Соколова Александра Ивановна - Царский каприз

ев, артист Огюст, и полный оркестр музыки, принадлежавший институту и превращавший чуть не каждый танцкласс в импровизированный бал.

   В числе танцевавших девочек государь остановил свое исключительное внимание на миниатюрной воспитаннице старшего класса, с грацией и легкостью маленькой сильфиды проделывавшей все трудности хореографии и улыбавшейся державному зрителю пленительной улыбкой задорной фарфоровой куколки.

   Государь пожелал узнать фамилию маленькой феи, и ему сказали, что это - дочь умершего полковника Кокошкина, служившего в киевском интендантстве и, вопреки обычаям этой службы, жившего и умершего бедняком. В институт маленькая фея попала по баллотировке и в данную минуту готовилась покинуть гостеприимные стены воспитавшего ее закрытого заведения, чтобы вернуться к матери.

   То же невеселое хождение по урокам ожидало и молодую красавицу, и трудно было представить себе, как эта грациозная девушка примет на себя ответственные педагогические занятия и все сопряженные с необеспеченным положением тяготы жизни.

   Государь подошел к Кокошкиной и милостиво заговорил с нею.

   Она вся встрепенулась, вся раскраснелась и окончательно очаровала императора скромностью и веселым остроумием своих ответов.

   На вопрос государя, кого грациозная красавица "обожает", она смеясь ответила, что "до этого дня" она обожала одну из своих старших подруг, и на этом остановилась.

   - А с сегодняшнего дня кого? - милостиво пошутил император.

   Красавица робко и кокетливо улыбнулась.

   - Если вы не хотите сказать мне это, так я сам догадаюсь! 1- сказал государь, любуясь смущением своей миленькой собеседницы, и, уезжая, сказал ей: - С вами я не прощаюсь. Мы еще увидимся!

   Эти слова глубоко запали в уме и сердце молодой девушки, образ которой тоже запал если не в сердце, то в воображение государя, и, вернувшись из института, он передал о произведенном на него впечатлении своему неизменному товарищу детства, носившему в это время флигель-адъютантские аксельбанты и пользовавшемуся исключительным вниманием своего державного покровителя, выросшего вместе с ним. Без содействия и вмешательства этого советника никогда не разыгрывалась ни одна юношеская шалость Николая Павловича в бытность его великим князем, и он остался столь же близким и доверенным лицом и после того, как Николай Павлович стал государем.

   Выслушав оживленное и несколько восторженное повествование государя о пленившей его красавице Кокошкиной, фаворит отправился на розыски, познакомился и подробно переговорил с ее матерью, забросал подарками и окончательно вскружил голову молодой девушке и завершил дело тем, что Маруся Кокошкина, выйдя из института, вскоре уже занимала убранную с царской роскошью квартиру, в которую ее перевез услужливый любимец государя и где ее посещал заинтересовавшийся ею Николай Павлович.

   Маруся Кокошкина, потерявшая голову и от окружавшей ее роскоши, и от баловства императора, исполнявшего и предупреждавшего все ее желания, сама до безумия "обожала" своего державного покровителя и считала себя счастливейшим существом в мире вплоть до того дня, когда, испугавшись совершенно нового, незнакомого ей ощущения, узнала от вызванного к ней доктора, что готовится быть матерью. Она перепугалась, расплакалась; ее страху и горю не было конца.

   Оставалось только по возможности успокаивать и утешать Марусю и ее окружили новыми щедрыми подарками и новыми, почти баснословными баловствами, тем более что доктора высказали предположение, что она вряд ли вынесет постигшее ее положение.

   Вся эта история стала известна и императрице, которая была предупреждена обо всем своей неизменной подругой и дальней родственницей, графиней Г. Это была неуклонно честная и строгая женщина, и государыня верила ей, как самой себе.

   Графиня Г. вместе с самой императрицей приехала из Пруссии, где выросла при королевском дворе вместе со своей дальней кузиной, принцессой Шарлоттой, призванной впоследствии занять российский престол. Их связывала самая тесная дружба, и графиня была всегда неразлучна с государыней Александрой Федоровной, причем ее если не все горячо любили, то все безусловно глубоко уважали. Когда ей стало известно об истории с Кокошкиной, она сочла необходимым довести это до сведения государыни.

   Императрицу глубоко огорчило это сообщение, и когда, по ее настоятельной просьбе, графиня в театре издали показала ей Кокошкину, наивно выглядывавшую из-за портьер литерной ложи своим слегка побледневшим, но обязательно красивым личиком, она перевела взор на присутствовавшего в ложе государя и не могла воздержаться от укоризненного замечания.

   Император промолчал, несколько дней сряду дулся на графиню и тотчас дал себе слово расстаться со своей хорошенькой пассией. Он сначала хотел отправить ее для поправления сил за границу, а затем помочь ей сделать хорошую и надежную партию, щедро наградив ее при замужестве.

   Но всем этим благим намерениям не суждено было сбыться. Хрупкий организм Маруси Кокошкиной не выдержал серьезнейшего для каждой женщины периода, и маленькая фарфоровая куколка умерла.

