Рекемчук Александр Евсеевич - Время летних отпусков

ко технических новшеств нашли свою могилу не под пресловутым сукном БРИЗов, а в расчетных ведомостях?.."

   - Я тоже хочу сказать. Насчет всей этой базарной торговли...

   Пригорюнившись, Светлана и не заметила, как вышел к столу щуплый паренек в гимнастерке, с распахнутым по-штатски воротом. Из-под ворота сквозит сине-белая рябь тельняшки: наивное тщеславие матушки-пехоты, утеха забракованного к морской службе новобранца... У паренька - жесткий вихор на лбу, сердитые и острые зрачки под азиатской припухлостью век. Его зовут Артур Габидуллин, оператор...

   - Я прямо скажу: очень плохо жить на Унь-Яге. Неинтересно жить! Везде люди живут с большой буквы. А у нас - вон по окошкам дохлые мухи валяются. Это они от скуки... Я тут до армии работал: еще терпел. А после армии совсем не могу терпеть. Честно говорю: решил до отпуска дотянуть и на Джегор. Или еще куда-нибудь. Потому что здесь - тоска...

   Парень даже задохнулся от тоски и расстегнул еще одну пуговицу на вороте гимнастерки.

   - А сегодня я послушал доклад товарища Панышко Светланы Ивановны, и мне вроде расхотелось уезжать. Вижу - настоящее дело затевается здесь. С большой буквы. Вторичные методы... Они-то, конечно, вторичные, однако здесь, на Севере, будут впервой применяться: значит, они у нас первичными будут, на Унь-Яге! (Аплодисменты. Оживление в зале.) И я задаю вопрос: неужели такое очень важное дело, товарищи, постигнет плачевная участь?.. Из-за одного того, что бухгалтерия недосчитает мне к зарплате сколько-то рублей. Из-за одного того, что товарищ Борода не понимает технического прогpecca!..

   - При чем тут я? - снова вскочил бухгалтер. Ухмылка исчезла с его лица: ему уже было не до шуток. Не до смеха. Дело принимало серьезный оборот. - При чем тут я? И, кстати, моя фамилия не Борода, а Бородай...

   - Для технического прогресса это не имеет значения, - с достоинством ответил оператор. Он застегнул воротник гимнастерки на все пуговицы, вплоть до верхней, и торжественно заявил: - Поэтому я прошу включить меня в бригаду вторичных методов. Записывайте. Кто там бригадиром?

   - Я, - сказал Роман Григорьевич Антонюк.

   Это было неожиданностью для всех: Антонюк - ведущий мастер по добыче нефти - решил, как видно, с нефтью погодить и заняться водой. Неожиданностью эта было и для Светланы: она еще только мечтали, чтобы вновь создаваемую бригаду возглавил Антонюк. Но для Романа Григорьевича такое решение, видимо, не было неожиданностью - он уже все обдумал и взвесил.

   - Я, - сказал Антонюк. - Кто еще из коммунистов и комсомольцев?..

   Его поняли с полуслова. Со всех концов зала уже летели голоса, вверх тянулись руки, а самые прыткие из числа коммунистов, комсомольцев и беспартийных уже пробивались из рядов к столу: записываться.

   Был среди них и Артур Габидуллин, демобилизованный солдат. Был и помощник оператора Балычев - тот самый, который интересовался, как будут платить. И молчаливый слесарь Медведко, который, как всем казалось, никогда ничем не интересовался.

   И другие люди Унь-Ягинского промысла, фамилии которых Светлана узнала только сегодня.

   - Ну что ж, интересно... - сказал Иван Евдокимович Таран. - Давайте. Действуйте.

   Светлана, собираясь к заместителю управляющего трестом, ждала этих слов: "давайте", "действуйте". Мол, дело доброе, хорошая инициатива. К тому же - инициатива снизу. Похвально.

   - Давайте, давайте...

   Но в этом "давайте" сквозила явная снисходительность. Или же она объяснялась тем, что в тресте уже перестали надеяться на исправление дел в Унь-Яге, давно махнули рукой на этот промысел и предстоящий там технический эксперимент значил не более чем надвигающаяся буря в стакане воды.

   Или же снисходительность, звучавшая в словах Тарана, была адресована лично Светлане Панышко: "Ай да молодчина! Нет, вы только поглядите: человека назначили временно исполнять обязанности, а он - этот человек - собирается все перевернуть вверх дном, строит далеко идущие планы, дерзает... Кто бы мог ожидать?"

   Но и к этому Светлана заранее себя подготовила. Вот почему ее не обескуражило снисходительное "давайте" заместителя управляющего.

   - Мы дадим, - спокойно и сухо сказала она, - только со временем. Дадим сверхплановую нефть... А сейчас вы нам дайте.

   - Что именно?

   За этим она и приехала.

   - Иван Евдокимович, для того чтобы заводнение на Унь-Яге достигло эффекта, нужно подавать воду в скважины под давлением. Нужна дожимная насосная станция. Дайте деньги, проект и оборудование, а строить мы будем сами. К осени, если по-настоящему взяться... Что?

   Она оборвала себя, увидев, как Таран неистово замахал руками крест-накрест.

   - Что?

   - И не заикайтесь об этом, голубушка. Денег не дадим, проекта у нас нет, заказать его не можем - проектировщики завалены заказами для Джегора.

   - Хорошо, проект мы сами достанем - типовой. А деньги дайте.

   - Не можем. Джегор уже доедает все средства, отпущенные нам на капитальное строительство. Июнь месяц, а годовые ассигнования на исходе. Полный, как говорится, зарез.

   - Опять Джегор! - ревниво воскликнула Светлана.

   - Ну конечно - Джегор. Судите сами: обустройство скважин, строительство нефтесборников, жилье... И потом, вашей дожимной насосной станции нет в титульном списке. Промбанк все равно откажет.

   Он замолчал: неотразимость доводов (Джегор, титул, промбанк) была очевидной.

   Светлана тоже молчала... То есть она в данную минуту не находила слов для того, чтобы высказать заместителю управляющего, какой он... какой он подходящий персонаж для "Крокодила"... Господи, и ей когда-то (даже вообразить смешно!) мог нравиться этот человек...

   - Значит, не дадите? - совсем тихо переспросила Светлана.

   - Не дадим.

   - Хорошо. Я напишу на вас жалобу в Совет народного хозяйства.

   - Очень обяжете, Светлана Ивановна. - Таран благодарно приложил руку к сердцу. - Может быть, это возымеет действие и тресту отпустят дополнительные ассигнования на капитальное строительство...

   "Испугался все-таки..."

   - Причем, - Таран значительно поднял палец, и в глазах его промелькнула жесткость, - имейте в виду: мы тотчас вложим эти средства в Джегор! А вам спасибо скажем и в ножки поклонимся...

   Светлана встала и пошла к двери.

   - Светлана Ивановна!

   Таран догнал ее. Поймал за рукав и удерживал, чтобы не убежала. Сейчас в его голосе не осталось ни одной нотки прежней снисходительности. Он выглядел озабоченным и серьезным.

   - Светлана Ивановна, не сердитесь... Я не враг вам, не враг Унь-Яге. Я даже не персонаж для "Крокодила" ("Подслушивал мысли, что ли?")... Но сейчас мы не можем заняться вашей дожимной станцией. Поймите: есть тактика, а есть стратегия. Унь-ягинская нефть - это тактика. Джегор - стратегия. И преимущество стратегии перед тактикой доказывать не приходится... На Джегоре сейчас решается судьба всей северной нефти. Вы понимаете, что это значит?

   Светлана высвободила рукав из Тарановых пальцев. Однако осталась стоять.

   - Я все понимаю, Иван Евдокимович, - сказала она. - Но Унь-Яге от этого не легче. Получается, как говорил Брызгалов, заколдованный круг...

   Она махнула рукой и вышла из кабинета, вся поникнув.

   Таран провожал ее по трестовскому коридору.

   - Я еще не все сказал, что хотел...

   Они остановились у лестницы. Таран смотрел на Светлану все с той же озабоченностью и серьезностью. Но теперь в его темных, живых глазах появилось еще одно, знакомое ей выражение - скрытого любования, ласки и неловкости от того, что это нужно таить.

   - Знаете, Светлана Ивановна, вы...

   По лестнице, дожевывая на ходу золотистые пирожки (там, внизу, буфет), поднимались два трестовских геолога - бывшие сослуживцы Светланы. Они промычали ей набитыми ртами какое-то радушное приветствие, виновато показали испачканные маслом ладони - и удалились.

   - Да... - продолжал Иван Евдокимович, уже отчетливей и громче. - Ваша инициатива превосходна. Замечательное дело! Вы должны во что бы то ни стало внедрить заводнение пласта. Ведь это не только может вывести Унь-Ягу из прорыва, но и будет ценным опытом для всех промыслов. Включая Джегор... Однако постарайтесь обойтись своими силами, своими средствами. Желаю успеха.

   Вошла Горелова. Молча положила на стол вчетверо сложенный лист бумаги.

   - Садитесь, пожалуйста, - пригласила Светлана.

   - Ничего, постою...

   Однако села.

   Прошу уволить меня по собственному желанию.

   Светлана перечла бумагу еще раз и еще раз. Не потому, что до нее не сразу дошел смысл этого заявления. А лишь для того, чтобы выгадать минуту на раздумье. Собраться с мыслями.

   - Так... - сказала она, разглаживая ладонью острые бумажные сгибы. - А в чем причина?

   - Я не обязана объяснять, какая причина... - Тон Гореловой запальчив, раздражен. Надо полагать, что она заранее пережила, представила в лицах и знала наизусть весь предстоящий разговор. И теперь ей не нужно было обдумывать каждый ответ: они, эти ответы, уже готовые, уже накаленные докрасна, торопились сами слететь с губ.

