Масальский Константин Петрович - Регентство Бирона

div align="justify">  

   Ханыков после прощания своего с другом в глубоком унынии возвратился домой. Пробило уже одиннадцать часов вечера. Вдруг принесли ему от фельдмаршала графа Миниха приказ, чтобы он немедленно сменил капитана, командовавшего в тот день караулом при Летнем дворце, и вручил ему присланное вместе с приказом предписание фельдмаршала, в котором он требовал капитана к себе для важного поручения. Ханыков поспешил исполнить все приказанное. Капитан Преображенского полка, сдав караул Ханыкову, поспешил в дом графа Миниха, где ему сказали, что фельдмаршала нет дома и что он велел ему дожидаться его возвращения.

   От Мауса Ханыков узнал, что казнь Валериана, отца его, Возницына и всех его сообщников назначена на четыре часа наступившей ночи за городом, на окруженной лесом поляне, близ Шлиссельбургской дороги. Естественно, что Ханыков не мог спать, ходил в сильном волнении по караульне и беспрестанно смотрел на часы, висевшие на стене. Стрелка подвигалась уже к цифре 3.

   "Через час страдания моего несчастного друга кончатся!" - подумал Ханыков и глубоко вздохнул.

   Вдруг вошел в комнату офицер и сказал ему, что фельдмаршал требует его к себе.

   - Странно! - сказал Ханыков, посмотрев пристально в лицо пришедшему.- Фельдмаршал знает лучше меня, что мне отсюда отлучаться нельзя. Точно ли он меня требует?

   - Сам граф не далее как за двести шагов отсюда и вас ожидает, капитан; поспешите!

   Ханыков вышел с офицером из караульни в сад и вскоре приблизился к графу Миниху. Он сидел на скамье, под густою липой, разговаривая со стоявшим пред ним адъютантом своим, подполковником Манштейном. Поодаль стояли три Преображенские офицера и восемьдесят солдат.

   Ханыков, отдав честь фельдмаршалу, остановился перед ним в ожидании его приказаний.

   - Сколько человек у вас в карауле? - спросил Миних.

   - Триста, ваше сиятельство.

   - Мне поручено взять под стражу герцога Бирона. Выведите ваших солдат из караульни и поставьте под ружье; только без малейшего шума; никому не трогаться с места и не говорить ни слова. Часовым прикажите, чтоб они никого не окликали. Что ж вы стоите?

   - Разве акт о регентстве уничтожен, ваше сиятельство?

   - К чему этот вопрос?.. Я вас всегда считал отличным офицером и именно потому назначил вас сегодня в караул.

   - А я потому решился спросить об акте, чтоб оправдать вашу доверенность. Покуда акт не уничтожен, могу ли я действовать против герцога: не сделаюсь ли я виновным в нарушении моих обязанностей?

   - Что вам за дело до акта? Вы должны исполнять мои приказания, а не рассуждать, вам это известно, вы не первый день служите.

   - Я служу не лицу, а государю и отечеству и потому в таком важном и необыкновенном деле, как настоящее, обязан наперед все узнать основательно, размыслить и потом действовать согласно с долгом моим к престолу и отечеству.

   - Справедливо сказано!.. Так знайте же, что акт о регентстве уничтожен.

   - Кем? На это имеет право одна цесаревна Елисавета. Если есть на то ее воля, то я готов действовать, готов жизнью пожертвовать.

   - Воля на то изъявлена. В чем вы еще сомневаетесь? Поспешите исполнить приказание.

   Ханыков, не заметив двусмысленных слов Миниха, который действовал в пользу принцессы Брауншвейгской и по ее воле, поспешил исполнить его приказ, радуясь, что Елисавета решилась наконец осчастливить отечество и вступить на престол.

   Граф Миних, приблизясь к дворцовому крыльцу, послал Манштейна с двадцатью солдатами во дворец, чтобы схватить герцога.