   Государь был чрезвычайно взволнован этим тяжелым эпилогом своего увлечения, и у него едва хватило силы взглянуть на скончавшуюся Марусю. Он поручил великому князю Михаилу Павловичу принять на себя заботы о должном погребении ее, а также о судьбе остававшихся после нее брата и совершенно растерявшейся, полупомешанной от горя матери.

   Последняя сознавала ту роль попустительницы, которую она согласилась принять на себя в судьбе дочери; она понимала, что от нее зависело сохранить Марусю, и стояла у ее гроба без слов, почти без слез, полубезумным, пристальным взглядом всматриваясь в страдальческое личико почившей.

   По приказанию императрицы Александры Федоровны были опустошены все ее личные цветники, и гроб Маруси Кокошкиной весь утопал в цветах; ими же было засыпано все дно отверстой глубокой могилы.

   Великий князь Михаил Павлович с истинно отеческой заботливостью устроил дальнейшую судьбу брата Маруси, а ее мать, вся ушедшая в свое глубокое, беспросветное горе, уже ни в чем не нуждалась, кроме тщательного и умелого медицинского ухода. В ту минуту, когда стали опускать в могилу ее столь рано угасшую дочь, она порывисто двинулась к могиле и непременно бросилась бы на ее глубокое, усыпанное цветами дно, если бы не была ловко схвачена сильной рукою адъютанта великого князя Михаила Павловича, барона Остен-Сакена, сопровождавшего своего августейшего начальника, который пожелал лично проводить прах усопшей до ее мрачного новоселья. Отведенная заботливо от могилы дочери, Кокошкина решительно не согласилась оставить кладбище до той минуты, когда могила была совершенно засыпана землей, и тут только, словно поняв свою потерю, растерянно оглянулась кругом и робким, заискивающим голосом проговорила:

   - Я завтра опять сюда приду!

   Но это посещение не могло состояться, так как несчастная мать, заболевшая острым психическим расстройством, на другой день уже была в лечебнице знаменитого психиатра, куда была помещена за плату, внесенную лично великим князем Михаилом Павловичем.

   Директор лечебницы подал легкую надежду на выздоровление больной, но это не исполнилось, и больная стала доживать свой век среди умелого и усердного ухода лечебницы.

   Что касается ее сына, молодого кадета, то он приводил в отчаяние начальство того корпуса, которого великий князь наградил таким ни на что не способным юношей.

   Весь этот эпизод воскрес в памяти императора Николая Павловича, когда его брат рассказал об истории Несвицкого и Лешерн. По его лицу во время молчания пробегали тени, и, наконец, он произнес:

   - Ты прав был, Миша, придав такое серьезное значение всей этой истории с дочерью славного героя, генерала Лешерна. Велика ответственность, какую принимают на себя все, так или иначе влияющие на чужую жизнь!.. Но после всего тобою сказанного тревожно встает в уме вопрос: найдет ли эта молодая девушка счастье в своем браке с этим князем Несвицким?..

   - Это уж их дело! - повел плечами великий князь. - Я пошел навстречу решению, принятому самой матерью и сообщенному мне ею же лично... Не думаю, чтобы она сама глубоко верила в счастье дочери, но раз иного выхода нет...

   - Что вы от нас ушли, как заговорщики? - раздался мягкий голос императрицы, и ее обаятельная фигура выделилась на темном фоне полуоткинутой портьеры. - Что с тобой? Ты как будто грустен или недоволен чем-то? - обратилась она к своему царственному супругу. - Сегодня, когда нашему Саше стало значительно лучше, я ни одного грустного лица не потерплю. Я слишком счастлива сама и хочу, чтобы все были счастливы со мною вместе! И для начала в сторону двери. Ты позволяешь? - спросила она государя. - Я знаю, что в твой державный кабинет никому нет входа, но сегодняшний день, день выздоровления вашего дорогого Саши, должен быть исключением для всех и для всего!.. Ведь я права?.. Да?.. - И, не дожидаясь ответа, императрица вновь обернулась к двери и повторила свое приглашение.

   Кабинет государя мгновенно наполнился веселой и блестящей толпою.

   Государыня не терпела одиночества. Ее всегда сопровождали и дежурная фрейлина, и неотлучно находившаяся при ней графиня Г., и целый штат обожавшей ее придворной молодежи.

   - Вот что мы решили на общем совете! - оживленно заговорила она.

   - Послушаем и обсудим! - рассмеялся государь, поочередно целуя миниатюрные ручки императрицы.

   - Нет-нет, только слушать можно, но обсуждать нельзя!.. Все решено окончательно и бесповоротно!.. Начинается с того, что графиня Лаваль должна быть приглашена к нам на интимный завтрак, и ты должен лично поблагодарить ее за ее милое внимание... Затем, по выздоровлении Саши, графиня вторично будет завтракать у нас, и Саша сам поблагодарит ее!.. Затем...

   - Нет уж, "затем" ровно ничего не будет, иначе я положительно взбунтуюсь! - возразил император. - Графиня Лаваль за одним завтраком... графиня Лаваль за другим завтраком... расшаркиваюсь перед графиней я, расшаркивается перед нею мой сын... Положительно в моем дворце слишком много Лаваль... Все хорошо в меру!