   - Я не обязана. По закону могу просто не выходить на работу через две недели... И все.

   - Можете. Ваше право, - согласилась Светлана. - Но ведь и меня никто не лишал права спросить: почему вы решили увольняться?

   Она старалась говорить вразумительно, как можно спокойней и мягче. Да и с чего бы ей действительно волноваться? Вопросы найма и увольнения - щекотливая, но непременная обязанность руководителя предприятия.

   На совещаниях в тресте все это носит характер отвлеченный. Там говорят: "сокращение штатов", "подбор и расстановка", "текучесть". Там дело сводится к безыменным и молчаливым штатным единицам, не имеющим ни лица, ни имени.

   А на практике, в повседневности, то же самое сокращение штатов и та же текучесть, та же штатная единица обретают вполне определенные имя и фамилию, человеческое лицо и человеческий нрав. Оборачивается неприятным разговором и липовой справкой с предыдущего места работы, слезами притворными и непритворными, телефонным звонком сверху и кляузой снизу, параграфом КЗОТа и повесткой из народного суда...

   И все же без этого никак не обойтись.

   Светлану покуда бог миловал: она была только наслышана о всяких подобных делах. А сейчас перед ней лежит листок бумаги: "Прошу... по собственному желанию..." И рядом сидит человек. Горелова Анна Ильинична. Темноволосая женщина с хмурым взглядом. Лучший оператор Унь-Ягинского промысла. Брошенная жена... А не штатная единица.

   - Так почему вы решили уйти с работы?

   Горелова смотрит в окно, похрустывая пальцами. Ответ у нее все же заранее готов:

   - Из-за детей. Не на кого старшего оставить. Пять лет мальчику. Приходится с собой в лес таскать, как собачонку...

   "Ты врешь. Причина другая. Ты просто решила мне отомстить за девяносто девятую - славу твою, гордость. И даже это - неправда. Ты решила отомстить мне за другое - за мужа, который уже не твой. Ты решила отомстить так, как мстят слабые: наказать себя. Уповая на то, что я же буду мучиться твоей казнью. А я мучиться не буду! Мы правильно решили распорядиться девяносто девятой скважиной. Это поняли все, кроме тебя. И я ничуть не виновата в том, что от тебя ушел муж... Поняла?"

   - Из-за детей... - повторила Горелова.

   - Значит, из-за детей... Но на какие средства вы будете жить с детьми?

   "А это уже не твое дело!" - ответил хмурый взгляд. И вдруг он - этот взгляд - сверкнул задорно, с вызовом:

   - Как-нибудь проживем. На алименты.

   "Неужели ты хочешь напугать меня этим? Тем, что..."

   И тут же Светлана опомнилась. Да как она вообще смеет вести с этой женщиной подобный разговор - хотя бы и безмолвный! Сидя в этом кабинете. За этим служебным столом. Перечитывая в сотый раз: "И. о. зав. Унь-Ягинским промыслом... Заявление... Прошу..."

   - Анна Ильинична, - сказала Светлана. - Я очень хорошо представляю себе ваше положение. Согласна, вам очень трудно. Сама видела мальчика на буровой... Но, помнится, я обещала устроить вашего сына в детский сад. Мы постараемся найти новое помещение.

   - Навряд, - поджала губы Горелова. - Третий год ищут...

   - Найдем. И через месяц откроем новый детский сад. ("Что ты говоришь! Через месяц... Откуда? Третий год ищут и не могут найти...") Я обещаю.

   Светлана припечатала ладонью холодную поверхность настольного стекла.

   - А покамест... - продолжала она, - покамест предоставим вам отпуск. Когда он у вас по графику?

   - В сентябре.

   - Значит, дадим отпуск вне графика. Пойдете сейчас.

   Голос Светланы едва заметно дрогнул. Понимает ли эта женщина, что гораздо легче, гораздо проще уволить ее и взять другого человека, чем предоставить этот внеочередной отпуск? Именно сейчас, когда так остра нужда в рабочей силе. Когда половина операторов находится в отпуске. Когда формируется новая, не предусмотренная штатным расписанием бригада вторичных методов. Когда июньский план нефтедобычи трещит по швам. Когда... Разве поймет она это? Она могла бы понять. Но она не хочет понять. Не за тем пришла.

   - Переждете месяц... - уговаривала, почти умоляла Светлана. - А потом устроим мальчика в детский сад. И все будет хорошо. И увольняться незачем... Договорились?

   Тихо. Только в открытую форточку долетает отрывистое брюзжание электросварки.

   И вдруг, в этой тишине, обе - как по уговору - вздохнули. Вздохнули и смутились обе.

   - Подожду, - сказала Горелова, вставая.

   Сама взяла со стола свое заявление, скатала в трубочку, сунула в карман телогрейки.

   - Подожду. Один месяц...

   Повернулась - идти.

   - Можно?..

   Дверь широко распахнулась, и в кабинет стремительно вошел Глеб Горелов. Вид у него озабоченный, деловитый...

