Соколова Александра Ивановна - Царский каприз

="justify">   - Я надеюсь, что ни вы, ни ваша матушка не позволите себе никакой резкой выходки и обойдете молчанием весь этот... несколько неловкий инцидент? - произнес он, первый нарушив молчание.

   - Что сделает матушка, за это я вам поручиться не могу... Что же касается меня, то я смело могу уверить вас, что я только теперь вполне поняла и вас, и то, что ожидает меня в совместной жизни с вами. И я заявляю вам, что, как я никогда ни перед чем не сробею и не отступлю, так же точно я не пойду навстречу никакому новому оскорблению, сознавая, что заступиться за меня некому и ни на чью смелую и честную защиту я рассчитывать не могу! Это - тяжелое преимущество сирот, и не дай вам Бог когда-нибудь понять всю безотрадность этого права!..

   Со своей матерью Софья Карловна не затрагивала вопроса о сделанном ей предложении. Слишком тяжело легло оно на их чуткие души. Но за них всем происшедшим возмутился великий князь Михаил Павлович, всегда умевший знать все то, что ему хотелось знать.

   Великий князь в течение целого дня не видался с государем и даже не поехал к нему с обычным рапортом, запиской уведомив его о своем внезапном нездоровьи.

   Государь не поверил болезни брата и на следующее утро сам поехал к нему на Елагин остров.

   - Ты чего это дуешься? - спросил он, входя в кабинет брата, который поспешил встретить его на пороге комнаты. Чем это ты так разобиделся, что даже во дворец заглянуть не хочешь?

   Великий князь с обычной ему прямотой резко отозвался об эпизоде с Лешерн.

   - Ну, вот еще того не доставало, чтобы мы с тобой, с детства никогда не ссорившись, разодрались из-за бабьей юбки! - заметил государь. - Да и было бы из-за чего! Подумаешь, какая девственница!.. К гвардейским офицерам по казармам ездит! - повел он своими могучими плечами.

   - Перестань! - серьезно, почти строго произнес Михаил Павлович. - Довольно того, что разные твои близкие любимцы могут оскорблять всех, кто им не по шерсти придется!.. На одного из них мне сегодня жалоба принесена, с которой я собирался завтра утром сам к тебе ехать!..

   - Ты, стало быть, так и постановил ездить ко мне только с жалобами, а гостем тебе у меня тесно кажется?.. Разлюбить меня собрался?

   - Нет, разлюбить тебя я не могу, если бы даже и пожелал сделать это... Но чем сильнее я люблю тебя, тем больнее мне видеть и слышать все то, что подчас вокруг тебя совершается! Ведь ты пойми, что теперь опять сделано!.. Чужая, ни в чем неповинная душа разбита, брат Николай! - взволнованным, слегка дрогнувшим голосом произнес Михаил Павлович, - чужое самолюбие затронуто... И все это сделано твоим именем, именем моего обожаемого брата и государя!

   Голос великого князя дрогнул, и он, крепко пожав руку старшего брата, нежно поднес ее к губам.

   Николай Павлович, глубоко тронутый, поспешно отдернул руку.

   - Что ты?.. Полно!.. Успокойся!.. Стоит так волноваться из-за всего этого!.. Ну, хорошо, согласен, я не прав, да, впрочем, и не столько я, сколько тот, кто в своей угодливости без достаточного такта перешел необходимые границы.

   - И ты такого человека выбираешь себе в поверенные? - укоризненным тоном произнес великий князь.

   - Уж и "поверенные"!.. Скажешь тоже! Я никогда ровно ничего не доверял и не доверю ему, а женскому капризу я особенной цены не придаю и об этих пустяках действительно говорю с ним довольно часто и довольно прямо. Но как бы то ни было, а твое протеже - особа не в меру заносчивая! - недовольным тоном продолжал государь. - Ведь что она по моему адресу говорила!.. Как неосторожно выражалась...

   - Ну, знаешь что? Довольно об этом!.. Вообще оставим всю эту прискорбную историю в покое!.. Меньше чем через неделю наши молодые обвенчаются и заживут себе той жизнью, какую им Бог на долю пошлет! До нас с тобой им и высоко, и далеко... Пожелаем мы им счастья издали и перестанем о них и говорить, и думать! - примирительно произнес великий князь.

   - Согласен! - нехотя ответил государь. - Тем более, что у меня в виду имеется кое-что другое. Скажи, ты сам лично будешь посаженным отцом на свадьбе этой Лешерн?

   - Да! А что?.. Ты меня заменить хочешь?

   - Ну вот еще вздор!.. Стану я по всяким там свадьбам разъезжать!

   - Нет, я думал потому, что наша "волшебница" так внимательно отнеслась...

   - То императрица, а то я! - нервно произнес государь, вставая с места и первый направляясь к двери. - Я пройду к великой княгине! - обернулся он к брату и направился в ту сторону дворца, в которой помещались личные покои супруги Михаила Павловича, великой княгини Елены Павловны.

  

  

   Несвицкий угадал. Прибывший из Москвы родственник был действительно командирован матерью князя Алексея, старой княгиней, в которой он с самой ранней юности души не чаял и у которой находился в полном безотчетном повиновении.

