Станюкович Константин Михайлович - Два брата

у. - Хоть бы ты, Коля, расшевелил нашего меланхолика!..

   С этими словами Вязников встал из-за стола.

   - Ты, Коля, потом зайди ко мне. Нам с тобой еще о многом поговорить надо. Ведь два года, брат, не видались. Ишь какой ты большой стал, меня перерос. А после обеда по усадьбе пройдем...

   - Отлично, папа. Я к тебе зайду, дай только переодеться. Я совсем ведь по-дорожному. Эка прелесть какая! - воскликнул он, выходя на балкон. - Сад-то еще более разросся. Что, все Василий за садом смотрит? - спрашивал Николай, направляясь с отцом в густую аллею.

   - Все он. Никаких перемен без тебя не было.

   - И соседи те же?..

   - Вот только Лычков имение продал. Совсем старик разорился.

   - Кому?

   - Кривошейнову. Помнишь мельника бывшего, Кузьму Петровича?

   - Как не помнить... Шельма порядочная!..

   - Он и купил!

   - Это огромное имение купил?

   - У него, братец, миллионное состояние. Он нынче у нас в уезде чуть не первое лицо.

   - Времена!..

   - И важничает как Кузьма!.. Рожа уморительная! Вот только по-прежнему теснит народ... Все крестьяне на него плачутся. Они у него все в руках. Все должны ему. Лаврентьев кассу устроил - все пользы мало: почти весь уезд в кабале у Кузьмы. Уж я в земстве подымал вопрос о нем. Напрасно! Только Кузьму обозлил.

   - А Лаврентьев по-прежнему дикий человек?.. Ни с кем не знаком?

   - Тише, тише, Коля!.. Вася за Лаврентьева горой стоит. Дикий человек - его приятель! - засмеялся Иван Андреевич. - Сошлись.

   - Вот как!

   - Человек-то он честный, только с некоторыми странностями. Совсем мужиком живет, по-прежнему!

   - Ну, а Лески пусты?

   - Нет. Недавно приехала Смирнова с двумя дочерьми. Очень неглупая женщина. Верно, в Петербурге о ней слышал?

   - Как же, слышал. У нее бывает интеллигентное общество.

   - Познакомься, если хочешь...

   - С удовольствием. Говорят, порядочная женщина.

   - И у Лаврентьева побывай. Человек он хороший, хоть и странный. Ты ведь с ним не знаком? И я с ним через Васю познакомился, а то прежде встречались только.

   - Так вот как! Перемен-то у вас немало!

   - Леночка, Коля, замуж выходит! - вставила Марья Степановна, подходя к разговаривающим.

   - Да, да, я и забыл тебе сказать.

   - Леночка? Это интересно. За кого?

   - Угадай.

   - Трудно.

   - За Лаврентьева.

   - Дикий человек женится на Леночке! Вот не ожидал! Никак не ожидал. Она часто у вас бывает?

   - По-прежнему. Верно, сегодня придет.

   - Леночка за Лаврентьева! Признаюсь, вы меня поразили.

   - Лаврентьев три раза ей делал предложение.

   - И она, наконец, согласилась?

   - Что ж, если любит.

   - Ну, разумеется; только я думал, что Леночке иная судьба готовится, а впрочем... Непременно поеду к Лаврентьеву. Верно, он стал чище одеваться, если Леночка за него замуж выходит. С ним, значит, произошла метаморфоза!.. - засмеялся Николай. - Экая роскошь-то в саду! После Петербурга точно в рай попал!

   - Надеюсь, ты у нас до осени? - спросила Марья Степановна.

   - Еще бы...

   - А после? - спросил отец.

   - Еще не решил, папа. Предположение есть. После поговорим! - произнес он, возвращаясь назад. - Ну, пойду переоденусь, а то я на дикого человека теперь похож!

   Он вошел в столовую и, увидевши Васю, сидевшего на том же месте, охватил его за тонкую талию и нежно сказал:

   - Чего ты, милый Васюк, один сидишь? Пойдем-ка!

   И он увлек брата к себе в комнату.

   - Все тот же! - проговорил, радостно улыбаясь, Вязников, обращаясь к жене.

   - Тот же. Приехал - и будто веселье с ним приехало.

   - А за обедом не худо было бы выпить по бокалу шампанского. Как ты думаешь, старуха? Есть у нас?

   - Как не быть! Я припасла к Колиному приезду.

   - Вот и отлично! Поздравим его с окончанием курса! Молодец он у нас. Конек горячий!

   - Это-то и страшно.

   - Отчего страшно?

   - Ты разве забыл свою-то молодость?