   Бирон спал. Уверенный, что ему все известно чрез его лазутчиков, охраняемый тремястами солдатами, мог ли он воображать, ложась на великолепную кровать свою, что среди ночи сон его будет неожиданно прерван, что грозный для всех регент будет схвачен, как преступник, и что власть его, все его могущество мгновенно улетят вместе с прерванными грезами сна. Сделавшись повелителем миллионов себе подобных, он вдруг упал с высоты - и миллионы людей, недавно его страшившихся, с радостью, с презрением глядели на павшего, ненавистного всем властелина. Ничто не могло удержать его от падения: он отогнал от себя лучшего, вернейшего охранителя - любовь народную. С одним этим стражем Петр Великий пребыл невредим посреди крамол, заговоров, измены.

   Отдернув занавес кровати, на которой спал Бирон, Манштейн громко сказал:

   - Вставайте, герцог! Я прислан за вами!

   Герцог, приподнявшись, устремил дикий взор на Манштейна.

   - Кто ты, дерзкий? Как смеешь ты нарушать сон мой?

   - Я имею приказание взять вас под стражу.

   - Меня? Регента? Меня под стражу? - воскликнул Бирон, соскочив с постели.- Люди, люди! Сюда! На помощь! Измена!

   Крик его разбудил герцогиню. Она также вскочила с кровати и начала кричать.

   Видя, что никто не является на крик, Бирон, до тех пор заставлявший трепетать других, предался сам малодушному страху и, бросясь на пол, хотел спрятаться под кровать, но Манштейн схватил его. Вошли солдаты, связали Бирона, надели на него плащ и, сведя вниз, посадили в карету. Миних сел с ним вместе и повез сверженного регента к принцессе Брауншвейгской, с беспокойством ожидавшей окончания этого предприятия.

   Гордая герцогиня, вне себя от страха и гнева, выбежала в сад. Манштейн велел денщику своему отвести ее назад, в ее комнаты.

   - Вот, сударыня,- сказал денщик, ведя под руку жену Бирона,- напрасно супруг ваш давил русских, всех грешных земляков моих...

   Герцогиня, вспыхнув, хотела ударить моралиста, но он схватил ее за руку.

   - Драться не за что, сударыня! Я вам ведь правду сказал, и то любя вас.

   Усиливаясь вырвать свою руку, жена Бирона споткнулась и упала на землю. Денщик хотел поднять ее, но она его оттолкнула.

   - Коли нравится вам эта постеля, так извольте лежать, я мешать вам не стану,- сказал денщик и ушел.

   После этого ясно, как успел чародей Дуболобов напугать разными чудесами в Летнем саду Тулупова и Дарью Власьевну.

  

  

   Гейер не знал, что в столице наделалось в одну ночь, в течение одного часа. Он в то же время за городом, на окруженной лесом поляне готовил все для казни приговоренных Бироном. Скованные, они стояли между солдат, сомкнувших штыки над их головами. Враг Тулупова, Дуболобов, схваченный в своей деревне и поспешно привезенный, находился в числе несчастных и горько жаловался на судьбу свою, не зная за что и к чему он приговорен.

   - Скажите, ради бога, что со мною сделают? - спрашивал он Гейера в тоске и страхе.

   - Сам увидишь,- отвечал тот хладнокровно.

   При свете факелов рассмотрел он в некотором отдалении деревянные подмостки, а на них отрубок толстого бревна. Подалее возвышался, подобно огромному улью, срезанному сверху, деревянный сруб, в котором лежали солома и хворост. Близ сруба видно было колесо, приделанное к врытому в землю невысокому столбу. Около этих ужасных изобретений человеческой жестокости заботливо суетились люди. Все они были в широких плащах и нахлобученных до бровей шляпах. Некоторые держали факелы, другие - веревки. У одного блестела в руках секира, у другого, отличавшегося ростом и широкими плечами, железная палица, третий расправлял мешок, к которому был привязан камень.

   Гейер, с толпою прислужников приблизясь к осужденным, велел вести прежде тех, которых Бирон приговорил к отсечению головы. Их было осьмеро. Вскоре приблизились они к деревянным подмосткам, на которых лежала плаха. Человек, державший секиру, сбросил с себя плащ и вошел на подмостки. По данному Гейером знаку ввели сперва седого старика, в молодые лета служившего с честию во флоте и проведшего всю жизнь безукоризненно. Он живо помнил славное царствование Петра Великого и тем сильнее ненавидел Бирона, святотатственною рукою повергшего отечество с высоты славы и счастия в бездну зол и бедствий. Произнося вполголоса молитву, он с твердостью подошел к плахе и, перекрестясь, положил на нее украшенную сединами голову. Гул в лесу повторил удар секиры. Обезглавленный труп сняли с подмостков и положили на траву, подле откатившейся на несколько шагов головы.