   Глеб Горелов замер на пороге. В растерянности поглядел на одну, на другую... Раз пять на дню доводилось ему, как механику промысла, заходить в кабинет Светланы. И, уж конечно, он каждый день встречал то в конторе, то в поселке Анну. Но ему еще ни разу не случалось встретить обеих сразу, увидеть их вместе - Светлану и Анну.

   Светлана тоже никогда не видела их вместе: Анну и Глеба.

   И Анна Горелова до сих пор их вместе не видела: Глеба и Светлану.

   Брюзжала и фыркала, сердясь на неподатливый металл, электросварка за окном. А здесь молчали. Потом:

   - Здравствуй... - глухо и отрывисто, будто походя, бросил Анне Глеб Горелов. И отер ладонью пот с шеи. Запарился бедняга среди служебных забот.

   - Здравствуй, Глеб, - ответила та.

   Ответила с добродушным безразличием, с каким обычно приветствуют друг друга жители маленьких поселков, не связанные тесным знакомством. Что поделаешь? Тут, в маленьких поселках, всякий человек на виду, тут знаешь любого и каждого и тебя каждый знает. Хотя бы по встречам у водоразборной колонки... И, повстречавшись, обязательно здороваются. Жители маленьких поселков всегда отличаются большой вежливостью. Тут даже заезжему человеку, которого сроду в глаза не видели, непременно скажут на улице: "Здравствуйте..." Ну, а на шею кидаться, конечно, не станут. Это уж ни к чему.

   - Здравствуй, Глеб, - ответила Анна Горелова.

   Светлана с удивлением обнаружила, что не она, эта женщина, выглядит сейчас растерянной и удрученной, а он, Глеб стоял посреди комнаты ссутулившись и скользил взглядом по полу, по углам, избегая смотреть на обеих. Его тяготила эта встреча. Ему эта встреча действовала на нервы. И мешала начать деловой разговор, из-за которого он и зашел сюда.

   Что же касается Анны Гореловой, то ее, кажется, непредвиденная встреча нисколько не обескуражила. Никакого смущения она не обнаруживала. И уходить не торопилась. Скрестив руки на rpуди, смотрела она на Глеба дружелюбно и безразлично... Нет, даже не безразлично, а - будто жалеючи. Свысока: с доступной при ее небольшом росте высоты...

   "Что же все-таки произошло между ними?" - снова подумала Светлана.

   Да, он рассказывал ей. Рассказывал путано, расплывчато, нехотя: "Тяжелый характер... Не сошлись характерами..."

   А житейская мудрость гласила: "О таких делах всего не рассказывают. Всё - только они двое знают. И больше никто".

   - Как там... дети? - небрежно осведомился Глеб.

   - Ничего. Живут. Вот Светлана Ивановна обещает Генку в детский сад пристроить... Спасибо ей.

   "Это она всерьез? Или - издевка?"

   Впрочем, так или иначе, а Светлане надоело это представление. Она не обязана ни участвовать в нем, ни наблюдать. Здесь в конце концов служебный кабинет руководителя промысла. И сейчас - рабочее время.

   Светлана нетерпеливо взглянула на часы.

   Глеб Горелов заметил это движение и тоже с видом озабоченным посмотрел на часы.

   - Я к вам насчет дожимной станции...

   "К вам..." - одобрила Светлана.

   Только Анна Горелова на часы смотреть не стала. Она вдруг шагнула к Глебу и подняла руку...

   Голова его инстинктивно откинулась, отпрянула.

   А Горелова отогнула замызганный, смятый и потный воротник его рубашки, поморщилась:

   - Занеси, что ли... Постираю.

   Усмехнулась:

   - Все равно - делать нечего. В отпуск иду.

   Когда она выходила из кабинета, Светлана ждала напряженно: не хлопнет ли дверью так, что окна - вдребезги? Но дверь притворила плотно и мягко.

   - Я к вам насчет дожимной станции... - повторил Глеб.

   "К вам?" - удивилась Светлана.

   - С дожимной станцией дела плохи, - сухо сообщила она. - Трест отказал в деньгах. Будем, как говорится, изыскивать внутренние резервы - выворачивать карманы. Только много ли в них найдем? Инихов уже злорадствует...

   - Найдем! - перебил ее Глеб. - У такого жмота, как товарищ Брызгалов, всегда что-нибудь в карманах заваляется. Или - за подкладкой.

   Он понемногу оправлялся от только что пережитой встречи. В глазах уже появились веселые искорки. Судя по всему, Глеб Горелов пришел не с пустыми руками.

   - Я сейчас был на техскладе. Смотрю, в углу - две железины. Из-под пыли не разберешь - то ли трубы, то ли еще что... Спрашиваю завскладом, а он говорит: "Это центробежные электропогружные насосы. Новые. Только никому про них говорить не велено - товарищ Николай Филиппович Брызгалов категорически не велел..." - А привезли их откуда? - "Не знаю, говорит. Может быть, с центрального склада выписали, а может быть, и так... без выписки".