   - А разве ты можешь меня не слушаться? - подчеркнула императрица слово "меня".

   - Могу... в этом случае положительно могу.

   - А если я хорошенько попрошу тебя... как следственно попрошу?.. - спросила государыня, до конца своей жизни никак не могшая поладить с русским языком и особенно дурно говорившая по-русски именно тогда, когда она старалась говорить получше.

   - И если "как следственно" попросишь, все-таки откажу! - рассмеялся государь. - А если настаивать станешь, разведусь с тобой! Все я вынесу безропотно, пред всем преклонюсь, все стерплю, но перед присутствием графини Лаваль возмущусь!

   - Но почему же так? - серьезно спросила императрица.

   - Да потому, что на всякое терпение есть границы, на всякое правило есть свое исключение, а графиня Лаваль - именно и "граница", и "исключение".

   Все рассмеялись в ответ на эту оригинальную бутаду, и в огромный роскошный кабинет императора вместе с золотым лучом заходящего солнца отзвуком живого веселья ворвался аккорд светлой, беззаботной радости.

  

  

   Выздоровление маленького наследника шло быстро, и к концу следующей недели уже был назначен переезд царской семьи в дачное помещение.

   На этот раз было избрано Царское Село, в котором при императоре Николае Павловиче царская фамилия жила не каждый год и которое особенно любила императрица. Именно ее желанию делалась на этот раз уступка, и крошечные царские дети, любившие и помнившие лебедей, которых они сами кормили на царскосельских прудах, торопливо и весело укладывали в "далекий вояж" свои нарядные и бесчисленные куклы.

   Великий князь Михаил Павлович уже переехал в свой личный дворец на Елагином острове, где вокруг великой княгини Елены Павловны часто и очень охотно собиралось все, чем гордилась тогда мыслящая и художественная Россия.

   Сам великий князь держался несколько в стороне от этих собраний, которые он шутливо называл "заседаниями", но в глубине души ему было приятно видеть и сознавать то умственное превосходство, с каким его супруга возвышалась над всеми ее окружавшими.

   На этот раз отсутствие великого князя на "заседаниях" в значительной степени мотивировалось тем, что из оренбургских степей шли далеко не отрадные вести и приходилось втайне призадумываться над возможностью в скором времени начать стягивать войска к пределам этого отдаленного степного края.

   Но эти серьезные и тревожные занятия не мешали великому князю с истинно отеческой заботой следить за приготовлениями к свадьбе князя Несвицкого, над которым он учредил тайный надзор и который далеко не радовал его своим отношением к своей будущей родне. Несвицкий, по доходившим до Михаила Павловича слухам, не только

   своей будущей теще не мог простить те самые шаги, которые были сделаны ею и последствием которых явилось вмешательство великого князя в дело его сватовства, но и к своей невесте относился почти враждебно, срывая на ней и холодность к нему великого князя, и заметное отчуждение от него товарищей.

   К своей матери князь писать не решался, каждый день откладывая ту необходимую исповедь, с которой ему приходилось обратиться к ней, и с равным ужасом помышляя и о ее гневе при известии о готовящемся его неизбежном браке с девицею Лешерн, и о еще сильнейшем ее гневе, если ее придется оповестить о браке уже совершившемся.

   Наконец, Несвицкий решился на последнее, в надежде на то, что отец, как ни всецело он был порабощен женою, все-таки сумеет объяснить ей, какой полной невозможностью явилось бы сопротивление резко и бесповоротно состоявшемуся решению великого князя.

   Несвицкий ходил пасмурный и надутый, не принимая участия ни в товарищеских кутежах, ни в товарищеских проказах, и добродушный Борегар, приглашенный князем в шафера, объяснил это его близким вступлением в разряд женатых людей.

   - Привели в христианскую веру, братец; искус уже до половины пройден, а скоро и само посвящение состоится! - весело шутил он. - Теперь уже тебе с нашим братом, заядлым холостяком, и водиться не приходится. Чему ты от нас научиться можешь?.. Мы, так сказать, мирское благо; мы принадлежим всем и никому, и никакое лыко нам в строку не ставится!.. Уж за мой счет пророку Исаи ликовать, наверное, не придется! Пусть себе ликует и радуется чему хочет, я тут неповинен!.. Да и какая была бы радость, если бы мне пришла в голову шалая мысль осупружиться? Ну какой я муж?.. И кому, собственно говоря, нужен такой муж, как я.

   Но все эти веселые шутки проходили среди общего молчания и никто на них не откликался. В товарищеском офицерском кругу была заметна какая-то натянутость. Всеми смутно чувствовалось, что совершилось какое-то нехорошее дело, которое приходится общими силами исправлять, и вместе с горячими симпатиями по адресу новой ожидаемой "полковой дамы", красавицы Софьи Карловны Лешерн, будущей княгини Несвицкой, глухо росла антипатия к ее будущему мужу.

   То же глухое, почти бессознательное недоброжелательство чувствовалось и в личных отношениях к Несвицкому со стороны полкового командира, хотя он относился обыкновенно к офицерам как к меньшим и дорогим товарищам, а к Несвицкому когда-то даже исключительно благоволил.

