Соколова Александра Ивановна - Царский каприз

вавшие за объяснением с будущей близкой родней.

   Три дня подряд Несвицкий не заглядывал в дом Лешернов, не посылал даже осведомиться об их здоровье; то же самое проявляли и Лешерн по отношению к нему; с их стороны тоже хранилось мертвое и, как ему казалось, робкое молчание.

   Это значительно успокоило князя.

   "Погорячилась старуха, да и на попятный! - весело рассуждал он, тщательно расчесывая свои выхоленные густые усы, которыми он особенно гордился и щеголял. - Поразмыслила хорошенько, горячка спала, и образумилась!.. Ну что за радость дочь родную подводить под такое существование, какое поневоле создалось бы при том насильственном браке, которым она угрожала мне?.. Ведь не младенец же я в самом деле, которого можно под венец поставить, как ставят в угол за то, что нашалил и с огнем поиграл! Кабы всякое лыко ставить в строку, так на один наш полк ни церквей, ни священников бы в Петербурге не хватило!"

   Под наитием всех этих веселых мыслей князь, по прошествии еще недели полного молчания, отправился в офицерское собрание своего полка и нашел там уже многочисленное общество. Все о чем-то оживленно рассуждали, но при его появлении все как будто осторожно затихли.

   Несвицкий заметил это, но серьезного впечатления это не произвело на него. Он привык к тому, что его товарищи по службе подчас, как старые бабы, были готовы перемывать косточки отсутствующих.

   - "О чем шумите вы, народные витии?" - с широким жестом продекламировал он, бросая на стол фуражку. - Давайте прежде всего завтракать, а там поведайте мне все, что сами успели узнать и проведать!..

   - Да что тут проведывать? - озабоченным тоном проговорил толстый Борегар. - Из Зимнего дворца идут невеселые вести!.. Маленький наследник занемог, и довольно опасно!..

   - Наследник? Да? - повторил Несвицкий, видимо, не особенно удрученный сообщенным ему известием. - Что же с ним случилось? Он, кажется, вообще - здоровый мальчик?

   - Во-первых, он тебе, дураку, не "мальчик", - сердито оборвал его Борегар, услышавший в словах князя то выражение глубокого равнодушия, каким они были продиктованы. - А случилось с ним то, что может случиться только в одной нашей несуразной России!.. Простудили наследника престола! Понимаешь ли ты, про-сту-ди-ли!.. Присмотреть некому было!.. Мало их там, сердечных, во дворце-то понатыкано! То есть взял бы толстейшую палку да всех их там подряд - и дядек, и нянек, и мамок - как Сидоровых коз вздул бы!

   - Тебе, Борегар, все бы лишь бить да лупить! - рассмеялся Несвицкий.

   - А тебе, конфетка чертова, все реверансы делать бы! - огрызнулся толстяк и вслед за тем уже заметно смягченным тоном прибавил: - А впрочем у тебя теперь сердце жениховское, расплывчатое.

   При этих словах взоры всех присутствующих обратились на Несвицкого. Видно было, что затрагивался всех равно интересовавший вопрос.

   Озадаченный Несвицкий молчал с минуту. Молчали и все присутствующие.

   - Что такое? - растерянно спросил князь, первый прерывая молчание. - О каком женихе идет речь?

   - О каком же, как не о тебе? Ведь ты жениться-то собрался?

   - Откуда эта новость? - закуривая, спросил Несвицкий недовольным тоном.

   - Все говорят! - спокойно и не смущаясь его неудовольствием ответил Борегар.

   - Это - не ответ! Кто именно "все"? От кого ты слышал? Кто тебе лично сказал?

   - Мне никто не говорил, а говорили при мне!

   - Кто именно?

   - Да что ты пристал, как смола? Такой человек говорил, которому я не могу не поверить!

   - А именно?

   - Полковой командир, вот кто!.. Что, доволен теперь?.. Скажешь, и он соврал. И что за скрытность такая, не понимаю!.. По секрету ведь все равно не женишься!

   Но Несвицкий уже не слушал Борегара. Известие, что о его свадьбе говорил полковой командир, произвело на него ошеломляющее действие.

   - Скажи, пожалуйста, толком, что такое? Я ровно ничего не понимаю! - обратился он к Борегару.

   - Да ведь он тебе и так толком говорит! Что ты, в самом деле, пристал к нему? - вмешался в разговор капитан Мурашов, за особое отличие по службе незадолго перед тем переведенный из армии и лично протежируемый великим князем Михаилом Павловичем. - И я тоже слышал о твоей женитьбе от барона Остен-Сакена!

   - От какого Остен-Сакена? - все более растерянным голосом спросил Несвицкий.

   - От адъютанта великого князя! Уж этот тоже напрасно говорить не станет; не такой он человек!

   - И невесту мою называли? - осведомился Несвицкий, поднимаясь с места и растерянно, машинально переходя на противоположную сторону комнаты.

   - Ну, еще бы! Да ее и называть-то нечего было!.. Кто не знает твоего романа с красавицей Лешерн?

   - И романа никакого нет, и путаться в мои дела никто не имеет права!

