Жаколио Луи - Морские разбойники

ению, друзья плотно прижались к стене.

   Боб шел пошатываясь, очевидно, он уже успел пропустить несколько стаканов джина и бормотал сквозь зубы:

   - Черт бы взял этого Сборга с его нелепыми выдумками... Неужели он думает, что это легко - перетаскать на себе...

   Он не договорил.

   Чья-то рука вырвала у него фонарь. Он остановился, окаменев от испуга, и крик застрял у него в горле: перед ним, лицом к лицу, стояли живые и невредимые те, которых он оставил мертвыми на дне "ямы наследств".

   - Что это, мистер Боб? - с деланным удивлением произнес Гуттор. - Вы уж перестали узнавать старых друзей?

   Негодяй стоял ни жив ни мертв. Он хотел заговорить, но не смог.

   - Я очень рад, мистер Боб, что нам довелось встретиться перед разлукой, - продолжал богатырь. - А чтобы с вами в наше отсутствие не случилось какой-нибудь неприятности, мы спрячем вас в такое место, где уж, разумеется, никто вас не побеспокоит.

   И, вполне довольный своей шуткой, Гуттор схватил негодяя за пояс, раскачал над отверстием ямы и бросил.

   Глухой стук и донесшийся снизу крик показали, что Гуттор достиг цели.

   - Правосудие свершилось! - воскликнул Грундвиг. - Теперь нам нужно как можно скорее бежать в дом герцога Эксмута, если только мы хотим поспеть туда вовремя.

  

   Лорд Коллингвуд вернулся в Англию по вызову первого министра Вильяма Питта, который в это время старался провести в верхней палате свой знаменитый "Индийский билль" и для этой цели собирал необходимые голоса. Адмирал рассчитывал пробыть в Лондоне не больше месяца, хотя Адмиралтейство предоставило ему гораздо более продолжительный отпуск.

   Но дело в том, что Коллингвуд чувствовал себя на суше скверно. Ему казалось, что он находится в безопасности только в море, среди своей эскадры. Он предвидел, что рано или поздно наступит день, когда сыновья старого герцога Норрландского потребуют у него отчета о смерти своей сестры.

   Вследствие этого он распродал все имения и недвижимое имущество герцогов Эксмутских, за исключением неотчуждаемого майората, сопряженного с титулом, обратил в деньги акции Индийской компании, которых оказалось на десять миллионов, и вынул из Лондонского королевского банка двадцатипятимиллионный капитал, положенный туда прадедом адмирала еще при основании банка. Все эти суммы адмирал Коллингвуд перевел в Америку, рассчитывая бежать туда при малейшей опасности.

   Теперь его задерживали только тс два документа, которые ему должны были вручить "Морские разбойники" в обмен на сто тысяч фунтов стерлингов. Эту сумму он обязался уплатить в тот день, когда займет место в палате лордов. Как раз сегодня к нему должен был явиться поверенный чичестерского нотариуса Пеггама, Надод, за получением этих денег и передать ему компрометирующие его документы.

   Получив их, Коллингвуд рассчитывал вздохнуть, наконец, свободнее, так как до этих пор он опасался, что бесчестный Пеггам будет с помощью этих документов шантажировать его.

   И все-таки братоубийца уже понес тяжелую кару. Каждую ночь его посещали кошмары. Ему представлялось, что к нему сходятся все его несчастные жертвы и, испуская жалобные стоны, начинают плясать вокруг него, потом подхватывают его на руки и несут к Лафоденским островам, к тому месту, где погибла Элеонора Биорн со своим мужем и детьми... Иногда ему снилось, что он попадает в руки сыновей герцога Норрландского, которые запирают его в одно из подземелий Розольфского замка и бесчеловечно истязают. После таких кошмаров несчастный адмирал просыпался, весь дрожа и в холодном поту.

   Ночи для него стали пыткой. Он с ужасом встречал приближение темноты и зачастую совсем не ложился спать, расхаживая взад и вперед по палубе своего корабля в надежде, что физическое утомление поможет ему найти душевный покой. С приездом в Лондон положение не улучшилось. Он также бродил ночи напролет по улицам и ложился спать только на рассвете. Но ничто не помогало. Как только Коллингвуд закрывал глаза, его воображение рисовало ему все те же ужасные картины.

   Он решительно не в состоянии был выносить одиночество. Однажды - это было в Ньюфаундленде - ему пришло в голову, что, если при нем будет безотлучно находиться какой-нибудь человек, то ему будет легче. Воспользоваться для этой цели кем-нибудь из своих адъютантов адмирал считал неудобным. Тогда он решил пригласить к себе на службу частного секретаря.

   В одно прекрасное утро в канадских газетах появилось следующее объявление:

   "Герцог Эксмут Коллингвуд, командир английской эскадры в Атлантическом океане, приглашает к себе в частные секретари молодого человека благородного происхождения и хорошего воспитания, свободно говорящего по-английски и по-французски. Национальность безразлична".