   Этот двоюродный дядя князя Алексея Несвицкого, степень родства которого с княгиней и ее меньшими детьми не была ни для кого тайной в Москве, был человек очень богатый, очень добрый и покладистый.

   Он внимательно выслушал князя, понял его положение, взвесил все, что он имел "за" и "против" женитьбы на дочери генерала Лешерн, и взялся устроить это дело "там", "дома", причем, прежде чем уехать, вручил князю Алексею тысячу рублей на свадьбу, обещая скрыть от княгини эту довольно щедрую помощь.

   - Ну чего тут! - добродушно произнес он в ответ на горячую благодарность князя, необыкновенно довольного этой неожиданной поддержкой. - Я и больше дал бы, да с собой не захватил!.. Правду сказать, княгиня наша в последнее время порядком-таки пообрезывает меня!.. Славная она у нас, только строга не в меру!.. Да ты, князек, не горюй! - ласково закончил он, по старой памяти называя Несвицкого тем именем, каким он звал его, когда тот был еще ребенком. - Я все меры употреблю к тому, чтобы уговорить ее... А ты говоришь, очень хороша невеста-то твоя?

   - Да, она - положительно красавица!..

   - Скажи на милость!.. И сам государь, ты говоришь, соперником тебе заявился? - рассмеялся он.

   Несвицкий трусливо огляделся по сторонам.

   - Не бойся! - остановил его дядя. - Я осторожен!.. Не понимаю нешто? От меня никто не услышит... В Москве я одной княгине только и расскажу про это... Знаю, что

   можно говорить, а чего нельзя... не маленький! Когда свадьба-то, ты говоришь?

   - В воскресенье.

   - Так, так!.. А сегодня у нас вторник!.. Всего ничего, значит, осталось... Взглянул бы я на тебя, князек, под венцом!..

   - Что же, оставайтесь! - нерешительно произнес Несвицкий.

   - Ну вот еще!.. Чего там? Я так только сказал!.. Да и некогда мне, княгиня меня на срок отпустила. Она там, гляди, волнуется!.. Эстафету прислать велела, коли экстренное чего... Да чего там экстренного? Окрутят тебя, только и всего! А я в день твоей свадьбы уж на полпути от " Москвы буду!.. Да и не выдержать мне у вас здесь, по обычаям вашим петербургским... Все на бульонах да на разных деликатесах; и не выругайся всласть, и щей кислых со льдом не спрашивай!.. Как у вас поживешь, так и всерьез поверишь, что всех крепостных на волю выпустят и рабов у помещиков отберут. Нет, москвичу в Питере не ужиться. Меня, кажется, озолоти, чтобы я здесь на житье остался, так я не соглашусь... Погостить погощу, а в коренные питерцы записаться - слуга покорный!..

   Простившись с Несвицким и дав ему на прощанье совет беречь молодую жену, не обижать ее, а жить с ней в мире и согласии, москвич выехал с первым отходившим мальпостом, составлявшим в то время еще предмет нововведения и роскоши, доступной далеко не многим.

   Посещение дяди успокоительно подействовало на князя и, оставшись на другой день обедать в доме невесты, он был разговорчивее обыкновенного, а прощаясь, даже подошел к руке своей будущей тещи.

   Ту удивила такая непривычная любезность, и она, почти брезгливо и холодно отдергивая руку, спросила:

   - Что же, вы завтра за мебелью и вещами приедете?

   - Да, завтра надо будет прислать за всем этим! - произнес князь. - Только я, право, не знаю... Быть может, мебель вам самим нужна?

   - Вопрос о том, что мне лично нужно или не нужно, давно решен! - холодно ответила генеральша. - Я оставлю себе только самое необходимое, потому что и сама не собираюсь долго заживаться здесь. Впрочем, вас лично этот вопрос не касается: мы с дочерью между собой все это порешили...

   - Я и не вмешиваюсь в ваши распоряжения! - обиженным тоном заметил князь. - Я хотел выяснить, что именно нужно будет брать отсюда, потому что я завтра занят и не знаю, в котором часу и буду ли вообще в состоянии лично приехать сюда.

   - Ваше присутствие вовсе не нужно! - холодно заметила Софья Карловна.

   - Даже "не нужно"? - сконфуженно улыбнулся Несвицкий.

   - Я хотела сказать "не обязательно", - поправилась она. - Совершенно достаточно будет, если вы пришлете доверенного человека, который сумеет все порядком уложить и в целости довезти!

   - В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны... Мой денщик- человек и опытный и расторопный. Он уже обо всем предупрежден, и вы смело можете доверить ему. Таким образом, сам я заеду перед вечером, потому что к ночи я должен буду попасть домой, в Царскую Славянку...

   - Повторяю вам, что ваше присутствие вовсе не обязательно, - заметила Софья Карловна, - и что эти последние дни вы можете почти вовсе не бывать у нас!.. У вас найдется много занятий, а мне здесь всякая минута дорога будет... Ведь это - последние дни, которые я проведу с мамой!..

   Голос молодой невесты дрогнул.

   - Я, право, не знаю... Я предлагал вашей матушке... - начал князь.

   - Что? Ко мне переехать?.. Вы знаете, что она никогда не согласится на это. Об этом и говорить нечего!.. До свадьбы остается так мало, а хлопот у нее так много, что, повторяю, вы можете вовсе не бывать здесь.

