Рекемчук Александр Евсеевич - Молодо-зелено

проявляла смутное беспокойство и вообще не знала, как ей быть. Как ей быть с этим попом.

   - А вы, гражданин, по какому вопросу? - обратилась она к попу. Очень вежливо обратилась. - Может быть, вам не стоит дожидаться самого председателя, а лучше обратиться в отдел?

   - Видите ли... - Поп зашевелился и с достоинством погладил свою бороду. - Я насчет кирпича...

   Коля Бабушкин вздрогнул. - Православная церковь, - продолжал поп, - в заботах о верующих, сочла своевременным открыть в Джегоре храм божий. Этот храм будет возведен руками и тщанием самих верующих, однако для возведения храма необходим кирпич. В количестве тридцати тысяч штук...

   Николай ринулся к высокой двери, обитой кожей, рывкам распахнул ее и, уже в тамбуре, услышал, как секретарша ахнула:

   - Куда вы?..

   Когда из-за дверей, даже двойных, целый час не слышно ни звука - поневоле решишь, что за этими дверьми, в кабинете, сидит один человек, хозяин этого кабинета, и занимается каким-нибудь важным делом: ну, скажем, составляет доклад или читает письма трудящихся и красным карандашом пишет на них резолюции. Можно еще предположить, что там, за дверьми, сидят два человека: они ведут неторопливую беседу, обсуждают какое-нибудь намеченное мероприятие или составляют черновой проект.

   Но когда распахнешь двери, из-за которых целый час не доносилось ни звука, и вдруг увидишь, что в кабинете полным-полно людей, что в этом просторном кабинете председателя райисполкома сидит человек двадцать, - тут, конечно, растеряешься и даже поразишься.

   В кабинете председателя райисполкома сидело человек двадцать. За широким письменным столом сидел сам председатель Джегорского райисполкома Ф. М. Каюров, а за длинным столом, поставленным впритык к столу председателя, сидели еще какие-то люди, по виду - руководящие товарищи. А на диване и вдоль окон тоже сидели какие-то люди - менее руководящие на вид.

   И все они, едва Николай Бабушкин распахнул дверь кабинета, обернулись к нему и теперь смотрели на него - кто с недоумением, кто с неодобрением, кто с неподдельным интересом.

   Сам председатель райисполкома Ф. М. Каюров нахмурил брови и, похоже, собирался рявкнуть. Но сдержался. Не рявкнул. Он оглядел мельком оленью куртку Николая, его валенки, длинноухую шапку, которую Николай держал в руках, и не стал рявкать. Неудобно все-таки рявкать на посетителя в присутствии стольких людей. Показывать дурной пример.

   - Здесь идет заседание исполкома, - сдержанно сказал председатель.

   Когда Николай Бабушкин ворвался в этот кабинет и увидел, сколько здесь сидит народу, и почувствовал на себе все эти взгляды - недоуменные, суровые, иронические, - он очень смутился, даже дух у него перехватило от смущения. Но, услыхав сдержанное замечание председателя о том, что здесь идет заседание исполкома, он еще больше смутился и окончательно сник. Вот уж стыдобушка... Столько людей сидит здесь, в кабинете, и не просто сидят, а у них, оказывается, заседание исполкома и, может быть, у них повестка дня на сорок пунктов - до утра не исчерпаешь, а он тут врывается как полоумный, дверьми стучит, отвлекает внимание...

   Ему бы извиниться - мол, прошу прощения, не знал, дескать, что тут столько людей и что идет заседание исполкома; ему бы соврать легонько - ах, мол, извиняюсь, ошибся дверью, думал, что это - на улицу; ему бы просто, не говоря ни слова, повернуться через левое плечо и ретироваться - чего уж тут отнимать у людей драгоценное время для извинений и всякого вранья...

   Но вместо этого Коля Бабушкин, весь красный от смущения, застыл на пороге кабинета, встал как вкопанный. Он не знал, куда глаза девать, и поэтому переводил растерянный взгляд с одного лица на другое.

   Большинство лиц было ему совершенно незнакомо. Но было здесь и несколько знакомых лиц.

   Во-первых, лицо Даниила Артемьевича Лызлова - секретаря Джегорского райкома партии. Ему было знакомо это лицо: худощавое, изъеденное крупными морщинами, скуластое, лобастое, оснащенное огромными очками. Он запомнил это лицо с тех пор, как Даниил Артемьевич Лызлов приезжал на Пороги смотреть строительную площадку - еще осенью. Тогда секретарь райкома со всеми рабочими поздоровался за руку, в том числе с Николаем Бабушкиным. И очень дотошно обследовал строительную площадку, где предполагалось возводить поселок буровиков.

   Так что Николай сразу узнал среди сидящих в кабинете людей секретаря райкома партии Лызлова. И Лызлов, между прочим, тоже внимательно смотрел сейчас на Колю Бабушкина, и за стеклами его очков почему-то прыгали живые, смешливые огоньки.

   И еще одно лицо тотчас опознал в кабинете Коля Бабушкин. На диване, уютно так оперевшись о плюшевый валик, сидела она. Та самая девица с озорной лохматой головой, которую он сегодня утром повстречал в коридоре гостиницы, у титана. Которая была в штанах. Только сейчас она в обыкновенной юбке и черном шерстяном свитере, хотя и к этому свитеру прицеплена какая-то брошка. И голова все равно лохматая.

