Аверченко Аркадий Тимофеевич - Чудеса в решете

до зеленыхъ вѣниковъ не забудешь. А я опять же говорю объ Окромчедѣловскихъ. Тутъ за этимъ бугромъ ихъ штукъ сто, дачъ-то. Вотъ и кормлюсь отъ нихъ.

   - Да чѣмъ же ты кормишься, шутъ гороховый?!

   Мужиченка почесалъ затылокъ.

   - Экой ты непонятный! Какъ да что... Посадишь барина въ яму - ну, значитъ и живи въ свое удовольств³е. Смотря, конешно, за что и платятъ. За Огрызкинскую барыню я, братъ, меньше цѣлковаго никакъ не возьму; Шестеренкины дѣвицы тоже - на всяк³й скусъ потрафютъ, - рупь съ четвертакомъ грѣхъ взять за этакую видимость али нѣтъ? Дрягина госпожа, Семененко, Косогорова, Лякина... Мало ли.

   - Ты что же, значить, - сообразилъ Стрекачевъ, - купальщицъ на своей землѣ показываешь?

   - Во-во. Ихъ, значитъ, тотъ берегъ, a мой, значитъ, этотъ. Имъ убытку никакого, a мнѣ хлѣбъ.

   - Вотъ, каналья, - разсмѣялся Стрекачевъ. - Какъ же ты дошелъ до этого?

   - Да вѣдь это, господинъ, кому как³е мозги отъ Бога дадены... Иду я о прошломъ годѣ къ рѣкѣ рыбку поудить - гляжу, что за оказ³я! Подъ однимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется, подъ другимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется. И у всякаго бинокль изъ глазъ торчитъ. Сдурѣли они, думаю, что ли. Тогда-то я еще о бинокляхъ и не слыхивалъ. Ну, подхожу, значитъ къ рѣкѣ по ближе... Эге-ге, вижу. Тутъ тебѣ и блюнетки, и брондинки, и толстыя, и тонк³я, и старыя, и малыя. Вотъ оно что! Ну, какъ значить, я во всю фигуру на берегу объявился - онѣ и подняли визгъ: "Убирайся, такой-ся кой, вонъ, какъ смѣешь!.." И-и разстрекотались! Съ той поры я, значить, умомъ и вошелъ въ соображен³е.

   - Значитъ, ты спец³ально для этого и землю за арендовалъ?

   - Спецыяльно. Шестьдесятъ рублей въ лѣто отвалилъ. Ловко? Да биноклей четыре штуки выправилъ, да кустовъ насажалъ, да ямъ нарылъ - прямо удобство во какое. Сидишь эт-то въ прохладѣ, въ ямѣ на скамеечкѣ, слѣва пива бутылка (отъ себя держу: не желаете ли? Четвертакъ всего разговору), слѣва, значить, пива бутылка, справа папиросы... - живи не хочу!

   Охотникъ Стрекачевъ постучалъ ружьемъ о свѣсившуюся вѣтку дерева и какъ будто вскользь, спросилъ:

   - А хорошо видно?

   - Да ужъ ежели съ биноклемъ, прямо вотъ - рукой достанешь! И кто только это бинокли выдумалъ, - памятникъ бы ему!.. Можетъ, полюбопытствуете?

   - Ну, ты скажешь тоже, - ухмыльнулся конфузливо охотникъ. - А вдругъ увидятъ оттуда?

   - Никакъ это невозможно! Потому такъ ужъ у меня пристроено. Будто кустъ; a за кустомъ яма, a въ ямѣ скамеечка. Чего жъ, господинъ... попробуйте. Всего разговору (онъ приложилъ руку щиткомъ и воззрился острымъ взглядомъ на противоположный берегъ, гдѣ желтѣла купальня)... всего и разговору на рупь шестьдесять?!

   - Это еще что за разсчетъ?!

   - Разсчеты простые, ваше благород³е: Огрызкинская госпожа теперь купается - дамы замѣчательныя сами извольте взглянуть - рупь, потомъ Дрягина съ дочкой на пятиалтынный разговору, ну и за губернанку Лавровскую дешевле двухъ двугривенныхъ положить никакъ не возможно. Хучь онѣ и губернанки, a благороднымъ ни въ чемъ не уступятъ. Костюмишко такой что, все равно, его бы и не было...

   - А ну-ка... ты... тово...

   - Вотъ сюда, ваше благород³е, пожалуйте, здѣсь двѣ ступенечки внизъ... Головку тутъ наклоните, чтобъ оттелева не примѣтили. Вотъ-съ такъ. А теперь можете располагаться... Пивка не прикажете ли молодненькаго? Сей минутой бинокль протру, запотѣлъ что-то... Извольте взглянуть.

   Смеркалось...

   Усталый, проголодавш³йся, выползъ Стрекачевъ изъ своего убѣжища и, отыскавъ ружье, спросилъ коряваго мужиченку, сладко дремавшаго на поваленномъ деревѣ:

   - Сколько съ меня?

   - Шесть рублей двадцать, ваше благород³е, да за пиво полтинничекъ.

