Главная » Книги

Козырев Михаил Яковлевич - Пятое путешествие Лемюэля Гулливера, Страница 3

Козырев Михаил Яковлевич - Пятое путешествие Лемюэля Гулливера


1 2 3 4 5 6

а я уже не имел сил.
   Мало того, что моя собственная особа выглядела в нем во всей свойственной ей красоте и великолепии - я думаю, что в этом случае оно никого не хотело обмануть,- но преобразилась вся обстановка трактира, его стены, мебель, посуда. Я завтракал в первоклассном парижском отеле, плохонький эль в глиняных кружках выглядел в этом зеркале, как янтарное вино в дорогом хрустале, и даже картошка каза-лась каким-то невиданным лакомством, достойным жилища са-мих богов.
   Сколько бы времени наслаждался я этим зрелищем - не знаю, если бы из глубины зеркала медленной и важной походкой не двинулась ко мне бородатая фигура представительного человека, манерами напоминающего по крайней мере владе-тельного арабского шейха, какими они изображены в сказках Шехерезады. Фигура эта скоро заполнила все зеркало и, засло-нив его, выросла перед моим столом в виде низкорослого трак-тирщика с красным носом и растрепанной выщипанной бородкой.
   - Не слушайте этих бездельников, ваше сиятельство, - сказал он, грубо отогнав от моего стола попрошаек. - Попробуйте накормить одного - наберется сотня. Разве накормишь этакую свору?
   - Неужели у вас так много голодных?- спросил я.
   Трактирщик побледнел так же, как побледнел перед тем рабочий, и так же твердо отчеканил:
   - В нашей стране нет голодных. Император кормит всех нас, и мы вполне довольны нашей жизнью, ваше сиятельство.
   И тотчас же, позабыв о своей декларации, добавил:
   - Держать трактир с этаким народом. Ей-богу, больше сопрут, чем купят.
   Слова этих людей были подобны штанам на огородных пу-галах: под ними не ощущалось живого тела.
   Выйдя из трактира, я хотел было зайти в театр, но оказа-лось, что подобного рода развлечения неизвестны жителям это-го города. Полицейский даже не понял, о чем я спрашиваю, и мне поневоле пришлось бесцельно бродить по улицам, полупу-стым и мрачным, как беднейшие кварталы Лондона.
   Я видел оборванных, грязных и злых людей, завистливо осматривавших мой кафтан, казавшийся им щегольским. Я видел сотни изнуренных голодом и лишениями чернорабочих, че-рез силу тащивших тяжелые тачки на постройке какого-то воен-ного укрепления. Я видел распоряжавшихся ими надсмотрщи-ков, управлявших бичами не хуже своих коллег на американ-ских плантациях. Я видел избушки без крыш на окраине города, голых ребятишек с раздутыми животами, женщин, надорванных непосильной работой. Я видел преступников, выглядывавших из-за решеток огромных домов, и, нако-нец, видел золоченые кареты, разодетых дам, праздных господ, драгоценные безделушки в окнах у ювелиров, пе-реполненные посетителями шантаны. В порту слонялись безра-ботные докеры, на рынках шмыгали мелкие воришки, на буль-варах сидели непотребные женщины, нахально предлагавшие свои услуги.
   Нищета, преступления, роскошь - все особенности больших городов Европы были свойственны и этому городу. Ничто не говорило о том, что я нахожусь в стране, осуществившей все лучшие мечты человечества.
   Поражало обилие военных: черные, коричневые, серые мун-диры, повязки, украшенные ломаным крестом, встречались всю-ду; бульвары, рестораны, улицы были переполнены ими. Держались военные полными хозяевами, третировали штатских, как это бывает и у нас в Британии во время войны.
   Но войны, сколько я знал, Юбераллия ни с кем не вела.
   Не менее многочисленна была и полиция, зорко следившая за порядком. Стоило задержаться на углу улицы, стоило начать слишком громкий разговор, чтобы это вызвало внимание забот-ливого стража. Стоило нескольким в особенности плохо одетым людям остановиться у дверей кабачка или на перекрестке, что-бы полицейский немедленно же попросил их разойтись. Мой опытный глаз не мог также не заметить большого количества слишком внимательных штатских, державшихся преимущест-венно в особо людных местах.
   Одним словом, ничто не подтверждало сведений, которые я получил во дворце. Теряясь в противоречивых догадках и пред-положениях, я заготовил целый ряд вопросов, чтобы при случае задать их придворным.
   Вернувшись во дворец к обеду, я узнал, что мне не постави-ли прибора.
   - Разве вы не пообедали в городе?- ехидно спросил меня заведующий королевским столом.
   Я понял, что посещение трактира истолковано здесь, как кос-венный упрек в скупости.
   Несмотря на то, что я вышел без провожатого и за мной, как мне казалось, никто не следил, императору были известны все подробности моего путешествия. Он знал, где я был, что де-лал, что говорил,- он не знал только, о чем я думал.
   Длинноносый судья восполнил и этот пробел: от его прозор-ливости не укрылись даже мои мысли. Он счел, впрочем, сво-им долгом только дружески предупредить меня:
   - Будьте осторожны, чужестранец,- сказал он.- Вы можете сделаться жертвой обмана наших врагов, старающихся всячески очернить мудрое правление его величества.
   Я поспешил выразить удивление, что столь мудрое прави-тельство может иметь врагов. Судья вздохнул.
   - Они завидуют счастью наших подданных и делают все, чтобы смутить их. Вы знаете, что может сделать мелкая злоба и зависть. Вы видели голодных, нищих, замученных тяжелой работой. Не верьте этим притворщикам. Спросите, чем они недовольны, и они сами сознаются, что им нечего желать. Они могут только благодарить императора.
   Многое мог бы я возразить своему собеседнику, если бы не боялся, что в качестве последнего аргумента он выдвинет ту чудесную машину, которая каждый день сбра-сывает непокорные головы на камни площади у императорского дворца.
   Хотя я едва не навлек на себя немилость императора, все же я был доволен своей прогулкой. Она позволила мне узнать о жизни страны больше, чем двухмесячное пре-бывание в стенах дворца. Придворные, правда, по-прежне-му старались внушить мне, что население страны пользуется исключительным благополучием, но скрыть наличия недоволь-ных уже не могли.
   Вот что я узнал от придворных.
   Было время, когда Юбераллию раздирали междоусобицы. Как и у нас в Британии, разнообразные партии стремились за-хватить власть над государством, разнообразные теории и веро-вания стремились властвовать над умами. Основным вопросом, заставившим больше всего пролить крови и чернил, был, по словам придворных, вопрос о том, какие бороды следует носить истинным юбералльцам - длинные или короткие. Вздорность предмета разногласий не могла смутить меня: достаточно было вспомнить о непримиримой вражде ост-роконечников и тупоконечников в Лилипутии, о партиях низких и высоких каблуков там же, борьбу сторонников ве-ры без дел и дел без веры у нас в Европе, чтобы не слишком удивляться особой заботе, проявленной населением Юбераллии к этому природному украшению мужской половины человече-ского рода. Ведь даже такой умный человек, как мой предшест-венник по путешествиям в необыкновенные страны Томас Мор, и тот сложил голову на плахе, защищая привилегию священников на внебрачное сожительство со своими экономками*.
  