   Несколько дней спустя в Монреаль прибыл молодой человек лет тридцати, высокий, стройный и очень представительный. Он отрекомендовался Коллингвуду маркизом Фредериком де Тревьер и объяснил, что его семейство давно поселилось в Канаде и что его отец служил под началом знаменитого Монкольма, защитника Канады. Коллингвуд был человек, легко поддающийся первому впечатлению. Наружность молодого человека ему понравилась. Черные, как смоль, волосы и такая же борода обрамляли тонкие, изящные черты лица молодого маркиза; глаза же его, по странной случайности, были светло-голубые. Документы молодого человека оказались в порядке, и на них значилась виза канадского генерал-губернатора лорда Кольсона. Коллингвуд не стал больше ничего спрашивать и тут же договорился с маркизом, не скрывая своего полного удовлетворения. Легкомысленный! Он не заметил, каким взглядом окинул его украдкой молодой секретарь и как при этом голубые глаза его засверкали неумолимой ненавистью.

   Адмиральские апартаменты на английских кораблях очень просторны: в них смело можно поместить до пятнадцати человек. Адмирал Коллингвуд отвел своему секретарю отдельную спальню, примыкавшую с одной стороны к небольшой гостиной, а с другой - к его рабочему кабинету. Кроме того, адмирал объявил своему секретарю, что обедать они будут вместе и что прислуге приказано относиться к нему так же, как и к хозяину дома. Одним словом, маркиз должен был жить у адмирала на правах хорошего знакомого.

   В первую же ночь молодой человек был разбужен громкими криками и стонами, доносившимися из спальни Коллингвуда. Впрочем, адмирал еще с вечера предупредил своего секретаря, что подвержен нервным припадкам и спит по ночам беспокойно.

   - Если вы когда-нибудь услышите ночью мои крики, - сказал он, - то, пожалуйста, разбудите. Этим вы избавите меня от жестоких страданий, которые вредно сказываются на моем здоровье.

   Поспешно набросив на себя халат, молодой человек побежал к адмиралу.

   Несчастный метался на своей постели. Лицо его было искажено до неузнаваемости, а на посиневших губах выступила пена. Он делал странные движения руками, словно отгонял от себя грозные призраки.

   Остановившись на пороге спальни, Фредерик де Тревьер скрестил на груди руки. На губах его играла зловещая улыбка.

   - Час возмездия пробил, - прошептал он. - Кара уже начинается...

   Потом, тихо повернувшись, он вышел из комнаты.

   На другой день Коллингвуд спросил его:

   - Вы ничего не слыхали ночью?

   - Ничего, - ответил Фредерик де Тревьер, твердо выдержав испытующий взгляд адмирала.

   И так продолжалось из ночи в ночь. Лишь только с адмиралом начинался припадок, Фредерик де Тревьер на цыпочках приходил в его комнату и молча наслаждался видом его мучений.

   Между тем адмирал Коллингвуд всей душой привязался к своему секретарю. Он почти не расставался с ним днем и по вечерам нарочно старался как можно дольше затянуть беседу, чтобы отдалить час сна. Когда его вызвали в Лондон, он не пожелал расстаться со своим секретарем и предложил маркизу сопровождать его в поездке.

   - Я ни разу еще не выезжал из Канады, - сказал маркиз, - и с удовольствием побываю в Англии, а в особенности во Франции.

   В первый же день по приезде в Лондон Коллингвуд должен был отправиться с официальными визитами, причем, разумеется, секретаря с собой он не взял. Пользуясь этим, Фредерик де Тревьер тоже ушел из дома и с уверенностью, совершенно не свойственной человеку, в первый раз приехавшему в Лондон, углубился в лабиринт лондонских улиц.

   Ни у кого не спрашивая дороги, прошел он через Вест- Энд, Сити, улицы Поль-Моль, Пиккадили, Оксфорд, Реджинт-Стрит, Стрэнд и спустился в Саутварк, ни разу не заплутавшись. До сих пор он шел очень быстро, но здесь замедлил шаги и направился вдоль берега Темзы, внимательно присматриваясь к кораблям, стоявшим на якоре в устье реки.

   Долго, по-видимому, он не находил того, что искал, потому что временами у него прорывались жесты нетерпения.

   - Неужели мне придется спуститься до самого Гревезенда? - бормотал он про себя.

   Поравнявшись с Бамбетом, он остановился и, приставив ладони к глазам, стал смотреть вдаль.

   Вдруг у него вырвалось радостное восклицание:

   - Наконец-то!.. Это они. А я уже думал, что они забыли мой приказ.

   Взгляд его не мог оторваться от большого трехмачтового корабля, окрашенного в зеленый цвет - любимый цвет жителей Севера. Своими огромными размерами корабль резко выделялся среди прочих судов.

   В ту же минуту молодой человек обратил внимание на другой корабль, точь-в-точь такой же, как и предыдущий: та же осанка, тот же размер, та же зеленая окраска, напоминающая отблеск норрландских глетчеров. Корабль этот, распустив паруса, шел вверх по Темзе. Приблизившись к своему двойнику, он сделал поворот и стал на якорь рядом с ним. Маневр исполнен был с такой ловкостью, что матросы соседних кораблей прервали на миг свои занятия и криками выразили свое восхищение капитану и экипажу неизвестного зеленого корабля.

   С новоприбывшего корабля на корабль-двойник перекинули мост, и матросы обоих экипажей смешались, радостно приветствуя друг друга. В это время молодой человек услыхал изумленное восклицание таможенного досмотрщика, который, скрестив руки на груди, расхаживал по набережной:

   - Еще один!.. Да это целая эскадра!