   - Ему не надо этого... Боже сохрани! - проговорил Иван Андреевич. - И к тому же... А, впрочем, зачем загадывать, милая... Что будет то будет! Лишь бы остался честным человеком!

  

  

   - Ну, а ты, Вася, как живешь? - спрашивал старший брат у Васи, подававшего Николаю мыться.

   - Ничего, живу себе. На голову лить?

   - Полей, голубчик... Вот так... Эко славно как! Перед обедом, Вася, купаться? Вода, я думаю, славная теперь, - говорил старший брат, с фырканьем вытираясь полотенцем. - А в академию скоро?

   - Не знаю еще...

   - Как не знаешь? Готовишься?

   - Не очень. Не тянет меня академия...

   - Так в университет, что ли?

   Вася замахал головой.

   - Так куда же?

   - Разве надо непременно куда-нибудь?

   - А то как же? Не недорослем же быть!

   - Не по форме?

   - Как это не по форме?

   - Так, говорю: не по форме?.. Непременно надо?

   Николай остановился и смотрел во все глаза на брата.

   - Ты что, Коля, удивляешься так? - тихо спросил Вася.

   - Да ты, Вася, чудак... Не сердись, голубчик, а ты чудак какой-то стал... Ведь надо же кончить курс!

   - А ты почем знаешь, что надо?.. Как для кого!

   Старший брат совсем был изумлен.

   - Я думаю, для всякого.

   - Это ты про диплом? Так, может быть, мне его не надо... А учиться и так можно, без диплома... Диплом этот для того, кто хочет потом людей морочить... Стара штука!

   - Как людей морочить?

   - Очень просто, как людей морочат... Мало ли морочат... А я не хочу...

   - Ты какими-то загадками, Вася, говоришь... С папой говорил?

   - Нет еще. Придет время - скажу!

   - Это уж не Лаврентьев ли тебя первобытности учит?

   - Ты, Коля, Лаврентьева не знаешь, так зачем ты смеешься? Лаврентьев - чудеснейший человек... Ты посмотри, как мужики его уважают... Он, брат, хоть и без диплома, а по совести живет... человека не теснит... Да ты, Коля, не сердись, пожалуйста... когда-нибудь, может, поговорим, а теперь не расспрашивай.

   Он замолчал. Потом, как бы спохватившись, продолжал:

   - А ты с Лаврентьевым познакомься. Сам увидишь. Он тоже желает с тобой познакомиться. Статья твоя ему понравилась... Он тебе может много сведений сообщить... Он жизнь-то крестьянскую знает...

   Это известие произвело на Николая приятное впечатление. Ему было лестно, что статья понравилась Лаврентьеву.

   - А тебе понравилась?

   - Понравилась и мне... только... ну, да не теперь... Я на нее заметку написал, - прибавил Вася конфузливо. - После покажу... Так написал... для себя...

   - Я познакомлюсь с Лаврентьевым. Сведи меня к нему.

   - Отлично! - обрадовался Вася. - Ты увидишь, какой Лаврентьев.

   - Ты, кажется, влюблен в него?

   - Люблю... да его все любят. Один Кузька не любит. Собирается его извести. Только шалишь, брат!

   - Какой Кузька?

   - А живодер здешний... Кривошейнов.

   Николай продолжал свой туалет. Вася внимательно оглядывал брата и заметил:

   - Франт-то ты какой, Коля!

   Старший брат вдруг вспыхнул.

   - А по-твоему, надо неряхой быть?

   - Да я так... Ты не сердись, брат.

   - Я и не сержусь...

   - То-то, а я было подумал...

   Николай протянул руку.

   - Ах, Васюк, Васюк, голубчик, кроткая ты душа! Не сердись и ты на меня... Ведь я расспрашивал тебя, как брат... не желая оскорбить...

   - Что ты, что ты, Коля! Да разве я обиделся? За что? - повторял он, крепко пожимая брату руку. - Я после тебе все расскажу, на каком основании я никуда не хочу... Ты умный, ты должен понять... Всякий по-своему... Вот если б я умел писать, как ты, то знаешь, что бы я сделал?

   - Что бы ты сделал?

   - Остался бы здесь да подробно и описал, как мужик живет, а то ведь в газетах все врут... Ах, если бы ты видел только, Коля, что здесь Кузька делает! И нет ему предела! - прошептал задумчиво Вася.

   - Это всем хорошо известно, Вася.

   - Нет, не говори. А, впрочем, тем хуже... Всем известно, и все смотрят!

   "Странный брат какой!" - промелькнуло в голове у Николая.

   Братья несколько времени молчали.

   - Послушай, Вася, скоро Леночкина свадьба?

   - Елены Ивановны? - поправил Вася.