   - Шесть рублей двадцать? ! Это за что же такое столько? Навѣрно, жульничаешь.

   - Помилуйте-съ... Огрызкинскую госпожу положимъ рупь, да губернанка въ полтинникѣ у насъ завсегда идетъ, да Дрягины - я ужъ мелюзги и не считаю, - да Синяковы трое съ бабушкой, да...

   - Ну, ладно, ладно... Пошелъ высчитывать всякую чепуху!.. Получай!

   - Счастливо оставаться! Благодаримъ покорниче!..

   И подмигнувъ очень интимно, корявый мужиченка шепнулъ:

   - А въ третьемъ и пятомъ номерѣ у меня съ обѣда наши Окромчеловск³е сидятъ. Ужъ и темно совсѣмъ, a ихъ никакъ не выкуришь. Веселые люди, дай имъ Богъ здоровья. Счастливо оставаться!

  

  

  

   Недавно одинъ петроградск³й профессоръ забылъ послѣ операц³и въ прямой кишкѣ больного В. трубку (дренажъ) въ полъ-аршина длиной.

   Въ операц³онной кипитъ работа.

   - Зашивайте, - командуетъ профессоръ. - А гдѣ ланцетъ? Только сейчасъ тутъ былъ.

   - Не знаю. Нѣтъ ли подъ столомъ?

   - Нѣтъ. Послушайте, не остался ли онъ тамъ?..

   - Гдѣ?

   - Да тамъ же. Гдѣ всегда.

   - Ну, гдѣ же? ! !

   - Да въ полости желудка.

   - Здравствуйте! Больного уже зашили, такъ онъ тогда только вспомнилъ. О чемъ вы раньше думали? !

   - Придется расшить.

   - Только намъ и дѣла, что зашивать да расшивать. Впереди еще шесть операц³й. Несите его.

   - А ланцетъ-то?

   - Богъ съ нимъ, новый купимъ. Онъ недорогой.

   - Я не къ тому. Я къ тому, что въ желудкѣ остался.

   - Разсосется. Слѣдующаго! Первый разъ оперируетесь, больная?

   - Нѣтъ, господинъ профессоръ, я раньше у Дубинина оперировалась.

   - Ага!.. Ложитесь. Накладывайте ей маску Считайте! Ну? Держите тутъ, растягивайте. Что за странность! Прощупайте-ка, коллега... Странное затвердѣн³е. А ну-ка... Ну, вотъ! Такъ я и думалъ... Пенснэ! Оригиналъ этотъ Дубининъ. Отошлите ему, скажите - нашлось

   - А жаль, что не ланцетъ. Мы бы имъ, вмѣсто пропавшаго, воспользовались... Зашивайте!

   - А гдѣ марля? Я катушки что-то не вижу. Куда она закатилась?

   - Куда, куда! Старая истор³я. И что это у васъ за ман³я - оставлять у больныхъ внутри всякую дрянь.

   - Хорошая дрянь! Марля, батенька, денегъ стоитъ.

   - Расшивать?

   - Ну, изъ-за катушки... стоитъ ли?

   - Я къ тому, что марля... въ животѣ...

   - Разсосется. Я одинъ разъ губку въ желудокъ зашилъ и то нечего.

   - Разсосалась?

   - Нѣтъ, но оперированный горчайшимъ пьяницей сдѣлался.

   - Да что вы!

   - Натурально! Выпивалъ онъ потомъ, представьте, цѣлую бутылку водки - и ничего. Все губка впитывала. Но, какъ только животъ поясомъ потуже стянетъ - такъ сразу, какъ сапожникъ, пьянъ.

   - Чудеса!

   - Чудеснаго ничего. Научный фактъ. Въ гостяхъ, гдѣ выпивка была безплатная, онъ выпивалъ невѣроятное количество водки и вина и уходилъ домой совершенно трезвый. Потомъ дома уже - потретъ руки, крякнетъ: "Ну-ка, рюмочку выпить, что ли! И даванетъ себя кулакомъ въ животъ. Рюмку изъ губки выдавитъ, закуситъ огурцомъ, походить - опять: "Ну-ка, говорить, давнемъ еще рюмочку!.. Черезъ часъ - лыка не вяжетъ. Такъ пилъ по мѣрѣ надобности... Совсѣмъ какъ верблюдъ въ пустынѣ.

   - Любопытная исто... Что вы дѣлаете? Что вы только дѣлаете, поглядите!!!... Вѣдь ему гланды нужно вырѣзать, a вы животъ разрѣзали!!!

   - Гм... да... Заговорился. Ну, все равно разъ разрѣзалъ - поглядимъ: нѣтъ ли тамъ чего?..

   - Нѣтъ?

   - Ничего нѣтъ. Странно.

   - Разсосалось.

   - Зашивайте. Ффу! Усталъ. Закурить, что ли... Гдѣ мой портсигаръ?

   - Да тутъ онъ былъ; недавно только держали. Куда онъ закатился?

   - Неужто, портсигаръ зашили?