   - Как? Совсем не приезжать к вам до свадьбы? Но ведь это покажется странным.

   - Кому? Мы и вообще-то мало с кем видимся, а теперь, в эти последние дни, и вовсе никого принимать не будем. Ведь существует даже какой-то обычай, в силу которого в самый день свадьбы жених с невестой вовсе не видятся до того момента, когда встретятся в церкви.

   - Да, но ведь то лишь в самый день свадьбы, чтобы удвоить затем удовольствие свидания! - улыбаясь, сказал Несвицкий.

   - Ну, а мы с вами удесятерим это удовольствие и в течение четырех дней не встретимся! - улыбнулась Софья Карловна такой улыбкой, от которой ее жениху холодно стало.

   Старая генеральша не присутствовала при этом последнем объяснении. Она раньше ушла к себе, и когда, проводив жениха, Софья Карловна прошла к ней, она застала ее задумчиво сидящей перед совершенно догоравшим камином. Генеральша так глубоко ушла в свои невеселые думы, что при входе дочери слегка вздрогнула.

   - Тебе нездоровится, мама?.. Ты камин затопить велела? Ты озябла? - тревожно осведомилась та, опускаясь на скамеечку у ног матери и с любовью заглядывая в ее глаза.

   - Нет, я здорова, а только видишь, как я сильно стариться начинаю? Среди лета камин топлю.

   Софья Карловна ничего не ответила. Она прижалась щекой к тонким и холодным рукам матери и тихо прошептала:

   - Прощай, мама!

   Елена Августовна вздрогнула, а потом нежно сказала, проводя бледной рукой по головке дочери:

   - Зачем говорить такое горькое слово, моя дорогая! С живыми людьми не прощаются, им "до свидания" говорят!

   - Я не тебе одной "прощай" сказала, мама; я этим грустным и коротким словом со всей своей прошлой жизнью простилась - с молодостью, со всем, что красит эту молодость!.. Я не жила. А ведь мне тоже жить хотелось, тоже счастье грезилось!.. И вот я вся тут... Я отжила, и все для меня навсегда окончено!.. Не перебивай меня, мама, не утешай меня!.. Я не стою утешения... Я даже жаловаться не смею, потому что сама создала себе все то, от чего теперь заживо умираю! Никто не тянул меня к той жизни, какую я сама создала себе. Я видела, кого выбираю, видела и понимала, куда и к кому иду, и все-таки шла! И не мне роптать и жаловаться, достигнув той цели, какую я сама поставила себе... Мне тебя жаль, моя бедная дорогая мама! Мне жаль той мирной спокойной жизни, какою мы жили с тобой с минуты моего выпуска из института. Я не ушла бы из этой жизни, я все перенесла бы, всему покорилась бы, навсегда ушла бы от общества, чтобы не видать и не вызвать его справедливого осуждения!.. Но ты не захотела этого, и я покорилась твоему желанию, склонила голову перед твоим решением!

   - Я не могла поступить иначе! - спокойно ответила Елена Августовна. - Я не себя и даже не тебя отстаивала и защищала; я стояла на страже доблестного и славного имени твоего отца... Я его лучезарную, кровью купленную славу туманить не смела и не хотела!.. Ты могла увлечься и ошибиться, могла впасть в заблуждение и я, но его светлая память должна оставаться чистой и неприкосновенной, и с его славного имени только твой брак с этим князем Несвицким смоет ту несчастную ошибку, которая запятнала его!

   Софья Карловна подняла на мать пристальный и умоляющий взор и произнесла:

   - Мама... дорогая!.. С могилой считаться нельзя... Сырая земля не мстит живым людям!.. Отец сам простил бы меня и не потребовал бы моего несчастия во имя спасения его личного самолюбия!.. Еще есть время... Освободи меня от данного мною слова!.. Позволь мне отказаться от этого брака!.. Не перспективой светлого счастья улыбается он мне, а грозит целой разбитой жизнью!.. Я от всего откажусь... Я уйду из мира, в монастырь постригусь, если надо... Обо мне никто никогда не услышит и никто не посмеет бросить словом укоризны в светлую память, которую ты так геройски отстаиваешь!.. Прости меня, мама, не губи меня! Дай мне остаться с тобой и подле тебя!

   Софья Карловна говорила порывисто, вся охваченная горячим, непреодолимым волнением. Ее глаза, взор которых был поднят на мать, были полны слез.

   Старая генеральша упорно молчала, ни одним словом не откликаясь на горячие, полные отчаяния слова дочери. В ней, видимо, происходила мучительная борьба.

   Но гордость спартанки взяла верх над нежным чувством матери и, слегка отстранив рукою дочь, она произнесла голосом, который ей удалось сделать почти спокойным:

   - Ты говоришь, что твой отец простил бы тебя? Быть может! Он мог пожертвовать тебе и гордостью своего прославленного имени... Но я не вправе сделать это!.. Если ты откажешь князю Несвицкому, мы все равно расстанемся... С его любовницей я под одной кровлей жить не могу!.. Никто и ничто в мире не в силах повлиять на мое решение!

   Дочь слушала ее внимательно, и на ее выразительном лице стало отражаться какое-то смелое и бесповоротное решение.