   Третий корабль, как две капли воды похожий на предыдущие, подходил со стороны Бамбета, идя с еще большей скоростью, так как ветер успел посвежеть.

   - Странно! - пробормотал молодой человек. - В один час, почти в одну минуту... чего не сделаешь с такими моряками!

   Вскоре новый корабль стал рядом с прежними двумя и был встречен такими же восторженными криками.

   - Три брата! - воскликнул таможенный досмотрщик, не перестававший наблюдать за столь любопытным зрелищем.

   Действительно, сходство между кораблями было поразительное. Очевидно было, что их строили по одному плану и на одной верфи.

   Таможенные досмотрщики, немедленно отправившиеся на борта двух новоприбывших кораблей, вернулись обратно с одинаковой отметкой для обоих: "без груза". Такая же отметка была сделана и десять месяцев тому назад относительно первого корабля. Это обстоятельство возбудило уже много толков в трактирах Бамбета и Саутварка.

   Молодой человек, постояв некоторое время в задумчивости, вдруг направился к тому месту, где находились лодки, и уже хотел окликнуть одну из них, но потом, как бы одумавшись, прошептал:

   - Нет, лучше подожду до вечера. Не надо, чтобы кто-нибудь видел меня средь белого дня. Как знать?.. Осторожность никогда не мешает. Ведь дело идет о жизни и смерти.

   Когда он вернулся домой, время обеда давно уже прошло.

   Лорд Коллингвуд, напрасно прождав своего секретаря, отобедал без него и уехал в парламент, оставив ему записку следующего содержания:

   "Сегодня, между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, ко мне явится один человек. Если заседание затянется и я к тому времени не вернусь, то попросите этого человека подождать и - что очень важно - не спускайте с него глаз до моего возвращения. Если вам необходимо будет за чем-нибудь выйти, то передайте надзор Мак-Грегору. Это единственный из моих слуг, которому вы можете безусловно доверять".

   Молодой человек наскоро пообедал и ушел опять, дав Мак-Грегору соответствующие инструкции. Вернулся он в одиннадцать часов, очень озабоченный и как будто раздосадованный чем-то.

   Нетерпеливо снимая перчатки, он разорвал их, бросил на стол и пробормотал:

   - Все трое ушли с утра, и никто не знает, куда именно... Какая небрежность!.. Не сообщить мне ни слова! По их милости я теперь лишен возможности воспользоваться удобным случаем.

   Он закурил сигару и вышел на веранду с мраморными колоннами. Она шла вдоль первого этажа, придавая Эксмут-Гаузу вид греческой постройки. Прямо перед домом катила свои черные глубокие воды Темза, а на противоположном левом берегу смутно выделялись на темном фоне звездного неба контуры домов Сити.

   Городской шум затихал. Уличная жизнь мало-помалу замирала в этом большом человеческом улье, обитатели которого собирались ложиться спать, утомленные дневной суетой.

   Фредерику де Тревьеру было не по себе. Он угадывал, что наступают решительные события, и вместе с тем его волновало предчувствие близкой и грозящей ему опасности.

   Он стоял, задумчиво облокотясь на перила, и вздрогнул, когда часы пробили полночь. На веранде послышались шаги. Фредерик де Тревьер быстро обернулся. К нему подходил Мак-Грегор.

   - Извините меня, сэр, что я нарушаю ваше уединение, - сказал, низко кланяясь, верный шотландец. - Но вот письмо, присланное с нарочным из Валиса. Я бы не стал вас беспокоить, если бы посланный не требовал немедленно ответа.

   Коллингвуд питал к своему секретарю такое доверие, что уполномочил его распечатывать всю свою корреспонденцию.

   Молодой человек вошел в гостиную, разорвал конверт и прочел:

   "Лорда Коллингвуда покорнейше просят повременить с выдачей ста тысяч фунтов стерлингов, которые он должен вручить сегодня нашему уполномоченному. Причины очень важные. Пеггам".

   Внизу стоял угрожающий постскриптум:

   "Вы погибнете, если заплатите деньги. Час спустя после приезда моего гонца я буду сам в Эксмут-Гаузе".

   По-видимому, Фредерик де Тревьер понял таинственный смысл этой записки, потому что вся кровь бросилась ему в лицо, и рука, державшая письмо, задрожала:

   - Что прикажете отвечать, сэр? - спросил Мак-Грегор. Молодому человеку с трудом удалось побороть волнение.

   Он понимал, что при этом шотландце, всей душой преданном своему господину, ни в коем случае нельзя выказывать истинных чувств. Но какой ответ мог он дать посланному, не переговорив с лордом Коллингвудом? Быть может, адмирал еще до отъезда в парламент уплатил ту сумму, о которой шла речь? Впрочем, вероятнее всего, что сто тысяч фунтов стерлингов должны были быть переданы ожидаемому гонцу. Остановившись на этом соображении, Фредерик де Тревьер перестал колебаться и сказал Мак-Грегору:

   - Скажите посланному, что он приехал вовремя.

   Вернувшись на веранду, молодой человек затворил за собой дверь и только тогда дал волю охватившему его гневу.