   *Томас Мор, автор "Утопии", был казнен в борьбе за католицизм, на учение которого о безбрачии духовенства намекает Гулливер.
  
   Как бы то ни было, скоро все население страны разделилось на два враждующих лагеря. К одному принадлежали лучшие люди страны, все те, кого благородство, богатство и знатность поставили во главе нации - они считали, что следует носить длинные бороды; к другому лагерю, объединявшему главным образом нищее и необразованное население, ремесленников, фермеров, батраков и чернорабочих, принадлежали сторонники коротких бород.
   Нынешний император, вступивший на престол после того, как его предшественник был благодаря проискам короткобородых изгнан из страны, не оправдал ожиданий этой партии, по-могавшей ему добиться власти. Получив императорский ски-петр, он отрекся от своих заблуждений и, объявив себя сторон-ником длинных бород, предписал всем своим подданным в трехдневный срок переменить свои убеждения. Большинство населения поспешило выполнить это мудрое предписание, и длинная борода восторжествовала. По приказу императора нико-му не разрешалось стричь бороду короче десяти куртов, кроме преступников, выбритый подбородок которых свидетельствовал о их принадлежности к самому презренному из сословий госу-дарства.
   Длинная и окладистая борода стала считаться признаком высшей расы. Короткобородые, открыто выступившие про-тив императора, были разбиты, многие из них казнены, многие заключены в тюрьмах, многие скрылись в сосед-ней стране - Узегундии, а те из них, которые остались на свободе, были весьма существенно урезаны в своих правах. Чтобы быть последовательным, император лишил также всяких прав тех лиц, борода коих не доросла до установленной нормы, а молодых людей из низших со-словий причислил прямо к сословию преступников, и они отбывали на принудительных работах несколько лет, пока их подбородки не приобретали достойного высшей расы украшения.
   Большие затруднения доставили императору женщины. Но так как они не могли при всем желании отрастить бороды в установленный императором срок, то все они, не будучи фор-мально зачислены в сословие преступников, приравнивались к ним в правах: так, они не могли иметь имущества, сви-детельствовать на суде, наследовать, заниматься торговлей, и являлись полной собственностью тех лиц, которых судьба сделала их мужьями. Но, к чести правителей Юбераллии, нужно сказать, что эти ограничения считались временными и действовали лишь до тех пор, пока у женщин не выра-стет борода.
   Все эти меры не замедлили оказать свое благотворное дейст-вие. И страна наслаждалась бы полным счастьем, если бы ос-тавшиеся на свободе тайные сторонники короткобородых не продолжали смущать простых и доверчивых людей, распростра-няя среди них нелепицы и небылицы.
   Так, они утверждают, что установленные императором по-рядки привели народ к голоду и нищете, они внушают ферме-рам и батракам, что те получают от своих трудов только ни-чтожные крохи, они отрицают, что провозглашенное императо-ром единомыслие и единодушие населения основано на единст-ве расы и крови, и смеют говорить об угнетении и зажимании рта. Они не хотят верить, что законы страны являются выраже-нием совести подданных, и, отрицая добровольность выполне-ния этих законов, называют лучшую из стран страной мракобе-сия, лицемерия и лжи.
  - Мы боремся с ними до сих пор,- сказал судья,- и очень успешно. Из ста преступников, являющихся ко дворцу, девяносто пять - короткобородые или их обманутые приспеш-ники.
  - И эти враги приходят ко дворцу добровольно?- спро-сил я.
   Судья смутился, и я в этот момент заметил на его лице то же выражение, какое не раз наблюдал у своих случайных улич-ных собеседников, и даже таким же нарочито твердым тоном он отрапортовал:
   - Как бы низко ни пал человек, кровь высшей расы рано или поздно заговорит в нем.
   Не доверяя тому, что одни мучения совести могут заставить преступника добровольно положить свою голову под топор гиль-отины, я потратил немало настойчивости и остроумия, чтобы добиться разрешения этого вопроса, и в конце концов узнал, что без особых поощрительных мер голос крови не говорит в преступнике. Почти всегда приходится прибегать к "отече-скому внушению", заменяющему нераскаянному его потерян-ную совесть.
   Органом, выполнявшим эту важнейшую функцию, был так называемый "совет отцов", состоявший из виднейших сановни-ков государства. Сотни чиновников, находящихся в распоряже-нии этого совета, имели каждый по сотне тайных агентов. Аген-ты эти должны были ежедневно сообщать чиновникам обо всех как совершенных, так и задуманных преступлениях, и чтобы не пропустить ни одного, пользовались услугами осведомителей, которых было так много, что из троих собравшихся в об-щественном месте людей двое, во всяком случае, были из их числа.
   Так как никто не знал ни агентов, ни осведомителей, а сле-довательно, никому не было известно, кто из троих собравших-ся обязан, под страхом тяжелого наказания, донести о преступ-лении, то доносили обычно все трое. Страх наказания за недо-несение являлся и вознаграждением осведомителей, так что вся эта обширнейшая и полезнейшая организация ничего не стоила государству.
   Донесения рассматривались чиновниками, самые важ-ные - советом отцов, который и определял меру наказа-ния и внушал преступнику мысль явиться перед дворцом и просить милости императора. Многочисленная полиция в случае сопротивления могла очень вескими доводами под-твердить внушение совета отцов или чиновника, могла, на-конец, проводить ко дворцу преступника, забывшего туда дорогу.
   Продолжая пользоваться предоставленной мне льготой, я ежедневно выходил на городские улицы, но уже не пытался больше разговаривать с незнакомыми людьми или заходить в таверны и рестораны. Наблюдениями своими я тоже ни с кем не делился, зная, что это принесло бы мне непоправи-мый вред.
   Правда, нового я узнал мало. Заметил я лишь одно, не заме-ченное мною прежде,- обилие тупых физиономий. Туп был половой в трактире, туп был кучер наемного экипажа, туп был лавочник, продававший хлеб и колбасу, тупы были парикмахер и хозяин трактира, хотя обе эти последние профессии у нас в Европе славятся своим остроумием.
   Зная, что каждый из этих людей мог в любую мину-ту, повинуясь голосу своей совести или отеческому внуше-нию, добровольно пойти на виселицу, я не удивлялся их тупости. Я понимал, что это была маска, под которой они могли чувствовать себя в сравнительной безопасности, маска, от долгого употребления ставшая как бы вторым лицом.
   В подтверждение приведу следующий поразительный разго-вор.
   Я как-то спросил у фермера, пришедшего к королю с прось-бой о наказании за утайку от помещика двух бушелей пшени-цы, что заставило его прийти сюда.
  - Голос моей совести,- ответил он.
  - Так тебя же повесят,- не унимался я.
  - Никто не может меня повесить, кроме меня самого.
  - А тебе хочется быть повешенным?- в упор спросил я.
   - Да,- ответил он, низко склонив голову и не глядя мне в лицо.- Да, если такова будет милость императора.

Глава седьмая

Неосмотрительность едва не навлекла на Гулливе-ра тяжелой кары. Законы о браке. Гулливеру делают исследование крови, и он добивается полного оправдания. Придворные развлечения, музыка и танцы.