   - Оказ³я. Что же теперь дѣлать?

   - Что, что! Курить - смерть какъ хочется. И потомъ вещь серебряная. Расшивайте скорѣй, пока не разсосался!

   - Есть?

   - Нѣтъ. Пусто, какъ въ карманѣ банкрота.

   - Значить, у кого нибудь другого зашили. Всѣ оперированные здѣсь?

   - Неужели, всѣхъ a распарывать?

   - Много ли ихъ тамъ, - шесть человѣкъ! Порите.

   - Всѣхъ перепороли?

   - Всѣхъ.

   - Странно. А вотъ тотъ молодой человѣкъ, что въ двери выглядываетъ. Этого, кажется, пропустили. Эй, вы - какъ васъ? - ложитесь!

   - Да я...

   - Нечего тамъ, - не "да я"... Ложитесь. Маску ему. Считайте.

   - Да я...

   - Нажимайте маску крѣпче. Такъ. Гдѣ ножъ? Спасибо.

   - Ну? Есть?

   - Нѣтъ. Ума не приложу, куда портсигаръ закатился. Ну, очнулись, молодой человѣкъ?

   - Да я...

   - Что "вы", что "вы"?! Говорите скорѣе, некогда...

   - Да я не за операц³ей пришелъ, a отъ вашей супруги... Со счетомъ изъ башмачнаго магазина.

   - Что же вы лѣзете сюда? Только время отнимаете! Гдѣ же счетъ? Ложитесь, мы его сейчасъ извлечемъ.

   - Что вы! Онъ у меня въ карманѣ...

   - Разрѣзывайте карманъ! Накладывайте на брюки, маску...

   - Господинъ профессоръ, опомнитесь!.. У меня счетъ и такъ вынимается изъ кармана. Вотъ извольте.

   - Ага! Извлекли? Зашивайте ему карманъ.

   - Да я...

   - Слѣдующ³й! - бодро кричитъ профессоръ. - Очистите столъ. Это что тутъ такое валяется?

   - Гдѣ?

   - Да вотъ тутъ на столѣ.

   - Гм! Чей-то сальникъ. Откуда онъ?

   - Не знаю.

   - Сергѣй Викторовичъ, не вашъ?

   - Да почему жъ мой?! - огрызается ассистентъ. - Не меня же вы оперировали. Навѣрное, того больного у котораго камни извлекали.

   - Ахъ, ты жъ, Господи, - вотъ наказан³е! Верните его, скажите пусть захватитъ.

   - Молодой человѣкъ! Сальничекъ обронили...

   - Это развѣ мой?

   - Больше ничей, какъ вашъ.

   - Такъ что же я съ нимъ буду дѣлать? Не въ рукахъ же его носить... Вы вставьте его обратно!

   - Эхъ, вотъ возня съ этимъ народомъ! Ну, ложитесь. Вы уже поролись?

   - Нѣтъ я только зашивался.

   - Я у васъ не забылъ своего портсигара?

   - Ей Богу, въ глаза не видалъ... Зачѣмъ мнѣ...

   - Ну, что-то у васъ глаза подозрительно бѣгаютъ. Ложитесь! Маску! Считайте! Нажимайте! Растягивайте!

   - Есть?

   - Что-то такое - нащупывается... Какое то инородное тѣло. Дайте.

   - Ну?

   - Постойте... Что это? Нѣтъ, это не портсигаръ.

   - Бумажка какая-то... Странно... Э, чортъ! Видите?

   - Ломбардная квитанц³я!

   - Ну, конечно: "Подержанный серебряный портсигаръ съ золотыми иниц³алами M. K.". Мой! Вотъ онъ куда закатился! Вотъ тебѣ и закатился..

   - Хе-хе, вотъ тебѣ и разсосался.

   - Оборотистый молодой человѣкъ!

   - Одесситъ, не иначе.

   - Вставьте ему его паршивый сальникъ и гоните вонъ. Больныхъ больше нѣтъ?

   - Нѣтъ.

   - Сюртукъ мнѣ! Ж-живо! Подайте сюртукъ.

   - Вашъ подать?

   - А то чей же?

   - Тутъ нѣтъ никакого сюртука.

   - Чепуха! Тутъ же былъ.

   - Нѣтъ!.. Неужели..?

   - Чортъ возьми, какой неудачный день! Опять сызнова всѣхъ больныхъ пороть придется. Скорѣе, пока не разсосался! Гдѣ фельдшерица?

   - Нѣтъ ея...

   - Только что была тутъ!

   - Не зашили ли давеча ее въ одессита?!.

   - Неужели, разсосалась?..

   - Ну и денекъ!.

  

  

  

   Въ богатыхъ аппартаментахъ графа Бырдина раздался болѣзненный стонъ.

   Съ расширенными отъ ужаса глазами, схватившись за голову, застылъ графъ, и его взглядъ - взглядъ помѣшаннаго - блуждалъ по страницѣ развернутаго иллюстрированнаго журнала.

   - Да, это такъ, - глухо произнесъ онъ. - Сомнѣн³й быть не можетъ!

