Порозовская Берта Давыдовна - Жан Кальвин - Книги

ЖАН КАЛЬВИН

Его жизнь и реформаторская деятельность

Биографический очерк Б. Д. ПОРОЗОВСКОЙ

OCR М. Бычков, 2003 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

I. ДЕТСТВО И ВОСПИТАНИЕ КАЛЬВИНА

Двенадцатилетний капеллан. - Пребывание в Париже. - Матюрин Кордье. -

Кальвин изучает юриспруденцию. - Альциати и Вольмар. - Религиозные сомнения Кальвина. - Комментарий к Сенеке. - Кальвин переходит к Реформации

II. КАЛЬВИН СТАНОВИТСЯ ПРОПОВЕДНИКОМ ЕВАНГЕЛИЯ

Речь в университете.- Бегство из Парижа. - Его пребывание в Ангулеме и Нераке. - Первое теологическое сочинение Кальвина. - Возвращение в столицу, история с летучими листками и "очищение" Парижа. -

Кальвин поселяется в Базеле и издает "Наставление в христианской вере"

III. "НАСТАВЛЕНИЕ В ХРИСТИАНСКОЙ ВЕРЕ" И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ РЕФОРМАЦИИ

Кальвин радикальнее Лютера. - Учение об оправдании верой у Кальвина;

догмат о предопределении; толкование таинства евхаристии. - Учение Кальвина о церкви и государстве; их взаимные отношения.- Ветхозаветный дух его учения. - Кальвинизм и католицизм. - Общая характеристика сочинения: его полемический тон, слог; его необыкновенный успех

IV. ЖЕНЕВА ДО КАЛЬВИНА

Ее история, оригинальное политическое устройство; характер города и населения; патриотизм жителей. - Политика Савойского дома и борьба с Савойей. - Союз с Берном и начало Реформации. - Гильом Фарель - первый женевский реформатор. - Женева становится независимой и протестантской. - Внутреннее состояние города по окончании борьбы

V. КАЛЬВИН В ЖЕНЕВЕ

Кальвин попадает в Женеву и остается. - Характеристика Фареля и Кальвина. - Вире. - Первые успехи Кальвина: катехизис, исповедание веры. - Его усиливающееся влияние и чрезмерная требовательность. - Диспут с анабаптистами и Кароли. - Борьба с оппозицией и "Бернские обычаи". - Кальвин изгоняется. - Попытки добиться возвращения. - Уныние Кальвина;

его отъезд в Страсбург

VI. ЖИЗНЬ В СТРАСБУРГЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЖЕНЕВУ

Женитьба Кальвина и его материальное положение. - Сношения с немецкими теологами. - Вормс и Регенсбург. - Послание Садолета и ответ Кальвина. - Женева снова приглашает к себе Кальвина

VII. РЕФОРМЫ КАЛЬВИНА

Влияние Страсбурга на развитие реформатора. - Кальвин осуществляет свою программу. - Церковные ордонансы. - Роль проповедника. - Конгрегация и консистория. - Протестантские инквизиторы. - Кальвин - диктатор Женевы

VIII. ЖЕНЕВА ПРИ КАЛЬВИНЕ

Женева католическая и Женева протестантская. - Законодательство Кальвина. - Процессы "отравителей". - Церковная и гражданская дисциплина. -

Женева походит на монастырь

IX. БОРЬБА С ОППОЗИЦИЕЙ

Причины успеха реформатора. - Роль эмигрантов. - Начало оппозиции. - Чума в Женеве и поведение духовенства. - Борьба с либертинами. - Кто такие либертины? - Процессы Амо, Фавра, Перрена и Грюэ. - Бертелье и окончательное поражение либертинов. - Оппозиция в духовенстве. - Мигель Сервет, его учение и мученическая смерть. - Роль Кальвина в процессе

X. КАЛЬВИН ДОМА И НА КАФЕДРЕ

Внутренняя жизнь Кальвина. - Семейные испытания; смерть Иделеты. - Его трудолюбие: лекции, проповеди и литературные произведения. - Корреспонденция Кальвина

XI. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ КАЛЬВИНА

Женева становится столицей протестантского мира. - Влияние Кальвина в Польше, Англии, Шотландии и Нидерландах.- Успехи кальвинизма во Франции. - Смерть реформатора. - Заключение

ВВЕДЕНИЕ

В конце первой половины XVI века в великом религиозном движении, охватившем Западную Европу, наступает новая фаза. Начавшись еще в XV веке на славянской почве, движение это, получившее свое название от знаменитого чешского реформатора Яна Гуса, отличалось чисто национальным характером. У гуситов борьба с римской церковью представляла вместе с тем и борьбу за права чешского народа, отнятые у него германцами. Та же национальная идея, хотя и не в такой сильной степени, сказывается и в реформационном движении Германии. Пламенные проповеди виттенбергского монаха представляют не один только религиозный протест во имя Евангелия, против искажений, внесенных в него католической церковью, - в них провозглашается в то же время и независимость немецкой нации от поработившей ее римской курии. Оттого-то учение Лютера имело главным образом успех у германских народов, а в других странах скоро было вытеснено более универсальным кальвинизмом.

Но великая церковная революция была вызвана не одними только политическими или национальными причинами. Новые идеи явились плодом долговременной работы, совершавшейся в умах всего католического мира. Лютер не был единственным реформатором. В то время как на воротах Виттенбергской церкви он вывешивает свои знаменитые тезисы, в Швейцарии священник Цвингли выступает с совершенно аналогичной проповедью. В самой Германии реформаторов была масса, только все они стушевались перед мощным талантом Лютера. В романских землях, совершенно независимо от движения в Германии, также происходило религиозное брожение, вызванное гуманизмом, и только благодаря этому идеи Лютера находили и тут отголосок. Реформационное движение, таким образом, разрасталось все более, охватывало все большие районы, а вместе с этим и учение Лютера должно было претерпевать значительные изменения. Выйдя из пределов Германии, оно, естественно, должно было утратить свою национальную окраску и получить характер более универсальный.