   - Ты права, мама, - сказала она, поднимаясь с подушки, на которой сидела у ног матери, и выпрямляясь во весь рост своей красивой и величественной фигуры, - ты свято права!.. Я своей неосторожной просьбой лишний раз оскорбила безупречную память отца!.. Я сама взяла на плечи крест и должна безропотно нести его до конца!.. Проведем эти последние дни вместе, без слез и без особенного горя!.. Проведем их, как люди, исполнившие свой долг и по возможности исправившие сделанную тяжкую ошибку...

   - Мою, мама, только мою ошибку! - тотчас добавила Софья Карловна. - Ведь ты, как и отец, вошла в мир и выйдешь из него живой искрой лучезарного света!.. Да и о чем, собственно, так сильно горевать? Чем Несвицкий хуже других своих однокашников и однополчан?.. И я ли одна выхожу замуж при таких условиях? Я ли одна святою клятвой верности, произнесенной перед алтарем, только исправляю старую ошибку и белым подвенечным вуалем только прикрываю старый позор? Прости же мне то большое, непоправимое горе, которое я внесла в твою жизнь, и не поставь мне в вину того нового горя, с каким я подошла к тебе в настоящую минуту!.. Ничего подобного ты больше не увидишь и не услышишь, и как не дрогнула рука моего отца, поджигавшего роковой фитиль, чтобы произвести взрыв, так не дрогнет и моя рука, обмениваясь обручальным кольцом с нелюбимым человеком! Ведь любить своего нареченного, или - точнее - "обреченного" жениха, я не могу и не буду!.. Привыкнуть к нему мне, может быть, и удастся - ведь и к цепям кандальным, говорят, каторжники привыкают, но о любви между нами не может быть и речи! - Она помолчала, а затем произнесла: - Скажи, мама, ты в дом ко мне, на мое грустное новоселье в день моей свадьбы не поедешь?

   - Ни в этот день и ни в какой другой, моя бедная, дорогая девочка! - тихим и грустным голосом ответила генеральша. - Мы простимся с тобой здесь, в этих стенах, видевших нашу невеселую, но тихую и спокойную жизнь, затем я увижусь с тобой только в те дни, когда ты сама найдешь возможным и захочешь навестить меня.

   Софья Карловна ни слова не ответила на это тягостное для нее, но бесповоротное решение. Она хорошо знала, что ни упросить, ни разбудить мать она не в силах. Она только молча крепко обняла Елену Августовну и вышла из комнаты, не сказав ни слова.

   Обе гордые спартанки, сдержанные, молчаливые и властные, хорошо понимали друг друга и не просили пощады ни у людей, ни у судьбы!

   Все оставшиеся до свадьбы дни обе Лешерн провели относительно спокойно; они холодно и равнодушно встречали и провожали Несвицкого, заезжавшего только на самый короткий срок, и ни одним резким или укоризненным словом не нарушили обычного покоя своего тихого и безмятежного дома.

   Только в комнате молодой невесты все дольше и дольше горел огонь по вечерам, свидетельствуя о бессонных ночах, которые проводила она на пороге новой жизни, да старая генеральша все ниже и ниже склоняла свою седую голову, стоя на коленях, перед кротким ликом Богоматери, озаренным сиянием неугасимой лампады.

   Но вот наступил и самый день свадьбы.

   С вечера мать и дочь дольше обычного просидели в комнате, где протекло столько памятных обеим мирных и отрадных часов, крепче обнялись, прощаясь, а на следующее утро встали и вышли к утреннему чаю обе бледные, но спокойные, будто даже веселые, с тем нервным подъемом духа, с каким идущие в бой войска выступают из походного лагеря после тревожно проведенной, бессонной и мучительной ночи.

   Венчание было назначено в шесть часов вечера, и ровно в половине шестого ожидали приезда великого князя Михаила Павловича, лично пожелавшего отпустить свою посаженную дочь из ее родного дома.

   Никаких особых приготовлений к этому приему в доме Лешернов не делали. Порядок там соблюдался постоянный, и к этому аристократическому и немножко по-немецки чопорному порядку прибавить было нечего.

   В зале был приготовлен большой стол, покрытый белой скатертью; на нем стояли икона и перед нею хлеб-соль по русскому обычаю.

   Великий князь приехал в полном мундире, с Андреевской лентой через плечо, в сопровождении щеголеватых адъютантов, и поднес невесте роскошный букет, вложенный в золотой ценный порт-букет.

   Софья Карловна холодно приняла роскошное приношение, она как будто даже не заметила его. Она ничего не сознавала, ни о чем не думала... На нее смутной, грозовой тучей надвигалось сознание того, что все кончено, возврата уже нет и что, выходя отсюда, из этих мирных стен, она оставит в них все свое дорогое прошлое и вступит в новую, неведомую ей жизнь.

   Старая генеральша встретила высокого посетителя полная гордого и глубоко осознанного достоинства, и великий князь, враг всякого раболепного преклонения перед властью, залюбовался тем гордым достоинством, с каким его встречали в этом скромном домике эти сравнительно скромные представительницы славного, но скромного и небогатого имени. Он подошел к руке генеральши, крепко поцеловал красивую ручку невесты и умело застегнул на ней поданный ему одним из адъютантов богатый и роскошный браслет.

