Станюкович Константин Михайлович - Два брата

ира, Байрона, Гете, когда она познакомилась с Белинским и Добролюбовым... Новый мир охватил ее всю. Узкий круг ее прежних дум и стремлений стал для нее тесен. Мысль рвалась на простор. Леночка переживала те счастливые времена молодости, когда под впечатлением книги так сильно чувствуется все светлое, честное и высокое, в неясной еще дали мелькает заманчивая перспектива, дух захватывается от внезапного наплыва идей и ощущений, и слезы, плодотворные слезы невольно льются над какой-нибудь потрясающей страницей. В такие минуты сердце проникается восторженностью и любовью, жажда знания и подвига охватывает человека, просветляется ум, возвышается дух, и мысль кладет свой благородный отпечаток на челе.

   Такие минуты испытывала Леночка рядом с борьбой мятежного сердца. Это время было переломом в ее жизни. Она много пережила и передумала. Как ни тяжело ей было, но она поняла, что надо было нанести удар Лаврентьеву и сказать ему, что она не может быть его женой.

   Удар был нанесен, она ему сказала, а все-таки Леночка чувствовала себя виноватой и долго еще с тоской вспоминала о нем. Григорий Николаевич так мягко, так деликатно отнесся к ней. Ни одного слова упрека; напротив: она, хотя невольно, причинила ему жестокое страдание, а он так искренно, так просто пожелал ей счастия и даже уверял, что виноват он, а не она. Он виноват за то, что так сильно, горячо любил! Она сама любила, любила втайне, не ожидая взаимности, и тем более жаль ей было Григория Николаевича, тем яснее понимала она, каково ему. Она хотела было послать Лаврентьеву длинное письмо, но какая-то внутренняя деликатность подсказала ей, что лучше теперь не посылать, не бередить его сердца, лучше когда-нибудь после, после, когда пройдет время и он спокойней отнесется к ее исповеди и ее извинениям.

  

  

   Велико было изумление старика Ивана Алексеевича, когда, дня через два после объяснения с Григорием Николаевичем, Леночка вошла к отцу в кабинет и сказала ему, что отказала Лаврентьеву. Старик не верил своим ушам, так неожиданно было для него это известие.

   - Повтори, повтори, что ты сказала, Леночка? - переспросил он дочь.

   - Свадьба наша расстроилась, папенька! - повторила Леночка.

   - То есть как же это? Почему расстроилась? Что случилось?

   - Ничего не случилось, папенька, просто я раздумала.

   - Но как же, однако? Ты дала слово, все знают. Наконец, это, в некотором роде, скандал. Григорий Николаевич, конечно, не бог знает что за партия, но все-таки он человек хороший и основательный. Правда, несколько того... мужиковат...

   - Он превосходный человек. Я очень люблю и уважаю Григория Николаевича, - горячо подхватила Леночка, - и считаю, что он - превосходная партия, а не бог знает какая, как вы, папенька, говорите!..

   Иван Алексеевич совсем недоумевал и смотрел во все глаза на Леночку.

   - Или я, на старости лет, потерял голову, или ты, Леночка, с ума спятила, но только я ничего не понимаю. Сама же ты говоришь, что любишь и уважаешь Григория Николаевича, и в то же время отказала ему. Это что же значит? Или новая какая-нибудь мода такая? Объясни мне, пожалуйста! - с сердцем проговорил старик.

   - Мне нечего объяснять больше, папенька! Я просто не хочу идти замуж!

   - Не хочу! Не хочу! Заладила: не хочу! Мало ли чего и я не хочу. Уж не хочешь ли ты за принца какого выйти замуж? Так принцев-то на твой обиход нет. Шалишь!

   - Я ни за кого не желаю выходить замуж!

   - И что это вдруг на тебя нашло? Все была согласна, приданое сделали, всем объявили и вдруг: не хочу! Ой, ой, Елена! Смотри, не к нашему лицу быть разборчивой невестой. Ты знаешь: у меня средств никаких нет, так, кое-какие гроши, а бесприданниц нонче не очень-то берут. В девках сидеть тоже не радость.

   - Я знаю это, папенька.

   - То-то знаешь. И все-таки отказала?

   - Решительно отказала.

   - Ну, девка, пеняй тогда на себя. После плакать будешь. Нечего сказать, разодолжила! А я-то думал... Вот тебе новость!.. Ай да выкинула коленце! То-то тетка удивится!.. Послушай, Леночка, ты лучше выкинь дурь эту и напиши скорей Григорию Николаевичу. Он по твоей младости простит.

   - Что вы, папенька? Разве я шучу?

   - Вот как? Мудрец какой! - ворчал старик.

   - Да полно вам, папенька, сердиться!

   - Как не сердиться? Сама говорит: хороший человек, и вдруг: не хочу! Или кто другой приглянулся, что ли? - прибавил старик, понижая тон.

   Леночка вспыхнула.

   - Никто мне не приглянулся.

