Соколова Александра Ивановна - Царский каприз

чуть не поголовно.

   - Это и пышно будет, и весело, и в высшей степени прилично! - расхваливал Борегар. - Да уже довольно одного того, что сама великая княгиня Елена Павловна взяла на себя инициативу этого оригинального торжества. Ее уже все знают. Она при всех своих несомненных достоинствах ужасно как collet monte, и конечно, ничему сколько-нибудь скользкому не протянет... Вот бы вам, княгиня, отрешиться от вашего затворничества и поехать? И ваш посаженный отец будет, наш дорогой ворчун-начальник, и сам государь непременно приедет.

   - Это меня меньше всего соблазняет! - холодно заметила молодая женщина. - Я до парадных выездов не охотница и за придворными праздниками не гонюсь!..

   - Помилуйте, да какой же это парадный выезд? Это самый обыкновенный маскарад, в неизбежных, наглухо застегнутых домино, с обязательными масками, с возможностью смело и безнаказанно заговаривать с каждым и интриговать всех без исключения.

   - Это тоже не соблазняет меня. Я в маскарадах никогда не бывала, прятаться мне под маску не от кого, да и интриговать тоже некого!

   - Полноте, княгиня... Что вы за отшельница?.. Рискните!.. попробуйте!.. Вы сами увидите, как это весело...

   - Сомневаюсь! - упорно отказывалась княгиня.

   Однако Борегар не дал ей докончить.

   - Да вот хоть мужа спросите! - громко воскликнул он, делая несколько шагов навстречу входившему в комнату Несвицкому. - Уж ему-то вы поверить можете... Мужья на этот счет строги!..

   - В чем дело? - спросил князь, здороваясь с товарищем и небрежно поднося к губам руку жены. - Что именно должно быть санкционировано моим супружеским одобрением?

   - Я говорил княгине о маскараде, который затевается в Павловске, и уговаривал ее украсить его своим присутствием.

   - Да, идея этого маскарада - прелестная идея! - оживился князь. Я прямо в восторге от нее, и был бы очень благодарен тебе, Борегардик, если бы ты убедил мою жену принять в нем участие.

   - Я только что всеми силами соблазнял княгиню. Я говорил ей, что сам государь будет в числе публики!..

   - Да... да, непременно! Я сегодня слышал это от самого друга государя.

   Софья Карловна подняла на мужа удивленный взгляд и спросила:

   - А вы часто видитесь с этим другом?

   - Вовсе не "так часто". Я встретил его сегодня у графини Гольберг.

   При этом имени, так внезапно произнесенном, Борегар с удивлением поднял взор на товарища и у него вырвалось:

   - Каким это ветром тебя занесло к графине Гольберг?

   - Кто это... Графиня Гольберг? - осведомилась княгиня, поднимая голову.

   - Одна из не особенно молодых фрейлин молодой императрицы! - ответил Борегар.

   - То есть как это из "не молодых"? - остановил его Несвицкий. - Давно ли графиня Ната институт оставила?

   - Достаточно давно для того, чтобы самой позабыть об этом, - рассмеялся Борегар.

   - А почему вы так фамильярно называете ее "графиней Натой"? - подняла голову "молодая".

   - Ах, Боже мой... Ее всегда все так называют... и я не знаю, почему все это удивляет так тебя и Борегардика! - воскликнул Несвицкий.

   - Меня не это удивляет, а твое присутствие в ее доме именно теперь! Но оставим это!.. Так вы решительно не соглашаетесь украсить наш летний маскарад своим присутствием? - продолжал Борегар, возобновляя прежний разговор.

   - Не знаю, право... подумаю!.. Мама тоже уговаривает меня не сидеть так упорно дома, - произнесла Софья Карловна.

   - Первое разумное слово, которое я слышу от моей строгой тещи, - начал Несвицкий и сразу умолк, встретившись со строгим взглядом жены.

   Борегар простился, и, проводив его, княгиня сочувственно улыбнулась ему вслед и ласково проговорила:

   - Славный он, этот Борегар!

   - Дурак, потому всем и нравится! - недовольным тоном отрезал князь Алексей.

   Княгиня повела плечами и тоном нескрываемого пренебрежения произнесла:

   - Мне казалось, именно вы могли бы заметить, что я глупости не особенно горячо сочувствую!

   Несвицкий не понял или не захотел понять эту в упор ему сказанную дерзость.

   - Что ж, ты поедешь на этот маскарад? - спросил он жену после минутного молчания, внезапно переходя на фамильярное "ты", с той резкой бесцеремонностью, которая характеризовала все его семейные отношения.

   - Да... думаю, что поеду!..

   - И прекрасно сделаешь... Повеселишься, поинтригуешь кого-нибудь.

   - Даже и интриговать следует?

   - Конечно... Что за маскарад без интриги?

   - Кого же именно?.. - спросила княгиня.