   Положим, и теперь полковой командир, выдавая князю разрешение на вступление в брак, сам вызвался быть у него посаженным отцом, но в этом предложении чувствовалось желание угодить великому князю и косвенно заслужить благоволение самого государя, участие которого во всем этом таинственном деле чувствовалось помимо его воли.

   Свою невесту Несвицкий посещал почти ежедневно, но подолгу у нее не засиживался и еще ни разу откровенно и прямо не объяснился со своей будущей тещей, хотя и бесповоротно сознавал, что ее личному влиянию он был обязан вмешательством великого князя Михаила Павловича в дело его женитьбы.

   Это напряженное состояние создавало почти невозможное положение для обеих сторон, и красавица-невеста все ниже и ниже опускала свою мечтательную головку и все меньше и меньше ждала счастья от предстоявшего брака.

   А время между тем шло, и людская молва далеко разносила новости из всех сфер столичной жизни.

   Нашлись заехавшие случайно в Петербург москвичи, до слуха которых дошла весть о близкой свадьбе молодого князя Несвицкого и которые отписали об этом в свою очередь к своим родным и знакомым в белокаменную.

   Там весть разошлась с той быстротой, которая присуща в мире только московским вестовщикам и вестовщицам, - и в один прекрасный день князь Несвицкий получил тревожное письмо от матери с настоятельным вопросом относительно циркулировавших слухов.

   "Все может статься, - писала старая княгиня, - ко всякому должны быть готовы родители в настоящий тревожный и своевольный век... Быть может, и ты, забыв все, чем ты обязан мне и отцу, задумаешь подарить нас живым сюрпризом в виде невестки, которой мы не знаем и которую не сами тебе выбрали. Но знай, что не только своего согласия ни я, ни твой отец на подобный брак никогда не дадим, но даже и на порог к себе не пустим ни тебя, ни самозванной княгини, у которой я сумею отнять самовластно узурпированный княжеский титул!"

   Далее следовали вперемежку советы и угрозы княгини; письмо завершалось строгим приказанием "немедленно досконально" ответить на все, отнюдь не осмеливаясь ничего скрывать и утаивать.

   Несвнцкого письмо матери застало совершенно врасплох. Он не ожидал ничего подобного и как-то трусливо рассчитывал на время, этот лучший из всех в мире помощников. Ему казалось, что старая княгиня, узнав о женитьбе сына только по совершении брачного обряда, поневоле примирится с совершившимся фактом и мало-помалу дело обойдется.

   Немало рассчитывал Несвицкий в этом случае и на поддержку и защиту великого князя, рассчитывал на ум и находчивость будущей молодой княгини. Как страус, считающий себя в полной безопасности, когда у него голова спрятана под крыло и он сам никого не видит, князь предоставлял все законному течению, когда внезапно строгое письмо матери пробудило его и заставило прямо в глаза взглянуть грядущей опасности.

   Растерянный, он порешил показать письмо княгини своей невесте, не останавливаясь перед тем тоном глубокого пренебрежения, который звучал в нем по ее адресу, и, долго не задумываясь, отправился к Лешернам.

   Он застал свою невесту сильно смущенною. За час до его приезда старая генеральша наотрез объявила дочери, что ни одного дня не проведет в одном доме с ней и ее мужем и что никогда даже не переночует в ее доме после ее замужества.

   - Самое лучшее, что ты можешь сделать, - это прямо переехать на теперешнюю холостую квартиру твоего мужа, на его зимней стоянке, - сказала она. - У него там хорошо, как сама говоришь, и если и тесно покажется на первое время, так и в тесноте люди живут! - с грустной улыбкой прибавила она. - Можно будет принанять еще рядом помещение; я слышала, что вся Царская Славянка приспособлена для офицерских квартир и многие из жен Преображенских офицеров на лето переезжают туда. Это и к лагерям близко, и как дачная местность хорошо и удобно, да и не дорого, что для тебя, на первое время твоего замужества, тоже является не последним условием. Мне немного надо; я доживу до срока контракта, который кончается в августе, и к тому времени, если Бог продлит мне века, переберусь в более скромное и тесное помещение. Я и сейчас сделала бы это, да все равно придется платить до полного срока... летних месяцев хозяин на себя не возьмет.

   - Да, мама, дорогая, как же мы с тобой расстанемся?.. Ведь мы же всю жизнь прожили вместе?..

   - Что делать!.. - ответила генеральша, прижимая к груди голову дочери и тотчас же почти отстраняясь от нее. - Не мы с тобой первые, не мы и последние!.. Судьба молодых девушек такова, чтобы уходить из родительского дома... Я буду часто видаться с тобой и издали буду много и горячо молиться за тебя... Не плачь! - прибавила она, быстро овладевая собой. - Ты знаешь, что я слез не люблю и сама плакать не умею.

   Она лгала, эта преданная мать, великодушно лгала!.. Не плакать она не умела, а показывать свое горе людям было не в ее обычае. Она, как древняя спартанка, все переносила на себе и шла по тернистому жизненному пути с высоко поднятой головой, как достойная жена того легендарного героя, имя которого она носила.