  
   Рассказывая по порядку обо всех приключениях, которые дове-лось мне испытать в этой удивительной стране, я не скрою и таких, которые суровый читатель может счесть компрометирую-щими меня. Мое посещение Гуигнгнмии позволило мне раз на-всегда отделаться от адской привычки к лжи, лукавству, обману и двуличию, глубоко коренящейся в естестве всей человеческой породы; эта правдивость и заставляет меня, ничего не скрывая и не прикрашивая, изложить один эпизод, когда я по простой неосмотрительности чуть не навлек на себя наказания, последствия которого давали бы о себе знать до самой моей смерти.
   Я уже рассказывал о горничной, когда-то удивившей меня своим волшебным зеркалом. Кстати в Юбераллии не было дру-гих зеркал; волшебные зеркала висели в гостиницах и рестора-нах, на перекрестках людных улиц, во дворцах богачей и в хи-жинах бедняков. Это прекрасное изобретение, способное укра-сить скудную радостями человеческую жизнь, не мешало бы по-заимствовать и нам.
   На горничную возложены были несложные заботы обо мне: она убирала мою комнату, отдавала в стирку мое белье, зашива-ла кафтан и иногда ходила в лавку по моим поручени-ям - словом, она по мере возможности облегчала мне тяжесть жизни на чужбине, вдали от родных и друзей.
   Это была веселая и миловидная девушка, в ее лице даже не было следа той тупости, которая была свойственна большинству населения лучшей из стран. Появляясь в темной моей комнат-ке, она вносила радость и свет в это невзрачное помещение. На-конец, она еще не потеряла способности понимать шут-ки - словом, она нравилась мне больше всех остальных обита-телей дворца.
   Не зная обычаев страны и не имея ни малейшего представ-ления о том, что делает здесь мужчина, желая показать, что ка-кая-либо из женщин ему не противна, я по английскому обы-чаю попытался поцеловать ее, крепко прижав для этой цели к дверному косяку.
   Вместо того, как сделала бы на ее месте любая дама Англии и континента, чтобы покраснеть и прошептать: "Ах, оставьте, оставьте"- и в то же время как бы невзначай еще крепче при-жаться ко мне, она закричала так, словно по крайней мере шайка разбойников вломилась во дворец. И она в самом деле, как признавалась потом, подумала, что я хочу ее задушить, потому что ласка у этого народа выражалась совсем другими приемами. Для этой цели они
  ............... ......... ................. ........... ................. ............... ............... ............... .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. .............. ............... ............... ............... ............... ...............
   Сэр Ричард Симпсон вряд ли пропустит эти строки - и на-прасно: ведь в них я только с беспристрастием ученого описал нравы и обычаи неведомой страны.
   На крик прибежал привратник.
   Коли бы дело было в Англии, я дал бы привратнику шил-линг, разъяснил бы недоразумение, и все обошлось бы благополучно. Но здесь, где все знали, что из троих по крайней мере двое должны донести совету отцов о совер-шенном преступлении, мы, не зная, кто из нас донесет, донесли все трое.
   Дело оказалось нешуточным. Оно возбудило при дворе и в городе самые разнообразные толки, а враги, - я впервые узнал, что у меня есть враги, - воспользовались этим случаем, чтобы, оклеветав меня в глазах государя, добиться моей окончательной гибели.
   Таким врагом оказался первый тенор империи, певший хриплым петушиным голосом и завидовавший мне как конку-ренту. Почему он назывался первым тенором, я не знаю - в сущности, он был единственным, так как с воцарением нынеш-него императора и по его приказу все население страны стало петь басом. Но пусть не подумает читатель, что я коварными и низкими происками оттолкнул великого артиста от император-ского трона,- он виноват сам. Дело в том, что мои рассказы действительно помогали императору заснуть во время послеобе-денного отдыха, в то время как петушиное пение моего конку-рента способно было только нарушить его дремоту. Вторым врагом оказалась жена военного министра, неизвестно почему принявшая за насмешку мою похвалу ее стройному стану; впро-чем, это делает честь ее мужу, так как здесь мало кто понимал иронию.
   Эти враги, узнав о моем проступке, постарались очернить меня в глазах государя. Так, они донесли, что я не ем сладкого, разделяя вредное заблуждение, что это блюдо перед обедом пор-тит аппетит. Не значит ли это, что я втайне являюсь сторонником коротких бород? А самое главное, ссылаясь на неизвест-ность моего происхождения и странный способ, избранный мною для путешествия в страну, они обвинили меня в том, что, принадлежа к низшей расе и притом к самому вредному и злобному ее племени, представители которого указом им-ператора были навеки изгнаны из пределов страны, я покушал-ся контрабандным путем заразить через посредство горничной своей нечистой кровью кровь высшей расы, нарушив тем са-мым благодетельное единомыслие и единодушие жителей госу-дарства.
   Серьезность этого обвинения будет ясна читателю, если он примет во внимание, что законодательство Юбераллии, оберегая чистоту крови своей нации, запретило все смешанные браки, а браки с представителями изгнанной национальности объявило недействительными и подлежащими очень суровому наказанию. Самый брак обставлен был весьма затруднительными церемо-ниями: требовалось медицинское свидетельство о здоровье же-ниха и невесты и их родителей, родословный список пяти предшествующих поколений для выяснения, не было ли в чис-ле предков одного из брачующихся представителей изгнанного племени. Требовалось соответствие цвета волос, глаз и ширины плеч, а для невесты также определенная ширина бедер. Браки между лицами, принадлежащими к разным сословиям, не раз-решались вовсе.