   - Ах, Боже мой, кого хочешь!.. Какое мне до этого дело?.. Я к числу ревнивых мужей, кажется, не принадлежу! - воскликнул Несвицкий.

   Княгиня подняла на него пристальный взгляд и отчетливо произнесла:

   - Кстати, о ревности. До меня в последние дни доходят довольно неутешительные слухи.

   Несвицкий не сконфузился.

   - Какие именно? - осведомился он.

   - Я переговорю с вами о них тогда, когда я подробнее проверю их. А проверю я их не далее как на том самом маскараде, о котором идут такие упорные и такие оживленные разговоры.

   - Это что же, угроза или вызов?..

   - Ни то, ни другое!.. Простое желание убедиться...

   - Стало быть, вопрос о маскараде решен окончательно?

   - Почти! - лениво ответила Софья Карловна, вставая и идя навстречу показавшимся в конце аллеи нежданным гостям.

   В эту минуту она даже была рада им. Ей все антипатичнее и антипатичнее становились беседы с мужем.

  

  

   Приготовления к летнему маскараду шли веселые и оживленные. Было известно, что в маскараде примут участие чуть не все члены царской фамилии, и заказами на роскошное домино и характерные костюмы были завалены все модные портнихи.

   Молодой княгине Несвицкой для ее домино ее мать-генеральша дала такие старинные кружева, от которых не отказалась бы сама императрица, и Софья Карловна, обладавшая исключительным вкусом и умением одеться, смело могла сказать себе, что ее маскарадный костюм будет одним из самых богатых и самых изящных.

   Товарищи князя все с большей и большей охотой посещавшие его дом и прямо-таки гордившиеся своей "новой полковой дамой", принимали близко к сердцу ее грядущий успех на предстоящем бале и наперерыв друг перед другом старались узнавать и сообщать княгине о приготовлениях, делаемых другими участницами ожидавшегося торжества.

   Траур по императрице Марии Феодоровне был только что снят, и все спешили вознаградить себя за сравнительно долгое воздержание и за отсутствие придворных увеселений. Кроме того, и сама идея летнего маскарада была настолько заманчивой и оригинальной, что останавливала на себе всеобщее внимание и сулила великосветским красавицам целую серию самых разнородных удовольствий.

   Одной из главных приманок для грядущего маскарада была возможность поинтриговать государя, который, как все это хорошо знали, придавал большое значение умелой и веселой маскарадной интриге и охотно поддавался на маскарадные знакомства. Эту его слабость знали все, и императрица нередко поддразнивала его ею.

   Дня за два или за три перед маскарадом князь Несвицкий, вернувшись домой под утро, вошел в столовую мрачнее тучи и, обращаясь к жене, прямо спросил ее, не может ли она взять взаимообразно у своей матери две тысячи рублей.

   Такой вопрос удивил княгиню.

   - На что вам это нужно? - спросила она, поднимая взор на растерянное и сильно помятое лицо мужа.

   - Не все ли равно на что? - резко и грубо ответил он.

   - Я потому спросила вас об этом, что к маме я обратиться ни в каком случае не могу, да и нет таких денег. А ваша просьба удивила меня потому, что у вас должны быть и мои, и мамины деньги, еще не тронутые.

   - Даже не тронутые? Вот как!.. А на что же мы жили? Как вы думаете?

   - Наша жизнь стоила сравнительно так мало.

   - Вам так кажется? А обстановка, а беспрестанные приемы? А ваши выезды и катания?..

   Софья Карловна насмешливо пожала плечами.

   - Все это стоило сравнительно гроши, а я лично передала вам от имени мамы двенадцать тысяч рублей, пожалованные великим князем Михаилом Павловичем. Разве вы не помните, что получили их от меня?

   - И получил, и отлично помню, а все-таки денег у меня в настоящую минуту нет. Между тем они крайне нужны мне. Я должен сегодня уплатить эти две тысячи. Это для меня - вопрос чести!..

   - По моему мнению, вопрос чести состоит в том, чтобы не должать того, что отдать не в силах.

   - Я не прошу ни советов, ни замечаний.

   - Я очень хорошо понимаю это. Вы денег просите. Но раз я не могу дать вам их...

   - Вы можете достать!

   - Где? У мамы денег нет, да если бы и были, то я не стала бы просить их у нее. А больше мне взять не у кого. Я никого не знаю и на кредит ни с чьей стороны рассчитывать не могу!

   Несвицкий порывисто встал с места и нервным шагом прошелся по комнате.

   Видя его волнение, Софья Карловна тоже встала и сказала ему:

   - У меня есть браслет, привезенный мне в день свадьбы великим князем, и жемчуг, присланный мне императрицей. Если за них дадут две тысячи рублей и этой ценой действительно может быть куплена ваша честь - цена, кстати сказать, невысокая, то на этот... торг я согласна. Я сейчас принесу вам эти вещи! - И, не дав мужу времени ответить, она вышла из комнаты, а затем, вернувшись через минуту, подала ему два объемистых сафьяновых футляра.

