Порозовская Берта Давыдовна - Жан Кальвин

т перестал раздавать право гражданства французским эмигрантам, которые, как известно, были главной опорой Кальвина, и Перрену действительно удалось добиться против них некоторых ограничительных мер; другое, еще более важное требование либертинов заключалось в том, что право церковного отлучения должно быть отнято у консистории и передано совету. Положение становилось критическим. Предложение либертинов было заманчиво, и совет обнаруживал сильное желание присвоить себе право отлучения. Кальвину снова пришлось прибегнуть к своей обычной угрозе. На этот раз не только он, но и все проповедники объявили о своем намерении покинуть Женеву, и снова совет, не считая возможным обойтись без них, решил пожертвовать этим одним правом, чтобы спасти остальные. Вопрос о церковном отлучении был решен в пользу консистории.

   Либертинам оставалось последнее средство - созвать во что бы то ни стало, без ведома синдиков, Генеральное собрание, которое, как они надеялись, выскажется в их пользу. Но Кальвин был предупрежден вовремя. За несколько дней до назначенного заговорщиками срока на улице произошла стычка между ними и приверженцами реформатора. Либертины были смяты, их обвинили в мятеже, и в мае 1555 года девятилетняя борьба была закончена. Бертелье и еще трое патриотов погибли на плахе, Перрену и другим вожакам удалось бежать; остальные либертины были изгнаны, имущество их конфисковано и даже под страхом смертной казни запрещено было хлопотать об их помиловании.

   С тех пор Кальвин не встречал больше оппозиции: Женева осталась за ним.

  

   В течение этого девятилетнего периода Кальвину приходилось бороться не с одной только враждебной частью женевского населения. Из среды самого духовенства не раз поднимались проповедники, не соглашавшиеся с тем или другим пунктом его учения. Но Кальвин, считавший необходимым для блага Женевы настаивать на исполнении самых мелочных предписаний своей церковной дисциплины, конечно, не мог делать уступок в своем учении, вводить таким образом раскол в собственной церкви. Это был самый тяжелый период его жизни. Со всех сторон на воздвигнутое им здание производились нападения, ему постоянно приходилось отбиваться. И реформатор отстоял свое дело с поразительной энергией, но и с поразительной жестокостью.

   Бользек, отвергавший его догмат о предопределении, Кастеллион [14], толковавший иначе, чем он, некоторые места в Евангелии, Гентилис, дававший другое объяснение догмату о троичности, - все эти люди, засвидетельствовавшие свою преданность Реформации многочисленными жертвами, подвергались изгнанию, преследовались в печати, клеймились иногда самыми несправедливыми обвинениями. Кальвин не обращал никакого внимания на прежние заслуги; достаточно было ничтожного противоречия, чтобы во вчерашнем друге он увидел уже врага. "Я согласен быть скорее папистом, чем Кастеллионом", - говорил он про человека, безусловно преданного Реформации, но осмелившегося утверждать, что Соломонова Песнь Песней представляет только лирическое произведение поэта, - про человека, который, может быть, один из всего остального женевского духовенства стоял на высоте своего призвания и отличался широкой терпимостью. Кастеллион был единственным человеком, осмелившимся громко протестовать против казни Сервета.

   Процесс Сервета принадлежит к числу тех, которые, выставляя в ярком свете всю нетерпимость реформатора, еще ярче отражают варварство самой эпохи. Это позорная страница в истории того учения, которое, выставив вначале на своем знамени принцип свободы совести, право человеческого ума на самостоятельное исследование истины, очень скоро отреклось от этого знамени и стало подавлять своих противников теми же средствами, как и старая церковь.

   Мигель Сервет родился в Наварре. Благодаря своим блестящим способностям он в 14 лет получил место секретаря у духовника императора Карла V, что дало ему возможность много путешествовать. Сервет обладал обыкновенно обширными сведениями - знал право, медицину, теологию, математику, географию. При этом он отличался беспокойной, непоседливой натурой, переезжал с места на место, менял профессии, всюду внося новые вопросы, раздражая рутинеров. Но более всего его интересовали богословские вопросы. Познакомившись с учением реформаторов, он пришел к заключению, что они остановились на полдороге, что истинное христианство, во всей его первоначальной чистоте, можно найти только у тех отцов церкви, которые жили до Никейского собора (325 год), и что догмат о троичности чужд этому первобытному христианству. Уже в 1531 оду он издал сочинение "Об ошибках Троицы", в котором резко опровергал этот догмат. Сочинение наделало много шума и возбудило негодование как католиков, так и протестантов. Сервету пришлось бежать из Германии и некоторое время скитаться во Франции под вымышленным именем. В 1534 году, находясь в Париже вместе с Кальвином, он вызвал последнего на публичный диспут, но потом почему-то раздумал. В 1537 году он читал лекции по географии, математике и астрологии, навлек на себя осуждение парламента, затем поселился в Лионе, а потом в Вене в качестве врача.

   Здесь он живет некоторое время спокойно, любимый всеми за свой благородный, великодушный характер и участие к бедным. Но скоро слухи об успехах Кальвина снова заставляют его приняться за теологию. Он вступает с Кальвином в переписку, старается привлечь его к своим взглядам и в 1546 году посылает ему рукопись своего нового сочинения "Восстановление христианства", которое представляет полное изложение его учения. Это какое-то странное соединение пантеистического учения анабаптистов с учением Евангелия. Догмат о троичности отвергается решительно: Христос - простой человек, в котором воплотился божественный разум; христиане, поклоняющиеся Троице, - трехбожники. Тон сочинения какой-то мистический; автор применяет к себе апокалиптические предсказания выражает твердое убеждение, что все другие реформаторы должны ему подчиниться.