   Испустивъ проклят³е, графъ схватилъ журналъ и помчался съ нимъ въ будуаръ графини.

  

  

   Графиня Бырдина - красавица роскошнаго тѣлосложен³я лежала на изящной козеткѣ и читала романъ въ желтой оберткѣ, изъ французскаго быта.

   Ея высокая пышная грудь, какъ волна въ приливъ, вздымалась легкимъ дыхан³емъ, бѣлыя полныя руки соперничали нѣжностью съ легкой воздушной матер³ей пеньюара, a волнистая лин³я ведеръ свела бы съ ума самаго записного анахорета.

   Вотъ какова была графиня Бырдина!

  

  

   Какъ вихрь, ворвался несчастный графъ въ будуаръ жены.

   - Полюбуйтесь! - со стономъ произнесъ графъ (они не забывались даже, когда были съ глазу на глазъ и называли другъ друга всегда на "вы"). - Полюбуйтесь.

   Читали!

   - Что такое? - привстала встревоженная графиня. - Какое нибудь несчастье?

   - Да ужъ... счастьемъ назвать это трудно! - горько произнесъ графъ.

   Графиня судорожно схватила журналъ и на великолѣпномъ французскомъ языкѣ прочла указанное мужемъ мѣсто:

   - "Въ предстоящемъ зимнемъ сезонѣ модными сдѣлаются опять худыя женщины. Полныя фигуры, такъ нашумѣвш³я въ прошломъ сезонѣ, по всѣмъ признакамъ, несомнѣнно, должны выйти изъ моды".

   Тихо сидѣла графиня, склонивъ голову подъ этимъ неожиданнымъ грубымъ ударомъ.

   Ея потупленный взоръ остановился на туфелькахъ полной прекрасной ножки ея, нескромно обнаженной пеньюаромъ больше, чѣмъ нужно...

   Съ туфелекъ взоръ перешелъ на колѣни, на прекрасный достойный рѣзца Праксителя станъ, и замеръ этотъ взоръ на высокой волнующейся груди.

   И болѣзненный стонъ вырвался у графини. Какъ подкошенная, склонилась она къ ногамъ графа, обнимая его колѣни. Моментъ былъ такой ужасный, что оба, сами того не замѣчая, перешли на "ты".

   - Простишь ли ты меня, любимый?! Пойми же, что я не виновата!! О, не покидай меня!,.

   Мрачно сдвинувъ брови, глядѣлъ графъ неотступно куда-то въ уголъ.

   - О, не гляди такъ! - простонала графиня... - Ну, хочешь уйдемъ отъ свѣта! Я послѣдую за тобой, куда угодно.

   - Ха-ха-ха! - болѣзненно разсмѣялся графъ - "куда угодно"... Но, вѣдь, и мода эта проникнетъ куда угодно. Нигдѣ не найдемъ мы мѣста, гдѣ на насъ бы смотрѣли безъ насмѣшки и язвительности. Всѣми презираемые, будемъ мы влачить бремя нашей жизни. О, Боже! Какъ тяжело!!

   - Послушай... - робко прошептала графиня. - А, можетъ быть, все обойдется...

   - Обойдется? - сардонически усмѣхнулся графъ. - Скажи: считался ли до сихъ поръ нашъ домъ самымъ свѣтскимъ, самымъ моднымъ въ столицѣ?

   - О, да! - вырвалось у графини.

   - Чѣмъ же теперь будутъ считать нашъ домъ, если я покажу имъ хозяйку, въ самомъ началѣ сезона уже вышедшей изъ моды, какъ шляпка на головѣ свояченицы устьсысольскаго околодочнаго? ! Что вы на это скажете, графиня?

   - О, не презирай меня, - зарыдала графиня. - Я постараюсь, я... я сдѣлаю все, чтобы похудѣть...

   Графъ молча всталъ, холодно поцѣловалъ жену въ лобъ и вышелъ изъ будуара.

  

  

   Завѣдующая "институтомъ красоты" встрѣтила графа Бырдина очень радостно, но сейчасъ же осѣклась, увидѣвъ его мрачное разстроенное лицо.

   - Графъ! - вскричала она. - Ваша супруга...

   - Увы! - глухо произнесъ графъ.

   Онъ вынулъ журналъ, показалъ его притихшей хозяйкѣ и потомъ, сложивъ умоляюще руки, простоналъ:

   - Вы! На васъ вся надежда! Помогите...

   Послѣ долгаго раздумья и перелистыван³я десятка спец³альныхъ книгъ, завѣдующая "институтомъ" вздохнула и рѣшительно произнесла:

   - Выходъ одинъ: вашей женѣ нужно похудѣть.

   - Но какъ? Какъ?

   - Одного режима и д³еты мало. Вамъ нужно еще почаще ее огорчать...

   - Хорошо, - произнесъ графъ, и мучительная, страдальческая складка залегла на челѣ его. - Будетъ исполнено. Я люблю ее, но... будетъ исполнено!

