Аверченко Аркадий Тимофеевич - Сорные травы

А. Т. Аверченко

Сорные травы (1914)

СОДЕРЖАНИЕ

Фома Опискин

СОРНЫЕ ТРАВЫ
(1914)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Аркадия Аверченко

Аркадий Аверченко

Часть I
ЧЕРТОПОЛОХ И КРАПИВА

БЫЛОЕ
(Русские в 1962 году)

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

РЕДАКТОР "СОБАКИНОЙ ЖИЗНИ"

   В редакционной комнате сидел секретарь редакции и высчитывал что-то по пальцам. Увидев редактора, холодно протянул ему руку и ядовито усмехнулся:

   - Спасибо-с, дорогой! Удружили-с.

   - Что еще?

   - Кто вас просил выбрасывать из моей статьи о шоссейных дорогах вторую половину?

   - Опасно, милый. Вы там чуть ли не исправника касаетесь.

   Секретарь встал, неторопливым движением впутал сухие пальцы в свои длинные волосы, закрыл глаза и тихо сказал:

   - Будьте вы все прокляты отныне и до века с вашей трусостью, расчетливостью, тактичностью, недомыслием, вашими исправниками, шоссейными дорогами, со всем вашим гнусным тоскливым арсеналом лжи и угодничества! Умный человек никогда не выкинул бы второй половины "о шоссейных дорогах"!..

   - Однако на прошлой неделе нас за меньшее оштрафовали на триста.

   Закрыв уши и повалившись на диван, секретарь кричал нервно и громко:

   - Прокляты! Будьте прокляты!

  

  

   В три часа пришел неизвестный посетитель. Он спросил редактора, ввалился к нему в комнату, бросил на стол какой-то большой тюк и прохрипел:

   - Нате, получайте. Отдавайте мои деньги назад!

   - Что это такое?

   - Это ваша глупейшая "Собакина жизнь". С начала года. Берите вашу газету, отдайте мне мои деньги.

   - У нас не принято возвращать подписчикам деньги.

   - Да-а-а? - заревел посетитель. - Деньги возвращать не принято, а чепухой кормить подписчика принято? Давать хорошие свежие новости не принято, а "еще об уме слонов" - принято? Освещать жизнь и неустройство провинции не принято, преследовать и обнаруживать злоупотребления мерзавцев не принято, а "простейший способ приготовления замазки для склеивания фарфора" - это принято? И "сколько помещается бацилл в капле воды" - тоже принято? И "материалы к истории завоевания хивинского ханства" - тоже принято? Получайте вашу паршивую газету, отдавайте мои денежки! Тут двух номеров не хватает - жена варенье завязывала - черт с вами, вычтите гривенник... А остальные давайте! Слышите? Начхать мне на то, сколько слонов помещается в капле воды - слышите?.. Пожалуйте денежки-с!

  

  

   Выйдя из редакции, редактор "Собакиной жизни" пошел домой обедать.

   - Пришел? - встретила его жена. - Явился? Кушать хочешь - лопай вареный картофель! Больше ничего нет!!

   - Неужели деньги уже вышли? - опустив голову, пробормотал редактор.

   - Ах, дитя прелестное! Институточка в передничке! "Неужели вышли?" На прошлой неделе триста заплатили за "околоточного в нетрезвом виде", да 14-го двести за "что нам нужно, чтобы укрепиться на Желтом море"... Укрепился?.. Забыл? Тебе не жену иметь, а в тюрьме баланду хлебать!.. Тоже! Робеспьер выискался... Буланже! "Аллон занфан". Туда же...

  

  

   Редактор съел картофель, взял из комода чистый платочек и ушел из дому.

   - Что вам угодно? - спросили его в передней губернаторского дома.

   - Его превосходительство господина губернатора можно видеть? Вызывали меня.

   Пошли. Справились. Оказалось - видеть можно.

