѣдныхъ ж_и_д_о_в_ъ! Есть постановлен³е католическихъ королей! Когда оно будетъ уничтожено! Когда насъ снова позовутъ!

   Агирре смѣялся надъ его страхомъ. Ба! Католическ³е короли! Гдѣ они теперь! Кто вспоминаетъ объ этихъ добрыхъ сеньорахъ?

   Однако старикъ продолжалъ говорить о своихъ страхахъ. Они такъ много страдали. Четырехсотлѣтн³й страхъ изгнан³я засѣлъ въ его костяхъ и крови.

   Лѣтомъ, когда жара вынуждаетъ ихъ пок³инуть жгучую гору и семейство Абоабъ снимало домикъ на берегу моря, на испанской территор³и, за Ла Линеа, патр³архъ жилъ въ вѣчномъ безпокойствѣ, словно чуялъ опасность подъ землей, на которой стоялъ. Кто можетъ знать, что случится ночью? Кто можетъ поручиться, что онъ не проснется въ цѣпяхъ и какъ звѣрь будетъ отведенъ въ какую-нибудь гавань. Это случилось съ его испанскими предками и они должны были искать убѣжище въ Марокко, откуда одна вѣтвь семьи переселилась въ Гибралтаръ, когда англичане овладѣли крѣпостью. Агирре ласково смѣялся надъ дѣтскими страхами старика, пока не вмѣшивался Забулонъ съ своей мрачной энергической авторитетностью.

   - Отецъ разсуждаетъ правильно! Мы не поѣдемъ туда никогда. He можемъ поѣхать. Въ Испан³и все обстоитъ по прежнему. Подъ новымъ скрывается старое. Тамъ нѣтъ безопасности! Тамъ слишкомъ командуютъ женщины и вмѣшиваются въ то, чего не понимаютъ.

   Женщины!

   Забулонъ говорилъ о нихъ съ презрѣн³емъ. Съ ними нужно обращаться, какъ обращаются евреи. Они обучаютъ ихъ только развѣ религ³и, чтобы онѣ могли слѣдить за богослужен³емъ. Ихъ присутств³е въ синагогѣ во время многихъ актовъ не является необходимостью. А когда онѣ присутствуютъ, имъ отводятъ мѣсто наверху на галлереѣ, какъ послѣднимъ зрительницамъ. Нѣтъ! Религ³я дѣло мужчинъ! Страны, гдѣ женщины вмѣшиваются въ нее, не могутъ считаться безопасными.

   Потомъ суровый еврей говорилъ восторженно о "величайшемъ человѣкѣ м³ра", о баронѣ Ротшильдѣ, истинномъ владыкѣ королей и правительствъ (заботясь о томъ, чтобы не забыть его баронскаго титула каждый разъ, когда произносилъ его имя) и кончалъ перечислен³емъ большихъ еврейскихъ центровъ, все болѣе многочисленныхъ и многолюдныхъ.

   - Мы повсюду! - говорилъ онъ, насмѣшливо моргая однимъ глазомъ. Теперь мы распространяемся по Америкѣ. Мѣняются правительства, исчезаютъ народы, мы же остаемся все тѣми же. He даромъ же ждемъ мы Месс³ю. Какой-нибудь Месс³я явится.

   Когда по утрамъ Агирре бывалъ въ жалкой банкирской конторѣ, его представили двумъ дочерямъ Забулона, Соль и Эстрельи, и женѣ его Тамарѣ. Однажды Агирре вдругъ почувствовалъ дрожь волнен³я, услышавъ сзади шелесть шелка и увидя, какъ свѣтлое пространство дверей затемнилось фирурой особы, которую онъ, угадалъ своими нервами.

   To была Луна, входившая, чтобы дать поручен³е дядѣ съ тѣмъ интересомъ, съ которымъ еврейки относятся къ коммерческимъ дѣламъ своей семьи. Старикъ схватилъ надъ прилавкомъ ея руки и, дрожа, погладилъ ихъ:

   - Это моя внучка, сеньоръ консулъ. Моя внучка Луна. Отецъ ея умеръ, умерла и моя дочь. Она пр³ѣхала изъ Марокко. У бѣдняжки нѣтъ никого, кто бы любилъ ее такъ, какъ любитъ ее дѣдъ.

   И тронутый своими собственными словами старикъ прослезился.

   Агирре вышелъ изъ конторы съ радостью побѣдителя.

   Они говорили другъ съ другомъ! Они познакомились!

   Какъ только онъ увидитъ ее одну на улицѣ, онъ присоединится къ ней, пользуясь свободой благословенныхъ нравовъ, казалось, спец³ально созданныхъ для влюбленныхъ.

