Главная » Книги

Аверченко Аркадий Тимофеевич - Рассказы для выздоравливающих, Страница 7

Аверченко Аркадий Тимофеевич - Рассказы для выздоравливающих


1 2 3 4 5 6 7 8

ивился Корзухин.
   - Мотор!
   - Неужели есть такая болезнь? Вероятно, психо-мотор?
   - Нет, просто мотор. Вам нельзя пользоваться извозчиком - никаких сотрясений! Слышите? Грудо-брюшная преграда не в порядке. Нужен мотор!
   - Послушайте! - сказал Корзухин. - Вы доктор? Так. Вы осматриваете пациента?.. Так, прекрасно. Он, предположим, болен. Хорошо. Вы садитесь и пишите ему рецепт. Существует правило, по которому с рецептом ходят в аптеку. Но я никогда не слышал, чтобы с рецептом бежали в автомобильный гараж!!
   - Вы забываете о физическом методе лечения, - сухо сказал доктор.
   - Это что за музыка?
   - Механотерапия.
   - Странно... - обиженно улыбнулся Корзухин. - У меня, может быть, и всей-то грудо-брюшной преграды на дешевенький велосипед наберется, а вы - целый автомобиль прописываете.
   Доктор нахмурился.
   - Я не гомеопат. Не нравится - можете обратиться к гомеопату. Он вам может даже швейную машину прописать. Пожалуйста!
   И ушел, гулко хлопнув дверью в передней.
   - Можно подержанный, - робко сказала жена.
  

* * *

  
   Это было однажды осенью...
   Корзухин лег после обеда спать, но ему не спалось: грезились разные болезни, эпидемии и несчастья. Он встал, оделся и, печальный, расстроенный, побрел к жене.
   В дверях ее комнаты, перед портьерой, приостановился, услышав голоса. Прищурился... Потом опустился на стул у окна и стал слушать. Разговаривали двое:
   - Вы должны, доктор, это сделать!
   - Ни за что! Вы сами не знаете, чего просите... Нужно же знать меру.
   - Я и знаю меру. Но мне необходимо иметь зеленую гостиную! Слышите? Вы должны это устроить. Наша старая красная опротивела мне до тошноты.
   - Вы говорите вздор. Как я это сделаю?!
   - Ваше дело. На то вы доктор.
   - Это скорей дело обойщика.
   - Придумайте что-нибудь! Скажите, что красный цвет ему вреден, а что зеленый там что-нибудь такое... увеличивает кровообращение, что ли. Или расширяет сосуды.
   - Вздор! Зачем ему расширение сосудов?
   - Скажите просто, что ему вредна красная гостиная.
   - Да он ведь там никогда и не бывает.
   - А вы найдите такую болезнь, чтобы ему нужно было сидеть в гостиной, намекните на кубический объем воздуха, а потом скажите, что такой красный цвет в гостиной ему вреден.
   - Наталья Павловна... Это черт знает что! Он уже на автомобиле чуть не поймал меня. Если он догадается - подумайте, что будет... Я понимаю мои первые опыты - они хоть что-нибудь имели под собою... Хоть какую-нибудь почву... Конечно, куренье вредно, напитки вредны, картежная игра вредна... Но Вагнер-это безобразие, автомобиль - это наглость. У вас нет ни такта, ни логики.
   - Ну, хорошо. Устройте мне последнее - красную гостиную - и ладно. Больше ни о чем не попрошу.
   - Даете слово?
   - Даю! Честное слово!!
   - Ну, в последний раз. Господи благослови.
  

* * *

  
   Доктор и Ната отправились в спальню на поиски Корзухина, но Корзухина там не нашли.
   Отыскали его в красной гостиной. Он сидел на красном диване, тянул из горлышка бутылки коньяк и курил чудовищную сигару.
   - А, доктор! - сказал он, подмигнув. - Здравствуйте! Не находите ли вы, что красный цвет гостиной мебели дурно влияет на меня? Кубический объем, как говорится, не тот. Хе-хе... Продается хороший автомобиль, дети мои! Срочно нужны деньги за выездом в клуб, и если я, черт побери, не заложу сегодня хорошего банчишки - потащите меня опять на Вагнера. Ха-ха! Дорогой врач! Ломаются нынче все преграды, в том числе и ваша грудо-брюшная, если вы не покинете немедленно одр тяжело больного Корзухина. Неужели мы никогда с вами, доктор, не увидимся? Ну, что ж делать... Я с этим совершенно примирился. Пошел вон!
  