   При этом бледное лицо его вспыхнуло ярким румянцем.

   - Ну да...

   - Осенью, кажется... А что?

   - Так спросил. Тоже старые приятели. А отец ее?

   - Обыкновенно что: исправник, как и был! Еще папа его немного в страхе держит, а то...

   - А Смирновых видел?

   - Видел... Такая сорока, так и стрекочет, а барышни все об адвокатах да о литераторах... Слышал, как они маме в уши визжали! Ты хочешь с ними знакомиться?

   - А по-твоему не стоит?

   - Не стоит. Болтуньи! Все эдак больше о возвышенности, а землю по десяти рублей сдают... Шельмы!

   - Ты, однако, брат, сильно. Говорят, Смирнова умная женщина.

   - Да кому от ума-то ее прок? - добродушно возразил Вася. - Вот и Бежецкий твой умный, а сам же ты говорил, на что пошел его ум... на мамону !

   - Философ ты, как погляжу. Стоик ! - заметил Николай, надевая жакетку.

   Он был совсем готов. Свежий, красивый, в хорошо сшитом костюме, он глядел таким молодцом, что Вася, любуясь братом, воскликнул:

   - И какой же ты, Коля, красавец!

   Брат улыбнулся своей привлекательной улыбкой.

   - Вещи твои убрать?

   - Авдотья уберет.

   - Все равно... Теперь мне нечего делать... я уберу.

   - Ну, давай вместе.

   Они принялись выкладывать платье, белье и книги из большого чемодана. Вася внимательно разглядывал книги и две из них отложил.

   - Можно почитать?

   - Разумеется... Ты что выбрал? - полюбопытствовал брат.

   Вася назвал заглавия.

   Николай шутя погрозил пальцем.

   - Ишь к чему тебя тянет! - протянул он. - Смотри, Вася, с ружьем осторожнее: заряжено... Думал дорогой что-нибудь подстрелить... Дичи теперь, я думаю, много?

   - Есть... намедни куропаток видел!

   - А ты по-прежнему не любишь охоты?

   - Нет. К чему я буду божью тварь убивать... потехи ради.

   - Тогда и мясо есть не следует?

   - Ну, это другое дело. А, впрочем, пожалуй, что и не следует! - заметил Вася. - Я думаю об этом.

   - А пока ешь?

   - Ем.

   Николай рассмеялся.

   - Ну, теперь пойдем, брат, в сад, туда к речке, а оттуда в малинник.

   - Пойдем!

   Они спустились в сад.

   Николай весело пустился в самую глубь, ощущая полной грудью прелесть большого, тенистого, густого сада с вековыми деревьями. Ему было как-то весело, хорошо и привольно в этом гнезде. Хотелось резвиться, как школьнику. Они обошли весь сад. В малиннике, под палящим солнцем, прикрывшись платком, Николай ел ягоды с жадностью мальчишки. Потом зашли на огород, оттуда спустились к речке и пошли по берегу.

   Деревня была как на ладони. На улице не было ни души. Деревня точно вымерла.

   Они остановились.

   - Ну, как наши живут - по-прежнему хорошо?

   - Хуже.

   - Разве и их ваш Кузька донял?

   - Сюда пока не добрался... Неурожаи!..

   - Пойдем-ка в деревню!

   - Пойдем, если хочешь, только теперь никого дома нет. В поле все.

   - Ах, я и позабыл! Так вечером?

   - Ладно.

   Они вернулись назад.

   - Ах, мама, как у вас хорошо! - радостно говорил Николай, подбегая к Марье Степановне, которая беседовала о чем-то с поваром.

   - Смотри, не соскучься. После Петербурга, пожалуй, и соскучишься!

   - Что ты, мама! Я разве так целый день бездельничать буду? Я работу с собой взял... Что, Петр, - обратился он к старику повару, - опять на охоту будем ходить?

   - Когда угодно, Николай Иванович. Я с радостью...

   - Собаки вот нет...

   - Найдем-с и собаку.

   - Где?

   - У дьякона есть собака.

   - Ну, ладно. А ты, мама, по-старому хозяйничаешь?

   - Да, Коля. Не хочешь ли покушать? Ты чаю один стакан пил.

   - Нет еще. Да ведь обедать будем в два?

   - В два, по-прежнему.

   - Так через два часа и обед. Я лучше приберегу аппетит к обеду.

   Николай прошел к отцу.

   Кабинет Ивана Андреевича был большой, просторный, с мягкой, обитой темной кожей, мебелью. Вдоль стены тянулся большой шкаф, наполненный книгами. Другие стены были увешаны портретами разных знаменитостей науки, литературы и искусства. У открытого окна, выходящего в сад, стоял большой стол, за которым сидел Иван Андреевич и что-то писал. В комнате было прохладно, хорошо. Густая тень сада защищала комнату от солнца.