   - Ну, ну. Уж ты сейчас и в обиду!.. Я ведь не гоню тебя; слава богу, будет нам вдвоем места. Любя тебя говорю. Ты знаешь: неволить не стану!.. - совсем уже ласково проговорил отец. - Делай как знаешь, Леночка. А все жаль: Григорий Николаевич человек основательный.

   - Оставим этот вопрос, папенька... Я еще имею к вам просьбу.

   - Какая твоя такая просьба, говори?

   - Вы отпустите меня в Петербург?

   - Это еще что за новости? Зачем тебе в Петербург? - удивился Иван Алексеевич.

   - Учиться.

   - Что?..

   - Учиться, папенька...

   - То есть как это учиться, позвольте вас спросить?.. Разве дома ты не можешь учиться?

   - Я хочу окончить курс. Надо систематически учиться.

   - Ой, Лена! Да ты никак в самом деле в книгах одну дурь вычитала... Уж не Вязников ли тебя сбивает?..

   - Я сама решила. Никто меня не сбивает.

   - Ишь выдумала: в Петербург!.. - удивлялся старик.

   - По крайней мере, папенька, я никому не буду обузой. Сами же вы говорили, что у нас средств нет, что бесприданниц не берут...

   - Ты не очень-то стрекочи... мало ли что говорится!.. А если я не пущу тебя в Петербург?

   - Вы не захотите причинять мне горе! Не правда ли?

   - Ей-богу, тетка права, что ты от рук отбилась, Елена! И не воображай лучше, чтобы я когда-нибудь согласился на твою дурацкую просьбу. Знаем мы этот Петербург и разные там ваши курсы! Очень знаем, слава богу! Того и гляди нигилисткой сделаешься: фанаберия, очки, стриженые волосы, а после разные революции - смотришь, и ведут бычка на веревочке!.. Каково-то будет отцу, ты только подумай... И откуда, скажи мне на милость, блажь полезла в твою голову? Замуж не хочу, учиться хочу!.. Жила себе спокойно, прилично, как следует порядочной девице; дала человеку слово; все, кажется, отлично; приданое нашили - и вдруг: папенька, хочу в Петербург! Учиться!.. Мало, что ли, училась!.. Нет, Елена, ты лучше выкинь из головы дурь-то. И не думай. Я не пущу. Слышишь ли? - проговорил старик, возвышая голос.

   - Мне очень жаль, что вы не согласны, но я не оставлю своего намерения...

   - Не оставишь? - крикнул вдруг старик.

   - Не оставлю! - тихо ответила Леночка.

   - Так знай же, что и я своего решения не переменю и ни гроша тебе не дам. Чем ты будешь жить в Петербурге?.. Нет, ты лучше не серди меня, Елена!.. Зарядила: хочу да хочу. А я не хочу!

   - Но что за причина?..

   - Причина? А причина та, что земля кругла! Вот тебе и причина! - вспылил старик. - Ишь выросла упрямая дура. Отец толком говорит, а она: что за причина?.. Как посмотрю, в самом деле нынче вы умней отцов стали. Очень уж умны! Удивительно! И всякая девчонка: "Какая причина?"

   Леночка тихо вышла из кабинета. Она хорошо знала характер отца и была уверена, что пройдет время - и старик станет сговорчивей.

   Когда Марфа Алексеевна узнала об отказе Леночки Лаврентьеву, то она напустилась на брата.

   - Вот, полюбуйтесь, плоды вашего воспитания! Нечего сказать - хороши! Давали девке волю, вот вам и воля. Ах, срам какой! Приданое пошили... Да я бы заставила идти замуж. А вы небось, братец, по головке погладили? Очень хорошо. Теперь на весь уезд осмеют. Любуйтесь дочкой-то! Говорила я, книжки-то эти до добра не доведут. Из-за книжек и бунтуют все, вам же хлопоты. Ну уж и детки!..

   Досталось, разумеется, и Леночке. Марфа Алексеевна ее всячески бранила, говорила, что она погубит отца, что теперь, после такого пассажа, никто на ней не женится; одним словом, не давала Леночке покоя и сердилась, что Леночка покорно выслушивала все эти упреки, не отвечая ни слова.

   - Очень уж вы воображаете о себе, сударыня!

   - Я, тетенька, ничего не воображаю!

   - Понимаю, понимаю!.. Вы думаете, что Вязников на вас женится?.. Дудки!.. Он на вас и смотреть не хочет!..

   - Тетенька, с чего вы это выдумали? Прошу вас, не говорите этого!

   - Просите не просите, но только будьте покойны. Ваш Николай Иванович на вас плюет! Он за вдовушкой за богатой ухаживает, за Ниной этой бесстыжей. Тоже молодой человек понимает жизнь, не дурак, не бойтесь!.. А вы думали, он вам книжки дает из сердечного интереса, что ли? Ах, боже мой, какая вы красавица! Так и привлекли! Нашелся один дурак, так вы бы должны бога молить, а вы вдруг накануне почти свадьбы отказали... Вы хоть бы подумали об отце. Приданое денег стоит, а у отца-то вашего средств нет. Нынче времена не прежние. Доходы нынче самые мизерные. Ну, что теперь с приданым делать?