  

  

   Ни онъ, ни она не могли отдать себѣ отчета, какъ послѣ нѣсколькихъ обычныхъ встрѣчъ родилась между ними довѣрчивая дружба и какое слово впервые изобличило тайну ихъ мыслей.

   Они видѣлись по утрамъ, когда Агирре показывался въ окнѣ своей комнаты. Кончился праздникъ Кущей, хижина, служившая для религ³ознаго обряда, была сломана, но Луна подъ различными предлогами продолжала всходить на балконъ, чтобы обмѣняться съ испанцемъ взглядомъ, улыбкой, привѣтомъ.

   Они не разговаривали на этой высотѣ, изъ боязни передъ сосѣдями. Встрѣчаясь потомъ на улицѣ, Луисъ почтительно кланялся и присоединялся къ дѣвушкѣ. Они шли рядомъ, какъ два товарища, подобно другимъ парочкамъ, которыя имъ встрѣчались на пути.

   Въ этомъ городѣ всѣ знали другъ друга и только благодаря этому и могли различать супруговъ отъ простыхъ друзей.

   Луна входила въ магазины, чтобы исполнять поручен³я Абоабовъ, какъ добрая еврейка, интересующаяся дѣлами семьи. Иногда же она гуляла безцѣльно по Королевской улицѣ или пробиралась до аллеи Аламеда рядомъ съ Агирре, которому объясняла городск³я дѣла. Во время этихъ прогулокъ они останавливались въ конторѣ банкира-мѣнялы, чтобы поздороваться съ патр³архомъ, глядѣвшимъ съ дѣтской улыбкой на молодую красивую парочку.

   - Сеньоръ консулъ! Сеньоръ консулъ!- говорилъ Самуилъ. - Я принесъ изъ дома семейныя бумаги, чтобы вы ихъ почитали. He всѣ. Ихъ много, много! Мы Абоабы старый родъ. Я хочу, чтобы сеньоръ консулъ видѣлъ, что мы испанск³е ж_и_д_ы и все еще сохраняемъ память о красивой странѣ.

   И онъ вытащилъ изъ подъ прилавка нѣсколько пергаментныхъ свертковъ, исписанныхъ еврейскими буквами. To были брачныя свидѣтельства, акты о бракахъ Абоабовъ съ видными семьями еврейской общины. Наверху на каждомъ документѣ виднѣлись съ одной стороны англ³йск³й, съ другой - испанск³й гербы, въ яркихъ краскахъ и съ золотыми лин³ями.

   - Мы англичане!- говорилъ старикъ. Да ниспошлетъ Господь мног³я лѣта и счастье нашему королю! Но въ силу всей нашей истор³и мы испанцы, кастильцы, да - кастильцы.

   Онъ выбралъ между пергаментами одинъ болѣе свѣж³й и бѣлый и склонилъ надъ нимъ свою сѣдую волнистую бороду и свои слезящ³еся глаза.

   - Это свидѣтельство о бракѣ Бенамора съ моей бѣдной дочерью, родителей Луниты. Вы не поймете, оно написано еврейскими буквами, но на кастильскомъ языкѣ, на древнемъ кастильскомъ нарѣч³и, на которомъ говорили наши предки.

   И дѣтскимъ голосомъ, медленно, словно восхищенный архаичностью словъ, онъ прочелъ содержан³е контракта, соединившаго брачущихся "по обычаю древней Кастил³и". Потомъ перечислялъ услов³я брака и штрафы, ожидавш³е каждую сторону, если бы по ея винѣ расторгся союзъ.

   - "Долженъ заплатить - неясно бормоталъ старикъ - долженъ заплатить столько то песо..." Скажите, развѣ теперь еще существуютъ эти старыя песо въ Испан³и, господинъ консулъ?

   Въ бесѣдахъ съ Агирре Луна обнаруживала такой же, какъ и ея дѣдъ, интересъ къ красивой странѣ, далекой и таинственной, хотя она и начиналась всего въ нѣсколькихъ шагахъ, у самыхъ гибралтарскихъ воротъ. Она знала только одну рыбацкую деревушку, за Ла Линеа, гдѣ провела лѣто съ семьей.

   - Кадисъ! Севилья! Какъ они должны быть красивы! Я представляю ихъ себѣ. Я видѣла ихъ часто во снѣ и думаю, что если я когда-нибудь увижу ихъ на яву, они не удивятъ меня. Севилья! Скажите, донъ Луисъ, правда, что женихъ и невѣста разговариваютъ тамъ сквозь рѣшетку окна? Правда, что дѣвушкамъ устраиваютъ серенады съ гитарой и бросаютъ къ ихъ ногамъ плащъ, чтобы онѣ наступили на него! Правда, что мужчины изъ-за нихъ убиваютъ другъ друга? Какая прелесть! He возражайте. Это ужасно красиво!