   - Ты извини, папа. Я помешал тебе.

   - Что ты!.. Садись-ка, Коля, голубчик.

   - Ты чем это занимался?

   - Записку, брат, сооружаю для доклада в будущее собрание.

   - О чем, папа?

   - Да помилуй, Коля. И без того мы деньгами не богаты, брать-то больше неоткуда, а наши земцы что выдумали! Понадобилась им, видишь ли, железная дорога. Они и хотят хлопотать, чтобы с гарантией земства построить дорогу, - ведь это новый налог на бедного мужика. Ну, разумеется, нашлись люди, которые в этой мутной водице рыбки хотят наловить.

   - Ты дашь мне прочесть записку!

   - Конечно, дам. Только сомнение меня берет, Коля: не напрасно ли я пишу?

   Между отцом и сыном завязался разговор. Старик рассказывал Николаю о деятельности своей в последние два года. В словах его звучала унылая нотка. Он все еще не падал духом, все еще бодрился, но Николай заметил, что в эти два года Иван Андреевич потерял много прежних надежд. Иван Андреевич с грустной усмешкой говорил, что он в собраниях почти всегда в меньшинстве.

   - Ты, как Прудон, один составляешь партию .

   Старик усмехнулся.

   - Почти что так. Впрочем, два-три товарища иногда есть, а то больше один да один. И меня даже в беспокойные люди записали. Вот через месяц будет экстренное собрание. Поедем - увидишь.

   - А ты все отдельные мнения подаешь?

   - Подаю.

   - И громишь своих противников?

   - В последнее время, Коля, меня уже слушают не так, как прежде.

   - А ты все громишь?

   - Не молчать же! Если все замолчат, то что хорошего? Все капля точит камень. И о чем иногда приходится спорить-то, брат!

   Старик махнул рукой.

   - И чего беречься? - уныло прибавил он и замолчал. - Знаешь ли, просто стыдно в пятьдесят два года рассказывать. На днях ко мне приезжал председатель земского собрания, испуганный, взволнованный. Знаешь ли, зачем? Сообщить мне, что моя речь в последнем собрании показалась кому-то резкой, и его вызывали для объяснений. А знаешь, о чем говорил я эту зажигательную речь? - печально усмехнулся старик. - О том, чтобы земство ходатайствовало о соблюдении закона при взыскании недоимков. Это, видишь ли, деликатный предмет!.. Бедняга председатель просто насмешил меня своим страхом. Рассказал, что Кривошейнов сплетню в губернии пустил. Ему и поверили!.. Но ведь не может же так продолжаться, не правда ли? Еще немного времени - и ты, Коля, увидишь, что будет и на нашей улице праздник, взойдет и над нашей нивой солнышко.

   Лицо Ивана Андреевича сияло надеждой, слова звучали верой.

   - А пока будем, Коля, записки писать! Авось что-нибудь и выйдет. По крайней мере недаром бременишь землю! - весело прибавил Вязников, трепля сына по плечу. - Так ведь? Ну, а ты что с собой думаешь делать?

   Из полуотворенной двери несколько времени как доносился чей-то свежий женский голос. Николай несколько раз прислушивался и поворачивал голову. Он только что хотел отвечать на вопрос отца, как на пороге появилась Марья Степановна, а из-за ее плеча выглядывало хорошенькое женское личико с синими глазами.

   - Можно к вам, господа? - спросила Марья Степановна. - Я гостью привела.

   - А, Леночка! Идите, идите сюда. Посмотрите-ка на нашего дорогого гостя!

   В кабинет вошла молодая девушка в простеньком ситцевом платье, плотно облегавшем красивые, правильные формы. Хорошенькая головка, с приветливыми синими глазами, была окаймлена темно-русыми, откинутыми назад, короткими волосами. От нее веяло свежестью, здоровьем и какой-то задушевной простотой. Видно было, что она выросла на привольном воздухе.

   Бойкой, уверенной походкой подошла она к старику, крепко, по-мужски, пожала ему руку и, протягивая потом маленькую, твердую руку Николаю, проговорила, слегка краснея:

   - Здравствуйте, Николай Иванович.

   - Здравствуйте, Лен...

   Он запнулся.

   - Елена Ивановна! Чуть было вас, по старой памяти, не назвал Леночкой!..

   Она рассмеялась, открыв ряд белых зубов.

   - Называйте, как хотите... Разве не все равно?..

   - Ну, о здоровье вас спрашивать нечего: вы, Елена Ивановна, совсем цветете!