   Приезд жениха явился на этот раз желанной диверсией и сама генеральша почти обрадовалась ему. Она не была охотница до сентиментальных сцен, считая их непростительной слабостью и чем-то близким к сцене и трагедии. Она была вся правда, вся истина и свет!..

   Поздоровавшись с князем, она ушла к себе в комнату, а Несвицкий тотчас же передал невесте только что полученное от матери письмо.

   Та внимательно пробежала его и, возвращая его жениху, спокойным голосом спросила:

   - Скажите: вы зачем познакомили меня с содержанием этого нелестного для меня послания?..

   Князь опешил. Он ждал вовсе не того.

   - Я хотел познакомить вас.

   - С чем?.. С дерзкой заносчивостью вашей матери?.. Я с ней достаточно хорошо знакома заочно, и ничто с ее стороны не огорчит и не удивит меня!..

   - Но я захотел посоветоваться с вами.

   - Какой же я могу дать вам совет? - повела своими роскошными плечами Софья Карловна. - Вы и старше, и опытнее меня... Не вам у меня учиться... Если бы не мама и не ее настоятельное желание видеть меня вашей женой, то я, конечно, давно отказала бы вам и возвратила бы вам ваше слово, а себе - свою свободу!.. Но у мамы свои взгляды на жизнь; для нее иные ошибки непременно влекут за собой известное возмездие.

   - Так что, брак со мной является для вас "возмездием" за сделанную горькую ошибку?..

   - А для вас это - новость, князь? - прямо взглянула князю в глаза Софья Карловна. - Удивляюсь такому отсутствию проницательности в таком искушенном жизнью человеке!..

   - Но... что же мне ответить матушке? - спросил князь.

   - Это - дело ваше... По-моему, чем больше будет правды в вашем ответе, тем легче будет для всех!..

   - То есть какой же именно "правды"? - тоном недоумения переспросил Несвицкий.

   - Напишите ей, что ваша будущая жена вполне разделяет ее нежелание родственного сближения и будет очень рада никогда в жизни не встречаться с ней.

   - Вы шутите? Как же я смею так ответить матери?

   - В таком случае вовсе не отвечайте!.. Ведь не только отказаться от брака со мной, но даже отложить его не в вашей силе и власти!.. В этом деле замешана воля людей, против которых никто пойти не посмеет!..

   - Да!.. И вмешательством этой воли в мои личные дела я всецело обязан вашей матушке! - тоном горькой укоризны произнес Несвицкий. - Теперь уже скрывать нечего. Я доподлинно знаю, что она обращалась к великому князю, прося его защиты против меня.

   Софья Карловна вздрогнула, и по ее красивому лицу скользнуло выражение презрительной ненависти. Затем она произнесла:

   - Мне это неизвестно! Но, даже допуская обращение моей матери к защите великого князя Михаила Павловича, я принуждена сказать вам, что, поступая так, она не в "ваши дела вмешивалась", а поруганные права своей сироты-дочери защищала и восстановляла честь того доблестного имени, которое завещал ей мой отец! Но что нам с вами толковать о том, чего ни исправить, ни изменить мы оба не в силах? Если вы так боитесь гнева своей матери, обратитесь к великому князю... его решению я беспрекословно подчинюсь. Полагаю, что ему подчинится и матушка.

   - Что ж, вы прикажете великому князю разбивать устроенную им самим свадьбу? - произнес молодой гвардеец.

   - Я никому ничего приказать не могу и даже просить никого ни о чем не стану! - твердо сказала Софья Карловна. - Я отвечаю на ваш вопрос и еще раз повторяю вам, что обсуждать его нам с вами поздно: до свадьбы остается всего неделя, да мне сегодня и венчальное платье прислано из дворца.

   - Как там заботятся о вашей свадьбе!

   - Да! Царская фамилия очень милостива ко мне! - спокойно ответила Лешерн и, чтобы положить предел дальнейшим пререканиям, сообщила жениху о только что объявленном ей решении матери.

   - Прямо проехать жить в Царскую Славянку? - удивился князь. - Да это, пожалуй, будет и оригинально, и довольно удобно, а главное, очень дешево!.. Мы с вами не крезами в новую жизнь вступаем!..

   Софья Карловна подняла на него удивленный взгляд.

   - Но ведь вам выдана довольно крупная сумма денег, как мне передавала мама?

   - А ваша матушка и это проведала? - насмешливо спросил он.

   - Ей не нужно было ничего "проведывать": эти деньги выданы лично ей и только от ее имени могли быть переданы вам! Вы обязаны со временем возвратить их ей.

   - А жить на что же мне прикажете? - грубо спросил Несвицкий.

   - На то, что у меня осталось от отца, и на ваши личные средства.

   - От вашего батюшки, сколько мне известно, вам осталось гораздо больше славы, нежели денег, что же касается меня, то я еще раз повторяю вам, что лично у меня нет ровно ничего и благодаря моему браку с вами, вероятно, и никогда ничего не будет.