   Светлана недоуменно пожала плечами:

   - Зачем же понадобились эти насосы, если они до сих пор валяются в пыли?

   - В том-то и дело, что незачем! - еще больше развеселился Глеб. - Ведь электропогружные насосы для нашей Унь-Яги не годятся. Их применяют только для самых богатых, высокодебитных скважин. Это же не насосы, а страшная сила!.. Джегорцы за них все бы отдали, штаны бы с себя сняли: третий год не могут добиться - остродефицитное оборудование. А у Брызгалова они в заначке валяются - для коллекции.

   Глеб, расхохотавшись, повалился на диван.

   - Не вижу ничего смешного, - нахмурилась Светлана. - Если нам эти насосы не нужны, то их следует отдать джегорцам. И мы их отдадим.

   - Что-о? - тотчас же вскочил с дивана Глеб. - Как отдадим?

   - Очень просто: позвоню Уляшеву, скажу: забирайте. И все. Меня больше интересует вопрос о строительстве дожимной станции...

   - Да не нужно нам теперь никакой станции! Ничего нам не нужно строить! Будем закачивать воду в скважины этими самыми центробежными насосами - прямо из речки...

   Он только сейчас сообразил, что Светлана еще не понимает его идеи. Его гениальной идеи!

   - Погоди, я тебе сейчас все объясню... - сказал Глеб.

   "Тебе..." - оттаяла Светлана.

   Над щетинистой кромкой леса возникает точка. Она растет, разбухает. Вот она уже перестала быть точкой и делается запятой - хвостик набок. Потом становится видно, как над этой запятой суматошно вертятся тонкие лопасти... И хотя на Унь-Яге все давно привыкли к этому небесному явлению, хотя и наблюдали это явление чуть ли не каждый день, однако по-прежнему задирали головы провожали глазами и разъясняли друг другу:

   - Вертолет... С Джегора.

   Или же:

   - На Джегор...

   Он всегда летал с Джегора или на Джегор, по одной и той же невидимой тропке, что пролегла над самой Унь-Ягой. Он летал над промыслом, над поселком. То выше, то ниже. Но всегда - мимо. Как и те караваны грузовых машин, которые день и ночь шли на Джегор и с Джегора мимо Унь-Яги. Мимо шли. Мимо...

   И вот произошло непостижимое.

   Вертолет безмятежно и весело катился своей дорогой, но, очутившись над Унь-Ягой, вдруг запнулся, притормозил в воздухе, туда-сюда повертелся и медлительным коршуном, отвесно - стал падать на промысел.

   Сперва на поселок обрушился раскатистый гром мотора, пронзительный свист лопастей. Все, кто был в это время дома, побросали свои дела и выбежали на улицу. Детвора - та просто ходила колесом от восторга. Куры, разгуливавшие по дворам, посходили с ума и, позабыв, что курицы - не птицы, стали летать, тяжело трепыхая крыльями. Псы забились в будки и рычали оттуда.

   Смерч пыли взвился над Унь-Ягой. Вихрь подхватил, закружил в воздухе обрывки бумаги, щепу, всякий мусор.

   Вертолет "МИ-4" сел перед самой конторой нефтепромысла. Винт замер. Из кабины вылез летчик в собачьих унтах, огляделся и деловито зашагал к ближайшей дощатой скворечне, что о двух дверцах. Неужто за тем и приземлился, сердечный?..

   Но двое других, вылезших из кабины - тоже в собачьих унтах, - оглядываться не стали, а направились прямо в контору.

   Одного из гостей Светлана узнала сразу, несмотря на эти собачьи унты. Да и как не узнать?.. Николай Филиппович Брызгалов - собственной персоной. Он держится еще уверенней, чем прежде, хотя и чуть позади держится он - за плечом спутника. На лице Николая Филипповича - смесь приятных и неприятных воспоминаний, легкое сожаление пополам с легким презрением. С таким видом заходят обычно в квартиру, где когда-то долго жили, но съехали, получив лучшую, а теперь в этой старой квартире живут другие...

   - Привет начальству! - великодушно улыбнулся Брызгалов, пожимая Светлане руку.

   A второй человек ей незнаком. Она его никогда не видела. И все же поразительно знакомым кажется это лицо: смуглое и бледное, обрамленное прямыми черными волосами, черные глаза. Человек - невысокого роста, худощавый, подвижный.

   - Уляшев, - представляется он.

   Ах, так это и есть Уляшев! Начальник Джегорского разведрайона. Тот самый парень из печорской деревеньки, который служил проводником в геологической экспедиции и был награжден за праведные труды наручным компасом. Тот самый Уляшев, имя которого в Московском нефтяном институте, где училась Светлана, называли в числе имен прославившихся питомцев. Тот самый Уляшев, которого она ни разу не видела... Почему же ей кажется таким знакомым его лицо? Впрочем, это бывает: наслушаешься о человеке легенд с три короба, и уже при встрече вроде и лицо его покажется знакомым. Бывает и так.