   Утверждались браки министерством народонаселения, сле-дившим за тем, чтобы они давали здоровое и чистокровное по-томство. Основными качествами, которых требовало министер-ство, были: белокурые волосы, голубые глаза и преданность им-ператору. Как устанавливалась в ребенке наличность последнего качества, я не знаю, но догадываюсь, что таковым и являлась та особенность физиономии, которую я по неведению наименовал тупостью. Дети высших сословий, не удовлетворявшие этим ка-чествам, зачислялись в низшее.
   Позднейшие мои исследования выяснили происхождение этих законов. Император, будучи в молодости кавалеристом, вступив на престол, окружил себя кавалерийскими генералами, те по естественной склонности привлекли к делу управления страной коннозаводчиков, которые, заняв вакантные места в ака-демии наук, выработали учение о чистоте расы и вместе с тем правила для вступления в брак. Не знаю, каких лошадей выра-щивали на своих конюшнях эти академики и министр народо-населения, но дети, которых я видел в городе, имели явную тенденцию к измельчанию. Я склонен объяснить этот факт пристрастием населения к вареной картошке.
   И вот на основании всех этих законов и правил мне было предъявлено обвинение, что я ухаживал (что было доказано) за представительницей высшей расы, принадлежа сам (что еще не было доказано) к низшей расе, да еще к изгнанному из государ-ства племени. Последствия этого преступления заключались в том, что я, как нарушивший закон размножения, должен был добровольно лишить себя способности совершать подобные пре-ступления в дальнейшем.
   Читатели, а надеюсь, и в особенности читательницы, поймут, каково было мне даже подумать об этом, мне, который в глазах королевы зарекомендовал себя таким неисправимым ловеласом. И что бы осталось от моего положения при дворе, так как по-сле этой операции, которой, правда, подвергались, и тоже добро-вольно, многие святые люди, память которых чтит христиан-ская церковь, стала ли бы так милостиво относиться ко мне королева?
   Впрочем, даже сейчас, вспоминая об этом, я волнуюсь, и чи-татель Бог знает что подумает обо мне.
   Что бы вам ни говорили - все это клевета, распространен-ная моими врагами.
   В ближайший же день я явился на суд императора. Он ми-лостиво выслушал меня и, не поверив наветам врагов, приказал выяснить, действительно ли моя кровь заражена примесью кро-ви ненавистной расы. А так как при всем желании представить родословные списки я не мог, приказано было произвести ис-следование моей крови.
   Доктор явился ко мне в сопровождении фельдшера и принес соответствующие инструменты. Будучи хирургом, я не мог не обратить внимания на то, что инструменты эти недостаточно чисты, и предпочел собственной бритвой сделать надрезы на всех тех частях тела, которые были указаны доктором. Кровь была взята из правой руки, левого бедра и из груди, как раз против сердца.
   Как производилось исследование, какие для этой цели упот-реблялись аппараты, я не знаю. Только через день мне было торжественно сообщено, что кровь моя чиста от всяких нежела-тельных примесей, и даже больше - я принадлежу к одной из самых близких аборигенам страны наций - чуть ли не по-томкам древних юбералльцев, некогда властвовавших нашей страной. Но так как, не пользуясь счастьем жить под мудрым владычеством здешнего императора, предки мои допускали изредка браки с лицами, принадлежавшими к низшим расам, кровь моя все-таки ставила предел моему возвышению: так, я не мог исполнять обязанностей мини-стра, не мог входить в состав личной гвардии короля, не мог также быть императором, хотя о последнем я, признаться, и не мечтал.
   Подвергся также специальному исследованию цвет моих во-лос, объем черепа и его строение. Отзыв был положительный, и я был признан способным вступить в брак с любой представительницей расы, кроме дочерей первого министра и короля. От этого я терял очень мало, так как ни у того, ни у другого доче-рей не было.
   Тем более никто теперь не мог мне запретить ухаживать за горничной его величества, которая была весьма напугана всей этой историей и очень волновалась за меня. Зато радость ее, когда я с честью вышел из затруднений, вполне вознаградила эту честную и достойную девушку за все пережитые ею непри-ятности.
   Добившись, несмотря на происки врагов, полного оправдания и даже возвысившись до звания члена высшей из существую-щих на земле наций, я почувствовал себя во дворце еще крепче прежнего. Приключение это, столь неприятное во всех других отношениях, сблизило меня с населением дворца и многих за-ставило держаться со мною на равной ноге. Я полагаю, что тай-ной причиной этого была их неуверенность в том, смогли бы они в одинаковом со мной положении с такой же честью, как я, доказать чистоту своего происхождения.
   Я уже не жил затворником под лестницей дворца: я участво-вал теперь во всех увеселениях, устраиваемых при дворе почти ежедневно. Я посещал придворные балы, причем научился пре-красно танцевать неизвестные Европе танцы - разбой и бомба - излюбленные танцы страны. Не обладая достаточным знанием анатомии и терминов, составляющих привилегию спе-циалистов танцевального искусства, я не берусь сейчас подробно описать эти танцы и отложу задачу до специального исследова-ния, которое постараюсь окончить в будущем году. Но чтобы дать хоть некоторое представление о них, скажу, что оба танца были разновидностью пехотных маршей, требовали быстрых движений, были, как говорят, очень полезны для развития мус-кулатуры и, кроме того, создавали бодрое настроение, чрезвы-чайно ценившееся в стране.
   Из музыкальных инструментов всем прочим предпочитался барабан, несколько смягченный трензелями и бубнами.
  
