Аверченко Аркадий Тимофеевич - Чудеса в решете

  

  

  

  

   Эхо церкви Феличе

   Пирамида Хеопса

   Американецъ

   Рѣзная работа

   Драма въ семьѣ Бырдиныхъ

   Отчаянный человѣкъ

   Первый анекдотъ обо мнѣ

   Какъ женился Понасюкъ

  

  

   Окружающ³е насъ

   Знатокъ женскаго сердца

   Роковой Воздуходуевъ

   Материнство

   Професс³оналъ

   Исповѣдь, которая облегчаетъ

   Кустарная работа

  

  

   Тѣ, которые дѣйствуютъ на нервы

   Пр³ѣзж³й Сельдяевъ

   Необыкновенный человѣкъ

   Чехов³анецъ

   Самоновѣйш³я воспоминания о Чеховѣ

   Плакучая ива

   Разсказъ о Ниночкѣ Крохиной

  

  

   Ласковые разсказы

   Семь часовъ вечера

   Блины Доди

   Страшный мальчикъ

  

  

  

  

   Однажды лѣтнимъ вечеромъ мы съ пр³ятелемъ сидѣли за столикомъ въ саду и, попивая теплое красное вино, глазѣли на открытую сцену.

   Дождь, упорно стучавш³й по крышѣ веранды, на которой мы сидѣли; необозримое снѣжное поле не занятыхъ никѣмъ бѣлыхъ столиковъ; рядъ самыхъ замысловатыхъ "номеровъ" демонстрировавшихся на открытой сценѣ; и, наконецъ, живительное теплое бордосское - все это настраивало нашу бесѣду на самый глубокомысленный, философическ³й ладъ.

   Прихлебывая вино, мы дружно цѣплялись за каждое пустяковое обычное явлен³е окружающей насъ жизни и тутъ же, сблизивъ носы, принимались его разсматривать самымъ внимательнымъ образомъ.

   - Откуда берутся акробаты? - спросилъ мой пр³ятель, поглядывая на человѣка, который только что уперся рукой въ голову своего партнера и немедленно же поднялъ вверхъ ногами все свое затянутое въ лиловое трико тѣло. - Вѣдь просто такъ, зря, они же акробатами не дѣлаются. Почему, напримѣръ, ты не акробатъ или я не акробатъ?

   - Мнѣ акробатомъ быть нельзя, - резонно возразилъ я. - Мнѣ разсказы нужно писать. А вотъ почему ты не акробатъ - я не знаю.

   - Да я и не знаю, - простодушно подтвердилъ онъ. - Просто не приходило въ голову. Вѣдь, когда въ юности предназначаешь себя къ чему нибудь, то акробатическая карьера какъ-то не приходитъ въ голову.

   - А вотъ имъ же - пришла въ голову?

   - Да. Дѣйствительно это странно. Такъ иногда хочется пойти за кулисы къ акробату и разспросить его - какъ это ему вздумалось сдѣлать карьерой - ежевечернее влѣзан³е на голову своему ближнему.

   Дождь барабанилъ по крышѣ веранды, оффиц³анты дремали у стѣнъ, мы тихо бесѣдовали, a въ это время на сценѣ уже появился "человѣкъ-лягушка". Былъ онъ въ зеленомъ костюмѣ съ желтымъ лягушечьимъ брюхомъ и даже съ картонной лягушечьей головой. Прыгалъ, какъ лягушка - и, вообще, ничѣмъ отъ обыкновенной лягушки, кромѣ размѣра, не отличался.

   - Вотъ возьми - человѣкъ-лягушка. Сколько ихъ, такихъ "человѣковъ - чего нибудь" бродитъ по свѣту: человѣкъ-страусъ, человѣкъ-змѣя, человѣкъ-рыба, чело вѣкъ-каучукъ. Спрашивается: какъ всяк³й такой человѣкъ могъ добраться до рѣшен³я - сдѣлаться человѣкомъ-лягушкой? Осѣнила ли его эта мысль сразу, когда онъ мирно сидѣлъ на берегу тинистаго пруда, наблюдая дѣйств³я просто-лягушекъ... Или эта мысль постепенно, исподволь росла въ немъ и крѣпла.

   - Я думаю - сразу. Осѣнило.

   - А, можетъ быть, у него съ дѣтства было стремлен³е къ лягушечьей жизни и только вл³ян³е родителей удерживало его отъ этого ложнаго шага. Ну, a потомъ... Эхъ, молодость, молодость! Потребуемъ еще одну, - хорошо?

   - Молодость?