   - Тетенька!

   - Нечего "тетенька"! Срам один!

   Леночка уходила в свою комнату и запиралась, но за обедом тетка снова начинала пилить племянницу, так что старик даже раз заметил с сердцем сестре:

   - Ну, будет тебе язычничать-то! Оставь Лену в покое!

   Несколько дней старик дулся на Леночку и ни слова не говорил, но наконец не выдержал и, целуя Леночку, спросил:

   - А ты все еще, упрямица, в Петербург хочешь?

   - Хочу.

   - И обещаешь мне, что будешь там жить, как следует порядочной девушке?

   - Папенька!.. Что это вы?

   - Эх, Леночка!.. Ну, уж что с тобой делать!.. Ты девушка серьезная и не будешь там вертопрашничать. Поезжай себе с богом. Будешь с братьями жить, а я тебе буду давать двадцать пять рублей в месяц, больше не могу. Ты когда хочешь ехать?

   - В сентябре.

   - Ну, и Христос с тобой. На праздники к нам приезжай. Ведь без тебя пусто будет, Леночка. Приедешь?

   - Разумеется. Ах, добрый мой, хороший! - воскликнула Леночка, горячо обнимая отца.

   "Пусть себе в самом деле девка учится. По крайней мере кусок хлеба будет иметь! Состояния у бедняжки нет!"

   Вопрос о куске хлеба победил старого исправника.

  

  

   Целую неделю Леночка не ходила к Вязниковым. Ей было как-то совестно идти в Витино. Ей думалось, что после истории ее с Григорием Николаевичем старики должны косо на нее смотреть, а она их так любила, они так ее ласкали... Кроме того, она все боялась, чтобы как-нибудь они не догадались о причине ее отказа и не открыли бы тайну, которую она так тщательно скрывала в тайнике души... "Никто и никогда не узнает об этом!" Однако ей очень хотелось повидать Марью Степановну, и вот она выбрала время, когда Николай обыкновенно работал, и пошла в Витино.

   Она хотела пройти прямо в комнату к Марье Степановне, но в зале ее встретил Иван Андреевич.

   - Леночка!.. Наконец-то вы зашли, а я было к вам хотел идти, проведать вас, - необыкновенно мягко и участливо встретил ее Иван Андреевич, и особенно нежно, ласково - показалось Леночке - звучал его голос. - Ну, пойдемте к жене. Она вас давно ждет!

   Он ни одним словом не намекнул о том, что знает об ее отказе, и с участием смотрел на молодую девушку, которая в короткое время так сильно изменилась. Она похудела, осунулась, и на лице ее лежал отпечаток пережитого горя. Это уж была не прежняя веселая Леночка.

   - Посмотри-ка, Марья Степановна, какую я дорогую гостью к тебе привел!

   С этими словами старик пропустил вперед Леночку, а сам вышел из комнаты, оставив их наедине.

   - Леночка! - произнесла своим мягким голосом Марья Степановна, приближаясь плавной походкой к молодой девушке.

   Она больше не произнесла ни слова, а крепко-крепко обняла Леночку и поцеловала ее. Потом, обхватив ее талию, она привела Леночку к дивану, усадила ее, сама села подле и взглянула на Леночку так ласково, с такой материнской нежностью и любовью, что Леночка, тронутая до глубины души, бросилась на шею к Марье Степановне и залилась слезами. А Марья Степановна по-прежнему не говорила ни слова и только тихо гладила своей широкой ладонью голову Леночки. Так прошло несколько секунд. В этой безмолвной ласке доброй женщины Леночка нашла утешение, которого она напрасно искала в своих одиноких думах. Ей было так тепло и хорошо от этой материнской, нежной ласки. Она ее пригрела и успокоила.

   - Добрая, хорошая вы! - прошептала Леночка, припадая к руке Марьи Степановны.

   - А ты-то разве не добрая? - ответила Марья Степановна, целуя молодую девушку. - Ведь вон ты как измучилась. Осунулась, похудела...

   - Тяжело было. Он такой славный, хороший. Ни одним словом не упрекнул.

   - За что ж упрекать? Ты честно поступила.

   - Но каково ему!

   - Тяжело, очень тяжело. Он тебя так любит; но разве лучше было бы, если бы ты вышла замуж, не любя человека? Этого скрыть нельзя, моя девочка. Рано или поздно нелюбовь сказалась бы, и тогда было бы еще тяжелей. Ты по крайней мере вовремя спохватилась...

   Так утешала Марья Степановна, любуясь своей любимицей.

   - Славная ты, Леночка, девушка!.. - произнесла как-то задушевно Марья Степановна. - Не горюй, время залечит горе бедного Григория Николаевича. И к тебе счастие придет, найдешь своего суженого.

   "Найду ли?" - подумала Леночка.

   - Такую девушку, как ты, нельзя не полюбить, право... И я от души желаю, чтобы будущие мои невестки походили на тебя. Бог с ними, с этими кокетками, говоруньями! Они счастья не приносят!..