   - Никто в них и не путается! - сердито откликнулся Мурашов. - Говорят то, что есть. И эти разговоры ты сам вызвал!.. А впрочем, и то сказать: давайте говорить о чем-нибудь другом, господа! - обратился к товарищам Мурашов с той прямотой и искренностью, от которых он еще не успел отвыкнуть в своем новом гвардейском мундире.

   Все откликнулись на это приглашение, и беседа полилась веселая, оживленная, как это обыкновенно бывает, когда соберется холостая молодежь. Только Несвицкий сидел растерянный, сконфуженный и почти не вмешивался в разговор.

   Было неосторожно произнесено одно общеизвестное женское имя, и раздавшиеся вслед за этим смелые шутки покоробили даже самых бесцеремонных.

   Что касается Мурашова, то он положительно сидел, как на иголках. Он к такому обращению с женскими именами не привык, в особенности с такими, как то, которое произносилось.

   Несвицкий тоже молчал, хотя его молчание имело совершенно иной источник.

   Молоденький поручик, граф Тандрен, понял молчание Несвицкого по-своему.

   - Вот и видно кандидата в мужья! - рассмеялся он. - Мы все мелем, что на ум взбредет, а князь, как будущий супруг, и осуждает нас, и к нашей беседе пристать не хочет, понимая наперед, каково будет со временем подобные разговоры слушать!

   - Меня такая забота коснуться не может! - гордо и заносчиво откликнулся Несвицкий. - Про мою жену никто никогда так говорить не посмеет!

   - Жена Цезаря! - сквозь зубы произнес до тех пор молчавший капитан Ржевский, смуглый, как цыган, и, как сын степей, порывистый и заносчивый.

   Несвицкий взглянул в его сторону. Миролюбивый Борегар уже испугался, как бы между товарищами не завязался спор.

   - Наконец-то, - весело подмигнул он, - сознался наш князь в своих матримониальных вожделениях! Наконец-то в нем будущий муж заговорил! Да ты успокойся! - обратился он к Несвицкому. - Твою будущую жену мы все хорошо знаем и все глубоко уважаем. Ее имени никто никогда не произнесет иначе, как с бережным уважением.

   Несвицкий неловко улыбнулся и, взявшись за фуражку, стал рассеянно натягивать перчатки.

   - Куда же это ты? - окликнул его Борегар. - Пришел завтракать, а сам удираешь, и рюмки водки не пропустив!.. Это, брат, не порядки!

   - Я еще, может быть, вернусь! - откликнулся Несвицкий. - Я вспомнил, что не отправил нужного письма в Москву, а после обеда будет уже поздно. Я не прощаюсь с вами, господа! - сказал он, направляясь к двери и осторожным жестом вызывая за собой Борегара.

   Тот не без удивления кивнул ему головой в знак согласия.

   - Что с ним, господа? - раздался вопрос одного из офицеров. - Тут что-то неладно!

   - Да, его собственная свадьба как будто для него самого сюрпризом явилась! - заговорило разом несколько голосов, причем молоденький и хорошенький Тандрен фальцетом запел только что вывезенные из Парижа куплеты: "Cette affaire-e-e n'est pas eiaire-e-e" ("Тут дело нечисто").

   - Певунья-пташка! - весело рассмеялся вернувшийся Борегар, подмигивая на молоденького поручика. - Я тоже в твои годы и в твоем чине все распевал!..

   - И, наверное, фальшиво? - смеясь, осведомился Тандрен.

   - А ты потише, фендрик! - погрозил ему пальцем Борегар и, махнув рукой, добродушно произнес: - А доподлинно, господа, какое нам дело до женитьбы Несвицко-го, и, раз он не хочет говорить нам о ней, какое мы имеем право расспрашивать об этом?.. Для меня, ей Богу, этот вопрос является более нежели второстепенным. Вот болезнь маленького наследника - другое дело!.. Уж натерпелась Россия благодаря неточно выясненному вопросу о престолонаследии.

   - Да какое же теперь-то может быть осложнение? - пожал плечами один из офицеров. - И сам государь еще, Бог даст, два века проживет, и сыновей у него несколько.

   - Ну, я не могу так спокойно говорить о возможности смерти маленького наследника! - с глубоким чувством произнес Борегар. - Это такой чудный ребенок!

   - А, в сущности, ведь его личное право на престол может встретить серьезное препятствие, - заботливо заговорил до тех пор упорно молчавший штатский, необычайного роста, с лицом бледным, как у мертвеца.

   - Ба, ба, ба! Пестель! Ты откуда взялся? - живо спросил Четвертинский. - Как только заводится речь относительно какого-нибудь политического обстоятельства, ты непременно тут как тут!..

   - Это у него наследственное! - опрометчиво заметил Тандрен, но тотчас же спохватился, внутренне пожалев о своем неуместном намека

   Бледный господин, по адресу которого сделано было только что высказанное замечание, был родной брат казненного декабриста Пестеля, и среди людей, близко знавших его, упорно держался слух, что его поразительная, мертвенная бледность имеет свое историческое значение. Утверждали, будто в роковой день казни декабристов он был вдали в числе лиц, присутствовавших на площади, что он видел, как его брат взошел на эшафот, и как дрогнул и моментально вытянулся его труп под двойным капюшоном рокового савана. Говорили, что в эту страшную минуту он смертельно побледнел, и что затем эта мертвая бледность уже никогда не покидала его.

   - В чем же вы видите возможность спора при воцарении настоящего наследника престола? - с любопытством спросил Мурашов, видимо, не посвященный в вопрос о том, с кем именно он имеет дело.

   Пестель холодно и пристально взглянул на него.

   - В том, что наследник родился в то время, когда его отец был великим князем и когда о его правах на русский престол даже не было и речи, тогда как его брат Константин Николаевич родился уже сыном коронованного императора.

   - Ну, это - натяжка! - махнул рукой Мурашов, - и натяжка неблагонамеренная...

   - Я не исповедываю этой особенной благонамеренности! - задорно возразил Пестель. - Я не имею на это ни причин, ни поводов!

   - А я не имею не только причин и поводов, но и права слушать ваши речи! - громко произнес Мурашов и стал торопливо пристегивать оружие, очевидно, собираясь уйти.

   Пестель смерил его холодным взглядом.

   - Куда ты, Мурашов? - засуетился добряк Борегар. - Какие вы, право, странные, господа!.. Никак не можете выдержать никакой беседы, чтобы вконец не перессориться!

   - Если господин офицер считает меня неправым, я к его услугам! - задорно сказал Пестель, доставая из кармана свою визитную карточку.

   Борегар на лету схватил его за руку и воскликнул:

   - Этого еще недоставало! Что за день такой выдался, что без спора слово никто сказать не может?

   Мурашов, не слушая его, вышел порывистым и нервным шагом, крепко захлопнув за собою дверь.

   - Ну, люди!.. Ну, чадушки! - покачал ему вслед своей крупной головой Борегар. - И какая муха их всех сегодня укусила?

   - Кто этот армейский офицер? - своим спокойным и невозмутимым голосом спросил Пестель.

   - Почему ты так определенно говоришь "армейский"? - спросил Тандрен. - Ведь на нем мундир нашего полка!

   - Потому что настоящий гвардеец никогда в такой задор не полезет и не станет сам себя оскорблять, исповедуя синтаксис третьего отделения!

   - Но он, быть может, и действительно так любит царскую фамилию, что оскорбляется всем, что носит характер осуждения по ее адресу. Ой, Пестель... Пожалей ты себя! - тоном дружеского совета предупредил его Борегар.

   - Во-первых, здесь, среди вас всех, я в полной безопасности, а во-вторых, что я сказал сейчас при этом рыцаре печального образа, то повторю всегда и пред всеми!..

   - Да что такое с маленьким наследником? - спросил Тандрен, скорее чувствуя, нежели умом сознавая, что завязавшемуся разговору необходимо дать другой оборот.

   - Говорят тебе, что простудили! Повели гулять по набережной, когда лед только что прошел!.. А кто не знает, что такое наш петербургский ледоход?

   - Да вот те, кто повел гулять ребенка, вероятно, не знают! - серьезно заметил из-за угла чей-то голос. - Государь, говорят, в полном отчаянии, а наш добряк великий князь Михаил Павлович все ночи не спит и из дворца не выходит. Ведь он обожает детей государя.

   - В особенности мальчиков!.. Девочек у него своих много...

   - А императрица что?.. Верно тоже очень огорчена болезнью сына?

   - Ну еще бы! Она тоже к горю не привыкла, ее очень балует судьба! Она сама это не раз замечала. Мне Чернышев рассказывал очень интересный и забавный случай, который на суеверного человека не может не произвести впечатления. Было это прошлым летом в Царском Селе. Чернышев в этот день был дежурным и тотчас после обеда последовал за государем в парк, куда еще раньше в тюльбири уехала императрица. Ведь она пешком никогда не ходит. В парке она вышла и присоединилась ко всей остальной компании, которая ожидала ее. Государь, видя ее веселой, довольным тоном заметил, что ему приятно видеть, как хорошо действует на нее воздух, и предложил по возвращении во дворец пить чай под открытым небом в большом цветнике, перед окнами кабинета императрицы. Государыня, смеясь, заметила ему, что на этот раз он не совсем угадал ее желание и что ей, напротив, очень хочется играть в карты, но она не хочет никого неволить и ей для полноты ее удовольствия несравненно приятнее было бы, если бы внезапно пошел сильный дождь и разразилась гроза. "Я только боюсь высказать свое желание! - с улыбкой прибавила она, - потому что я так счастлива, что мне стоит только серьезно пожелать чего-нибудь, как это моментально исполнится!" Государь, бросив взгляд на ярко-синее небо, на котором не было ни одного облачка, с улыбкой предложил императрице испытать свое счастье и среди этого ясного, залитого солнцем вечера пожелать бури и грозы. А никто не вознегодует на меня за такую фантазию?" - шутя осведомилась императрица. Государь поручался ей за всех, и тогда она громко высказала желание, чтобы гроза загнала всех по домам, и, таким образом, ей нашлись бы добровольные и усердные партнеры. И что же вы думаете? Не успела государыня договорить свое оригинальное желание, как откуда ни возьмись громадная туча, которая заволокла все небо. Поднялся порывистый ветер, зашумела буря и хлынул такой дождь, что все едва успели кто доехать, а кто просто добежать до дворца. Не прошло и десяти минут, как императрица, от души смеясь, уже усаживалась за ломберный стол и под шум падавшего проливного дождя принялась за свой любимый преферанс.

   - Да, это - настоящее счастье! - повел плечами Черневинский. - И я, откровенно сказать, за такое полное счастье будущей супруги нашего Несвицкого не поручусь!

   - Ты опять за него принялся? - откликнулся Ржевский. - Я первый ни одного слова не произнес ни за него, ни против него!.. Но если меня по совести спросят, то большой симпатии я к нему не чувствую.

   - Да и никто, я думаю, не чувствует! Это Борегар так только, для оригинальности! - заметил Тандрен.

   - Фендрик, тебе сказано: берегись! - погрозил ему толстяк.

   - Скажите мне, пожалуйста, кто этот защитник царского могущества? - с холодной улыбкой произнес бледный Пестель, ни к кому в отдельности не обращаясь.

   - Армейский офицер, как ты давеча очень удачно догадался, недавно переведенный к нам в полк за какое-то боевое отличие.

   - Боевое, а не иное? - презрительно откликнулся Пестель. - У нас ведь нынче отличия разные пошли! И доносы тоже отличием считаются!

   - Нет, Мурашов на доносы не способен, - горячо вступился за того Борегар. - Это удивительно честный человек!..

   - И честь тоже своя пошла, особливая, - не унимался Пестель. - Вон ведь и в третьем отделении люди себя, пожалуй, честными считают, а я под страхом строгого возмездия никому из них руки не подам!

   - Ну, это - другое дело!.. На то это и третье отделение! - тоном искреннего убеждения произнес молоденький Тандрен.

   Пестель молча крепко пожал ему руку.

   - Ты что это?.. За мое пренебрежение к синему мундиру меня благодаришь? - спросил тот. - Это, брат, у нас фамильное. Тетушка у меня есть, старушка, бедная, как Иов многострадальный; она с голода умерла бы, если бы не отец, но знамя свое дворянское держит так высоко, что поневоле спасуешь и низко-низко наклонишь голову, когда она мимо пройдет!.. С ней такой случай недавно случился. Отец с матерью вдумчиво промолчали на него, а мы, молодежь, прямо-таки зааплодировали ей, когда она после этого к нам приехала. Нет, вы представьте только себе! Есть тут у нас, в Петербурге, некто С, жандармский офицер... Что он за человек - я не знаю, но из-за его мундира не особенно глубоко уважаю его. Встретилась тетушка с этим офицером в доме одной своей хорошей знакомой, Анны Романовны Эбергардт, и поневоле, скрепя сердце, провела несколько часов в его обществе. Присутствие "небесного" мундира в доме такой уважаемой особы, как мадам Эбергардт, настолько удивило нашу старушку, что она собралась не на шутку выразить ей свое удивление по этому поводу. Вдруг на следующий день утром, в приемные часы тетушки - у нее есть свои строго определенные "приемные часы", несмотря на то, что нет ни одного пиастра за душою - ей подают визитную карточку, и на ней она с ужасом читает под сенью широкой дворянской короны: имя, отчество и фамилию офицера, встреченного ею у Эбергардт, а затем следующее: "Штаб-офицер Санкт-Петербургской жандармской полиции". Мало ему, сердечному, было свое имя выставить, он еще мундирчиком прихвастнул!.. Ну, тут уже тетушкиного терпения не хватило! Она приказала просить посетителя в зал и, выйдя к нему навстречу и не допуская его дальше порога зала, не подавая ему руки, спросила: "Позвольте узнать, что Вам угодно?.." Тот так и опешил. "Я, - говорит, - имел честь быть представленным вам вчера и счел своей обязанностью лично засвидетельствовать вам свое глубокое уважение". Тетушка смерила его взором так, как - дай ей Бог здоровья! - одна только она умеет людей мерить, и изрекла ему в ответ, да так явственно, отчетливо, что "любо два", как говорит мой денщик Власов: "То вы мне были представлены, государь мой, это я почитаю за несчастную случайность, от которой никто из нас не гарантирован по нынешнему времени!.. Что вы к уважаемой мною Анне Романовне Эбергардт в дом попали, в этом я вижу ее великую оплошность; что же касается до визита, нанесенного вами мне, то его не понимаю, никакими проступками против правительства его не заслужила и никаких провинностей за собою не сознаю". Штаб-офицер, как ни был озадачен таким "дискуром", все-таки попробовал возразить, напомнив тетушке, что он - русский потомственный дворянин. Тетушка слегка наклонила голову в ответ не то с приветом, не то с сожалением и изрекла такого рода сентенцию: "Принять потомственного дворянина даже в рубище за честь себе поставлю, в жандармской же форме никому, слышите, государь мой, никому поклона не отдам и почтения не окажу!.." Отрезала она так и поплыла от гостя как пава, отдав с порога приказ лакею "проводить господина жандармского штаб-офицера".

   Все внимательно слушали рассказ молодого графа, и когда он кончил, раздался взрыв восторженных аплодисментов.

   Оживленно аплодировал даже Пестель со своим холодным, мертвенно-бледным лицом.

   - Ой, батюшки, умру! - застонал Борегар, в порыве восторга тиская молоденького графа в своих могучих объятиях. - Что эта твоя тетушка, замужняя или вдова?

   - Старая дева! - смеясь ответил Тандрен, с трудом освобождаясь из его могучих объятий.

   - А она за меня замуж не пойдет? - продолжал Борегар среди громкого и веселого смеха товарищей. - Я в нее влюблен после твоего рассказа. Понимаешь ли ты, без ума влюблен!.. Никогда еще ни одна женщина так не увлекала меня даже лично, а уж о заочном увлечении и говорить нечего!.. А ведь этой твоей дивной тетушки я никогда не видел!

   - Да, редкий экземпляр настоящего старого барства! - тихонько, как бы про себя проговорил Пестель.

   Как раз в момент произнесения этих слов вошел красивый гвардеец в адъютантской форме. Все приветливо протянули ему руки.

   - Откуда и с какими новостями? - своим голосом стентора грянул Борегар.

   - От великого князя, конечно, а вестей особенно радостных нет никаких. Наследнику хуже, и "наш" ходит, как в воду опущенный. Ей Богу, я не на шутку думаю, что, случись что-нибудь с маленьким наследником, наш великий князь Михаил Павлович не переживет!..

   - Да разве так плохо? - раздалось несколько тревожных голосов.

   - Да, неутешительно!.. Жар страшный и беспамятство полное... Не везет бедному государю! - вздохнул пришедший, который был не кто иной, как личный адъютант великого князя Михаила Павловича барон Остен-Сакен.

   Пестель осторожно встал с места и вышел. Сочувствовать Пестель не мог, а в то же время он был слишком добр и справедлив для того, чтобы открыто радоваться смертельной болезни царственного ребенка, еще никогда никому не сделавшего ни малейшего зла.

   - Скажи, пожалуйста, ты ничего не знаешь относительно нашего Несвицкого?- слегка прищуривая свои красивые глаза, спросил Черневинский.

   Барон слегка замялся и затем уклончиво ответил:

   - Я сейчас видел его!

   - Где это?

   - Я был у него.

   - Ты? У Несвицкого? Что это тебе вздумалось? Вы, кажется, вовсе не так хорошо знакомы!

   - Даже вовсе незнакомы! Я был у него по делам службы.

   - Какой службы? - удивился Борегар. - С которых это пор Несвицкий к штату великого князя причислен?..

   - Он вовсе не причислен и, наверное, никогда причислен не будет, а его высочество приказал мне передать Несвицкому приказ явиться к нему завтра к одиннадцати часам утра.

   - Что такое? Какое-нибудь почетное поручение, что ли?

   - И везет же этому Несвицкому, право! Ведь ничего в нем особенного нет, а всюду он пролезть сумел и всюду его отличат! - заметил Ржевский.

   - Эк тебя разбирает-то! - рассмеялся Борегар. - Ты прежде толком расспроси барона; может быть, уж вовсе не так почетно и радостно то дело, ради которого вызывают князя Алексея?

   - Я равно ничего не знаю, - уклонился от расспросов Остен-Сакен. - Что мне велено было передать, то я передал, а остальное до меня не касается!..

   - Дипломат придворный... иезуитская косточка! - добродушно рассмеялся Борегар, подмигивая адъютанту. - Так мы тебе и поверили, что ты ничего не знаешь!..

   - Не верьте, пожалуй! - согласился барон. - Вашей веры я не требую, а вот завтрак так потребую, ежели у вас тут сносно кормят.

   - Для вашего баронского сиятельства особливо постараемся, - сошкольничал общий любимец Тандрен, который чуть ли не один из всех поручиков гвардии пользовался правом быть на "ты" почти со всеми штаб-офицерами.

   Был затребован самый полный прейскурант всего, что имелось в буфетах офицерского собрания, сделан строгий выбор, и менее часа спустя шла уже в полном разгаре оживленная беседа за роскошно сервированным завтраком.

  

  

   На другой день, ровно в одиннадцать часов утра, в приемную великого князя Михаила Павловича не совсем твердым шагом входил князь Несвицкий, по всей строгости установленной формы затянутый в парадный мундир с коротенькими фалдочками и ярко-красными отворотами на груди.

   Великий князь еще не выходил, но в приемной уже начинал понемногу набираться народ.

   На приеме у Михаила Павловича всегда бывало много посетителей. Он любил вызвать к себе для личной отдачи особых приказаний и еще более для личного распекания за замеченные упущения по службе.

   Тут были и старые заслуженные генералы, и молоденькие проштрафившиеся офицерики, и два каких-то статских, особенно трусливо озиравшихся по сторонам, и два или три армейских офицера, ожидавших выхода великого князя с тем же убежденным трепетом, с каким проникнутые учением талмуда евреи ожидают пришествия своего Мессии. Тут же, то появляясь, то опять исчезая во внутренних покоях, мелькали щегольские мундиры адъютантов великого князя, державшихся с тем уверенным, слегка заносчивым равнодушием, которому завидовали все остальные.

   Но вот из кабинета великого князя раздался громкий и пронзительный звонок. В ответ на него через приемный зал торопливо пробежал один из адъютантов, в то время как другой приготовился отбирать прошения.

   - Ротмистр, вы видели сегодня великого князя? - спросил старый, увешанный орденами генерал, обращаясь к адъютанту.

   - Видел, ваше превосходительство! - почтительно ответил последний.

   - Ну, что он? Как?

   Адъютант махнул рукой и произнес:

   - Туча тучей! То есть в таком расположении духа я его еще никогда не видел, а при нем уж пятый год состою.

   - Ну, пронеси, Господи! - улыбнулся генерал, которому, очевидно, нечего было бояться.

   Зато Несвицкий, стоявший в стороне, заметно вздрогнул и, наверное, перекрестился бы, если бы это можно было сделать незаметно.

   - Он скоро выйдет? - продолжал генерал.

   - Вероятно, сейчас, если не будет дано особо, экстренных аудиенций! - ответил адъютант.

   Не успел он выговорить эти слова, как дверь приемной торопливо отворилась и на пороге показался другой адъютант.

   - Штабс-капитан Преображенского полка, князь Несвицкий, пожалуйте к великому князю! - громко, как герольд, прокричал он.

   Несвицкий, заметно побледневший, двинулся по направлению к кабинету великого князя, сопровождаемый любопытными взглядами присутствующих.

   Непосвященные в порядки великокняжеских приемов позавидовали молодому, красивому офицеру, те же, кто был хорошо знаком с придворным обиходом вообще и с привычками великого князя Михаила Павловича в особенности, многозначительно покачали головами. Они хорошо знали, что молодой офицер мог пройти по особому вызову впереди старых ветеранов только в таком исключительном случае, когда на его долю выпадали особенно строгий и неумолимый выговор или образцовое взыскание.

   Несвицкий знал это не хуже других и, весь бледный, положительно замер на пороге великокняжеского кабинета, будучи встречен строгим и серьезным взглядом Михаила Павловича.

   В ответ на его почтительный поклон великий князь едва кивнул ему головой и, не поднимая на него взора, спросил, сдвигая свои густые, во все стороны торчавшие, брови:

   - Нужно ли мне вам объяснять причину моего вызова, князь Несвицкий, или вы сами понимаете ее?..

   Густой голос великого князя прозвучал строго и повелительно.

   Несвицкий молчал.

   - Потрудитесь ответить мне!.. Чем короче будет наша беседа, тем лучше это будет для нас обоих! - произнес Михаил Павлович.

   - Я не знаю, ваше императорское высочество.

   Некрасивое лицо Михаила Павловича покрылось багровыми пятнами; в его глазах блеснул плохо сдерживаемый гнев.

   - Вы не знаете? - почти крикнул он. - Да-с? Вы не знаете? Так потрудитесь подумать... припомнить потрудитесь!.. Не встанет ли в вашей, очевидно, не особенно острой памяти какой-нибудь поступок, который вызвал бы чувство стыда и раскаяния в вашей душе? Вы продолжаете упорно молчать?.. Что же мне вас, как на исповеди, по требнику, что ли, спрашивать прикажете, слово за словом, имя за именем прикажете мне вам все напоминать? - и, говоря все это, великий князь продолжал сурово смотреть на Несвицкого.

   Тот не произносил ни слова. Тогда великий князь продолжал:

   - Вы с семьей славной памяти генерала Лешерна знакомы?.. Да?.. Вы имели честь быть приняты в доме вдовы и дочери человека, обессмертившего свое имя и покрывшего славой русское оружие?.. Да отвечайте же, вас ведь я спрашиваю!.. Отвечайте! Или предо мной ответ держать не то, что с женщинами разговаривать, и чувство страха вам более знакомо и понятно, нежели чувство чести?

   Несвицкий вздрогнул под этим упреком и тотчас ответил:

   - Да, я знаком с семьей генерала Лешерна, ваше императорское высочество, и бывал в их доме!

   - В качестве кого?.. Простого знакомого, честного, любящего человека, счастливого жениха или соблазнителя?

   Несвицкий бледнел все сильнее и сильнее... В его лице уже не было ни кровинки.

   - Я... имел намерение жениться на дочери генерала Лешерна! - тихо, чуть слышно проговорил он.

   Великий князь вскочил с места.

   - И для этого... - начал он громовым голосом, но затем, разом сдержавшись, хрипло и медленно произнес: - Впрочем, гневом горю не поможешь и сделанной ошибки не исправишь!.. Вы, князь, объяснились с генеральшей Лешерн?

   - Так точно, ваше императорское высочество!

   - И просили у нее руки ее дочери?

   - Так точно!

   - Так почему же вы до сих пор не подали прошения о разрешении вам вступить в брак? Почему вы не объявлены женихом молодой Лешерн и, главное, почему вы перестали в последнее время даже бывать у них в доме?.. Отвечайте мне, как все это случилось? Как могло все это случиться? И как вы могли, как вы осмелились подумать, что все это возможно здесь, на глазах у меня, на глазах у государя?.. Неужели вы не поняли, что на нашей совести, на нашей личной чести лежит обязанность защитить дочь того доблестного и славного слуги отечества, который умер геройской смертью, завещав благодарной родине свою беззащитную семью?

   - Я не отказывался от брака с девицей Лешерн, ваше императорское высочество! - тверже ответил Несвицкий, в свою очередь глубоко оскорбленный тем тоном, каким говорил с ним Михаил Павлович. - Я только хотел обождать согласия моих родителей, которых я ослушаться не могу и не смею!

   - А ваши родители живы?

   - Так точно, ваше императорское высочество! Они живут в Москве.

   - Вы богатый человек?

   - Лично у меня нет ровно ничего, ваше императорское высочество! Я всецело завишу от отца и матери...

   - Так откройте им настоящее положение дела, скажите им откровенно все, прибавьте к этому, что брак с дочерью генерала Лешерна для каждого из русских офицеров явился бы большой честью, и я уверен, что представители старинного княжеского рода поймут и благословят своего сына на исполнение святого долга, который в то же время для него лично явится ниспосланным судьбою большим и несомненным счастьем! Посаженным отцом невесты буду я сам. Я сочту за честь для себя заменить безвременно погибшего славного героя! Шаферов невесты я с собой привезу... Вам останется только забота о своей личной особе... А для облегчения и этой стороны дела вам на первый раз будут выданы двенадцать тысяч рублей заимообразно на ваши свадебные расходы. Эти деньги вы должны будете возвратить своей теще, они ей принадлежат!.. Ступайте, князь!.. Сегодня же вам будет выдано разрешение на вступление в брак, а приготовления к свадьбе особенно много времени у вас вряд ли возьмут. Дня через два или через три я уведомлю вас о дне, который будет назначен для вашей свадьбы! Ваша будущая теща предоставила мне право этого назначения, ваша невеста, вероятно, согласится с матерью, а вашего согласия я не потребую и не спрошу. Уверен, что вы, хорошо зная меня, поймете, конечно, как далеко может завести вас всякий протест против моего справедливого решения!

   Великий князь легким наклонением головы дал знать вконец растерявшемуся жениху, что аудиенция окончена, и отпустил его.

   Дальнейшие приемы в это утро прошли особенно быстро, Михаил Павлович торопился во дворец, откуда уже рано утром получил радостную весть о том, что августейший маленький больной провел ночь почти спокойно и, проснувшись на заре, сделал несколько глотков чая и занялся новой, перед вечером доставленной ему игрушкой.

   По прибытии великого князя во дворец все это вполне подтвердилось.

   Доктора, окружавшие кроватку маленького наследника, были в восторге от происшедшей в его здоровье перемены и вполне ручались за полное и быстрое выздоровление державного малютки.

   Все кругом ликовало, и государь при входе брата поспешно двинулся к нему навстречу и крепко обнял его.

   - Я могу тебя тоже поздравить с нашим большим счастьем! - с глубоким чувством проговорил он. - Я знаю, как ты измучился тревогой о нашем ненаглядном больном!

   Затем император, осторожно ступая, подвел брата к кроватке, в которой маленький наследник полусидел, будучи со всех сторон окружен подушками и держа в руках прелестное маленькое знамя, вышитое разноцветными шелками и прикрепленное к золоченому древку.

   - Какая роскошная игрушка! - заметил великий князь, нагибаясь над кроваткой и нежно целуя крошечную ручку маленького больного. - Кто это тебе подарил, Саша?

   - Автор знамени смело может назваться нашим коллегой! - смеясь заметил лейб-медик Рюль. - Эта прелестная игрушка оказала нашему августейшему больному почти столько же пользы, сколько наши микстуры. Дети вообще очень нервны, а больные дети в особенности, и вовремя занявшая их игрушка для них то же, что лекарство!

   - И знаешь, Миша, кому мы обязаны этим своеобразным лечением и кто вышивал это прелестное маленькое целебное знамя? - рассмеялся император, с улыбкой поглядывая на брата.

   - Нет, не знаю! - ответил тот, - но тем не менее чрезвычайно благодарен этой доброй фее, потому что знамя, наверное, является произведением женских рук.

   - Ну, конечно, и даже вовсе некрасивых и непривлекательных рук - рассмеялся император.

   - Неблагодарность - большой порок! - нежно погрозила ему императрица.

   - Ты непременно хочешь натолкнуть меня на неверность? - рассмеялся государь. - Только на этот раз тебе это не удастся: автору этого знамени я своей любовью не заплачу за него! Знамя вышивала графиня Лаваль, - смеясь обратился он к великому князю, вызывая этим именем на лице брата сочувственную веселую улыбку.

   Графиня Лаваль была пожилая и некрасивая женщина, всю жизнь проведшая за границей и незадолго до кончины императора Александра Павловича вернувшаяся в Россию, где она без ума влюбилась в молодого красавца-императора. Не по годам кокетливая и полная ничем не оправдываемых претензий, графиня Лаваль, отнюдь не скрывавшая своей безумной любви к молодому императору, вскоре сделалась предметом шуток и забавы для всего двора и частой и нескрываемой досады для самого государя.

   Императрица Александра Федоровна наряду со всеми была посвящена в тайну этой пылкой любви и со свойственной ей ангельской добротой всегда заступалась за старую графиню. Теперь, когда вышитое ею и так своевременно присланное красивое детское знамя доставило большое удовольствие больному наследнику, императрица больше нежели когда-нибудь, вся стояла на страже интересов графини и готова была поссориться за нее со всеми.

   - Ты должен сам поблагодарить графиню! - горячо настаивала она, обращаясь к супругу. - Этого требуют справедливость и самая простая, элементарная вежливость! Графиня сама трудилась над этим маленьким, дивным произведением, и оно так утешило нашего дорогого Сашу, что не сказать ей сердечного спасибо положительно нельзя!..

   - Вот она, женская логика! - рассмеялся Михаил Павлович, слегка подмигивая брату. - И, главное, то интересно, что первым адвокатом графини является наша "волшебница"!

   Великий князь любил так называть императрицу, которую обожал и которой всегда любовался.

   - Ну, теперь отслужим благодарственный молебен, да и за дело! - решил император, уходя в кабинет вместе с братом. - Что у тебя новенького, Миша?

   - Да хорошего мало! - ответил Михаил Павлович.

   - Но дурного тоже, надеюсь, нет? - осведомился государь.

   - Как сказать? - пожал плечами Михаил Павлович и передал императору историю Несвицкого и Лешерн.

   Государь слегка поморщился, а затем задумчиво произнес:

   - Да, от рыцарских времен это далеко! А она хороша, эта Лешерн?..

   - Как светлый день! - с восторгом ответил великий князь.

   - Как ты говоришь это, Миша!.. Смотри, как бы нам с тобой перед великой княгиней Еленой не провиниться!.. Не влюбись грехом!..

   - Это я-то? - рассмеялся великий князь. - Пристала ко мне влюбленность!.. А разве ты молодой Лешерн никогда не видал?

   - Не знаю, право! Может быть, и видел, да не заметил!..

   - Ну, нет, это ты извини! Уж если бы видел, так непременно заметил бы. Ее не заметить нельзя!

   - Так чего ж это преображенец-то твой ломается, если она так хороша?..

   Великий князь махнул рукой.

   - Да разве наша молодежь способна на истинную, настоящую любовь? Им только бы денег за невестой взять да себе женитьбой карьеру выгодную сделать, а до остального им заботы мало!.. Погубить женщину им ничего не значит, а загладить свою вину - на это их нет!..

   Государь слушал это в глубокой задумчивости. Он тоже был не чужд если не горячей любви, которую всю без остатка отдал жене, то пылкого увлечения; но в этой сфере ему, во всем удачливому, как говорится, не везло.

   В его уме при разговоре с братом вставали воспоминания, и под гнетом их он прервал брата, чтобы спросить:

   - А что этот кадет... Кокошкин? Как идет в корпус?..

   - Да никак не идет! - слегка покачав головой, ответил Михаил Павлович. - Мальчик и не способный, и ленивый... А ты опять о маленькой Марусе вспомнил? - сочувственно проговорил он. - Да, да, славненькая была она! Жаль ее, но упрекать тебе себя не в чем. Ты перед ней ни в чем не виноват, и сама она, умирая, с любовью вспоминала о тебе.

   - О, да... очень любила!.. Она в последнее время часто просила меня о нем. Тебя она беспокоить не хотела; она и берегла, и боялась тебя... А меня она звала "дядя Миша" и относилась ко мне с полным доверием. Ну, да Бог с ней!.. И при ее жизни, и после ее смерти для нее сделано было все, что можно, и теперь я, в память ее, с ее дураком-братом вожусь и, как-никак, а уж до офицера его дотяну! Не знаю только, какой именно полк передо мной настолько проштрафится, чтобы его туда определить! - рассмеялся Михаил Павлович, видя, что лицо императора омрачилось.

   Но рассеять грусть, охватившую государя, было нелегко. Воспоминание о Кокошкиной, бывшей предметом его краткого увлечения, вставало в его душе, и были минуты, когда он многое готов был бы отдать за то, чтобы поднять ее из ранней могилы, вновь услыхать ее веселый голосок, вновь заглянуть в ее веселенькие глазки.

   Роман Кокошкиной был короток и несложен.

   Государь, чтобы сделать удовольствие императрице, всегда нежно возившейся со всеми находившимися под ее покровительством институтами, время от времени сам посещал эти институты, и понятно, что среди всех предметов институтского "обожания" такой мощный, державный красавец, как император Николай Павлович, имел право на первенствующую роль. Раз он, приехав нечаянно в один из институтов и застав воспитанниц совсем врасплох, готовившихся к уроку танцев, дождался их сравнительно парадного туалета и прошел в большой актовый зал, в котором уже ожидали и учитель танц