   Князь взял их нерешительно и так же нерешительно произнес:

   - Закладывать эти вещи я не могу... я не знаю, кто здесь занимается залогами... Придется совсем продать их.

   - Мне все равно!.. Продайте! - спокойным голосом ответила Софья Карловна.

   - А в случае, если великий князь узнает...

   - Я рассказывать ему не стану! - холодно улыбнулась, княгиня. - А если вы сумели поставить себя так, что за вами следят, то я в этом не виновата.

   Несвицкий нерешительно взял в руки футляры. Он не видел жену в эту минуту.

   - Вам эти вещи не будут нужны к маскараду? - спросил он, направляясь к двери.

   - Я поеду в домино, и как ни мало я знакома с маскарадными законами, но знаю, что домино - это глухой футляр, сквозь щели которого ничего не должно проглядывать. Теперь, когда мы успешно покончили с вопросом, в котором была замешана ваша "честь", позвольте мне затронуть и другой вопрос, к которому прикосновенна честь моя личная.

   Князь остановился и встревоженно спросил:

   - Что такое? О чем речь?

   - До меня стороной дошли слухи, что вы возобновили некоторые из своих прежних интимных знакомств.

   - Я понимаю, на что вы намекаете. Это...

   - Подождите, дайте мне кончить!.. Если вы разом поняли, о чем и о ком я веду речь, тем лучше для нас обоих... Легче устранить то, что устранить обязательно!

   - Вы говорите о Кате Шишкиной?..

   - Я не знаю, как зовут ее, и не хочу знать это! Равным образом я не хочу входить в то, где и у кого вы бываете, но требую - слышите ли? - требую, чтобы вы не показывались с подобными женщинами открыто в тех местах, где вы бываете со мной! Требовать это мое право, и я не поступлюсь им!..

   - Вам налгали... я нигде не был с Катей...

   - Еще раз увольте меня от подробных имен ваших любовниц, и раз вы так дорожите честью, чтобы для ее спасения брать из дома последнее, то подорожите ею и настолько, чтобы, уходя с головою в грязь, не брызгать этой грязью в лицо своей жены!..

   - Это уже на угрозу или на приказ похоже? - проговорил князь.

   - Нет, это - не приказ, а только требование, требование справедливое и бесповоротное. Теперь, переходя не к угрозам, конечно, а только к предупреждениям, я заявляю вам, что в первый раз, когда вам вздумается публично показаться со своей любовницей в обществе и открыто подать руку одной из тех продажных женщин, общество которых вам так свойственно и так близко, - я немедленно оставлю ваш дом и никогда более не вернусь в него.

   - Положим, вы не посмеете сделать это! - вызывающим голосом ответил князь.

   - Я? Не посмею? Как же вы мало знаете меня!

   - Я этапом верну вас под семейный кров.

   - Ваш дом уже перестанет быть для меня семейным кровом!

   - И все-таки закон будет на моей стороне, и вас вернут ко мне силой!

   - Мертвую, быть может, а живую - никогда!

   - Посмотрим! - как вызов бросил жене Несвицкий и вышел из комнаты.

   Софья Карловна посмотрела ему вслед, и ее красивое лицо исказилось горькой усмешкой.

   - Боже мой... Боже мой!.. Что я с собой сделала? - тихо, со стоном проговорила она, закрывая лицо руками. - За что я так бесповоротно погубила себя?!

   А тем временем Несвицкий, уложив в маленький чемоданчик взятые у жены футляры и захватив туда же смену белья и необходимые туалетные принадлежности, уже мчался в город, где его нетерпеливо ждала одна из модных тогдашних Фрин, известная чуть ли не всей гвардии под именем Кати Шишкиной.

   Биография Кати Шишкиной, по шутливому выражению Борегара, терялась во мраке веков; никто не знал, откуда она пришла и под чьим патронатом впервые появилась на скользких ступенях столичного полусвета, и только знаменитый остряк Булгаков уверял, что при взгляде на Катю он смутно припоминает какую-то далекую прачечную, плеск мыльной воды, грязное корыто и слышит чью-то нескончаемую, "вычурную" брань.

   Сама Катя - более наглая, нежели умная, более смелая, нежели красивая - уже не первый год вращалась в гвардейских кружках, когда Несвицкий познакомился с нею и разом отбил ее у какого-то вконец проигравшегося ремонтера. Последний и ее чуть ли не с последней лошадью поставил на карту, и Несвицкий, который в этот вечер чуть ли не в первый раз взял в руки карты и которому повезло, как обыкновенно везет всем новичкам, торжествуя, увез с собой на квартиру Катю, развязно объявившую разоренному ремонтеру, что ей "гольтены" не нужно и что молоденький офицерик и моложе, и красивее, и, главное - богаче его.