   - И вы жаловаться, кажется, не можете на здоровье!..

   Молодые люди весело глядели друг другу в глаза, как бывает между друзьями, давно не видавшимися друг с другом.

   Незаметно вошел Вася и присел к сторонке, не спуская глаз с молодых людей, которые весело разговаривали.

   Вася обратил внимание, что Леночка сегодня особенно принарядилась, заметил цветок в ее волосах, видел, как оживлено было ее лицо, вспыхивавшее по временам румянцем, и какое-то страдальческое выражение промелькнуло в его задумчивом взоре...

  

  

   В молодой девушке Николай едва узнавал прежнюю Леночку.

   Еще два года тому назад, когда он виделся с нею в последний раз, Леночка, только что окончившая курс в гимназии, казалась ему застенчивой, неуклюжей, доброй гимназисткой, скорее некрасивой, чем хорошенькой, с которой он привык обращаться с снисходительным покровительством старшего товарища и с тем ласковым пренебрежением к "девчонке", с каким обыкновенно молодые братья относятся к молодым сестрам. Главное дело в том, что Николай слишком привык к Леночке и в этой близости привычки не замечал того, что могли бы заметить посторонние. Они были товарищами с детства. Старики Вязниковы приласкали сиротку-девочку, лишившуюся матери, и каждое лето, с согласия ее отца, ближайшего соседа Вязниковых по имению и исправника, брали Леночку к себе. Маленькая, кругленькая, проворная и приветливая девочка скоро сделалась любимицей стариков и товарищем детских игр Николая. Николай прозвал Леночку за ее походку с перевальцем "перепелкой", держал ее в повиновении и привык считать Леночку своим верным и послушным товарищем. С годами эти товарищеские отношения продолжались по-прежнему. Когда Леночка сделалась гимназисткой, а Николай студентом, молодой студент старался развить наивную гимназистку, давал читать ей книжки и, довольный, что нашел в ней внимательную и усердную ученицу, с благоговением внимающую каждому слову учителя, иногда даже снисходил до спора с ней и даже распекал ее, когда Леночка, по его мнению, не обнаруживала быстрых соображений и не умела толково рассказать ему содержание прочитанной книги. Вместе со всеми домашними она разделяла обожание к молодому человеку, чуть-чуть побаивалась его, считала его неизмеримо выше себя по уму и развитию и нередко плакала, когда нетерпеливый учитель был недоволен своей усердной ученицей и называл ее глупой девчонкой. Но "глупая девчонка" тотчас же улыбалась счастливой улыбкой, когда Николай, после вспышки, с своей привлекательной простотой просил у Леночки прощения и называл ее умной девушкой. В его извинениях было столько искренности, столько сознания своей вины, что Леночка не могла сердиться и еще усерднее занималась книгами, которые давал ей молодой товарищ и учитель.

   Оба они были слишком юны, слишком близкие товарищи, чтобы между учителем и ученицей могло возникнуть что-нибудь, похожее на чувство любви. По крайней мере Николай в этом отношении не обращал никакого внимания на молодую девушку, и в то время ему никогда не приходило в голову спросить себя: хороша или дурна Леночка? В его глазах она по-прежнему оставалась "перепелкой", славной, доброй девочкой, которую нужно развить, вот и все. И когда кто-то при нем сказал, что Леночка обещает быть очень хорошенькой, то Николай даже рассмеялся и иронически поздравил с этим мнением Леночку, не замечая, как в ответ на его слова Леночка побледнела и отвернулась, чтоб скрыть навернувшиеся слезы.

   "Что в ней хорошего, в этой перепелке?" По мнению Николая, бедняжку Леночку природа не наделила красотой. Она была и мала ростом, и слишком румяна, и фигура ее напоминала кубышку. Она славная, хорошая, неглупая, эта Леночка, но какая она хорошенькая?

   А теперь?

   Теперь перед Николаем стояла как будто совсем другая Леночка, не та почтительная его ученица, которую он оставил два года тому назад.

   Хорошо сложенная, стройная, вовсе не напоминавшая прежнюю перепелочку, девушка сияла привлекательной красотой, пышно развившейся на деревенском приволье. От нее словно веяло прелестью полевых цветов и здоровой свежестью раннего летнего утра. Что-то бодрое, смелое, располагающее было в этой крепкой, ширококостной, энергичной фигуре с маленькой головкой, откинутой немного назад. Загорелое и румяное лицо с большим прекрасным лбом, чуть-чуть приподнятым носом, полными щеками с родинками на них, дышало искренностью, оживляясь приветливой улыбкой, скользившей по алым губам и светившейся в спокойном, твердом взгляде синих прекрасных глаз. Глядя на Леночку, как-то невольно хотелось сказать: "Что за славная девушка!" - и крепко пожать ее маленькую, твердую руку. В ее свободных, простых манерах было что-то напоминающее молодых англичанок девушек и русских студенток.

   "Так вот она, Леночка!" - невольно подумал Николай, любуясь бывшей своей подругой детства и чувствуя в то же время некоторое досадливое изумление, какое часто бывает, когда в прежнем ребенке встречаешь взрослого человека. Она закидывала его вопросами, а он слушал, едва поспевая отвечать, грудной с низкими нотами голос молодой девушки (этот голос удивительно к ней шел) и несколько дивился, что она говорит с ним не с прежней благоговейной почтительностью, а как равная с равным; не боится, видно, что он станет ее по-прежнему распекать, и рассуждает, как показалось Николаю, "очень уж солидно для своих лет". В ее встрече ясно проглядывало дружеское расположение, но Николай сразу почувствовал, что прежняя товарищеская короткость теперь невозможна. В нем инстинктивно сказался молодой мужчина, любующийся уже не товарищем, а красивой девушкой.

   Прежняя Леночка исчезала в воспоминаниях детства и отрочества.

   Николай был даже несколько сконфужен при виде этой перемены. Он никак не ожидал встретить такую Леночку.

   - Однако вы переменились-таки, Елена Ивановна, в эти два года. Вас и не узнать! - невольно воскликнул Николай.

   - Переменилась? К лучшему или худшему?

   - По праву старого приятеля откровенно скажу, что вы удивительно похорошели, это во-первых...

   - А во-вторых? - нетерпеливо перебила Елена, краснея и нахмуривая с серьезным видом брови.

   - А во-вторых, как погляжу, вы стали совсем солидным человеком. В эти два года вы, как видно, порешили все вопросы, над которыми - помните? - мы, бывало, оба ломали себе головы?

   - И за которые мне доставалось от вас. Как не помнить! - с чувством проговорила Елена.

   - Кто старое вспомянет, тому глаз вон! Забыли эту пословицу?

   - Да ведь я это старое добром поминаю! - горячо возразила молодая девушка. - Я даже удивляюсь вашей доброте и терпению, с которыми вы тогда возились со мной. Только ничего не вышло! - добродушно прибавила она.

   - Как ничего не вышло?

   - Да так... я хотела сказать, что не то вышло, на что, быть может, вы рассчитывали. Помните, я вам даже писала об этом.

   Николай вспомнил, что вскоре после разлуки с Леночкой получил в Петербурге несколько писем от молодой девушки, и теперь ему стало досадно, что он не отвечал на них.

   - Вы не сердитесь, что я не отвечал вам?

   - Что вы! За что сердиться? И что было отвечать? Теперь, в эти два года, я стала, как вы говорите, солидным человеком, хоть и не порешила всех вопросов. И куда мне решать их! Да и некогда было! На руках хозяйство отца, и скоро... вы, конечно, слышали? - прибавила тихо Елена.

   - Простите. Я и забыл вас поздравить! - спохватился Николай. - Искренно желаю вам всего хорошего!

   Он горячо пожал руку молодой девушки. А в то же время какая-то жалость сжала его сердце при мысли, что Леночка выходит замуж за Лаврентьева. Ему казалось, что этим шагом она ставит точку в своей жизни. "Дети, пеленки, хозяйство!" - промелькнуло в его голове, и он с каким-то сожалением взглянул на Леночку.

   Елена, казалось, заметила этот взгляд и сказала:

   - Вы не знакомы с моим женихом?

   - Нет. Слышал много, но не знаком.

   - Так я вас непременно познакомлю. Он тоже много о вас слышал.

   - Хорошего или дурного?

   - И того и другого! - смеясь отвечала молодая девушка.

   - И превосходно: значит, не разочаруется.

   - Как вы?.. - обронила Леночка.

   - Вот тебе, Леночка, и другой шафер есть! - заметила Марья Степановна, подходя к молодым людям.

   - Да, может быть, Николай Иванович не захочет?

   - Выдумала: не захочет! Отчего ему не хотеть?

   - Конечно, захочу. Я никогда не бывал шафером.

   - Разве вы останетесь здесь до сентября? - с живостью подхватила Елена.

   - Останусь.

   - Не соскучитесь?

   - Вот и мама о том же спрашивает. Мне даже это несколько обидно! Точно я должен в деревне скучать. У меня будет работа, буду с папой на земских собраниях... стану изучать деревню... На этот счет ваш жених просветит меня... И времени для скуки не будет! Наконец познакомлюсь с соседями, буду у Смирновых, стану ходить на охоту...

   Елена улыбнулась своей добродушной улыбкой и промолвила:

   - Люди здесь все обыкновенные... Разве вот Смирновы?

   - Да разве мне необыкновенные нужны?

   - Оригинальные! - поправилась Елена. - Ведь вы слишком требовательны... В Петербурге избаловались людьми, ну, а здесь... выбирать нечего.

   Николай укорительно покачал головой и спросил:

   - А вы, Елена Ивановна, знаете Смирновых?

   - Нет, не знаю. Слышала, что она умная женщина и у нее хорошенькие дочери... Одну я видела: действительно красавица... только мне она не нравится...

   - Отчего?

   - Да так... не нравится, и все тут... Впрочем, быть может, я и ошибаюсь. Трудно судить о человеке с первого раза...

   - Герцогиню валяет! - проговорил Вася, подымаясь с кресла.

   - Наконец-то заговорил! - засмеялся Иван Андреевич. - Ты-то их почем знаешь?

   - Видел.

   - Видеть, брат, не значит знать!.. Ну, пойдемте, господа, обедать... Вон и Дарья идет докладывать, что суп на столе... Пойдем-ка, Николай! - прибавил старик, обхватывая своего любимца за талию. - Давно мы с тобой не сидели за столом, голубчик мой!

   За обедом, весьма обильным и вкусным, - Марья Степановна просила повара постараться и нарочно заказала любимые Николаем блюда, - Николай говорил почти один. Он был особенно в ударе и говорил хорошо. Общее внимание и присутствие Леночки еще более возбуждали его. Он рассказывал о петербургской жизни, вспоминал профессоров, живо передал, какое впечатление произвели на него два известные писателя, с которыми он познакомился благодаря своей статье, обратившей внимание, и очаровал всех своей образной речью и меткими, полными ума, характеристиками. Когда зашла речь о будущей его деятельности, он еще более одушевился. Искренностью и горячим, бьющим ключом чувством звучали его слова, когда он говорил об обязанностях честного человека служить своему народу. Его до глубины сердца возмущала всякая подлость, лицемерие и неправда. Глаза его в это время зажигались ярким огоньком, придавая его привлекательной физиономии еще большую привлекательность.

   Старик слушал сына, тихо улыбаясь, умиленный и радостный. "В Коле положительно ораторские способности! - мелькнуло у него в голове. - Он так превосходно говорит!" Мать восторженно любовалась сыном, сияя своей кроткой улыбкой. Елена жадно слушала, поднимая по временам глаза на оживленное, открытое лицо молодого человека, и даже Вася как-то замер под обаянием горячих речей брата.

   Обед тянулся долго. Когда наконец Дарья принесла бутылку шампанского, старик сам откупорил ее, разлил искристую влагу по бокалам, поднялся и несколько торжественно проговорил:

   - Ну, господа, поздравим нашего дорогого гостя с окончанием курса! Пожелаем ему остаться навсегда верным идеалам добра и гуманности, горячим, честным бойцом за правду. Я надеюсь, что ему не придется краснеть перед собой никогда!

   Взволнованный Николай подошел к отцу. Слезы навернулись у него на глазах. Он горячо поцеловал старика и проговорил:

   - Если кто научил меня любить правду, так это ты, папа!

   - Будь же счастлив, мой мальчик! Будь счастлив, дорогой мой! - повторил старик дрожащим от волнения и чувства голосом.

   Все горячо поздравили Николая.

   Марья Степановна прослезилась от умиления. Вася подошел к брату, поцеловался с ним и как-то восторженно, немного конфузясь, прошептал тихим, нежным голосом:

   - Славный ты, Коля!..

   А Леночка не сказала никакого приветствия. Она только крепко пожала руку молодому человеку, чокаясь бокалом, и после этого вся притихла.

   Счастливый, радостный, умиленный, принимал Николай горячие приветствия своих близких. Лицо его горело смелой уверенностью молодости. Ему было в эти минуты так хорошо, что хотелось всех обнять и расцеловать. Все люди казались ему славными и добрыми, а сам он, переполненный надежд и веры в себя, чувствовал тот избыток молодой силы, который в молодости заставляет высоко поднимать голову и горячо верить, что для нее в жизни нет препятствий, которых бы нельзя преодолеть. Стоит только захотеть - и можно горы двинуть во имя правды и добра. В эту минуту никакой подвиг не казался ему страшным. Он готов был совершить его тотчас же.

   - А что же няни нет? Надо, чтобы и она выпила! - заметил Николай.

   Он налил бокал и пошел к няне.

   Старуха сидела в своей крошечной комнатке за чулком, когда вошел молодой человек.