   - А, это вы! - сказал губернатор. - Я вызвал вас затем, чтобы сказать, что вы играете в плохую игру. Вы знаете, о чем я говорю? То-то же... Я понимаю, что означает фраза: "культурные начинания мыслимы лишь в атмосфере настоящего успокоения"! Понимаю-с. Знаете ли вы о существовании статьи 173 параграфа 17-в?

   - Какой? Виноват...

   - Я говорю: статьи 292 параграфа 9-б?

   - Я... не знал...

   - Он не знал о существовании 423 статьи параграфа 3-д!! Что же вы тогда знаете? Статья 92 параграфа 7 гласит: виновный - и так далее, подвергается - и так далее.

   Редактор вынул чистый носовой платок, сел на пол и заплакал...

   - Ваше превосходительство! Где-то в Италии, во Франции, в Германии ходят по улицам люди и улыбаются, и им тепло... и они смеются... и у них есть счастье... и у них есть личная жизнь... деточки радостные бегают... Ваше превосходительство! Чем же я виноват, что я не немец?

   - Что за вздор?!

   Редактор махнул рукой.

   - Ох, не то я хотел сказать... Ну, да все равно... Позвольте мне, пожалуйста, поплакать! Я паркета не испорчу - я в платочек. Эх, родненький!.. Поговорим, как брат с братом. Все равно уж. Ну что я вам сделал? Зачем параграф 7-д? Смотрите: ну разве я не человек? У меня есть и сердце, и легкие, и кости, как у других людей... зачем же легкие у меня гниют, сердце сжимается, а кости ноют?.. Ваше превосходительство! Возьмите мою голову, обнимите ее одной рукой, прижмите к груди и погладьте мои волосы: "бедный ты, мол, бедный... Нету тебя ни одного луча светлого, ни одной минуточки теплой, тихой"... Смешались бы наши слезы, и выросло бы вам от этих слез на том свете райское дерево со сладчайшими яблочками!.. Или хотите так: я положу голову на паркетик, а вы каблуком по ней хряснете - и конец... Го-о-осподи! Ах, да и устал же я!..

   - Зачем же мне вас каблуком, - нахмурился генерал. - Я люблю литературу и уважаю ее представителей. Но все нужно в пределах закономерности, на основании тех законоположений, кои... на срок действия охраны... размером не выше трех месяцев... возбуждение одной части населения против другой... сенатское разъяснение... с заменой в случае несостоятельности.

   Генерал долго говорил мягким сочувственным голосом, плавно качая в такт рукой.

   А притихший редактор сидел согнувшись у его ног и глядел под письменный стол полузакрытыми спокойными глазами.

   Был мертв.

  

  

  

   Во-первых, этот рассказ не заключает в себе ничего такого, что принято называть "внутренней политикой". Первое его несомненное достоинство.

   Во-вторых, хотя главное действующее лицо в рассказе и партийный человек - кадет, тем не менее его убеждения не имеют никакого отношения к тому, что с ним случилось. Рассказанное ниже могло произойти со всяким другим человеком. С адвокатом, профессором, живописцем - мало ли с кем. А раз подвернулся кадет - все произошло с кадетом. Таким образом, рассказ не тенденциозен. Второе его ясное, бесспорное достоинство.

   В-третьих, я слишком ленив для того, чтобы самому сочинить такой прекрасный интересный рассказ. Передаю его со слов одного веселого человека, который куда-то вчера уехал. Не знаю - куда. Поэтому, если бы даже кто-нибудь и пришел в восторг от рассказа, пусть он не разыскивает автора, не шлет ему благодарственных телеграмм - это совершенно лишнее. Автора нет. Случай такой был. Это третье его несомненное, ясное даже для лиц, обделенных мозгами, достоинство.

   Так-то-с.

  

  

   Кадет жил на даче. Пошел он раз в лес собирать грибы и заблудился. Такая досада.

   Начало уже темнеть, когда он усталый, разочарованный в жизни набрел на какое-то дерево, под которым спал человек.