   Этот подарок был прислан невесте супругой великого князя Еленой Павловной, пожелавшей со своей стороны чем-нибудь почтить "дочь" своего августейшего мужа.

   Но вот в передней послышались шаги, сопровождаемые звоном оружия, и вошедший шафер почтительно доложил невесте, что жених ожидает ее в церкви.

   Она молча встала и, вся бледная, двинулась к столу, за которым еще бледнее, еще беспомощнее ее сидела старая генеральша.

   Великий князь тоже встал и взял в руки поданную ему адъютантом икону. Старая генеральша стала рядом с ним.

   Михаил Павлович, глубоко растроганный, высоко поднял икону над склоненной перед ним красивой головкой, и молодая женщина с тихим, сдержанным рыданием опустилась" на колени. Набожно приложилась она к иконе, коснулась бледными губами склоненной перед нею лицом головы августейшего посаженного отца и с громким рыданием, порывисто бросилась в объятия матери.

   - Прощай, мама! - только могла выговорить она и, вся бледная, прижалась к матери, покрывая поцелуями ее руки, глаза, лицо.

   Великий князь отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Нарядным шаферам как-то не по себе было на этой парадной свадьбе, которая была так/похожа на похороны.

   Невеста подняла свое скорбное лицо с плеча матери.

   - Я готова, ваше высочество, - проговорила она, обращаясь к великому князю, и прижимая тонкий расшитый кружевами платок к орошенному слезами лицу. Затем, взяв под руку почтительно склонившегося перед ней великого князя, она смело двинулась вперед, грандиозным жестом откидывая на ходу длинный трен своего воздушного венчального платья.

   Обряд венчания был совершен с большой пышностью. Несвицкий, бледный, взволнованный, но в душе очень польщенный окружавшим его парадом, был очень красив под венцом и своей эффектной наружностью вполне гармонировал с стоявшей рядом с ним красавицей-невестой.

   Сравнительно небольшая церковь дворца, в которой происходило венчание, была полна избранной, блестящей публикой. Узнав о том, что великий князь сам лично будет присутствовать на свадьбе, всегда угодливый штат придворных стал усиленно добиваться приглашения на свадьбу, и так как никакого торжества за обрядом венчания не следовало и принесение поздравлений новобрачным было назначено тут же, в боковом зале, примыкавшем к церкви, то и приглашения раздавались сравнительно легко.

   Невеста стояла под венцом волшебно красивая и, как смерть, бледная. Ни кровинки не было в ее пленительном, как камея, правильном личике, но спокойствие ни на минуту не оставляло ее, и она твердым и отчетливым голосом ответила "нет" на вопрос священника о том, не связана ли она обещанием с другим, и спокойной, недрогнувшей рукой обменялась обручальным кольцом со стоявшим рядом с нею, совершенно чужим и почти не симпатичным ей человеком.

   Поцелуй, которым обменялись "молодые", по обряду церкви, тотчас по окончании брачной церемонии, был так холоден и так мертвенно спокоен, что Борегар, стоявший в эту минуту позади "молодых", пресерьезно уверял потом, что от таких поцелуев вчуже холодно становится.

   Когда, приняв поздравление от присутствующих, молодая княгиня под руку со своим августейшим посаженным отцом перешла в соседний с церковью парадный зал и великий князь, первый подняв бокал за молодых, громко и шутливо произнес традиционное русское: "Горько!", - Софья Карловна бросила на него укоризненный взгляд, но освященному временем обычаю все-таки подчинилась и протянула свое красивое, слегка разрумянившееся личико красавцу-мужу.

   - Как ревеню хватила наша молодая! - дурашливо шепнул Борегар, опорожняя свой бокал и обращаясь к близ стоявшему товарищу.

   Прямо к дворцовой церкви были поданы заранее заказанные шаферами лихие тройки, и спустя два или три часа молодая княгиня, при помощи раньше нее прибывшей на место камеристки переменив свой брачный туалет на кокетливый дамский наряд, уже сидела перед чайным столом, с роскошью накрытым в избе почти неведомой, скромной Царской Славянки.

   Правда, туда на лето иногда переезжали семьи офицеров, но это переселение было настолько временным, что жизнь обставлялась по-дачному и не носила того характера роскошного новоселья, каким блеснула обстановка, приготовленная для молодой четы новобрачных.

   Князь Несвицкий, в котором только что отпразднованная пышная свадьба оставила самое отрадное впечатление, сел за чайный стол в прекрасном расположении духа, не смущаясь даже тем, что во время сравнительно долгого переезда из города в место полковой стоянки молодая супруга не обменялась с ним ни одним словом. Он тоже успел переодеться и был необыкновенно красив в своем военном сюртуке нараспашку, с вовсе не форменным, но очень шедшим к нему бледным жилетом.

   - Вот мы и дома! - произнес он, любуясь на молоденькую жену, характерная головка которой красиво оттенялась кокетливым кружевным чепчиком, приготовленным стараниями ловкой и опытной модистки. - Поздравляю тебя с новосельем!.. Поздравь и ты меня, и пожелаем друг другу долгой, спокойной жизни и много-много счастья!

   - О покое я позабочусь и надеюсь достигнуть его, - задумчиво произнесла молодая женщина, - что касается счастья, то о нем я не мечтаю! Ведь счастье - крайне редкое явление!