   - Сто тысяч фунтов стерлингов!.. Негодяй!.. - бормотал он, в бешенстве сжимая кулаки. - Это плата за пролитую кровь!.. Гнусный Пеггам! Он будет сейчас здесь, а я лишен возможности что-нибудь предпринять.

   Потом, через некоторое время, в течение которого он бегал из угла в угол веранды, он продолжал уже более спокойно:

   - Навряд ли мне представится еще один такой удобный случай. Но все равно самое лучшее, что я могу сделать в моем положении, - это остаться на месте и ждать. Что-то говорит мне, что в эту ночь должны произойти решающие события.

  

   Вошедший слуга вывел Фредерика де Тревьера из задумчивости.

   - Сэр, - сказал Мак-Грегор, - пришел неизвестный человек, называющий себя Надодом и желающий видеть его светлость.

   Сначала щеки секретаря побледнели, потом кровь прилила к ним и они покрылись густой краской. Молодой человек почувствовал, как в горле у него сразу пересохло; перед глазами пошли круги. Некоторое время он не мог выговорить ни слова. К счастью, темнота помогла ему скрыть замешательство. Сделав над собой огромное усилие, он сказал деланно-равнодушным тоном:

   - Это, должно быть, тот самый человек, о котором мне говорил адмирал. Проводи его в библиотеку и оставайся при нем. Смотри за ним так, чтобы ни один его жест от тебя не укрылся. Таков приказ адмирала. Я потом приду и сменю тебя.

   Едва Мак-Грегор успел выйти, как Фредерик де Тревьер бросился к перилам веранды и облокотился на них, подставляя свое пылающее лицо легкому дуновению веявшего с реки ветра.

   Молодому человеку было от чего потерять голову.

   Коллингвуд, Пеггам, Надод! Каждое из этих имен заставляло его сердце трепетать от ненависти. Коллингвуд, Пеггам, Надод! Три его злейших врага, месть которым он поставил целью своей жизни.

   Читатель, быть может, удивится и поинтересуется, какое отношение к трем вышеупомянутым именам имеет Фредерик де Тревьер, выходец из Канады. Ведь он никогда до сего времени не бывал в Европе, а следовательно, не имел возможности встретиться где бы то ни было раньше с обладателями этих имен. Возможно даже, что читателю не совсем ясна причина ненависти Фредерика де Тревьера к Коллингвуду, Пеггаму и Надоду?

   Что ж, в таком случае я должен сознаться, что ошибался, полагая, что читатель давно уже узнал в Фредерике де Тревьере сына покойного герцога Норрландского - Фредерика Биорна.

   После трагической смерти отца, сделавшись герцогом Норрландским, Фредерик Биорн энергично принялся за дело отмщения убийцам. Корабли розольфской эскадры, под его началом и началом его брата Эдмунда, старательно выслеживали разбойников и особенно адмирала Коллингвуда. Но адмирал всегда плавал в сопровождении целой эскадры, и об открытом нападении на него нечего было и думать. Тогда Фредерик избрал другой путь для своего мщения, и это явилось причиной того, что мы видим его секретарем адмирала Коллингвуда. Теперь счастливый случай привел его встретиться со всеми тремя злодеями сразу. Но что мог поделать он один? Ах, если бы с ним рядом были его товарищи.

   Вдруг внимание молодого человека привлекла какая-то тень, мелькнувшая через улицу. Вглядевшись пристальнее, он заметил, что в подъезд дома, стоявшего против Эксмут-Гауза, пробрались три человека. Возможно, подумал он, они собирались наблюдать за домом адмирала.

   Заинтересованный этим, Фредерик де Тревьер притаился за колонной, продолжая наблюдать. Неожиданно одна из фигур выступила несколько вперед, и, увидев ее громадные размеры, Фредерик едва не вскрикнул от изумления и радости.

   - Гуттор! - прошептал он. - Это они! Сам бог посылает их сюда.

   И, желая скорее убедиться в том, что он не ошибается, молодой человек издал протяжный, резкий крик норвежской снеговой совы.

   Не прошло и минуты, как до него донесся ответный зов: "киу-уи-вуи".

   Тогда, перегнувшись через балюстраду, Фредерик повторил еще раз тот же крик.

   Тотчас же один человек из стоявших напротив отделился от стены и перешел улицу.

   - Кто здесь, в Лондоне, подражает крику северной птицы? - тихо спросил он.

   - Это я, Грундвиг, - отвечал молодой человек, - я, Фредерик Биорн.

   - Герцог!.. Наш дорогой господин!.. Вы здесь?

   - Да. Отойдите от дома. На той стороне есть глухой переулок. Мне нужно с вами переговорить.

   Позвонив Мак-Грегору, Фредерик сказал ему, что пойдет узнать, окончилось ли заседание парламента, так как продолжительное отсутствие адмирала беспокоит его. Уходя, он еще раз напомнил шотландцу, чтобы тот хорошенько следил за Надодом.

   Проводив секретаря, Мак-Грегор долго качал головой.

   - Да, странные происходят здесь вещи, - пробормотал он. - Смотри в оба, Мак-Грегор... Этот секретарь не внушает мне доверия.