   Последний аргумент был, конечно, сильнее и неопровержимее всех остальных, и Катя, вытянув из Несвицкого все, что было можно (на это ей понадобилось не особенно много времени), бросила и его для какого-то, как раз вовремя подвернувшегося, купца, но лишь для того, чтобы опять вернуться к Несвицкому, как только у этого заведутся деньги.

   С тех пор так и пошло: курс князя падал и возвышался, и вместе с этими биржевыми рывками Катя беззастенчиво приходила и уходила, как-то фаталистически овладевая Несвицким по первому брошенному ему слову, по первому мановению руки.

   Предел этому непостижимому владычеству присяжной гетеры над бесхарактерным гвардейцем был положен только женитьбой князя и тем престижем и блеском, каким была окружена его свадьба. Все поняли, что с той могущественной поддержкой, которой была окружена молодая жена бесхарактерного князя, даже смелая и наглая Катя бороться не решится, и все были несказанно удивлены, когда, спустя два месяца после свадьбы, Несвицкого можно было не только опять встретить в своеобразном "салоне" модной Фрины, но даже и под руку с нею увидеть на шумном и людном гулянье.

   Катя первая смеялась над своим вернувшимся поклонником, называла ею "блудным сыном" и грозила при непослушании отправить его обратно "в закон", как она тривиально называла его семейный очаг.

   Через три часа после разговора с женой Несвицкий уже был в Петербурге, в пестро, но безвкусно убранной квартире Кати на Большой Мещанской и, лежа на диване, перебрасывался с нею более или менее откровенными фразами.

   - Деньгами-то раздобылся, что ли? - спросила она, сидя перед зеркалом, при помощи румян и склянки с мутной беловатой жидкостью "наводя красоту", как сама она бесцеремонно выражалась, не скрывая своих рисовальных способностей перед своими многочисленными и частенько переменявшимися поклонниками. - Ведь ты сегодня проигрыш-то вчерашний уплатить обещался? Тут уже, брат, не отлынешь! Мой Мейер свое дело круто знает, его на кривой не объедешь!

   - Почему это он - "твой" Мейер?.. С чего ты его "своим" называешь?

   - А хочу, потому и называю!.. Ты, что ли, запретишь мне?.. Потому он м_о_й, что умница он, ни в какую ловушку не попадет, ни в каком капкане не застрянет и своего нигде никогда не упустит!

   - А я, ты думаешь, попадусь?

   - Ты-то?.. Да ты - рохля известный!.. Если бы не такой рохля был, нешто проиграл бы ты столько сразу?

   - Что же делать?.. Мне не везло!

   Молодая женщина повернула свое до половины накрашенное лицо в сторону своего собеседника и громко, по-извозчичьи свистнула.

   - Дурак ты был, дураком и останешься! - тривиально крикнула она. - Ну, да не до споров с тобой! Деньги-то привез, что ли? Говори!

   - Нет, денег я не достал...

   - А нет, так вот тебе Бог, а вот порог! Сказано тебе раз навсегда, что голышей мне не нужно, а женатых голышей и подавно.

   - Да ты подожди!.. Чего ты раскричалась?.. Денег у меня нет, зато бриллианты есть.

   - Бриллианты?.. Показывай! - вскрикнула Катя, быстро вскакивая с места и подбегая к князю, причем глаза у нее так и разгорелись.

   - Как ты, однако, камушки-то любишь! - смеясь, заметил Несвицкий, на лету ловя ее руку, чтобы притянуть ее к себе.

   Она грубо оттолкнула его и повелительно крикнула:

   - Пусти!.. Показывай бриллианты! Соврал небось!.. И бриллиантов никаких нет!

   - Нет, значит, и показывать нечего! - поддразнил он и, подметив на ее лице неудовольствие, поспешил успокоить ее.

   Влияние этой необразованной и донельзя тривиальной и распущенной женщины на сравнительно интеллигентного, еще молодого и очень красивого гвардейца было поистине непостижимо. Князь все переносил от нее, со всеми ее дерзкими выходками молча примирялся и после каждой серьезной ссоры с ней возвращался к ней еще более покорным и порабощенным, нежели прежде.

   Товарищи нередко выражали Несвицкому свое неодобрительное неудовольствие по этому поводу; добродушный Борегар пробовал уговаривать его, или, по глупому и дерзкому выражению Шишкиной, "отчитывать" его, но ничто не помогало, и когда пораженные этим полным порабощением товарищи злополучного Несвицкого требовали от нее отчета в этом непонятном для них порабощении, она, подбоченившись, как торговка, с хохотом кричала им в ответ:

   - Такое слово знаю... рыбье слово!.. И ничего вы супротив моего "слова" не сделаете, потому что у меня заветное... Душа христианская заветом за него положена!

   И Катю почти трусливо оставляли в покое, втайне начиная сомневаться, не было ли действительно какой-нибудь сверхъестественной силы в этом непонятном сближении, в этой как будто совсем неразрывной цепи?