   Этот разговор был прерван прибытием посланного от государыни императрицы, привезшего невесте дорогой жемчужный прибор.

   Софья Карловна и генеральша выразили свою почтительную признательность, и когда посланный удалился и генеральша ушла к себе, бросив рассеянный взгляд на дорогой и щедрый подарок, Софья Карловна, взяв в руки дорогой сафьяновый футляр, протянула его жениху со словами:

   - Вот вам и утешение судьба послала! - Это - вещь дорогая... ее продать можно... Вы - человек практичный и, женившись на мне, вероятно, смело пустите в ход свои коммерческие способности?

   В тоне, которым были произнесены эти слова, было так много глубокого презрения, они так вызывающе были брошены в лицо блестящему гвардейцу, что человеку более чуткому и сознательному они прозвучали бы кровавой обидой.

   Но сын старой княгини Несвицкой был закален в бою и входил в жизнь обстрелянным, опытным человеком.

   Он почти не слыхал последних слов невесты. В его практическом уме действительно вставала приблизительная оценка только что присланного императрицей подарка.

  

  

   С переездом императорского семейства в Царское Село заметно оживилось и на улицах, по которым ежедневно катались августейшие дети, толпами ждал и приветствовал их народ, в то далекое время беспрепятственно допускаемый всюду, где была возможность встретиться с царской семьей.

   В Павловске, где в то время еще не было роскошного вокзала и куда только еще проектировалась железная дорога, два раза в неделю по вечерам играл военный оркестр, собирая в эти дни многочисленную публику и массу дорогих и прихотливых экипажей.

   С переездом государя и его семьи в Царское Село и Павловский парк значительно оживился благодаря тому, что почти на каждом гулянье присутствовал кто-нибудь из царской фамилии.

   Чаще других приезжал на музыку сам государь, которого неизменно сопровождал его любимец-адъютант, фамильярно врезавшийся в толпу, здороваясь направо и налево со всеми и усердно следя за тем, на кого обращено исключительное внимание государя. Великий князь Михаил Павлович, не любивший общества этого фаворита, уклонялся от сопровождения государя на музыку в Павловск и делал это так демонстративно, что в те дни, когда заранее было известно, что великий князь поедет вместе со своим державным братом в Павловский парк, любимый адъютант государя сам заранее под тем или другим предлогом отклонял от себя эту поездку.

   Однажды, когда Михаил Павлович приехал в Павловск позже обыкновенного и совершенно неожиданно, государь, сидевший в конце парка, неподалеку от тогдашней Китайской беседки, впоследствии снесенной по его приказанию, завидев брата, поспешно встал и пошел к нему навстречу.

   Фаворита императора в этот вечер не было, и его сопровождал только дежурный флигель-адъютант.

   - Ты один? - спросил великий князь, крепко пожимая руку брата.

   - К сожалению, один! - развел руками император.

   - Почему "к сожалению"? Неужели тебе так скучно без твоего полунемца?..

   Великий князь всегда называл любимца государя "полунемцем".

   - Да, скучно, потому что он всегда всех знает и может не только по имени всех называть, но и приблизительную биографию каждого сообщить.

   - А тебя заинтересовала чья-нибудь биография? - рассмеялся великий князь.

   - Еще как заинтересовала-то! - смеясь, покачал головой государь. - Прямо скажу тебе, я очарован! Такую красавицу увидал, что, как говорит старый сашин "дядька", ни в сказке сказать, ни пером написать!..

   - Где же ты увидал такую сказочную красавицу? Здесь, на музыке?

   - Здесь, здесь!.. Она все время тут в парке прохаживалась со старой, очень красивой дамой. С ними какой-то офицер гвардейский был сначала, а потом он ушел и они остались одни. Ну, уж и красавица, я тебе скажу!.. Не помню, чтобы мне когда-нибудь приходилось видеть что-либо подобное!

   - Браво! Да ты прямо в восторг приходишь?

   - Именно в восторг, брат, положительно в восторг!

   - И куда же девалась твоя небывалая красавица?

   - Не знаю!.. Исчезла... в воздухе расплылась, как сильфида... на дно речное опустилась, как русалка!..

   - Жаль!.. Взглянул бы я на такую сказочную принцессу! - рассмеялся великий князь.

   - И, наверное, очаровался бы так же, как и я!

   - Легко быть может! А пока позволь мне пойти раскланяться с прелестной молодой девушкой, которая хотя и не принадлежит к сказочным виденьям, но тоже в смысле красоты постоит за себя! - и, не дожидаясь ответа государя, Михаил Павлович поспешил навстречу выходившим из боковой аллеи Лешернам, матери и дочери.

   Он любезно сказал несколько слов старой генеральше, улыбнулся красавице-невесте и, доведя их до платных мест перед музыкальной эстрадой, раскланялся с ними и вернулся к государю.

   Тот поспешил к нему навстречу и взволнованным голосом осведомился:

   - С кем это ты сейчас разговаривал? Ведь я о них тебе и говорил, про них тебе и рассказывал.

   - Так это - твоя легендарная красавица? - весело рассмеялся великий князь. - Очень рад, что она так понравилась тебе.

   - Да кто она? Кто?