   Между тем герцог Норрландский в немногих словах познакомил верных слуг со своим планом. Через несколько минут все три злодея соберутся сюда, и тогда их очень легко будет захватить всех вместе. Для этого Грундвиг должен отправиться в Саутварк и привести с собой пятьдесят матросов, только без огнестрельного оружия, чтобы не возбудить подозрения полиции. Сам Фредерик брался провести их тайно в отель, и, таким образом, можно было надеяться овладеть злодеями без кровопролития.

   А на рассвете следовало поднять якоря и идти в Розольфс, где над преступниками должно было свершиться правосудие.

   - Но экипаж "Олафа" насчитывает всего пятьдесят человек, - возразил Грундвиг, - а так как забрать всех с корабля невозможно, - следовательно, предложение это невыполнимо.

   Тогда герцог рассказал им о прибытии еще двух розольфских кораблей - "Гарольда" и "Магнуса-Биорна" под началом его брата Эдмунда.

   - И ты передашь Эдмунду, чтобы он сам не съезжал на берег и чтобы вся эскадра была готова к отплытию, - приказал Фредерик.

   Времени было мало. Наскоро рассказав герцогу о своих приключениях и о том, как они собирались похитить Надода по выходе его от адмирала вместе со ста тысячами фунтов стерлингов, Грундвиг сказал:

   - Берегитесь, ваша светлость, берегитесь, как бы Красноглазый не узнал вас. Ведь вы не хуже меня знаете, как он хитер и на что способен.

   - Я ничем не рискую, милый мой Грундвиг, - ответил Фредерик. - Я так удачно замаскирован, что нет никакой возможности меня узнать. Надод знал меня белокурым и без бороды, а теперь я брюнет и борода у меня, как у британского сапера.

   - Вы не видели еще этого негодяя, ваша светлость?

   - Нет, не видел. Я его оставил под надзором слуги адмирала.

   - Как хорошо, что мы встретились с вами. Теперь мы можем вас предупредить. Негодяй совершенно изменил свою наружность. Вы знали Надода чудовищным уродом. Но доктор Петерсон, королевский хирург, сделал ему превосходный стеклянный глаз и выпрямил нос и челюсти. Все это он сам рассказал Биллю, когда пытался убедить его поступить к нему на службу. И, если бы он сам себя не выдал Биллю, мы бы его никогда не узнали.

   Пять минут спустя Грундвиг и его два товарища исчезли в лондонском тумане. Они спешили в Саутварк, а Фредерик Биорн подозвал кэб и поехал в Вестминстер, где заседала палата лордов.

   Заседание еще продолжалось. Вильям Питт говорил, возражая ораторам оппозиции. Вокруг здания парламента, несмотря на позднюю ночь, стояла громадная толпа, дожидавшаяся конца прений.

   Очевидно, адмирал Коллингвуд не мог скоро освободиться. Однако на посланную Фредериком записку он ответил, что вернется домой через четверть часа, так как окончательное голосование могло последовать не раньше завтрашнего дня.

   Вернувшись домой, Фредерик де Тревьер прошел в библиотеку, чтобы сменить Мак-Грегора. Он с волнением ожидал той минуты, когда увидит убийцу своего отца.

   Поднявшись навстречу молодому человеку, Надод приветствовал его низким поклоном, а тот ответил ему с видом холодного безразличия, с каким относятся к незнакомым людям. Но, желая получше разглядеть наружность злодея, Фредерик поднял голову и, пристально глядя на него, сказал:

   - Вы дожидаетесь адмирала Коллингвуда и уже давно? Могу вас утешить, сударь, что он скоро вернется.

   Услышав голос Фредерика, Надод невольно вздрогнул, но сейчас же овладел собою.

   "Удивительно, я где-то слыхал этот голос и видел это лицо, - подумал он. - Но где? "

   В свою очередь молодой человек был удивлен переменой, происшедшей с Красноглазым. Куда девалось все его уродство? Перед ним сидел человек некрасивый, но с правильными чертами лица.

   А в это время Мак-Грегор, стоя у стола, исподлобья поглядывал на обоих.

   - Можешь идти, - сказал ему Фредерик. Шотландец удалился, не произнеся ни слова, но при этом бросил на Фредерика взгляд, исполненный самой жгучей ненависти.

   Этот взгляд не укрылся от Надода, который не преминул принять его к сведению.

  

   Мак-Грегор питал к адмиралу Коллингвуду самую преданную любовь, доходившую до какого-то обожания. Когда ему не было еще двадцати лет, старый лорд Эксмут приставил его дядькой к своему восьмилетнему младшему сыну Чарльзу, с которым Мак-Грегор с того времени и был неразлучен. Говоря о своем хозяине, старый слуга нередко выражался следующим образом: "Когда мы были в Итопском коллегиуме" или: "Мы кончили вторыми морское училище".

   Со своей стороны, молодой лорд, как истинный англичанин, хотя и любил своего дядьку, но все-таки смотрел на него как на существо низшего порядка, в чем, впрочем, и сам Мак-Грегор был искренне убежден. Денежные затруднения своего хозяина старый дядька всегда принимал очень близко к сердцу и возненавидел всеми силами души его старшего брата за то, что к тому должны были со временем перейти титул и богатства герцогов Эксмутских...