   - Что вы, что вы, Марья Степановна! - шептала Леночка, вся замирая от охватившего ее волнения.

   - Я тебе не комплименты говорю, Лена, ты знаешь!..

   Леночка сообщила Марье Степановне о своем намерении ехать в Петербург и Марья Степановна одобрила ее планы.

   - Поезжай, поезжай, мой друг. Нынче и нашей сестре надо учиться. Дай бог тебе всего хорошего. Жаль только без тебя скучно будет, ну, да ты будешь ведь приезжать? Это ты умно надумала. Тебе надо из этих мест уехать, а то, в самом деле, что тебе, молодой девушке, в глуши-то жить. Жить там с братьями будешь?

   - Да.

   - Отец согласился?

   - Сперва было отказал... сердился, а потом позволил. Папенька ведь очень, очень добрый!

   - Да разве с тобой можно недобрым быть? Ты всякого обезоружишь, - ласково промолвила Марья Степановна. - Вчера еще за обедом мы о тебе вспоминали, какой ты девочкой славной была... Так, значит, решенное дело... Студенткой будешь?

   - Да.

   - Я уверена, что ты отлично кончишь курс... Ты, слава богу, способная... С Колей-то вместе поезжайте; вдвоем - веселей. А в Петербурге он будет тебя навещать, в театр когда вместе сходите... все свой человек. Я скажу Коле, чтоб он тебя чаще навещал.

   "Она не догадывается!" - радостно подумала Леночка и быстро сказала:

   - Нет, нет, не говорите. Зачем говорить!

   - Как зачем? Одну тебя оставить там, что ли?

   - Я буду с братьями жить.

   - Еще как ты с братьями-то сойдешься... Давно ведь ты их не видала... Мало ли что... А я непременно попрошу Колю, чтоб он к тебе заходил. Слава богу, ты нам не чужая, и Коля любит тебя, как сестру.

   "Как сестру!" - вздохнула Леночка и спросила:

   - Разве Николай Иванович в сентябре едет в Петербург? Кажется, он рассчитывал остаться до октября?

   - Мало ли как Коля рассчитывает! - рассмеялась Марья Степановна. - Он непоседа. Не усидеть ему в деревне до октября! Уж я замечаю: скучать начал, хоть и уверяет, что ему весело. Мать-то ему не провести! Сердце чует... это он по своей деликатности нам, старикам, в утешение. Что ему с нами-то делать? Недавно он статью свою окончил и отослал в редакцию, теперь беспокоится, ответа ждет. Как жаль, Леночка, что ты не слыхала его статьи. Превосходная статья! Он читал нам. Так хорошо написана, честно, горячо... Ты не думай, - спохватилась добрая женщина, - что я говорю пристрастно, как мать, ей-богу нет... Статья в самом деле прекрасная и, наверное, будет иметь успех.

   - Еще бы! - подхватила Леночка. - Наверное, будет иметь успех. Николай Иванович такой умный, честный, талантливый.

   - Не правда ли? - наивно спросила Марья Степановна.

   И Леночка горячо ее поддержала и рада была, что может говорить о Николае.

   - Как Коля статью кончил, - продолжала Марья Степановна, - он, показалось мне, заскучал. Хотел было процессом заняться, попробовать себя адвокатом.

   - Процессом? Каким?

   - Разве ты не слыхала? Чуть было со Смирновой не завел дела. Смирнова лес от своих крестьян требовала.

   - Да, да, слышала. Григорий Николаевич говорил. Так отчего ж он не ведет дело?

   - Смирнова окончила дело миролюбиво.

   - А! - протянула Леночка таким тоном, как будто была недовольна, что Николаю не пришлось вести дело со Смирновой.

   - А Коле очень хотелось. Так, сложа руки сидеть, ему скучно. И то: натура живая, впечатлительная... Человек молодой, а развлечений-то никаких, и людей кругом мало, а он любит общество... Ему и не сидится в деревне.

   - А разве у Смирновых, например, не весело... Там гостят приезжие из Петербурга, люди развитые, и наконец старшая дочь, Нина, говорят, очень интересная и умная женщина? - проговорила Леночка, стараясь придать равнодушный тон своим словам.

   - Бог с ней, с ее красотой и с умом. Признаюсь, мне эта Нина не нравится... В ней что-то такое... непонятное... И про нее рассказывают странные вещи... Из-за нее человек застрелился!..

   - А Николаю Ивановичу тоже не нравится?

   - Спроси-ка его сама! - засмеялась Марья Степановна. - Смотри меня не выдавай, а сдается мне, что она произвела на него впечатление; хоть и говорит, что нет, а кажется, есть грешок...

   К счастью, Марья Степановна не заметила, как молодая девушка при этих словах изменилась в лице.

   - Впрочем, я думаю, это уж и прошло. Он всегда легко увлекался... Верно, Нина с ним кокетничала, а Коля самолюбив... в нем самолюбия много, надо правду сказать... И еще в нем есть черта... признаюсь, она смущает меня... Он как-то все новых людей ищет... Набросится, а потом и отойдет! Совсем характер его не похож на Васин... Вася другой... какой-то особенный! - вздохнула Марья Степановна.