  

  

   Въ тотъ же день графъ, зайдя къ женѣ, усѣлся на краю козетки и безо всякихъ предислов³й началъ:

   - Подвинься, чего тутъ разлеглась!

   - Графъ! - кротко сказала жена. - Опомнитесь!..

   - Я уже сорокъ лѣтъ, какъ графъ, - сурово прорычалъ графъ. - Но до сихъ. поръ не понимаю: какъ это люди могутъ цѣлыми днями валяться на козеткахъ, ровно ни черта не дѣлая, кромѣ чтен³я глупѣйшихъ романовъ.

   Графиня тихо заплакала.

   - Да право! Работать нужно, матушка, хлѣбъ зарабатывать, a не висѣть на шеѣ у мужа.

   - Графъ! Что вы говорите! Вѣдь у насъ около трехсотъ тысячъ годового дохода... зачѣмъ же мнѣ работать?

   - Зачѣмъ? А затѣмъ, что ты дура, вотъ и все.

   - Графъ!?!!..

   - Вотъ ты мнѣ еще похнычешь!.. Дамъ по башкѣ, такъ перестанешь хныкать.

   Графъ всталъ, холодно сложилъ на груди руки и сказалъ:

   - Да, кстати! Я завелъ вчера любовницу, такъ ты тово... не очень-то много о себѣ воображай. Красивая канашка. Хо-хо-хо!

   - Графъ!!

   - Заладила сорока Якова: графъ да графъ! Думаю начать пить, a вечеромъ поѣду въ клубъ. Начну отъ нечего дѣлать нечисто играть. Выиграю деньги и обезпечу своихъ незаконныхъ ребятъ. Восемь-то ртовъ - всѣ ѣсть хотятъ! Не хнычь, тебѣ говорятъ! Давно я тебя за косы не таскалъ, подлюку?!

   Пробормотавъ гнусное проклят³е, графъ выбѣжалъ изъ будуара. И тутъ на лицѣ его написалось страшное страдан³е.

   - О, моя бѣдная! О, моя любимая, - шептали его поблѣднѣвш³я уста. - Для нашего общаго блага дѣлаю я это.

   Онъ прошелъ къ себѣ въ кабинетъ, позвалъ всю мужскую и женскую прислугу и далъ всѣмъ точныя инструкц³и, какъ имъ относиться къ графинѣ и какъ съ ней разговаривать.

  

  

   Точно тѣнь, бродила блѣдная похудѣвшая графиня по своимъ обширнымъ аппартаментамъ. Робко поглядывала она на двери кабинета мужа, но войти боялась...

   Встрѣтила слугу Григор³я, стиравшаго пыль съ золоченыхъ креселъ.

   - Григор³й, баринъ у себя?

   - А чортъ его знаетъ, - отвѣчалъ Григор³й, сплевывая на коверъ. - Что я сторожъ ему, что ли?

   - Григор³й! Вы пьяны?

   - Не на твои деньги напился! Тоже фря выискалась. Видали мы такихъ! Почище даже видали.

   - Ульянъ! Степанъ! Дорофей! возьмите Григор³я - онъ пьянъ.

   - Сдурѣли вы, что ли, матушка, - наставительно сказалъ старый съ сѣдыми бакенами дворецк³й Ульянъ, входя въ гостиную. - Кричитъ тутъ, сама не знаетъ, чего. Нечего тутъ болтаться, вишь, человѣкъ работаетъ! Ступай себѣ въ будуваръ, пока не попало.

   Внѣ себя отъ гнѣва, сверкая глазами, влетѣла графиня въ кабинетъ графа, писавшаго как³я-то письма.

   - Это еще что такое?! - взревѣлъ графъ, бросая въ жену тяжелымъ прессъ-папье. - Вонъ отсюда!! Всяк³я тутъ еще будутъ ходить. Пошла, пошла, вѣдьма к³евская!

   И когда жена, рыдая, убѣжала, графъ съ мучительнымъ вздохомъ снова обратился къ письмамъ...

   Онъ писалъ:

   "Уважаемая баронесса! Къ сожалѣн³ю, долженъ сказать вамъ, что двери нашего дома для васъ закрыты. Послѣ всего происшедшаго (не буду о семъ распространяться) ваше появлен³е на нашихъ вечерахъ было бы оскорблен³емъ нашего дома. Графъ Бырдинъ".

   "Княгиня! Надѣюсь, вы сами поймете, что вамъ бывать у насъ неудобно. Почему? Не буду объяснять чтобы еще больше не обидѣть васъ. Такъ-то-съ! Графъ Бырдинъ".

   - Хорош³я онѣ обѣ, - печально прошепталъ графъ. - Обѣ хорош³я - и баронесса, и княгиня. - Но что же дѣлать, если въ нихъ пудовъ по пяти слишкомъ.

   А графиня таяла, какъ свѣча. Даже самъ графъ Бырдинъ сталъ поглядывать на нее одобрительно и однажды даже похлопалъ по костлявому плечу. Скелетикъ мой, - нѣжно прошепталъ онъ.

  

  

   Жутк³й нечеловѣческ³й стонъ раздался въ роскошныхъ аппартаментахъ графа.