   Знал ли Мак-Грегор об убийстве герцога Эксмута?.. Никто не мог этого сказать утвердительно, тем более, что старый слуга никогда не говорил о смерти старшего брата при своем господине и даже избегал малейшего намека на это обстоятельство. Но, во всяком случае, он скорее дал бы себя растерзать на мелкие куски, чем сказал бы хотя одно слово во вред адмиралу.

   Впрочем, один факт, случившийся вскоре после перехода Эксмут-Гауза в собственность адмирала, свидетельствовал о том, что шотландец кое-что знал об этом преступлении.

   Прежде чем поселиться в отеле, адмирал пожелал устранить все, что могло ему напоминать о брате. За переделками поручено было наблюдать Мак-Грегору.

   По окончании всех работ адмирал, приехавший осмотреть отель, был поражен тем, что увидел. Снаружи ничто не бросалось в глаза, но стоило нажать рукой в том или другом месте старинную дубовую резьбу - и открывалась потайная дверь на какую-нибудь витую лестницу, которая вела сперва на верхний этаж, а оттуда в какое-нибудь подземелье. Каждая комната, каждый коридор, каждый закоулок были снабжены секретной дверью и секретной лестницей, через которые можно скрыться в один миг.

   Но это было еще не все. Благодаря особым тайным механизмам можно было в любой момент запереть все двери, окна и коридоры отеля с помощью опускных железных заслонов. Этим способом все комнаты можно было изолировать одну от другой, и находившиеся в них люди попали бы в мышеловку. Вместе с тем дом был роскошно отделан с самым строгим комфортом.

   Коллингвуд остался чрезвычайно доволен всем. Он понял, что старый слуга стремился всячески оградить его от покушений со стороны Биорнов. Но в таком случае Мак-Грегору должна была быть известна трагедия на Лафоденских островах? Адмирал решил проверить это и притворноравнодушным тоном спросил:

   - К чему столько предосторожностей?

   - Здешний квартал очень ненадежен, милорд, - отвечал шотландец. - К тому же совсем недавно "Морские разбойники", забравшись в дом лорда Лейчестера, вынесли из него все ценное до последней булавки и захватили в плен молодого сына лорда, отпустив его лишь за выкуп в сорок тысяч фунтов стерлингов.

   - А! Так ты выдумал все это против разбойников?

   - Против них и вообще против всех врагов вашей светлости.

   - Какие же у меня еще враги? Разве ты еще кого-нибудь знаешь, Мак-Грегор?

   - У человека в вашем положении, милорд, всегда много врагов, - ответил слуга. - Но, - добавил он с мрачным видом, - горе тем, которые вздумают тронуть хоть один волос у вас на голове!

   Таким образом, шотландец уклонился от прямого ответа, но зато сам воспользовался случаем, чтобы обратиться к своему лорду с просьбой, которая чрезвычайно удивила Коллингвуда.

   - Милорд, - сказал Мак-Грегор, - у меня к вам есть очень большая просьба.

   - Заранее исполню ее, если только смогу. В чем дело?

   - Позвольте вас просить, милорд, чтобы секрет всего этого устройства знали только вы да я.

   - Вижу, вижу, куда ты клонишь. Ты терпеть не можешь моего секретаря.

   - Видите ли, милорд, ваш секретарь у нас в доме недавно, а Мак-Грегоры пятьсот лет служат герцогам Эксмутским, и я смотрю на себя, как на вашу собственность, на вашу вещь. Для меня нет ни короля, ни отечества; для меня существует только герцог Эксмут, как для собаки ее хозяин.

   - Я это знаю, мой честный Мак-Грегор, - сказал герцог, растроганный такой преданностью.

   - Я не стану вам говорить, что ненавижу вашего секретаря и что он кажется мне подозрительным. Я вам скажу только, что ведь он не более как наемный секретарь и не вечно будет служить у вас. Сегодня он, завтра кто-нибудь другой. Что же будет, если каждому секретарю вы будете сообщать тайну отеля? Тайна только тогда тайна, когда она известна одному человеку и уж самое большое двум; если же она известна троим или четверым, то перестает быть тайной.

   - С этой точки зрения я нахожу, что ты совершенно прав, - сказал лорд после минутного размышления. - Даю тебе слово, что маркиз де Тревьер не узнает ничего о тайных приспособлениях в отеле.

   Мак-Грегор возненавидел де Тревьера с первого же дня его поступления на службу к Коллингвуду. Причин для ненависти было много. Во-первых, Мак-Грегор ревновал адмирала к молодому секретарю. Во-вторых, ему порой казалось, что Фредерик кидает на лорда взгляды, исполненные ненависти. Наконец, однажды ночью шотландцу удалось подсмотреть, как молодой человек с улыбкой смотрел на страдания адмирала. Все это заставило Мак-Грегора предположить, что Фредерик де Тревьер поступил к Коллингвуду неспроста, что он - шпион, действующий либо по собственному расчету, либо подосланный другими. Во всяком случае, его господину грозила опасность.

   Сначала он хотел рассказать все адмиралу, но потом раздумал, решив собрать побольше данных для изобличения коварного секретаря.