   Но не всегда Екатерина Шишкина казалась такой тривиальной "торговкой". Она скорее напускала на себя эту роль и как будто хвастала ею, и тот, кто увидал бы ее в театре или на гулянье, важно выступающей в модном туалете, с перетянутой талией и слегка прищуренными глазами, к которым она то и дело подносила золотой лорнет, никак не предположил бы, что эта хорошенькая и элегантная женщина может в своем домашнем обиходе напоминать любую из героинь дешевых трущоб.

   Она по очереди сближалась чуть не со всеми встречавшимися ей состоятельными молодыми людьми, каждому из них стоила относительно порядочных денег, за что и получила от всегда находчивого и остроумного Булгакова меткое прозвище: "Mademoiselle la ruine". Многие по старой памяти делали ей дружеские подарки, почти все откликались на ее не особенно редкие просьбы, но никто никогда не подпадал под ее влияние до такой степени и не подчинялся ей так, как Несвицкий.

   И теперь, несмотря на резкость ее тона и на то нескрываемое пренебрежение, с каким она говорила с ним, он почти испугался, когда она выразила сомнение в том, что он действительно привез бриллианты, и, с силой схватив ее за руку, привлек к себе.

   - Бриллианты у меня здесь, с собой, - сказал он ей, крепко сжимая ее в своих объятиях, - я взял их у жены... Это - хорошие, дорогие бриллианты, и мне прямо-таки до боли жаль, что ни одного камушка, ни одной жемчужинки из всего, привезенною мною, не попадет в твои загребастые лапочки! Вот разве Мейера ты уговоришь подождать немного?

   - Ну, это дудки!.. Он ждать не станет... Да и к чему это? Не все ли равно?

   - Как это "все равно"?.. Я не понимаю тебя!..

   - Мало ли чего ты не понимаешь! - презрительно бросила ему Шишкина. - Если бы ты все понимал, так не то и было бы!.. И таких ты денег не проигрывал бы, и об уплате моему Мейеру так не хлопотал бы!.. А вот как сидишь ты незнайкой, так и дрожишь, и платишь, и всякие-то фокусы над тобой, сердечным, проделывать можно!..

   Несвицкий при этих словах тревожно поднялся с дивана.

   - Ты что-то странное говоришь, Катерина! - сдвигая брови, заметил он. - Ты намекаешь на что-то, от чего тебе может сильно не поздоровиться! Говори толком, если начала!..

   - А ты не пугай! - дерзко рассмеялась она. - А то, неровен час, я сама тебя пугать начну, так тогда неизвестно еще, кому из нас страшнее будет. А если ты хочешь гостем у меня быть, так ты говори как следует!.. "Катерины" тебе здесь нет... И чтобы я такого разговора больше не слыхала! Ну, показывай, что ли, что ты там привез. Может, и внимания-то не стоит глядеть на твои камни?

   - Ну как это внимания не стоит, если это - царские подарки?

   - Как царские подарки? Кому?

   - Моей жене. Тут жемчуг, который прислала ей императрица, да браслет, который ей на руку великий князь в день свадьбы надел!

   - Так это ты царскими подарками, да еще не своими, а жениными, с Мейером за карточный долг рассчитываться хочешь? - громко рассмеялась Шишкина. - Вот так придумал! И влезет же, прости Господи, в пустую голову барская блажь! Куда же нас после этой твоей расплаты определят с Мейером, да и с тобой вместе, пожалуй?

   - За что это?.. Ведь жена сама отдала мне эти вещи?

   - Ну еще бы ты украл их у нее? Господи, Боже мой!.. Какой ты несуразный!

   - Как же она смеет пожаловаться, если сама отдала?

   - "Как смеет"? "Как смеет"? - передразнила князя Шишкина. - Да она так просто, не смеявшись!.. Нет, ты, ваше сиятельство, эту самую дурь брось и с Мейером честь-честью расплатись!.. А не то он до командира дойдет...

   - Так что же я сделаю?

   - А что хочешь, то и делай! Не учить тебя, не маленький!.. Да ты вещи-то покажи! - и Шишкина опять придвинулась к князю.

   Тот лениво поднялся с места и маленьким ключиком отпер принесенный чемоданчик.

   Пока он доставал и развертывал бумагу, в которую были завернуты футляры, Шишкина пристальным, жадным взглядом следила за ним.

   Он открыл сначала один футляр, потом другой. У нее вырвалось восклицание, как будто дикий стон удовольствия.

   - Да, штучки невредные! - тривиально проговорила она. - За это деньги дать можно! Выручить, что ли, тебя, в самом деле? - спросила она, как будто что-то быстро обдумав и решив.

   - Да кто это может сделать? Ты?

   - Ну да, я! Чего ты рот-то разинул, как галка?

   - А разве у тебя есть деньги?