   Немедленно ввели на подмостки другого из осужденных, и скоро вторая жертва жестокости Бирона лежала рядом с обезглавленным старцем.

   Одного за другим подводили к плахе, и кровь лилась; между тем тот, чья воля, чье мщение двигало секиру, лишенный власти и сана, окруженный стражею, как преступник, ехал в карете по дороге в Шлиссельбург, где ожидали его заточение и суд. Он уже не думал о жертвах своего мщения, обреченных им смерти, жертвы эти были уже для него не нужны и бесполезны. Он уже сам трепетал за жизнь свою, предвидя в грозной будущности плаху и секиру. Совесть, давно усыпленная посреди успехов, величия и могущества, проснулась и вызвала из могил ряд бледных, обрызганных кровью мертвецов, павших на пути жестокого и мстительного временщика.

   Держа в руках Библию, давным-давно уже не читанную, Бирон старался успокоить себя мыслию, что в слове божием найдет он скорое утешение и легкое средство прекратить тревогу и мучение сердца, и между тем страшился раскрыть книгу: ему казалось, что в каждой строке увидит он строгий приговор делам своим.

   По временам лицо его, унылое и бледное, вдруг вспыхивало. Глаза его из-под нахмуренных бровей сверкали; уста судорожно двигались. Стиснув зубы, то махал он рукою грозно и повелительно, то ударял себя ею в грудь и клялся отомстить врагам своим. Но вдруг, вспомнив неожиданное, быстрое падение с высоты могущества, свое бессилие, он впадал снова в уныние. Ехавшие впереди кареты два всадника, с факелами в руках, возбуждали в сердце Бирона суеверную тоску. "Это предзнаменование моего погребения,- думал он.- И точно, я уже могу считать себя умершим. Еще вчера все преклонялось, все трепетало предо мною, а сегодня я ничто! Наяву ли все это свершается? Не страшный ли сон я вижу?"

   Вдруг карета остановилась. Бирон услышал, что начальник стражи, которая его сопровождала, спорил с какими-то людьми, помешавшими карете ехать далее. Они тащили что-то через дорогу.

   - Как смели вы остановить нас? - кричал начальник стражи.- Кто вы таковы и что тащите? Отвечайте, не то велю всех вас схватить, бездельники!

   - Тащим, как видишь, мешок,- отвечал один из толпы,- а что такое в мешке, не скажем: это не твое дело.

   - Сейчас говори! - закричал рассерженный начальник стражи, соскочив с лошади и схватив упрямца за воротник.

   В это время послышался жалобный голос Дуболобова. Его тащили в мешке к берегу Невы, чтобы утопить.

   - Что это значит? - воскликнул начальник.- Тут человек? Говори бездельник, что это значит? Ребята, схватите всех их! - закричал он страже.

   - Советую тебе, любезный, не горячиться и ехать своей дорогой. Не вели своим нас трогать: худо будет! Мы исполняем повеление герцога!.. Что, любезный? Вся твоя храбрость лопнула, как мыльный пузырь! Садись-ка на свою лошадь да отправляйся, куда ехал. А вы тащите мешок. Ну, ну, проворнее! Нева уж недалеко.

   Начальник стражи стоял, как истукан, глядя вслед поспешавшей к берегу толпе. По данному ему приказанию, он должен был доставить герцога в Шлиссельбург в величайшей тайне. С одной стороны, сострадание побуждало его остановить казнь несчастного, совершавшуюся по воле Бирона, который тогда сам ожидал казни и лишен уже был власти казнить других. С другой стороны, он не осмеливался объявить этого, опасаясь нарушить данный ему приказ. Между тем толпа за деревьями и кустарниками скрылась у него из вида.

   - Что значит эта остановка? - спросил Бирон, опустив стекло в дверцах кареты.- Где начальник стражи?

   - А вот он скачет сюда. Он зачем-то слезал с лошади,- отвечал кучер.