   - Вася не едет в Петербург?

   - Не знаю еще... Здоровье его смущает меня... Кашляет все... И такой он какой-то, Леночка, несчастный: все волнует его, все-то он близко к сердцу принимает... И все из-за других... о себе и не думает. Если он поедет в Петербург, ты, Леночка, сделай милость, чуть что - напиши мне... Он ведь такой деликатный... Терпеть будет и никому не скажет. Ты знаешь, после этой залесской истории Вася захворал, даже перепугал меня... Жар, бред... в бреду-то все говорит: "Так нельзя... так нельзя!" Нервный он такой... Уж я, признаюсь тебе, Леночка, много о нем поплакала... Все страшно мне за него... И ребенком он был не такой, как другие... Бывало, заберется в сад, сядет где-нибудь под деревом, да и сидит смирнехонько один, задумчивый такой... Болит у меня за него сердце. Страшно от себя его пускать, а делать нечего - надо... Смотри же, Лена, в Петербурге о Васе узнавай... Да ты куда это, Леночка? Разве не с нами обедаешь? - удивилась Марья Степановна, заметив, что Леночка берет шляпку.

   - Нет, Марья Степановна, домой пора.

   - Уж и домой. Оставайся; что дома-то делать?

   В эту минуту вошел Николай.

   Он подошел к Леночке, улыбаясь, по обыкновению, приветливой своей улыбкой, крепко пожал ее руку и дружески проговорил:

   - Останьтесь, Елена Ивановна. Вы ведь так давно у нас не были. Останетесь?

   И Николай, не дожидаясь ответа, тихонько высвободил из рук молодой девушки шляпку.

   Когда Марья Степановна сообщила, что Леночка собирается в Петербург, то Николай воскликнул:

   - Вот это славно! Молодец вы, Елена Ивановна! Давно бы так! В самом деле едете?

   - Еду!

   - Браво, браво! Порадовали вы своего старого товарища!

   Леночка пробыла у Вязниковых целый день. Она была сдержанна и молчалива и почти не отходила от Марьи Степановны. Все заметили перемену в Леночке. За эти дни она очень изменилась. Это была не прежняя веселая, приветливая Леночка. Она стала серьезной, и на ее лице появилось то сосредоточенное выражение, которое является у людей, переживших серьезный момент жизни. И это выражение придавало ее прекрасному лицу оттенок какой-то высшей, духовной красоты.

   Вася изумился этой перемене. На его глаза, Леночка как будто сделалась старше на несколько лет и гораздо красивее, чем прежде. Он тотчас же понял, что говорить с ней о Лаврентьеве невозможно.

   "Обоим им тяжело!" - думал он, украдкой подымая на молодую девушку взор, полный любви и участия, и не зная, кого больше жалеть: Лаврентьева или Леночку, и недоумевая, как это случилось.

   Засветло Леночку проводили всей компанией до дому и несколько времени посидели с Марфой Алексеевной. Ивана Алексеевича не было дома. По словам Марфы Алексеевны, "братец рыскал по делам службы". Как-то особенно ласково - показалось Леночке - простился с ней старик Вязников и, пожимая ее руку, проговорил:

   - Смотрите, Леночка, не забывайте нас, навещайте! Скоро вы уедете. А мы вас так любим!

   "Господи! Какие они все хорошие!" - шептала Леночка, оставшись одна, и тихо-тихо заплакала под наплывом какого-то хорошего, радостного чувства.

   Вязниковы лесом возвращались домой.

   - Славная девушка! - в раздумье произнес Иван Андреевич.

   - Да, - подтвердила Марья Степановна. - И как тяжело ей. Лаврентьев ее так любит!.. Она совсем изменилась за это время.

   - Но как же, однако? Так неожиданно?

   - Я не расспрашивала... она не говорила... Верно, почувствовала, что не любит, и сказала. А Лаврентьев тоже какой хороший... Ни одного слова упрека...

   - Сильно любит!

   - Я рад, мама, за Леночку! - проговорил Николай, подходя к матери. - Признаюсь, я всегда удивлялся, что она хотела идти за Лаврентьева... Он прекрасный человек, но только не пара ей. Какова бы была ее жизнь с Григорием Николаевичем?

   Вася не проронил ни слова. Он только взглянул на брата долгим взглядом и снова задумчиво опустил голову на грудь.

  

  

   Август приходил к концу.