   Остановившимися отъ ужаса глазами глядѣлъ графъ на страшныя, роковыя строки свѣжаго номера иллюстрированнаго журнала...

   Строки гласили:

   "Какъ быстро мѣняется въ наше время всесильная царица-мода! Только три мѣсяца тому назадъ мы сообщали, что устанавливается прочная мода на худыхъ женщинъ - и что же! Только три мѣсяца продержалась эта мода и канула въ вѣчность, уступивъ дорогу побѣдоносному шеств³ю женщинъ рубенсовскаго типа, съ широкими мощными бедрами, круглыми плечами и полными круглыми руками. Ave, modes et robes для полныхъ женщинъ!!"

   - Все погибло? - простоналъ графъ. - Я отказалъ отъ дому рубенсовской баронессѣ и тиц³ановской княгинѣ, a онѣ были бы украшен³емъ моего дома. Я извелъ жену, свелъ на нѣтъ ея прекрасное пышное тѣло.. Увы, мнѣ! Поправить все? Но какъ? До сезона осталось 2 недѣли... Что скажутъ? !

   Мужественной рукой вынулъ онъ изъ роскошнаго футляра остро-отточенную бритву...

  

  

   Чье это хрипѣнье тамъ слышится? Чья алая кровь каплетъ на дорогой персидск³й коверъ? Чьи ослабѣвш³я руки судорожно хватаются за ножку кресла?

   Графское это хрипѣнье, графская кровь, графск³я руки... И не даромъ поэтъ писалъ: "Погибъ поэтъ, невольникъ чести"... Спи спокойно!

  

  

   На похоронахъ платье графини Бырдиной было отдѣлано чернымъ валаньсеномъ, a сама она была отдѣлана на обѣ корки свѣтскими знакомыми за то, что погубила мужа, и за то, что не модная.

  

  

   Кладбище мирно дремлетъ... Тихо качаютъ ивы надъ могилой своими печальными верхушками:

   - Дуракъ ты, молъ, дуракъ!..

  

  

  

  

   ...Поѣздъ тронулся.

   Мы помѣстились трое въ рядъ на мягкомъ вагонномъ диванѣ: я у окна, мой пр³ятель Незапяткинъ по-срединѣ, а по правую его руку - какой-то неизвѣстный намъ человѣкъ, съ быстрыми черными глазами, потонувшими въ темно-синихъ впадинахъ.

   Одѣтъ онъ былъ въ черный сюртукъ, a на шеѣ было намотано такой неимовѣрной длины кашне, что шея, голова и плечи напоминали гигантскую катушку нитокъ.

   Едва поѣздъ тронулся, какъ я вынулъ изъ кармана журналъ и, примостившись поближе къ окну, погрузился въ чтен³е.

   - Какъ мы мало заботимся о своемъ здоровьѣ, - замѣтилъ вдругъ незнакомецъ, обернувшись ко мнѣ съ самымъ привѣтливымъ видомъ.

   - А что?

   - Да вотъ, напримѣръ, вы читаете... Знаете-ли вы, что чтен³е въ вагонѣ поѣзда, находящагося въ движен³и - гибель для глазъ.

   - Ну, ужъ и гибель!

   - Вотъ, вотъ! всѣ вы, господа, такъ разсуждаете.. Мнѣ говорилъ одинъ нѣмецк³й ученый профессоръ, что чтен³е въ вагонѣ - это ядъ для человѣческаго глаза. Лучше, говорилъ онъ, сразу взять и выжечь свои глаза кислотой, чѣмъ губить ихъ въ нѣсколько пр³емовъ. Ужасъ!

   - Да въ чемъ же тутъ вредъ?

   - А какъ же. Какъ вамъ извѣстно, хрусталикъ глаза состоитъ изъ свѣтлой безцвѣтной жидкости, находящейся въ особомъ резервуарѣ. И вотъ если вы напрягаете хрусталикъ, то находящаяся въ немъ жидкость въ связи съ колебательными движен³ями вагона начинаетъ постепенно высыхать... А въ связи съ этимъ высыхан³емъ начинаетъ съеживаться и коробиться резервуаръ; яблоко глаза дѣлается не круглымъ, упругимъ и плотнымъ, какъ теперь, a вялымъ и мягкимъ, будто бурдюкъ, изъ котораго вылили вино. И вотъ однажды утромъ вы просыпаетесь и - простите за дешевый каламбуръ - вдругъ видите, что ничего не видите. Вотъ вы сейчасъ, напримѣръ, ощущаете нѣкоторую сухость въ глазу?

   - Да... Какъ будто... Немножко.

   - Ну, вотъ!.. Начинается... Извольте видѣть.

   Онъ замолчалъ. Я быстро перелисталъ журналъ, сразу увидѣлъ, что чтен³е тамъ было неинтересное и, поэтому, свернувъ его въ трубку, положилъ на верхнюю полочку.

   - Разрѣшите мнѣ посмотрѣть вашъ журналъ, - попросилъ незнакомецъ.

   - Пожалуйста! Только почему вы-то будете портить себѣ глаза?

   - Ахъ, я въ этомъ отношен³и совершеннѣйш³й безумецъ. Такъ разстраивать себѣ здоровье, какъ я - можетъ только самоуб³йца. Однажды мнѣ дали кокаинъ и что-же! Я сталъ его глотать чуть не чайными ложками. Въ Самарѣ я купался прошлымъ лѣтомъ въ проруби, a въ Петроградѣ мнѣ случалось пользоваться папиросами, вынутыми изъ кармана умершаго чумного.

   Незапяткинъ всплеснулъ руками.

   - Господи, какой ужасъ! Кровь холодѣетъ.

   - Еще-бы. Конечно, есть опасности явныя и есть тайныя. Вотъ, напримѣръ, вы сидите у окна. Знаете-ли вы что сквозь невидимый простымъ глазомъ щели въ рамѣ все время тянетъ тоненьк³й, какъ комариное жало сквознякъ, который, какъ стальная иголочка, впивается въ легк³я. Легочные пузырьки, охлаждаясь, лопаются, появляются сгустки, кровохарканье и...

   - Что-жъ дѣлать, - съ блѣдной неискусно сдѣланной улыбкой возразилъ я. - Кому-нибудь, все равно, приходится сидѣть у окна.

   - Да давайте я сяду, - простымъ тономъ, какимъ вообще говорятся геройск³я вещи, - сказалъ незнакомецъ.

   - Однако, ваши легк³я...

   - Э! Мнѣ-ли жалѣть ихъ... Однажды въ Константинополѣ я два дня пробродилъ во время жестокихъ морозовъ въ одномъ пиджачкѣ. Въ Астрахани познакомился съ однимъ заклинателемъ змѣй... Ну-да чего тамъ говорить! Идите на мое мѣсто.

   Мы пересѣли.

   - Ну, знаете, - покачивая головой въ тактъ движен³ю вагона и обращаясь къ незнакомцу, замѣтилъ Незапяткинъ. - Онъ мой пр³ятель, я знаю его съ дѣтства, люблю его, но и я бы не сталъ такъ рисковать своей шкурой за другого.

   - Э! Стоитъ-ли говорить объ этомъ, - махнулъ рукой незнакомецъ.

   Подсѣлъ поближе къ окну, развернулъ мой журналъ и погрузился въ чтен³е.

  

  

  

   Ѣзда въ вагонѣ безъ чтен³я - очень скучная штука, Незнакомецъ читалъ, a мы съ Незапяткинымъ клевали носомъ, изрѣдка перебрасываясь лѣнивыми отрывочными фразами.

   - Когда будемъ въ Тифлисѣ?

   - Э! Еще не скоро.

   - Время-то какъ тянется.

   - Да ужъ.

   - Душно въ вагонѣ.

   - Да.

   - Всюду зима, a тутъ весна.

   - Это вѣрно.

   - Смотри, как³я деревья.

   - Да. Больш³я.

   Дочитавъ журналъ, незнакомецъ вернулъ его мнѣ, зѣвнулъ и сладко потянулся.

   - Эхъ, поспать бы теперь!..

   Онъ посмотрѣлъ на Незапяткина и сказалъ:

   - Это самая подлая дорога въ Росс³и.

   - Почему?

   - Почти каждый день столкновен³я поѣздовъ.

   - Что вы говорите! Почему-же въ газетахъ не пишутъ?

   - Скрываютъ. Вы сами понимаете... Гмъ! Да. Сколько жертвъ!

   - Жуткая вещь! - замѣтилъ Незапяткинъ, съ тревогой поглядывая на меня.

   - А еще-бы!

   - Самое скверное то, - сказалъ незнакомецъ, - что вагоны понастроены этакими закоулочками. Вотъ такъ, какъ мы сидимъ, - случись столкновен³е - пиши пропало!

   - Почему?

   - А какъ же! Смотрите: наши колѣнки почти упираются въ стѣнку вагона. Представьте себѣ, на насъ налетѣлъ поѣздъ! Сейчасъ-же стѣна сосѣдняго вагона хлопаетъ по нашей стѣнѣ, a наша стѣна по нашимъ собственнымъ колѣнямъ. Давлен³е въ нѣсколько сотъ атмосферъ.

   - А что-же... случится? - тихо спросилъ Незапяткинъ, поглядывая на стѣнку вагона широко открытыми глазами.

   - Какъ, что? Ноги ваши отъ удара моментально вонзаются въ вашъ животъ, выдавливаютъ оттуда печень, кишки, и вы складываетесь, какъ подзорная труба. Да-съ, знаете... Непр³ятно почувствовать собственную берцовую кость въ томъ мѣстѣ, гдѣ опредѣлено природой быть только легкимъ и сердцу.

   Мы, подавленные, молчали.

   - Тазъ, конечно, вдребезги. Въ куски. И самое ужасное, что съ этого рода увѣчьями живутъ еще по три, четыре дня.