   - Няня... выпей... поздравь меня...

   - Родной, и меня вспомнил!

   Она взяла дрожащей, иссохшей рукой бокал из рук Николая, осушила его залпом и проговорила:

   - Будь здоров, Коля. Да хранит тебя царица небесная, моего голубчика!

   Молодой человек расцеловал старушку. Заметив в коридоре повара Петра, тоже желавшего поздравить барина, он подошел к нему и, в ответ на приветствие Петра, к некоторому его изумлению, крепко пожал не совсем опрятную руку и возвратился в столовую.

   Чай подали на террасу в сад. Все долго сидели за чаем, не замечая, как идет время...

  

  

   Под вечер пошли гулять.

   - Прежде осмотрим наши владения, Николай. Ведь ты два года здесь не был! - проговорил Иван Андреевич.

   - Осмотрим наши владения, папа! Осматривать их, я думаю, недолго. Наши владения не велики!

   - Не очень обширны! - засмеялся отец.

   Николай весело заглянул в пустой амбар; побывал в людской, где старая стряпуха с слезящимися глазами и седой косицей, вылезавшей из-под платка, радушно приветствовала господ; потрепал на конюшне старого "Ваську", выпил стакан молока на скотном дворе и познакомился на мельнице с новым мельником. Он с удовольствием осматривал знакомые родные уголки, где протекла большая часть его жизни; все привлекало его, все как будто получало новую прелесть. Полной грудью, чувствуя себя необыкновенно счастливым, вдыхал он чудный воздух деревни и внимательно слушал, когда отец пустился было объяснять сыну, как идет хозяйство. Старик, впрочем, часто путался. Николай очень хорошо видел, что отец за эти два года не изменился и так же плох по хозяйству, как и прежде. Марья Степановна подоспела на выручку и толково объяснила, сколько у них под запашкой земли, сколько накашивается сена, сколько скота и т.п.

   - Мама по-старому хозяйничает?

   - Мама! Она у нас молодец на все руки. Если б не мать, то совсем бы скверно. Я, ты знаешь, плохой хозяин! - проговорил Иван Андреевич.

   - Некогда тебе этими мелочами заниматься! - вставила Марья Степановна.

   Старик весело подмигнул Николаю и засмеялся.

   - Хороши "мелочи"!.. Она у нас с зари на ногах. Просто не способный я для хозяйства человек... Так только посматриваю себе, а мать, спасибо ей, всю эту обузу на себе несет!

   Оказалось, что дела идут неважно, несмотря на энергию и старания Марьи Степановны. Имение не дает почти никакого дохода. Приходится трогать лес или проживать небольшой капитал, бывший у Вязниковых.

   - Почти весь и прожили! - угрюмо проговорил Иван Андреевич.

   - У всех, Коля, плохо дела идут! - как бы оправдывалась мать. - Все жалуются. Жизнь дорога.

   - Только и хорошо, Коля, тем, кто совести не знает, - прибавил Иван Андреевич. - Оно, пожалуй, можно мужикам землю сдать по хорошей цене - мужики дадут! - усмехнулся отец. - Вот у Кривошейнова доходы большие!

   Николай с каким-то восторгом взглядывал то на отца, то на мать.

   "Какие они у меня хорошие!" - думалось ему.

   - Ничего, проживем! - весело воскликнул Николай. - Теперь и я на ногах!

   С мельницы повернули в деревню. Деревня была с виду неказиста. Тесным рядом ютились одна подле другой почерневшие избы по бокам широкой улицы. На улице возились в грязных рубашонках чумазые ребятишки. У завалин сидели старухи, греясь, как черепахи, на солнышке. Народ не возвращался еще с поля. Иван Андреевич с Николаем зашли в одну избу. Их так и обдало спертым, прокислым запахом. На скамье совсем ветхий старик плел лапоть. При входе гостей он пристально взглянул старыми слезящимися глазами и не сразу узнал господ.

   - Здорово, Парфен Афанасьевич!.. - проговорил Иван Андреевич. - Вот сына старшего привел. Сегодня только приехал.

   Николай подошел к старику и протянул ему руку.

   - Не узнаешь разве, Парфен Афанасьевич?

   - Как не узнать!.. Здравствуй, Николай Иванович, здравствуй! Бог тебе в помочь. Ничего... парень славный, чистый парень! - прошамкал он, присматриваясь к молодому человеку.

   - Как здоровье? - спрашивал Иван Андреевич. - Ты, слышал я, хворал?

   - Еще земля носит, Иван Андреевич, носит еще!.. Ноги вот одолели... не могу владать ногами, а то слава тебе господи. Спасибо барышне - мазью мажет. Б