   Потомъ она сообщала всѣ свои воспоминан³я о странѣ чудесъ, о странѣ легендарной, гдѣ жили ея предки. Когда она была ребенкомъ, бабушка, жена Самуила Абоабъ, укачивала ее no ночамъ, таинственнымъ голосомъ разсказывая чудесныя д_ѣ_я_н_³_я, происходивш³я всегда въ благородной Кастильѣ и всегда начинавш³яся одинаково:- "Говорятъ и разсказываютъ, что король Толедск³й влюбился въ прекрасную еврейку по имени Ракель..." Толедо!

   Произнося это имя, Луна полуоткрывала глаза, точно въ полуснѣ. Столица испанскихъ евреевъ! Второй ²ерусалимъ! Тамъ жили ея благородные предки, казначей короля и врачъ всѣхъ грандовъ.

   - Вы видѣли Толедо, донъ Луисъ! Бывали въ немъ! Какъ я вамъ завидую! Красивый городъ, не правда ли? Большой! Огромный! Какъ Лондонъ? Какъ Парижъ? Ну, конечно, нѣтъ... Но, несомнѣнно, гораздо больше Мадрида!

   И увлеченная своими восторженными грезами, она забывала всякую сдержанность и разспрашивала Луиса о его прошломъ.

   Онъ, несомнѣнно, благороднаго происхожден³я. Это видно по его внѣшности. Съ перваго дня, какъ она его увидѣла, узнавъ его имя и нац³ональность, она угадала, что онъ высокаго происхожден³я. Онъ - идальго, какимъ она представляла себѣ всѣхъ испанцевъ, немного напоминающ³й лицомъ и глазами еврея, но болѣе гордый, болѣе высокомѣрный, неспособный снести унижен³я и рабства. Быть можетъ, для большихъ праздниковъ у него есть мундиръ, красивый костюмъ, расшитый золотомъ... и шпага, да шпага!

   Глаза ея блестѣли восторгомъ передъ идальго рыцарской страны, одѣтымъ самымъ обыкновеннымъ образомъ, какъ любой хозяинъ магазина въ Гибралтарѣ, но каждую минуту онъ могъ превратиться въ блестящее насѣкомое, съ сверкающей окраской, вооруженное смертоноснымъ жаломъ!

   И Агирре поддерживалъ ея иллюз³и, съ простотой героя подтверждая всѣ ея предположен³я.

   Да! У него есть расшитый золотомъ костюмъ, консульск³й, и шпага отъ мундира, которую онъ еще ни разу не вынулъ изъ ноженъ.

   Однажды въ солнечное утро оба, сами того не замѣчая, пошли по направлен³ю къ Аламедѣ. Она жадно съ откровеннымъ любопытствомъ разспрашивала его о его прошломъ, какъ это обыкновенно бываетъ, когда два человѣка чувствуютъ, какъ въ нихъ зарождается взаимное влечен³е. Гдѣ онъ родился? Какъ провелъ дѣтство? Многихъ ли женщинъ онъ любилъ?

   Они проходили подъ аркой старыхъ воротъ испанскихъ временъ, накоторыхъ еще уцѣлѣли орелъ и гербъ австр³йской династ³и. Въ старомъ крѣпостномъ рву, превращенномъ въ садъ, поднималась группа могилъ. Здѣсь покоились англ³йск³е моряки, павш³е въ битвѣ при Трафальгарѣ.

   Они пошли по бульвару, гдѣ деревья чередовались съ пирамидами изъ старыхъ бомбъ и коническихъ ядеръ, покраснѣвшихъ отъ ржавчины. Ниже огромныя пушки простирали свои жерла по направлен³ю къ сѣрымъ броненосцамъ, стоявшимъ въ военномъ портѣ, и къ просторной бухтѣ, по голубой, переливавшейся золотомъ, равнинѣ которой скользили бѣлыя пятна парусныхъ лодокъ.

   На большой эспланадѣ Аламеды, у подножья покрытой соснами и домами горы, группы мальчиковъ съ голыми ногами бѣгали вокругъ подпрыгивавшаго мячика. Въ этотъ часъ, какъ, впрочемъ, впродолжен³и цѣлаго дня, огромный мячъ - любимая нац³ональная игра - прыгалъ по дорожкамъ, площадкамъ и дворамъ казармъ. Шумъ криковъ и топотъ ногъ какъ военныхъ, такъ и штатскихъ, поднимался къ небу во славу сильной, любящей гиг³ену Англ³и.

   Они поднялись по большой лѣстницѣ вверхъ и сѣли на тѣнистой площадкѣ, у памятника британскаго героя, защитника Гибралтара, окруженнаго мортирами и пушками. Взоры Луны блуждали по голубому небу, виднѣвшемуся сквозь колоннаду деревьевъ, и она заговорила, наконецъ, о своемъ прошломъ.