МОТЫЛЬКИ НА СВЕЧКЕ*

Опыт руководства для начинающих миллионеров

  
   ...Когда разговор перешел на театральные дела, Новакович, который всюду и везде хотел быть первым, хотел быть самым неожиданным, самым ошеломляющим, - этот Новакович заявил:
   - Что там ваши театральные дела!.. Что там ваши крахи!.. Вот я был свидетелем одного театрального дела и одного театрального краха... Дело продолжалось всего месяц и стоило три миллиона рублей!!! Вы все знаете, что я не люблю лгать, не люблю преувеличивать...
   - Я не знаю... - заявил какой-то добросовестный слушатель.
   - Пора бы знать, - сухо осадил его Новакович. - Знание облагораживает, а незнание приближает к животному...
   - Где это было? - спросил другой слушатель.
   - Это? Это было в городе Тиктакполе - если хотите, можете найти его на карте. Он там, наверное, есть.
   - Ну не тяните, рассказывайте.
   - То-то вот... "Рассказывайте"! Вам бы только все рассказывать да рассказывать.
   Очень развязный человек был Новакович.
  

Рассказ Новаковича об актрисе Зеленой

  
   В уже известном вам городе Тиктакполе была молодая барышня по имени Зеленая.
   Ничем она особенным не отличалась, и Тиктакполь не обращал на нее никакого внимания.
   Однажды она получила из Сан-Франциско телеграмму: "Ваш родственник скончался, оставил вам по завещанию свыше трех миллионов рублей".
   С этого началось.
   Когда я ее впервые поздравил с богатством и спросил, что же она теперь будет делать, эта Зеленая мне ответила:
   - Буду актрисой!
   - Как актрисой? Почему актрисой? Откуда актрисой?!
   - Так. Хочу быть актрисой. Всю жизнь мечтала об этом.
   - Почему же вы раньше этого не сделали? Ведь для актерства деньги не нужны.
   - Вы думаете? Я пробовала несколько раз поступить на сцену, но меня не брали.
   - Почему?
   - Интриги.
   - Какие интриги? С чьей стороны? Ведь вас же еще никто не знал, чтобы интриговать против вас!! Кто интриговал?!
   - Не знаю кто, но интриговали. Иначе почему бы меня не приняли на сцену? Не правда ли?
   У нее было такое простодушное выражение лица, что я ничего не возразил. Промолчал...
   - Слушайте, - сказала она мне. - Вы - один из самых порядочных и опытных людей... Устройте мне театр. Денег, сколько понадобится, я дам.
   Я никогда ни в чем не могу отказать женщине. Такова моя жизнь.
   - Хорошо, - согласился я.
   - Театр мы построим новый, потому что существующие меня не удовлетворяют. Для моего таланта нужна оправа.
   По-моему, для ее таланта нужна была единственная оправа - вымазать ее дегтем, обвалять в перьях и выгнать из города.
   У нас в России не все свободы отняты у народа. Осталась еще одна свобода - произношения.
   Поэтому Зеленая, не отвечая ни перед Богом, ни перед людьми, свободно произносила:
   - Корокора.
   - Какая корокора? - спрашивали мы у нее.
   - Корокора. Которые звонят на корокорне.
   Человеку, который, пронюхав о ее богатстве, хотел предложить ей руку и сердце, она ответила:
   - Я не могу вас порюбить.
   - И не надо, - обрадовался он. - За что меня рубить? Со мной ласково нужно...
   - Не то. Я хочу быть актрисой!
   Так как в последней фразе не было ни одного "л", жених сразу понял ее и отплыл в другую гавань.
   Когда мы выстроили театр, я пригласил режиссера и стал набирать труппу.
   Режиссер сказал, что он хочет получить такое жалованье:
   - 4000 в месяц.
   - Опомнитесь! - завопил я. - Почему?
   - За позор, милый. Ведь я эту Зеленую знаю - она несколько раз приходила к нам в театр. Если уж мне теперь позориться, так знать за что!..
   То же самое заявили и первые персонажи.
   - Ну что ж, - говорили они, - по семи тысяч в месяц дадите - пойдем. Годик помучаемся, пострадаем, зато потом вздохнем свободно: уедем отсюда, купим на эти проклятые деньги где-нибудь в глуши домик и будем себе доживать век под чужой фамилией. Чтобы не так стыдно было...
   А простак десять тысяч взял.
   - Не забывайте, - говорит, - что я с самим Росси играл, с Поссартом! Каково мне теперь?!
   Дали.
   За пьесой обратились к известному, модному автору, произведения которого вызывали всеобщий заслуженный восторг.
   - Не дам, - сказал он, узнав, в чем дело.
   - Мы хорошо заплатим... Десять тысяч за право постановки...
   - Не могу... мое имя, мое авторское самолюбие...
   - Пятнадцать тысяч!!
   - Право, не могу, мое имя, мое авторское самолю...
   - Двадцать!!
   - Но мое имя, мое само...
   - Сорок тысяч!..
   - Но... само...
   - Пятьдесят!..
   - Само... собой разумеется, что я пьесу дам. Я уверен, что оригинальная трактовка госпожой Зеленой моей пьесы придаст ей своеобразный колорит.
   - Верно, - сказал я. - Колорит. Придаст. Зеленый колорит. Получайте чек.
   Знаменитый художник-декоратор принял меня на площадке лестницы.
   - А меня дома нет, - с сожалением сообщил он.
   - Десять тысяч, - сказал я.
   - Десять? Зайдите в переднюю.
   - Собственно даже не десять, а двадцать, - поправился я.
   - Что ж мы тут стоим... Пожалуйте в гостиную. Вы, кажется, сказали - тридцать тысяч? Простите, но я лишен возможности.
   - Я сказал - сорок тысяч!
   - Тогда я не лишен возможности. Пойдемте в мою святая святых - в мастерскую. Посмотрите кое-что новенькое...
   Задолго до спектакля во всех тиктакпольских газетах были заняты первые страницы объявлениями о нашем театре. На первый спектакль билеты были проданы все, на второй спектакль двадцать два билета, а на третий - один.
   Спектакль состоялся.
   Только теперь я понял, как умно поступила Зеленая, выстроив новый театр. Потому что в старом театре стены и потолок не выдержали бы той бури, того свирепого урагана негодования, свиста и рева разъяренной публики.
   Три дня после премьеры газеты трепали нас, как компания меделянских щенков треплет дохлую крысу...
   На второй день было 22 человека, на третий - один.
   Отчасти это было хорошо, потому что и шуму было меньше.
   А на третий день единственный зритель, который сидел во втором ряду, вышел среди действия в проход между стульями, стал на колени и заплакал:
   - Позвольте мне уйти домой, - сказал он, простирая к капельдинерам руки. - Ей-богу, я приду завтра, досмотрю.
   Его отпустили на честное слово. Очевидно, это был отъявленный негодяй, потому что слова своего он не сдержал.
   Спектакль приостановили.
   Зеленая пригласила меня в свою блистающую роскошью уборную и, сверкая глазами, спросила:
   - Ну, что? Теперь вы убедились?
   - Что такое?
   - Интриги.
   - Гм!.. Да.
   - Во-первых, интриги, а во-вторых, вы не умеете привлечь публику. Реклама плохая.
   - Реклама хорошая, - угрюмо возразил я.
   - Реклама плохая. Почему же тогда публика не ходит? Почему? Если бы была реклама хорошая, публика бы ходила... Послушайте! Ведь я же денег не жалею. Делайте что хотите, но чтобы публика была...
   - Слушаю-с.
   На другой день я сдал во все тиктакпольские газеты объявление:
   "Ищут приличных молодых людей и дам для вечерних занятий. Работа требует известного напряжения, терпения, но условия оплаты блестящие. За время от 8 часов вечера до 12 часов ночи каждое поступившее к нам на службу лицо получит пять рублей".
   На другой день сбор был почти полный.
   Но публика была неопытная. По своей добросовестности все хлопали без разбора и в смешных местах пьесы утирали глаза платками.
   Я пригласил тогда режиссера для всей этой неорганизованной банды и нанял студию для обучения "зрительскому" искусству.
   Некоторые сделали блестящие успехи и выдвинулись на первые места. Им жалованья прибавили.
   Но костюмерная часть страдала - пришлось устроить мастерскую дамского и мужского платья. Теперь театр выглядел нарядно, красиво, всегда был переполнен и жизнь наша потекла спокойно и приятно, если не считать двух больших забастовок зрителей с предъявлением ими требований: вежливого обращения со стороны капельдинеров, отмены биноклей и перемены пьесы на другую, новую. Тяжелые условия труда были до известной степени смягчены, и зрители успокоились.
   Но однажды Зеленая пригласила меня к себе в уборную и спросила с неудовольствием:
   - Кажется, и сборы теперь хорошие, и успех налицо, почему же газеты о нас молчат?
   - Я не знаю почему, - осторожно заметил я.
   - Вы не знаете?! Да! Недаром говорят, что театральный и газетный мир - это зловонное гнездо интриг. Послушайте, Новакович... Нам нужна газета!
   - Но...
   - Нам нужна газета и, кроме того, еще журнал. Будем выпускать в красках, помещать все постановки, костюмы. Ступайте, устраивайте.
   Пошел я. Устроил.
   Первые номера, когда "вышли в свет", то тут же и легли камнем, как полусырой блин в желудке катарального.
   Зеленая позвала меня в свою роскошную уборную и спросила:
   - Что же это я нигде и ни у кого не вижу нашей газеты? Почему ее не читают? Ведь ко мне в театральном отделе отнеслись очень мило. Единственная добросовестная газета, и она никому не известна.
   - Слушаю-с, - сказал я и, поцеловав у нее ручку, ушел.
   Но когда я пришел домой и высчитал, что организация газетных читателей будет стоить около двухсот тысяч рублей (наши зрители категорически отказались взять на себя еще одну тяжелую работу), тогда я понял, что кампания проиграна... На текущем счету у нас оставалось около 50 тысяч рублей, а зрителям за последние полмесяца еще не было заплачено. Да давильщики, обязанность которых была устраивать давку около кассы, только вчера потребовали улучшения своего положения, устройства эмеритурной кассы и пенсионного фонда.
   А сзади стояла еще целая голодная, жаждущая армия: гастролеры-истерички для истеричных мест в пьесе, встречальщики у актерского подъезда, "рикши", выпрягавшие лошадей и доставлявшие Зеленую домой после спектакля...
   Я пришел к Зеленой, сложил на груди руки и сказал:
  