  
  

Глава восьмая

Торжество всенародного сожжения книг. Правила присуждения ученых степеней. Медицинская наука и ее достижения в Юбераллии. Гулливер привыкает к жизни в лучшей из стран и вполне доволен своей участью.

  
   Описывая развлечения двора, я должен упомянуть о парадах воинских частей, происходивших на площади перед дворцом два раза в неделю, о спортивных состязаниях под открытым небом, причем к последним, после того как на одном из таких со-стязаний победили представители низшей расы, допускались только чистокровные аборигены страны. Императору нравились больше всего всенародные торжества, связанные по обычаям страны с поднесением подарков императорской чете, о которых дальше я буду говорить подробно.
   Первым из празднеств, на котором я удостоился присутство-вать, был праздник всенародного сожжения книг.
   Я уже говорил, что при дворце не было библиотеки; общедо-ступных библиотек и книжных лавок не было и во всем городе, и во всей стране, а в единственное книгохранили-ще допускались только министры и высшие чины госу-дарства, и то лишь по специальному на каждый раз разреше-нию императора.
   Отсутствие книг доставило мне в первое время моего пребы-вания в Юбераллии немало неприятных минут, пока я не отвык от любимого развлечения. Но и этого мало - оказа-лось, что в Юбераллии уже много лет не печатают ника-ких книг, кроме небольшого количества учебников, а в то же время во всех городах и местечках ежегодно совершается торже-ственное их сожжение, обставленное парадами, речами, играми и весельем.
   Установлен этот обычай с восшествием на престол ныне бла-гополучно царствующего императора. Приняв бразды правле-ния, он своим трезвым и ясным умом, умеющим видеть самый корень вещей, признал, что книги являются одной из помех на пути установления всеобщего единомыслия, а следовательно, до-стижения мира, силы и благосостояния страны. Но так как вредная привычка к чтению слишком въелась в нравы населе-ния, он с мудрой постепенностью подошел к выполнению своей задачи.
   Сначала были сожжены все книги, в которых доказывалось преимущество ношения коротких бород; это было первое всена-родное сожжение, длившееся три дня. Костры пылали не толь-ко на площади перед дворцом, но и на всех площадях и пере-крестках города. Студенты и профессора университета танцевали и пели, расположившись вокруг костров. Члены академии наук должны были в полном составе перепрыгнуть через самый большой из костров, и те, кто не сумел этого сделать, были на-веки исключены из ученого сословия.
   С тех пор и установилась в Юбераллии любопытная система раздачи ученых степеней: так, кандидат должен был перепрыг-нуть через костер из книг шириной в одну сажень, магистр - в полторы, доктор - в три сажени. Особая комиссия наблюдала, чтобы огонь достигал определенной высоты и чтобы у экзаме-нующегося не обгорели фалды его одежды.
   Вторым этапом мероприятия было сожжение всех книг, написанных сторонниками коротких бород, хотя бы книги эти и не содержали ничего вредного для блага государства: трудно оспаривать целесообразность этой меры, ибо что кроме вреда могли принести сочинения государственных пре-ступников.
   Следующий шаг опирался на совершенно справедливое рас-суждение. Ведь книга по существу своему предназначена для то-го, чтобы по ней учиться и учить других. Но могут ли предста-вители низшей расы чему-нибудь, кроме дурного, научить высшую расу? Конечно, нет. Следовательно, и все книги, написанные представителями низшей расы, хотя бы они касались совершенно безобидных вопросов, были изъяты и сожжены.
   То же и с низшими классами общества, из которых у нас в Европе выходит большое количество ученых и писателей. Чему может научить сын бедного фермера и сам голоштанник пред-ставителей высших сословий? Если бы он был умнее лорда, то не лорд управлял бы им, а он лордом, а раз этого нет, то и его наука - ложная наука. Книги, написанные такими людьми, бы-ли приговорены к сожжению.
   Само собой разумеется, что и книги, написанные чиновника-ми, ничего кроме вреда принести не могут: дело чиновника ис-полнять приказания своего начальства, а не учить людей чином повыше себя.
   Затем были уничтожены все бесполезные книги, и понятно почему. Когда же было достигнуто полное единомыслие, оказа-лось, что не все книги, доказывавшие необходимость ношения длинных бород, одинаково хороши - были отобраны худшие из них и сожжены.