   Она прожила печальное дѣтство.

   Родившись въ Рабатѣ, гдѣ еврей Бенаморъ занимался вывозомъ мароккскихъ ковровъ, она жила однообразной жизнью, не зная другихъ волнен³й, кромѣ страха передъ опасностью. Европейцы, живш³е въ этомъ африкайскомъ городѣ были люди грубые, пр³ѣхавш³е съ одной только цѣлью, сколотить состоян³е. Мавры ненавидѣли евреевъ. Богатыя еврейск³я семейства должны были жить обособленно, среди своихъ, не выходя за предѣлы своей среды, въ постоянномъ оборонительномъ положен³и, въ странѣ, лишенной всякихъ законовъ.

   Молодыя еврейки получали прекрасное воспитан³е, облегчавшееся свойственной этой расѣ приспособляемостью къ прогрессу. Онѣ поражали вновь прибывшихъ въ Рабатъ путешественниковъ своими шляпами и костюмами, походившями на парижск³я и лондонск³я. Онѣ играли на роялѣ, говорили на разныхъ языкахъ. И, однако, бывали ночи, когда отъ страха никто не спалъ, когда родители одѣвали ихъ въ вонюч³я лохмо³ья, и маскировали ихъ, разрисовывая имъ лицо и руки разведенной въ водѣ сажей и золой, силясь придать имъ безобразный и отталкивающ³й видъ, чтобы онѣ казались не ихъ дочерьми, a paбынями.

   To были ночи, когда боялись возстан³я мавровъ, вторжен³я сосѣднихъ кабиловь, фанатически наэлектризованныхъ проникновен³емъ въ страну европейцевъ. Мавры сжигали дома евреевъ, похищали ихъ богатства, бросались, какъ бѣшеные звѣри, на бѣлыхъ женщинъ-иновѣрокъ, подвергали ихъ ужаснымъ насил³ямъ и затѣмъ сносили имъ головы съ адскимъ садизмомъ.

   О! Эти ночи дѣтства, когда она спала стоя, одѣтая какъ нищенка, и когда даже ея невинный возрастъ не могъ ей служитъ эащитой. Быть можетъ, вслѣдств³е этихъ ужасовъ она эаболѣла, была при смерти, и этому обстоятельству она была обязана своимъ именемъ Луна.

   - Когда я родилась, меня назвали Орабуэной, а одна изъ младшихъ сестеръ получила имя Асибуэна. Послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ тревоги, эавершившейся вторжен³емъ маврвовъ, во время котораго сожгли нашъ домъ и мы уже думали, что обречены на смерть, моя сестра и я заболѣли нервной лихорадкой. Асибуана умерла, я уцѣлѣла.

   И она описывала Луису, который сь ужасомъ внималъ ей, событ³я этой экзотической необычной жизни, тоску и скорбь, выстраданныя ея матерью въ бѣдномъ домѣ, гдѣ они нашли убѣжище. Дочь Абоаба кричала отъ горя и рвала свои пышные черные волосы передъ постелью, на которой дѣвочка лежало въ лихорадочномъ бреду. Бѣдная ея Орабуэна умирала.

   - О! дочь моя³ Моя красавица Орабуэна, алмазъ мой ясный, дитя утѣшен³я! Уже не будешь ты ѣсть вкусную курицу! Уже не одѣнешь ты по субботамъ красивые башмачки и мать твоя не будетъ смѣяться отъ гордости, когда раввинъ найдетъ тебя такой милой и хорошенькой!

   Бѣдная женщина металась по комнатѣ при свѣтѣ гаснувшей лампы. Въ темнотѣ она угадывала присутств³е незримаго врага, ненавистнаго У_э_р_к_о, этого демона съ кастильскимъ именемъ, являющагося въ назначенный часъ, чтобы отвести человѣческ³я существа въ мрачное царство смерти. Приходилось биться съ злодѣемъ, обманывать жестокаго и безобразнаго У_э_р_к_о, какъ его обманывали такъ часто ея бабки и прабабки.

   Удерживая вздохи и слезы, мать старалась успокоиться и, распростершись на полу, говорила спокойно, сладенькимъ голоскомъ, словно принимала важнаго гостя:

   - У_э_р_к_о! Зачѣмъ ты пришелъ? Ты ищешь Орабуэну? Здѣсь нѣтъ ея. Она ушла навсегда! Здѣсь лежитъ - Луна, красавица Лунита, милая Лунита. Иди, У_э_р_к_о, иди! Здѣсь нѣтъ той, которую ты ищешь.

   На нѣкоторое время она успокаивалась, но потомъ страхъ снова заставлялъ ее говорить съ незримымъ, зловѣщимъ гостемъ. Онъ опять былъ здѣсь. Она чуяла его пр