Глинка В. С. - Заднепровские сцены

а жалостливая была! Вотъ и пр³ѣхалъ я съ нею въ вашъ городъ; живучи у нея, я каждодневно благодарилъ Господа за жизнь такую. Выжилъ я у нея три года, и померла моя благодѣтельница въ первую холеру. Такъ скоро свернуло ее, что мы, всѣ домашн³е, надивитъся не могли. Читалъ я за поминъ души ея Псалтирь сряду три дня и три ночи, безъ перемежки, да съ-тѣхъ-порь и положилъ себѣ, покуда не ослѣпну, читать, какъ потребуется надобности по усопшимъ Псалтирь. Есть у родныхъ достатокъ отблагодарить за труды - возьму; а у неимущаго и такъ почитаю, изъ добраго слова. Случится, кто попроситъ вещи как³я для домашняго обихода продать - я и ношу по знакомымъ домамъ: надыть и мнѣ отблагодарить моихъ доброжелателей за хлѣбъ за соль. Не околечься я, не остался бы у васъ въ городѣ, а ходилъ бы по мѣстамъ благодатнымъ. Не сталъ бы сложа руки смерть высиживать.

   - Да, ныньче трудно жить на свѣтѣ! возразила Анна Григорьевна.

   - Есть, Григорьевна, и ныньче богобоязливые люди. Ходилъ я по разнымъ сторонамъ, всего наглядѣлся. Есть много и добрыхъ, готовыхъ на благое дѣло... Въ м³рѣ что въ морѣ. Ну, теперь взять: съ чего Ефимычъ не допущаетъ своего сынишку на твоей дочкѣ жениться? И самъ онъ въ зипунѣ ходилъ, а не въ каретѣ ѣздилъ, изъ сѣраго же кафтана выточенъ. Ѳедотычу падчерицу пора пришла съ рукъ сбыть, а вы тутъ поперегъ пути-дороги стали - онъ и доѣхалъ Илью. Спасибо тебѣ, Григорьевна, за хлѣбъ и соль, говорилъ Агапычъ и всталъ изъ-за стола.

   - Слышалъ, Илья, мою жизнь-то, какова она была? прибавилъ Агапычъ и зѣвнулъ.

   - Теперь и соснуть пора, Григорьевна; завтра разбуди меня, неравно засплюсь. Съ Божьею помощью приставлю Илью на мѣсто. Безъ утайки, на-лицо, я тебѣ сказалъ, Илья, что безвинно вытерпѣлъ. Отбился же отъ лихой бѣды! И Агапычъ ударилъ Илью по плечу, а потомъ отправился спать въ кухню, на печку.

   Семенъ простился съ матерью и пошелъ въ столярную, гдѣ съ марта до совершеннаго тепла онъ обыкновенно ночевалъ, а лѣтомъ переходилъ спать въ сарай на сѣновалъ. Зимою онъ спалъ въ кухнѣ, чтобъ не топить столярной (въ средней комнатѣ спать было невозможно), а когда не было Маши, то въ угольной комнатѣ, на диванѣ; на лежанкѣ и на печи Семенъ никогда не спалъ. Онъ привыкъ къ холоду въ своей столярной и устроилъ себѣ кровать, положивъ доски на толстыя полѣнья. На доскахъ положено было сѣно, покрытое холстомъ.

   Семенъ взял кларнетъ и сѣлъ на свою кровать. Въ комнатѣ было темно; она была завалена досками, стружками; стѣны покрылись пятнами отъ сырости, карнизъ облѣпленъ паутиною; изъ щелей торчала пакоя. На жосткой постели сидѣлъ Семенъ въ женской кацавейкѣ съ маленькимъ бѣличьимъ воротникомъ, на концахъ котораго ужь не было мѣху, а виднѣлась кожа. Исхудалое лицо Семена, съ закрытыми глазами, не выражало ни горя, ни страдан³я - ничего, рѣшительно ничего. Каждый отвернулся бы отъ Семена и поспѣшилъ бы уйдти изъ его комнаты; а между-тѣмъ, въ груди слѣпаго билось чистое, благородное, любящее сердце, въ головѣ развивалась мысль свѣтлая, которая соединяла его сердце съ свѣтомъ, несуществующимъ для его глазъ. Никто не видѣлъ, никто не могъ понять, сколько любви скрыто въ груди слѣпца, и съ какимъ трепетомъ вѣрилъ онъ и молилмя, нося въ душѣ завѣтный миръ, какъ торжество надъ людьми, могущими созерцать м³ръ и коснѣющими среди улыбающейся имъ природы.

   Семенъ игралъ на кларнетѣ свои любимые гимны. Раздумывая объ участи Ильи, Анна Григорьевна не могла спать и пришла въ столярную.