   Кадет деликатно дернул его за пиджак и сказал:

   - Вот удача! Не можете ли, милостивый государь, указать мне дорогу из этой проклятой трущобы?

   Спавший человек проснулся.

   - Доро-огу? А который час?

   - Да семь.

   - Дай-ка мне свои часы...

   - Извольте. Вы, вероятно, хотите собственными глазами убедиться в том, о чем я сейчас вам сообщаю на словах? Извольте видеть - семь часов.

   Незнакомец взял часы и дернул их к себе так сильно, что цепочка лопнула.

   - Осторожнее, - мягко заметил кадет. - Вы, вероятно, насколько я догадываюсь, не рассчитали движения, которое хотели сделать с целью приблизить часы к своим глазам?

   - Эк тебя разворачивает... Просто взял у тебя часы - вот и все.

   Кадет задумался.

   - Виноват... Я не могу себе точно уяснить, каким юридическим термином можно охарактеризовать акт перехода моего имущества (в данном случае - часов) в ваше пользование? Это не есть акт дарения, потому что для такого акта требуется прежде всего наличность воли и согласие дарителя. Нельзя назвать также это и куплей-продажей, ибо в таком случае кроме согласия владельца последний имеет также право на получение эквивалента, иными словами - стоимости запроданной вещи, выраженной в конкретных денежных знаках.

   - Держи карман шире, - пробормотал незнакомец. Кадет отвернул борт сюртука, оттопырил двумя пальцами карман и доверчиво сказал:

   - Держу.

   - Те-те-те... Что это у тебя там? Бумажник? А позвольте...

   - Мне непонятно, - после некоторого раздумья сказал кадет, - зачем вы взяли мой бумажник с деньгами? Как и в первом случае, я не усматриваю здесь признаков дарения, а тем более купли-продажи, ибо денежные знаки, как имеющие абсолютную ценность, не могут служить продажным товаром. Если же рассматривать происшедший казус как обыкновенное взятие ценностей на хранение...

   - Надоел ты мне хуже горькой редьки, - нетерпеливо сказал неизвестный. - Просто я у тебя отнял бумажник и часы! Вот и все.

   Кадет изумился.

   - От-ня-ли? Но... позвольте... Ведь это незакономерный насильственный акт! Таким образом выходит, что вы присвоили себе чужую собственность. Это несправедливо. Это было бы все равно, если бы я отнял вашу шапку Вы имели бы полное право тогда заметить мне: "Во-первых, шапка эта не твоя. Я тебе ее не дарил и сам ощущал в ней нужду, как в обычной защите от зноя и непогоды". Видите, что бы вы имели право сказать, если бы я отнял у вас шапку.

   - Попробуй! Я тебе дам такого леща, что на карачках полезешь.

   - Леща? Простого леща? Но разве он, по своей стоимости, как скоропортящийся пищевой продукт, может служить компенсацией того материального ущерба, который терплю я, лишившись часов и бумажника.

   - Какая там рыба, - усмехнулся незнакомец. - Просто, если ты не перестанешь ныть, я тебя трахну по затылку.

   - Как?! Вы стоите на почве насилия, физической расправы - этого печального пережитка и наследия варварских времен? Закон ясно говорит, что отдельные личности не могут присваивать себе функций расправы и возмездия. Это дело суда, избира... кик!

   Кадет упал на траву и внушительно сказал:

   - Что вы делаете? Драться противозаконно.

   - Скидавай сюртук. Суконце, кажется, добротное. Скидавай с лап сапоги.

   - Я не могу дать вам своего согласия на переход упомянутых вами вещей в ваше пользование без моего на то согласия. Станьте на мое место, станьте на точку зрения простой элементарной справедливости и - вы меня поймете. Я первый согласился бы с вами, если бы вы указали мне статью Т. X. части I, по которой...

   - Запонки золотые?

   - Золотые.

   - Дай-ка.