   - Это уж не твоя забота. Не было бы, так и говорить не стала бы.

   - Но ведь это дорого стоит.

   - Цени, как знаешь! Я дам столько, сколько тебе нужно, чтобы с Мейером расквитаться...

   - Две тысячи? Нет, этого мало!

   - Так ступай, ищи, кто больше даст!.. Только поторапливайся, потому что у меня сегодня опять игра будет большая, а у Мейера свободных денег только и есть что твои. Он игру пропускать не станет, да и мне это не выгодно!..

   - Что не выгодно? - тоном глубокого удивления переспросил князь.

   - Чтобы Мейер серьезную игру пропустил! У нас сегодня новый фартовый купчик наклевывается, тоже ворона с разинутым ртом. И сам он не заметит, как все до копеечки спустит!

   - Но позволь! Ты говоришь таким тоном...

   - Каким это?

   - А таким, как будто игра здесь у тебя ведется не чистая.

   - Есть о чем горевать, что ты думать станешь!

   - Но если игра не чистая... то...

   - То ты не играй, а главное - не проигрывай!.. Когда ты намедни выиграл здесь у меня пятьсот рублей, так небось не задумывался над тем, "чистая" или не "чистая" игра у меня ведется.

   - Так я тебе же отдал эти деньги?

   - Глуп был, оттого и отдал!.. А теперь мне Мейер свой выигрыш отдаст... Все вы дураки, и вас только и стоит обирать, как Сидоровых коз! Больше вы ни на что и не годитесь!..

   Князь стоял перед Шишкиной ошеломленный, с футлярами в руках, и, глядя на него в эту минуту, можно было без труда согласиться с ней, что он ровно ни на что не годится, кроме того, чтобы служить жертвой ловкой и бесстыдной эксплуатации.

   - Ну, убирайся однако отсюда! - сказала она после минутного молчания. - Ты мне одеваться мешаешь! Скоро гости съезжаться станут... Мы сегодня рано за карты сядем, чтобы успеть посреди игры поужинать... После шампанского-то ходче дело пойдет, скорей вороны рты поразевают.

   Несвицкий слушал Катю растерянно. Он начинал понимать, что сделался просто жертвой самой смелой и наглой эксплуатации, и в то же время почти с ужасом сознавал, что и вновь готов сыграть ту же пошлую и жалкую роль.

   - Так как же с вещами?.. Только навряд ли ты найдешь кого-нибудь кроме меня, кто купил бы у тебя царские подарки. За это, брат, тоже не хвалят. Мне что? С меня взятки гладки!.. Скажу, что ты подарил мне эти вещи, что ты мне ими за любовь да за ласки заплатил!.. Я - вольный казак, мирской человек! Ну, давай, что ли... Так и быть, уж я тебе сотняжку накину... А в остальном мы сочтемся, и в долгу не останусь! - закончила она, подмигнув и протягивая руку за футлярами...

   Князь машинально подал ей оба футляра одной рукой, а другой крепко обнял ее и прижал ее к себе.

   - Чаровница! - захлебываясь проговорил он, против воли поддаваясь охватившему его непонятному волнению.

   Взглянув на него в эту минуту, можно было серьезно поверить в силу навеянных на него волшебных, всепобеждающих чар.

   Несколько часов спустя в уютной, залитой огнями квартире Шишкиной шла оживленная и крупная игра. Вокруг нескольких столов толпились гости с разгоряченными лицами. Банкометы спокойно выбрасывали направо и налево выпадавшие карты; понтеры дрожащими руками ставили открытые и закрытые души.

   Катя Шишкина, вся сияющая прихотливым нарядом и вся залитая бриллиантами, стояла за стулом молодого, сильно выпившего купца и зорко следила за его игрой, или, точнее сказать, за его проигрышами.

   Перед метавшим банком Мейером уже возвышалась груда золота и ломбардных билетов, а он все пригребал и пригребал выигрыш, спокойно и хладнокровно выбрасывая направо и налево поразительно благоприятствовавшие ему карты.

   - Борегардик!.. Брось!.. Не играй! - серьезно и почти не стесняясь произнес пристально смотревший на игру князь Урусов. - Я давно и пристально наблюдаю за этой "игрой", и мне сильно хочется пригласить сюда поддержавших чинов полиции... Да эта роль уж очень не подобает. Мне в гвардейском мундире даже на жидов и проституток доносить не подобает!

   Борегар послушался и забастовал.

   Мало-помалу отстали и другие партнеры, и только все сильнее и сильнее пьяневший купчик продолжал ставить крупные куши, нервно выбрасывая из своих словно бездонных карманов целые горы золота и груды банковских билетов. К утру он оказался в огромном проигрыше, но он не только не жалел о нем, а почти не сознавал его. Он был в равной степени опьянен и множеством выпитого им вина, и вызывающим, почти циничным кокетством хозяйки этого своеобразного дома.