   - Вот летели-летели, думаем: а не заглянуть ли? К соседке в гости.

   Это Брызгалов говорит. Игриво эдак, с лукавой улыбочкой, с галантным прищуром. С нарочитой развязностью. С мужчиной эдак не говорят. Эдак только с женщиной говорят.

   - Как жизнь молодая? Надо полагать, что лучше всех?

   Это все Брызгалов говорит. А Уляшев покамест помалкивает. Он сел в стороне, держится скромно, почти застенчиво. Но вполне возможно, что это не скромность, а сухость, официальная сдержанность. Светлане еще не знакомы повадки этого человека, и она не может угадать, что скрывается за его манерой держаться. И всегда ли он держится именно так?

   - Похвастаться нечем, Николай Филиппович, - отвечает Светлана Брызгалову. - Месячный план проваливаем. Квартальный тоже. Каждый день звонят из треста: "Выполните или нет?" Я каждый день отвечаю: "Нет, не выполним". И каждый день - накачки, предупреждения. Работать тяжело.

   - Каждый день так отвечаете? - переспросил Брызгалов. - И каждый день ругают? Так вам и надо.

   Он густо расхохотался, откинувшись к спинке стула. Смеялся долго. Даже слеза прошибла от смеха.

   "В чем дело?"

   - Вот что значит отсутствие административного опыта!.. - едва унял свой смех Брызгалов. - Не так, не так нужно отвечать, Светлана Ивановна! Они вам, допустим, звонят, сегодня: "Выполните?" Вы отвечайте: "Выполним". И в тресте довольны. Завтра позвонят: "Выполните?" А вы скажите: "Обязательно". И послезавтра - то же самое...

   - А что вы мне посоветуете сказать тридцатого числа, когда из треста запросят итоги месяца?

   - Вот тогда-то вы и скажете: "С планом у нас, к сожалению, ничего не получилось. Виноваты". Вам, конечно, намылят, шею. Но лучше терпеть это удовольствие раз в месяц, чем каждый день.

   - Ах, во-от оно что! - протянула Светлана. - Спасибо за совет. Действительно, у вас - богатый административный опыт.

   Брызгалов слишком поздно догадался, куда завела его собственная шутка. Он молча сглотнул пилюлю. Покосился на Уляшева. И затосковал.

   Степан Ильич Уляшев смотрел на него с нескрываемым, пытливым интересом. Губы его при этом был плотно сжаты, и по краям губ проступила бескровная полоска...

   "Как поразительно знакомы эти губы, их выражение!" - опять удивилась Светлана.

   - Нам, конечно, следует наладить обмен опытом, - заговорил Уляшев, обращаясь к ней. - Ведь мы и на самом деле - соседи... - Он улыбнулся дружески, открыто, немного застенчиво. И тотчас посерьезнел: - Но сегодня мы не за этим. По другому вопросу. У вас на промысле, Светлана Ивановна, имеются два электропогружных насоса. Здесь они не используются и, насколько мне известно, использоваться не будут.

   Светлана взглянула на Брызгалова. Но тот в настоящую минуту был занят весьма важным делом: то сложит ладони рук - то разнимет, сложит - разнимет.

   "Каков гусь! Два года прятал от государства ценное оборудование, а теперь, очутившись на Джегоре, решил с места в карьер выслужиться: есть, мол, центробежные насосы! Нашел, как говорят, секирку под лавкой!"

   - С трестом я уже договорился о передаче, - сказал Уляшев и протяиул Светлане бумагу с ведомственным штампом.

   "Электропогружные насосы... количестве 2 (две) штуки... Передать... Таран, зам. управляющего..."

   Да. Бумага. Ничего не поделаешь.

   "Спорить? Умолять? Жаловаться? - Светлана задумалась па минуту. - Или..."

   - Хорошо, - тряхнула тяжелым узлом волос. - Забирайте. Но на складе этих насосов уже нет. Они в лесу, на втором участке. Сейчас я вызову машину и поедем...

   - Зачем машина? - возразил Уляшев. - На вертолете быстрее. И удобней... Вы думаете, он не сядет в лесу? Сядет как миленький. Нужна минимальная площадка - двадцать пять на двадцать пять... А вообще он может и не садиться: может просто висеть в воздухе!

   И большим людям присущи маленькие слабости. Было совсем не трудно догадаться, в чем тайная слабость начальника Джегорского разведрайона товарища Уляшева. Его тайной слабостью, тщеславием его и утехой был арендованный вертолет "МИ-4".

   - Но ведь это, наверное, очень страшно! - сделала большие глаза Светлана. - Я еще никогда не летала на вертолете.

   (Уж эти женщины: они не преминут воспользоваться чужой слабостью!)

   - Пустяки, - заверил Степан Ильич. - Даже при поломке двигателя вертолет может совершить планирующий спуск, используя самовращение винтов. Вот только если обломается опасть, тогда - каюк.

   - А-а... - вполголоса протянула Светлана.