   - А та самая молодая девушка, о которой мы с тобой недавно говорили и судьбой которой мы так заботливо занялись!.. Это - дочь покойного генерала Лешерна, невеста князя Несвицкого.

   - Как?.. Эта красавица - молодая Лешерн?.. И от брака с этой красавицей так упорно открещивался твой офицер?

   - Как видишь! - пожал плечами великий князь.

   - Ах он дуралей! - бесцеремонно воскликнул государь. - И родятся же на свете такие! А она, что же, влюблена в него? - продолжал он, видимо заинтересованный разговором.

   - Очевидно, да, если так беззаветно отдалась ему!

   - Да, вот как? Ну, теперь по крайней мере хотя ты устроил ее материальное благосостояние, потому что в ее счастье с этим субъектом я отказываюсь верить! - произнес государь после минутного молчания.

   - Да, я передал ей данные мне тобою деньги, да кроме того, наша "волшебница" прислала ей роскошное подвенечное платье и прибавила к этому дорогой жемчужный прибор...

   - Императрица? Да? - обрадовался государь. - Что за ангел женщина, и как ей доступны и понятны всякое горе, всякая невзгода житейская!.. А свадьба скоро назначена? - спросил он после минутного молчания.

   - Да на будущей неделе.

   - А где будут жить молодые после свадьбы?

   - Они устроятся на первых порах очень мило и оригинально. Молодая княгиня переедет в Царскую Славянку, где расквартирован на зиму Преображенский полк, и там проведет все лето среди того комфорта, которого возможно будет достигнуть в декоративной обстановке простой, по возможности роскошно убранной крестьянской избы... Идея этой метаморфозы принадлежит самой будущей княгине и продиктована ей настоятельным отказом старой генеральши Лешерн хотя бы один день пробыть под одной кровлей с будущим зятем.

   - Молодец ее превосходительство! - рассмеялся государь. - Я понимаю ее!..

   Он встал с места и прошел вместе с великим князем на главную аллею.

   На повороте им опять попались навстречу генеральша Лешерн с дочерью.

   На этот раз их сопровождал Несвицкий. Он моментально вытянулся во фронт перед государем. Тот небрежно ответил ему военным поклоном.

   Великий князь в свою очередь обменялся поклоном с дамами, а государь при этом почтительно приложил руку к фуражке, после чего, обернувшись к следовавшему за ним дежурному флигель-адъютанту, приказал по возвращении во дворец тотчас же позвать к нему сверстника-фаворита.

   Великий князь Михаил Павлович, услышав это приказание, пристально взглянул на государя. Ему было хорошо известно то участие, которое принимал этот фаворит в интимной жизни его державного брата, и к нему невольно закралось какое-то беспокойство относительно дальнейшей судьбы будущей княгини.

   На следующий же вечер фаворит под каким-то благовидным предлогом уже звонил в квартиру генеральши Лешерн.

   Какого рода переговоры повел он с ней и что сказал он молодой красавице-невесте, - неизвестно, но после аудиенции, данной ему государем по возвращении его из Петербурга, государь вышел к вечернему чаю мрачнее тучи и до самого дня свадьбы Софьи Лешерн уже более не произнес имени князя Несвицкого и его красавицы-невесты.

   Только старая генеральша после отъезда нежданного посетителя долго пробеседовала с дочерью, причем они не раз, заливаясь слезами, старались успокоить друг друга, да Софья Карловна отправила с нарочным записку к своему жениху с просьбой немедленно приехать к ней.

   Князя посланный не застал дома, и он приехал только на следующий день, рано утром, и, входя, предупредил, что он долго оставаться не может и что его дома ожидает важное дело.

   - Неожиданно приехал из Москвы мой дядя, - пояснил он невесте. - Он уже был у меня и тоже не застал меня дома. Его приезд имеет важное, решающее значение для меня и для вас. Я имею полное основание предполагать, что он приехал по поручению матушки, хотя будет уверять, что его вызвали в Петербург его личные дела. Мне нужно строго обдумать свой предстоящий разговор с ним. Я знаю, как всецело матушка доверяет ему и какое влияние он имеет на нее!

   - Ну еще бы! - с холодной улыбкой повела плечами Софья Карловна. - Ведь это тот "дядя", после которого ваши меньшие сестры и братья являются единственными наследниками?

   Несвицкий покраснел и строго заметил:

   - Я попросил бы вас не позволять себе такого тона в разговоре о моей матери!

   - Я не произносила имени вашей матушки и не знаю, почему упоминание об этом родственном праве может являться оскорбительным для ее чести! А впрочем, я вызвала вас не затем, чтобы пререкаться с Вами. Мне нужно сделать вам довольно оригинальное сообщение и предварительно предложить вам один, быть может, довольно щекотливый для вас вопрос.

   - Что такое? - спросил Несвицкий недовольным тоном, опускаясь в кресло с видом человека, добровольно обрекающего себя на скучную и томительную беседу. - Я слушаю вас, - сказал он, скрещивая на груди руки.

   - Я предупредила вас, что мой вопрос может показаться вам несколько щекотливым.

   - Я слушаю вас! - нетерпеливо повторил князь.

   - Скажите мне... Вас очень не уважают и в том обществе, в котором вы вращаетесь, и в том полку, в котором вы служите?

   Софья Карловна говорила холодно и спокойно, в упор глядя в лицо своего жениха.

   Он как-то весь съежился под этим холодным взглядом, а затем произнес глухим голосом:

   - Я не понимаю вашего вопроса!

   - А между тем он прост и понятен! Каждый человек сам прежде и полнее всех должен оценивать и понимать отношение к нему окружающих его лиц. Вы особенно блестящим умом не одарены, но все-таки должны же и можете же понять, за что именно относятся к вам с таким глубоким пренебрежением, что это чувство переносится на все, вам близкое.

   - Что вы хотите сказать?.. Я не понимаю вас! Я считаюсь одним из самых исправных по службе офицеров, и мое начальство...

   - Не о вашем начальстве речь и не о вашем умении вытягивать носок и громко кричать на парадах. Ваша военная дрессировка меня не касается... Можно не уметь маршировать на плацдарме, но уметь твердо держать свое дворянское знамя, уважать свое родовое дворянское имя!..

   - Но объяснитесь же, наконец!.. Что вы хотите сказать?..

   - Я хочу поведать и рассказать вам о том, что вчера здесь, в доме моей матери, в доме моего всеми уважаемого отца, мне было предложено бросить вас, прогнав вас из дома и довольно невыгодный и вовсе не почетный титул вашей супруги променять на... очевидно выгодный титул фаворитки.

   Несвицкий при этих словах широко открыл глаза, медленно, как во сне, поднялся с места и с расстановкой переспросил:

   - Вам... Вам было сказано все это?

   - Да, и мне, и моей матери... Здесь, в нашем доме, передо мной в ярких красках нарисовали ту перспективу роскоши, "величия" и "почета", даже "почета", которые ожидают меня, если я соглашусь на сделанное мне предложение, и для вящего моего вразумления мне назвали несколько громких имен, отчасти уже удостоенных подобного почетного положения, а отчасти еще добивающихся его! Затем в заключение меня льстиво и угодливо заверили, что то положение, которое ожидает лично меня, в случае моего согласия, значительно превзойдет все, чего тем же путем успели добиться другие...

   Софья Карловна на минуту умолкла. Молчал, сидя перед нею, и Несвицкий.

   - Вас удивляет, что я выслушала все это до конца? - заговорила опять Лешерн, - что я дала излиться такому странному красноречию?.. Я понимаю ваше удивление!.. Но я была слишком ошеломлена, слишком поражена всем тем, что я услышала... А вы... хотели бы, чтобы я согласилась? - в лицо ему рассмеялась Софья Карловна. - Впрочем, вы правы. По вашему адресу, на случай моего согласия, была также целая серия разных обещаний: и денег вам дали бы, и чинами вас не обошли бы, и ваша строгая и безупречная матушка, вероятно, лишний раз командировала бы к вам вашего "дядюшку", поручив ему поздравить вас с исключительной милостью! К сожалению, в семье Лешерн честь понимают по-своему, и лицо, говорившее со мною, уехало из нашего дома, вероятно, дав себе слово впредь осторожнее браться за подобные миссии! Но, принимая на себя это, этот человек шел к людям, совершенно незнакомым ему, к людям, которых он до вчерашнего дня и в глаза вряд ли когда-нибудь видал... Он просто судил о нас по другим, близко знакомым ему примерам, тогда как вас, князь, он вероятно и в обществе не раз встречал, и по службе вас видал и знает. Скажите, на чем же он основывался, когда так смело и бесстрашно явился сюда с предложением, которое, будучи обращено ко мне, неминуемо касалось и вас, как моего будущего мужа? Что сделали вы, князь, что все это по вашему адресу и возможно, и доступно?..

   - Что же мне, на дуэль, что ли, вызвать этого посланца? - нетерпеливо оборвал ее речь Несвицкий, порывисто встав и натягивая на руки форменные белые перчатки. - Ведь должны же вы понимать, что дуэль тут невозможна, как недопустима и другая мера воздействия. Я кулачных боев не признаю и на кулачках никогда ни с кем не дрался!.. В угоду вам я боксу обучаться не стану!..

   - И... вы даже хотя бы через бесконечно доброго и бесконечно корректного великого князя Михаила Павловича не попытаетесь попросить отчета в том, о чем я сказала вам?

   Несвицкий порывистым движением чуть не пополам разорвал перчатку и, не сдерживаясь, крикнул, как еще ни разу не кричал в доме Лешернов:

   - Да вы с ума сошли! Вы положительно с ума сошли! Да понимаете ли вы, на что вы меня толкаете, о каком отчете вы говорите!.. Нет, у вас положительно какие-то допотопные понятия, и я, право, не знаю, как нам с вами жить придется при таком вашем мировоззрении!..

   - Да и я в раздумье останавливаюсь перед вопросом, "как нам с вами жить придется"? - вздохнула Софья Карловна.

   Князь ничего не ответил; он молча стоял перед ней, как бы что-то соображая и над чем-то крепко задумываясь.