   - Для чего мы остановились?

   - Вы сами себя остановили,- отвечал грубо начальник.- Вас везут в крепость под стражею, а вы все продолжаете еще губить ближних. Может быть, вы теперь и приказали бы помиловать этого несчастного, которого потащили топить, да жаль, что уж вы приказывать не можете!

   - А если бы и мог, то не отменил бы своего приказания! - возразил гордо Бирон.- Что однажды я повелел, то должно быть исполнено!

   Карета поехала далее. Между тем Возницына привязали к колесу, и широкоплечий палач, размахивая железною палицею, готовился раздробить ему руки и ноги одну за другою и нанести наконец удар милости в голову. Старика Аргамакова и Лельского, связанных, втащили по приставленной к срубу лестнице, опустили на накладенные в нем хворост и солому и вложили в отверстие, сделанное внизу, горящий факел. Густой дым от вспыхнувшей соломы повалил из всех щелей сруба, и сухой хворост затрещал. Валериану завязали глаза и поставили перед двенадцатью солдатами. Он слышал, как звенели шомполы, прибивая пули в дулах ружей. Скоро звук этот затих, и раздался громкий голос командовавшего капрала.

   В эту минуту сердце Валериана, до тех пор мужественно ожидавшего смерти, мгновенно оледенело от ужаса: в это сердце целились двенадцать ружей; двенадцать пуль при слове "пали!" должны были растерзать грудь Валериана. Он ждал с нетерпением, чтобы ужасный залп грянул скорее и перебросил его с границы мучительной, стесненной жизни в спокойную, беспредельную область вечности. Один миг - и я уже там, там, где будут неминуемо все! Но миг этот невыразимо ужасен!

   Так думал, так чувствовал Валериан. Вдруг... раздается конский топот.

   - Стой! - кричит громкий голос. Кто-то подбегает к Валериану, торопливо снимает повязку с глаз его и заключает юношу в объятия.

   Кого же видит перед собою изумленный, воскресший страдалец? Ханыкова, хладнокровного Ханыкова, у которого бегут радостные слезы по пылающим щекам!

   - Ребята! - крикнул он солдатам, не переставая обнимать с жаром друга.- Бегите, спасайте прочих: Бирон пал! На русском престоле дочь Петра Великого!

   Единодушное, радостное "ура" заглушило голос капитана.

   Солдаты, ломая вдребезги колесо, с которого сняли Возницына, разбрасывая подмостки с плахой, осыпали остолбеневшего Гейера и его прислужников ударами ружейных прикладов. Двое из солдат бросились к срубу, окруженному густым облаком дыма, вмиг приставили лестницу, ощупью нашли лежавших без чувств на хворосте старика Аргамакова и Лельского, стащили их вниз и положили на траву. Огонь, обнявший нижние слои хвороста, не успел еще проникнуть до верхних, но густой дым задушил бывших в срубе.

   Чрез несколько времени старика Аргамакова с трудом привели в чувство; но в Лельском не было заметно никаких признаков жизни. Он спал уже сном беспробудным. Его положили рядом с обезглавленными трупами.

   - Поспешите спасти несчастного Дуболобова! - воскликнул Возницын.- Его понесли к Неве; ради бога, бегите за мной скорее!

   Несколько солдат кинулись за Возницыным. Навстречу попались им возвращавшиеся прислужники Гейера.

   - Куда вы его девали, душегубы? - воскликнул Возницын, вне себя бросясь на одного из прислужников.- Говори - или смерть!

   Один из солдат приставил штык к боку прислужника, прочие товарищи последнего, провожаемые ударами ружейных прикладов, рассыпались в разные стороны.

   - Умилосердитесь надо мной! - пропищал, заикаясь, прислужник,- не я опустил мешок в воду.

   - Веди нас, злодей! Покажи место, где вы несчастного бросили.

   Схватив за воротник прислужника, Возницын потащил его к берегу Невы. Когда место было указано, он, сбросив с себя платье, несколько раз нырял, опускаясь на дно реки. Некоторые из солдат сделали то же; но все понапрасну: несчастного не нашли; он погиб жертвою мелочной ненависти и безыменного доноса; погиб за то, что у соседа его пропал селезень и что он когда-то за приятельским обедом, развеселенный вином, имел неосторожность в кругу друзей назвать в шутку Бирона медведем.

  

  

   Наутро общая радость, возбужденная разнесшимся слухом о вступлении Елисаветы на престол, уменьшилась, когда узнали, что принцесса Брауншвейгская, с помощью графа Миниха, нарушив акт о регентстве и низвергнув Бирона, объявила себя правительницею. С нарушением акта права Елисаветы на престол делались еще неоспоримее. Через год, когда принцесса Брауншвейгская, подстрекаемая окружавшими ее иноземцами, решилась объявить себя императрицею и отдалить навсегда отрасль Петра I от престола России, им возвеличенной и прославленной, когда Елисавете грозил брак против воли или заточение в монастырь, она решилась действовать - и обрадованное отечество вскоре увидело на престоле дочь Петра Великого. Законы, о которых Петр изрек: "Всуе законы писать, когда их не хранить",- утвердились в силе; судьба граждан не зависела уже от произвола и своекорыстия иноземного пришельца; вредные интриги честолюбцев, стремившихся для личных выгод своих располагать делами государства и даже престолом, прекратились; тайные доносы прекратились; одни злодеи и лихоимцы, к общей радости и счастию всех честных и добрых граждан, стали бояться обличения их тайных преступлений и явной, открыто и неминуемо карающей силы законов. Науки, искусства, словесность, эти нежные растения, насажденные рукою преобразователя России и притоптанные Бироном, снова оживились лучами, ниспадавшими с престола. Вечером, накануне 1-го января 1742 года (это было чрез месяц по вступлении на престол Елисаветы), Мурашев пригласил к себе родственников и приятелей встречать Новый год. Старик Аргамаков сидел подле хозяина на софе. Валериан ходил взад и вперед по комнате, держа за руку молодую прелестную жену свою Ольгу. Дарья Власьевна, поместившись у окна в креслах, посматривала на премьер-майора Тулупова, сидевшего в углу на скамейке, махала на себя веером и вздыхала. Премьер-майор, казалось, не обращал ни на кого внимания и погружен был в уныние.

   - Вот уж скоро, я думаю, пробьет полночь,- сказал Мурашев,- скоро поздравим друг друга с Новым годом. Бывало, при Бироне...

   - Не поминай об нем, любезный сват! - прервал старик Аргамаков.

   - А для чего не поминать? И в "Советах премудрости" сказано: "Человек разумной должен приводить себе в память то, что не всегда одинаково бывает время". Это значит, что утешительно для сердца в такое благополучное, как нынче, время вспомнить иногда прежние черные годы. Как сравнишь прошлое с настоящим, так невольно почувствуешь благодарность к милосердному богу!

   - Слышали вы, батюшка,- сказал Валериан,- что царица Бирона простить хочет?

   - А где он теперь? Все в Шлиссельбурге?

   - Нет. Его приговорили к смерти, но помиловали и отправили со всеми его родственниками в дальний городок Пелымь {Указом 17 января 1742 года Елисавета повелела возвратить Бирона с семейством и братьев его из ссылки и считать уволенными из русской службы. Потом поведено было Бирону жить в Ярославле, где он и пробыл до вступления на престол Петра III. Карл Бирон, по возвращении из ссылки, уехал в Курляндию и умер в своем поместье.}.

   В это время отворилась дверь и вошел Ханыков. Поздоровавшись со всеми, он сел к столу и вынул из кармана бумагу.

   - В прежнее время,- сказал Мурашев,- верно, у всех бы сердце заныло; все бы подумали, что это какой-нибудь донос или приговор; нынче, слава богу, уж не те времена! Что это, капитан, за грамотка? Чай, что-нибудь радостное, хорошее?

   - Это стихи, да такие, каких на Руси еще с сотворения мира не бывало. Теперь во всем Петербурге их читают; все чуть за них не дерутся. Я с большим трудом список достал у приятеля.

   - Ах, батюшка, отец родной! - воскликнул Мурашев.- Дай списать. Неужто эти стихи лучше писаны, чем "Советы премудрости" или "Приклады, како пишутся комплименты"? Кто их написал?

   - Адъюнкт академии наук Михаил Васильевич Ломоносов, тот самый, который недавно из-за границы возвратился.

   - Сын холмогорского рыбака?.. Спасибо Михаилу Васильевичу! Знай наших! Вот каковы рыбаки-то! Недаром я с малолетства любил этот промысел. Молчи же ты теперь, Бирон, не говори, что русские ни к чему не способны! Когда за всякое слово тянули их в пытку да на плаху, так было не до писанья; поневоле молчали все, как глупые рыбы. А вот нынче то ли еще сделают русские! Прочти-ка, сделай милость, стихи Михаила Васильевича, отведи душу!

   Ханыков начал читать оду Ломоносова, написанную им при восшествии на престол императрицы Елисаветы. По окончании каждой строфы все приходили в движение, а Мурашев вскакивал с софы от восторга и восклицал:

   - Голубчик ты мой, Михайло Васильевич! Расцелую твою ручку и золотое твое перышко! Где ты таких красных слов наудил? По живой стерляди, по двухаршинному осетру дам за каждое!

   Нынче стихи Ломоносова, уже устаревшие, без сомнения, не могут ни на кого так подействовать, как на слушателей Ханыкова; но тогда не мудрено было прийти от них в восторг. Новый размер, новый язык, звучный и сильный,- все это пленяло и поражало удивлением.

   Только на Дарью Власьевну и на Тулупова стихи Ломоносова не произвели почти никакого действия. Первая не расслушала их, мечтая о замужестве и широких фижмах, а премьер-майор не мог находить ни в чем отрады с тех пор, как узнал о смерти Дуболобова: раскаяние беспрестанно его мучило. "Другу и недругу закажу,- часто думал он,- подавать на ближнего безыменные доносы. Бог свидетель, что я не хотел смерти Дуболобову; однако ж я убил его, убил, хотя и не нарочно, камнем из-за угла, как ночной вор, и погубил свою душу". Чего бы не дал премьер-майор, чтобы воскресить прежнего непримиримого врага своего! Он пожертвовал бы всеми селезнями в свете за жизнь горохового кисельника и даже решился бы не пить никогда водки и не курить табаку, если б этою ценою можно было поправить сделанное зло.

   - Что вы так пригорюнились, Клим Антипович? - спросил Мурашев.- Скоро Новый год наступит. Надобно встретить его с весельем в сердце, а не то целый год будете печалиться.

   - Раздумался я о Бироне, Федор Власьич. Как вспомнишь его время, так поневоле тоска возьмет. Ввек не забыть мне, что этот нехристь всем государством русским правил.

   - Да много ли он правил: всего три недели!

   - Конечно, однако ж... ох уж эти мне три недели!

   - И, полно, любезный майор, есть ли о чем горевать? Пожалуйста, развеселись. Новый год, чай, скоро уж наступит. Пожелай же вместе со мной, чтобы за три черные недели бог послал нашей родной стороне три века светлые, счастливые!

   - Видно, сбудется желание ваше,- сказал Ханыков.- Слышите ли: часы на адмиралтейском шпице бьют полночь? Вот и пушка грянула! Старый год улетел туда же, куда безвозвратно скрылись три черные недели и регентство Бирона.

  

   1834

  

  

   Регентство Бирона. Впервые - Библиотека для чтения. 1834. Т. V. Печатается по тексту издания: Русская историческая повесть первой половины XIX века.- М.: Правда, 1986.

   Бирон (с. 246) - Бирон Эрнст Иоганн (1690-1772), фаворит императрицы Анны Ивановны (Иоанновны), курляндский дворянин. После избрания Анны Ивановны на русский престол (1730) Бирон, пользуясь своим влиянием на императрицу, получил почти неограниченную власть. В 1737 г. он при содействии Анны Ивановны стал герцогом Курляндским. Когда императрица умерла (17 октября 1740), то Бирон по ее завещанию и при поддержке немецкой и отчасти русской придворной знати был назначен регентом при малолетнем наследнике трона Иване VI Антоновиче. Регентство Бирона продолжалось три недели: в ноябре 1740 года жестокий, корыстолюбивый герцог был свергнут гвардией и отправлен в ссылку. Анна Иоанновна (с. 246) - Анна Ивановна (1693-1740), дочь царя Ивана V Алексеевича (брата Петра I), русская императрица с 1730 г.; время ее царствования - одна из самых мрачных эпох в русской истории. ...обер-гоф-маршал граф Левенвольд (с. 246).- Имеется в виду Рейнгольд Левенвольд (ум. в 1758); в 1742 г. сослан в Сибирь. Анна Леопольдовна (с. 246) - Анна Леопольдовна (1718-1746), внучка царя Ивана V Алексеевича, "правительница" России в 1740-1741 гг. при малолетнем сыне Иване VI Антоновиче, родившемся от ее брака с принцем Антоном Ульрихом Брауншвейгским. Свергнута гвардией в ноябре 1741 г. Умерла в ссылке. Антон Ульрих (с. 246) - герцог Брауншвейг-Люнебургский Антон Ульрих (1714-1776), супруг Анны Леопольдовны, отец Ивана VI Антоновича. ...генерал-прокурор князь Трубецкой (с. 247).- Имеется в виду Трубецкой Никита Юрьевич (1699-1767), генерал-фельдмаршал, с 1740 г.- генерал-прокурор Сената. Иоанн Антонович (с. 247) - Иван VI Антонович (1740-1764), российский император; свергнут гвардией, заключен в тюрьму и убит при попытке освободить его. ...ее высочество цесаревна Елис... (с. 248).- Речь идет о Елизавете Петровне (1709-1761/1762), дочери Петра I, российской императрице с 1741 г. Феодосеевский раскол (с. 248) - по имени Феодосия Косого, монаха Кирилло-Белозерского монастыря, еретика, из беглых холопов; с 1551 г. распространял "Новое учение", отвергал феодальную церковь, основные догматы, обряды и таинства, проповедовал социальное и политическое равенство людей; впоследствии бежал в Литву. ...сносил Сократ капризы Ксантиппы (с. 252).- По преданию, жена древнегреческого философа Сократа (ок. 470-399 до н. э.) Ксантиппа отличалась вздорным характером и сварливостью. ...сильную кокетства батарею (с. 252).- Имеется в виду стих из стихотворения "Пристыженный мудрец. Быль" Панкратия Платоновича Сумарокова (1765- 1814): "Спеша свершить свои затеи, Имея на уме лишь мщение одно, Плутовка на его окно Наводит сильныя кокетства батареи" (Стихотворения Панкратия Сумарокова. Спб., 1832. С. 57). ...лубочную картину погребения кота (с. 254).- Речь идет о лубочной картине на известный шуточный сюжет похорон кота мышами. Приклады, како пишутся комплименты разные (с. 254).- Точное название: "Приклады, како пишутся комплименты разные на немецком языке, то есть писания от потентатов к потентатам" (Спб., 1725). "Советы премудрости, с итальянского языка чрез Стефания Писарева переведенные" (с. 254) - Писарев Стефан (Степан) Иванович (1709-1775), с 1760 г. обер-секретарь синода, переведенный затем в сенат; писатель и переводчик; ему принадлежит ряд книг ("Житие Петра Великого Императора..." и др.); полное название упоминаемой в тексте книги - "Советы премудрости, или Собрание правил Соломоно-Сираховых человеку благоразумному себя содержанию наинужнейших: с приложением на те же правила рассуждений. С италианского языка чрез секретаря коллегии иностранных дел Стефана Писарева в 1752 году переведенные" (М., 1760), Автор этой книги - Мишель Буто. В дальнейшем изложении К. Масальский приводит выдержки из этого сочинения. ...потащат на сковороду (с. 257).- Возможно, изложен сюжет басни Крылова "Рыбьи пляски". "Щука шла из Новагорода; она хвост волокла из Бела-озера" (с. 257) - неточная цитата из фольклорной подблюдной песни. Точный текст: "Щука шла из Новагорода,- Слава! Она хвост волокла из Беларзера,- Слава!" (Песни, собранные П. В. Киреевским. Новая серия. Вып. 1. Песни обрядовые.- М., 1911. С. 293. No 1, 1059). Песня, как полагают фольклористы, предрекала богатство. В ней названы Новгород и Белое озеро - заповедный край рыбных и иных богатств. Сказочная щука прошла по великим рекам. Возможно, имелось в виду не только богатое замужество, но и переезд в далекие от родины места. ...великий князь Святослав изволил сказать: "Мертвии бо срама не имут" (с. 263) - Святослав I (?-972), князь Киевский; приведенные слова сказаны им воинам перед одной из битв на Дунае с греками. Карл Бирон (с. 264) - Карл Бирон (1684-1743), старший брат регента; вызван братом в Россию в 1730 г., генерал-аншеф, командовал гвардией; после свержения Э. И. Бирона сослан в Ярославль. В сюрах шесть! (с. 264) - карточный жаргон: шесть взяток в старшей масти, в козырях. Ремиз (с. 265) - карточный термин: недобор взятки. Гран-мизер-уверт (с. 265) - карточный термин: заявка игры с обязательством не взять ни одной взятки. Verbalterrition (с. 268) - иронически (о пытке): действие по старинному обряду. Realterrition (с. 269) - иронически (о пытке): возрожденный старинный обряд. Испанские сапоги (с. 270) - одно из орудий пытки. Никон (с. 272) - Никон (Минов Никита; 1605-1681), русский патриарх с 1652 г., вмешивался во внешнюю политику, утверждая принцип "священство выше царства", что вызвало разногласия патриарха с царем; в 1658 г. оставил патриаршество, в 1666-1667 гг. с него был снят патриарший сан, и он был сослан. ...вяще облиговал (с. 283) - в сильной степени (весьма) обязан. Шкалики (с. 285) - стаканчики со светильнями, налитыми салом, для праздничного освещения; светильники. "Как будто тронулся обоз, в котором тысячи немазаных колес" (с. 286) - цитата из басни И. А. Крылова "Парнас" (1808). "Слово и дело!" (с. 293) - форма, обозначающая арест в годы "бироновщины". Буцефал (с. 295) - дикий конь, по преданию, усмиренный Александром Македонским и долго ему служивший. Волынский (с. 305) - Волынский Артемий Петрович (1689-1740), русский государственный деятель и дипломат, с 1738 г. кабинет-министр императрицы Анны Ивановны, противник "бироновщины"; казнен по обвинению в заговоре и подготовке государственного переворота. Головкин (с. 308) - Головкин Михаил Гаврилович (1705-1775), русский государственный деятель, в 1740-1741 гг. вице-канцлер по внутренним делам, противник Э. И. Бирона; после воцарения Елизаветы Петровны сослан в Якутск. Бирон (с. 313) - Густав Бирон (ум. в 1742), младший брат регента. Князь Черкасский (с. 314) - Черкасский Алексей Михайлович (1680-1742), русский государственный деятель, с 1731 г. кабинет-министр, в 1740-1741 гг. канцлер, президент Коллегии иностранных дел. ...не хуже романтической поэмы... и сл. (с. 323) - ироническое противопоставление новых и старых литературных вкусов: свободный повествовательно-лирический поток в романтической поэме сравнивается с жесткими "правилами" классицистической драматургии, в которой соблюдались три единства. Кисельник (с. 324) - хилый и вялый человек. Медуза (с. 324) - одна из Горгон, женское чудовище; обладала взглядом, обращавшим все в камень; на голове у нее вместо волос извивались змеи (греч. миф.). Бестужев (с. 326).- Имеется в виду Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (1693-1766), граф, генерал-фельдмаршал, дипломат; в 1740-1741 гг. кабинет-министр, в 1744-1758 канцлер. Венера (с. 336) - богиня любви, красоты плодородия (рим. миф.). Муромский лес (с. 339) - густой, непроходимый, в котором обитали разбойники. Манштейн (с. 340).- Имеется в виду Манштейн Христофор Герман (1711 - 1757), адъютант фельдмаршала Миниха; командовал отрядом гвардейцев, арестовавших Бирона; автор "Записок о России, 1727-1744" (Дерпт, 1810; М., 1823; Спб., 1875), в которых рассказал об организации заговора и аресте Бирона. Пелымь (с. 348) - Пелым - город в Западной Сибири, стоящий на одноименной реке.