   С этого времени Мак-Грегор сделался второй тенью Фредерика де Тревьера, следя за его взглядами и жестами и истолковывая их по-своему. Частые отлучки секретаря по приезде в Лондон возбудили его подозрение. Шотландец заметил, что молодой человек знает столицу Англии как свои пять пальцев, хотя адмиралу говорил, будто ни разу в жизни в ней не был.

   Однако, несмотря на свою бдительность, Мак-Грегор до сих пор еще не открыл ничего определенного.

   Теперь понятно, почему шотландец взглянул с такой ненавистью на секретаря, когда тот велел ему уйти из библиотеки. Отношения между ними обоими были крайне натянутые, хотя Фредерик Биорн и не подозревал ничего об этом.

   Молодой человек едва успел обменяться с Надодом несколькими банальными фразами, как вошел лорд Коллингвуд, к великому удовольствию обоих собеседников, не знавших, о чем им говорить и как себя держать друг с другом.

   Фредерик де Тревьер вышел из библиотеки, и адмирал остался с Надодом наедине.

   - Извините, что я заставил вас ждать, - сказал Коллингвуд. - Заседание палаты было очень бурное и затянулось... Мой секретарь говорил вам, какой у нас вышел досадный случай?

   - У вас нет наличных денег? - перебил его с тревогой в голосе Надод.

   - Извините, Надод, - возразил удивленный адмирал, - деньги здесь, вся сумма полностью.

   И он указал ему на небольшую шкатулку черного дерева с перламутровой инкрустацией. Надод перевел дух.

   - Так за чем же дело стало? - спросил он.

   - Вот прочитайте, - ответил Коллингвуд, подавая ему письмо Пеггама.

   Надод взял письмо и, прочитав его, побледнел... На лбу у него выступил холодный пот. Итак, все мечты его разлетелись прахом!..

   Когда он поднял голову, то заметил, что Коллингвуд с любопытством глядит на него. Действительно, волнение бандита удивило адмирала.

   Чтобы хотя немного оправиться, Надод стал перечитывать письмо Пеггама и вдруг ударил себя по лбу.

   - Это письмо подложное! - вскричал он с обычной самоуверенностью. - Подпись сделана не рукой главы братства "Морских разбойников".

   - Вы вполне уверены в этом? - спросил лорд Коллингвуд.

   - Совершенно уверен! Это подделка и даже очень грубая.

   - Боюсь, что вы ошибаетесь. Письмо, правда, написано на клочке бумаги, очевидно, наскоро, быть может, даже в темноте, но нет никаких данных для того, чтоб утверждать, что оно подложное.

   - Поверьте, ото чей-нибудь фокус. Ну посудите сами: какая опасность может грозить вам оттого, что вы передадите эти деньги мне? Не все ли равно, через чьи руки пройдут они в кассу братства - через мои или через самого Пеггама?

   - Это верно, но так как тут есть какое-то сомнение, я и воздержусь до поры, до времени.

   - Стало быть, вы отказываетесь заплатить сто тысяч фунтов стерлингов? - гневно спросил Надод, вставая и выпрямляясь во весь рост.

   - Не отказываюсь, а только откладываю уплату впредь до полного разъяснения дела. Впрочем, ждать придется недолго. Пеггам обещал явиться сюда сам через час после вашего прихода. Прошло уже больше часа, и ему давно пора быть здесь.

   - Вот вам и доказательство, что все это вздор и что Пеггам не придет. Выслушайте меня внимательно, Коллингвуд, и вы увидите, в какое положение вы себя поставите, если не заплатите мне денег. Я уверен, что вашей гибели желает какой-нибудь ваш тайный враг, который, конечно, и написал это письмо.

   - Объяснитесь. Я буду очень рад, если это дело выяснится.

   - Сумма, которую я уполномочен от вас получить, имеет очень важное значение для "Морских разбойников". Я непременно должен иметь ее в руках, прежде чем взойдет солнце. Если я ее не получу, то братство, конечно, обойдется и без нее, но вам оно за это страшно отомстит.

   - Я вас не понимаю.

   - Удивляюсь, как вы этого не понимаете! Чтобы вас наказать, нам стоит только переслать в Адмиралтейство кое-какие бумаги, которые докажут, что "Морские разбойники" действуют иногда по указаниям некоторых пэров Англии...

   - Негодяй!.. Ты смеешь!..

   - Слушайте, Коллингвуд, давайте играть в открытую. Это будет выгодно и для вас, и для меня. Впрочем, для вас даже выгоднее, чем для меня.

   - Говори.

   - Во-первых, я бы вас попросил не говорить мне "ты". Такое обращение означает или известную близость между людьми, или презрение. В близких отношениях с лордом Эксмутом я не имею чести состоять, хотя мы и убивали вместе, а презрение переносить я тоже ни от кого не желаю. Поэтому, встречая ваше презрение, я буду платить вам тем же.

   - О! Как тяжело быть в зависимости от подобного негодяя!

   - Вот уже два раза, Коллингвуд, вы назвали меня негодяем, а между тем кто из нас двоих больший негодяй - это еще вопрос. Правда, я убивал людей, но на моих руках нет крови брата, его жены и детей.

   Надод стал рассказывать про свою молодость. Коллингвуд внимательно слушал старого бандита, голос которого дышал дикой злобой.