Новая фаза, когда на арену церковной революции выходит романская нация, наступает в конце первой половины XVI века, и во главе этого нового движения становится крупная личность женевского реформатора, так называемого "женевского папы" - Жана Кальвина.

Момент выступления Кальвина представляется в высшей степени важным еще и в другом отношении. До сих пор роль реформаторов была, так сказать, чисто воинствующая. Лютер в Германии, Цвингли в немецкой Швейцарии, Фарель в романских землях - все они направляли свои усилия главным образом на то, чтобы разрушить гордую, казавшуюся неодолимой крепость католицизма, чтобы подорвать могучий престиж папской власти, наложившей свои оковы на умы и совесть всех католиков. Усилия их увенчались успехом. Авторитет папства был поколеблен; брешь, пробитая в католицизме, была довольно значительна. Но в лагере самих нападающих происходит раскол - многочисленные секты, выросшие на почве религиозной революции, вносят между ними раздор, разделяют их силы, подрывают к ним доверие в то время, когда, оправившись от первых поражений, католическая церковь начинает собирать свои силы для новой, более ожесточенной борьбы. Тридентский собор, усиление инквизиции, грозная боевая дружина учеников Лойолы - все эти орудия католической реакции выдвигаются на арену борьбы как раз в такое время, когда со смертью Лютера протестантизм лишается даже своего духовного центра. Очевидно, задача, выпадающая на долю его преемника, хотя и менее блестящая, но не менее трудная. Для борьбы со старым врагом, сконцентрировавшим свои силы, недостаточно уже одной проповеди или обличительных выпадов против злоупотреблений курии. Против стройной католической системы необходимо выставить такую же стройную систему протестантских принципов: новая церковь должна получить строгую организацию, и, наконец, необходимо создать новый независимый центр, откуда могла бы смело вестись религиозная пропаганда. Таким центром с конца первой половины XVI века становится Женева, а задачу организатора церкви принимает на себя Кальвин.

ДЕТСТВО И ВОСПИТАНИЕ КАЛЬВИНА

Двенадцатилетний капеллан. - Пребывание в Париже. - Матюрин Кордье. - Кальвин изучает юриспруденцию. - Альциати и Вольмар. - Религиозные сомнения Кальвина. - Комментарий к Сенеке. - Кальвин переходит к Реформации

Жан Кальвин родился 10 июля 1509 года. Собственно настоящая фамилия его была Cauvin, но, по обычаю тогдашних ученых, он латинизировал ее в Calvinus. Дед реформатора был простым бочаром; но отцу его, Жерару, удалось упорным трудом добиться более выдающегося общественного положения: он был епископским секретарем, фискальным прокурором и синдиком соборного капитула в городе Нуайоне в Пикардии. Здесь-то и родился будущий реформатор.

Детство Кальвина, надо полагать, было не радостное. Про мать свою он никогда не упоминает, по всей вероятности, он лишился ее очень рано; что же касается отца, то и он не сумел внушить сыну особенно нежных чувств. Вечно занятый, суровый и деспотичный, он уделял детям очень мало внимания, хотя и заботился об их будущности. Из всего детства Кальвина только один эпизод оставил в нем благодарную память - это его отношения к аристократическому семейству Моммор, покровительством которого пользовался отец. Несмотря на почетную должность прокурора фиска, Жерар, у которого кроме маленького Жана было еще трое сыновей и две дочери, еле сводил концы с концами. Но у него были обширные связи среди местного дворянства, и он прекрасно умел ими пользоваться.

Робкий, необщительный мальчик уже рано стал обнаруживать редкие способности. В городской школе он был первым. Семейство Моммор, одно из первых в этой местности, обратило внимание на талантливого мальчика, приблизило его к себе и позволило заниматься под руководством своего домашнего учителя. В этом-то доме, в обществе своих аристократических сверстников, Кальвин получил свое первоначальное образование; здесь он усвоил себе те несколько утонченные манеры, которые отличали его всегда от германского реформатора, те аристократические симпатии, которые отразились даже на самом характере его учения. Эти годы, проведенные в кругу Момморов, были для него единственным светлым воспоминанием детства.

Способности мальчика возбудили честолюбивые мечты в его отце. В то время человек с талантом мог скорее всего сделать карьеру на духовном поприще, и Жерар решается посвятить сына духовному званию. В 1521 году, пользуясь своими связями, он добывает для 12-летнего мальчика пребенду [1], доходы с которой последний должен был получать в счет своей будущей службы, а в 1523 году, под предлогом появления в Нуайоне чумы, отправляет его в Париж для завершения образования.

В Париже Кальвин, приехавший вместе с молодыми Момморами, расстается с ними и поселяется у своего дяди, Ришара, занимавшегося слесарным мастерством. Но дружба молодых людей от этой разлуки не прекращается. Они продолжают встречаться в коллегии Ламарше, куда они все поступают для изучения грамматики, или по праздникам, в доме какого-нибудь вельможи, родственника фамилии Моммор. В коллегии в это время в числе преподавателей был Матюрин Кордье. Страстный любитель и знаток латинских писателей, поэт и приверженец новых реформационных идей, Кордье всей душой был предан своей преподавательской деятельности, для которой он отказался от гораздо более выгодного места. Он скоро заметил и стал отличать талантливого нуайонского воспитанника, который в свою очередь горячо привязался к своему учителю. Это была одна из тех немногих привязанностей, которые Кальвин сохранил до конца своей жизни. Впоследствии, будучи уже реформатором, он приглашает Кордье в Женеву ректором основанной им коллегии и не раз в своих произведениях с благодарностью вспоминает об этом благородном наставнике.