   - Кончено.
   - Что?!
   - Денег больше нет.
   Через минуту я уже бежал по городу, изрыгая проклятия и хватая сам себя за голову...
  
   - Почему? - спросил Новаковича один из слушателей.
   - Почему? - прищурился он. - Потому что она мне ответила: "- Пусть нет денег, но зато есть успех! Мои полные сборы меня поддержат!!"
   - Бедная Зеленая! - вздохнул кто-то.
   - Да, - подтвердил другой задумчиво. - Бедная... А ведь была богатая...
  

ДЬЯВОЛЬСКИЕ КОЗНИ

  
  

I

  
   Саксаулова удивило: с молодым человеком Чипулиным он был очень мало знаком, и тем не менее Чипулин, встретив мужа и жену Саксауловых на вокзале, закричал от радости, завертелся и, поцеловав дважды ручку госпожи Саксауловой, признался, что никогда ему не выпадала на долю более приятная встреча.
   - Здравствуйте, здравствуйте, - сказал Саксаулов.
   - Вот-то смешно! Приехал на вокзал и вдруг встречаю - кого же? Вас. Прямо кому-нибудь расскажи - не поверит... Изволите куда-нибудь ехать?
   - Да, я еду... а она провожает.
   - Едете, вероятно, для приятного удовольствия?
   - Какое! Тетка сильно заболела... в Рязани. Так вот, надо проведать.
   Чипулин побледнел и хватился рукой за сердце.
   - Что вы го-во-ри-те! Заболела?! Да чем же, господи! Вотто несчастье!
   - Да она старуха. Чего ж ей и не поболеть?..
   - Ах, уж эти болезни... Ну, ничего. Мужайтесь! Может быть, все обойдется.
   Тем не менее сам Чипулин долго не мог успокоиться. Он качал головой, соболезнующе почмокивал губами и весь вид его являл собою тревогу и скорбь о рязанской тетке Саксаулова.
   - Вы взяли билет? Позвольте, я возьму. Чего вам самим-то хлопотать.
   - Да билет есть. Пойдем на перрон. Семь минут до отхода.
   Хорошенькая, черноглазая Саксаулова, опустив голову, в задумчивости пошла за мужем. Чипулин, идя рядом с ней, спросил:
   - Вот-то, я думаю, вам тоже тяжело расставаться с Петром Сергеичем... Такая, право, неприятность.
   - Ну он ведь через два-три дня вернется.
   - Оно-то, конечно, три дня, а все-таки признайтесь: ведь даже на три дня тяжело расставаться, а? Да, тяжело... Я понимаю вас. Ей-богу. Но как смешно: приехал и вдруг встречаю вас. Вы разрешите мне потом проводить вас домой?
   - Нет, помилуйте. Зачем же вас затруднять. Я сама...
   - О, что вы! Теперь время вечернее... Я никогда не допущу! Не правда ли, Петр Сергеич?
   - Отчего же... Я вам буду очень благодарен, если вы ее довезете.
   - Милый! Но мне прямо-таки неудобно пользоваться временем мосье Чипулина...
   Чипулин страдальчески прижал руки к груди и простонал:
   - О, ради бога! Ну, ради бога, не думайте обо мне. Это - обязанность каждого порядочного знакомого проводить домой знакомую.
   Прозвонил второй звонок.
   Саксаулов поцеловал жену, пожал руку Чипулину, но Чипулин обнял его и поцеловал.
   - От всего сердца, - торжественно сказал он, - от всего сердца желаю, чтобы ваша добрая тетушка очутилась в приличном здоровье и благополучии. Ура!
   - Спасибо, спасибо! Прощайте.
   Чипулин побежал за тронувшимся поездом. Он махал платком, советовал не открывать окон в вагоне, настаивал на благополучном возвращении, а когда поезд удрал от него - вернулся к Саксауловой.
   Лицо его носило признаки тихой меланхолической грусти, которая, как заходящее солнце на верхушках деревьев, гаснет не сразу, а постепенно, передвигаясь от горькой складки у рта к затуманенным глазам, и умирает наконец на поморщенном челе.
   - Как всегда ужасно расставанье и как радостна встреча. Не правда ли? Мой совет таков: думайте о том, что три дня не вечность, - и вам будет легче.
   - Да, да, - сказала, кивая головой, Саксаулова. - Ну, прощайте.
   - Ни-ни! Ни-ни-ни! Я должен проводить вас.
   - Да зачем же? Я возьму извозчика и поеду одна.
   - Ольга Захаровна! Но ведь нам по дороге... И подумайте, что скажут, когда узнают, что я, как какая-нибудь свинья, бросил даму на вокзале, а сам удрал. Ведь это простой долг вежливости. Я знаю, вы из деликатности отказываетесь.
   - Вовсе нет! Я поеду одна. Мне еще нужно дать телеграмму.
   - О боже! Да ведь здесь же есть телеграф! Пойдемте! Я провожу вас. Вы напишете телеграмму, а я подам ее. Честное слово, я не буду в нее заглядывать.
   Сжав губы, Саксаулова последовала за Чипулиным, подошла к конторке и, потоптавшись немного, написала:
  
   "Москва. Пречистенка. Гарданову для Лидочки. Ну, как поживаешь? У нас все время дожди. Оля".
  
   Чипулин взял телеграмму и понес ее на отлете, подчеркивая этим, что он не позволит себе даже случайно заглянуть в нее.
   - Сдал! Теперь вы баиньки? Я довезу вас до самого дома.
   Саксаулова посмотрела на него с невыразимым страданием и мукой.
   - Чипулин! Я должна одна поехать домой.
   - Ольга Захаровна! К чему эти деликатности? Ради бога, не стесняйтесь.
   Саксаулова беспомощно посмотрела на потолок, постучала концом зонтика об пол и вдруг сказала:
   - Знайте же, надоедливый человек, что меня здесь ожидает Волк-Демьянский и мы поедем не домой, а в ресторан. Довольно с вас?
   - Иван Эрастыч? - обрадовался Чипулин. - О боже ж мой! Да чего вы раньше не сказали? Я вам сейчас найду его. Где он?
   - Он ожидает около багажного отделения.
   - Вот-то смешно! Да почему же он не провожал вместе с нами уважаемого Петра Сергеича?
   - Потому что было неудобно.
   - О боже! Иван Эрастыч такой прекрасный человек.
   - Еще бы, - злобно сказала Саксаулова. - Он мой любовник, знаете ли вы это, - и муж кое-что подозревает. Вот почему Эраст не провожал его! Понимаете вы, москит вы надоедливый?!
   - Вот что-о, - протянул Чипулин, и лицо его озарилось предоброй лукавой улыбкой. - Вот это здорово!
   - Только если вы скажете хоть одно слово мужу или комунибудь - Эраст выстрелит в вас.
   - Я?!! Скажу?!! Лучше же мне сейчас откусить свой язык. Нет-с! Чипулины не говорят. Не беспокойтесь! Я все это вам устрою.
   - Что все? - обеспокоилась Саксаулова.
   - Все, все.
   Кое-что Чипулин действительно устроил: он побежал в багажное отделение, отыскал там изумленного его появлением Эраста, привел его к Саксауловой, а потом проводил их до извозчика, усадил и, придерживаясь за крыло экипажа, сказал, элегически любуясь на небо:
   - Не правда ли, как хорошо любить? Приятнейшее занятие в сердечном смысле. А? Мужайтесь!
   - Пошел! - закричал Эраст извозчику.
   Извозчик дернул, и умиленный Чипулин чуть не упал, так как крыло экипажа выскользнуло из-под его руки.
   Забыв согнать с лица испуганное выражение, долго следил за экипажем Чипулин, и уста его шептали: "О ты, могущественнейшее чувство!"
   Потом спохватился Чипулин и, поспешно заменив испуганное выражение лица другим, задумчивым, пошел домой.
  

II

  
   На другое утро Саксаулова получила городскую телеграмму:
  
   "Будьте покойны. Все устрою. Телеграфируйте мне час и день приезда мужа. Феодосий Чипулин".
  
   На это Саксаулова ответила:
  
   "Что там такое вы устраиваете? Ничего не надо. Молчите и больше ничего".
  
   Вечером пришла вторая телеграмма от Чипулина:
  
   "Нужно устранить подозрения. Надеюсь успеть к приезду. Мужайтесь!"
  
   Саксаулова написала телеграмму:
  
   "Вы просто дурак".
  
   Но телеграф отказался передать эту телеграмму, на том-де основании, что ругательные слова запрещено передавать по телеграфу.