   Жизнь в Витине шла обычной колеей. Иван Андреевич, по обыкновению, хозяйством не занимался и больше для очистки совести, чем из любопытства, заглядывал иногда на скотный двор, на гумно, осматривал поля и т.п. Он большею частью по утрам занимался у себя в кабинете: читал журналы и газеты или писал различные записки и проекты для земского собрания хотя в последнее время и у него как-то пошатнулась вера в свои записки. Он спорил с Николаем, по вечерам играл с ним в шахматы, чаще, чем прежде, беседовал с Васей, с тревогой в сердце следя за юношей, и нередко с грустью думал, что скоро оба сына уедут, и Витино опустеет. Прежде, бывало, осенью и зимой, Леночка часто навещала одиноких стариков, а теперь и Леночка уедет, и они останутся совсем одни до лета. Нередко смущали старика и денежные их обстоятельства. Небольшой капитал, бывший у него, был прожит, а надежды впереди плохие. Хоть Марья Степановна, которая несла бремя хозяйственных забот, по-прежнему не посвящала Ивана Андреевича в "эти дрязги", как она нарочно при муже называла свои труды и хлопоты, но Иван Андреевич по лицу ее замечал, что дела скверны. Урожаи, действительно, предстояли плохие. Эти мысли нередко наводили на него хандру.

   - Плохи доходы? - спрашивал он Марью Степановну.

   - Не очень однако! Ты не беспокойся, мой друг.

   - Как не беспокоиться? К декабрю придется платить в банк проценты, и, кроме того, надо же Коле давать, пока он не найдет себе места... Васе тоже.

   - Как-нибудь справимся со всем! - отвечала Марья Степановна. - Не волнуйся! И проценты внесем, и детям поможем.

   - Из каких это доходов?

   - А видишь ли... я думаю свои брильянты продать... Тысячу рублей дадут. Мы и извернемся!

   Иван Андреевич нахмурился.

   - Не люблю я этого... Ты и так все свои брильянты спустила.

   - Так что ж? Носить их, что ли?

   - Все же... как-то... Ты ведь готова последнюю юбку для нас продать... Знаю я! - нежно проговорил Иван Андреевич, поднося руку Марьи Степановны к своим губам.

   - Ишь выдумал! Слава богу, юбок у меня много!.. Коля, конечно, скоро пристроится, и тогда нам вдвоем хватит... А Васе, сам знаешь, многого не надо. Он и не возьмет!

   После этого разговора Иван Андреевич несколько успокоился и по-прежнему ворчал, если обед был нехорош и вино кисло. Иван Андреевич любил жить хорошо и недаром в молодости прожил порядочное состояние.

   Николаю деревня начинала надоедать. После того как он окончил статью, Николай решил было призаняться - для этой цели он и книги с собою привез, - но занятия как-то не клеились; он было начал, но ему скоро надоела серьезная работа, и он отложил ее до зимы. А пока он читал журналы, ходил на охоту, ездил верхом, был раза два у Смирновых, снова там поспорил с Присухиным и сцепился с Горлицыным - апломб "молодого ученого" был ему ненавистен, - заходил раза два к Лаврентьеву, но не заставал дома, и, вероятно, не знал бы, что делать, если бы в последнее время он не принялся с увлечением за развитие Леночки.

   Сперва Леночка избегала Николая, но он с таким товарищеским участием расспрашивал об ее занятиях, приносил ей книги, вступал в споры, что Леночка мало-помалу перестала избегать молодого человека, и они часто бывали вместе. Она тщательно скрывала свои чувства, и Николай не только о них не догадывался, а напротив, не раз говорил с упреком, что Леночка совсем переменилась к нему и стала какая-то другая.

   Обыкновенно Леночка по утрам занималась дома, а по вечерам приходила к Вязниковым. Нередко в саду молодые люди вместе читали и вели горячие споры по поводу прочитанной книги или статьи. Николай не без изумления замечал, что бывшая его ученица вовсе не такая "простенькая", какою он считал ее. Леночка нередко поражала Николая чуткостью, тонкостью понимания, глубиною мысли. Николай по-прежнему относился к Леночке немножко свысока, - Леночка по скромности как будто не замечала этого - и удивлялся, когда молодая девушка не всегда соглашалась с ним, а горячо отстаивала свои взгляды.

   Николай так привык по вечерам видеть молодую девушку, что, когда она не приходила, ему чего-то недоставало. На другой день он шел узнавать, что случилось, и звал Леночку... Она покорно приходила, чувствуя, что не в силах бороться против искушения, и утешая себя мыслью, что Николай не знает и не должен знать о ее любви.

   "Что она для него?"

   Как тщательно ни скрывала Леночка свою любовь, но разве можно было скрыть ее?.. Она сказывалась в разных мелочах: она сказывалась в неровности ее обращения, в нежной дрожи голоса, когда они оставались наедине, в краске лица, в смущении... И Николай стал догадываться. Он вдруг как-то сделался с ней сдержан при других и искал случая оставаться наедине. Тогда он говорил как-то мягко, нежно, рассказывал о своей дружбе, посвящал Леночку в свои мечты, с увлечением говорил о своих идеалах, надеждах, планах, нередко дольше, чем следовало другу, держал ее руку в своей, бросал на нее взгляды, полные значения, и незаметно увлекался, не думая, что будет впереди... Ему было так весело и хорошо вдвоем с Леночкой. Она была такая хорошенькая, эта Леночка, и Николай любил ее провожать по вечерам домой. Обыкновенно они шли по лесу. Николай замедлял шаги, чтобы подольше идти рука в руку с Леночкой. И часто шли они, оба молодые, полные страсти, стараясь найти предмет разговора и часто не находя его.

  

   Однажды после обеда, чудным солнечным осенним днем, молодые люди шли по лесу и оживленно разговаривали. Леночка в этот день была как-то особенно оживлена и горячо говорила. Николай слушал ее и не слышал, любуясь ею с каким-то наивным восторгом. Она заметила его взгляд, смутилась и смолкла. Николай начал было разговор, но разговор не клеился... Оба молчали, тихо подвигаясь вперед в чащу леса.

  

   - Куда это мы идем? Пойдемте назад! - вдруг испуганно промолвила Леночка.

   - Здесь так хорошо. Тихо так. Впрочем, как хотите! Пойдемте на дорогу!..

   Опять наступило молчание.

   - Послушайте, Леночка, я давно хотел спросить вас, - заговорил Николай, - любили вы Лаврентьева или нет?

   - К чему вам знать, Николай Иванович? Не все ли вам равно?

   - Мне интересно знать. Я думаю, вы никогда его не любили и не могли любить!

   - Отчего? Он превосходный человек.

   - Мало ли хороших людей, но он не мог же нравиться вам... признайтесь... вы просто из жалости хотели выйти за него замуж...

   - Николай Иванович! Не говорите об этом! - тихо произнесла она.

   - Так вот она, дружба! - проговорил Николай.

   - Вы непременно хотите знать: ну, да, я никогда его не любила! То есть любила и теперь люблю, как очень хорошего человека, но не так, как...

   Она запнулась.

   - Как надо любить! - подсказал Николай.

   - Пожалуй, как надо любить! - повторила Леночка.

   - Я был уверен в этом.

   - Почему?

   - Да разве вы, с вашим чутким сердцем, с жаждой знания, с богато одаренной натурой, могли удовлетвориться идеалом Григория Николаевича? Его идеалы - узки; его жизнь - суха; сам он...

   - Послушайте! - перебила Леночка. - Я вас прошу при мне не говорить худо о Григории Николаевиче.

   - Да разве я худо о нем говорю?.. Я первый уважаю его, и все-таки, когда я приехал сюда и узнал, что вы выходите замуж за Лаврентьева, мне было так больно, так обидно за вас...

   - Как за ученицу, не оправдавшую надежд?

   - Как за человека, как за друга!..

   "Как странно он говорит!" - подумала Леночка, жадно прислушиваясь к его словам. А в словах его звучали нежные струны.

   - И когда я узнал, что свадьба расстроилась, я... очень обрадовался.

   - Каково-то другим!

   - Эх, Леночка!.. Все на свете проходит!

   - Проходит, но не все легко переживается... Вот вы, кажется, счастливый человек.

   - Как счастливый?

   - Да так. Вам увлечься нипочем.

   - Вы думаете?

   - Вы не сердитесь: я думаю!

   - Вот вы какая! А на каком основании?

   - Как вам сказать?.. За откровенность - откровенностью. Вам очень нравится Нина Сергеевна?

   - Откуда вы взяли?

   - Нравилась?

   - Пожалуй, чуть-чуть!

   - А теперь?

   - Ни капельки!

   - Так как же вы не счастливый человек! Впрочем, и слава богу!

   Они вышли к дороге и пошли опушкой.

   - А вы... вы никого не любили?

   - Никого! - чуть слышно промолвила Леночка.

   Николай посмотрел на молодую девушку, и какая же она ему показалась прелестная, эта Леночка, и как хотелось ему услышать, что она его любит, и сказать ей, что он ее любит, любит... Он шел несколько минут молча, и вдруг совершенно неожиданно у него сорвалось, именно сорвалось:

   - Леночка, ведь я хотел бы не только вашей дружбы...

   Николай проговорил эти слова взволнованный, охваченный страстью.

   Рука Леночки задрожала в его руке. Она вся затрепетала от счастия, но это было на мгновение. Внезапно отдернула она руку, отступила на шаг и прошептала упавшим голосом, прямо глядя в лицо Николая:

   - И вам не стыдно смеяться надо мной?

   - Смеяться? Леночка! Разве вы не видите?

   Он схватил ее руку и стал осыпать ее поцелуями. Теперь она не отрывала руки и только испуганно шептала:

   - Это правда? Правда?

   - Правда! правда! Разве я умею лгать?

   Никто не догадывался о любви наших молодых людей. С хитростью влюбленных они тщательно скрывали свою любовь. Леночка была счастлива. Она верила словам любви, которые шептал ей Николай, доверчиво склоняя свою голову на тяжело дышавшую грудь Николая. Они собирали весенние цветы любви, писали друг другу записки, жали друг другу руки, целовались и не думали о будущем. Им так хорошо жилось настоящим. Николаю казалось, что он любит Леночку так, как никого не любил, и он говорил о своей любви гораздо более, чем Леночка. Она слушала как очарованная и верила. Ей так хотелось верить. Она любила его горячо, с беззаветностью глубокой страсти, и пошла бы за ним куда угодно... Они решили не говорить до времени никому, пока Николай не устроится.

  

  

   Нашего юношу сомнения и скорбные мысли не оставляли в покое. Тяжелая внутренняя работа происходила в нем, и ни жизнь, ни книги, которые он перечитал, не давали ему удовлетворительных для его сердца ответов. Есть души - правда, мало их - с удивительно чуткой совестью, болящие чужим страданием, чужим горем, которое становится их собственным страданием. Такая чуткая до болезненности душа была и у Васи. Он словно чувствовал на себе чужую неправду и жаждал примирения своих неясных еще идей с действительностью. Нередко он задумывался над жгучими, терзающими его вопросами, и какие только планы, какие фантазии не бродили в его голове! О себе он никогда не думал - эта черта в Васе была выдающаяся. Себя он забывал. Он считал себя виноватым, что до сих пор жил не по совести, и с искренней печалью высчитывал, сколько он стоил своему отцу. Он твердо решился жить не так, как живут вокруг, но как? Что делать? К кому обратиться, как тот богатый юноша, который обратился к Христу ? Никто из окружающих не давал ответов. Все говорили не то, что нужно было его сердцу. Приходилось искать ответа в книгах и в себе самом, и Вася пришел в заключение, что он обязан укрепить свое слабое тело, работать и есть так же, как и мужик. Эта мысль одно время сильно занимала юношу и не давала ему покоя, и он закалял себя, занимался гимнастикой, полевыми работами и горевал, что силы нет. Он стал в последнее время отказывать себе в пище; ему казалось, что он не имеет права наедаться, когда вокруг люди питаются бог знает как. Но и эта будущность не удовлетворяла его, хотя несколько и примиряла с совестью. Ему надо было помочь ближним, отдать всего себя на служение им. Но как? - этот вопрос главнейшим образом и мучил его...

   О, он охотно бы положил живот свой за обездоленных и угнетенных! Что значит жизнь? Отец его рисковал же ею!

   Так часто думал юноша, и думы эти не выходили у него из головы. Недаром он с таким восторгом перечитывал биографии Гуса и Савонаролы , попавшиеся в библиотеке отца.

   Вася усердно готовился к экзамену. Он сделает, как хочет отец, и, кроме того, приобретет знания - отец в этом прав, - но ни за что он не употребит эти знания во зло другим. Но сколько ждать времени? Оно, впрочем, пройдет с пользою, он укрепит свое тело.

   Так думал Вася, усердно следуя своей программе. Он вставал очень рано, делал гимнастику, потом занимался какою-нибудь физической работой, возвращался домой, занимался и после обеда читал. Читал он, обыкновенно, книги, описывающие быт крестьян, или исторические сочинения, делал заметки у себя в тетради; мысли же и факты, особенно его поражавшие, он записывал в свой дневник. По вечерам он ходил гулять и часто заходил в деревню к знакомым крестьянам. Он любил слушать о крестьянском житье, и речи с одной и той же унылой нотой глубоко западали в его чуткое сердце. Молодого барчука любили и звали его "чудным".

   Иван Андреевич нередко беседовал с Васей и должен был сознаться, что он совсем ошибался, назвав юношу неучем. Скромный и застенчивый Вася никогда не бросался в глаза, но при разговорах с отцом он подчас выказывал такую начитанность, особенно по истории, что отец удивленно спросил однажды:

   - Да откуда ты все это знаешь?

   - Из твоей же библиотеки.

   - Когда же ты успел?

   - Слава богу, полтора года прожил здесь!

   - Ах ты какой! И хоть бы сказал когда!.. - с любовью заметил Иван Андреевич.

   Отец был очень рад, что Вася поступит в технологический институт - Вася в академию не пожелал, - но все-таки видел, что беседы его не переубедят юношу. Отец звал сына не туда, куда стремился юноша. Он предлагал ему счастие, а сын искал креста.

   Марья Степановна тревожно смотрела на Васю. Она нередко спрашивала: "Что с ним? Здоров ли он?"

   - Ничего, мама, не беспокойся, я здоров.

   - Но отчего ты такой нелюдим?

   - Так уж... Разве это тебя огорчает?

   - Тебя жаль. Мне все кажется, что ты болен. Не остаться ли тебе еще годик в деревне?

   - Нет, я поеду. А ты не беспокойся.

   И он обвил шею матери своими длинными руками и нежно глядел ей в глаза. А мать тоже смотрела долго на него, и вдруг ей сделалось жаль сына. Ее поразило что-то особенное в этом нежном, страдальческом взгляде, и почему-то показалось ей, что сын не жилец на свете. Слезы тихо закапали из ее глаз.

   - Ты что это? Не плачь, дорогая!..

   - Милый мой!..

   - К чему плакать? Разве я такой жалкий?

   - Нет, нет. Так... взгрустнулось.

   Вася долго сидел около матери и все старался ее успокоить. Она сквозь слезы улыбнулась, улыбнулся и он.

  

  

   Однажды Вася откуда-то пришел домой со связкой книг, необ