   Кадет с обиженным лицом в одной рубашке сидел на траве и угрюмо говорил:

   - Уверяю вас - вы неправы. Скажу больше - я усматриваю здесь наличность злой воли, выразившейся в нанесении мне побоев... И я - как это вам ни неприятно - оглашу ваш поступок в печати, чтобы мыслящая часть общества могла дать должную оценку моральной стороне ваших шагов в отношении моей личности и имущества. А юридически, уверяю вас, я не сомневаюсь, что закон будет на моей стороне.

   Незнакомец, насвистывая марш, собирал и связывал в узел брюки, ботинки и сюртук.

   Темнело.

   - Даже и с этической стороны, - говорил кадет, зевая, - и то вы не имели права.... если вдуматься...

   Темнело.

  

  

  

   В мой редакторский кабинет вошел, озираючись, бледный молодой человек. Он остановился у дверей и, дрожа всем телом, стал всматриваться в меня.

   - Вы редактор?

   - Редактор.

   - Ей-Богу?

   - Честное слово!

   Он замолчал, пугливо посматривая на меня.

   - Что вам угодно?

   - Кроме шуток - вы редактор?

   - Уверяю вас! Вы хотели что-нибудь сообщить мне? Или принесли рукопись?

   - Не губите меня, - сказал молодой человек. - Если вы сболтнете - я пропал!

   Он порылся в кармане, достал какую-то бумажку, бросил ее на мой стол и сделал быстрое движение к дверям с явной целью - бежать.

   Я схватил его за руку, оттолкнул от дверей, оттащил к углу, повернул в дверях ключ и сурово сказал:

   - Э, нет, голубчик! Не уйдешь... Мало ли какую бумажку мог ты бросить на мой стол!..

   Молодой человек упал на диван и залился горючими слезами.

   Я развернул брошенную на стол бумажку.

   Вот какое странное произведение было на ней написано:

  

   Указания благомыслящих людей на то, что на западном берегу Конго не все спокойно и что туземные князьки позволяют себе злоупотребления властью и насилие над своими подданными, - все это имеет под собой реальную почву. Недавно в округе Дилибом (селение Хухры-Мухры) имел место следующий случай, показывающий, как далеки опаленные солнцем сыновья далекого Конго от понятий европейской закономерности и порядка...

   Вождь племени бери-бери Корибу, заседая в совете государственных деятелей, получил известие, что его приближенный воин Музаки не был допущен в корраль, где веселились подданные Корибу. Не разобрав дела, князек Корибу разлетелся в корраль, разнес всех присутствующих в коррале, а корраль закрыл, заклеив его двери липким соком алоэ. После оказалось, что виноват был его приближенный воин, но, в сущности, дело не в этом! А дело в том, что до каких же пор несчастные, сожженные солнцем туземцы будут терпеть безграничное самовластие и безудержную вакханалию произвола какого-то князька Корибу?! Вот на что следовало бы обратить Норвегии серьезное внимание!"

   Прочтя эту заметку, я пожал плечами и строго обратился к обессилевшему от слез молодому человеку, который все еще лежал на моем диване:

   - Вы хотите, чтобы мы это напечатали?

   - Да... - робко кивнул он головой.

   - Никогда мы не напечатаем подобного вздора! Кому из читателей нашего журнала интересны какие-то обитатели Конго, коррали, сок алоэ и князьки Корибу. Подумаешь, как это важно для нас, русских!

   Он встал с дивана, взял меня за руки, приблизил свое лицо к моему и пронзительным шепотом сказал:

   - Так я вам признаюсь! Это написано об одесском Толмачеве и о закрытии им благородного собрания.

   - Какой вздор и какая нелепость, - возмутился я. - К чему вы тогда ломались, переносили дело в какое-то Конго, мазали двери глупейшим соком алоэ, когда так было просто - описать одесский случай и прямо рассказать о поведении Толмачева! И потом вы тут нагородили того, чего и не было... Откуда вы взяли, что Толмачев был в каком-то "совете государственных деятелей"? Просто он приехал в три часа ночи из кафешантана и закрыл благородное собрание, продержав под арестом полковника, которого по закону арестовывать не имел права. При чем здесь "совет государственных деятелей"?