   Что касается романов, стихов, повестей, путешествий и тому подобной литературы, об отсутствии которой я больше всего жа-лел, то лучшие из этих книг были зачитаны до корешков, а худшие, как и всегда, прямо с полок книжной лавки пошли на домашние надобности и обертку товаров.
   В обращении, таким образом, оставались лишь учебники, но и их было ограниченное количество, так как грамотность в Юбераллии считалась ненужной лицам физического труда, потому что от этого они не стали бы лучше работать, чиновни-кам - потому что располагает к рассуждениям, а это, как известно , мешает выполнять предписания начальства, не нужна бедным, потому что не сделает их богаче, не нуж-на и богатым, потому что, и не зная грамоты, они прекрасно пройдут весь свой жизненный путь, не ощутив при том никако-го неудобства.
   Для немногих, сохранивших пристрастие к чтению, ежегодно издавалось полное собрание сочинений императора и его первого министра, причем сочинения этого последнего считались полезными и талантливыми только пока он ис-полнял эту должность. Стоило ему выйти в отставку, как они признавались вредными и бездарными и сжигались на очеред-ном празднике.
   Книги, посвященные военной науке и технике,- а другой науки, кроме, пожалуй, медицины, в Юбераллии не было,- уничтожению не подлежали, но их и не печатали из опа-сения, что соседи воспользуются содержащимися в них дости-жениями и изобретениями. Эти сочинения хранились в потай-ных библиотеках, доступных только специалистам, что, впро-чем, не мешало соседям каким-то образом немедленно выведы-вать их содержание и осуществлять у себя полезное изобретение даже раньше самих изобретателей.
   Что же в таком случае сжигалось на торжествах?
   Сжигались прошлогодние указы императора.
   Мера эта, странная на первый взгляд, по рассмотрении ока-зывается столь же мудрой, как и все другие установления госу-дарства.
   Дело в том, что император, представлявший в своем лице живую душу высшей из человеческих рас, не мог ошибаться: это было бы отрицанием правильности всей системы. А импе-ратор ошибался не чаще, но и не реже других, ибо человече-ской породе ошибки свойственны. В результате все королевские указы и распоряжения считались действующими, хотя бы они и противоречили друг другу. Вообразите, какой кавардак воцарил-ся бы в стране, если бы не периодическое уничтожение этих указов. Мера эта, проведенная в Англии с ее многообразными обычаями, прецедентами, указами, распоряжениями и решения-ми королевского суда, навеки избавила бы нас от сословия адвокатов, делающих правосудие недоступной роскошью для бедняка.
   Для большего эффекта церемонии указы эти переплетались в деревянные переплеты из смолистых пород, а костер обливал-ся нефтью. Пожарные в медных касках стояли у костра со шлангами, готовые предупредить пожар, если огонь перебросит-ся на деревянные строения, окружающие площадь.
   Церемония сопровождалась парадом воинских частей, шест-вием подданных ко дворцу и поднесением подарков императо-ру, который, сидя на троне перед дворцом, любовался зрели-щем. Затем народ и войска выстраивались на площади, первый министр говорил речь о вредоносности книг и под пение гимна подносил факел к костру.
   К сожалению, мне не удалось увидеть экзамена на ученую степень. Правда, на торжество явился один доктор медицины, претендовавший на звание академика, и заявил о своем жела-нии экзаменоваться. Доктор этот известен был изобретением средства, позволяющего заразным болезням вроде оспы и гнилой горячки в кратчайший срок выполнять свою роль в борьбе за чистоту и здоровье нации: средство гарантировало смерть по крайней мере половины заболевших.
   Несмотря на то, что император и двор очень ценили доктора и изобретенное им средство, но освободить его от экзамена не могли. Увидев размеры костра, доктор предпочел отговориться недостаточной подготовкой и отложил экзамен до будущего го-да, обещая за это время повысить эффект своего лекарства до семидесяти процентов.
   Врач этот отнюдь не являлся исключением: в противополож-ность ложной европейской гуманности, к больным и слабым физически в Юбераллии Относятся с презрением и если помога-ют им, то только с тем расчетом, чтобы вследствие этой помо-щи больной поскорее отправился в лучший мир.
   - Иначе вся страна наша обратилась бы в лазарет, - говорили мне.
   Больных и слабых не принимали даже в сословие преступ-ников, так как они не могли работать; пока у них были кое-какие силы, они бродили по улицам и рынкам, занимаясь мелкими кражами, а потом умирали где-нибудь в лесу или на улице.