   И снова смерч пыли встал над Унь-Ягой. Куда-то в преисподнюю стали проваливаться серые дощатые крыши, коренастые пеньки телефонных столбов, лица с широко разинутыми ртами. Кабину закачало. Было такое ощущение, будто эта кабина подвешена к небу на веревке и ветер играючи раскачивает ее.

   Потом внизу понеслись верхушки деревьев. Темная щетина кедрачей. Голубизна ельника. Бор сосновый. И все это выткано белым узором - шелковинками березняка.

   Тайга разлинована узкими стрелами просек. Там и сям проплешины. А на тех проплешинах - ажурная вязь нефтяных вышек. Ага, вот это 35-я. Рядом - 37-я, 37 "б"... Вышки на Унь-Яге старинные, деревянные. Но кое-где на серое от времени дерево легли яркие стежки свежего теса: это бригада монтажников, которой командует теперь Алексей Медведко, в божеский вид привела вышки нагнетательных скважин. Тусклым серебром сверкнули быки группового нефтесборного пункта - "ёмкости", как говорят на промыслах, или даже "ёмкостя".

   Степан Ильич Уляшев вниз не смотрит. Он стоит за спиной пилота, с видом знатока следит за приоорами и дает пилоту ценные указания,

   Николай Филиппович Брызгалов вниз поглядывает с видом пассажирским, скучающим: скоро ли, дескать, станция? Мы, дескать, люди командированные. Нам, дескать, вся эта пейзажистика ни к чему.

   А Светлана Панышко смотрит в окошко жадно, пристально. Она по-лебяжьи выгибает шею, стараясь охватить взглядом всю эту лесную чащобу, все эти просеки и вырубки, все эти вышки...

   Она вдруг - впервые - почувствовала себя хозяйкой всего, что окрест.

   Там, внизу, на лесных тропинках, когда вокруг громоздится тайга, когда от скважины до скважины идти да идти, очень трудно проникнуться хозяйским, уверенным чувством. Заробеет душа. А здесь, на высоте, душа смелее.

   И это новое чувство уже не покидало Светлану, когда - на шаг впереди Уляшева и Брызгалова - подходила она к девяносто девятой скважине.

   Здесь их встретил Антонюк. По простоте душевной вообразив, что джегорские гости явились на Унь-Ягу, чтобы поглядеть на славные новаторские дела его бригады, Роман Григорьевич стал рассказывать увлеченно:

   - Нет, какова скважина! Сущая прорва! Вчера мы в нее закачали триста кубов воды. Думали - захлебнется, выплеснет через край. А ничего - все приняла. И ещё просит! - он засмеялся.

   Степан Ильич слушал мастера с явным интересом. Переспросил:

   - Триста кубов?

   - Да, триста. В одну только скважину - триста. А послезавтра начнем еще закачивать семьдесят третью и восемьдесят шестую. По всему фронту двинем!

   Скучно было Николаю Филипповичу Брызгалову слушать все эти посторонние разговоры. Приехали по делу - нужно делом и заняться. И вообще, к лицу ли начальнику Джегорского разведрайона товарищу Уляшеву выказывать интерес ко всякой кустарщине? "Художественная самодеятельность масс..." - сострил в душе Николай Филиппович.

   Неподалеку от девяносто девятой они наткнулись на трубопровод. Двухдюймовые трубы, покрытые густым слоем ржавчины, покоились на свежих сосновых чурках. Трубопровод убегал дальше в лес, и там, в густой чащобе, ослепительно сверкнула вспышка электросварки

   Человек в защитной маске низко наклонился над кипящим швом. Не отнимая маски от лица, взглянул он на подошедших людей, погасил электрод. И только тогда сдвинул забрало на затылок. Под забралом оказалась улыбающаяся физиономия Артура Габидуллина.

   - Здравствуйте, Светлана Ивановна! - поздоровался он. С ней первой: свое начальство. Потом кивнул Брызгалову: прежнее начальство. А на Уляшева едва обратил внимание: чужое начальство.

   - Зачем же вы свариваете трубы? - нисколько не обиделся Уляшев. - Проще было бы свинчивать или - на муфтах...

   - Фью-у! - присвистнул парень. - Как же их свинтишь? Вся резьба стерта...

   - Новых труб нам не дали, - объяснила Светлана. - Используем старые, отбракованные. Нужда научит.

   Уляшев промолчал. Как человек, познавший в жизни многое, в том числе и нужду, он отлично знал, что сочувственный вздох богатого соседа всегда звучит лицемерно. А помочь... помочь нельзя. Самому нужно.

   Через пять минут они вышли на берег Пэсь-ю.

   Здесь, у только что отстроенной деревянной будки, сходились стальные нити трубопроводов. Сюда тянулись электрические линии. Они, как артерии, сошлись у сердца. И это сердце, скрытое от глаз, пульсировало напряженно, гулко. Ощутимо подрагивала земля...

   "Насосы... Мои!" - ахнул Брызгалов.

   Понял и Уляшев. Вопросительно взглянул на Светлану.

   - Да, - подтвердила она. - Мы только что приспособили центробежные насосы для закачки воды в пласт. Теперь, очевидно, придется их демонтировать.

   Она произнесла это спокойно, не проявив ни сожаления, ни досады. Что скрывалось за этим спокойствием? Покорность судьбе? Усталость? Безразличие?

   Кто знает... Она часто казалась бестрепетно бесстрастной - эта двадцатисемилетняя девушка, сероглазая, полная, медлительная в движениях.

   Уляшев, согнувшись, протискался в низкую и тесную дверцу насосной. Пробыл там недолго. А вынырнув снова на белый свет, спросил:

   - Это чья идея?

   Светлана оглянулась. Глеб Горелов в стороне возился с бронированным кабелем. То ли на самом деле был очень занят, то ли скромничал - от славы прятался.

   - Глеб Владимирович! - окликнула его Светлана.

   - Э-э, да это вон кто!.. - несказанно обрадовался вдруг начальник Джегорского разведрайона. - Оказывается вон кто. Родня, оказывается.

   Протянул подошедшему Глебу руку.

   - Здорово, зятек! Сестрин муж... - объяснил окружающим. - Однако давно не виделись.

   "Значит, Уляшев - брат Анны Гореловой... Ну да, конечно: те же глаза, те же тонкие губы. Вот почему показалось таким знакомым его лицо. Как же я раньше не догадалась?.."

   Глеб Горелов стоял перед Уляшевым, вымученно улыбаясь, переминаясь с ноги на ногу, то и дело отирая рукавом пот с шеи. А Степану Ильичу явно доставляло удовольствие это горделивое смущение изобретателя, к тому же - близкого родственника: он любил талантливых и умеющих смущаться людей.

   - Давненько не бывал у вас. Сколько раз собирался завернуть по дороге - и все не получалось. А за шестьдесят километров письма писать - смешно вроде... Ну, как живете? Как Аня?

   - Ничего... - выдавил Глеб. - Здорова. Сейчас в отпуске...

   Он все еще подозревал, что мирный этот разговор - тонкий подвох. Он не мог поверить, что до Уляшева до сих пор не дошли слухи о его разрыве с женой.

   Неужели она ничего не сообщила брату? Неужели не насплетничал, хотя бы по дороге в Унь-Ягу, Брызгалов: вот он сейчас стоит напротив и, задрав подбородок, с отсутствующим видом разглядывает верхушки деревьев.

   Или просто Степан Ильич притворяется на людях, будто ничего не знает? Соблюдает приличия? Не похоже это на него. Не похоже.

   - Ну, Николай Филиппович, - сказал Уляшев, - не пора ли нам домой, восвояси?

   Брызгалов оторвался от созерцания верхушек, будто очнулся:

   - А как же... насосы?

   - Какие насосы? - не понял Уляшев.

   - Вот эти. Демонтировать...

   - Демонтировать? - переспросил Степан Ильич.

   И повернулся к Светлане.

   Он смотрел на нее с веселым восхищением и в то же время грустным укором:

   - Ох, и хитрый вы человек, Светлана Ивановна! Хитрая вы женщина...

   - Не очень, - покачала головой Светлана.

   Принесли телеграмму, адресованную на имя заведующего промыслом Брызгалова:

   "СВЯЗИ ВЫХОДОМ ЗАМУЖ ПРОШУ ПРОДЛИТЬ ОТПУСК СВОЙ СЧЕТ СОЛОВЬЕВА".

   Светлана записала в книгу приказов: "Продлить за свой счет..."

   А через два дня дома ее ждал конверт. На конверте был изображен Кавказ: пальмы с ветвями, расчесанными на пробор, море цвета синьки для белья и какой-то санаторий с колоннами, балконами и ниспадающими к морю ступеньками.

   "Дорогая Светланочка! - говорилось в Танькином письме. - Можешь меня поздравить. Я вышла замуж. Только вчера расписались. А праздновали в одном ресторане, очень было весело. Светланочка, если бы ты знала, какая я счастливая! Я прямо с ума схожу от этого счастья. Прямо целый день готова танцевать. И мне одно жалко, что ты очень далеко и я не могу с тобой поделиться.

   Только ты не подумай, что я вышла замуж за того Шалико с усиками, про которого я тебе писала. Он оказался нахал и женатый. И между нами все давным-давно все кончилось, даже раньше, чем началось. Я его просто высмеяла на весь дом отдыха, и он от стыда уехал раньше срока.

   А потом я познакомилась с Васей (фамилия у него Козликов, и я теперь - Козликова). Он тоже из нашего дома отдыха. Приехал из города Липецка. Он меня старше на один год. Блондин, только сейчас голова у него обритая, для загара. Но он сказал, что блондин. Знаешь, Светланочка, он до того веселый, что весь дом отдыха его обожает, а затейник наш - просто ноль без палочки перед ним, даже злится из-за этого на Васю.