   - Я думал, так безопаснее...

   - А что такое за дикая, дурного тона выдумка: заклеил двери липким соком алоэ? Почему не просто - наложил печати?

   - А вдруг бы догадались, что это о Толмачеве? - прищурился молодой человек.

   - Вы меня извините, - сказал я. - Но тут у вас есть еще одно место - самое чудовищное по ненужности и вздорности... Вот это: "Следовало бы Норвегии обратить на это серьезное внимание"? Положа руку на сердце: при чем тут Норвегия?

   Молодой человек положил руку на сердце и простодушно сказал:

   - А вдруг бы все-таки догадались, что это о Толмачеве? Влетело бы тогда нам по первое число. А так - ну-ка, пусть догадаются! Ха-ха!

   На мои глаза навернулись слезы.

   - Бедные мы с вами... - прошептал я и заплакал, нежно обняв хитрого молодого человека. И он обнял меня.

   И так долго мы с ним плакали. И вошли наши сотрудники и, узнав в чем дело, сказали:

   - Бедный редактор! Бедный автор! Бедные мы!

   И тоже плакали над своей горькой участью.

   И артельщик пришел, и кассир, и мальчик, обязанности которого заключались в зализывании конвертов для заклейки, - и даже этот мальчик не мог вынести вида нашей обнявшейся группы и, открыв слипшийся рот, раздирательно заплакал...

   И так плакали мы все.

  

  

   Эй, депутаты, чтоб вас!.. Да когда же вы сжалитесь над нами? Над теми, которые плачут...

  

  

  

   Все уселись за экзаменационный стол. Ждали. Удивлялись:

   - Почему это нет мальчиков? Кажется, уже пора, а никто не показывается!.. Эй, сторож! Не знаешь ли, братец, почему это не идут мальчики экзаменоваться?

   - Оны боятся, - заявлял старый сторож. - Оны запрятались. Кто где.

   - Чего же им бояться? Вот чудаки. Эй, сторож! Пойди, пошарь по углам - нет ли где мальчиков? Вытащи и давай сюда.

   Сторож, ворча под нос, вышел и через пять минут привел пятерых мальчиков.

   - А, голубчики! - обрадовались экзаменаторы. - Вас-то нам и надо. А подойдите-ка сюда, подойдите. Хе-хе... А где же остальные? Почему нет, например, Артамонова Семена?

   Один из учеников выступил вперед и заявил:

   - Он побежал.

   - По-бе-жа-ал?!

   - Да-с. Побежал. В Центральную Африку.

   - Как же он побежал?

   - Как обыкновенно путешественники. Захватил шестьдесят копеек, ножницы, ручку от граммофона и побежал.

   - Что же он говорил вообще?

   - Да ничего. Прощайте, говорит, товарищи. Вы себе тут экзаменуйтесь, а я поеду. Пришлю вам по бизону.

   - Вот чудак. А Малявкин Иван? Он почему не пришел?

   - Его никак не могут вытащить.

   - Как не могут? Экий лентяй! Родители на что же?

   - Родители тоже ищут.

   - Как ищут? Ты, милый, говоришь вздор. То говоришь, что его не могут вытащить, то, что его ищут? Где ищут?!

   - Да в воде же. Второй день. Никак не могут найти и вытащить.

   - Купался?

   - Нет, так.

   - Хорошо-с. Ну, а Синицин, Илья?

   - Тоже не пришел. Он не может.

   - Почему?

   - Лежит. Выпимши.

   - Нельзя сказать - "выпимши". Это неправильная форма. Что ж он, пьян?

   - Нет, не пьян. А так. Вообще.

   - Недоумеваю. Чего ж он "выпимши"?

   - Эссенции. Взял еще у меня взаймы гривенник. Пропал теперь мой гривенничек!