   Несвицкий по окончании игры остался в небольшом выигрыше и растерянно рассовывал по карманам выигранные деньги, понукаемый Екатериной Шишкиной, выпроваживавшей его с циничной торопливостью.

   - После!.. После!.. На досуге приходи! - почти выталкивая его, сказала она, в то же время нежно улыбаясь протягивавшему к ней руки пьяному купцу. - Видишь, не до тебя теперь!..

   - Но... я приехал к тебе, чтобы остаться до завтра! - совсем теряясь, проговорил злополучный князь. - Я думал...

   - Ну, и раздумай, если думал! А сегодня у меня оставаться нельзя. Место занято! - И, нагло бросив ему эту циничную фразу, Шишкина почти вытолкала его, чтобы вернуться к пьяному купцу, бесцеремонно расположившемуся у нее, как у себя дома.

   Несвицкий и тут смолчал и покорно удалился, чуть не с завистью оглядываясь на покидаемый им вертеп. Он уходил весь заколдованный, порабощенный, загипнотизированный, как сказали бы теперь, когда всему, что казалось сверхъестественным, нашлось и свое точно отведенное место, и свое точно определенное имя.

  

  

   Услужливый друг или враг анонимным письмом предупредил молодую княгиню Софью Карловну о том, что бриллианты, отданные ее мужу, перешли во владение одной из тех позорных женщин, которые носят в обществе деланный и нелестный титул "жертв общественного темперамента". Но это извещение не взволновало и даже почти не смутило ее.

   Одновременно с этим ей принесли другое письмо, над которым она серьезно призадумалась и по поводу которого захотела переговорить и посоветоваться с матерью. Но она застала старую генеральшу совсем больной и даже хотела отказаться от маскарада, чтобы просидеть этот день и вечер с ней; но Елена Августовна наотрез отказалась от такой, по ее словам, бесполезной жертвы и взяла с дочери слово, что она непременно поедет в Павловск и на другой же день после маскарада приедет рассказать ей все, что там увидит и услышит.

   День, назначенный для летнего маскарада, выдался светлый и ясный на славу. С утра было жарко, но к вечеру жара спала, и залитый огнями парк весь дышал свежей и ароматной прохладой.

   Публика начала съезжаться почти с сумерек, и к десяти часам вечера в широких и тенистых аллеях парка почти тесно было.

   Блестящие гвардейские мундиры сияли и пестрели среди корректных черных фраков и утопавших в кружевах черных дамских домино, отличавшихся одно от другого только кокардами из ярких цветных лент или приколотыми к груди не менее яркими букетиками живых цветов.

   Несмотря на густые и строгие складки широких домино, нескромные бархатные полумаски открывали почти все инкогнито, и в толпе громко называли чуть не всех подряд замаскированных красавиц.

   Исключением являлись только те из посетительниц, которые, серьезно храня свое инкогнито, озаботились надеть полные маски, сплошь закрывавшие их более или менее красивые молодые личики.

   Государь приехал ровно в десять часов, и его появление было сигналом ко всеобщему оживлению.

   К тому пункту, который занял он в конце правой аллеи, ведущей к излюбленной им Китайской беседке, устремились все любопытные взоры, и мимо него началось усиленное движение масок. Все знали слабость державного гостя к маскарадным интригам; при дворе циркулировали задорные слухи о том, что этот маскарад был, главным образом, организован по его желанию, и всех интриговал вопрос, чем именно вызвано такое исключительное внимание к импровизированному роскошному празднику.

   Но угадать это было нелегко. Государь смотрел как-то озабоченно и тихо, всерьез разговаривал о чем-то с бессменно находившимся при нем своим сверстником-фаворитом.

   - Которая? - сдвигая свои густые брови, спросил государь, скользя взором по сновавшей перед ним оживленной толпе.

   Фаворит, в свою очередь, зорко всматривался во всех проходивших мимо замаскированных посетительниц разом ожившего маскарада и наконец ответил:

   - Я не вижу, ваше величество!.. Быть может, она еще не приехала.

   - А быть может, она и вовсе не приедет? - с досадой заметил государь.

   Любимец в недоумении повел плечами.

   - Я исполнил желание вашего величества... я написал... Я ясно указал костюм и цветок...

   - Ах, да что же из того, что ты указал? Этого достаточно было бы для всех тех навязчивых масок, которые так лихорадочно засуетились и забегали вокруг меня, как только я показался в аллеях парка!.. Но ведь она к числу этих... податливых особ не принадлежит, и надо было удостовериться в том, что письмо будет не только прочитано, но и исполнено!

   Фаворит повторил свой жест тяжелого недоумения. Он чувствовал, что наступает минута гнева государя, и признавал себя бессильным отдалить и умиротворить этот гнев.

   - Что ты такой мрачный сегодня? - останавливаясь перед государем, заискивающим голосом произнесла одна из масок, слегка дотрагиваясь веером до его руки, с тем

   фамильярным заигрыванием, которое допускается маскарадными законами и не возбранялось тогда даже придворным этикетом.