   Ишь куда ее занесло - на заседание исполкома!.. Сидит тут, как ни в чем не бывало, на диване. И тоже, между прочим, смотрит на Николая, ресницы сощурила, вроде бы силится его узнать - и будто бы никак узнать не может. Притворяется, конечно. Он-то ее сразу узнал, как только вошел. А эта сидит, притворяется... Или, может быть, у нее глаза близорукие?..

   - Здесь, товарищ, идет заседание исполкома, - повторил председатель.

   Николай очнулся от оцепенения и, ни слова не говоря, повернул к двери.

   - Постойте, - окликнули его из-за спины. Держась за ручку двери, Николай оглянулся.

   - Постойте, - обращался к нему секретарь райкома партии Даниил Артемьевич Лызлов. - Вы с Порогов? Бабушкин?

   Николай кивнул. Да, дескать. С Порогов. Бабушкин.

   - Так ведь это Бабушкин, с Порогов, - повторил Лызлов, адресуясь уже к председателю райисполкома. - Это же Бабушкин - ваш депутат, Федор Матвеевич... - в голосе секретаря райкома партии промелькнула язвительная интонация, а очки насмешливо блеснули.

   - Бабушкин? - переспросил председатель исполкома. Он толстым пальцем - сверху вниз - провел по стеклу, которое лежало у него на столе, проследил глазами за пальцем. - Ах, Бабушкин! Николай Николаевич... Ну да, конечно: избирательный округ N 34...

   Тут председатель исполкома Ф. М. Каюров, ловко вылез из-за своего обширного стола и направился прямо к Николаю.

   - Здравствуйте, Николай Николаевич! - улыбаясь, протянул он свою толстую ладошку. - Приветствую вас... Раздевайтесь, пожалуйста. Садитесь.

   И посадил Николая на диван. Усадил его рядом с девицей в черном свитере. С той самой, которой утром обожгло кипятком лодыжку. Ну и сморщилась же она, когда ей лодыжку ошпарило!.. А сейчас, когда его рядом с ней посадили на диван, не морщится? Николай покосился на девицу. Нет, не морщится... Только взглянула на него, чуть сощурясь, вроде бы силилась его узнать - и будто бы никак не могла...

   - Ну, а как там погодка, на Порогах? - по-прежнему улыбаясь, спросил председатель исполкома Каюров. Он уже протискивался между креслом и обширным своим столом.

   - Морозно. Как и здесь, - ответил Николай.

   - А к нам вы надолго? В Джегор? - продолжал расспрашивать Каюров.

   Ему все же любопытно было - зачем депутат райсовета Бабушкин явился в исполком? Ведь никакого вызова ему не посылали. Ну, приехал сам - хорошо. А зачем? Любопытно все же...

   Николай кашлянул в кулак. Несмотря на такой радушный прием, он еще не оправился от смущения. Он вдруг усомнился: стоит ли говорить? Можно ли сейчас - в присутствии стольких людей, решающих важные государственные вопросы, - рассказывать, по какому делу он приехал в Джегор. Еще засмеют. Скажут: вот, мол, какие пустяки, дескать, с такими пустяками - лезть на заседание исполкома; такие, мол, пустяки нужно решать в рабочем порядке...

   Но председатель исполкома смотрел на него выжидающе. И секретарь райкома партии Даниил Артемьевич Лызлов сверкал очками прямо на него. И все остальные ждали, что скажет он - человек с Порогов. Наверное, они давно не видели людей с Порогов. Все-таки не близок свет, - Пороги, хотя и в том же районе.

   Николай встал с дивана и снова кашлянул в кулак.

   - Я насчет кирпича. Мы уж третий день без...

   Его прервал дружный смех.

   Так и есть. Так он и думал.

   Все присутствующие в кабинете - и председатель Джегорского райисполкома Ф. М. Каюров, и секретарь райкома партии Даниил Артемьевич Лызлов, и все остальные, и даже эта сидящая с ним рядом взлохмаченная девица, - все вдруг рассмеялись дружно.

   Но почему-то никто не смотрел на Николая. Все почему-то смотрели не на него, а на другого. На громадного мужика, сидящего за столом у самого края. Плечистый такой и громадный. Волосы кудрявые, как и у Николая, но кудри черны. Большие руки лежат на столе и ерошат лист блокнота.

   Он один не смеется. Чуть-чуть изогнулись уголки губ: "Разделяю, товарищи, ваше веселье..."

   - Вовремя приехали, товарищ Бабушкин, - послышался голос секретаря райкома. - В самый подходящий момент...

   Наверное, ни от кого не ускользнула жесткая нотка в голосе секретаря. Потому что сразу смех прекратился и все лица сразу посерьезнели.

   Лишь у громадного мужика, сидящего с краю стола, уголки губ остались изогнутыми, как прежде: "Разделяю, товарищи, вашу озабоченность..."

   - Мы обсуждаем вопрос о работе кирпичного завода, - пояснил председатель исполкома - специально для Николая пояснил: остальные-то все, наверное, знали. - Прошу комиссию продолжить доклад...