   На третий день явился Саксаулов.
   Жена приехала встречать его за пять минут до прихода поезда, а запыхавшийся Чипулин показался тогда, когда поезд уже подошел.
   Поздоровавшись с Саксауловым, Чипулин зашел за его спину и сделал ряд знаков, которые должны были вполне успокоить Саксаулову, что все, дескать, обстоит как следует.
   - Ну, что у вас тут новенького? - спросил Саксаулов.
   - Ради бога! - вскричал, прижимая руки к сердцу Чипулин. - Прежде всего - как тетушка?
   - Здорова. Спасибо. Выздоровела.
   - О боже! Воображаю, в каком вы восторге!
   Саксаулов посмотрел внимательно на Чипулина и пожал плечами.
   - Что ты поделывала без меня? - спросил он жену.
   Чипулин сделал озабоченное лицо, полез в жилетный карман и вынул оттуда какие-то билеты.
   - Вот-с. Это мы с Ольгой Захаровной были в театре. Видите? Даже контрольные купоны оторваны. Пресмешная пьеса. Хи-хи-хи. Это мы были позавчера. А в день вашего отъезда я, значит, отвез Ольгу Захаровну домой и, посидев немного, уехал, так как у нее заболела голова, и она легла спать.
   - Ну, едем домой, - нетерпеливо сказала Саксаулова. - Прощайте, Чипулин.
   Муж стал расплачиваться с носильщиком, а Чипулин наклонился к Саксауловой и таинственно подмигнул.
   - И дома у вас все устроено. Дворнику дал десять, двум горничным и швейцару по пяти. Все дали слово молчать.
   - Что б вы пропали! - сказала Саксаулова.
   - Что? - переспросил вернувшийся муж.
   - Я говорю - куда ты запропал? Поедем. У меня голова болит.
   - Да? И вчера болела?
   - Да, да! - сказал Чипулин. - Вчера Ольга Захаровна совсем из дому не выходила. Была больна... Как же-с. Вот докторское свидетельство.
   Действительно, он порылся в боковом кармане и вынул какое-то свидетельство.
   Саксаулов широко открыл глаза.
   - Да к чему же свидетельство? Ничего не понимаю.
   - Больна Ольга Захаровна - очень просто. Значит, никуда и не выходила, сидела дома. Вот и свидетельство - видите ее имя и число месяца. Я вам сейчас позову извозчика. Кстати, знаете, удивительно пресмешная вещь... Вы знаете Эраста ВолкДемьянского?
   - Я думаю, - сказал муж, усмехнувшись углом рта.
   - Так такое совпадение, можете представить: захожу вчера к нему - три дня как болен. Лежит - жар у него, из дому не выходит. Такая странность.
   Саксаулов опустил голову. Потом спросил:
   - Может, вы и на его болезнь имеете докторское свидетельство? Ха-ха-ха!
   Смех его был странный.
   - Умоляю тебя, едем! - вскричала Саксаулова. - Мне очень нехорошо!!
   - Верю, - покачал головой Саксаулов. - Тебе очень нехорошо... Прощайте, Чипулин.
   - До свиданья. Но не смешно ли: три дня лежит ВолкДемьянский в жару, в бреду и все время твердит имя какой-то Альфонсины.
   Чипулин уперся руками в бока и раскатился самодовольным смехом ловкого хитреца.
  