   Государь окинул беглым взглядом свою смелую собеседницу. Его опытному взору достаточно было этого беглого взгляда, чтобы определить и степень миловидности, и степень ее красоты.

   Нескромная бархатная полумаска не скрывала ни красивого маленького рта с ярко блиставшими жемчужными зубками, ни блеска красивых и, очевидно, молодых глаз, ни круглого, несколько чувственного подбородка, а крошечная рука, так смело дотронувшаяся богатым веером до руки державного маскарадного гостя, была замечательно мала и обличала аристократизм ее обладательницы. В общем получался вполне аристократический тип одной из тех красавиц, которые украшали в то время высочайший двор и внимание которых так мало льстило избалованному им государю.

   Но на маскарадную интригу он все-таки откликнулся и с холодной улыбкой ответил:

   - Я не мрачен!.. Мне просто скучно!..

   - Как это лестно для всего наличного общества! - рассмеялась маска.

   - Само "наличное общество" виновато в этом! - нехотя произнес государь. - Надо быть занимательнее.

   - Ты слишком взыскателен! - задорно продолжала маска, между тем как любимец императора, предполагая, что этот разговор может принять более интимный характер, скромно отошел в сторону. - Мы все хорошо знакомы с твоими требованиями... О, я хорошо знаю тебя!

   - Сомневаюсь! - спокойно и лениво произнес государь.

   - Сомневаешься? Почему?

   - Потому что если бы ты действительно хорошо знала меня, то не настаивала бы на разговоре со мною, видя, что этот разговор не занимает меня. Ты знала бы, что я надоедливых собеседниц не люблю!..

   У элегантной маски вырвалось движение резкого нетерпения.

   - С тобой сегодня нельзя разговаривать! - заметила она.

   - Вот если ты поняла это, то я верю, что ты немножко знаешь меня! - кивнул головой император, отходя от маски и направляясь к стоявшему в стороне другу детства.

   Маска порывисто прошла дальше и опустилась на стоявшую сбоку скамейку.

   - За что вы ее так, ваше величество? - невольно рассмеялся фаворит с той фамильярностью, которую позволял ему государь в те минуты, когда он являлся поверенным его сердечных тайн.

   - За то, чтобы не приставала и знала свое место!

   - А вы знаете, кто это?

   - Нет, толком не разобрал.

   - Это княгиня Голицына.

   - Которая? Нэлли?

   - Да, ваше величество, она!..

   - Ну, я так и знал, что это - одна из наших собственных, придворных глупышек!.. Мало мне их всех видеть ежедневно и на дежурствах, и на выходах!.. Стоит мне еще в маскарадах терять время на разговоры с ними? То есть положительно для меня загадка, как у таких милых увлекательных женщин, как моя супруга и как была покойная матушка, все фрейлины поголовно чуть не глупы!

   - Но княжна Голицына прехорошенькая...

   - Ах, и эта невозможная Гольберг тоже очень хороша собой, а это не помешает мне каким угодно штрафом заменить повторение моего недавнего благополучия. И я под страхом смертной казни запрещаю тебе даже произносить ее имя при мне! Окажи ей какое-нибудь внимание! Пошли ей что-нибудь ценное, но раз навсегда покончим с этим!

   Фаворит, почти не дослушав резкого замечания, вздрогнул и порывисто коснулся руки государя.

   - Ваше величество!.. Вот она! - тихо, но внятно произнес он.

   Государь в свою очередь встрепенулся.

   Мимо них в эту минуту тихо проходила, опираясь на руку полного и довольно неуклюжего Преображенского офицера, высокая и стройная маска в черном домино, роскошно отделанном дорогими кружевами и с красной гвоздикой на левом плече.

   - Что за прелесть! - невольно вырвалось у государя, и он смелым и крупным шагом двинулся навстречу заманчивой маске.

   Преображенец почтительно стушевался, и государь подал руку оторопевшей и, видимо, глубоко удивленной маске.

   - Ты позволишь мне, милая маска, обходя все маскарадные законы, первому подойти к тебе и предложить тебе руку? - любезно и почтительно произнес государь, почти насильно завладевая рукой своей собеседницы.

   - Кому же обходить законы, как не императору? - уклончиво шуткой отделалась она, не решаясь, однако, отдернуть руку, которой уже успел завладеть государь.

   - А, ты - революционерка? - рассмеялся император.

   - Революционерка? Почему?

   - Потому что смело критикуешь мои поступки.

   - Я не критикую, а, напротив, отстаиваю прерогативы вашей власти. Я мало знакома с законными размерами этой власти... Я - совсем плохой законовед!..

   - Но зато прелестный собеседник! - рассмеялся государь, поворачивая в боковую аллею вместе с маской, рукою которой он окончательно овладел.

   - Куда мы ид