   Тотчас поднялся с места один из руководящих товарищей, поискал на бумаге то самое слово, на котором его прервали (это когда Николай Бабушкин ворвался в кабинет)... поискал слово... нашел.

   - "...стройки города и района испытывают систематическую нехватку кирпича. Из-за перебоев в снабжении кирпичом, с начала текущего года поставлены на консервацию несколько строящихся объектов, в том числе: здание школы-интерната, речной вокзал, жилые дома по Антарктической улице..."

   По какой улице? Николай и представления не имел, что в Джегоре появилась Антарктическая улица - еще одна неизвестная ему улица... Однако Николай Бабушкин сразу догадался, что это небывалое название - Антарктическая - придумал не кто иной, как Павел Казимирович Крыжевский, персональный старичок, летописец-общественник. Вот ведь мастак придумывать!..

   - "...Исполком районного Совета депутатов трудящихся, - продолжал между тем товарищ из комиссии, - выносил постановление о вводе дополнительных мощностей на Джегорском кирпичном заводе и об увеличении выпуска кирпича до шестидесяти миллионов штук в год. Однако администрация завода и в первую очередь главный инженер товарищ Черемных не выполнили этого постановления..."

   Товарищ из комиссии оторвался от текста и осуждающе - сверху вниз - посмотрел на черные кудри громадного мужика, сидящего с краю стола.

   Так вот ты каков, голубчик... Здоров же ты, оказывается. Шея-то одна чего стоит: как у быка. Руки-то одни чего стоят: кувалды. Ведь на тебе, голубчик, пахать можно, а ты постановлений райисполкома не выполняешь... Ага, понурил голову, согнулся под ударами критики? Погоди, погоди - сейчас тебе дадут перцу. Сейчас тебе жару дадут: и за речной вокзал, и за жилые дома по Антарктической улице, и за то, что на Порожском стройучастке люди третий день сидят без кирпича, без настоящего дела...

   Николай даже заерзал на диване - он испытывал мстительное торжество. Он заерзал на диване, а его соседка по дивану - эта самая, из гостиницы, с брошкой, глянула на него сердито, подняла брови и отодвинулась подальше...

   - Пожалуйста, Василий Кириллович. Ваше слово, - сухо сказал председатель исполкома.

   Это он Черемныху. сказал. Ему предоставили слово.

   А тот не отказался.

   Ну, до чего здоров: вот ведь - встал, как монумент, плечи развернул, ноги расставил. Будто конная статуя. "Я еще, мол, в седле - еще, дескать, меня не скинули с седла..." Погоди, скинут. Таких надо в два счета скидывать.

   На свету, при свете люстры, когда густые кудри его пронизал свет, вдруг стало видно, что кудри у него не сплошь черные, а с сединой. На висках и над лбом - седина. Не так чтобы очень много седины, а все же проскальзывает... Видать, тертый калач.

   - Прошлой осенью я был в Подмосковье, на Лианозовском комбинате строительных материалов, - заговорил он негромко. - Я этот комбинат хорошо знаю: работал там после окончания института. Шесть лет работал, а потом уехал на Север - сюда, в Джегор... Ну, захотелось взглянуть, как там сейчас - в Лианозове. Схожу с автобуса и вижу - развалины. Как после бомбежки. Пыль до неба. Рабочие ломами орудуют... А на этом месте был кирпичный завод - один из крупнейших в Подмосковье. Загляденье, а не завод... "Братцы, кричу, что вы делаете?" Отвечают: "Не видишь - ломаем. Тут, на этом месте, будет керамзитовый цех". - "А как же кирпич?.." - "С кирпичом - все. Больше не выпускаем. Нет покупателей, никто не берет кирпич. Вконец затоварились... А когда я прошел дальше...

   Тут лицо инженера осветилось мечтательным выражением - будто он сказку рассказывал.

   - Вот что, Василий Кириллович, вы нам сказки не рассказывайте, - еще суше перебил говорящего председатель. Похоже, он уже слыхивал эти сказки. - Вы нам прямо скажите: собираетесь вы выполнять постановление исполкома?

   Мечтательное выражение на лице главного инженера потухло. Уголки его губ снова изогнулись, опустились.

   - Я буду настаивать на его отмене, - внятно сказал он.

   Николай прямо-таки поразился, услышав ответ главного инженера. И все остальные присутствующие в кабинете тоже поразились. Все прямо-таки руками развели.

   И председатель Джегорского райисполкома Ф. М. Каюров тоже сокрушенно развел руками: "Что ж, придется снимать... Мы тебя не хотели снимать. Мы тебя только хотели подраить с песочком. Ну, в крайности, объявить тебе выговор. Чтобы ты быстрее выполнил постановление исполкома. А ты, братец, вот, оказывается, каков?.. Ну что ж, придется снимать".

   Федор Матвеевич Каюров на всякий случай обменялся взглядом с секретарем райкома: "Как, мол, Даниил Артемьевич, решать будем? Снимать?.. Все-таки речь идет о судьбе коммуниста. И, между прочим, это вы его, Даниил Артемьевич, рекомендовали на пост главного инженера завода - лично вы рекомендовали Черемныха..." Таким безмолвным взглядом на всякий случай Каюров обменялся с Лызловым.

   - Надо бы выслушать и мнение других товарищей, - вслух ответил Лызлов. И выжидающе сверкнул очками на других товарищей, присутствующих в кабинете. - Какие есть мнения по данному вопросу?

   "Какие тут могут быть мнения? - пожал плечами Коля Бабушкин. - Снять его - и дело с концом. Пускай едет в свое Лианозово, где, изволите видеть, не знают, куда кирпич девать... Мыто знаем, куда девать кирпич. Нам его только подавай!"

   - Разрешите мне...

   - Что ж, послушаем главного архитектора города, - добродушно улыбнулся председатель. И объяснил присутствующим: - Будьте знакомы, товарищи, - Ирина Петровна Ильина. Окончила недавно архитектурный институт. Теперь работает у нас, в аппарате исполкома. Главным архитектором города Джегора...

   Судя по добродушной улыбке Федора Матвеевича Каюрова, судя по тому, как он дважды торжественно повторил эти слова "главный архитектор города", можно было догадаться, что ему доставляет немало удовольствия сам факт существования подобной должности. Что в штатном расписании Джегорского райисполкома недавно появилась такая должность - главный архитектор города.

   И этот главный архитектор работает в его, Ф. М. Каюрова, непосредственном подчинении. И он пользуется случаем представить главного архитектора всем присутствующим. И даже вот разрешает ему высказать свое мнение.

   Но, судя по той же добродушной улыбке Федора Матвеевича Каюрова, судя по тому, как торжественно он повторил дважды эти слова "главный архитектор города", в равной мере можно было догадаться, что его несколько смущает столь юный возраст и столь несолидный внешний вид главного архитектора города Джегора. Прямо скажем, очень уж юный возраст, и добавим, очень уж несолидный внешний вид... Красивая, конечно, девчонка. Залюбуешься. Но - главный архитектор города? Ей-богу, смех...

   А что поделаешь?

   А что он мог поделать, председатель Джегорского райисполкома Ф. М. Каюров, если такую должность - должность главного архитектора - в штатное расписание недавно ввели, а подходящего человека на эту должность не нашлось. По штатному расписанию главному архитектору города Джегора определили месячный оклад в сто рублей. Какой же толковый архитектор пойдет на такую зарплату? Все толковые архитекторы, имеющиеся в городе, работают в проектной конторе. Они там составляют проекты. И зарабатывают - будь здоров. И никто из них не захотел идти на должность главного архитектора. Они в один голос заявили, что не хотят быть главными архитекторами, а хотят быть рядовыми архитекторами - мы, дескать, до главных еще не доросли. Заявили, что у них нет желания менять творческую работу на канцелярскую.

   Ну, положим, его, Федора Матвеевича Каюрова, такими разговорчиками не проведешь. Он отлично понял, по какой причине никто из толковых архитекторов не захотел стать главным архитектором Джегора. Оклад по штатному расписанию сто рублей.

   А тут, осенью, согласно разнарядке, приехали в Джегор трое выпускников архитектурного института. Двое парней и вот эта - Ирина Ильина. Сперва он стал уговаривать парней: все-таки парни. Но эти парни наотрез отказались идти в главные архитекторы. Они тоже заявили, что еще не доросли до главных и хотят быть рядовыми архитекторами. Что они вроде бы мечтают о творческой работе. И оба устроились в проектную контору.

   Ну, а девчонку удалось уломать. Вызвали в райком комсомола - и уломали. Согласилась. Даже не спросила, какой оклад.

   Да и много ли ей надо? На чулки да на заколки. А этой и заколок не надо: лохматенькая ходит.

   Так в Джегореком райисполкоме оказалась замещенной штатная должность главного архитектора города.

   Покуда Федор Матвеевич Каюров не имел случая (да и времени не имел) поинтересоваться, как там, в отделе главного архитектора, идут дела. Как там она копошится - новенькая. Да и много ли у нее дела? Принять готовый дом, взглянуть - всё ли там на месте, согласно типовому проекту. Индивидуальным застройщикам отвести участки. Всего-то и делов.

   Он ее, эту девчонку, еще ни разу не приглашал даже на заседание исполкома. Не было такой необходимости. Как-то без нее обходились. Да и срамиться не хотелось перед членами исполкома - уж больно юный возраст, уж больно несолидная внешность.

   Однако сегодня пригласил. Все-таки обсуждается вопрос, непосредственно связанный с городским строительством. Может, какая-нибудь справка потребуется - так чтобы под рукой было. Или кто-нибудь вдруг спросит: "А каково мнение главного архитектора города?" Так он ее на всякий случай пригласил.

   - Послушаем мнение главного архитектора города, - добродушно улыбнулся Каюров. - Ваше слово, Ирина Петровна...

   Что же касается Коли Бабушкина, то он своим ушам не поверил. Архитектор? Да еще - главный?.. Вот эта девица? Та самая, которая нынче утром ходила по гостинице в штанах?.. Должно быть, он все-таки себе обморозил уши там, на тракте... Архитектор. Да ведь это почти что строитель! Почти как он сам. И, значит, она не случайно попала на заседание исполкома. И председатель райисполкома величает ее Ириной Петровной. И она еще собирается речь держать...

   А когда она встала с места, чтобы держать речь, когда она встала со своего насиженного места в уголке дивана и повернулась лицом к присутствующим - тут только Николай увидел, что к свитеру прицеплена не брошка, а прицеплен значок с золотым ободком и на этом значке - сокращенные буквы и герб. Одним словом, значок, подтверждающий, что человек с высшим образованием, а не с какой-нибудь средней десятилеткой.

   - Когда меня направляли в Джегор, мне сказали...

   Она задохнулась, и голос ее упал, утонул в горле... Волнуешься? Волнуешься небось. Тут, милая ты моя, районный исполнительный комитет. Тут, милая ты моя, и депутаты присутствуют... Ну, как - отдышалась?

   - ...мне сказали, что я еду в новый город. В новый город на Севере. А когда я приехала в Джегор, то оказалось, что это старый город... То есть, по возрасту он, конечно, новый. А во всем остальном Джегор - старый город. Это очевидно...

   Да ты что это мелешь, что за околесицу несешь?.. Джегор - старый город! Да его еще и на карте нету - Джегора. Его еще в карту не успели вставить - такой он новый. А ты говоришь - старый... Постыдилась бы. Вон председатель райисполкома товарищ Каюров даже брови насупил - так ему за тебя стыдно. Вон секретарь райкома партии товарищ Лызлов очки снял - чтобы тебя не видеть... Эх ты. А еще архитектор. Главный!

   - Город Джегор строился в те годы, когда наши зодчие и строители боролись с рутиной, искали новые пути в градостроительстве. Но почему-то Джегор остался в стороне от этих новых путей. Может быть, потому, что он действительно очень далек...

   Ну и ну.

   - До сих пор город не имеет генерального плана застройки. Он застраивается стихийно, хаотично. Планировка улиц бездарна, старомодна...

   - Ирина Петровна, - стараясь выглядеть спокойным, перебил ее председатель райисполкома.

   Лицо его было багрово. Оно побагровело от стыда, от возмущения. Он уже горько раскаивался в том, что пригласил эту девчонку.

   - Вы, наверное, упустили из виду, что здесь не Академия архитектуры и не ателье мод, а исполком: мы обсуждаем вопрос о расширении кирпичного завода...

   - Я знаю об этом.

   Ишь какая. Отвердел голос. Волноваться перестала? Нет, все еще волнуешься... Вон как порывисто - на вздох - рванулась под свитером грудь. Ты ее даже рукой прикрыла, чтобы никто не заметил, как она рвется... Нет, другое. Ты, оказывается, не грудь прикрыла, а держишься за свой значок с золотым ободком. Для смелости. Ну, держись. Держись крепче...

   - Но больше всего эта отсталость проявляется в технологии строительства. В Джегоре строят из кирпича. Только из кирпича. И говорят только о кирпиче, как сегодня, здесь... А кирпич - это уже не вчерашний, а позавчерашний день строительной индустрии. Можно расширить наш кирпичный завод. Можно построить еще два новых. Но легче от этого никому не станет... По-прежнему будет так: в прошлом году заложили фундамент, в нынешнем подвели дом под крышу, в будущем начнем заселять. И долго. И дорого. И... скучно.

   Даниил Артемьевич Лызлов посадил очки на переносицу, заправил дужки за уши. И повернул лицо к Ирине Ильиной - вытянув, напрягши худую шею.

   А Федор Матвеевич Каюров горько раскаивался в том, что взял ее, эту девчонку, в аппарат исполкома, назначил главным архитектором. Думал: на безрыбье и рак - рыба... Ан рак-то оказался клещнятый.

   Федор Матвеевич уже понял, куда гнет-загибает оратор. И он предпочел не задавать наводящих вопросов.

   А она - без наводящих:

   - Нужно начать производство крупных панелей и блоков. Мы должны... мы обязаны строить по-новому! Вот почему я поддерживаю Василия Кирилловича и его проект.

   - Какой проект? - спросил Лызлов. Но она уже села.

   Ах, как же ты победно села - будто победила кого-то. Будто убедила кого-то. Будто кто-то тебя испугался... Вон ты, оказывается, кого поддерживала. Кого защищала... Гляди же, гляди, обрати внимание: как он на тебя сейчас смотрит из-под бровей, из-под кудрей. Нежно эдак. Это он тебя по головке гладит. Спасибо, говорит... Защитила, мол.

   - Какой проект? - настойчиво переспросил секретарь райкома.

   А ты не отвечаешь. Ты уже села и сидишь помалкиваешь. И правильно делаешь - ведь не, твой проект. Чего тебе за других отвечать?

   - Какой проект?.

   Федор Матвеевич Каюров тоже молчал. Ему тоже не хотелось отвечать. В конце концов это не его проект. Проект решения исполкома относительно товарища Черемныха - это его проект. А тот - не его... По тому проекту он уже сказал свое слово. Он его уже высказал самому автору. И, помнится, в довольно решительной форме. И ладонью по столу хлопнул. Автор же, уходя, хлопнул дверью... Поговорили.

   - Какой проект?

   - Проект переоборудования цеха для выпуска керамзитового гравия и керамзитовых блоков, - четко доложил Черемных.

   Ему и следовало отвечать, раз это его проект. Его и спрашивать следовало. А не эту девчонку. И не товарища Каюрова. А можно было бы и не спрашивать: дали бы человеку с самого начала свое досказать - он бы тогда и насчет проекта изложил. А то прервали, посадили, а теперь спрашивают...

   - Федор Матвеевич, вы знакомы с проектом? - спросил секретарь райкома.

   Тот трубно высморкался. Что-то бормотнул в носовой платок. Утерся. И вдруг разгневался, распалился.

   - Я, - говорит, - не могу поощрять всякие фантазий... Я не могу допустить, чтобы на полгода останавливался завод. Когда у нас такая нужда в кирпиче...

   - Не завод, а цех, - в свою очередь распалился Черемных. - И не на полгода, а на три месяца... Через три месяца мы выдадим стройкам первую партию керамзитовых блоков. Я за это головой ручаюсь.

   И тряхнул головой. Тряхнул своими черными кудрями с едва заметной сединой.

   - Что для этого нужно? - деловито осведомился секретарь райкома.

   - Во-первых, для этого нужно... Черемных выразительно посмотрел на Федора

   Матвеевича Каюрова. Зубы сцепил - выпятились, побледнели скулы. И для собственного, что ли, успокоения медленно пролистнул в пальцах страницы блокнота.

   - А во-вторых, - продолжал он, - для этого нужны двадцать толковых монтажников... И больше ничего.

   Сказав насчет монтажников, он почему-то посмотрел на Колю Бабушкина. На нем задержал свой взгляд. А может, это только показалось Коле Бабушкину. Может быть, он не на него посмотрел, а опять - на девчонку. На главного архитектора. Они ведь с этой девчонкой рядышком сидят на диване. Поди разберись, на кого из них смотрят.

   - Судя по всему, вопрос, включенный в повестку дня, недостаточно подготовлен, - сдержанно заметил Даниил Артемьевич Лызлов. - Не так ли? - обратился он к товарищу из комиссии. К тому самому, который докладывал. Который бумагу читал.

   - Так точно... недостаточно, - поспешил согласиться товарищ из комиссии. Он, вроде бы, даже обрадовался. Он даже с какой-то гордостью обвел взглядом присутствующих: дескать, вот какая вышла петрушка - недостаточно вопрос подготовили. Не дотянули. И я в этом честно сознаюсь, дорогие товарищи.

   - Не так ли? - повторил секретарь райкома, обращаясь уже непосредственно к председателю.

   Федор Матвеевич Каюров опять вынул из кармана носовой платок и шумно высморкался. Насморк, черт его дери. На таком холоду совсем недолго подцепить насморк.

   - Может быть, нам перенести обсуждение этого вопроса на бюро райкома партии? - спросил совета Лызлов.

   Каюров грузно заерзал на стуле и бормотнул в платок нечто нечленораздельное. Мол, как знаете, Даниил Артемьевич. На ваше усмотрение...

   Секретарь райкома партии Лызлов был членом исполкома райсовета. А председатель исполкома Каюров был членом бюро райкома партии. Они и там вместе заседали, и здесь. Но здесь, на исполкоме, за председательским столом сидел Федор Матвеевич Каюров. А там, на бюро, за секретарским столом сидел Даниил Артемьевич Лызлов И это несколько меняло роли. Это несколько влияло на характер разговора. Это особенно влияло на характер разговора, когда члены бюро оставались одни, без приглашенных лиц.

   - Проект с вами, Василий Кириллович? - спросил Лызлов главного инженера.

   - Нет, на заводе.

   - А машина у вас есть?

   - Н-н... - замялся Черемных и скромно потупил взгляд. - Такси... завод арендует.

   - Что ж, - усмехнулся Лызлов, - вот и прокатимся... Напоследок. Машину вернете в парк.

   Он встал и направился к шкафчику, одеваться. Встал и Черемных. Встала с дивана и девчонка, та, которая главный архитектор. Встал и Коля Бабушкин. Повставали и все остальные. Задвигали стульями, загомонили.

   Один лишь Федор Матвеевич Каюров продолжал сидеть на месте. Он ведь тут оставался: в своем кабинете, за своим столом. Ему-то некуда было идти отсюда. Разве что домой. А домой еще рано.

   - Знаете, я вспомнила... - вдруг обернулась к Николаю Ирина Ильина. - Я вспомнила, где вас видела... В гостинице. Сегодня утром, да?

   Свежие губы улыбались. Серые глаза улыбались. Брови приподнялись, ожидая ответа.

   Вспомнила небось. Могла бы и раньше вспомнить.

   - Вполне возможно, - надменно ответил ей Коля Бабушкин.

   Да и некогда ему было сейчас лясы точить. В толчее, в табачном дыму, внезапно окутавшем толчею, он увидел, как идут к двери, уже одетые, Лызлов и Черемных.

   Николай нагнал их в коридоре.

   - Товарищ Черемных... как же... насчет кирпича? Для Порогов...

   Лызлов и Черемных остановились. Посмотрели на Николая. Потом друг на друга. Потом опять на Николая. И снова переглянулись... Что-то думали. Соображали.

   - Поедете с нами, - сказал Черемных.

  

   Это была заводная бритва. Она стрекотала, как кузнечик, когда ее заводили ключом, а потом жужжала, как пчела, когда Черемных водил ею от висков к подбородку, от подбородка к вискам. Он поглаживал щеки тыльной стороной руки, находил огрехи и сильней, безжалостней терзал бритвой кожу...

   Вот чудак человек. Вздумал бриться на ночь глядя. Бриться утром надо, перед работой.

   Но заводная бритва очень понравилась Коле Бабушкину. Надо бы купить такую. Она бы ему пригодилась в тайге, на Порогах.

   Коле Бабушкину вообще понравилось жилище _ главного инженера - комната, в которой жил Черемных.

   Каждая вещь тут заявляла о себе, что она не для красоты, а для дела. Что она настоящая и серьезная вещь. К примеру, настольная лампа: мощная фара на подвижном суставчатом стержне, с винтами и пружинами - ты ее как хочешь верти-выворачивай, выше или ниже, ближе или дальше, вкось и вкривь, как тебе нравится, как тебе покажется удобней.

   Или же кресло, в которое Черемных усадил Колю Бабушкина. Когда Николай зашел сюда, в эту комнату, никакого кресла тут не было, а была кровать с измятой простыней, верблюжьим одеялом и пузатой подушкой. Черемных взял подушку, выдернул из нее какую-то затычку, и подушка тотчас испустила дух - она была надувная. Потом Черемных затолкал простыню, одеяло и подушку в особый ящичек у изголовья, нажал ногой педаль, и кровать - щелк!.. - сама собой сложилась и стала удобным креслом, в котором сейчас сидит Коля Бабушкин.

   Или же вот эта штука, которая стоит на полу, и даже трудно сказать, что она такое: телевизор, приемник или магнитофон? Поскольку в этой штуке все есть - и телевизор, и приемник, и магнитофон, и проигрыватель, и даже шкафчик для пластинок. Вот было бы интересно все это включить одновременно, на все катушки - то-то заиграло бы!..

   Одним словом, Николаю очень понравилось жилище главного инженера, и он нисколько не жалел о том, что его сюда затащил Черемных. А Черемных его сюда затащил прямо с завода: сказал, что есть один важный разговор.

   - А где вы... - спросил Черемных, подперев изнутри языком щеку и шлифуя ее бритвой снаружи. - Где ты... Можно я буду тебя на "ты" называть?

   - Называй, - разрешил Коля Бабушкин. Черемных отдернул бритву. Куснуло, должно

   быть.

   - Где ты овладел строительной профессией? - спросил немного погодя Черемных. - В ремесленном?

   - Нет. В армии. Когда солдатом был. Коля Бабушкин был особенным солдатом. Он

   был таким солдатом, у которого даже погон не было. И винтовки не было. Сразу после призыва его направили в военно-строительный отряд. А в этих военно-строительных отрядах солдаты не носят погон. Вместо погон у них к вороту гимнастерки пришиты черные петлицы ромбом, на петлицах - скрещенные лопата и кирка. Не какие-нибудь скрещенные пушки, а именно лопата и кирка. И винтовок у этих солдат не имеется - им не выдают винтовок. То есть, конечно, каждый из них умеет и разобрать винтовку, и собрать, и в случае чего может вести из винтовки прицельный огонь. Но личного оружия у этих солдат не имеется. Им не выдают оружия.

   Они, конечно, изучают воинские уставы - строевой, дисциплинарный - и несут караульную службу. Но главным образом они изучают строительное дело и технику безопасности. Учатся месить бетон, монтировать перекрытия, сваривать прочные швы.

   Причем эти солдаты не строят линии укреплений, стратегические мосты или, скажем, ракетодромы в разных забытых богом местах. Нет, они ничего такого не строят. Они даже не саперы: саперы - те погоны носят, а эти ходят без. погон.

   Они, эти солдаты, строят жилые дома. Обыкновенные жилые дома, с кухнями и мусоропроводами. Они строят школы, строят детские ясли, асфальтируют улицы и сажают молодые деревья. И, отслужив срок воинской службы, они уходят на гражданку с хорошими гражданскими профессиями.

   Им, этим солдатам, государство платит зарплату за их солдатский труд. Половину зарплаты выдают на руки, а другую половину кладут на сберкнижку. В военно-строительных отрядах на всех солдат заведены сберкнижки. Чтобы, отслужив свое, они не с пустыми карманами возвращались домой.

   Надо полагать, что в Министерстве обороны детально обдумали данный вопрос. Надо полагать, что эти солдаты ходят без винтовок не потому, что для них не хватило винтовок. Надо полагать, что не от немощи нашей ходят по стране служивые, заляпанные штукатуркой и краской, с ладонями, почерневшими от графитовых электродов...

   Таким вот солдатом и был Коля Бабушкин.

   - А крупноблочным строительством вы занимались? - допытывался Черемных.

   - Занимались. Мы из крупных блоков целый город построили в Средней Азии.

   - Значит, ты понимаешь все преимущества блоков? Ты понимаешь, что если мы не откажемся от кирпича, то у нас, в Джегоре, просто рабочих рук не хватит на все объекты?.. Ты погляди на кирпичную стройку: на ней одних каменщиков - что мух. Черно... А там, где строят из блоков, и людей не видно. Только башенный кран вертится... Понимаешь?

   - Понимаю, - кивнул Николай. - Давайте нам, на Порожский участок, крупные блоки, и мы будем из них строить дома. Лично я не возражаю.

   - Давайте?.. А где я их возьму, эти блоки? - рассвирепел Черемных. - Рожу?..

   - Это уж твое дело. А покудова блоков нет- давай кирпич.

   Он свою линию гнул как умел, Коля Бабушкин. Он ни на минуту не забывал, зачем сюда приехал - в Джегор,

   - Мое, значит, дело?., - громыхал Черемных. - Не твое, а мое? А твое дело - сторона? И это говорит комсомолец, депутат райсовета? Сопляк ты, иждивенец,

   Николай встал.

   Первым его желанием было: подойти к хозяину дома и без лишних предисловий - коротко дать ему, чтобы с ног долой. Не важно, что главный инженер выше ростом на полголовы, что шея у него как у быка; что руки у него как кувалды. Это существенного значения не имеет.

   Вторым его желанием было: одеться и, не говоря ни слова, уйти. Подчеркнув этим самым, что ответственная должность главного инженера еще не дает никакого морального права оскорблять рядового рабочего; что если ты пригласил к себе в дом человека, то уж будь с ним, пожалуйста, вежлив и не брани его разными словами: "Сопляк... Иждивенец..."

   А третьим желанием было: во что бы то ни стало добиться своего. Добыть кирпич. Чтобы завтра же утром машины с кирпичом ушли на Пороги.

   И это третье желание было самым сильным.

   Коля Бабушкин снова опустился в кресло.

   Черемных размашисто и сердито шагал по комнате - то ли на него сердился, то ли на себя. На обоих, наверное. На ходу он по-бычьи, снизу вверх, встряхивал головой - будто бодался. Будто ломился лбом в запертые ворота.

   - Ладно, ты не горячись... - прекратив наконец ходьбу, сказал Черемных, - На горячих и упрямых, знаешь, что возят?

   (А кому сказал - Коле Бабушкину или самому себе?)

   - Теперь на машинах возят, - на всякий случай заметил Николай.

   - Ладно. Давай так... - продолжал Черемных. Он что-то придумал. Изобрел что-то. - Давай так... Ты останешься в Джегоре. На три месяца. Разыщешь по стройкам хороших ребят и сколотишь из них бригаду. Бригаду монтажников. За три месяца мы пустим в ход керамзитовый цех. И первую же партию блоков..

   - А...

   - Погоди. Первую же партию блоков мы отправим на Пороги. С музыкой! С флагами...

   - А...

   - Погоди. А до того дня я, как главный инженер завода, обязуюсь регулярно поставлять кирпич на Порожский стройучасток. Бесперебойно. Другим откажу, а Порогам дам. Завтра же утром, нет сегодня ночью отправлю на Пороги караван. Ну?..

   - А я...

   - Тебя заложником оставлю, - жестко усмехнулся Черемных.

   - Как же это? - Николай недоуменно пожал плечами. - Я ведь на Порожском участке работаю. Да меня прораб Лютоев без соли съест...

   . -... если кирпич не достанешь, - досказал Черемных.

   Верно. Угадал. Ишь цыган.

   - А остальных людей где взять? Кто же их с работы отпустит? - не сдавался Коля Бабушкин.

   - Отпустят. Райком нажмёт. Комсомол поможет... Да ты пойми: ударный объект! От него за_ висит судьба всех строек, будущее города... - И закончил обыденно: - Монтажникам будем платить аккордно. Не прогадаете.

   Николай не мог оправиться от неожиданности... Остаться в Джегоре. На три месяца. Искать людей... Все это было нелегко осмыслить сразу.

   Но перед глазами вдруг возникла картина: в смутной ночной мгле, в смутной пелене снегопада появились светящиеся точки. Сперва далекие и тусклые, они приближаются, набухают... Все явственней басовитый рев самосвалов. И вот уже фары надвигаются вплотную, ослепляют, и все окрест чернеет, глохнет... Идут восьмитонные "ЯАЗы", груженные кирпичом. И, сворачивая с тракта, ощупывают фарами заметенный "ус"... На Пороги.

   За то, чтобы это было явью, Коля Бабушкин сейчас все бы отдал. А от него всего-то и требуется: его руки. Когда же он их жалел?.,

   - Ну, как - по рукам? - весело спросил Черемных.

   Цыган и есть,

   Николай протянул руку.

   Стук в дверь,

   - Войдите, - разрешил Черемных. И вошла она. Ирина.

   Она вошла и замерла, увидев Колю Бабушкина. Черемных оглянулся на дверь, да так и остался с протянутой к Николаю рукой. А Николай встал с кресла и в растерянности посмотрел на Черемныха...

   - Добрый вечер, - тихо сказала она.

   - Добрый вечер, - очнувшись, сказал Черемных.

   - Добрый вечер, - буркнул Николай.

   Она все еще на него смотрела, на Колю Бабушкина: "Вот так встреча!.. Вот кого не чаяла здесь застать... Но такой уж, видно, порядок заведен на свете: две встречи за день - третьей не миновать. Таков порядок... А лучше бы те