   - Ну, a предположимъ, - спросилъ Незапяткинъ, - если пассажиръ въ моментъ столкновен³я стоялъ въ корридорѣ? Опасность для него такая-же?

   - Ничего подобнаго? Вы сами понимаете, что опасны не боковыя стѣнки, a передняя и задняя. Я зналъ въ Новоузенскѣ одного человѣка, который, единственный изъ сотни, остался живъ только потому, что бродилъ во время крушен³я по корридору вагона. Семеновъ его фамил³я. Электротехникъ.

   Мы съ Незапяткинымъ молча поглядѣли другъ другу въ глаза и, безъ словъ, поняли одинъ другого.

   Посидѣли для прилич³я еще минуты три, a потомъ я сказалъ:

   - Совсѣмъ нога затекла. Пройтись, что-ли.

   - И я, - вскочилъ Незапяткинъ. - Пойдемъ покуримъ.

  

  

   Когда мы вышли въ корридоръ, Незапяткинъ сказалъ, подмигнувъ:

   - А ловко я это насчетъ курен³я ввернулъ. Такъ то просто - было неудобно выйти. Онъ могъ бы подумать: трусы, молъ. Испугались. Вѣрно?

   - Конечно.

   - А у него, однако, дьявольск³е нервы. Дѣйствительно, сознавать, что каждую минуту тебя можетъ исковеркать, зажать, какъ торговую книгу въ копировальномъ прессѣ - и въ то же время хладнокровно разсуждать объ этомъ.

   - Посмотри-ка, что онъ дѣлаетъ?

   Незапяткинъ пошелъ взглянуть на нашего сумасброда и, вернувшись, доложилъ:

   - Лежитъ чивой-то на диванѣ съ закрытыми глазами.

   - Давай станемъ тутъ. Ближе къ срединѣ.

   - А симпатичный онъ. Вѣрно?

   - Да. Милый. Такой... предупредительный.

   Чѣмъ дальше, тѣмъ душнѣе было въ вагонъ. Чувствовалось приближен³е юга.

   - Что, если мы откроемъ окно? - прервалъ я. - Въ степи такая теплынь.

   - Не открываются окна. Вагонъ еще на зимнемъ положен³и.

   - Постой... А вотъ это окно! У него, кажется, эта задвижка еле держится. Ну-ка, потяни.

   - Ножичкомъ-бы. Не увидитъ никто?

   - Ничего. Потомъ скажемъ, что нечаянно.

   Рама съ легкимъ стукомъ упала - и намъ въ лицо пахнула сладкая прохлада напоенной ранними весенними ароматами степи.

   - Какой воздухъ! Чувствуешь! Вотъ, что значить Кавказъ!

   - Бальзамъ!

   Мощныя горы рисовались вдали легкими туманно голубыми призраками. Лаской вѣяло отъ теплаго воздуха и жирной пахучей земли.

   ... Часа два простояли мы такъ, почти не разговаривая, разнѣженные, задумчивые. Сзади насъ раздался голосъ:

   - Что это вы тутъ дѣлаете?

   Нашъ сосѣдъ по дивану стоялъ за моей спиной.

   - Чувствуете, какой воздухъ? - спросилъ я.

   - Да. Попробую-ка и я открыть другое окошечко.

   - Нѣтъ, - возразилъ Незапяткинъ. - Всѣ окна задѣланы по зимнему положен³ю. Это единственное.

   - Вотъ онъ, Кавказъ-то! - задумчиво замѣтилъ не знакомецъ. - Красивый, экзотическ³й, какъ змѣя-пифонъ, но и ядовитый, какъ эта змѣя! Такъ-же могущей ужалить.

   - Почему?

   - Кавказъ-то? Вѣдь это разбойничья страна. Вотъ вы, напримѣръ, стоите у окна, тихо бесѣдуете, и вдругъ изъ-за того камня - бацъ! Пуля въ високъ, и вы безъ крика валитесь на полъ.

   - Кто-же это... можетъ?

   - Ясно, какъ день: туземцы. Да вотъ вчера въ газетахъ... не читали газетъ?

   - Нѣтъ.

   - Ну, какъ же. Такимъ точно образомъ стоялъ еврей, настройщикъ роялей, у открытаго окна. "Свѣжимъ воздухомъ дышалъ..." Бацъ! И не пикнулъ. Айзенштукъ фамил³я.

   - Да за что же, Господи!

   - Абреки. Это у нихъ молодечество. Кто больше пассажировъ настрѣляетъ, тотъ большимъ уважен³емъ въ аулѣ пользуется. Кто меньше десятка уложилъ, за того ни одна дѣвушка замужъ не пойдетъ.

   - Чортъ знаетъ что! Закроемъ окно, Незапяткинъ,

   - А позвольте-ка, я рискну, - хладнокровно сказалъ незнакомецъ, облокачиваясь на узеньк³й подоконникъ. - Послушайте... если меня тяпнетъ пуля... возьмите мои вещи и отошлите въ Тифлисъ на Головинск³й проспектъ, 11 - Михайленко.

   Никогда я до сихъ поръ не видѣлъ, чтобы завѣщан³я составлялись