   - Бутылку. А это кто, въ клѣтчатомъ пальто съ громадными пуговицами, въ рыжемъ парикѣ? Ахъ, эксцентрикъ! Замѣть, у нихъ уже есть свои освященные временемъ пр³емы, традиц³и и правила. Напримѣръ - эксцентрикъ долженъ быть непремѣнно въ рыжемъ парикѣ. Почему? Богъ его знаетъ! Но это хорош³й клоунск³й тонъ. Затѣмъ - появляясь на сценѣ, онъ никогда не сдѣлаетъ ни одного цѣлесообразнаго поступка. Всѣ его жесты и шаги должны быть явно безсмысленны, обратно-пропорц³ональны здравому смыслу. Чѣмъ безсмысленнѣе - тѣмъ больш³й успѣхъ. Погляди: ему нужно закурить папиросу... Онъ беретъ палочку, третъ ее о лысину - палочка зажигается. Онъ закуриваетъ папиросу, a горящую палочку прячетъ въ карманъ. Теперь ему нужно погасить папиросу. Какъ онъ это дѣлаетъ? Беретъ сифонъ содовой воды и пускаетъ струю на тлѣющую папиросу. Кто въ дѣйствительной жизни зажигаетъ спички о голову и гаситъ папиросу съ помощью сифона? Онъ хочетъ разстегнуть пальто... Какъ онъ это дѣлаетъ? Какъ друг³е люди? Нѣтъ! Онъ вынимаетъ изъ кармана громадныя ножницы и отстригаетъ ими пуговицы. Смѣшно? Ты смѣешься? А знаешь, почему люди смѣются, глазѣя на это? Психолог³я ихъ такова: о, Боже, какъ глупъ этотъ человѣкъ, какъ онъ неуклюжъ!.. А вотъ я не такой, я умнѣе. Я зажгу спичку о спичечную коробку и разстегну пальто обычнымъ способомъ. Тутъ просто звучитъ замаскированная молитва фарисея; благодарю тебя, Господи, что я не похожъ на него.

   - Богъ знаетъ, что ты такое говоришь...

   - Да ужъ вѣрно, братъ, вѣрно. Жаль, что надъ этимъ никто не задумывается... Ну, вотъ посмотри: его партнеръ хочетъ его брить... Взялъ ведро съ мыльной водой, привязалъ его салфеткой за горло къ стулу, a потомъ нахлобучилъ ему ведро съ мыломъ на голову и, бьетъ, торжествуя побѣду, по его животу кулаками и ногами. Смѣшно? Публика смѣется... А что если бы привести сюда старушку-мать этого рыжаго съ ведромъ на головѣ; она, вѣроятно, и не знаетъ, чѣмъ занимается ея сынъ, ея дитя, котораго она укачивала на колѣняхъ, тихо цѣлуя розовыя пухлыя губки, гладя шелковистые волосики, прижимая младенческ³й теплый животикъ къ своей многолюбящей материнской груди... А теперь по этому животику какой-то зеленощек³й парень молотитъ своими ножищами, a съ пухлыхъ губокъ, измазанныхъ краской, стекаетъ мыльная пѣна, a шелковистыхъ волосиковъ нѣтъ - вмѣсто нихъ ужасные красные волосища... Каково это матери? Заплачетъ она и скажетъ: Павликъ мой, Павликъ... На то ли я тебя ростила, холила. Дитя мое! Да что же это ты съ собою сотворилъ такое?!...

   - Во первыхъ, - категорически заявилъ я, - ничто не помѣшаетъ этому рыжему, если онъ, дѣйствительно, встрѣтить свою мать - заняться какой-нибудь другой болѣе полезной дѣятельностью, a во вторыхъ - ты, кажется, выпилъ вина больше, чѣмъ нужно.

   Пр³ятель пожалъ плечами.

   - Во первыхъ, этотъ парень уже ничѣмъ другимъ заняться не можетъ, a во вторыхъ, я выпилъ вина не больше, a меньше, чѣмъ нужно, - въ подтвержден³е чего могу тебѣ связно и толково разсказать одну дѣйствительную истор³ю, которая подтвердитъ мое я во первыхъ.

   - Пожалуй, - согласился я, - подавай свою истор³ю.

   - Эта истор³я, - сказалъ онъ торжественно, - подтверждаетъ, что человѣкъ, который привыкъ стоять на головѣ, не можетъ уже стоять на ногахъ, и человѣкъ, который избралъ себѣ професс³ю лягушки - не можетъ быть ничѣмъ другимъ, кромѣ лягушки - ни директоромъ банка, ни мануфактурнымъ приказчикомъ, ни городскимъ дѣятелемъ по выборамъ... Лягушка - останется лягушкой. Ну, вотъ:

  

  

   Какъ тебѣ извѣстно, а, можетъ быть, какъ тебѣ не извѣстно, я исколесилъ всю Итал³ю вдоль и поперекъ. Признаться тебѣ - я люблю ее, эту грязную, лживую надувательскую Итал³ю. Какъ-то разъ, шатаясь по Флоренц³и, попалъ я во Фьезоле - этакое мирное идиллическое мѣстечко, безъ трамваевъ, шума и грохота.

   Я зашелъ во дворикъ маленькаго ресторанчика, присѣлъ къ столику и, заказавъ какую то курицу, закурилъ сигару.

   Вечеръ теплый, ароматный, настроен³е у меня прекрасное... Хозяинъ терся-терся около меня, очевидно, собираясь что-то спросить и не рѣшаясь - однако, на конецъ, рѣшился и спросилъ:

   - А что, прошу извинен³я - не нуженъ ли синьору слуга?

   - Слуга? Какой слуга?

   - Обыкновенный, итальянск³й. Синьоръ, видно, человѣкъ богатый, и ему, вѣроятно, нужно, чтобы кто нибудь ему служилъ. У меня есть для синьора слуга.

   - Да на кой дьяволъ мнѣ слуга? - удивился я.

   - Ну, какъ же. Развѣ можно жить безъ слуги? Всяк³й баринъ долженъ имѣть слугу.

   Признаться, мнѣ это соображен³е никогда не приходило въ голову.

   "- А вѣдь въ самомъ дѣлѣ, - подумалъ я. - Отчего бы мнѣ и не имѣть слуги? Въ Итал³и я еще проброжу долго, a человѣкъ, которому можно взвалить на шею разныя мелк³я хлопоты и дрязги - очень бы меня облегчилъ"...