   - Такая неуверенность не представляет ничего лестного для меня! - улыбнулся молодой муж, нагибаясь, чтобы поцеловать руку жены.

   Софья Карловна порывисто отдернула руку и почти брезгливо произнесла:

   - Оставьте! Жизнь - не комедия... Любви давно нет, а одна страсть оскорбительна, и ее обидным требованиям я никогда не подчинюсь... Заранее предупреждаю вас об этом! Взглянем жизни прямо в глаза, не станем обманывать ни себя, ни других и как-нибудь, потихоньку доживем свой век!.. Не мы с вами первые, не мы и последние, осужденные на спокойную и холодную жизнь без любви и без радости. Никто не виноват перед нами. Никто не толкал нас на тот безрадостный путь, на котором мы стоим, мы сами выбрали его. Пойдем же по нему безропотно и смело!.. Как ни беззащитен челнок, неосторожной рукой выброшенный в безбрежное житейское море, а куда-нибудь да выкинет его волной!

   Князь молча отвел свою руку, остановился пристальным и долгим взглядом на красивом лице жены и, порывисто встав с места, отошел к открытому окну, в которое вместе с мертвым блеском белой ночи врывались отрывочные звуки умиравшего дня.

   Где-то далеко звучали струны гитары, откуда-то неслась заунывная русская песня, где-то как будто плакал и жаловался кто-то, и все это сливалось с тихим шумом молодой листвы, колеблемой ночным ветерком.

   Несвицкому, недалекому, безличному и скорее ничтожному, нежели дурному, казалось несправедливым почти враждебное отношение к нему молодой жены. Он сам от жизни требовал немного и за другими не признавал права широких и резких требований. Обширные горизонты были не по нем. Он весь свободно укладывался в тесные и узкие житейские рамки.

  

  

   Тихо и однообразно потекла жизнь молодой княгини Несвицкой, упорно желавшей держаться особняком от всех знакомых и всевозможных развлечений.

   В последних не было недостатка.

   На первых же порах все полковые дамы гостеприимно принимали молодую княгиню в свой кружок, все первые приехали к ней с визитом, не дожидаясь, чтобы она сделала им обычные в этих случаях визиты, и эта исключительная любезность скорее оскорбила нежели порадовала молодую женщину. Она увидела в ней нечто покровительственное, нечто такое, что ставило ее в исключительное положение и как будто намекало на ее недавнее прошлое, а это было самое больное место в ее и так уже сильно наболевшей душе.

   Ее только чрезвычайно обрадовал визит ее посаженного отца, великого князя Михаила Павловича, простершего свою милостивую любезность до того, чтобы лично навестить ее на ее прихотливом, но небогатом новоселье.

   Несвицкий, вообще гордившийся женой, высоко поднял голову после великокняжеского визита, но вызвал этим против себя серьезное негодование товарищей.

   - Знал я, что наш Несвицкий не умен, - покачивая своей крупной головой, заметил добродушный Борегар, - но таким круглым недоумком я его все-таки не считал! Ведь он положительно нос задрал и чуть не два пальца подает при встрече с тех пор, как у него великий князь чай пил.

   - Господа!.. Борегарди-то из терпения вышел, значит, уж действительно мочи нет, - рассмеялся Ржевский. - А что Несвицкий, как говорится, истинный недоумок, так это не подлежит ни малейшему сомнению!..

   - Да, - разразился Тандрен своим веселым, заразительным смехом. - У нас, в пажеском корпусе, был старый дядька. Ты помнишь его, Урусов?.. Терпением он был одарен поистине изумительным и, как мы, бывало, ни нашалим, он все молчит и только своими саженными плечами пожимает... Но когда маленький граф Тышкевич, бывало, примется шалить, старик выходил из своего обычного хладнокровия и, разводя руками, изрекал: "Это уже сверх положенного!" Диапазон у старика был широкий, горизонт для пажеских шалостей был обширный, и удивить его способно было только то, что превышало эту широкую мерку и хватало сверх положенных им широких границ. Так и Несвицкий!..

   - Он, слышно, и с женой живет не в особенном ладу? - заметил Урусов.

   - Ну не глупец ли он? - откликнулся Борегар. С такой красавицей-женой и не поладить! Да я бы с нее пылинки сдувал.

   - Да, чертовски хороша! - покачал головой Мурашов. - Я таких и не видывал!..

   - У вас там, в провинции, небось, таких и не бывает? - рассмеялся Борегар.

   - А на что они нам? - откликнулся бывший армеец. - Мы с такими и обходиться не умеем... Ненароком еще на беду в руках переломится!

   Все рассмеялись.

   - А знаете, господа, фаворит-то ведь все кругом да около похаживает, - рассмеялся Тандрен. - Третьего дня был у полкового командира и прямо от него к Несвицкому прошел, да только самого дома не было, а княгиня попросту не приняла его.

   - Молодец бабенка!

   - А он что к ней? С авансами? - рассмеялся Ржевский. - Да неужели же не успел в своем деле? Ведь, бывало, всегда своей цели добивался!

   - Однако вот с княгиней Несвицкой не многого добился! - подмигнул Урусов.

   - Подождем, увидим! - заметил Ржевский. - Толцыте и отверзется!