   - Я услышала, что ты играешь, сказала она: - и пришла къ тебѣ. Я-было легла, да сна нѣтъ; только повертѣлась съ боку на бокъ. А какая стоитъ темная ночь! надъ Днѣпромъ тучки дымчатыя, дождевыя похаживаютъ. Будеть дождикъ - все зазеленѣетъ.

   Семенъ пересталъ играть, положилъ кларнетъ на постель и вышелъ съ матерью на крыльцо.

   Ночь была весенняя, теплая, надъ Днѣпромъ разстилались черныя облака, принимая формы огромныхъ скалъ и чудовищъ. Когда облака отрывались другъ отъ друга, на небѣ проглядывали свѣтлая полоса и мелькали звѣзды. Порывистый вѣтерь, пробѣгая по поверхности рѣки, волновалъ воду. Это была одна изъ тѣхъ немногихъ весеннихъ ночей, когда обновленная земля раскрываетъ свои неистощимыя силы. Въ саду Межжировыхъ, на деревьяхъ обзначились ужь почки; на дворѣ показалась трава. Только однообразный стукъ въ доску нарушалъ тишину. Изрѣдка мимо вороть дома, по дорогѣ, ведущей къ вѣтряной мельницѣ, проѣзжали телеги съ кулями хлѣба, на которыхъ, покачиваясь, сидѣли мужики, напѣвая заунывную пѣсню, прерываемую зѣвотою. Заслыша скрипъ колесъ, Арапка выставлялъ свою морду изъ конуры и, гремя цѣпью, тихо лаялъ и дико взвизгивалъ.

   Анна Григорьевна и Семенъ сѣли на ступеньку крыльца.

   - А какой воздухъ теплый! сказалъ Семенъ.

   - Да, приходитъ красное времечко; только намъ нѣтъ отдыха. Съ ума у меня нейдетъ Илья.

   - Не унывайте, матушка! Агапычъ, можетъ-быть, поможетъ куда-нибудь брата помѣстить въ услужен³е. Недавно еще убог³й нашъ домишко со всѣхъ сторонъ былъ занесенъ снѣгомъ; пригрѣло солнышко - и взяло свое. Вы Машу своею материнскою ласкою отъ лукавыхъ мыслей отвели; не надо намъ на первыхъ порахъ и Ильюшу суровостью страшить. Приласкаешь молодость - и привяжется. А то онъ, пожалуй, дома чуждаться будетъ.

   - Оно такъ, Семенъ. У насъ насѣдка цыплятъ повывела и хохлится, и ходитъ за ними, и отъ хищныхъ птицъ оберегаетъ, и подъ крыло прячетъ. Еслибъ мы сначала повернули съ Машею круто, только ненавистны бы ей стали, и добромъ бы тутъ не кончилось. Я къ вамъ ужь примѣнилась: съ Машею ласкою все сдѣлаешь; а Илъя съ малолѣтства скрытенъ былъ. Теперь же я стара стала: силъ не достаетъ всю обузу на плечахъ нести.

   Анна Григорьевна посмотрѣла на сына; на лицѣ ея выразилась глубокая грусть, и она долго молчала. На соборныхъ часахъ пробило два часа.

   - Никакъ часы бьютъ? сказала старуха и стала считать: - разъ, два... Пора тебѣ спать, Семенъ. И мнѣ завтра рано вставать.

   - Прощайте, матушка, сказалъ Семенъ: - не тревожьтесь! Отдадимъ горе на волю Божью.

   Анна Григорьевна перекрестила сына и взглянула на небо. Надъ крышею дома стояло мрачное облако: оно рѣзко бросилось въ глаза старухи. Кругомъ горизонта ужь разсѣялись тучи; на востокѣ небо прояснилось, какъ предъ разсвѣтомъ; отчего это облако поразило Анну Григорьевну - она не могла дать себѣ отчета, но сердце ея забилось грустнымъ предчувств³емъ.

   На небѣ показалась розовая полоса; разсвѣтъ обозначилъ окрестности. Изъ сосѣднихъ домовъ, по Заднѣпровской Улицѣ, начинавшей просыхать отъ непроходимой грязи, выходили старики и старухи съ необыкновенными бородавками, украшавшими ихъ шею и подбородки, и привѣтствовалти другъ друга съ добрымъ утромъ.

   Въ сараѣ Межжировыхъ куры слетали съ нашеста, и пѣтухъ, махая крыльями, возвѣщалъ восходъ солнца. Въ саду чирикали чижи, и воробьи, отнимая другъ у друга сухой прутикъ для гнѣзда.

   Семенъ все еще сидѣлъ на крыльцѣ; услыша звонъ, онъ всталъ, помолился въ ту сторону, откуда до него донеслись звуки колоколовъ, и пошелъ въ кухню будить Агапыча.