   Сообразно этим взглядам тот врач считался наиболее искус-ным, который быстрее и вернее отправлял своих пациентов к праотцам. Мне пришлось на себе испытать искусство местных врачей.
   Изредка страдаю я приступами лихорадки, подхваченной мною в тропиках во время одного из моих путешествий. Почув-ствовав приступ болезни, я по привычке попросил позвать врача.
   Врач явился, глубокомысленно осмотрел меня, пощупал пульс, измерил температуру и, предварительно получив гоно-рар, приказал служителям раздеть меня догола и положить на землю в том самом дворике, который я видел из своего окна. Не пролежав и пяти минут, я взмолился вернуть меня в мою комнату, заявив врачу, что его средство сразу поставило меня на ноги. Врач не поверил мне и в подтверждение заставил меня протанцевать несколько самых сложных па, и когда мне это с большим трудом удалось, с самодовольной улыбкой заявил, что я не первый получаю исцеление с такой быстротой.
   - Мое средство излечивает любую болезнь в полчаса.
   Но тут же пожаловался, что он очень часто становится жерт-вой обмана: больные встают раньше времени и за это очень часто платятся жизнью. Он мог бы спасти и этих больных, но, к сожалению, только их смерть позволяет ему узнать об обмане.
   Предупредив меня таким образом, врач ушел. Когда же дня через два он увидел меня здоровым, то очень удивился.
   - Я был уверен,- сказал он,- что вы не прошли полного курса лечения. Вам следовало бы по крайней мере часа четыре пролежать на земле.
   Меня заинтересовало, все ли лечатся по этой системе. Но ко-го я ни спрашивал, все отвечали, что предпочитают совсем не лечиться.
   - Больные считают сами себя виновными в болезни, и кого постигает такое несчастье, тот отказывается от пищи и просит родственников не звать врача, чтобы не входить в излишние расходы.
   Последнее было более чем благоразумно. Я тоже впоследст-вии следовал этому примеру и до сих пор наслаждаюсь полным здоровьем.
   Прежде чем я освоился с жизнью в лучшей из стран и при-вык не нарушать принятых там обычаев, мне пришлось пре-одолеть целый ряд трудностей. И вряд ли бы я так скоро оси-лил их, если бы не догадка: я принял за правило во всех случа-ях жизни вести себя так, словно я имею дело не с людьми и вещами, а с их отражением в волшебном зеркале. Поступая так, я никогда не ошибался.
   Так, разговаривая с оборванцем, я смело хвалил его наряд, удивлялся уму дурака, восхищался зрением слепого, красотой и молодостью сгорбленной старухи, мелодичностью барабанного боя и милосердием императора. Водовозную клячу я называл арабским жеребцом, покосившуюся набок хижину - коттед-жем, зеленщика - негоциантом, мелкого воришку - госу-дарственным канцлером. И самый проницательный из мо-их собеседников не находил в этих утверждениях ни капли фальши.
   Читатель может представить, как меня, отвыкшего в стране добродетельных гуигнгнмов от лжи и лицемерия, раздражал усвоенный в этой стране способ выражения своих мыслей. Но вспомнив, что и у нас в Англии не только при королевском дворе, но и в обществе обыкновенных горожан господствует та же условная ложь, я примирился с этой необходимостью.
   Да и что, в сущности, менялось? Люди прекрасно понимали друг друга, и никто не обманывался в истинном смысле таких слов, как "милость императора", "добровольно явился", "отече-ское внушение", "сознание своей вины". Голодный прекрасно знал, что он голоден, хотя его язык непроизвольно произносил заученное - "у нас нет голодных", притесняемый проклинал своего притеснителя, хотя и, проклиная, называл его не иначе, чем своим благодетелем.
   Во всяком случае, даже и на этом языке мне удалось однаж-ды высказать горькую правду в лицо самому королю: читатель узнает об этом, когда прочтет до конца мое правдивое повество-вание.
   Хотя рассказы мои порядочно наскучили королю, я не видел с его стороны попыток избавиться от моей особы. Должность королевского рассказчика, которую я занимал, давала мне офи-циальное положение при дворе и право на получение известно-го вознаграждения, впрочем, не деньгами, а натурой. Так вознаг-раждались и остальные придворные чины. Во дворце полюбили меня за веселый нрав и способность выдумывать новые и забав-ные развлечения, а первый министр даже не гнушался выслу-шать иногда мой совет по поводу тех или иных государствен-ных дел, чрезвычайно ценя мои знания и опытность.
   И если бы не тоска по родине и друзьям, оставленным на далекой и любимой родине, я был бы вполне доволен своим положением.
  
  
  

Глава девятая

Торжественные празднества, как средство по-правления расстроенных финансов. Военные силы го-сударства. Сословие преступников, его назначе-ние и способы пополнения. Посещение императо-ром лагеря преступников. Личная гвардия короля, как воплощение расовой совести.

  
   Никогда столица Юбераллии не видела столько празднеств, тор-жеств и юбилеев, как той зимой, которую мне довелось пробыть при дворце императора лучшей из стран мира.
   Не говоря уже об обычных торжествах этого рода, как день рождения императора, день вступления его на престол, день его торжественного коронования,- подданные проявили в этом го-ду исключительную внимательность к самым ничтожным собы-тиям из жизни императорского семейства, ознаменовав трауром смерть любимого пуделя королевы и торжественной иллюмина-цией рождение первенца у любимой кобылы.
   Два раза праздновали в этом году день окончания постройки дворца - один раз в декабре, другой раз - в марте, потому что ввиду давности события получились разногласия в опреде-лении точной даты. Вспомнили также, что ровно 37 лет, 8 меся-цев и 12 дней тому назад была изменена форма городской полиции, а через неделю праздновали день замены у чи-нов этой полиции старинных арбалетов ружьями новейшей системы.
   Вызывали особое восхищение подданных и новые приказы императора: сопровождалось торжествами увеличение на два курта крестов, нашитых на рукавах гвардейцев, и отмечено да-же ассигнование двухсот лееров на обивку мебели в приемной дворца.
   Смысл этих праздников был в том, что все они сопровождались поднесением императору обильных подарков. Подарки эти принимались особыми чиновниками как деньгами, так и нату-рой, сбор происходил во всех городах и в деревнях, и ни один из подданных, как бы беден он ни был, не избавлялся от этой обязанности. Таким образом обилие праздников и торжеств, столь разорительное для европейских дворов, здесь являлось ис-точником дополнительных ресурсов.
   Но я не заметил, чтобы император и министерство финансов особенно разбогатели за эту зиму. Наоборот, качество наших обедов все ухудшалось, а равно уменьшалось и количество лиц, приглашаемых на эти обеды. Император даже отказал мне в скромной просьбе выдать новое обмундирование, и я всю зиму щеголял в своем необычном для этой страны и сильно поно-шенном костюме, к тому же не приспособленном к довольно-та-ки жестоким морозам.
   Не заметил я также, чтобы средства, собираемые подобным путем, шли на развитие ремесла и торговли, способствующих, согласно известной доктрине, обогащению государства, или на создание обширного торгового флота, приведшего мое отечество к владычеству над самыми отдаленными странами мира: все шло на содержание огромной сухопутной армии, включавшей в свой состав даже и в мирное время около половины способного носить оружие населения страны.
   Любое государство Европы разорилось бы, доведя армию до размер

Другие авторы
  • Серебрянский Андрей Порфирьевич
  • Щепкин Михаил Семёнович
  • Брешко-Брешковский Николай Николаевич
  • Кузьмин Борис Аркадьевич
  • Коцебу Вильгельм Августович
  • Барбашева Вера Александровна
  • Покровский Михаил Михайлович
  • Гельрот Михаил Владимирович
  • Мориер Джеймс Джастин
  • Кошко Аркадий Францевич
  • Другие произведения
  • Лейкин Николай Александрович - На заработках
  • Толстой Лев Николаевич - Ягоды
  • Мопассан Ги Де - Парижское приключение
  • Свифт Джонатан - Путешествия Лемюэля Гулливера
  • Коринфский Аполлон Аполлонович - А. А. Коринфский: биографическая справка
  • Некрасов Николай Алексеевич - Заметки о журналах за декабрь 1855 и январь 1856 года
  • Мельников-Печерский Павел Иванович - Гроза
  • Случевский Константин Константинович - Безымень
  • Слетов Петр Владимирович - М. Литов. Свобода движения
  • Чернышевский Николай Гаврилович - Состав собрания сочинений в 5 томах.
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
    Просмотров: 356 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа