Рекемчук Александр Евсеевич - Время летних отпусков

этой теме, Геннадий Геннадиевич. Вы свободны...

   Инихов собрал свои папки и вышел, задрав подбородок.

   На этот раз звонили с Джегора. Звонил Уляшев. Он часто теперь звонил на Унь-Ягинский промысел "для расширения контактов", по его шутливому выражению.

   - Здравствуйте, Степан Ильич, - ответила Светлана, улыбаясь в телефонную трубку. Она тоже стояла за расширение контактов. - Ничего, спасибо... А вы об этом знаете? Да, на девяносто восьмой скважине. Но еще очень мало. В пределах суточных колебаний, как говорит наш плановик... Что?

   За окном мягко прошелестели колеса автомашины. Фыркнул и заглох мотор. Федя приехал? Или трестовская машина?

   - Ой, да что вы, Степан Ильич! - воскликнула Светлана и покосилась на трубку испуганно. - Какое там соревнование? Ведь мы уже восьмой месяц не выполняем плана, В долгах как в шелках... И лучше никакой делегации не присылайте: вызова мы не примем...

   В дверь постучали.

   - Войдите... Нет, нет, Степан Ильич, я не вам. Это здесь... Слушаю.

   Вошел человек в кожанке и шляпе. Из-под шляпы торчит потрясающе длинный, великолепный нос шоколадного цвета. Вот это загар! Куда до него Антонюку со своим загаром... Щеки и подбородок у вошедшего человека отливают бритой синевой: там меньше загорело. А белки у человека очень белые и очень проворные...

   - Садитесь, - шепнула ему Светлана, кивнув на стул.

   А в трубку сказала:

   - Ну, это уже другое дело, Степан Ильич. Поделиться опытом мы всегда рады с кем угодно, тем более с вами... Почему? Ну, предположим, личная симпатия. Устраивает вас?

   Она засмеялась и взглянула на сидящего в кабинете человека, будто извиняясь перед ним: вы, мол, извините, но это разговор деловой - прерывать нельзя. Сейчас закончим.

   Человек с великолепным носом в ответ на ее взгляд широко улыбнулся, сверкнул полной челюстью золотых зубов - вот это челюсть! Оружейная палата, а не челюсть... Очень забавный на вид человек. Интересно - кто такой? Из "Печорнефти"? Или, может быть, из Совнархоза? Светлана еще ни разу не встречала здесь этого человека.

   - Хорошо, Степан Ильич. Будем считать, что мы с вами договорились. Присылайте людей - все покажем. А о соревновании подумаем накануне Нового года. Идет? До свидания. Спасибо.

   И, положив трубку, перевела наконец дыхание.

   - Так... Теперь слушаю вас.

   Гость поднялся, щедро сверкнув золотой челюстью, протянул руку:

   - Мамедов.

   И тотчас свирепо рявкнул телефон.

   - Это просто ужас. - возмутилась Светлана Панышко. - С самого утра так. Ради бога, извините... Алло!

   Звонили из треста. Звонил заместитель управляющего Таран.

   - Иван Евдокимович, - сказала ему Светлана, - подождите минутку на проводе... - И - гостю: - Товарищ Мамедов, а вы по какому вопросу?

   - Я назначен заведующим Унь-Ягинским промыслом, - ответил товарищ Мамедов, сверкнув золотой улыбкой. - Вы продолжайте разговор. Я не тороплюсь.

   - Алло...

   - Светлана Ивановна, - говорил в трубке Таран. К вам сейчас должен приехать товарищ Мамедов. Он назначен заведующим Унь-Ягинским промыслом. Раньше предупредить не успели, так как товарищ Мамедов прибыл к нам только сегодня. Он будет у вас с минуты на минуту...

   - Иван Евд... - голос Светланы вдруг отчего-то сделался хриплым, она поперхнулась, откашлялась. - Иван Евдокимович... Он уже здесь... Только что зашел...

   - Вот и прекрасно. Надеюсь - подружитесь с ним. Товарищ Мамедов из Баку. Опытный производственник, кандидат наук... Светлана Ивановна! Алло... Разъединили, что ли? Алло...

   - Иван Евдокимович... значит, теперь я могу ехать в отпуск?

   Ну, голубушка, - хмыкнул Таран, - это уж вы с новым заведующим договаривайтесь. Если отпустит - езжайте на доброе здоровье. Гуляйте вволю. Ну, всего хорошего. Привет!

   Трубка снова легла на рычаг. Светлана, уже инстинктивно, ждала, что сейчас снова задребезжит звонок. Но телефон молчал - выдохся.

   - Как ваше имя-отчество, товарищ Панышко? - щедро улыбаясь, спросил новый заведующий.

   - Светлана Ивановна.

   - Ага, Светлана Ивановна. Это запомнить нетрудно... - и еще раз солнечно улыбнулся. - А тэперь попробуйте запомнить мое имя: меня зовут Самед Рза Ибрагим Рза оглы Мамедов... Будем знакомы.

   - А пачэму?

   Это гортанное и резкое "А пачэму?" звенело в ушах Светланы уже целый день.

   С утра она и новый заведующий промыслом Мамедов отправились на участки. Пешком исходили километров пятнадцать. Побывали на групповом нефтесборном пункте, на девяносто девятой и девяносто восьмой скважинах, смотрели насосы, коммуникации - где они только не были и чего только не смотрели!..

   И где бы они ни были, что бы они ни смотрели - раздавалось: "А пачэму?" Почему не закачивается в пласт вода на четвертом участке? Почему на промысле нет автоматики? Почему?.. Почему?.. "А пачэму?"

   Светлана отвечала на все вопросы сначала спокойно и обстоятельно. Потом обиженно. А потом стала злиться. И разозлилась настолько, что внезапно хлынувший над лесом проливной и холодный дождь доставил ей искреннее удовольствие: Мамедов перестал задавать вопросы, зябко поднял воротник, нахохлился, сморщился и выбивал золотыми зубами частую дробь. А Светлана втихомолку злорадствовала, хотя и сама промокла до нитки.

   Сейчас, в конторе, они обсыхали, развесив на спинках стульев все, что можно было снять с себя без ущерба для деловой обстановки.

   Но, едва обсохнув, Мамедов опять принялся за свое:

   - А пачэму? Пачэму вы до сих пор не применили такой эффэктивный способ повышения добычи, как гидроразрыв пласта? Пачэму?

   Обида и негодующий протест уже давно созрели в душе Светланы. Накопилось. И все наконец прорвалось наружу:

   - Потому что просто не успели! Два месяца назад у нас и законтурного заводнения не было в помине. Ничего не было. Попробовали бы вы... начинать все сначала.

   Она защищала справедливость, а справедливость превыше скромности.

   - Да, все это мы сделали за два месяца. И вообще ваши претензии не по адресу. Я лишь временно заведовала промыслом. А вот вы заикнулись бы о вторичных методах добычи нефти при товарище Брызгалове!

   - Какой такой товарищ Брызгалов? Я нэ знаю никакого товарища Брызгалова и знать нэ хочу... Я принимаю дела у вас, и я вас спрашиваю: пачэму вы нэ занимались гидроразрывом пласта?

   - Гидроразрывом? - не сдавалась Светлана. - А вот вы попробуйте выпросить для этого в тресте хотя бы один агрегат, хотя бы одну автомашину! Рубль денег попробуйте выпросить для Унь-Яги!..

   - И нэ надо выпрашивать. Трэбовать надо, трэбовать! Что значит "для Унь-Яги"? Я вас спрашиваю, что это значит? Унь-Яга - это социалистическое прэдприятие или это частная лавочка, а?

   "Да. Этот выпрашивать не будет, - поняла Светлана. Этот потребует. И ему дадут".

   Теперь они замолчали оба - устали. Теперь они молча сидели друг против друга: Светлана в измятом, мокром, прилипшем к телу платье и Мамедов - без пиджака, без галстука, с волосами, всклокоченными, будто воронье гнездо, с отросшей за день щетиной на шоколадном лице... Устали... Пятнадцать километров. Ливень. И служебные разговоры.

   - Самед Ибрагимович, я хочу... могу в отпуск завтра?

   - Завтра? Пожалуйста. Нэ возражаю.

   Он развел руками: мол, ничего не поделаешь - каждому работающему человеку положен отпуск. Извлек из кармана мокрую сигарету, с трудом раскурил ее. Поинтересовался:

   - А куда вы едете?

   - К маме. Потом в Ялту или в Сочи.

   - Что? - как ошпаренный вскочил с места Самед Ибрагимович. - В Ялту? Тьфу... тьфу...

   Он плевался яростно - должно быть, попал в рот табак из мокрой сигареты.

   - В Сочи? Тьфу! Разве Ялта - это город? Разве Сочи - это город? Баку - это город! Вы поедете в Баку!

   Он прикрыл глаза. Он улыбнулся. И его золотые зубы сверкнули, как солнечные блики на морской воде...

   - Я вам дам адрес, Светлана Ивановна. И вы пойдете к бабушке Джахан. К моей бабушке. Она сварит вам черный кофе - такого кофе больше нигде нэт. И такой бабушки нигде нэт. Ей девяносто девять лет - бабушке Джахан!

   "Девяносто девятая..." - почему-то вспомнила Светлана.

   Она подошла к сейфу, приоткрыла массивную дверцу, оглядела стопки каротажных диаграмм и рулоны чертежей. Все ли в порядко? Ничего не забыто?.. Да, все в порядке. Захлопнула дворцу, трижды повернула ключ в замке.

   Потом Светлана стала выдвигать поочередно ящики письменного стола. Все ли на месте?.. Круглая коробочка с печатью. Бланки. Книга приказов. Книга входящих писем. Книга исходящих писем. Все ли она передала новому заведующему из того, что обязана ему передать? Кажется все...

   А все ли? Припомни... Ты не забыла про тот - самый нижний и самый скрежещущий ящик письменного стола? Нет, не забыла. Ты хотела бы о нем забыть, но не смеешь... Ты обязана помнить.

   Куда затерялся в связке ключ от нижнего ящика? Где же он? Вот, кажется, этот... Этот ли? Почему же он цепляется бородкой, упрямится и никак не лезет в скважину.

   Ящик открылся. Светлана достала оттуда распечатанный конверт. А из конверта - сложенный лист бумаги.

   - Самед Ибрагимович, я должна еще передать вам это.

   Мамедов взял из ее рук бумагу, пробежал глазами, наморщил лоб:

   - Из милиции?.. Горелов... Кто такой Горелов?

   - Наш механик.

   - "...в нетрезвом виде..." Что, пьяница?

   Новый заведующий скривил губы и, не дочитав до конца, швырнул бумагу на стол.

   - Завтра уволю.

   - Самед Ибрагимович, - побледнела Светлана, - этого делать нельзя... Горелов - очень хороший механик. Именно он предложил использовать центробежные насосы...

   - Завтра уволю, - резко перебил Мамедов. На промысле пьяниц нэ будет.

   Светлана с трудом задвинула рассохшийся ящик обратно в тумбу. Положила на стол перед Мамедовым гремучую связку ключей.

   - Теперь все. До свидания, Самед Ибрагимович.

   - До свидания.

   Она пошла к двери, и сейчас по ее походке было особенно заметно, как она устала. Ноги ступали медленно, неровно, каблуки подгибались. Она очень устала... Пятнадцать километров. Ливень. И служебные разговоры.

   - Светлана Ивановна, - окликнул ее уже при выходе Мамедов. Она обернулась.

   - Вы знаете, что мне больше всего понравилось на Унь-Яге? - щедро улыбался новый заведующий. - Мой старший геолог.

   От Унь-Яги до железной дороги - без малого сто километров. Поезд на юг в 16.05. С билетами трудно - отпускная пора. Нужно загодя добраться до станции. Светлана решила выехать в восемь утра. "Победа" появилась под окном ровно в восемь.

   - Велели в контору заехать... - сообщил шофер Федя.

   - Зачем?

   - Не знаю. Попрощаться, может?

   - Со всеми как будто простилась.

   - Не знаю. Велели заехать, - повторилг шофер.

   - Что ж, хорошо... Откройте, пожалуйста, багажник.

   Оказалось, что есть попутчик до станции, до районного центра - Роман Григорьевич Антонюк. Он ехал в райком партии.

   - Вот хорошо! - обрадовалась Антонюку Светлана. - Веселее будет.

   Однако Роман Григорьевич почему-то не разделил ее восторга. Особенно не веселился. Он влез в машину, на заднее сиденье, со Светланой рядом, и забился потеснее в угол: толстые попутчики всегда норовят потеснее забиться в угол - все им кажется, что они стесняют кого-то. Он забился в угол, насупился и так, насупившись, всю дорогу и ехал.

   А Светлана Панышко старалась думать об отпуске. Как она приедет на станцию и в кассе ей достанется билет в мягкий вагон. Как в купе ее, новую пассажирку, старые пассажиры встретят сначала неохотно и сумрачно. А потом ничего, привыкнут и станут помалу допытываться: кто, да куда, да откуда? А потом и о себе расскажут: о своем здоровье или нездоровье, про дела служебные, про дела семейные, про дела квартирные.

   Будет поезд бежать мимо еловых урманов, мимо травяных низин, мимо станционных строений, мимо церковок и кладбищ, мимо элеваторов и заводов, мимо старых городов и новых городов...

   "А все-таки трубопроводы к буровым нужно уложить в траншеи, засыпать землей, - обеспокоилась вдруг Светлана. - Ударят зимой большие морозы, и вода - даже горячая вода из речки Пэсь-ю - может заледенеть..."

   Ни с того ни с сего вернулась к ней эта обеспокоенность и сразу нарушила ход мыслей. Отпуск, поезд - все это отодвинулось куда-то далеко. Конечно, далеко: еще целых три часа езды до станции. А Унь-Яга совсем близко, где-то за спиной, едва отъехали - вон маячат над лесом вершины буровых.

   О чем она думала? Да, билеты на поезд... Нет, о другом. Трубопроводы. Уже теперь это нужно сделать - закопать трубы. Август, зима на носу. Как же она забыла сказать Мамедову об этом? Ведь он - человек новый, человек южный, морозов наших не представляет себе. Что там ни говори, а Унь-Яга - не Баку... Нужно будет с дороги написать Мамедову об этом.

   - Гм... - сердито буркнул Антонюк.

   Светлана взглянула на него с удивлением: что он сказал?

   Но Антонюк ничего не сказал, кроме "гм". Остальное он скажет там - в райкоме партии. Это он репетирует в уме предстоящий разговор с первым секретарем райкома. Ему-то он скажет! Он скажет: "Кричать-то мы мастера на конференциях и пленумах, что нужно-де смелее выдвигать молодежь на руководящие посты. Друг друга уверяем, что нужно, необходимо, дескать, растить кадры. В решения про это записываем... А коснется дела - кого же поставить на этот руководящий пост? Может быть, товарища такого-то - молодой специалист, растущий инженер, способный организатор?.. Тут-то и начинаем в затылке почесывать: "Да, мол, оно, конечно... молодой... да уж больно молод. Это верно, что растущий... Так ведь не вырос еще! Рискованно..."" Вот так он прямо и скажет первому секретарю райкома. Выложит всю правду и свое личное мнение выскажет ему как секретарь партийной организации Унь-Ягинского промысла.

   А Светлана старалась думать об отпуске.

   О том, как приедет она в теплый город у моря. Туда, где растут банановые пальмы и кипарисы. Туда, где на пляже раскаленная галька обжигает пятки. Как она по этой обжигающей гальке пойдет навстречу волне, расставив руки, ступая мелко и боязливо, стыдясь белизны своего тела среди тел загорелых, обронзовевших...

   Потом у нее появятся подружки-хохотушки, Потом, уж непременно, появится какой-то человек, который будет всякий раз провожать ее долгим взглядом, будет робеть, не зная, как заговорить с ней. Наконец воодушевится - "была не была!" - и подойдет. И заговорит. И, выждав время, спросит как бы невзначай: "Вы не замужем?" - "Нет, не замужем..." - равнодушно ответит она.

   Нет, не замужем. Она - сама себе хозяйка. Она никому ничем не обязана, и ей тоже никто ничем не обязан. Она - инженер. Она сама зарабатывает то, что ей надо, и даже больше того, что ей надо. Она независима и самостоятельна. Она ничьих жертв не требует, и сама не хочет быть ничьей жертвой. Даже во имя любви... И еще встретится в жизни человек, которому она будет рада и который принесет радость ей. У нее будет своя семья, будут дети. Будет квартира с балконом...

   "Дура, дура! Эгоистка!.. Какая же она, оказывается, эгоистка! - побледнела от возмущения Светлана. "Сама зарабатывает...", "не хочет быть жертвой...", "квартира с балконом..." Но ведь все это - только о себе. Разве можно - только о себе?.."

   - Гм... - негодующе буркнул Антонюк.

   "Что он сказал?" - удивилась Светлана.

   Но Антонюк ничего не сказал, кроме "гм". Остальное он скажет там - в райкоме партии. Он все начистоту выложит первому секретарю райкома. Он ему скажет: "Кричать-то мы все мастера, что нужно-де смелее выдвигать женщин на руководящие посты. Убеждаем друг друга. Резолюции выносим... А в докладе на Восьмое марта, из года в год, все про одну и ту же Марью Петровну разговор. Вот, мол, яркий образец руководящей женщины - Марья Петровна. Не нахвалимся Марьей Петровной. Потому что, кроме Марьи Петровны, говорить больше не о ком. Одна на весь район - Марья Петровна. Вроде как для приличия. Вроде как специально для доклада на Восьмое марта..." Вот так он и скажет порвому секретарю райкома, изложит свое мнение как коммунист коммунисту!

   Стрелка спидометра рвалась по шкале. Федя-шофер упоенно выжимал педаль. Пулеметной дробью бил из-под колес гравий в днище машины. Ветер напряженно свистел в приоткрытых боковых створках окон.

   Дорога круто уходила вверх, и тогда впереди ничего не было видно, кроме синего неба с размазанными по нему слоистыми обликами. И казалось, что сейчас машина оторвется от земли и продолжит свой путь уже в воздухе - туда, к облакам.

   В глубокую падь бросалась дорога, и тогда ничего не было видно вокруг, кроме ощетинившейся тайги. И казалось, что сейчас машина ринется с ходу в непролазную чащу, круша сухостой.

   Подъем. Уклон. Еще подъем. И еще уклон. И "Победу" вынесло на ровный путь.

   И вот тогда метнулась навстречу, пронеслась мимо окон, будто сорвавшись с тетивы, стрела - заостренная спереди, оперенная сзади, желтая, приколоченная к столбу.

   Светлана успела прочесть на стреле: "До Унь-Яги 50 км".

   Гравий колотил в днище машины. Напряженно свистел ветер. Машина неслась через взгорья и пади.

   Синевой наливалось небо, росли и пышнели облака.

   Катилось вверх ослепительное солнце. Вот сейчас расступится тайга, оборвется дорога, и во всю ширь, во всю даль откроется море - бескрайнее, рябое, позлащенное...

   А Светлана, обернувшись, провожала глазами желтую стрелку, на которой записано: "До Унь-Яги 50 км".

  

   1959

  

   Источник текста: А. Рекемчук. Время летних отпусков. М: Современник, 1972.