   - Ладно, - говорю. - Покажите вашего слугу.

   Привели... Парень здоровый, коренастый, съ ласковой улыбкой и предобродушнымъ выражен³емъ лица.

   Потолковали мы пять минутъ, и въ тотъ же вечеръ я увезъ его во Флоренц³ю. Со слѣдующаго дня и началась моя трагед³я.

   - Джустино! - сказалъ я утромъ. - Почему ты не почистилъ мнѣ ботинокъ?

   - О, синьоръ! Я не умѣю чистить ботинокъ, - заявилъ онъ съ искреннимъ огорчен³емъ.

   - Какой же ты слуга, если не умѣешь дѣлать такого пустяка! Сегодня же возьми урокъ у чистильщика сапогъ. А сейчасъ свари мнѣ кофе.

   - Синьоръ! Осмѣлюсь заявить, что я не знаю, какъ варить кофе.

   - Смѣешься ты надо мной, что ли?

   - О, нѣтъ, синьоръ... не смѣюсь... - печально пробормоталъ онъ.

   - Ну, a телеграмму сдать на почту ты съумѣешь? Запаковать чемоданъ, пришить къ пальто пуговицу, побрить меня, приготовить ванну - сумѣешь?

   И снова прозвучало грустное:

   - Нѣтъ, синьоръ, не сумѣю.

   Я скрестилъ на груди руки.

   - А что же ты умѣешь, скажи на милость.

   - Будьте ко мнѣ, синьоръ, снисходительны... Я почти ничего не умѣю.

   Во взорѣ его свѣтилась тоска и искреннее страдан³е.

   - Почти?! Ты говоришь "почти"... Значить, что нибудь ты умѣешь дѣлать?

   - О, синьоръ! Да умѣю - но это къ сожалѣн³ю вамъ не нужно.

   - Да что же это такое?

   - О, не разспрашивайте меня... Мнѣ даже неловко сказать...

   - Почему? А вдругъ это мнѣ понадобится...

   - Нѣтъ, нѣтъ. Клянусь святымъ Антон³емъ - вамъ это никогда не понадобится...

   - Чортъ знаетъ что! - подумалъ я, опасливо на него поглядѣвъ, - можетъ быть онъ до этого былъ разбойникомъ и рѣзалъ въ горахъ проѣзж³й народъ. Тогда, дѣйствительно, онъ правъ, - это мнѣ никогда не понадобится...

   Однако, милое простодушное лицо Джустино самымъ нагляднымъ образомъ опровергало это предположен³е.

   Я махнулъ рукой - самъ заварилъ кофе, сдалъ на почту корреспонденц³ю и вечеромъ приготовилъ себѣ ванну.

   На другой день я поѣхалъ во Фьезоле и зашелъ въ тотъ самый ресторанчикъ, хозяинъ котораго такимъ подлымъ образомъ подсунулъ мнѣ "слугу".

   Я усѣлся за столъ - и снова появился кланяющ³йся, извивающ³йся хозяинъ.

   - Эй, вы, - поманилъ я его пальцемъ. - Что это за чортова слугу вы мнѣ подсунули, а?

   Онъ приложилъ руки къ сердцу.

   - О, синьоръ! Онъ прекрасный человѣкъ, - добрый, честный и непьющ³й...

   - Да что мнѣ въ его честности, когда онъ палецъ-о-палецъ ударить не можетъ. Именно - не можетъ... Не "не хочетъ", a "не можетъ". Вы говорили - я господинъ, и мнѣ нужно слугу; a подсунули мнѣ господина, у котораго я играю роль слуги, потому что нѣтъ такой вещи, которую бы онъ могъ сдѣлать.

   - Простите, синьоръ... Онъ можетъ кое-что сдѣлать и очень хорошо даже... Но это вамъ совсѣмъ не нужно.

   - Что же это такое?

   - Да ужъ я не знаю - говорить ли? Не хочется хорошаго парня конфузить.

   Я ударилъ кулакомъ по столу.

   - Да что вы всѣ, чортъ побери - сговорились, что ли!! Онъ умалчиваетъ о своей бывшей професс³и, вы тоже скрываете... Можетъ быть, онъ желѣзнодорожный воръ или морской пиратъ!!

   - Сохрани Боже! Онъ служилъ по церковному дѣлу и ничѣмъ дурнымъ не занимался.

   Крикомъ и угрозами мнѣ удалось вытянуть у хозяина всю истор³ю.

   Удивительная истор³я, глупѣйшая истор³я,

   Надо тебѣ сказать, что вся Итал³я отъ большихъ городовъ, какъ Римъ, Венец³я, Неаполь - до самыхъ маленькихъ - живетъ исключительно туристами. Туристы, это та "обрабатывающая"' промышленность, которой кормится вся Итал³я. Все направлено къ уловлен³ю туриста. Ихъ серенады въ Венец³и, развалины въ Римѣ, грязь и шумъ Неаполя - все это во славу форестьера во имя его кошелька.

   Каждый городъ, каждый кварталъ въ городѣ имѣетъ свою достопримѣчательность, которая за двѣ лиры, за лиру, за мецца-лиру - показывается всякому шалому любопытствующему путешественнику.

   Въ Веронѣ показываютъ могилу Джульеты, въ со борѣ св. Марка мѣсто, гдѣ на колѣняхъ стоялъ Фридрихъ Барбароса или еще кто-то... Истор³я, живопись, скульптура, архитектура - все идетъ въ ходъ.

   Есть въ сѣверной Итал³и городишка - такой маленько такой скверный, что его даже и на картахъ стыдятся указывать. Даже не городишка, a нѣчто вродѣ деревни.

   И вотъ деревушка эта стала чахнуть. Отъ чего можетъ чахнуть итальянская деревушка? Отъ безтуристья.

   Есть туристъ - сыты всѣ; нѣтъ туриста - ложись и помирай.

   И все населен³е деревушки со скорбью и тоской видѣло, какъ каждый день мимо нихъ проносились поѣзда, биткомъ набитые туристскимъ мясомъ; останавливались на минуту и, не выкинувъ ни одного англичанина или нѣмца - мчались дальше.

   А на слѣдующей станц³и половина туристовъ выползала съ поѣзда и шла осматривать городокъ, который сумѣлъ обзавестись собственной достопримѣчательностью: церковью, въ которой былъ кто-то убитъ или замурованъ, или къ стѣнѣ прикованъ; показывали и кинжалъ уб³йцы, и замурованное мѣсто, и цѣпи - что кому больше нравилось. А можетъ, никого тамъ никого и не убивали - итальянцы больш³е мастера соврать, въ особенности, съ корыстной цѣлью.

   И вотъ однажды разнеслась по всей округѣ чудесная вѣсть: что въ той деревушкѣ, о которой я говорилъ раньше, послѣ перестройки церковнаго купола, появилось эхо, которое повторяетъ звукъ не разъ, и не два раза, какъ это иногда случается, a восемь разъ.

   Конечно, праздный, бездѣльный туристъ валомъ повалилъ на эту диковину...

   Дѣйствительно, слухъ оправдался; эхо честно аккуратно повторяло каждое слово восемь разъ.

   И вотъ "эхо деревни Феличе" совершенно забило "замурованнаго принца городка Санта-Клара".

   Двѣнадцать лѣтъ это продолжалось: двѣнадцать лѣтъ лиры и мецца-лиры лились въ карманъ гражданъ деревни Феличе... И вотъ - на тринадцатый годъ (несчастливый годъ!) разразился страшный скандалъ: компан³я богатѣйшихъ американцевъ съ цѣлой гирляндой разодѣтыхъ дамъ пр³ѣхала посмотрѣть "эхо деревни Феличе". И когда эта пышная компан³я вошла въ скромную церковку - эхо было, очевидно, такъ поражено блескомъ и роскошью компан³и, что въ отвѣтъ на крикъ одной дамы "Гудбай!" повторило это слово пятнадцать разъ...

   Самый главный американецъ сначала изумился, потомъ возмутился, потомъ, расхохотался, a затѣмъ вся компан³я, не слушая протестовъ церковной администрац³и, бросилась отыскивать эхо... Обнаружили его въ замаскированномъ ширмой уголкѣ на хорахъ и когда вытащили "эхо", оно оказалось широкоплечимъ добродушнымъ парнемъ - короче говоря - моимъ слугой Джустино.

   Двѣ недѣли вся Итал³я, прочтя о случаѣ съ "эхо Феличе", держалась за животики; потомъ, конечно, объ этомъ забыли, какъ забывается все на свѣтѣ.

   Деревушка Феличе впала въ прежнее ничтожество, a Джустино - эхо Феличе - за свою неумѣстную щедрость лишился мѣста, на которое поступилъ еще мальчишкой - и, какъ человѣкъ, кромѣ эха ничего не умѣвш³й - очутился на мостовой.

   Всякому человѣку хочется ѣсть... Поэтому Джустино сталъ искать себѣ мѣсто! Онъ приходилъ въ какую-нибудь деревенскую церковь и предлагалъ:

   - Возьмите меня на службу...

   - А ты что можешь дѣлать?

   - Я могу быть эхо. Очень хорошая работа... Отъ 8 до 15 разъ.

   - Эхо? Не требуется. Мы кормимся плитой, на которой раскаялся однажды Бордж³я; человѣкъ на ней пролежалъ ночь, a нашимъ предкамъ, намъ и потомкамъ нашимъ - на всю жизнь хватитъ.

   Усталый, брелъ онъ дальше.

   - Эхо хорошее, церковное! Не нужно-ли? Отчетливое исполнен³е, чистая работа.

   - Нѣтъ, не надо.

   - Да почему? Туристъ эхо любитъ. Взяли бы меня, а?

   - Нѣтъ, неудобно... То полтораста лѣтъ не было эха въ церкви, a то вдругъ - на тебѣ - сразу появилось.

   - А вы куполъ перестройте.

   - Будемъ мы изъ-за тебя куполъ перестраивать... Иди себѣ съ Богомъ.

   Онъ бы умеръ съ голода, если бы я его не взялъ себѣ въ слуги.

  

  

   Я долго молчалъ, размышляя о судьбѣ несчастнаго Джустино; потомъ спросилъ:

   - Что же съ нимъ сталось?

   - Промучился я съ нимъ годъ. Все не хватало духу выгнать. И когда я, взбѣшенный его манерой варить кофе, въ которомъ было на треть бензину, кричалъ: "сегодня же забирай свои вещи и проваливай, бездарный негодяй!" - онъ прятался въ сосѣднюю комнату и оттуда я слышалъ очень искусное эхо моихъ словъ: "бездарный негодяй... дарный негодяй... и-й негодяй... негодяй... дяяй... яяя..."

   Это все, что умѣлъ дѣлать несчастный искалѣченный своей ненормальной судьбой парень.

   - Гдѣ же онъ теперь?

   - Выгналъ. Что съ нимъ, не знаю. Впрочемъ, недавно мнѣ въ Пизѣ говорили, что въ одной близлежащей деревушкѣ есть церковь, въ которой замѣчательное эхо, - повторяемое восемь разъ. Весьма возможно, что мой горемыка-слуга снова попалъ на свои настоящ³я рельсы...

  

  

  

   Начало всей этой истор³и почему-то твердо врѣзалось мнѣ въ память. Можетъ быть, именно, потому я имѣю возможность, ухватившись за этотъ хвостикъ, размотать весь клубокъ, до самаго конца.

   Пр³ятно, очень пр³ятно слѣдить со стороны за человѣкомъ, который въ простотѣ душевной увѣренъ, что всѣ звенья цѣпи его поступковъ скрыты отъ чужого взгляда и, потому онъ, - вышеупомянутый человѣкъ - простодушно и безстыдно распускается пышнымъ махровымъ цвѣткомъ.

   Авторъ - большой любитель такихъ чудесныхъ махровыхъ цвѣтковъ.

   Итакъ, хватаю эту истор³ю за самый хвостъ:

   Четыре года тому назадъ мнѣ пришлось прожить цѣлую недѣлю въ квартирѣ Новаковича - того самаго, который однажды зимой увѣрилъ всѣхъ, что можетъ проплыть въ водѣ шесть верстъ, a потомъ, когда я, поймавъ его лѣтомъ въ Севастополѣ, заставилъ продѣлать это - Новаковичъ отказался подъ тѣмъ предлогомъ, что какой-то купальщикъ плюнулъ передъ тѣмъ въ воду.

   Несмотря на так³я странныя черты своего характера, Новаковичъ былъ въ сущности хорошимъ человѣкомъ, веселымъ, жизнерадостнымъ - и я не безъ удовольств³я прожилъ у него эту недѣлю.

   Какъ-то послѣ обѣда, уходя изъ дому, мы измыслили забавную мистификац³ю: напялили на мольбертъ пиджакъ и брюки Новаковича, набили это сооружен³е тряпками, увѣнчали маской, изображавшей страшную святочную харю и, крадучись, ушли, оставивъ дверь полуоткрытой.

   По уходѣ нашемъ было такъ:

   Первой вошла въ комнату сестра Новаковича; увидѣвъ страшное существо, стоявшее передъ ней на растопыренныхъ ногахъ, нахально откинувшись назадъ - она съ пронзительнымъ крикомъ отпрянула, шарахнулась вмѣсто двери въ шкапъ, набила себѣ на вискѣ шишку и уже послѣ этого кое-какъ выбралась изъ комнаты.

   Второй сейчасъ же вбѣжала горничная съ графиномъ воды, который она несла куда-то. Отъ ужаса она уронила графинъ на полъ и подняла крикъ.

   Третьимъ пришелъ швейцаръ, приглашенный перепуганными женщинами. Это былъ человѣкъ, котораго природа надѣлила желѣзными нервами. Подойдя къ молчаливому, жутко неподвижному незнакомцу, онъ сказалъ: "Ахъ ты, сволочь паршивая", размахнулся и ударилъ по страшной харѣ. Послѣ этого, полетѣвш³й на полъ и буквально потерявш³й голову незнакомецъ былъ освѣжеванъ, выпотрошенъ и водворенъ по частямъ на старое мѣсто: скелетъ поставили въ уголъ, мясо и кожу повѣсили въ платяной шкафъ, ноги задвинули подъ кровать, a голову просто выбросили...

   Четвертымъ и пятымъ пришли мы съ Новаковичемъ. Въ зависимости отъ темперамента и общественнаго положен³я мы были названы: "веселыми баринами", выдумщиками, вѣчно придумающими что-нибудь этакое..." и, наконецъ, "ид³отами".

   Графинъ мы компенсировали веселымъ ужиномъ, въ которомъ участвовали нѣсколько графиновъ - и тѣмъ вся истор³я окончилась. Впрочемъ, что я такое говорю - окончилась... Она только началась.

  

  

   Прошло три недѣли.

   Сидя въ уголкѣ гостиной на одномъ шумномъ вечерѣ я услышалъ и увидѣлъ слѣдующее. Новаковичъ подошелъ къ одной группѣ острившихъ и разсказывавшихъ анекдоты мужчинъ - и сказалъ:

   - Ну, что этотъ вашъ анекдотъ о купцѣ! Старина матушка. Его еще Ной Каину и Авелю въ Мессопотам³и разсказывалъ. А вотъ я вамъ разскажу фактъ, случивш³йся со мной...

   - Ну, ну?

   - Однажды вечеромъ, недѣли три тому назадъ я устроилъ у себя въ комнатѣ чучело человѣка, изъ мольберта, ботинокъ, костюма и святочной маски... Устроилъ, значитъ, и ушелъ... Ну-съ - заходить зачѣмъ-то моя сестра въ эту комнату... Видитъ эту штуку ну... и вы сами понимаете! Бросается вмѣсто дверей въ шкафъ - трахъ головой! Кровь ручьемъ! Падаетъ въ обморокѣ. На шумъ вбѣгаетъ горничная, a у нея въ рукахъ, можете представить, дорогой фарфоровый кувшинъ. Увидѣла лежащую хозяйку, увидѣла кровь, увидѣла этакаго неподвижнаго страшнаго дядю, бросила дорогой фарфоровый кувшинъ на полъ, - да вонъ изъ комнаты. Выбѣжала на переднюю лѣстницу, а по лѣстницѣ какъ разъ швейцаръ поднимается съ телеграммой въ рукахъ. Бросается она на швейцара, сбиваетъ его съ ногъ, и катятся они внизъ по лѣстницѣ!!. Ну, кое-какъ съ оханьями и проклят³ями встаютъ, поднимаются, объясняются, швейцаръ беретъ револьверъ, идетъ въ комнату, пр³отворилъ дверь, кричитъ: "Сдавайся!" - "Не сдамся!" - "Сдавайся!" - "Не сдамся!.."

   - Виноватъ, - перебилъ Новаковича одинъ изъ слушателей, очень изумленный. - Кто же это могъ отвѣчать ему: "не сдамся"!? Вѣдь человѣкъ-то вашъ былъ сдѣланъ изъ мольберта и тряпокъ?..

   - Ахъ, да... Вы спрашиваете, кто отвѣчалъ: "не сдамся!?" Гм... да. Это, видите-ли, очень просто: это сестра моя отвѣчала. Она, какъ разъ, очнулась отъ обморока, слышитъ, что кто-то кричитъ изъ другой комнаты "сдавайся!" да и подумала, что это товарищъ разбойника. Ну, и отвѣтила: "не сдамся!" Она у меня храбрая сестренка; вся въ меня.

   - Да... Бываетъ. Что же дальше?

   - Что? Швейцаръ изъ револьвера прямо въ грудь нашему чучелу: бахъ! Тотъ на полъ - бацъ. Бросились, a тамъ одни тряпки. Сестра со мной потомъ два мѣсяца не разговаривала.

   - Почему два мѣсяца? Вы же говорите, что это произошло всего три недѣли тому назадъ.

   - Ну, да! Что жъ такое... Уже три недѣли не разговариваетъ, да я думаю, еще недѣль пять не будетъ разговаривать - вотъ вамъ и два мѣсяца.

   - Ахъ, такъ... Да... Бываетъ. Странная, странная истор³я.

   - Я же вамъ говорю! А вы имъ тамъ какой-то анекдотъ о купцѣ разсказываете!..

  

  

   Прошелъ годъ...

   Однажды большая компан³я собралась ѣхать на Иматру.

   Были и мы съ Новаковичемъ.

   Когда ѣхали въ вагонѣ, то разсѣлись такъ, что я сидѣлъ черезъ двѣ скамейки - отъ Новаковича.

   Видѣть я его не видѣлъ, но голосъ слышалъ,

   Новаковичъ говорилъ:

   - Я нахожу вашу истор³ю съ привидѣн³емъ конокрада - банальной. - Вотъ со мной однажды случилась истор³я - такъ истор³я!

   - Именно?

   - Взялъ я однажды какъ-то, въ прошломъ году, да и соорудилъ у себя въ комнатѣ чучело разбойника - изъ мольберта, пиджака, брюкъ и ботинокъ. Привязалъ къ рукѣ ножъ... большой такой острый... и самъ ушелъ. Заходитъ зачѣмъ-то въ комнату сестра - видитъ эту ужасную фигуру... Бросается вмѣсто дверей, въ бѣльевой шкафъ - трахъ! Дверка вдребезги, сестра вдребезги... Бросается она къ окну... Трахъ! Распахнула она его, да съ подоконника - прыгъ! А окно-то въ четвертомъ этажѣ... Послѣ этого вбѣгаетъ горничная, a въ рукахъ у нея на подносѣ дорогой фарфоровый сервизъ еще екатерининскихъ временъ... Отъ дѣда остался. Ему теперь и цѣны нѣтъ. Сервизъ, конечно, вдребезги, горничная тоже... вылетаетъ на лѣстницу, падаетъ на швейцара, который съ околодочнымъ и двумя городовыми поднимался по лѣстницѣ кому-то повѣстку вручать и вся эта компан³я, можете себѣ вообразить летитъ, какъ этак³й бульденежъ - съ лѣстницы внизъ. Крикъ, визгъ, стоны. Потомъ поднялись, разспросили горничную, подошли всѣ къ таинственной комнатѣ... Конечно, шашки на-голо, револьверъ на-голо... Приставъ кричитъ...

   - Вы, говорили "околодочный", - кротко поправилъ Новаковича одинъ изъ слушателей.

   - Ну, да, не приставь, a помощникъ пристава. Это все равно, что околодочный... Онъ послѣ въ Батумѣ былъ приставомъ... Ну-съ, кричитъ, значитъ, приставъ въ дверь: "сдавайся!" - "Не сдамся!" - "Сдавайся!" - "Не сдамся!".

   - Кто же это отвѣчалъ приставу: "не сдамся?". Вѣдь въ комнатѣ было только чучело...

   - Какъ только чучело? А сестра?

   - Да сестра вѣдь, вы говорите, выскочила изъ окна четвертаго этажа.

   - Ну, да... Такъ вы же слушайте! Выскочить-то она выскочила, да зацѣпилась платьемъ за водосточную трубу. Виситъ у самаго окна, вдругъ слышитъ: "сдавайся!" Думаетъ, разбойникъ кричитъ, ну, конечно, дѣвушка храбрая, съ самолюб³емъ: "не сдамся!" Хе-хе... "Ахъ, - говоритъ приставъ, - такъ ты такъ, мерзавецъ?!. Не сдаваться? Пали въ него, ребята!" Ребята, конечно: бахъ! бахъ! Чучело-то мое упало, но за чучеломъ стоялъ старинный столикъ краснаго дерева, какъ говорятъ, изъ загороднаго шале Мар³и Антуанеты... Столикъ, конечно, вдребезги. Зеркало старинное вдребезги!.. Входятъ потомъ... Ну, конечно, сами понимаете... Ужасъ, разгромъ... Спросите сестру, она вамъ разскажетъ; когда бросились къ чучелу, такъ глазамъ не хотѣли вѣрить - такъ было все хорошо прилажено. Сестра потомъ отъ нервной горячки померла, пристава въ Батумъ перевели...

   - Какъ же вы говорите, чтобы мы сестру спросили, a потомъ сообщаете, что она умерла?

   - Ну, да. Что-жъ такое. Она и умерла. А зато другая сестра есть, которая при этомъ была и все видѣла...

   - Гдѣ же она теперь?

   - Она? Въ Восьмипалатинскѣ. За члена Судебной Палаты замужъ вышла.

   Съ минуту помолчали. Да-съ. Истор³я съ географ³ей!

  

  

   ...Недавно, войдя въ гостиную Чмутовыхъ, я увидѣлъ возбужденнаго Новаковича, окруженнаго цѣлымъ цвѣтникомъ дамъ.

   - ...Полицеймейстеръ во главѣ наряда полиц³и подходитъ къ дверямъ, кричитъ: "Сдашься ты, или нѣтъ? - "Не сдамся!" - "Сдашься"? - "Не сдамся!" "Пли, ребята!" Пятьдесятъ пуль! какъ одна - вдребезги! "Сдаешься? - "Не сдамся!" - "Пли! Зови пожарную дружину!! Разбивай крышу! Мы его сверху возьмемъ! Выкуривай его дымомъ - взять его живымъ или мертвымъ!!" Въ это время возвращаюсь я... Что такое? Во дворѣ пожарная команда, дымъ, выстрѣлы, крики... "Виноватъ, г. полицеймейстеръ", говорю я, "что это за истор³я такая?" - "Опасный, говорить, бандитъ засѣлъ въ вашей комнатѣ... Отказывается сдаться!" Я смѣюсь: "А вотъ, говорю, мы его сейчасъ"... Иду въ комнату и выношу чучело подъ мышкой... Съ полицеймейстеромъ чуть ударъ не сдѣлался: "Это что за мистификац³и, кричитъ. Да я васъ за это въ тюрьмѣ сгною, шкуру спущу!!" - "Что-о? - отвѣчаю я. - Попробуй, старая калоша!" - Ш-штосссъ?! Выхватываетъ шашку - ко мнѣ! Ну, я не стерпѣлъ; развернулся... Потомъ четыре года крѣпости пришлось...

   - Почему же четыре! Вѣдь это было года три назадъ?..

   - А? Ну, да, Что-жъ такое... Три года и было. Подъ манифестъ попалъ.

   - Ну, да... развѣ что такъ.

   - Именно, такъ-съ!!

   А когда мы съ нимъ вышли изъ этого дома и, взявшись дружески подъ руку, зашагали по тихимъ залитымъ луною улицамъ, онъ, интимно пожавъ мой локоть, сказалъ:

   - Сегодня, когда ты вошелъ, я имъ одну истор³ю разсказывалъ. Ты начала не слышалъ. Изумительнѣйшая, прелюбопытнѣйшая истор³я... Однажды устроилъ я въ своей комнатѣ изъ мольберта и разныхъ тряпокъ подоб³е человѣка, a самъ ушелъ. Зашла зачѣмъ-то сестра, увидѣла...

   Я не могъ дальше сдерживаться.

   - Послушай, - сказалъ я. - Какъ тебѣ не стыдно разсказывать мнѣ ту самую истор³ю, которую мы же съ тобой и устроили... Неужели, ты не помнишь? И драгоцѣнныхъ сервизовъ не было, полицеймейстера не было, пожарныхъ не было... А просто горничная разбила графинъ для воды, потомъ позвала швейцара, и онъ сразу разобралъ на кусочки все наше произведен³е...

   - Постой, постой, - пр³остановился Новаковичъ. - Ты о чемъ это говоришь? О той истор³и, которую мы съ тобой подстроили? Ну, да-а!.. Такъ это совсѣмъ другое! То, дѣйствительно такъ было, какъ ты говоришь, a это было въ другое время. А ты, чудакъ, думалъ, что это то же самое? Ха-ха! Нѣтъ, это было даже на другой улицѣ... То было на Широкой, a это на Московской... И сестра была тоже другая... младшая... А ты думалъ?.. Ха-ха! Вотъ чудакъ!

   Когда я взглянулъ на его открытое, с³явшее искренностью и правдивостью лицо - я подумалъ: я ему не вѣрю, вы ему не повѣрите... Никто ему не повѣритъ. Но онъ - самъ себѣ вѣритъ.

  

  

   И строится, строится пирамида Хеопса до сихъ поръ...

  

  

  

   Въ этомъ мѣстѣ рѣка дѣлала излучину, тактъ что получалось нѣчто въ родѣ полуострова. Выйдя изъ лѣсной чащи и увидѣвъ вдали блестѣвш³е на солнцѣ куски рѣки, разорванной силуэтами древесныхъ стволовъ. Стрекачевъ перебросилъ ружье на другое плечо и отеръ платкомъ потъ со лба.

   Тутъ-то онъ и наткнулся на коряваго мужиченку, который, сидя на пнѣ сваленнаго дерева, весь ушелъ въ чтен³е какого-то обрывка газеты.

   Мужиченка, заслышавъ шаги, отложилъ въ сторону газету, вздѣлъ на лобъ громадные очки и, стащивъ съ головы неопредѣленной формы и вида шляпченку, поклонился Стрекачеву.

   - Драсти.

   - Здравствуй, братецъ. Заблудился я, кажется.

   - А вы откуда будете?

   - На дачѣ я. Въ Овсянкинѣ. Оттуда.

   - Верстовъ восемь будетъ отселева...

   Онъ пытливо взглянулъ на усталаго охотника и спросилъ:

   - Ничего вамъ не потребуется?

   - А что?

   - Да, можетъ, что угодно вашей милости, такъ есть.

   - Да ты кто такой?

   - Арендатель, - солидно отвѣчалъ мужиченка, переступивъ съ ноги на ногу.

   - Эту землю арендуешь?

   - Такъ точно.

   - Что жъ, хлѣбъ тутъ сѣешь, что ли?

   - Гдѣ ужъ тутъ хлѣбъ, ваша милость! И въ заводѣ хлѣбовъ не было. Всякой дрянью поросло, - ни тебѣ дерева настоящ³я, ни тебѣ луга настоящ³е. Буреломъ все, валежникъ, сухостой.

   - Да что-жъ ты тутъ... грибы собираешь, ягоды?

   - Нѣту тутъ настоящаго гриба. И ягоды тоже, къ слову сказать, чортъ-ма.

   - Вотъ чудакъ, - удивился Стрекачевъ. - Зачѣмъ же ты тогда эту землю арендуешь?

   - А это, какъ сказать, ваше благород³е, всяка земля человѣку на потребу дана и ежели произрастан³е не происходить, то, какъ говорится, человѣкъ не мытьемъ, такъ катаньемъ должонъ хлѣбъ свой соблюдать.

   Эту невразумительную фразу мужиченка произнесъ очень внушительно и даже разгладилъ корявой рукой крайне скудную бороду, напоминавшую своимъ видомъ унылое "арендованное" мѣсто; ни тебѣ полосу, ни тебѣ гладкаго мѣста, - одинъ буреломъ да сухостой.

   - Такъ съ чего жъ ты живешь?

   - Дачниками кормлюсь.

   - Работаешь на нихъ, что ли?

   Хитрый смѣющ³йся взглядъ мужиченки обшарилъ лицо охотника, и ухмыльнулся мужиченка лукаво, но добродушно.

   - Зачѣмъ мнѣ на нихъ работать! Они на меня работаютъ.

   - Врешь ты все, дядя, - недовольно пробормоталъ охотникъ Стрекачевъ, вскидывая на плечо ружье и собираясь уходить.

   - Намъ врать нельзя, возразилъ мужиченка. - За чѣмъ врать! За это тоже не похвалятъ. Бабъ обожаете?

   - Что?

   - Нѣкоторые изъ нашего полу до удивлен³я бабъ любятъ.

   - Ну?

   - Такъ вотъ я, можно сказать, по этой бабьей части.

   - Кого?!!

   - А это мы вамъ сейчасъ скажемъ - кого...

   Мужиченка вынулъ изъ-за пазухи серебряные часы, открылъ ихъ и, приблизивъ къ глазамъ, погрузился въ задумчивость... Долго что-то соображалъ.

   - Шестаковская барыня, должно, больны нынче, потому уже пять денъ, какъ не показываются, значить, что же сейчасъ выходитъ? Такъ что, я думаю, время сейчасъ Маслобоевымъ-дачницамъ и Огрызкинымъ; у Маслобоевыхъ-то вамъ кромѣ губернанки профиту никакого, потому сама худа, какъ палка, a дочки опять же такая мелкота, что и вниман³я не стоющ³я. А вотъ Огрызкиной госпожой довольны останетесь. Дама въ самой красотѣ и костюмчикъ я имъ черезъ горничную Агашу подсунулъ такой, что отдай все да и мало. Раньше-то у нея что-то такое надѣвывалось, что и не разберешь: не то армячекъ со сборочкой, не то какъ въ пальтѣ оно выходило. А ежели безъ обтяжки - мои господа очень даже какъ обижаются. Не антиресно, вишь. А мнѣ что?... Да моя бы воля, такъ я безо всего, какъ говорится. Убудетъ ихъ, что ли? Вѣрно я говорю?

   - Чортъ тебя разберетъ, что ты говоришь, - разсердился охотникъ.

   - Дѣйствительно, - согласился мужиченка. - Вамъ не понятно, какъ вы съ дальнихъ дачъ, a наши Окромчедѣловск³е меня ни въ жисть не забываютъ. "Еремѣй, нѣтъ ли чего новенькаго? Еремѣй, не освѣжился ли лепретуарчикъ. Да я на эту, можетъ, хочу глянуть, a на ту не хочу, да куда дѣлась та, да что дѣлаетъ эта?" Однимъ словомъ, первый у нихъ я человѣкъ.

   - У кого?

   - А у дачниковъ.

   - Вотъ у тѣхъ, что за рѣкой?

   - Зачѣмъ у тѣхъ? Тѣ ежели бы узнали - такую бы мятку мнѣ задали, что