   Прочитав рукопись, Кальвин был возмущен и в письме к Вире выразился, что если Сервет попадет в Женеву, то живым оттуда не выйдет; в то же время он прекратил с ним всякие сношения. Но Сервет не обратил на его гнев никакого внимания и через некоторое время напечатал свое сочинение в большом количестве экземпляров, которые были разосланы в разные места; несколько экземпляров было послано и в Женеву.

   Появление еретической книги вызвало всеобщее негодование. Начались розыски, кто ее автор, но Сервет благоразумно не поставил на сочинении ни своего имени, ни названия типографии, и дело заглохло бы, если бы секретарь Кальвина не написал в Вену своему родственнику, указывая прямо на Сервета как на автора. Когда же этого оказалось недостаточно, секретарь прислал его собственноручные письма к Кальвину, где приводились те же взгляды, что и в анонимном сочинении. Улики, таким образом, были налицо. Сервет был арестован; против него начался процесс, во время которого ему удалось, однако, бежать, и уже в его отсутствие венский архиепископ присудил его к сожжению.

   Кальвин уверял впоследствии, что компрометирующие письма были посланы без его ведома, но сам секретарь писал родственнику, что ему, хотя и с большим трудом, удалось выпросить их у Кальвина.

   Счастливо избежав рук католической инквизиции, Сервет решил поселиться в Неаполе, чтобы заняться там медициной, и после трехмесячного скитания попал проездом в Женеву.

   Неизвестно, какие именно причины задержали его тут. В то время борьба с либертинами была в самом разгаре и склонялась не в пользу Кальвина. Возможно, что это именно и побудило его остаться. Как бы то ни было, Сервет застрял в Женеве на целый месяц, и когда, наконец, 13 августа 1553 года собирался уже уехать, Кальвин, открывший его пребывание, указал на него магистрату, который велел его немедленно арестовать.

   С тех пор активное участие Кальвина в осуждении Сервета является несомненным. Он сам выступает его обвинителем, старается все более и более запутать его во время допросов, не дозволяет ему дать защитника. Тем не менее в совете было несколько людей, которые хотели спасти Сервета, в том числе Ами Перрен. Совет решил поэтому выслушать мнения других швейцарских кантонов и отказал венскому архиепископу, потребовавшему выдачи осужденного.

   В ожидании ответа от швейцарских кантонов положение Сервета было самое ужасное. Он жаловался совету, что содержится в отвратительной яме, что одежда на нем распадается на куски, просил послать ему немного белья. Но все эти жалобы оставались без ответа... Тогда Сервет пришел в отчаяние. В лихорадочном возбуждении он пишет совету письмо за письмом, просит передать его дело совету двухсот, выдвигает обвинения против Кальвина, требуя предания его суду как еретика. Все это, конечно, также остается без последствий, и, получив ответ кантонов, единогласно высказавшихся против Сервета, совет (25 октября 1553 года) присуждает его к сожжению.

   Остальные подробности процесса еще более возмутительны. Ни Кальвин, ни Фарель, приехавший специально в Женеву, чтобы присутствовать при казни еретика, не выказали ни малейшей жалости к нему. Сервет до последней минуты не знал, что его ждет костер, а не плаха, и когда приведенный на место казни увидел ужасные приготовления, то в первые минуты совершенно обезумел от отчаяния. Фарель, сопровождавший его в качестве духовника, не сказал ему ни слова в утешение и только возмущался тем, что несчастный, несмотря на свое отчаяние, не соглашался отречься от своей ереси, чтобы добиться смягчения наказания.

   Сервет, обложенный со всех сторон дровами, с венком из соломы на голове, погиб настоящим мучеником за свои убеждения. Протестанты, очевидно, не хотели уступить католикам в искусстве подавлять ереси.

   Казнь Сервета, как мы уже сказали, легла неизгладимым позорным пятном на деятельность реформатора. Сервет был иностранец, он не проповедовал в Женеве, его книга даже не была напечатана в Женеве. Кальвин мог по крайней мере предоставить это печальное право наказать еретика осудившим его католикам. Но тем не менее несправедливо было бы свалить на него одного всю вину этого осуждения. Он стоял вполне на точке зрения своего времени. И швейцарские кантоны, и Фарель, и Буцер - все они требовали казни Сервета. Даже кроткий Меланхтон и тот, безусловно, оправдывает поведение Кальвина, освободившего церковь от этого "богохульника". Костер, на котором погиб Сервет, не был делом одного только реформатора: он был сложен фанатизмом и жестокостью всего XVI столетия.

  

   Падение партии либертинов окончательно упрочило торжество нового порядка вещей, торжество новой Женевы, Женевы Кальвина и эмигрантов над старой Женевой. С тех пор население города, наполовину уже состоявшее из новых элементов, окончательно подчиняется воле реформатора. Женева сознательно принимает на себя роль, предназначенную ей Кальвином, - она становится центром реформационного движения, столицей протестантского мира.

   Но прежде чем перейти к этому последнему, девятилетнему периоду деятельности Кальвина, мы должны сказать несколько слов о его внутренней жизни, мы должны также взглянуть на ту арену, на которой совершалась эта продолжительная, мелкая по своим проявлениям, но грандиозная по своим последствиям борьба с женевскими патриотами. Отчасти в особенностях этой борьбы кроются причины той мелочной мстительности и жестокости, которые не могут быть объяснимы принципиальной нетерпимостью и беспощадными теориями реформатора.

   В самом деле, этот могучий диктатор, к словам которого благоговейно прислушивалась вся протестантская Европа, в самой Женеве, несмотря на свое громадное влияние, должен был чувствовать себя как бы в осадном положении.