Из коллегии Ламарше, благодаря своим успехам, Кальвин скоро переводится в коллегию Монтегю, где, под руководством профессора-испанца, занимается изучением диалектики. По странному совпадению в этой самой коллегии несколько лет спустя слушал лекции другой знаменитый деятель, которому в истории церкви пришлось играть роль диаметрально противоположную той, какая выпала на долю нуайонского воспитанника. Это был испанец Игнатий Лойола.

Судя по тем немногим известиям, которые сохранились об этом периоде его жизни, Кальвин уже и тогда обнаруживал необыкновенно сосредоточенный характер. Он вел тихую, уединенную жизнь, был очень религиозен и работал с усердием и усидчивостью, приводившими в изумление его учителей. В коллегии Монтегю он не только был первым, но даже до срока переводился в высший класс. Товарищи его, однако, не любили. Его сдержанность, нелюдимость, строгий нетерпимый тон и в особенности нотации, которые он позволял себе читать им по поводу их увлечений, раздражали их, вызывали к нему неприязнь. Они мстили своему обличителю насмешками и за склонность к обвинениям дали ему ироническое прозвище "винительный падеж". Зато учителя не могли нахвалиться талантливым, необыкновенно прилежным учеником и уже рано стали возлагать на него большие надежды.

Так прошло несколько лет, и Кальвин уже готовился перейти к занятиям теологией. Все - и сам склад его характера, и личные наклонности, и желание отца - казалось, предназначало его к духовному званию. Еще в 1527 году старик Жерар, не перестававший заботиться о карьере сына, выхлопотал ему новый приход Мартевилль, который Кальвин, спустя два года, променял на приход $173 Pont l'EvЙque, откуда была родом его семья. Здесь восемнадцатилетний юноша, принужденный вернуться на родину вследствие частых жалоб капитула на его отсутствие, выступает впервые в роли проповедника, впрочем, только на короткое время. При первой возможности он спешит снова в Париж, к своим любимым занятиям.

В это время старик Жерар, до сих пор мечтавший о духовной карьере для сына, советует ему бросить теологию и заняться юриспруденцией. Мечтал ли Жерар о более блестящей будущности для талантливого юноши, или в этом неожиданном решении играли роль его личные отношения к духовенству, которые в это время стали очень натянутыми (за какие-то злоупотребления он даже подвергся церковному отлучению), так или иначе, молодой Кальвин, воспитанный в строгом повиновении отцовской воле, беспрекословно оставляет свои любимые занятия и с свойственной ему добросовестностью принимается за изучение юридических наук. Из Парижа он отправляется в Орлеан, где работает под руководством известного юриста Петра Стеллы, а затем переходит в Бурже, привлекаемый славой знаменитого миланского юриста Альциати, который был приглашен Франциском I читать лекции в Буржском университете.

Альциати произвел на Кальвина сильное впечатление. Это был самый блестящий юрист того времени. Он знал римское право так же хорошо, как если бы сам жил в эпоху Юстиниана, и с обширными познаниями и поразительной логикой соединял поэтический энтузиазм к своему предмету, благодаря которому эта сухая наука становилась в его устах в высшей степени увлекательной. Иногда, пораженный какой-нибудь новой мыслью, он тут же, экспромтом, излагал ее стихами, вызывая восторг в своих слушателях. На Кальвина, хотя и нечувствительного к поэзии, это блестящее изложение производило глубокое впечатление. Некоторое время он с жаром занимается новой наукой. С полураскрытым ртом, весь внимание, весь слух, он слушает лекции любимого профессора и затем, вернувшись домой в свою маленькую студенческую комнату, спешит записать все слышанное. По словам биографа, он просиживал до глубокой ночи за занятиями и, чтобы поддерживать себя в бодрствующем состоянии, отказывался даже от ужина; проснувшись, он оставался еще некоторое время в постели, заучивая наизусть и продумывая все, что записал накануне.

Изучение римского права имело большое влияние на умственное развитие Кальвина. Оно приучило его к ясности и точности выражений, развило его сильную логику, представляющую самое выдающееся достоинство его позднейших произведений; оно же, несомненно, сослужило ему громадную службу в его организаторской деятельности в Женеве, сделало из него будущего законодателя.

Благодаря железному прилежанию, Кальвин и здесь, как в Париже, делает быстрые успехи. Скоро молодой, серьезный не по летам пикардиец обращает на себя внимание как учителей, так и студентов. Даже биографы из католического лагеря отдают справедливость "его живому уму, обширной памяти, способности быстро усваивать все и особенно той поразительной ловкости, с которой он излагал на бумаге лекции и прения профессоров в изящной и подчас остроумной форме". Уже в Орлеане он так выдвинулся из массы студентов, что на него смотрели скорее как на учителя, чем на ученика, и часто, в отсутствие лектора, ему случалось занимать его место.

Похвалы, сыпавшиеся со всех сторон и льстившие самолюбию молодого ученого, имели благотворное влияние на его характер. Есть основание думать, что в это время нелюдимый, недоверчивый нрав Кальвина значительно смягчился - он ближе сходится с товарищами, становится доверчивее и общительнее. С некоторыми из них, наиболее способными и трудолюбивыми, он даже вступает в близкие дружеские отношения, особенно с одним талантливым молодым юристом из Орлеана, Франсуа Даниелем, к которому адресована большая часть его юношеских писем. Эта дружба с молодыми людьми его возраста вносит некоторый свет и оживление в его одинокую жизнь, всецело посвященную неусыпным занятиям, от которых его только с трудом можно было оторвать. Даже в Нуайоне, у смертного одра своего отца, в 1531 году Кальвин только и думает что о покинутых занятиях и с нетерпением ждет минуты, когда их можно будет возобновить. Каким-то отталкивающим холодом, почти бесчувственностью веет от письма его к одному из друзей, в котором он сообщает о безнадежном состоянии отца. "Я обещал тебе при отъезде,- пишет он, - скоро вернуться назад; но болезнь отца задержала меня. Доктора сначала подавали надежду, но дни проходят - надежды больше нет, смерть неизбежна. Что бы ни случилось, мы свидимся опять. Кланяйся Даниелю, Филиппу и всему твоему кружку..." Вряд ли это письмо, единственное, где будущий реформатор говорит о своей семье, может свидетельствовать в пользу его сыновних чувств. Некоторые биографы-панегиристы объясняют эту сдержанность тем, что Кальвин в то время не мог уже сочувствовать своему отцу, умиравшему в заблуждениях католической церкви. Но не говоря уже о том, что Кальвин тогда еще сам оставался католиком, такое объяснение холодности сына к умирающему отцу, конечно, более чем натянуто.

Несмотря на увлечение лекциями Альциати, Кальвин скоро перестал удовлетворяться исключительными занятиями юриспруденцией. Он снова принимается за гуманитарные науки и под руководством Мельхиора Вольмара, одного из немецких гуманистов, читавшего тогда лекции в Бурже, усердно занимается изучением греческого языка и классических древностей. Смерть отца развязывает ему руки, и он окончательно бросает юриспруденцию.

Мельхиор Вольмар играет очень важную роль в истории научного и религиозного развития Кальвина. Это был человек, страстно любивший греческих писателей и относившийся к своим ученикам с отеческой нежностью. Он держал себя с ними совершенно запросто, принимал к сердцу их интересы и даже, в случае нужды, уплачивал их долги. Кальвина он любил в особенности, возлагая на него большие надежды. Дело в том, что немецкий гуманист был приверженцем новых реформационных идей и эти идеи старался привить и своему ученику. Часто, сходя с кафедры, он брал Кальвина под руку и, прогуливаясь с ним по двору, продолжал беседу о греческих писателях, в которых был буквально влюблен. Но это пристрастие не ослепляло его. Вольмар понимал, что Кальвин не рожден для того, чтобы комментировать Аристофана или какого-нибудь другого только что откопанного грека, и что с его находчивым умом и поразительной логикой он был бы превосходным приобретением для реформационной партии. И вот однажды, во время своей вечерней прогулки, Вольмар заметил своему ученику: "Знаешь ли ты, что твой отец ошибся насчет твоего призвания? Ты не призван, подобно Альциати, преподавать римское право или, как я, распространять знание греческой литературы. Посвяти себя теологии, ибо теология всем наукам наука".

Для Кальвина, впрочем, в этом предложении не было ничего неожиданного. Мы не знаем, когда именно религиозные сомнения начали впервые закрадываться в его душу. Но несомненно, что новые идеи уже давно ему были знакомы. Несмотря на свою тихую, уединенную жизнь, он вряд ли мог оставаться совершенно безучастным к происходившему вокруг него религиозному брожению. Реформационные идеи быстро проникали во все слои общества. Уже во время пребывания Кальвина в Париже в духовном и университетском кругах происходило сильное брожение, вызванное проповедью виттенбергского монаха. Сорбонна осудила учение Лютера, но от этого популярность его только увеличилась. Меланхтон, имя которого было известно всей образованной Франции, осыпал сорбоннистов своими едкими насмешками. Его памфлеты тайком ходили по рукам учащейся молодежи; имя мужественного монаха, осмелившегося громко требовать свободы совести, было у всех на устах. Теология стала модной наукой. Ею занимались не только ученый или духовный люд, но даже светские женщины. Любимая сестра Франциска I Маргарита Наваррская [2] сочиняла духовные стихи и сочувствовала новым веяниям. Вполне естественно поэтому, что и молодой восприимчивый нуайонский воспитанник не мог оставаться глухим к оживленным толкам о новом учении, которому сочувствовал и его любимый учитель Кордье. В Орлеане и Бурже он также застал сильное религиозное движение. Здесь было много немецких студентов, живо интересовавшихся событиями на родине. Успехи Лютера составляли злобу дня; число его приверженцев все возрастало. Уже в 1528 году Орлеан делается ареной религиозного гонения. Понятно, что все эти горячие толки не могли не заставить и Кальвина задумываться подчас о религиозных вопросах, несмотря на то, что он тогда всецело был поглощен изучением юридических и гуманитарных наук. Слова Вольмара попали, таким образом, на почву, давно уже подготовленную. Под его влиянием Кальвин с жаром принимается за теологию, усердно изучает Библию, на которую опирались сторонники нового учения, знакомится с сочинениями тогдашних реформаторов и вполне усваивает себе основное учение Лютера - об оправдании верой. Мы застаем его даже проповедующим это новое ученье в маленьком соседнем городке Линьере, в доме одного местного аристократа, которому он очень понравился смелостью и новизной своих взглядов. Около этого же времени Кальвин вступает в непосредственные сношения с некоторыми выдающимися деятелями Реформации, например с Буцером, которого он посещает в Страсбурге, этом "Новом Иерусалиме", как назвали его французские приверженцы реформы.

К этому времени относится также первое знакомство Кальвина с его будущим сподвижником и биографом Беза [3], которого он встречал в доме Вольмара. Это был молодой человек необыкновенно красивой наружности, с изящными манерами, с увлекательным красноречием, любимец женщин, муз и своего учителя Вольмара. В то время религиозные вопросы интересовали его очень мало. Его стихи, в которых он старался подражать Катуллу, были безукоризненно изящны по форме, но часто отличались очень фривольным содержанием. Несмотря на совершенную противоположность натур, молодые люди сблизились между собой. Один уважал другого за строгость нравов, за ясный и глубокий ум, другой ценил в блестящем молодом человеке те качества, которых ему самому недоставало. Впоследствии эта дружба укрепилась еще более, и Беза, обратившийся к новому учению, становится верным помощником Кальвина в его реформаторской деятельности, его восторженным апологетом и защитником против ожесточенных нападок враждебной партии.

Было бы, однако, совершенно несправедливо видеть в Кальвине уже в это время человека с совершенно сложившимися религиозными убеждениями и вполне выяснившимся враждебным отношением к католицизму. Несмотря на возникавшие в нем сомнения, несмотря даже на проповеди, в которых он высказывал многие реформационные идеи, Кальвин вовсе и не помышлял о полном переходе на сторону Реформации. Многие биографы считают его обращение в этот период уже совершившимся фактом. Но мнение это совершенно ошибочно. Решение окончательно порвать с католицизмом явилось у него значительно позже. При своей любви к порядку и системе он не мог мириться с тем хаосом, который представлялся ему неизбежным следствием устранения церковного авторитета. Строгое единство римской церкви, ее стройная организация импонировали ему так же сильно, как и многим другим ученым гуманистам, которые, при всем сознании недостатков и злоупотреблений католической церкви, не решались все-таки выходить из ее лона. Подобно многим свободномыслящим людям тогдашней Франции, Кальвин стоял лишь на почве легальной оппозиции папству и стремился не к разрушению церкви, а лишь к ее очищению. В этом духе, по всей вероятности, и держались его тогдашние проповеди.

Но и эти идеи умеренной церковной оппозиции занимали его далеко не всецело. Мучительное тревожное состояние, в которое повергали его занятия теологией, побуждало его еще сильнее искать успокоения в гуманитарных науках. Покончив с юриспруденцией после смерти отца, Кальвин решается посвятить себя науке. Он мечтает о том, чтобы составить себе имя в ученом мире. Робкий, не любящий света, молодой ученый не чувствует в себе призвания к общественной деятельности. Его более привлекает слава Эразма Роттердамского или Рейхлина, чем блестящее, но тревожное поприще Лютера и Цвингли.

С такими-то намерениями, ничего общего не имеющими с жаждой пропаганды, которую ему приписывает большинство биографов, Кальвин, окончив курс наук со степенью лиценциата, отправляется летом 1531 года в Париж. Здесь он находит многих из своих прежних университетских приятелей, которые встречают его с радостью. Чтобы быть ближе к месту чтений ученого эллиниста Данеса, Кальвин поселяется в коллегии Фортэ и, не теряя времени, принимается за работу. Он усердно посещает лекции, роется в библиотеках и бывает только в обществе молодых ученых, из которых более всего сближается с молодым Копом, сыном знаменитого королевского лейб-медика. В немногих письмах к друзьям, относящихся к этому времени, довольно ясно обрисовывается его нравственный образ. Это молодой ученый, серьезный не по летам, строгий к себе и другим, но доступный для дружбы. Рядом с этими чертами мы замечаем в нем любовь к порядку, аккуратность, доходящую до педантизма, и значительную дозу раздражительности, даже мелочности. Он сердится, когда ему долго не возвращают взятой книги, и требует ее обратно, хотя и не нуждается в ней. Точный и аккуратный сам, Кальвин требует того же и от других; он очень чувствителен к недостатку вежливости и сильно обижается, если кто-нибудь, даже самый интимный его друг Даниель, забывает отдать ему визит или не кланяется в письме. Но ни в одном из писем мы не находим указаний на то, чтоб Кальвин занимался в это время богословскими вопросами. Когда Даниель, сестра которого хотела поступить в монастырь, поручает ему переговорить об этом с настоятельницей, он исполняет это поручение с обычной добросовестностью, нисколько не думая протестовать против монашества.

В таких занятиях проходит почти год. Несмотря на далеко не блестящее материальное положение, так как дела его отца в последние годы были сильно расстроены, а доходы с обоих приходов также поступали неисправно, это время было самым счастливым в жизни Кальвина. Заботы друзей избавляли его от нужды, и благодаря этому он мог совершенно спокойно отдаваться любимому делу. Весной 1532 года Кальвин наконец решается открыто вступить на литературное поприще. "Наконец-то жребий брошен!" - такими словами возвещает он Даниелю о появлении своего первого научного труда. Это был комментарий к трактату Сенеки "О кротости" - сочинение, несомненно делающее честь молодому автору. Уже в этом юношеском произведении обнаруживаются в значительной степени редкая начитанность, ясность и точность выражений и самостоятельность суждений, которыми отличаются его позднейшие работы. В авторе, кроме того, сказывается прежний юрист. С удивительной смелостью Кальвин делает очень прозрачные намеки на политическое состояние своего времени, осуждая недостатки правосудия, злоупотребления администрации и особенно принцип абсолютизма, уверяя монархов словами Саллюстия, что самая надежная опора их трона заключается не в войске и деньгах, а в любви подданных.

Кальвин, очевидно, был очень озабочен успехом этого первого произведения своего пера, на которое он затратил все свои средства. Он рассылает повсюду экземпляры своего сочинения, прося друзей и профессоров содействовать его распространению. "Комментарий напечатан,- пишет он Даниелю, - но на мой счет, и это стоило гораздо больше, чем ты думаешь. Теперь надо продать его и вернуть затраченные деньги. Надо позаботиться также о своей репутации. Сообщи мне прежде всего, как была принята моя книга - с одобрением или холодно, и попроси Ландринуса прочесть о ней лекцию - это упрочит мою известность". Перед нами, очевидно, лишь начинающий ученый, очень ревнивый к своей славе, но в котором еще ничто не предвещает будущего реформатора.

Но этот будущий реформатор уже зреет в нем. Несмотря на успех книги, несмотря на открывшуюся перед ним перспективу блестящей будущности, Кальвин все сильнее и сильнее сознает необходимость покончить так или иначе с мучащими его религиозными сомнениями. "Я был тогда далеко от полного спокойствия, - писал он впоследствии об этом переходном периоде, - всякий раз, когда я погружался в себя или обращался душой к Богу, меня охватывал такой сильный ужас, что никакие покаяния не могли его рассеять. Чем более я анализировал себя, тем острее становились терзания моей совести, и поэтому, чтоб найти облегчение, мне не оставалось ничего другого, как обманывать себя забываясь..."

Кальвин и забывался некоторое время, как мы видели, за усиленной работой. Но долго это продолжаться не могло. Помимо внутреннего состояния души внешние обстоятельства также побуждали его окончательно выяснить свое отношение к католической церкви. Вокруг него реформа ежедневно одерживала новые победы. Многие из его знакомых открыто перешли на сторону нового учения; родственник Кальвина, Роберт Оливетан, горячий приверженец Реформации, употреблял все усилия, чтобы обратить и его. Кальвин не мог дольше уклоняться от окончательного решения: он подвергает наконец свои религиозные воззрения строгой проверке, и результатом этой проверки является его переход на сторону Реформации.

В противоположность германскому реформатору, который в своих сочинениях очень часто и с большой словоохотливостью вспоминает историю своего обращения, Кальвин сохраняет о самом процессе своего внутреннего перерождения полнейшее молчание. В знаменитом предисловии комментария к Псалмам, где автор вкратце рассказывает свою жизнь, он только упоминает, что Божественная истина сразу, как молния, озарила его, что он понял тогда, "в какой бездне заблуждений, в какой глубокой тине погрязла до тех пор его душа. И тогда, о Боже, я сделал то, что было моим долгом, и со страхом и слезами, проклиная свою прежнюю жизнь, направился по Твоему пути".

Покончив со своими прежними сомнениями, Кальвин быстро и решительно становится на новый путь. Это - человек, не способный на компромиссы, не признающий полумер. Он отказывается от блестящей карьеры, которая ожидала его как на духовном, так и на ученом поприще, и решается сделаться проповедником нового учения. Прежние занятия гуманитарными науками заброшены окончательно; комментарий к Сенеке - его первая и последняя философская работа. Гуманист становится теологом, Библия и отцы церкви навсегда вытесняют классиков.

КАЛЬВИН СТАНОВИТСЯ ПРОПОВЕДНИКОМ ЕВАНГЕЛИЯ

Речь в университете. - Бегство из Парижа. - Его пребывание в Ангулеме и Нераке. - Первое теологическое сочинение Кальвина. - Возвращение в столицу, история с летучими листками и "очищение" Парижа. - Кальвин поселяется в Базеле и издает "Наставление в христианской вере"

Это внезапное, хотя, в сущности, давно уже подготовлявшееся обращение произошло во второй половине 1532 года. Скоро маленькая евангелическая община в столице почувствовала, какое важное приобретение она сделала в лице своего нового члена. Не прошло и года, как ученый комментатор Сенеки, несмотря на свою молодость, становится духовным центром всех приверженцев нового учения в Париже. "Все, что было предано чистому учению, - рассказывает он сам не без гордости, - собиралось вокруг меня чтобы поучаться у меня, неопытного молодого человека".

В Париже Кальвин познакомился с одним ревностным приверженцем реформы, купцом Этьеном Делафорже, лавка которого служила обычным местом сходок всех его единомышленников. Здесь Кальвин часто говорил свои проповеди, полные энергичных нападок на католицизм. Подобно Лютеру, он громил невежество духовенства, роскошный образ жизни прелатов, отрицал исповедь, называл бессмыслицей путешествия для поклонения Святым местам или чудотворным иконам. В пламенных выражениях оратор возвещал своим слушателям новое слово, долженствовавшее обновить мир, - основной догмат Реформации об оправдании верой. Его голос проникал и к томившимся в темницах единоверцам, которых он утешал и укреплял в вере своими письмами, обнаруживая в доставлении их замечательную изобретательность.

Но Кальвин не довольствовался этими успехами. У него возникла мысль вызвать движение сверху.

Обращение Кальвина произошло в такое время, которое было сравнительно благоприятно для Реформации. Франциск I, этот "король-рыцарь", покровитель наук и искусств, под влиянием своей сестры Маргариты Наваррской и фаворитки герцогини д'Этамп первое время относился снисходительно к новым идеям. Довольно равнодушный вообще к вопросам веры, он вначале смотрел сквозь пальцы на распространение протестантизма в своих владениях, покровительствовал гуманистам и даже сдерживал усердие Сорбонны в борьбе с новым учением. Но религиозный фанатизм новообращенных, их частые враждебные демонстрации против господствующей церкви сильно повредили им в глазах короля. Католическая партия сумела представить их Франциску I людьми опасными в политическом отношении, и после своего поражения при Павии [4], нуждаясь в поддержке папы для борьбы с германским императором, он усиливает строгости против "еретиков". Однако влияние любимой сестры по временам заставляло его ослаблять эти строгости. Она даже добилась того, что король согласился присутствовать на проповедях некоторых приверженцев Реформации, и сделать строгий выговор Сорбонне, осмелившейся осудить сочинение Маргариты "Зеркало греховной души", в котором проводились некоторые реформационные идеи. Под ее влиянием он даже решил было вызвать из Германии знаменитого Меланхтона, чтобы выслушать его мнение, и по этому поводу вступил с ним в переговоры.

Пользуясь этим благоприятным настроением короля и горя нетерпением проявить свое религиозное усердие, Кальвин задумывает смелый план - он решается открыто, перед лицом всей Франции, возвестить новое, чистое ученье.

В праздник Всех Святых друг его, Николай Коп, избранный в октябре 1533 года ректором университета, должен был по обычаю произнести публичную речь. Речь эту составляет для него Кальвин. В назначенный день перед многочисленной аудиторией Коп произносит речь "О христианской философии", в которой, под очень прозрачным покровом, проводился основной принцип лютеровой теологии - об оправдании верой и делались резкие нападки на "софистов", под которыми подразумевались теологи Сорбонны. Этот смелый вызов, брошенный католицизму, наделал, конечно, много шума. Сорбонна была возмущена такой неслыханной дерзостью и потребовала удовлетворения. Парламент также принял ее сторону. Ректор, призванный к ответу, спасся бегством в Базель. Против Кальвина, на которого молва указывает как на автора речи, также возбуждается преследование. Но друзья вовремя предупреждают его и, в то время как пришедшие арестовать его обыскивают его бумаги, Кальвин, выскочив через окно, пробирается в предместье города и, переодевшись, как гласит предание, в крестьянское платье, оставляет Париж.

Эта первая неудачная попытка подействовала отрезвляющим образом на религиозный пыл новообращенного. Он должен был убедиться, что своей смелой выходкой оказал евангельской партии медвежью услугу. Урок не прошел для него даром, и с тех пор он выказывает в своем образе действий более осмотрительности.

Общественное мнение было слишком возбуждено против смелых новаторов, и потому, несмотря на заступничество Маргариты Наваррской, Кальвин не решается вернуться в Париж и под именем д'Еспевилля отправляется в Южную Францию. С тех пор для молодого ученого начинается тревожная скитальческая жизнь. Достоверных сведений об этом времени у нас очень мало, несмотря на то что биографы Кальвина разукрасили период, последовавший за его бегством из Парижа, различными романическими подробностями. Несомненно лишь то, что во время своих странствий он продолжал, хотя и с осторожностью, проповедовать новое учение и эти проповеди сопровождались большим успехом. Более продолжительное время Кальвин проводит в Ангулеме, где еще долгое время спустя показывали виноградник, в котором молодой скиталец любил предаваться размышлениям. В это время он знакомится с каноником Луи дю Тиллье, у которого находит не только самый радушный прием, но и необыкновенно богатую библиотеку. У этого Тиллье, в его прелестном уединенном домике, он прожил сравнительно долгое время, и здесь-то был задуман, а может быть, и начат великий труд, вскоре прославивший его имя на весь реформационный мир. Отсюда Кальвин часто предпринимает поездки с такой осмотрительностью, что местное духовенство даже сочло возможным поручить ему составление некоторых "духовных увещаний" и разрешить публичные проповеди. В мае 1534 года мы застаем его на родине, в Нуайоне, где он окончательно отказывается от своих приходов, не считая возможным долее сохранять их за собой при своих изменившихся религиозных убеждениях. Впрочем, это не мешает ему уступить их другим лишь за известное вознаграждение - обстоятельство, которое часто ставили ему в вину его католические противники. Некоторое время он проводит также в Нераке, при дворе Маргариты Наваррской, которая приняла его с большим радушием. Наконец, к этому же периоду относится появление его первого теологического труда "Сон душ", в котором резко осуждается учение анабаптистов, утверждавших, что после смерти человеческие души пребывают в состоянии сна до наступления Страшного суда. Сочинение это представляет замечательный контраст с его предыдущим трудом. Резкий полемический тон, признание безусловного авторитета Библии ясно показывают в авторе теолога, который окончательно отказался от своих прежних гуманистических тенденций.

К концу того же года Кальвин даже решается вернуться в Париж.

Королеве Маргарите удалось договориться с братом о том, чтобы дело об университетской речи было потушено. Благодаря ее стараниям в Париже даже образовалась маленькая протестантская церковь, и можно было надеяться, что дальнейшее ее развитие не встретит сильных препятствий. Но этому мирному развитию помешали беспорядки в среде самих протестантов. Дело в том, что наряду с учением Лютера из Германии стали проникать в это время учения разных сектантов. Некоторые из них были не только враждебны католицизму, но даже отличались антихристианским направлением - каковы, например, секты анабаптистов и антитринитариев, отрицавших Святую Троицу. Все это, конечно, отражалось невыгодно на успехах нового учения, вносило раскол и беспорядок в неокрепшую еще церковь. Но еще более губило дело Реформации несвоевременное усердие и фанатизм ее поборников. Не довольствуясь мирной пропагандой своего учения, они позволяли себе открыто враждебные демонстрации против католической церкви, часто нападали на религиозные процессии, совершали разные бесчинства в церквах. Чтобы содействовать распространению новых идей, они составляли летучие листки, в которых осмеивалось папство и его заблуждения, и эти листки вывешивали ночью на церковных и монастырских дверях, на воротах Лувра и Сорбонны. В 1534 году количество подобных листков было особенно велико. Все эти демонстрации только усиливали раздражение католиков. Сам Беза осуждает эти излишества своих единомышленников, так как можно было ожидать, что "король в конце концов начнет находить вкус в истинах нового учения".

18 октября 1534 года Париж находился в сильном волнении. На всех общественных зданиях, даже на дверях королевского кабинета оказались вывешенными летучие листки, где в самых оскорбительных выражениях говорилось "о великих и отвратительных злоупотреблениях папской мессы", причем доказывалось, что католики только профанируют таинство причащения.

Король и все католики были возмущены таким богохульством. Решено было не давать больше пощады еретикам и немедленно предпринять "очищение" Парижа. 29 января 1535 года король, с факелом в руке и обнаженной головой, в сопровождении всего двора и громадной толпы народа, направился во главе грандиозной процессии к епископскому дворцу и, по совершении торжественного богослужения, объявил собравшемуся духовенству, парламенту и народу, что не потерпит более никакого оскорбления величия Божья и будет беспощаден к виновным, хотя бы в числе их оказался его собственный сын. В тот же день, в виде грозного предостережения, в различных частях города запылали костры, на которых погибли мученической смертью шесть арестованных протестантов. В числе их находился и друг Кальвина Делафорж.

При таких обстоятельствах оставаться во Франции было слишком рискованно. Кальвин решается поэтому оставить отечество и отыскать какой-нибудь уединенный уголок, где бы он мог в полной безопасности отдаться своим теологическим работам. В сопровождении Тиллье, который сделался его горячим приверженцем, он переходит границу. Недалеко от Меца один из слуг обкрадывает их, и они, почти без всяких средств, пешком добираются наконец до Страсбурга. Здесь Кальвин впервые может свободно вздохнуть. Буцер уговаривает его остаться, но он жаждет полного спокойствия и потому после короткого отдыха снова собирается в путь и достигает Базеля.

Этот гостеприимный город, служивший убежищем для многих французских эмигрантов, понравился Кальвину. Здесь жили в то время гуманисты Капито и Гринеус; здесь же доживал свои дни знаменитый Эразм Роттердамский, который, как рассказывают, увидев в первый раз Кальвина, сразу оценил его своим тонким критическим умом и заметил, что "в лице этого молодого человека против церкви готовится страшный бич".

Кальвин решается окончательно поселиться в Базеле и служить делу Реформации лишь литературными трудами. Чтобы не привлекать к себе внимания, он живет под чужим именем и ведет самую тихую, уединенную жизнь. Он принимает участие в французском переводе Библии, затеянном его родственником Оливетаном, и пишет к нему предисловие, где защищает право всякого верующего на беспрепятственное пользование Священным Писанием. В то же время он серьезно работает над своим давно уже задуманным трудом "Наставление в христианской вере".

Но, наслаждаясь этим давно уже не испытанным спокойствием, Кальвин все-таки не может не прислушиваться к вестям, приходившим с родины. А эти вести становились все тревожнее. Франциск I нуждался в союзе протестантских князей для борьбы со своим злейшим врагом Карлом V.

Чтобы оправдать перед своими союзниками жестокости, совершавшиеся во Франции над их единоверцами, он распускал слух, что эти преследования направлены только против анабаптистов, которые не были терпимы и в Германии, и что казни их вызываются не их религиозными мнениями, а теми антимонархическими разрушительными идеями, которыми проникнуто их ученье.

Тогда Кальвин решается выступить в защиту своих оклеветанных братьев. "Я счел бы предательством молчать дольше", - говорит он про свое настроение. И он с усиленным рвением принимается за работу и заканчивает наконец свое знаменитое сочинение "Наставление в христианской вере".

III

"НАСТАВЛЕНИЕ В ХРИСТИАНСКОЙ ВЕРЕ"

И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ РЕФОРМАЦИИ

Кальвин радикальнее Лютера. - Учение об оправдании верой у Кальвина; догмат о предопределении; толкование таинства евхаристии. - Учение Кальвина о церкви и государстве; их взаимные отношения. - Ветхозаветный дух его учения. - Кальвинизм и католицизм. - Общая характеристика сочинения: его полемический тон, слог; его необыкновенный успех

Первоначальный план Кальвина, когда он задумал этот труд, состоял в том, чтобы дать соотечественникам краткое популярное изложение основных принципов нового ученья. Теперь, ввиду изменившихся обстоятельств, план этот подвергся некоторым изменениям. Противники Реформации должны были убедиться, что последователи ее не только не придерживаются каких-либо разрушительных доктрин, но что они одни стоят на истинно евангельской почве, что истинная церковь лишь та, к которой принадлежат они, приверженцы так называемого нового, но в сущности первоначального, неискаженного христианского учения. Сочинение, таким образом, должно было приобрести характер апологетически-полемический. Кроме того, чтобы сделать его доступным всему образованному миру, необходимо было издать его на латинском языке.

В 1536 году в Базеле появилось первое издание "Наставления в христианской вере"; это был небольшой том. С тех пор одно издание следовало за другим и каждый раз объем книги все увеличивался. Это был главный, любимый труд реформатора, к которому он постоянно возвращался, отделывая детали, усиливая доказательства и пополняя пропуски. В первом издании книга состояла всего лишь из, 6 глав; последнее (6-е, при жизни реформатора) издание 1559 года состояло уже из 4 книг, подразделявшихся на 80 глав. За каждым латинским изданием обыкновенно следовал его французский перевод. Но несмотря на эти переработки, основные идеи сочинения остаются одинаковыми во всех изданиях. Двадцатишестилетний автор исповедовал те же принципы, которые защищал до конца своей жизни.

"Наставление в христианской вере", бесспорно, было самым выдающимся произведением эпохи Рефор