   - Так ты был дядькой молодого Биорна? - спросил он Надода.

   - Я был к нему приставлен для надзора, и ребенок очень меня любил. Это не помешало мне возненавидеть его, и я решил сыграть с ним злую шутку. Случай мне благоприятствовал...

   Коллингвуд с любопытством посмотрел на бандита. Надод продолжал:

   - Мне страстно хотелось видеть этого мальчишку голодным, плохо одетым, подвергнутым дурному обращению. Однажды, катаясь с ним в лодке по Розольфскому фиорду, мы встретились с неизвестной яхтой. Притворившись, что я сирота-рыбак, без всяких средств к жизни и что этот мальчик - мой братишка, я сочинил целую историю, растрогавшую незнакомцев. Они предложили мне отдать им на воспитание ребенка, и я согласился. Таким образом я похитил у герцога Норрландского его старшего сына и наследника. Адмирал вздрогнул и пролепетал:

   - Сына герцога Норрландского!

   - Да, ваша светлость. Вы видите, между мной и Биорнами не было родства, тогда как вы утопили в море своего родного брата со всей семьей. Как бледно мое преступление в сравнении с вашим!.. И за свое преступление я понес варварское наказание: меня избили, изуродовали, и не мудрено, если я поклялся в непримиримой ненависти ко всему роду Биорнов. Год тому назад я убил Черного герцога и одного из его сыновей, а сегодня ночью покончил в таверне "Висельник" с Гуттором...

   - Розольфским богатырем?

   - Да, с ним, а также и с Грундвигом, его товарищем... Так вот, ваша светлость, клятву свою я сдержал и врагам отомстил, наружность моя исправлена благодаря искусству доктора Петерсона, следовательно, я могу теперь жить по-человечески. Двадцать с лишком лет я злодействовал, и не было дня, чтобы я не желал сделаться честным человеком. Не смейтесь надо мной, я говорю это совершенно серьезно. И вот, лорд Коллингвуд, для меня пробил наконец желанный час. Поэтому я говорю вам: давайте играть в открытую. Мое предложение такого рода...

   - Постойте минутку, Надод, - перебил его адмирал. - Ваш рассказ меня заинтересовал, и я с удовольствием готов выслушать вас, но скажите мне сначала, что сталось с молодым Биорном, которого вы отдали неизвестным людям?

   - О, это такая романтическая история! Его взял к себе один богатый человек, и он сделался знаменитым капитаном Ингольфом.

   - Как! Тем самым, который отличился в шведско-русскую войну и которого я чуть было не повесил в Розольфсе?

   - Вот именно. И в ту минуту, когда вы его арестовали, он сам собирался арестовать герцога Норрландского и его сыновей, обвинявшихся в заговоре против короля.

   - Стало быть, человек, которого я хотел повесить как пирата, как капитана Вельзевула...

   - Этот самый человек - в настоящее время герцог Норрландский.

   - Странная, странная история!.. Скажите, Надод, вы разве не боитесь, что он станет мстить вам за смерть отца и брата?

   - Не думаю, милорд. Но посмотрите, какая прочная связь между моими и вашими преступлениями: разве вы, в свою очередь, не опасаетесь, что он станет вам мстить за сестру и племянников?

   - Этого можно было бы опасаться, если бы он знал всю правду о трагической катастрофе. Все Биорны поверили официальному сообщению о крушении корабля.

   - А уверены ли вы, что не было свидетелей вашего преступления?

   - Что значат слова одного-другого человека, когда сто свидетелей подтвердили на следствии факт крушения судна? Нет, я ничего не боюсь и в случае надобности сумею защититься... Однако продолжайте, пожалуйста. В чем состоит предложение, которое вы собираетесь мне сделать?

  

   - Я вам сказал, что желаю играть с вами в открытую, - продолжал Надод, - выслушайте же меня хорошенько. Я хочу порвать с "Морскими разбойниками" и удалиться в Америку. Я уже взял билет на корабль, который отплывает завтра утром, но для этого вы обязаны отдать мне сто тысяч фунтов стерлингов, которые вы должны нашему братству. Я уеду в Америку не для того, чтобы наживать себе состояние или работать на пользу разбойников. Там подобная деятельность опасна: старый судья Линч шутить не любит, и расправа у него бывает короткая. Нет, я хочу приехать в Америку богатым человеком и жить там в почете и уважении. Надеюсь, вы меня поняли, милорд? От вас одного зависит, чтобы бандит Надод перестал существовать и превратился в мистера Иогана Никольсена, - моя мать была урожденная Никольсен - дочь богатого плантатора из Нового Орлеана. Под этим именем я записался на корабле "Васп", который через несколько часов должен поднять якорь. За сто тысяч фунтов стерлингов, которые вы мне отдадите, взамен вы получите те два документа, которые вы выдали Пеггаму. А ведь вы сами знаете, милорд: любого из этих документов достаточно, чтобы отправить вас на виселицу.

   - Разве они у вас? - спросил Коллингвуд, в глазах которого вспыхнул мрачный огонь.

   - Да, у меня... Но только вы, милорд, не замышляйте никакого обмана: все равно ничего не выйдет. Я все предусмотрел: западню, измену,