   - А с чего это великий-то князь Михаил Павлович ей лошадь верховую прислал?

   - О, все, что он делает, делается им без всякого расчета, просто из внимания, а насчет женщин он у нас - рыцарь без страха и упрека.

   - Именно без страха и упрека, - вмешиваясь в разговор, заметил красный офицер в форме Измайловского полка, но задолго до этого вошедший в помещение летнего офицерского собрания, где происходила приведенная беседа.

   - А, Трубецкой! Тебя откуда принесло? - приветливо протягивая ему руку, крикнул Борегар.

   - Был в Петербурге, завтракал на Миллионной у француза. Угощал Бетанкур: он только что вензеля на погоны получил, так спрыскивали!..

   - И везет же этому Бетанкуру! - пожал плечами Урусов. - Ничего особенного он собой не представляет, а вот подите же, во "флигеля" попал!

   - Ему Нарышкина-старуха покровительствует, а он через графиню Гендрикову не только флигель-адъютантские аксельбанты, а фельдмаршальский жезл раздобудет, если захочет. Молодая императрица исполнит каждую просьбу... ну, а императрицыно желание в нашем благословенном отечестве - закон!

   - Ну, не очень-то закон! Да вот слышали вы последнюю новость?.. Знаете, кто вновь приближен к государю?

   - Кто еще? - с любопытством откликнулся Борегар.

   - А тебя, Борегарди, хоть и хлебом не корми, только новость тебе сообщи, да главное поигривее.

   - Не мешай! - отмахнулся толстяк. - Говори же, Трубецкой, говори... рассказывай!..

   - С начала начинай. "В некотором царстве, в некотором государстве", - посоветовал Тандрен.

   - Будешь ты знать свое место, фендрик? - с напускным нетерпением крикнул Борегар. - Слово сказать толком не даст, но все сунется. Да ну же, Трубецкой! Говори, что ли?

   - А сам угадать не можешь?

   - И не могу, и не хочу!.. Чего я буду себе голову ломать?..

   - Ну ладно, скажу!.. Только, чур, если что выйдет, я ничего не говорил и никого из вас даже не видал!..

   - Ну вот еще!.. Что ты, со шпионами, что ли, разговариваешь?..

   - Ну-с... Внимание...

   - Ну-с - по-немецки рех! - дурашливо вставил Тандрен.

   - Фендрик!

   - Молчу... молчу!..

   - Трубецкой, ты станешь говорить или нет? - произнес Борегар.

   - А если нет? - задорно рассмеялся красивый князь Трубецкой, двоюродный брат молоденькой фрейлины Нелидовой.

   - Если нет, так я нанесу тебе какое-нибудь оскорбление и вызову тебя к барьеру...

   - Как? Ты же оскорбишь да ты же и к барьеру вызовешь?.. Это что за новые порядки?

   - Господа, перестаньте вы! - крикнул Ржевский. - Я, ей Богу, готов подумать, что Трубецкой ровно ничего не знает и отлынивает от передачи сенсационной новости потому, что он соврал и новости ровно никакой нет и не было!

   - Ну, это вы оставьте! - откликнулся Трубецкой. - Я только уж очень-очень ошеломить вас боюсь.

   - Да ты не бойся, сделай одолжение!

   - Так слушайте же!.. Третьего дня поздно вечером в маленький павильон Павловского парка была привезена под густым газовым вуалем...

   - Почему газовым, а не тюлевым?

   - Фендрик!.. Ей Богу, убью! - крикнул Тандрену Борегар.

   - Ну, кто же, кто был привезен?

   - А не кто иной, как графиня Гольберг! Сама графиня, во всем своем прибалтийском величии!..

   - Какая Гольберг?.. Что ты городишь? Ната?

   - Та самая... Знаменитая Ната... Прибыть они изволили вечером, а выбыть удостоили рано утром.

   - Вот так фунт! - дурашливо ударил в ладоши Тандрен. - Ната уже третий год фрейлиной состоит, и ее несколько крупная и дебелая красота еще никогда не останавливала на себе внимание повелителя... Или она ему зелья какого-нибудь приворотного дала?..

   - Уж это я вам доподлинно сказать не могу, а только сегодня имя Наты произносится уже с некоторым уважением, и не сегодня-завтра она начнет тонировать.

   - Ну, тонировать-то ей не дадут!.. А вот насчет царской казны она пройдется...

   - Да, с этой дешево не разделаешься!..

   - Ну, за Натино положение я трех грошей не дам, во-первых, она - с головы до ног немка, а самое главное - высокое внимание начинает привлекать совсем молоденькая и прехорошенькая фрейлина Нелидова. Эта почище Наты будет... Да и к тому же!!.. Не-ли-до-ва!!.. Совсем-таки знакомо звучит для придворного уха...

   - А что, она знаменитой Екатерине Ивановне - родня?

   - Да, кажется, племянница какая-то.

   - И такая же бойкая, как та? Ведь та со своим державным поклонником не церемонилась.

   - Ну, теперь-то этого не сделаешь!.. Попробовала французская актриса Тирвальон голос поднять, когда при государе состояла, так на другой же день с почетным конвоем до границы была препровождена, а нравилась она ему очень, и он всегда шутя называл ее своим "турбильоном".