  

  

   Яркое солнце стояло среди прозрачнаго и голубаго неба. Въ приходскихъ церквахъ уже оканчивалась обѣдня, и народъ съ семьями расходился по домамъ. По Заднѣпровской Улицѣ, на лавочкахъ, подлѣ воротъ сидѣли старики, непомнивш³е опредѣленно сколько десятковъ лѣтъ прожили они за Днѣпромъ. Подъ надзоромъ дѣдовъ, играли на улицѣ ребятишки. Завидя издали идущихъ матерей, они бросились къ нимъ на встрѣчу.

   - Ладу нѣтъ мнѣ съ этими пострѣлятами! говоритъ высок³й старикъ съ желтою бородою, и поймавъ мальчика, который рвался и кричалъ:

   - Пусти, дѣда, мама идетъ!

   Дѣдъ чмокалъ губами и держалъ мальчика. Нѣсколько ребятишекъ подкрались сзади къ старику и начали дергать его за полу. Старикъ повернулся, чтобъ поймать шалуновъ, а мальчикъ, освободясь изъ его рукъ, побѣжалъ по улицѣ.

   - Постой, шалунъ, сказалъ старикъ: - вотъ ужо догоню!

   Но веселые ребятишки, снова столпившись вокругъ суетливаго старика, рѣзвились и визжали.

   - А вотъ слѣпой идетъ - всѣхъ васъ на сковородѣ изжаритъ, сказалъ старикъ, показывая на другую сторону улицы, гдѣ шел Семенъ съ Агапычемъ.

   Ребятишки бросились въ разсыпную. Семенъ шелъ подлѣ Агапыча; въ правой рукѣ онъ держалъ палку, которою ощупывлъ дорогу. Агапычъ часто пр³останавливался, пожималъ плечами и нѣсколько разъ то снималъ, то надѣвалъ опять шапку съ огромными, засаленными наушниками.

   - Послалъ Гоеподь денёкъ! сказалъ онъ.- солнышко какъ въ Петровки пригрѣваетъ! Старожилы замѣчаютъ, Семенычъ, что каково Благовѣщенье, таковъ будетъ и Христовъ-день. Замѣчалъ я, да годъ на годъ не приходитъ: запрошлый годъ въ Благовѣщенъе выдался день вѣтряный и снѣгъ шелъ, а Христовъ-день такой же, какъ сегодня выстоялъ.

   - Да какъ узнать, Агапычъ? У насъ стоитъ время благодатное, а гдѣ-нибудь, можетъ, снѣгъ или дождь идетъ - свѣта глазомъ не окинешь, отвѣчалъ Семенъ. - А вотъ, Агапычъ, плохо, что наша старуха слегла. Нужно бы Машу извѣстить. Сходи-ка къ Ильюшѣ, скажи ему, чтобъ къ сестрѣ написалъ.

   - Не нужно писать, только дѣвку перепугаешь. Подумаетъ и не вѣсть что у васъ дѣется. Я тебѣ говорю, что Григорьевна, хоть и очень больна, а встанетъ, въ ней ничего смертнаго нѣтъ. Я же насмотрѣлся на больныхъ. Вотъ какъ свернула лихая болѣсть покойницу-барыньку, я и рукою махнулъ. Смотри къ Христову-дню встанетъ, вмѣстѣ къ заутренѣ пойдемъ! А ты, Семенычъ, надоумилъ меня: приведу я къ вамъ бабёнку - она Григорьевнѣ поможетъ къ празднику убраться. Ась? хочешь?

   - Приведи, Агапычъ; мы ее, по возможности, поблагодаримъ!

   - Чѣмъ тутъ благодарить? Сыта она у васъ будетъ и пр³ютъ дадите, а она смирная, работящая бабёнка, говорилъ Агапычъ, какъ-бы отвѣчая на свою мысль.

   Подходя къ воротамъ, Семенъ опередилъ Агапыча, вынулъ изъ кармана гвоздь, вставилъ его въ скважину, гдѣ былъ засовъ, и отворилъ калитку.

   Агапычъ подошелъ къ Семену.

   - Вишь ты, какъ ухитрился! Я все не сноровлю. Намеднись пришелъ, совалъ, совалъ гвоздь-то въ калитку - не поддается, ажно кожу съ ладони ссадилъ.

   Анна Григорьевна сидѣла на диванѣ въ угольной комнатѣ. Опасность болѣзни уже прошла, но тяжелый недугъ расшаталъ ея твердую натуру. Прямой станъ ея сгорбился, слухъ и зрен³е стали тупѣть, голова старухи кружилась, и мысли перепутались. Звучный голосъ ея дребезжалъ, и старческ³й кашель по нѣсльку минутъ не давалъ ей свободно дышать.

   - Богъ милости прислалъ, Григорьевна! сказалъ Агапычъ, входя съ Семеномъ въ комнату.

   - Спасибо, Агапычъ. А вотъ и я на свѣтъ Бож³й выползла. Надоѣло мнѣ у себя въ темнотѣ лежать. Пробовала по комнатѣ ходить, не отлежала ли ноги... Не привелось мнѣ въ такой большой праздникъ и у обѣдни быть.

   - Поправляй, Григорьевна, къ Христову-дню. Мы, дорогою шедши съ Семенычемъ, говорили: не хочешь ли, я тебѣ бабёнку приведу, она тебѣ къ празднику убраться поможетъ. Ась? хочешь, что ли?

   Агапычъ сѣлъ на лежанку.

   - Нужно бы мнѣ, Агапычъ, помощь: по болѣзни моей, у насъ все запущено. Приведи, Агапычъ; нужно, безпремѣнно-нужно!

   - Бабёнка смирная; мужъ у нея въ прошедшемъ году померъ: спина отнялась, охалъ да охалъ - и свернуло его.

   - А что, спросилъ Семенъ: - дѣти есть, сироты остались?

   - Нѣтъ, бездѣтна.

   - Хорошо, что обузы нѣтъ, сказала Анна Григорьевна.

   Агапычъ всталъ съ лежанки.

   - Прощай, Григорьевна.

   - Куда ты спѣшишь? Поѣшь пирога.

   - Надыть сходить, бабёнку къ тебѣ привести. Отъ нынѣшняго восемь деньковъ до праздника осталось; а послѣ мнѣ время не будетъ: съ дьячкомъ читать сговорился; завтра мой чередъ. Зозулинская тетка померла.

   - А не старая еще была женщина; я ее на первой недѣлѣ у обѣдни видѣла. Семья-то у нея велика - жаль дѣтей!

   Агапычъ повернулся бокомъ къ Аннѣ Григорьевнѣ и покосился на старуху: на него нашелъ стихъ придираться къ словамъ.

   - Больно ужь ты жалостлива, Григорьевна! Семья большая осталась! Не убог³е остались: всѣ на возрастѣ и пристроены, въ довольствѣ живуть. Умеръ человѣкъ - ну, жаль, а все же живи-живи, а помирать надо! Опять тутъ жалости нѣтъ. Много болящихъ и калѣкъ: не всѣхъ же покойница-барынька подъ свою крышу взяла, а мнѣ жреб³й выпалъ. Нешто, не было жальче меня, а ужь такъ выпало! Всѣхъ жалостью не покроешь. Жалость жалости рознь. Воть Семеныча жаль! При словѣ "Семеныча" Агапычъ ткнулъ Семена пальцемъ въ спину и продолжалъ: - Будь онъ зряч³й, всю семью прокормилъ бы одинъ мастерствомъ своимъ. Ослѣпни Ѳедотычъ - проживетъ и безъ жалости! И Митрича отецъ безъ рукъ, безъ ногъ мается - а какая тутъ жалость! И свою и сыновнюю только душу томитъ. Много, чай, къ нему жалосетливыхъ приходятъ, Лазаря поютъ: послалъ Господь тебѣ испытан³е - а вся жалость тутъ надъ сундукомъ сидить! Раскрывай, Ефимычъ, мошну, вынимай казну!

   - Все же надо жалость имѣть, Агапычъ, когда человѣкъ подъ несчаст³емъ находится.

   - Я тебѣ говорю: жалость жалости рознь; гдѣ нужна, гдѣ и такъ пройдетъ, настаивалъ Агапычъ.

   Анна Григорьевна знала, что Агапыча не переспоришь.

   - Присядь-ка, сказала она: - покуда вы молились, мнѣ Господь Богъ милостъ чрезъ окошко подалъ.

   Агапычъ сѣлъ на диванъ подлѣ Анны Григорьевны.

   Старуха вынула изъ кармана письмо, достала изъ пакета деньги и положила ихъ на столъ, надѣла очки и начала читать письмо:

  

   "Поздравляю васъ съ праздникомъ Благовѣщенья. Вотъ ужь два раза господа посылали изъ деревни къ вамъ въ городъ, но вы съ посланнымъ не писали ко мнѣ ни строчки. Это меня очень безпокоитъ. Я боюсь, маменька, не занемогли ли вы послѣ всѣхъ огорчен³й, или сердитесь на меня? Хотя бы братъ Ильюша увѣдомилъ меня о васъ. Теперь поѣхалъ въ городъ прикащикъ, я его просила доставить вамъ это письмо въ руки. Не могу описать вамъ всѣхъ благодѣян³й, какими здѣсь пользуюсь. Барышни такъ ко мнѣ добры, что только мысль о васъ заставляетъ меня здѣсь скучать. Напишите, если вы здоровы: я сейчасъ выпрошу дошадей и пр³ѣду къ вамъ. Шила я барышнямъ блузы, и онѣ подарили мнѣ десять рублей серебромъ, которые при семъ письмѣ къ вамъ посылаю. Представить себѣ не можете, маменька, какъ мнѣ грустно, что я должна встрѣтить праздники не съ вами! Грѣшно братьямъ забыть меня. Прошу васъ написать ко мнѣ съ симъ посланнымъ хотя одну строчку. Я его очень просима, чтобы онъ зашелъ къ вамъ, какъ поѣдетъ домой. Цалую ваши ручки, а братьямъ кланяюсь. Прошу вашего родительскаго благословен³я. Любящая васъ дочь

  

   - Добрая душа у панычей, тебя не оставляютъ и дочку милуютъ, сказалъ Агапычъ.- А что же ты прежде намъ не сказала, что письмо получила?

   - Семена хотѣла обрадовать; а сегодня надо къ Машѣ писать, сказала Анна Григорьевна:- поблагодарить нужно господъ за всѣ ихъ милости къ намъ.

   Анна Григорьевна взяла со стола деньги и пошла въ спальню, отворила ящикъ комода, вынула бумажникъ, раскрыла его и положила деньги, потомъ постлала на столъ въ угольной комнатѣ скатерть и вынула изъ печки пирогъ съ рыбою.

   Агапычъ поѣлъ пирога и ушелъ.

   На страстной недѣлѣ Анна Григорьевна въ первый разъ послѣ болѣзни пошла въ церковь и съ того дня занялась хозяйствомъ. Работница, приведенная Агапычемъ, мыла полы; Семенъ выставлялъ въ угольной комнатѣ зимнюю раму; Анна Григорьевна протирала стекла. Когда всѣ эти хлопоты были кончены, комната приняла веселый видъ. Анна Григорьевна вынула образа изъ старой к³оты, находящейся у нея тридцать лѣть, и стала обметать пыль. Старинной живописи образъ Трехъ Святителей былъ въ позолоченной ризѣ. Этою иконою благословили Анну Григорьевну къ вѣнцу, и она, во всю свою долгую жизнь, перенося много трудовъ и лишен³й, ни за что не хотѣла разстаться съ этимъ образомъ. Поставивъ его къ к³оту и затепливъ лампаду, Анна Григорьевна принесла изъ чулана творогъ, яица и масло, обернула чистою салфеткой деревянную пасочницу, на которой внизу былъ вырѣзанъ крестъ, приготовила сыръ, положила въ него коринки и, покрывъ пасочницу салфеткой, поставила подъ гнетъ. Старуха выучилась приготовлятъ пасху изъ творогу въ Москвѣ, а въ томъ городѣ, гдѣ она жила, пасхи не приготовляли изъ сыра: ее замѣнялъ куличъ.

   Наканунѣ праздника Семенъ, съ помощью работницы, вымелъ дворъ и усыпал крыльцо желтымъ пескомъ. Еще за тря часа до заутрени, онъ надѣлъ свой новый, длинный, темнозеленый сюртукъ, и Анна Григорьевна повязала ему на шею бѣлую косынку.

   - Вишь ты женихомъ какимъ нарядился, Семенычъ! сказалъ Агапычъ, и пошелъ съ Семеномъ въ церковь, гдѣ съ большимъ усерд³емъ сталъ громкимъ голосомъ читать "Страсти".

   Оставшись одна, Анна Григорьевна, прошлась по комнатамъ, которыя, несмотря на праздничный видъ свой, показались ей безжизненны и пусты. Вокругъ нея не было семейства, и это одиночество испугало старуху: ей показалось, что дѣти ея умерли. Поддавшись тягостнымъ впечатлен³ямъ, она подошла къ конторкѣ, облокотилась на нее и долго смотрѣла на мелькающ³й вдали Днѣпръ. Анна Григорьева думала о Машѣ, объ Ильѣ и o томъ, что-то будетъ впередъ: доживетъ ли она до другаго свѣтлаго праздника?

   Но, стараясь освободиться отъ горькаго чувства, овладѣвшаго ею, старуха отошла отъ конторки и громко сказала:

   - На все воля Бож³я! Не такъ живи, какъ хочется, а такъ, какъ Богъ велитъ; потомъ пошла въ свою спальню, зажгла свѣчу, надѣла очки, открыла Евангел³е и стала на колѣни; но слезы долго мѣшали ей читать.

   По Заднѣпровской Улицѣ, какъ и въ городѣ, было тихо и пусто; но старые и низк³е домы безъ фундамента, смотрѣли не такъ мрачно. Съ улицы, чрезъ вымытыя стекла, видно было, что въ комнатахъ стояли деревянные столы, на которыхъ, между колбасъ и яицъ, возвышались вареные поросята съ разинутыми ртами и съ продѣтыми между зубовъ корешками хрѣна. Съ первымъ ударомъ соборнаго колокола, народъ забѣгалъ по улицамъ. На Заднѣпровской Улицѣ съ трескомъ запылали смоляныя бочки и красноватое пламя освѣтило разодѣтыхъ мѣщанокъ съ цвѣтными косынками на головахъ и съ нитками бусъ на шеяхъ. Мужчины шли вслѣдъ за женщинами; они громко разговаривали между собою. Старухи, въ ваточныхъ капотахъ и кацавейкахъ, несли въ узлахъ святить пасху. Нѣкоторыя изъ старухъ хватали за подолъ платья шедшихъ впереди дѣвушекъ и говорили: "Куда ты бѣжишь? Нѣтъ догадки за старухой-матерью приглядѣть: вишь темень какая!"

   Въ городѣ, на колокольняхъ задымились плошки, выбрасывая сѣроватое пламя. Анна Григорьевна вышла со двора.

   Въ это же время, въ домѣ Отрубева происходило слѣдующее. Дмитр³ю Ефимовичу вздумалось перейдти на другую половину дона, въ ту комнату, гдѣ онъ жилъ съ покойною своею женою. Огромный, окованный желѣзомъ сундукъ, въ которомъ хранились бумаги и деньги, вмѣстѣ съ кроватью перенесенъ былъ на новоселье. Съ чердака взяты четыре старинныя кресла, обитыя матер³ею нѣкогда красною, но въ настоящее время выточенною молью. Дмитр³й Ефимовичъ приказалъ обить мёбель ситцемъ и былъ доволенъ перемѣщен³емъ, хотя его новая комната была не свѣтлѣе и не удобнѣе прежней. Больной и угрюмый старикъ опустился нравственно и физически и впадалъ, по временамъ, въ совершенную апат³ю. Алексѣй Дмитр³евичъ замѣчалъ, что отецъ его потерялъ силы и энерг³ю и постепенно разрушался. Старику наскучило слушать вѣчное поддакиванье сестры, ея безпрестанное ухаживанье, и онъ, лежа въ постели, отворачивался къ стѣнѣ и, говоря, что хочетъ спатъ, часто высылалъ Матрену Ефимовну изъ комнаты. Не сердясь уже въ душѣ на сына, онъ старался забыть все прошлое, ухватился за мысль женить его какъ можно скорѣе, и день-ото-дня становился къ нему ласковѣе.

   - Я еще несовсѣмъ разорился, говорилъ онъ. - Какъ увижу что ты опомнишься - съ Богомъ, займись и торговлею. Хочешь - и заводъ возобновлю. Съ помощью Бож³ею, мы еще не ударимъ въ грязь лицомъ!

   На слѣдующее утро въ домѣ Отрубева всѣ ходили, какъ говорится, подъ страхомъ. Болѣзнь Дмитр³я Ефимовича развивалась съ новою силою, У него отнялся языкъ, и зрѣн³е до того притупилось, что старикъ ужь не узнавалъ окружающихъ. Марковна съ ужасомъ замѣчала, что Матрена Ефимовна безпрестанно плакала и разговаривала сама съ собою, почему заключила, что, видно, старухѣ помереть въ этомъ году.

   - Да и хозяину-то она умереть не дастъ, говорила Марковна: - все стонетъ да охаетъ надъ нимъ.

   Алексѣй Дмитр³евичъ почти безвыходно находился при отцѣ. Время, проведенное у постели умирающаго, пробудило много грустныхъ мыслей въ душѣ молодаго человѣка. Печальная дѣйствительность проходила предъ его глазами...

   Онъ вспомнилъ, что, много лѣтъ тому назадъ, въ этой самой комнатѣ, умерла его мать. Ему живо представился отецъ, тогда еще видный, здоровый мужчина. Молодой человѣкъ вспомнилъ, какъ въ то время отецъ былъ ласковъ и нѣженъ къ нему; вспомнилъ, съ какою любовью онъ прижался къ груди отца и какъ глубоко сочувствовалъ его печали о ихъ общей потерѣ...

   Еще никогда въ жизни не случалось Алексѣю Дмитр³евичу такъ живо чувствовать свое одиночество. Находясь подъ вл³ян³емъ зрѣлища страдан³й любимаго имъ человѣка, предъ которымъ онъ вполнѣ сознавалъ себя виноватымъ, онъ преклонилъ колѣно и не замѣтилъ, какъ Матрена Ефимовна на ципочкахъ вошла въ комнату.

   Старуха въ это время еще болѣе сморщилась, безпрестанно волновалась и спрашивала Лизавету Лар³оновну, будетъ ли братъ живъ. Та отвѣчала, что про то только знаетъ Богъ. Въ настоящую минуту Матрена Ефимовна была въ совершенно-разстроенномъ положен³и. Черная косынка сдвинулась у нея съ головы; конецъ сѣдой косы, высвободясь изъ-подъ косынки, торчалъ въ видѣ рога. Одинъ башмакъ былъ совсѣмъ стоптанъ и едва держался на ногѣ, на другой ногѣ башмака вовсе не было: онъ свалился съ ноги, когда Матрена Ефимовна суетилась подавать брату лекарства, и старуха, не замѣчая того, ходила въ одномъ шерстяномъ чулкѣ. Заботясь о ея здоровьѣ, чтебъ она не простудилась выбѣгая въ сѣни, Марковна надѣла на старуху вязаный шерстяной платокъ и завязала концы назади, что дѣлало костюмъ старухи чрезвычайно-оригинальнымъ.

   - Алёшенька, сказала она, племяннику, положивъ руку ему на плечо: - полно тебѣ задумываться, не занемоги. Матвѣй Ѳедотычъ пришелъ тятеньку провѣдать. Плохъ мой кормилецъ! (она заплакала) охъ, очень-плохъ! продолжала Матрена Ефимовна и подошла къ двери.

   Дверь тихо отворилась, и рослая фигура Матвѣя Ѳедотовича показалась въ дверяхъ. Алексѣй Дмитр³евичъ сдѣлалъ невольноо судорожное движен³е губами: ему особенно въ эти минуты очень непр³ятно было видѣть Кульбасова. Принявъ огорченную физ³оном³ю, Матвѣй Ѳедотовичъ нагнулся и медленно подходилъ къ кровати больнаго; дружески кивая головою Алексѣю Дмитр³евичу, онъ сдѣлалъ при этомъ кислую гримасу, вздыхая, закачалъ головою, поднялъ глаза въ потолокъ и показывалъ на грудь рукою.

   Въ эту минуту у Дмитр³я Ефимовича сдѣлалась еще хуже икота, Матрена Емшовна и Алексѣй Дмитр³евичъ бросились къ постели больнаго. Руки и ноги старухи затряслись, и она едва устояла. Алексѣй Дмитр³евичъ поблѣднѣлъ и взялся за ручку кресла, стоявшаго у постели. Матвѣй Ѳедотовичъ остановился неподвижно на одномъ мѣстѣ.

   Отецъ дрожащею рукою благословилъ сына.

   Еще нѣсколько мгновен³й страдан³я - и послѣдн³й, глубок³й вздохъ вылетѣлъ изъ груди Дмитр³я Ефимовича.

   - Осиротѣли мы съ тобой, Алёшенька! говорила Матрена Ефимовна.- Не покидай ты меня! скоро схоронишь ты и мои старыя кости!

   - Не убивайте вы себя, Матрена Ефимовна! Вамъ здоровье нужно для Алексѣя Дмитрича, утѣшалъ старуху Матвѣй Ѳедотовичъ и, невольно-растроганный участью сиротъ, моргалъ глазами и тёръ вѣки желтымъ фуляровымъ платкомъ.

   - Пришелъ часъ воли Бож³ей! Оно такъ и бытъ должно: больной старецъ и помираетъ. Земля въ землю и пойдетъ! заключилъ Кульбасовъ и указалъ на полъ.

   Матрена Ефимовна обняла и Матвѣя Ѳедотовича. Алексѣй Дмитр³евичъ долго не могъ пр³йдти въ себя отъ внезапной смерти отца. Послѣ девяти дней онъ отперъ сундукъ, стоявш³й подъ кроватью покойнаго отца его, и досталъ отгуда домовыя книги, бумаги и нашелъ чистаго капитала, хранящагося въ билетахъ, на сто тысячъ рублей. Были и векселя на частныхъ лицахъ, но на незначительную сумму. Молодой человѣкъ не ожидалъ получить такое наслѣдство: Дмитр³й Ефимовичъ никому изъ домашнихъ не разсказывалъ своихъ дѣлъ и былъ всегда скрытенъ и остороженъ въ торговыхъ операц³яхъ.

   Разумѣется, послѣ смерти Дмитр³я Ефимовича всѣ съ любопытствомъ слѣдили за богатымъ наслѣдникомъ. У заднѣпровскихъ жителей, гдѣ новость не смѣняется новостью, извѣст³е о смерти старика получено было въ самый день праздника, утромъ, и потому цѣлую недѣлю шли толки о машиной свадьбѣ. Матрена Ефимовна отворила кладовую, наполненную разными вещами: шубами, бѣльемъ, платьемъ, оставшимся послѣ покойной матеря Алексѣя Дмитр³евича. Старуха отдала племяннику кольцо и брильянтовыя серьги, сѣла на порогъ кладовой, наклонила голову на колѣни и сказала:

   - Охъ, тошнёхоньно мнѣ, тошнёхонько! Женится Алёшенька на Межжеровой дочкѣ, женится! по всему вижу, что женится!

   На этотъ разъ предчувств³е не обмануло старухи.

   До шести недѣль Алексѣй Дмитр³евичъ велъ уединенную жизнь и не думалъ никому говорить о своихъ будущихъ планахъ и надеждахъ; написалъ только тотчасъ же къ Машѣ, увѣдомилъ ее о смерти отца, просилъ и убѣждалъ дѣвушку какъ-можно-скорѣе пр³ѣхать въ городъ.

  

  

   Ветх³я крыши деревянныхъ домовъ на Заднѣпровской Улицѣ утонули въ зелени. Въ комнатахъ у Анны Григорьевны были отворены окны. Изъ сада вѣялъ теплый воздухъ, напитанный запахомъ цвѣтущей черемухи.

   Анна Григорьевна, съ пр³ѣздомъ Маши, не измѣнила своего образа жизни, и въ домѣ у нея все шло по-прежнему. Только въ угольной комнатѣ, подлѣ двери, висѣли стѣнные часы, которые принесъ Алексѣй Дмитр³евичъ и устроилъ ихъ ходъ. Одянъ Агапычъ былъ недоволенъ этимъ нововведен³емъ. Дожидаясь Алексѣя Дмитр³евича, Анна Григорьевна иногда запаздывала обѣдомъ, и тогда случалось съ часами что-то очень-странное. Агапычъ переводилъ часы и часто, вмѣсто минутной, трогалъ часовую стрѣлку и говорилъ, что часы испортились.

   - Да ихъ бы, Григорьевна, совсѣмъ не для чего тебѣ и заводить было, прибавлялъ онъ, тряся головой: - только шипятъ, да звонятъ безъ пути!

   Посреди комнаты, гдѣ была конторка, стоялъ столъ, подлѣ котораго сидѣла Анна Григорьевна; напротивъ нея стояла Маша и кроила бѣлье. Старуха взяла со стола кусокъ полотна и развернула его, но вдругъ оставила работу, сняла очки, начала протирать ихъ платкомъ и, обернувъ голову къ окну, посмотрѣла въ садъ.

   - Господь послалъ мнѣ добрыхъ людей, сказала она: - и я, недостойная, свыше силъ моихъ взъискана Его милостью. Богатства мнѣ не нужно, старыя руки еще прокормятъ, а въ любви дѣтской награждена я, благодаря Бога!

   Анна Григорьевна, весело улыбаясь, глядѣла на Машу и была совершенно-счастлива.

   Отрубевъ постоянно проводилъ время у невѣсты и всегда нехотя уходилъ домой. Воспоминан³е прошлаго все еще непр³ятно на него дѣйствовало, когда онъ оставался одинъ въ мезонинѣ. Старый отцовск³й домъ наводилъ на него унын³е, и онъ началъ перестроивать его по своему плану. Еще за два года до смерти, старикъ заготовилъ лѣсъ для перестройки, но лѣсъ гнилъ, и больной Дмитр³й Ефимовичъ только отъ нечего-дѣлать говорилъ сестрѣ, чтобъ она смотрѣла, не растащили бы со двора доски. Занимаясь перестройкою, Алексѣй Дмитр³евичъ придумалъ устроить на мезонинѣ удобное помѣщен³е для Анны Григорьевны и предлагалъ тёткѣ, покуда перестроивали домъ, переѣхать къ Межжеровымъ, но Матрена Ефимовна держалась примѣты: что если на старости лѣтъ перемѣнитъ мѣсто, гдѣ ужь прожила столько лѣтъ, то скоро умретъ, и потому перешла жить въ полуразваливш³йся флигель. Матрена Ефимовна изрѣдка видалась съ Анною Григорьевною, и старухи чрезъ Алексѣя Дмитр³евича посылали другъ другу поклоны. Отрубевъ окончилъ перестройку и женился.

   Сосѣди замѣчали, что у Сысоевны порвался звонк³й голосъ, и она похудѣла. Молодые долго упрашивали Анну Григорьевну переѣхать къ нимъ. Но привычка къ своей темной спальнѣ удерживала старуху за Днѣпромъ: она боялась поселить вражду между теткою и племянникомъ.

   Семенъ не хотѣлъ разстаться съ своимъ домомъ и на предложен³е шурина жить у него отвѣчалъ: - я у тебя въ домѣ буду какъ въ лѣсу, а здѣсь у меня все подъ-рукою. Мы здѣсь останемся съ Агапычемъ. Да и за что мы домишко нашъ оставитъ опальнымъ? А наемщики как³е у насъ будутъ.

   Несмотря на сопротивлен³е тёщи, Отрубевъ велѣлъ обшить ея домъ новымъ тёсомъ и покрыть крышу сарая, гдѣ Семенъ могъ спать лѣтомъ на сѣновалѣ, не боясь дождя.

   Хотя перестройка и не требовала большихъ издержекъ, но Матрена Ефимовна сердилась и горевала, что осѣтила племянника женина роденька, и разсказывала, какъ заставила Межжерова выстроить новый домъ. Матрена Ефимовна и тѣмъ была недовольна, что Маша сама занималась хозяйствомъ; но на ворчанье ея никто не обращалъ вниман³я.