ПО ВЕЛЕНИЮ СЕРДЦА

(Образцы иностранной литературы)*

  

I. Французский рассказ

  
   Войдя в вагон, Поль Дюпон увидел прехорошенькую блондинку, сидевшую в одиночестве у окна и смотревшую на него странным взглядом.
   - Ого! - подумал Дюпон, а вслух спросил:
   - Вам из окна не дует?
   - Окно, ведь, закрыто! - засмеялась блондинка и лукаво взглянула на него.
   - Разрешите закурить?
   - Пожалуйста. Я люблю сигарный дым.
   - Увы! К сожалению, я не курю, - вздохнул Поль. - Разрешите узнать, как ваше имя?
   - Луиза.
   - Луиза?! Ты должна быть моей! С первой встречи, когда я тебя увидел...
   - Ах, плутишка! - сказала Луиза, открывая свои объятия.
  

* * *

  
   Оправляя прическу, Луиза спросила любовника:
   - Ты куда?
   - В Авиньон.
   - И я тоже.
   Поезд подходил к вокзалу. Из вагонов хлынула публика, и они расстались. Поль взял извозчика и поехал в замок своего друга д'Арбиньяка.
   Д'Арбиньяк очень ему обрадовался.
   - Сейчас познакомлю тебя с женой. Лу-иза!
   Поль Дюпон вздрогнул.
   - Ка-ак! Это вы?!
   - Вы... знакомы?!
   Молодая женщина улыбнулась и, глядя на мужа ясным взглядом, сказала:
   - Да! Мы ехали в одном и том же вагоне и премило убили время... Надеюсь, что и тут вам будет так же хорошо...
   - Браво! - вскричал виконт д'Арбиньяк.
  