   Вот он читает перед многочисленной аудиторией свои знаменитые лекции по теологии. Вокруг его кафедры с напряженным вниманием теснятся многочисленные слушатели. Многие из них - иностранцы, приехавшие издалека почерпнуть учение из первоисточника; это - уже известные проповедники, явившиеся укрепить свой дух в беседах с реформатором; это - будущие миссионеры, будущие мученики. Вдруг с улицы раздается громкий крик, смех, свистки: либертины устраивают реформатору демонстрацию. Тихий, прерывающийся голос ученого смолкает, и вслед за тем Кальвин разражается гневной обличительной речью. Подобные сцены повторялись очень часто, все сильнее раздражая этого и без того раздражительного, болезненного человека. Либертины, как мы уже говорили, не были опасными противниками. Но эти непрерывные мелкие враждебные демонстрации, этот партизанский характер борьбы сообщали ей более непримиримый характер, чем более крупные массовые сопротивления. Редкий день в жизни реформатора проходил спокойно. Когда он идет по улице, его из-за угла встречают свистками. Собака бросается ему под ноги. Хозяин с притворной заботливостью кричит: Кальвин, и собака ворчливо отходит, потому что это ее кличка. Реформатор идет дальше, и его откуда-то окликают, но при этом его имя произносится так, что слышится "Каин". На мосту, по которому ему приходится проходить, несколько повес, притворившись рассеянными, чуть не опрокидывают его. По вечерам, когда он весь поглощен работой, под его окном какой-нибудь напившийся либертин вдруг начинает распевать неприличную песенку. Его проповеди прерываются насмешливыми замечаниями, гримасами. Эти люди, веселые, легкомысленные, ненавидящие сурового проповедника, идут в тюрьму, платят штрафы, совершают публичные покаяния, но вслед за тем они снова принимаются за прежнее, не давая своему противнику ни минуты покоя.

   Девять лет, как мы видели, продолжалась эта борьба. В продолжение 9 лет реформатор переживал состояние человека, находящегося накануне изгнания. Стоило ему только утратить большинство в совете, и, казалось, все воздвигнутое им здание рухнет. Эти постоянные мучительные ощущения выводили его из себя, вызывали у него приливы ярости, под влиянием которых он мог во время проповеди потребовать казни 700 женевских юношей, заставляли его настаивать на наказании своих личных обидчиков, придавали его печатной полемике страстный, крайне невоздержанный тон. Подчас даже на этого сильного человека, не останавливавшегося ни перед какими опасностями, находили минуты полного изнеможения. "Лучше было бы для меня, - писал он в 1555 году, - быть сожженным папистами, чем беспрестанно подвергаться этой пытке. Только одно удерживает меня на этой суровой службе: надежда, что смерть скоро принесет мне избавление". Кальвин, и этого никогда не следует забывать для верного понимания его личности, совершенно искренно видел в своих тиранических замашках лишь усердие в служении Богу. Быть снисходительным к иным мнениям он считал себя не вправе. "Ведь и собака лает, когда нападают на ее хозяина. Как же могу я молчать, когда нападают на моего божественного господина", - вот один из его обычных аргументов в оправдание своей нетерпимости.

   Семейная жизнь Кальвина также подвергалась частым испытаниям. Иделетта родила ему троих детей, но все умирали скоро после рождения. Кальвин покорно принимал эти удары: "Бог дал, Бог взял, - писал он друзьям. - Пускай мои враги видят в этом наказание Божье; разве у меня нет тысяч детей в христианском мире?" Ко всему этому присоединилась еще долгая, изнурительная болезнь Иделетты, закончившаяся ее смертью в апреле 1549 года. Письма Кальвина обнаруживают в этом сухом, скупом на излияния человеке глубокую нежность к его умершей подруге. "Я потерял, - пишет он Вире, - кроткую спутницу моей жизни, ту, которая никогда не покинула бы меня, ни в изгнании, ни в нищете, ни даже в смерти. В течение всей своей жизни она была для меня драгоценной опорой... она никогда не думала о себе, не доставляла мне никаких хлопот. Я стараюсь по возможности сдерживать свою скорбь. Друзья помогают мне, но мы плохо успеваем. Ты знаешь нежность моего сердца, чтобы не сказать его слабость. Я сломился бы, если бы не делал над собой усилий".

   И действительно, Кальвин мужественно боролся со всеми постигавшими его ударами. Кто увидел бы его на другой день после похорон на кафедре в совете, ни в чем не изменившим порядок своего рабочего дня, тот мог бы подумать, что у него совершенно нет сердца. Но это обвинение в полнейшем бессердечии, так часто раздающееся из враждебного реформатору лагеря, вряд ли вполне справедливо. При всей своей сухости он не был недоступен для дружбы и беспредельная преданность его друзей была бы совершенно необъяснима, если бы отношения к ним самого Кальвина были лишены всякой сердечности.

   Трудолюбие Кальвина кажется невероятным. Пробегая длинный список его сочинений, относящихся к самому тревожному периоду его жизни, нельзя не проникнуться глубоким удивлением к этому железному прилежанию, к этой неослабевающей деятельности духа, заключенного в такую хрупкую оболочку. Плодовитость Кальвина как писателя была бы изумительна даже в том случае, если бы он одновременно не был и дипломатом, и законодателем, и проповедником, и профессором. Мы видели уже, какую преобладающую роль он играл во всех светских и церковных делах Женевы, как наряду с самыми важными вопросами он разрабатывал мельчайшие детали городского управления. Совет ничего не предпринимает без его ведома. Частные лица также беспрестанно обращаются к нему за советами, за разрешением недоразумений. Через неделю он проповедует ежедневно иногда даже по нескольку раз в день. Три раза в неделю он читает лекции по богословию; председательствует на еженедельных собраниях консистории и конгрегации, навещает больных в качестве пастора и заведует делами благотворительности. Дома его уже ждет громадная корреспонденция из всех стран Европы: тут и дружеские послания, и жалобы, и донесения, и богословские консультации, - Кальвин отвечает на все; немедленно. Ночью он непрерывно работает. Ему совершенно достаточно трех часов сна. Но и этот короткий отдых не всегда ему дается. Сильнейшие головные боли, лихорадки, различные болезни нередко лишают его сна, не дают ему даже подняться с постели. Но работа от этого не прекращается. Если это свободный от проповеди день, ему приносят книги и он в кровати пишет или диктует своему секретарю. Иногда его на носилках уносят в церковь, и он прерывающимся от слабости и одышки голосом произносит свои проповеди, которые тут же записываются некоторыми слушателями. Затем, вернувшись домой, он продолжает работу, с нечеловеческой энергией побеждая страдания своего тела. В одном из писем к Фарелю (14 июля 1552 года) мы читаем описание одного из его рабочих дней: "Право, я давно уже не запомню такого тяжелого дня. Вместе с этим письмом посланец должен унести начало моего труда - 20 страниц корректуры, мои лекции, проповедь, 4 послания, примирение враждующих сторон. Надеюсь, ты простишь мне, если я буду краток".

   Перечислять все труды Кальвина было бы слишком долго. Это целая библиотека, состоящая из сочинений самого разнообразного содержания: тут и комментарии ко всем почти книгам Священного Писания (особенно замечательны его комментарии к посланиям апостола Павла и к Псалмам с предисловием, заключающим в себе краткую автобиографию реформатора), пользующиеся глубоким уважением протестантской церкви, тут и полемические сочинения, и политические памфлеты, и научно-богословские трактаты. Многие из проповедей, записанных во время чтения его учениками, изданы. До 3 тысяч рукописных проповедей и лекций хранится в женевской и цюрихской библиотеках. Кальвин не имел времени готовиться к ним. В храме или в академии он всегда импровизировал. Он брал какой-нибудь текст из комментируемой им книги Священного Писания и объяснял его в ясных и простых выражениях, лишенных увлекательного красноречия Лютера, но изумлявших своей глубиной. Писал он также с удивительной легкостью. По большей части он диктовал свои работы, которые почти всегда оставались в своем первоначальном виде, такими, какими вышли прямо из-под пера. Кальвин обладал необыкновенной памятью. Прерванный на середине фразы каким-нибудь неотложным делом и, по прошествии нескольких часов, вернувшись к работе, он мог продолжать ее на прерванном слове. Благодаря этой особенности ему не приходилось тратить время на то, чтобы собираться с мыслями; он редко даже нуждался в справках, так как сохранял в памяти неимоверное количество текстов.

   Корреспонденция также требовала много времени. Сохранилось несколько тысяч его писем, из которых значительная часть адресована Фарелю. Но конечно, найденное представляет только часть его корреспонденции: многие письма утеряны или еще не разысканы. Содержание писем, иногда представляющих своего рода богословские трактаты, самое разнообразное. Но главным образом эта корреспонденция служила могущественным орудием его пропаганды, его духовного воздействия на протестантский мир.

  

   Однажды один французский эмигрант, приведенный в восторг зрелищем строгой религиозности и порядка, которое представляла Женева, воскликнул: "Что за счастье пользоваться такой чудной свободой!" - "Хороша свобода! - насмешливо возразила его собеседница. - Прежде нас заставляли ходить к обедне, а теперь принуждают слушать проповедь..." [15] И в сущности каждый из них был прав.

   Действительно, если женевский патриот старого закала не мог не считать новых железных порядков своего рода порабощением, то, с другой стороны, людям, принужденным покинуть родину из-за религиозных убеждений, этот город, где можно было беспрепятственно служить Богу по Евангельскому учению, должен был казаться истинным убежищем свободы.

   Но Женева представляла гораздо больше, чем простое убежище для эмигрантов. Реформатор, первоначально избравший ее местом своей деятельности против воли, теперь уже вполне уяснил себе значение этого города для дела пропаганды. Он сделал его оплотом Реформации, ее Духовным центром, настоящим протестантским Римом. В 1559 году Кальвину удалось осуществить свою заветную мечту - устроить академию, высшее богословское заведение для подготовки проповедников, которые могли бы продолжать его дело и после его смерти. Ректором академии и основанной при ней коллегии для подрастающего поколения он назначил своего друга и позднейшего биографа Беза. Но, в сущности, при жизни Реформатора недостаток академии вовсе не был ощутим. Его лекции, на которых иногда присутствовало до тысячи слушателей, его проповеди, самый характер жизни в Женеве - все это имело громадное воспитательное значение. В этом "городе духа", воплотившем в себе идеал реформатора, приезжие быстро проникались его идеями. В его суровой школе вырабатывались те мощные борцы, которые, наперекор усиливающимся гонениям, при зареве все сильнее разгорающихся костров, бесстрашно проповедовали Евангелие католическим народам. В типографиях Женевы десятками тысяч отпечатывались протестантские книги, и смелые разносчики, рискуя на каждом шагу жизнью, разносили их по Франции. Новое значение Женевы было очевидно для всех - как протестантов, так и католиков. Еще в 1543 году Меланхтон возлагал на нее надежды Реформации на тот случай, если, как тогда можно было опасаться, Германия будет покорена турками. После смерти Лютера Кальвин сделался признанным главой протестантского мира, и значение Виттенберга перешло к Женеве. Сквозь надвигавшийся мрак католической реакции эта маленькая община, точно чудом успевавшая сохранить свою независимость и свободу Евангелия, светила протестантам как спасительный маяк. В самом деле, положение Женевы было беспримерное. Окруженная со всех сторон католическими державами, смотревшими с ненавистью на этот рассадник еретического учения, она постоянно находилась на краю гибели. В 1560 году участь ее, казалось, была решена. Папа набросал целый план кампании, чтобы разрушить до основания это гнездо еретиков. Короли французский и испанский, герцог Савойский должны были напасть на нее с трех сторон; папа также давал подкрепление. Даже в случае поддержки швейцарских кантонов Женева погибла, если бы не своекорыстие союзников. Никто не хотел завоевать ее для другого, и таким образом она уцелела. Но, несмотря на угрожавшую со всех сторон опасность, Женева, руководимая Кальвином, не думала прекращать своей пропагандистской деятельности. Она сохраняла свой независимый тон по отношению к католическим государствам, смело заступалась за гонимых, оказывала им самое широкое гостеприимство и не переставала рассылать своих миссионеров для проповеди нового учения.

   И действительно, те же ворота, ежедневно принимавшие новые толпы беглецов, ежедневно раскрывались также, чтобы выпускать тех, кто, укрепив свой дух в общении с реформатором, снова устремлялся в бой. Из Италии и Франции, из Англии, Венгрии и Польши - отовсюду стекались в Женеву приверженцы Реформации, чтобы видеть воочию ее образцовые порядки, чтобы услышать проповедь того, кто почитался всеми хранителем чистого учения и под влиянием которого они проникались неукротимым религиозным пылом, настоящей жаждой мученичества. Сам Кальвин, обыкновенно смотревший на это усердие как на самое обыкновенное явление, в одном письме обнаруживает невольный энтузиазм при виде своей боевой дружины. "Это невероятно, - пишет он Буллингеру [16] (май 1561), - с каким усердием наши друзья посвящают себя распространению Евангелия. Как другие теснятся вокруг папы, чтобы получить выгодное место, так они рвутся взять на себя крест. Они осаждают мою дверь, чтобы получить часть нивы для возделывания. Ни один король не имеет таких усердных придворных, как я. Они оспаривают друг у друга опасные посты. Я иногда стараюсь удержать их. Я указываю им на жестокий эдикт, повелевающий истреблять все дома, придерживающиеся нового культа. Я напоминаю им, что более чем в 20 городах верующие были перебиты чернью. Но ничто не может их удержать..."

   Это была страшная, кровавая пора. Почти во всех странах Западной Европы велась религиозная борьба. Везде лилась кровь, дымились костры. Но особенно свирепствовала тогда реакция во Франции. Единичных преследований и казней было недостаточно; истребления еретиков производились массами. В 1545 году три города и 22 деревни, населенные вальденсами, были разрушены; тысячи людей умерщвлены в битве, казнены, сожжены. Ежедневно почти в каком-нибудь городе Франции зажигался костер для гугенота. Но успехи реформы от этого еще более усиливались. Кальвин следил за движением с зоркостью полководца. Он укреплял дух своих единомышленников посланиями, отправлял к ним своих учеников в качестве проповедников, и мужчины и женщины с энтузиазмом всходили на костер, радуясь своему мученичеству, как особой милости неба, и благословляя Кальвина, пославшего их на этот подвиг. В 1553 году один из таких мучеников, находясь в тюрьме, с восторгом пишет реформатору: "Уведомляю вас этим письмом, что к Троице я надеюсь быть в Царствии небесном, если только Господь раньше не призовет меня к себе".

   Впрочем, Кальвин не только заботился о том, чтобы его приверженцы своей смертью засвидетельствовали истину учения. Утешая арестованных своими посланиями, внушая им мужество умереть за свои убеждения, он в то же время не переставал заботиться об облегчении их участи. Он хлопотал перед швейцарскими кантонами и протестантскими князьями в Германии, чтобы они заступились дипломатическим путем за гонимых, собирал для них деньги, составил для Генриха II от имени французских протестантов "Исповедание веры", чтобы доказать нелепость обвинений, возводимых на них католиками. Последние 9 лет его жизни, благодаря спокойствию, наступившему в Женеве после поражения оппозиционной партии, были главным образом посвящены делу пропаганды и организации протестантских церквей. Распространяться об этом периоде жизни реформатора мы не можем. Его история за это время есть вместе с тем и история Реформации после смерти Лютера. Ни одно крупное событие в религиозной жизни Западной Европы не совершилось без его прямого или косвенного участия. Это была самая блестящая эпоха в жизни реформатора. Несмотря на страшные преследования, кальвинизм распространялся с поразительной быстротой; протестантские церкви, возникавшие одна за другой, обращались к нему как к своему главе, просили о выработке организации, о присылке проповедников.

   Кальвин особенно заботился о единстве церкви. Своими многочисленными сочинениями полемического характера он старался уничтожить раскол, возникавший в среде протестантских теологов; в 1556 году он даже сам предпринял путешествие во Франкфурт, чтобы устранить несогласия, возникшие в ее церкви. Ему удалось также добиться соглашения между всеми швейцарскими церквами, из которых некоторые еще придерживались учения Цвингли. Заботясь о распространении своего учения в народе, Кальвин в то же время не теряет надежды произвести религиозную революцию сверху. С особенной любовью он поддерживает сношения с высшими классами, обращается к государям и правителям, стараясь склонить их на свою сторону. Не было почти ни одного коронованного лица или выдающегося деятеля, с которым он не находился бы в переписке. Часто для завязывания сношений он пользуется посвящениями своих сочинений. Так, например, он посвящает королю датскому Христиану свой комментарий к апостолам, Густаву Вазе Шведскому - свой комментарий к 12 малым пророкам. В Польше, где учение Кальвина с самого начала имело больше успеха, чем проникнутое национальным духом лютеранство, он поддерживал деятельную переписку со многими вельможами, приверженцами Реформации, в том числе с князем Радзивиллом и Тарновским - краковским воеводой. Он обратился также с воззванием к королю Сигизмунду II Августу, убеждая его стать во главе Реформации, и, ободренный ответом короля, не переставал действовать на него в том же духе. Известный польский реформатор Ян Лаский [17] также был приверженцем его учения. В Англии Кальвин вдохновлял герцога Сомерсета, регента и воспитателя Эдуарда VI, писал отеческие наставления юному королю, переписывался со знаменитым архиепископом Кранмером. Все они были горячо преданы его идеям, и церковная организация и дисциплина Кальвина стали быстро вытеснять полупротестантскую Реформацию Генриха VIII. Но Эдуард VI умер на 16-м году жизни, а его преемница Мария своими преследованиями протестантов вполне оправдала свой эпитет Кровавой. С тех пор между Англией и Женевой завязываются еще более оживленные сношения. Английские изгнанники находят убежище в Женеве и по воцарении Елизаветы снова устремляются туда проповедовать Евангелие. Знаменитый шотландский реформатор Джон Нокс [18], принужденный покинуть родину, живет некоторое время в Женеве, под влиянием Кальвина возвращается на родину еще более пламенным проповедником его учения и скоро увлекает за собой всю Шотландию. Ученики Кальвина успешно подвизаются также в Нидерландах.

   Но главные и непосредственные заботы реформатора были устремлены на Францию. В числе его приверженцев и корреспондентов были такие лица, как король и королева Наваррские, принц Конде, адмирал Колиньи и другие [19]. Мы уже видели, какое влияние он имел на герцогиню Феррарскую, с которой не переставал переписываться до конца своей жизни и которая, поселившись после смерти мужа во Франции, оставалась верна его учению, несмотря на все преследования своих родственников. Благодаря этой поддержке высших классов успехи Реформации, несмотря на массовые истребления еретиков, нисколько не ослабевали. В 1559 году в Париже тайно собрались представители 11 протестантских церквей Франции, образуя; первый национальный синод, на котором был принят выработанный Кальвином проект синодального устройства церкви. Благодаря полученной организации число протестантских общин разрасталось с поразительной быстротой, и в 1561 году их насчитывалось уже более 2 тысяч. Можно было ожидать, что скоро вся Франция примкнет к новому учению.

   Умирая, реформатор имел поэтому полное право оглянуться с чувством удовлетворения на свое дело, говоря: "Бог дал свое благословение моей работе".

   Кальвин умирал уже давно. Беспримерная напряженная деятельность подточила его и без того слабое здоровье. В 40 лет реформатор казался уже дряхлым сгорбленным стариком; только глаза его сохраняли свой обычный юношеский блеск, а неутомимость в работе как будто еще усиливалась. В 1559 году, страдая жестокой лихорадкой, он сам наблюдал за возведением укреплений в защиту от грозившего нападения герцога Савойского. С тех пор его физическое состояние сильно ухудшилось. К сильнейшей мигрени, которой он страдал еще с детства, присоединилось кровохарканье, одышка, подагра и всевозможные другие болезни, часто приковывавшие его надолго к постели. А в это время он руководил судьбами Европы и, преодолевая силой воли свои страдания, диктовал секретарю целый ряд произведений, не уступающих по ясности и энергии мыслей произведениям предыдущей поры. Но с середины 1563 года близость роковой развязки стала очевидной. Несмотря на советы врачей, Кальвин не переставал читать лекции и проповедовать, что было для него, безусловно, вредно. Наконец 6 февраля 1564 года во время проповеди сильный приступ кашля заставил его остановиться, рот его наполнился кровью, и его унесли домой. С тех пор он больше не появлялся на кафедре.

   Страдания больного были ужасны. Иногда он по нескольку дней подряд не принимал пищи и только с трудом проглатывал немного воды. 10 марта совет приказал во всех церквах молиться "за здоровье г. Кальвина, находящегося в смертельной опасности". Эта продолжительная агония продолжалась почти 4 месяца. Кальвин сносил свои страдания без жалоб и даже в минуты сравнительного облегчения продолжал работать, отвечая на все увещевания друзей, моливших его беречь себя для блага церкви: "Разве вы хотите, чтобы Бог, когда пошлет за мной, не застал меня за работой?"

   В Пасху (2 апреля) больной велел отнести себя в церковь и принял причастие из рук Беза. В конце того же месяца он выразил желание проститься с членами совета и проповедниками, и те, узнав об этом, в полном составе по очереди явились к нему на квартиру. И тех и других реформатор увещевал не терять мужества, несмотря ни на какие испытания, строго исполнять свои обязанности и защищать всеми силами чистоту учения. В то же время он просил у всех прощения за свои ошибки, говоря, что болезнь иногда делала его раздражительным, гневным, несправедливым.

   Вся Женева с глубоким участием следила за ходом болезни своего пастыря. Семидесятишестилетний Фарель, не слушаясь Кальвина, явился из Невшателя, чтобы увидеть его в последний раз. Беза также не отходил от его постели и с глубоким чувством описал потом его последние минуты. Смерть медленно парализовала один орган за другим. В последние дни Кальвин лишь с трудом мог бормотать слова молитвы, и только взгляд, по-прежнему живой, блестящий, говорил о том, что сознание до конца не покидало это разрушавшееся тело. Наконец 27 мая 1564 года в 8 часов вечера его не стало. "В этот день, - говорит Беза, - вместе с закатившимся солнцем, погасло и самое блестящее светило церкви".

   Смерть Кальвина доказала неосновательность клеветы, распространявшейся про него врагами. Еще 26 апреля он составил завещание, в котором завещает своим племянникам, детям своего любимого брата Антуана, свое скромное имущество, состоявшее из книг и предметов домашнего обихода и оцененное им приблизительно в 220 талеров. Несмотря на значительное содержание, назначенное ему советом, и на его частые подарки, Кальвин с трудом сводил концы с концами. Личные его потребности были более чем скромны, но за его столом было всегда много приезжих, а кошелек всегда был открыт для нуждающихся эмигрантов. Во время своей последней болезни Кальвин даже отказался принять жалованье, так как, не будучи в состоянии исполнять своих обязанностей проповедника, не считал его заслуженным. Тем не менее враги продолжали при жизни обвинять его в корыстолюбии и роскошной жизни. Однажды один знатный иностранец проездом постучался в двери его скромного домика. Это был Садолет. Он ожидал, по слухам, увидеть своего противника окруженного роскошью, с толпой придворных и был поражен, когда отворивший ему двери хилый сгорбленный человек в сильно поношенном сюртуке оказался самим "женевским папой".

   На другой день после смерти громадная толпа народа сопровождала его останки на кладбище. По желанию реформатора, выраженному в завещании, он был похоронен "обыкновенным образом", то есть без всяких церемоний, без памятника, даже без надписи на могиле. Скоро местонахождение его могилы было забыто, и только в последнее время небольшой черный камень отмечает место, где, по некоторым предположениям покоится прах великого женевского реформатора.

   Мы указывали в предисловии, какое решающее для Реформации значение имел тот момент, когда Кальвин выступил со своим учением, какая ответственная задача возлагалась на человека, желавшего, при данных обстоятельствах, взять на себя роль преемника Лютера. Справился ли реформатор с этой задачей? Успехи кальвинизма при его жизни и после служат самым красноречивым ответом.

   Две стороны в учении Кальвина, отмеченные нами при изложении "Наставления в христианской вере", казалось далеко не предвещали ему того успеха, которое оно имело в действительности, даже грозили опасностью свободе и цивилизации. Подчиняя веру букве закона, замыкая жизнь в раз навсегда установленные рамки, христианство, в учении Кальвина, становилось, как мы говорили, "религией книги", по-видимому, обрекало общество почти на такой же застой, как ислам. На деле оказалось совсем другое. В учении Кальвина была одна сторона, которая оказалась гораздо важнее, чем его богословские взгляды. Это его политическое учение. Мысль о том, что всякая община имеет право самостоятельно заведовать своими церковными делами, перенесенная на государство, привела в своем дальнейшем развитии к идеям, проводившимся уже во второй половине XVI века последователями Кальвина - Ланге, Марниксом, Букананом [20] и другими. Лютер, выступивший первоначально с требованием свободы совести, в конце концов отрекся от своего знамени и замкнул религию в сферу канцелярского управления. По странному на первый взгляд противоречию Кальвин, этот мрачный фанатик, не признававший с самого начала прав мысли, уничтоживший в Женеве всякую личную свободу, положил начало широкому развитию индивидуализма, содействовал во многих странах приобретению политической независимости. Конечно, либеральные учреждения современных протестантских стран имеют более глубокие корни, чем Реформация, но несомненно и то, что кальвинизм, вышедший из Женевы, оставил на них свой след и во всяком случае нисколько не затормозил, как лютеранство в Германии, дальнейшее политическое и умственное развитие. Во всех странах, куда проникала Реформация Кальвина, она быстро соединялась с господствующими политическими течениями. Во Франции, правда под прикрытием кальвинизма, скоро обнаружилась феодальная реакция против усиливающейся королевской власти, и уже к концу жизни реформатора (1562) начинается первая религиозная война. Но зато кальвинизм, так быстро распространявшийся в эпоху преследований, скоро потерял поддержку народа и, несмотря на приобретенную наконец гугенотами свободу исповедания, перестал делать успехи. Но в других странах, где религиозное движение охватило весь народ, Реформация, соединившись с движением национальным, как в Голландии и Шотландии, окончательно восторжествовала над католицизмом. Освобождение Нидерландов из-под власти кровавого испанского деспота Филиппа II, основание национальной пресвитерианской церкви в Шотландии, английская революция XVII века - все эти движения совершались под знаменем кальвинизма.

   Другая сторона в учении Кальвина представлялась еще более опасной. Это догмат о предопределении. В самом деле, последователь Кальвина должен был бы рассуждать: или я избран, и тогда я спасен, что бы ни делал; или я принадлежу к числу заранее отверженных, и тогда никакие добрые дела, никакая святость жизни не спасут меня. Это было бы вполне логично. Но и в этом отношении мы замечаем совершенно противоположные результаты. Ни в жизни, ни в морали Кальвина и его последователей мы не встречаем никаких следов того практического фатализма, который кажется неизбежным следствием его теоретического учения. Догмат о предопределении, который реформатор отстаивал с особенной энергией от всех нападений, не только не подрывал проповедуемой им вместе с тем строгой нравственной дисциплины, он служил источником аскетизма и энергии, содействовал укреплению душ, закаляя их против всяких испытаний, наполнял их героическим энтузиазмом. Никто из верующих не сомневался в своем спасении и только старался оказаться достойным его. По словам Мишле, этот фатализм, внесенный в теологию, имел такое же действие, как первоначальное магометанство, последователи которого смело шли навстречу смерти, заранее предопределенной и потому неизбежной. "Предопределение Кальвина, - говорит знаменитый французский историк, - сделалось машиной для фабрикации мучеников... Если где-нибудь в Европе требовалась кровь и мучения, если нужен был человек для сожжения или колесования, этот человек стоял уже наготове в Женеве - он поднимался и шел на смерть, прославляя Бога и распевая псалмы".

  

  

   1 Пребенда - в католических странах доходы, определенные на содержание духовных лиц а также определенное вознаграждение духовных лиц за совершение богослужения в церквах.

   2 Маргарита Наваррская (1492-1549) - талантливая новеллистка французского Возрождения, автор сборника "Гептамерон". Ее первым мужем был герцог Карл Алансонский (1489-1525), вторым - король Наварры Генрих д'Альбре (1503-1555). Ее дочь Жанна д'Альбре (1528-1572) в 1548 г. вышла замуж за Антуана де Бурбона (1518-1562), а их сын Генрих IV был первым французским королем из династии Бурбонов.

   3 Беза, Теодор де (1519-1605) - деятель Реформации, проповедовал в Лозанне и Женеве. В 1561 г. прибыл во Францию защищать дело гугенотов, но вскоре возвратился в Женеву, где в 1564 г. стал преемником Кальвина.

   4 24 февраля 1525 г. французский король Франциск I потерпел жестокое поражение в битве при Павии и попал в плен к императору Карлу V. В тот же вечер в письме к матери он писал: "Все потеряно, кроме чести". По Мадридскому миру (1526) Франциск I пошел на большие уступки Карлу V, но, вернувшись из плена, нарушил условия договора. Вскоре война между Францией и Испанией возобновилась.

   5 Рене Французская (1510-1575) - дочь французского короля Людовика XII и Анны Бретанской. Получила прекрасное гуманистическое образование. На ее руку претендовало много женихов, в том числе Карл Австрийский (будущий Карл V), сын курфюрста Бранденбургского, коннетабль де Бурбон, английский король Генрих VIII. В 1528 г. вышла замуж за сына герцога Феррарского Альфонса I д'Эсте - Эрколе (1508-1559). Около 1540 г. перестала посещать церковь и примкнула к Реформации. Когда ее муж в 1534 г. стал герцогом Эрколе II, двор герцогини стал прибежищем гонимых за свои религиозные убеждения, в том числе Клемана Маро, Жана Кальвина и др. После смерти мужа в 1560 г. вернулась во Францию.

   6 Леманское или Женевское озеро.

   7 Графы Савойские получили от императора герцогский титул в 1415 г.

   8 Карл III (1496-1553) - герцог Савойский в 1504-1553 гг., был женат на свояченице Карла V.

   9 Бонивар, Франсуа (1493-1570) - швейцарский гуманист. В подземелье Шильонского замка находился в 1530-1536 гг.

   10 Страдания Бонивара, прикованного к столбу с двумя своими братьями, послужили сюжетом для известной поэмы Байрона "Шильонский узник". - Примеч. авт.

   11 Эколампадий, Иоганн (настоящая фамилия Хусген, 1482-1531) - немецкий гуманист и реформатор. Проповедовал в Базеле. Друг и соратник Цвингли.

   12 Садолет (1477-1547) - кардинал и епископ Карпантра, любитель древностей и почитатель Цицерона.

   13 Савонарола, Джироламо (1452-1498) - монах-доминиканец, итальянский политический и религиозный реформатор, проповедовавший возвращение к апостольскому идеалу и выступавший против светской власти папы. После свержения в 1494 г. во Флоренции тирании Медичи установил там республику. Фанатизм Савонаролы подорвал его влияние. В 1497 г. был отлучен от церкви, предан суду по обвинению в ереси и казнен как еретик.

   14 Кастеллио, или Кастеллион (настоящие имя и фамилия Себастьян Шатильон, 1515-1563) - французский гуманист и протестант, заново перевел Библию на латинский (1551) и французский языки (1555). Решительно осудил сожжение Сервета кальвинистами. Сторонник веротерпимости.

   15 Женщина эта за вольнодумство должна была явиться перед судом консистории, в протоколах которой записан этот случай. - Примеч. авт.

   16 Буллингер, Генрих (1504-1575) - преемник Цвингли в Цюрихе и издатель его сочинении. До этого провел Реформацию в Бернском кантоне.

   17 Ян Лаский - польский кальвинист, провел Реформацию во Фрисландии, помогал в проведении Реформации в Англии архиепископу Кентерберийскому Т. Кранмеру. В 1556-1560 гг. проводил Реформацию в Польше, где кальвинизм приняла часть шляхты.

   18 Нокс, Джон (1505 или ок. 1514-1572) - вождь Реформации в Шотландии, основатель шотландской пресвитерианской церкви. Яростно боролся против шотландской королевы Марии Стюарт, которая в 1567 г. потеряла престол и укрылась в Англии.

   19 Сторонниками протестантизма во Франции, где их называли гугенотами, были королева Наваррская Жанна д'Альбре (умерла в 1572 г.), ее муж Антуан де Бурбон, герцог Вандомский и король Наваррский (умер в 1562 г.), его брат принц Людовик де Конде (умер в 1569 г.), адмирал Франции Гаспар де Колиньи (умер в 1572 г.).

   20 Ланге, Губерт (1518-1581) - французский публицист и дипломат. Марникс де Сент-Альдегонд, Филипп (1540-1598), барон - голландский кальвинист, сподвижник Вильгельма Оранского, автор антикатолической сатиры "Улей святой Римской церкви", песни во славу Вильгельма Оранского "Вильгельмус", ставшей национальным гимном Нидерландов. Бьюканан, Джордж (1506-1582), шотландский историк и поэт, ярый противник королевы Марии Стюарт, воспитатель ее сы