   Этот разговор был прерван появлением князя Несвицкого, который в последние дни опять начал довольно часто появляться в среде товарищей, ссылаясь на то, что медовый месяц уже миновал и ему пора вернуться с неба на землю.

   - Коли с неба гонят, так, конечно, возвращайся! - покачал головой Борегар при этом сообщении.

   Товарищи хорошо знали, что семейная жизнь Несвицкого сложилась далеко не, отрадно и что сам он делал все, что мог, для того чтобы усугубить свою семейную невзгоду.

   Он начал пренебрегать своим домом, стал довольно неосторожно играть в карты, проигрывал довольно крупные суммы и в последнее время, как носились слухи, даже к одной из своих прежних и довольно неразборчивых пассий вернулся и даже показался с ней в Павловске на музыке.

   От матери вместе с гневным выговором за раз содеянную оплошность князь получил небольшую сумму денег, с обещанием высылать ежемесячно, столько же и с наставлением, как устраивать свои дела и как гнуть непокорную волю жены, не умеющей сознать хвое положение и то несказанное счастье, какое ниспослала ей судьба, возведя ее в высокий сан супруги князя Алексея Яковлевича и носительницы его громкого имени.

   Эти-то наставления и побудили "молодого" несколько нажать педаль и дать жене почувствовать всю силу своих супружеских прав.

   Молодая княгиня не смирилась, а только еще глубже ушла з себя и еще упорнее стала удаляться от общества.

   Единственными спокойными и счастливыми минутами ее невеселой жизни были часы, которые она проводила у матери, в знакомом опустевшем уголке, в дружеской, откровенной беседе.

   Правда, княгиня Софья Карловна не все говорила матери и не во все свои житейские невзгоды посвящала ее. Но чуткое и любящее материнское сердце без слов понимало горе горячо любимой дочери, и старая генеральша молчаливой лаской старалась если не утешить, то хоть приголубить измученную молодую душу.

   Узнав от дочери о том, что Несвицкий даже вернулся к своим прежним порочным связям, оскорбленная мать застонала от боли. Мало было того, что жизнь ее дорогой, обожаемой дочери была разбита, мало того, что она на всю долгую жизнь была прикована к нелюбимому человеку, которого даже уважать не могла! - на долю ее Сони выпадало еще и унизительное соперничество: ей - светлой и чистой - открыто предпочитали продажную женщину, которую по первому капризу можно было и бросить, и опять взять, как вещь, как старую брошенную перчатку!..

   Княгиня Софья Карловна испугалась того глубокого впечатления, какое произвели ее слова на мать. Она стала успокаивать ее и дала себе слово беречь ее от слишком сильных ощущений. И так уже старушка изменилась до неузнаваемости, и также быстро поседевшая голова все ниже и ниже опускалась на высохшую грудь.

   Елена Августовна так и не была ни разу у дочери, да и вообще почти никуда не выезжала, ограничивая свои редкие выходы из дома довольно аккуратным посещением Казанского собора, где она перед иконой Богоматери изливала всю горечь своего разбитого сердца. Она чувствовала, что долго не проживет, и ее, любящую и заботливую, мучительно пугала перспектива того тяжелого одиночества, в каком останется после нее ее ненаглядная Соня.

   Но своего тяжелого предчувствия она не сообщала дочери, а старалась, напротив, всячески подбодрить ее, заставить ее войти в жизнь и принять участие в той бессодержательной шумихе, которая называется "большим светом".

   - Что делать, голубка моя! - ласково говорила Елена Августовна. - Не нами свет начался, не нами он и кончится, и, раз ты вступила на скользкий житейский путь, ты обязана и с его законами считаться... Вспомни, ведь ты прежде раньше сама любила и выехать, и потанцевать.

   - Это давно было, мама, так давно, что я сама об этом позабыла! - с грустной улыбкой ответила княгиня. - С тех пор так много всего прошло!..

   - И все среди общего круговорота вернулось на ту же прежнюю точку!.. Тогда, в ту эпоху, о которой я говорю и о которой ты и вспоминать не хочешь, ты увлекалась князем; теперь ты носишь его имя, открыто и смело идешь с

   ним рядом, и я не знаю, почему тебе иногда и не показаться с ним в обществе, не дать князю, как мужу, насладиться твоим успехом? Ты скажешь мне на это, что он - муж дурной, недостойный?.. Оглянись кругом, моя бедная птичка, и посмотри, много ли достойных и образцовых мужей ты найдешь и увидишь!.. Мне это горе только издали понятно. Лично я никогда не испытала его. Я была счастливой женой честного, безукоризненного мужа. Но многим ли судьба дала то, чем она наградила меня?.. Я была исключением из общего правила. Таких людей, как твой покойный отец, слишком мало. Послушайся меня, моя дорогая! Окунись немножко в светский водоворот, неглубоко, а лишь настолько, чтобы не запачкать в нем своих белых, лучезарных крыльев, и тебе самой если не отраднее, то хоть немножко легче станет!..

   Видя волнение матери и то глубокое впечатление, какое весь этот разговор произвел на нее, княгиня обещала ей все, что она хотела, и в тот же день, вернувшись домой, узнала от заехавшего к ней Борегара, что в Павловском вокзале затевается большой летний маскарад, на который собирается не только все столичное общество, но и весь двор,