II. Английский рассказ

  
   Томми О'Пеммикан добывал себе скромные средства к жизни тем, что по вечерам показывал в уайт-чапельском кабачке Сиднея Гроша свое поразительное искусство: он всовывал голову в мышеловку, в которой сидела громадная голодная крыса, и после недолгой борьбы ловил ее на свои крепкие, белые зубы... Несмотря на то, что животное яростно защищалось, через минуту слышался треск, писк - и крыса, перегрызанная пополам, безжизненно падала на покрытый кровью пол гигантской мышеловки.
   Мисс Сьюки Джибсон упросила своего отца однажды сделать честь Сиднею Грошу и навестить этого старого мошенника в его берлоге.
   Отец сначала ужаснулся. ("Ты - девушка из общества - в этом вертепе?"), но потом согласился, и таким образом, однажды в туманный лондонский вечер среди пропитанных джином и пороком джентльменов - обычных посетителей дяди Сиднея - очутилась молодая, изящная девушка с пожилым господином.
   Представление началось. Томми вышел, пряча свои жилистые кулаки в карманы и равнодушно поглядывая на метавшегося по клетке обреченного врага.
   Все придвинулись ближе... И вдруг раздался звонкий девичий голос:
   - Держу пари на тысячу долларов, что этому джентльмену не удастся ее раскусить!
   - Годдэм! - крикнул хрипло подвыпивший американский капитан с китобоя "Гай Стоке". - Принимаю! Для Томми это все равно, что раскусить орешек. Ставлю свою тысячу!
   - Томми, не выдай! - заревела толпа.
   Томми 0'Пеммикан, не обращая внимания на рев, смотрел на красивую девушку во все глаза. Потом вздохнул, всунул голову в клетку и... крыса бешено впилась ему в щеку.
   - Что же ты? - взревели поклонники. - Что с ним? Это первый раз. Болен ты, Томми, что ли?
   - Годдэм! - вскричал хриплый китобой, - он ее не раскусил, но я его раскусил! Он в стачке с девушкой!
   Загремели выстрелы... Томми прыгнул, как тигр, и отбросив ударом кулака китобоя, ринулся к выходу!
  

* * *

  
   Когда Джибсоны выбрались из адской свалки и побежали по туманной улице, Сьюки наткнулась на что-то и вскрикнула:
   - Это он! Это мистер Пеммикан... Он ранен! Нужно взять его к нам домой.
   - Удобно ли, - нахмурился отец, - постороннего человека.
   - All right! - вскричала Сьюки решительно. - Постороннего неудобно, но будущего моего мужа - против этого никто ничего не скажет!
  

III. Немецкий рассказ

  
   - Лотта! - вскричал Генрих, хватая свою женушку за руку. - Это что такое? Что ты от меня спрятала?
   Лотта закрыла лицо руками и прошептала:
   - О, не спрашивай меня, не спрашивай.
   - Покажи! Это, вероятно, записка! У тебя есть любовник?!
   Лотта молча заплакала:
   - Бог тебя простит!
   - Покажи!!
   - Нет! - сказала Лотта, смело смотря ему в глаза. - Ни за что!
   - В таком случае - вон из моего дома!
   - Я уйду, - прошептала Лотта, глядя на него глазами, полными слез, - но позволь мне вернуться 28 июля.
   - Вздор! К чему эти комедии. Вон!
  

* * *

  
   Был день 28 июля.
   У Генриха собрались гости и родственники, так как был день его рождения - одной только Лотты, любимой Лотты, не было.
   Где она бродила, изгнанная мужем?
   - С днем рождения тебя! - вскричал отец, поднимая бокал.
   Вдруг дверь распахнулась и вошла исхудавшая Лотта. - С гордо поднятой головой она подошла к столу, в котором месяц тому назад спрятала что-то тайком от мужа.
   Она открыла ящик стола, сунула туда руку и... вынула пару теплых туфель, вышитых гарусом.
   - Вот, Генрих, почему я не могла показать... это сюрприз.
   - Прости меня, Лотта, - вскричал Генрих, обливаясь слезами. - Я не имел права тебя подозревать...
   Лотта вся вспыхнула и бросилась мужу в объятия.
   - Вот видите, - сказал отец, - как вы были легкомысленны. Пословица говорит, что нужно сначала хорошенько расспросить, что за вещь заключалась в столе, и если эта вещь была невинного характера, то не нужно обращаться так сурово со своей маленькой женкой. Теперь вы достаточно наказаны, и в будущий раз это не повторится!
  

IV. Австралийский рассказ

  
   На краю золотоносной ямы сидело двое: беглый каторжник Джим Троттер и негр Бирбом - неразлучные приятели.
   - Проклятая страна! - проворчал Джим, отбрасывая в сторону кусок попавшегося под руку золота. - Ни одной женщины... А мне бы так хотелось жениться.
   - Ты любил когда-нибудь? - спросил черный Бирбом, лениво пожевывая кусок каменного дерева.
   - Давно. Это была индианка, которую я однажды застал в обществе долговязого Нея Мастерса. Это меня так смутило, что я тут же убил их обо

Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
Просмотров: 457 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа