Антропов Роман Лукич - Гений русского сыска И. Д. Путилин

багровых восковых факела и несколько зажженных свечей в церковных канделябрах тускло освещали странную процессию, двигавшуюся по темным длинным коридорам. Тут царил такой зловещий густой мрак, что этого света хватало только на то, чтобы не споткнуться, не удариться о стены.

   Вслед за двумя фигурами в черных рясах шел высокий худощавый человек, за ним - попарно - шесть лиц.

   - Не думал я, что мне придется совершать это печальное путешествие... - раздался под мрачными сводами резкий, властный голос.

   - Что делать, ваша эминенция. Sis Deus vi It. Так хочет Бог.

   - Осужденный предупрежден, что казнь произойдет сегодняшней ночью?

   - Пока еще нет. Misericordias causa... ради сострадания к юному безумцу-святотатцу час искупления греха не торопились сообщать ему заранее.

   И опять жуткое безмолвие, молчаливое шествие таинственной процессии.

   Но вот пол коридора стал как бы покатым, словно он спускался вниз.

   - Осторожнее, ваше эминенция, здесь так скользко... - послышались вкрадчиво-льстивые голоса.

   Воздух сразу изменился. Повеяло невероятной сыростью, точно от болота. Пол стал влажным, откуда-то сверху падали крупные капли холодной воды.

   Свет факелов и свечей заколыхался вздрагивающими языками, словно под порывом вырвавшегося воздуха. Лязгнули замок и засов железной двери, пахнуло еще большей отвратительной сыростью, и процессия стала осторожно спускаться вниз.

   Казалось, точно неведомые существа-призраки, появившись на земле, вновь устремляются в ее таинственные недра.

   - Однако с последнего раза сколько воды прибавилось здесь! - прозвучал опять тот же резкий голос.

  

   - Как они смеют?! Как они смеют?! - В бешенстве юный граф бросался к железной двери, что есть силы колотил в нее руками и ногами.

   - Пустите меня! Вы, преступники, палачи, слышите ли вы меня?

   Ни звука. Ни шороха. Точно в могиле. Тогда он бросался к окну и каждый раз в ужасе отшатывался...

   И вспомнились ему угрожающие слова: "Смотрите! Бог иногда мстит вероотступникам..." Но ведь он не отступился от Христа. А какой же есть еще Бог? "Вы приговариваетесь к смерти через поцелуй Бронзовой Девы", - погребальным звоном гудит в его ушах приговор судей-палачей. Болеслав Ржевусский громко, жалобно зарыдал.

   Вдруг он вскочил и с каплями холодного пота на лбу стал прислушиваться. Что это? Голоса? Шаги? Да, да, все яснее, ближе... Вот уже у самых дверей его каземата. Он задрожал всем телом, выпрямившись во весь рост.

   С протяжным скрипом раскрылась дверь. На пороге со свечами в руках стояло несколько фигур, одетых в рясы-сутаны.

   - Так как вам трудно говорить, о. Бенедикт, то позвольте мне вместо вас напутствовать на смерть и поддержать дух преступника... - донеслось точно издалека-издалека до несчастного молодого графа.

   Два монаха-иезуита торжественно внесли какое-то белое одеяние.

   - Что это... что это значит? Что вам надо? - в ужасе попятился от вошедших Болеслав Ржевусский.

   - Сын мой! - начал торжественным голосом старый монах-иезуит. - Вы уже выслушали смертный приговор, произнесенный вам тайным трибуналом святых отцов. Соберитесь с духом, призовите на помощь Господа. Этот приговор будет приведен в исполнение сейчас.

   - Что? - дико закричал граф.

   - Сейчас вы искупите ваши страшные грехи.

   - Вы лжете! Слышите: вы лжете! Я не хочу умирать, вы - палачи, убийцы! Вы не смеете меня умертвить.

   - Сын мой, все напрасно: еще ни один наш приговор не оставался без исполнения.

   Два монаха приблизились к осужденному.

   - Оденьте вот это одеяние, а свое скиньте. Это последний наряд приговоренных.

   И они протянули обезумевшему от ужаса молодому человеку белый балахон с широкими разрезными рукавами, веревку и белый остроконечный колпак.

   - Прочь! - исступленно заревел граф, отталкивая от себя служителя палачей. - Спасите меня! Спасите меня!

   Безумный крик вырвался из камеры и прокатился по коридору.

   - Я должен предупредить вас, сын мой, что если вы не облачитесь добровольно, придется прибегнуть к силе. Возьмите же себя в руки: вы умели бесстрашно поносить Святую церковь, умейте же храбро умереть. Я буду читать, а вы повторяйте за мной: Pater noster, qui in coclum {Отче наш, сущий на небесах (лат.) - первые слова молитвы (Евангелие от Матфея, 6,9).}...?

   - Помогите! - прокатился опять безумный крик ужаса, страха. Но веревка уже была ловко накинута на руки осужденного.

   Граф рванулся - руки были связаны. Его повалили на соломенный матрац и насильно стали облачать в страшный предсмертный наряд.

   - Свяжите ноги! - отдал приказ иезуит. - Готово? Поддерживайте его с двух сторон и ведите!...

   И скоро из камеры вышла белая фигура мученика-осужденного со связанными руками и спутанными ногами.

  

  

   Шествие открывал престарелый патер-иезуит с распятием в руках. За ним, поддерживаемый двумя черными сутанами, шел осужденный граф. Теперь он не кричал, не сопротивлялся: предсмертный ужас овладел им. Сознание как-то совсем покинуло его.

   Когда процессия поравнялась с той таинственной комнатой-судилищем, где был произнесен смертный приговор, из нее вышла новая процессия, которую возглавлял "его эминенция". У всех в руках были зажженные свечи.

   При виде новых лиц граф Ржевусский словно пришел в себя.

   С раздирающим криком он рванулся из рук державших его иезуитов.

   - Во имя Бога, спасите меня! Пощадите меня!

   - Вы призываете Бога?... С каких пор вы, еретически поносивший Христа и Святую церковь, уверовали в него? - раздался резкий, суровый голос.

   - Неправда!... Неправда! Клянусь крестом, я не поносил ни Бога, ни Святую церковь.

   - Вы лжете! Вы говорили, что служители католической церкви, отцы-иезуиты, торгуют Христом оптом и в розницу.

   - Но разве иезуиты равносильны Христу? - с отчаянием закричал граф.

   - Вот видите: вы поносите тех, которые служат Его Величию... Довольно. В этом мире уста ваши не будут больше произносить хулы. Вы предстанете сейчас на суд Его самого.

   По знаку, поданному старшим духовным лицом, мрачные своды страшного коридора огласились пением процессии.

   - Morituris laudare dеbet Deum {Идущий на смерть должен восхваляй, господа (лат.)}... - послышались торжественно заунывные звуки реквиема.

   Поняв, что все кончено, что спасения нет и не может быть, граф стал точно безумным.

   Громовым голосом он старался заглушить страшное похоронное пение.

   - Негодяи! Убийцы! Палачи! Вы оскверняете алтари. Руки, которыми вы держите распятие, обагрены кровью! Я умру, но моя смерть жестоко отомстится вам. Ваши проклятые гнезда будут разрушены...

   - Ad misericordiam Christi ac santissimae Virginis Mariac {К милосердию Христа и Св. Девы Марии (лат.)} - все громче и громче гремит процессия.

   - И они еще произносят имя Христа! О, подлые изуверы-богохульцы! - Лицо осужденного сделалось страшным. Колпак еретика слетел с его головы. - Будьте вы прокляты!

   В конце коридора (в нише) виднелась бронзовая статуя Богоматери. Спокойно скрещенные руки, печать святой благости и любви на св. челе.

   - Что это... что это такое?

   - Статуя Святой Девы.

   - Но вы... вы приговорили меня к смерти через поцелуй Бронзовой Девы?

   - Так.

   - Так... как же я могу умереть через поцелуй святых бронзовых уст? Да не мучьте меня! Говорите! Я с ума схожу, палачи!

   - Вы это узнаете... - загадочно ответил добровольный палач. - Где о. Бенедикт? Он должен дать последнее напутствие осужденному.

   - Отца Бенедикта не было! Он исчез.

   - Что это значит? Где же он? - строго спросил его эминенция.

   - Не знаем... может, отлучился... Он, кажется, болен...

   - Тогда исполните эту обязанность вы, о. Казимир. Молодой граф пошатнулся. Красные, синие, желтые, фиолетовые круги и звезды замелькали, закружились в его глазах.

   "Конечно... все кончено... Смерть... идет... вот сейчас... Господи, спаси меня... Страшно... что со мной будут делать?"

   Его глаза с ужасом, тоской и мольбой были устремлены на кроткий лик Бронзовой Богоматери.

   - Спаси меня! Спаси меня! - жалобно простонал он.

   - Вы должны покаяться в ваших грехах, сын мой... Скоро вы предстанете перед Вечным Судией.

   - Не хочу! Пустите меня, пустите! - осужденный почувствовал, что его крепко держат и все ближе подводят-подталкивают к бронзовой статуе.

   В груди все застыло. Волосы шевелятся на голове... Перед глазами - все, все прошлое, вся жизнь, молодая, кипучая, радостная, с песнями, с любовью, цветами, с воздухом и солнцем.

   - Говорите, повторяйте за мною, сын мой: "Обручаюсь я с тобою на жизнь Вечную, Святая Мария".

   - Salve, o Santsssima {Приветствую тебя, о святейшая (лат.)}... - грянули иезуиты, но в эту секунду громовой голос покрыл голоса певших:

   - Стойте! Ни с места, проклятые злодеи!!!

   Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного

   - Вы спасены, вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!

   Крик ужаса огласил своды инквизиторского логовища иезуитов. Они отшатнулись, замерли, застыли. Подсвечники со звоном выпали из рук палачей. Лица... нет, это были не лица, а маски, искаженные невероятным ужасом.

   Путилин быстро разрезал веревки. Граф чуть не упал на плиты в обморок.

   - Ну-с, св. отцы, что вы на это скажете?

   Оцепенение иезуитов еще не прошло... Это были живые статуи.

   Путилин вынул два револьвера и направил их на обезумевших от страха тайных палачей св. ордена.

   - Итак, во славу Божию, вы желаете замарать себя новой кровью невинного мученика? Браво, негодяи, это недурно!...

   Первым пришел в себя его эминенция.

   - Кто вы? Как вы сюда попали?... - пролепетал он дрожащим голосом.

   - Кто я? Я - Путилин, если вы о таком слышали.

   - А-а-ах! - прокатилось среди иезуитов.

   - А попал я сюда вместе с вами, участвуя в вашей процессии.

   - К... как?

   - Так. Я ведь не только Путилин, но и о. Бенедикт! - злобно расхохотался великий сыщик.

   - Негодяй... предал!... - бешено вырвалось у монахов.

   - Вы ошибаетесь. О. Бенедикт и не подозревает о моем существовании. Он преблагополучно беседует с графом Сигизмундом Ржевусским.

   Молодой человек целовал руки Путилину.

   - Что вы? Что вы? - отшатнулся Путилин.

   - Вы спасли меня от смерти. Но от какой? Я ничего не мог понять.

   - Вы... вы ошибаетесь, граф! - вдруг ласково обратился его эминенция к графу. - Все это - святая шутка, чтобы попугать вас... Мы и в мыслях не имели убивать вас... Вас решили наказать за ваши дерзости по адресу духовных лиц.

   - Шутка? Вы говорите: шутка? Ха-ха-ха! Хороша шутка! Я вам сейчас покажу, какая это шутка. Не угодно ли вам, ваша эминенция, поцеловать Бронзовую Деву?

   - Зачем... к чему... - побледнел важный иезуит, отшатываясь от статуи.

   - А, вы не хотите? Вы трясетесь? Ну, так смотрите.

   И Путилин, подняв с пола длинный факел, шагнул к статуе.

   - Не ходите! Не смейте трогать! - закричал иезуит, бросаясь к Путилину.

   - Ни с места! Или даю вам слово, что я всажу в вас пулю.

   Он нажал факелом на бронзовые уста статуи, и в ту же секунду руки Бронзовой Девы стали расходиться, и из них медленно стали выходить блестящие острые ножи-клинки. Но не только из рук появилась блестящая сталь. Из уст, из глаз, из шеи - отовсюду засверкали ножи. Объятия раскрылись, как бы готовые принять несчастную жертву, и затем быстро сомкнулись.

   - Великий Боже! - простонал молодой граф.

   - Вот какой поцелуй готовили вам палачи! В ту секунду, когда вы прикоснулись бы к устам Бронзовой Девы, то попали бы в чудовищные объятия. В ваши глаза, рот, грудь, руки вонзились бы эти острые клинки, и вы медленно, в ужасных мучениях, испустили бы дух.

  

   Угрожая револьвером, Путилин выбрался со спасенным графом из мрачного логовища иезуитов.

   Негласное секретное расследование уже не обнаружило статуи Бронзовой Девы. Очевидно, ее немедленно куда-нибудь убрали или совсем уничтожили.