Чарская Лидия Алексеевна - Сестра Марина

p;    И живая, розовая, внезапно ставшая серьезной, хорошенькая рожица Кати сочувственно потянулась к Вербиной.

   Что могла ей сказать Нюта? Гнетущее ее горе было необъяснимо на словах. Дело в том, что каждая из сестер, даже из тех, что не получали вспомогательных сумм из дому, делились из своего скудного жалованья с приглашенной на елку беднотой. Из ничтожных грошей ежемесячных пятирублевых получек сестры умудрялись участвовать в складчине, отказывая самим себе в самом необходимом. А Нюта не могла и этого себе позволить. Вся ее месячная получка уходила целиком к Антипу за содержание Джиованни.

   Мальчик-итальянец давным-давно жил в комнате под лестницей у швейцара, помогая сторожу Антипу, которого он называл "папо", как и покойного деда, пособляя ему убирать лестницу и вестибюль, и нимало не подозревая, кому он обязан кровом и пищей.

   Должно быть большие красноречивые глаза Нюты ярко отражали захватившую девушку печаль, потому что внезапно детские руки Розочки обвились вокруг ее шеи, и, прильнув к ней, Катя зашептала ей на ушко:

   - Милая, не хандрите... И если вам нужно сейчас то, что люди называют почему-то презренным металлом, так скажите только слово, я...

   Природная гордость с неудержимой силой вспыхнула в сердце Нюты. Вся залившись румянцем волнения и стыда, она неожиданно освободилась из объятий Кати и резко, почти враждебно проговорила:

   - Благодарю вас, сестра Розанова, но мне не надо ничего, я не нуждаюсь ни в чем... - и выбежала из комнаты, в то время как ее измученное сердце разрывалось от тоски.

   - Боже мой, Боже мой! Что же делать? - недоумевала она, до боли сжимая виски обеими руками, измеряя шагами длинный коридор общежития, пустынный, к счастью, в этот час. - Что придумать? Откуда взять денег, чтобы участвовать в складчине?

   Вдруг она вспомнила, что у нее есть скромные маленькие сережки-жемчужины, оставшиеся ей после матери.

   Внезапная радость хлынула в душу Нюты. Конечно, жаль расставаться с любимой памятью о дорогой покойнице, но ведь оттуда, из загробного мира, ее мать увидит, ради какого случая расстается она с ее милым подарком, и не посетует за это на нее.

   Оставалось только выбрать человека, которому можно было бы доверить продажу вещицы. К счастью, Нюта вспомнила, что в этот день был назначен к выписке из барака выздоровевший старик Федор Тимошкин.

   Ему-то и решила Нюта доверить свою тайну.

   Быстро, не накидывая даже на себя платка, она пробежала через холодный нижний коридор, прозванный сестрами "катакомбами" и соединяющий общежитие сестер с больничным отделением, и взбежала по лестнице в третий этаж. Она уже готовилась открыть дверь тифозного барака, как неожиданно до слуха ее долетели звуки двух спорящих голосов, доносившихся из ближайшей комнатки, где обыкновенно одевались предназначенные на выписку больные. Оба голоса показались странно знакомыми Нюте... И оба были в достаточной мере взволнованы и возбуждены.

   - Ты Бога побойся только, Дементий Карлович,- говорил трепещущий старческий голос,-откуда же мне взять столько? Ну, нашелся рупь, я и поблагодарил тебя им за уход и заботы, мил-человек, а трешницы нам, Бог свидетель, взять негде...

   - Что ж я даром, что ли, за тобой больным-то столько времени ходил, ухаживал, да грязь всякую вокруг тебя убирал. Даром, что ли, а?-услышала Нюта рассерженный крик, в котором сразу узнала голос нового служителя с пронырливыми глазами.- Давай трешницу за мое старание и проваливай к ляду!

   - Да где же взять мне? Побойся Бога, голубчик ты мой!

   - Ну, а не дашь, пиджак твой себе за труды оставлю. Ишь, выжига! Болеть умеете, пластом валяться, словно баре какие на койках, а небось, как...

   Но Дементию не пришлось докончить своей фразы. Бледная, с горящими глазами, очутилась на пороге одевальни Нюта и прерывающимся от негодования голосом заговорила:

   - Что вы делаете, Дементий? Обираете бедных людей, взятки с них берете? Последние деньги тянете с них. Да ведь вы знаете, что, по уставу общины, мы не имеем права пользоваться с больных ни одной копейкой!.. Так оставить этого нельзя. Мне придется сообщить о вашем поступке Ольге Павловне...

   И Нюта, совершенно позабыв о цели своего прихода в барак, стремительно выбежала на лестницу и стала спешно спускаться вниз, дрожа от негодования и гнева.

   На последнем повороте чья-то шершавая рука схватила маленькую руку девушки. Она быстро обернулась и увидела позади себя искаженное злобой лицо нагнавшего ее Дементия.

   - Идите, барышня, спешите, миленькая, не опоздайте только... глядите и я с вами заодно к госпоже начальнице иду. И мне надо к ней, барышня-матушка, вот и отлично, по дороге нам, значит, с вами,- отвратительным, лебезящим тоном, с непрерывным хихиканьем, ронял старик.-Надо и мне, матушка, предупредить госпожу сестрицу-начальницу о том, что в ее общине скрывается по подложному документу барышня одна, генеральская племянница, Анна Александровна Вербина, под именем Трудовой, сестрицы Арины. Знакома она вам? - со злорадным смехом закончил он свою речь.

   Нюта тихо ахнула и закрыла глаза. Голова у нее закружилась, необычайно тяжелыми вдруг сделались ноги, руки затряслись и холодный пот выступил на лице.

   Дементий дал опомниться Нюте, помолчал с минуту, потом заговорил снова, впиваясь маленькими, рачьими глазками ей в лицо:

   - Что, барышня? Что, не очень-то прытки стали? Небось, не по вкусу придется в полицию попадать, да в тюрьме отсиживать за такие деяния? Так уж лучше на мировую со стариком пойти! Я с вас не возьму дорого, сестрица; за десяточку, так и быть, согласен молчать. Меня, знаете ли, барышня миленькая, двоюродный братец ваш Николай Сергеич на ваши поиски определил. Я ихний служащий, из отставных лакеев. Приказали искать вас по всем больницам, по всем общинам; ну, вот и сыскал, благо личность мне ваша была сыздавна известна. Выто меня не изволили запомнить, как к нашим в гости приезжали с тетенькой и сестрицей; а я в самый раз запомнил вас, барышня, в аккурате. И не напрасно. Ткнулся я, значит, в одну общину, ткнулся в другую, ну, и напал на след. А теперь, барышня, условие лучше денег: я человек бедный, так уж вы потрудитесь, барышня, выручить меня. Пока что, десяточку рубликов пожалуйте, а то я, не стану молчать.

   Его маленькие глазки внезапно загорелись угрозой. Побагровевшее лицо из заискивающего, лебезящего стало злым и угрюмым.

   Сильно сжалось сердце смущенной, потерявшейся Нюты, когда она чуть внятно заговорила:

   - У меня нет денег... Но я достану... Я постараюсь достать... Только... только вы не смеете вымогать у больных их жалкие гроши. Слышите, Дементий!

   При последних словах лицо Нюты снова приняло его обычно спокойное выражение. И в голосе прозвучала повелительная нотка.

   Дементий опять придал своему лицу уродливо-рабское выражение и захихикал:

   - Да к чему же мне тогда обижать больных, барышня? Сами посудите, -ежели ваша милость пожалует десяточку на хлеб бедному человеку, так к чему ж их тогда обижать'?

   И он нахально протянул Нюте руку вверх ладонью, как это делают нищие, прося Христа ради.

   - Хорошо, хорошо, довольно! Довольно! - сорвалось брезгливо с губ девушки, и она бросилась снова вверх по лестнице, надеясь еще застать Федора Тимошкина в одевальне и передать ему свое поручение.

   В тот же вечер старик Тимошкин вернулся в общину и вызвал через Антипа в швейцарскую сестру Трудову.

   За проданные серьги он выручил пятнадцать рублей. Из них десять в тот же час утонули в объемистом кармане Дементия, а пять Нюта, перед отходом ко сну, вручила Розочке, как свою маленькую лепту для участия в складчине.

   Несмотря на все просьбы Нюты, старый мастеровой не взял от нее ни гроша за труды.

   - Бог с вами, сестрица, вы меня, больного, лечили, караулили да ублажали всячески, - говорил честный старик совавшей ему в руку рубль Нюте...-Да ни в жизнь, ни в жизнь! Что я, аспид бесчувственный, что ли? Премного вас благодарим за усердие ваше, в первый же праздник о здравии рабы Божией Марины подам и просвирочку вам принесу святую.

   В его добрых глазах стояли неподдельные слезы благодарности, чистой и немудреной благодарности честного, простого труженика.

  

   ГЛАВА ХVI

   Подошли святки. Елка для бедных детей в общине была назначена на второй день праздника, и все сестры сбились с ног, приготовляясь к ней.

   С самого раннего утра в столовой общежития шли, спешные, последние приготовления к празднику. Натягивалось полотно для кинематографа и волшебного фонаря, расставлялись стулья для зрителей, устанавливались столы для подарков, заготавливались билеты для беспроигрышной лотереи маленьких гостей.

   У самой елки суетилась большая группа сестер. Пыхтя и отдуваясь, взгромоздясь на кухонный табурет, поставленный на стол, хлопотала толстая раскрасневшаяся Кононова, прикрепляя звезду Розочки на самую вершину елки.

   Розочка стояла тут же, придерживая табурет и добровольную мученицу, и. командовала, сосредоточенно следя за каждым движением сестры-"просвирни".

   - Правее... Теперь левее... Нет, нет, правее же, вам говорят... Ах, Конониха, Конониха! У вас совсем нет глазомера, - возмущалась она.

   - Зато терпения много! Что я, галка вам далась, что ли, что заставляете по деревьям прыгать?

   - Ха, ха, ха, ха!!!

   - Господа, я советую позвать Ярменко, он гигантского роста, живо прикрепит звезду,-предложил кто-то из сестер.

   - Ну да, и повалит елку...

   - И разобьет люстру...

   Сестры смеялись. Хохотала и Розочка, забыв в эту минуту и о табурете, и о Кононовой, басившей ей сверху о том, что смеяться она может после.

   В это время дверь столовой открылась, и там показался черноволосый итальянский мальчик.

   - Джиованни, Джиованни пришел! Иди помогать нам, Джиованни! - послышались веселые голоса.

   Маленький итальянец стоял, с бессознательной грацией облокотившись о косяк двери.

   Его глаза с восторгом впивались в нарядную красавицу-ель. Он еще не видал в жизни своей подобного зрелища.

   - Il Natale (Рождество Христово), - прошептал он, указывая на изображенную на звезде картину Вифлеемского события своим смуглым пальчиком.

   - Помоги нам повесить вот это, Джиованни,- просила черненькая Двоепольская, нагружая мальчика ворохом картонажей.

   Маленький итальянец не сразу понял, чего именно от него хотят, но затем сообразил, вспыхнул от восторга и стал хлопотать вокруг елки.

   По временам его большие черные глаза останавливались на Нюте, а розовые губки блаженно шептали ей одной:

   - О, mia sorella... Джиованни счастлив... Папо добрый... другие тоже... Старая сениора, sorella начальница, проходила вчера по лестнице, когда Джиованни подметал ступени, и дала монету Джиованни... Все добрые к Джиованни, но Джиованни любит больше всех sorella Марину. Так любит, что умрет за sorella Марину, если она велит...

   Теперь глаза мальчика впивались в лицо Нюты с таким явным выражением обожания и преданности, что молодая девушка невольно наклонилась к ребенку и, обняв его, поцеловала в черную кудрявую головку.

   Мальчик ответил Нюте горячим поцелуем.

   - Небось, сестру Трудову любит, а меня нет, - притворно-обидчиво произнесла подоспевшая Розочка.

   - Нет, нет, и вас любит Джиованни, только не так, как sorella Марину, -застенчиво пролепетал сконфуженный итальянец.

   - А меня, небось, не очень? - тяжело сползая со своей вышки, пробаснла Кононова.

   - Всех любит Джиованни. Dio grande (Великий Бог) велит любить всех.

   - Ну, вот и поладили, - захохотала Кононова.

   - А sorelly помощницу любишь? - лукаво сощурилась на мальчика Розочка.

   - Di chi? (Кого?) - не понял тот.

   - Марию Викторовну, знаешь эту?

   Тут Розочка выпрямилась, как палка, сложила руки коробочкой, высоко вскинула брови и, сделавшись как две капли воды похожей на Марихен, мелкими шажками затрусила по комнате.

   - Ха-ха-ха-ха!- засмеялись сестры.

   - Ха-ха-ха!- засмеялся Джиованни.

   Вдруг и сестры, и мальчик смолкли сразу. Смех затих. Неловкое молчание воцарилось в столовой.

   На пороге комнаты стояла сама Мария Викторовна с высоко приподнятыми бровями и приторно любезной улыбочкой, не то ехидной, не то насмешливой на тонких губах.

   Улыбка сбежала мгновенно с лица Марихен. И два пятна румянца вспыхнули на ее щеках.

   - Что он сделал с полом, этот несчастный?- почти с ужасом вскричала она. - Пол еще только накануне мыли, ох, Боже мой!

   И ее мечущийся взгляд перебегал с Джиованни на пол комнаты, с пола комнаты на Джиованни, с испуганным видом прижавшегося к Нюте и недоумевающими глазами глядевшего на волнующуюся "помощницу".

   - Ах, да, вот... действительно, пол... Как это мы не заметили раньше - первая спохватилась Юматова, сокрушенно покачивая головой.

   Весь пол столовой был в грязных небольших лужицах. Это Джиованни, принесший снегу на подошвах сапог, испортил таким образом чисто убранную комнату.

   - Дементия сюда, Дементия со шваброй и тряпкой! Он дежурный сегодня по столовой,-волнуясь приказала Марихен.-А ты, мой милый, ступай к себе, тебе не место здесь, ты только производишь беспорядок. Ступай в свою комнатку. Когда зажгут елку и приведут детей, тебя позовут.

   И слегка подтолкнув мальчика в спину, она выпроводила его за дверь.

   На месте Джиованни очутился Дементий.

   - Вот вытрите, - приказала ему Марихен,-Джиованни натоптал здесь снегу.

   - Это что такое? Никак в праздник убирать заставите? Скверный мальчишка напачкал, а я тут возись! Да ни в кои веки! Пущай сам моет! Что я ему лакей что ли?-заворчал Дементий, разводя руками.

   Он был заметно навеселе, и его маленькие глазки вызывающе и дерзко поглядывали на всех.

   Мария Викторовна вдруг вспыхнула несвойственным ей гневом:

   - Нет, вы вытрете, раз я вам приказываю, или я вас выгоню сию же минуту, потому что вы дерзки и пьяны!

   Это было так неожиданно для Дементия, что он невольно повиновался и, угрожающе взглянув в глаза стоявшей ближе всех к нему Нюте, принялся за чистку, ворча и ругаясь себе под нос.

   Принялись и сестры за прерванное дело, но прежнее приподнято-веселое настроение как-то исчезло внезапно, без следа.

   Незначительный, по-видимому, случай спугнул беспечную праздничную веселость...

   В этот день не было общего стола. Обедали каждая у себя в комнате, так как столовая была отдана под елку.

   Наскоро оправившись с казенным обедом, Нюта взяла со своей тарелки приготовленное в этот день на третье блюдо песочное пирожное и, завернув его в бумажку, понесла Джиованни.

   Она ежедневно делала это, отдавая свою порцию сладкого маленькому итальянцу.

   Быстро спустившись по лестнице, пустынной в этот обеденный час, она вбежала в швейцарскую и очень удивилась, не видя там, обычно поджидавшего ее в это время y дверей своей каморки, Джиованни. Впрочем не один итальянец, но и Антип отсутствовал к крайнему изумлению Нюты.

   - Джиованни,-тихонько позвала она,-иди скорее, Джиованнин, я что-то принесла тебе...

   И вдруг, она вздрогнула всем телом. Из каморки швейцара послышался короткий, резкий вопль, мгновенно придушенный и перешедший в стон, чуть слышный и слабый. Затем еще стон... Другой... Третий... Потом удар чего-то хлесткого, сильного по мягкому предмету. И опять стон, еще более глухой, но протяжный... И удары, удары, снова посыпавшиеся без счета и числа...

   Бледная, испуганная, с промелькнувшей в мозгу с быстротою молнии догадкой, Нюта рванулась вперед к двери, схватилась за ручку ее, дернула к себе, но, увы, дверь не поддалась: она была закрыта изнутри задвижкой.

   - Отворите сию минуту, или я позову сторожей, всю общину, позову сейчас же -кричала она, ударяя своими маленькими кулаками в дверь.

   Странные звуки в комнатке прекратились сразу. Что-то с шумом задвигалось там,. и чей-то грубый: голос произнес со злобой:

   - Ну, будет с тебя! Попомнишь до следующих ремней! будет!..

   И тихий жалобный вопль боли и муки....

   - Джиованни!.. О, Господи, его бьют!

   Вся кровь бросилась в лицо Нюты.

   - Если вы не откроете тотчас же, я...- вне себя вскричала девушка и рванула ручку. Щелкнула задвижка, распахнулась дверь, и на пороге ее Нюта увидела ненавистную ей фигуру Дементия.

   Служитель, пошатываясь, едва держался на ногах.. Его налитые кровью глаза блуждали, его лицо, перекошенное гримасой исступленной злобы, было багрово-красно. Дрожащими от бешенства руками он старался застегнуть ременный пояс на себе, но это никак не удавалось ему.

   В раскрытую дверь каморки Нюта увидела растрепанную, смятую кровать Антипа, а поперек нее извивавшуюся от боли, корчившуюся маленькую фигурку, плакавшую навзрыд.

   В минуту все происшедшее стало ясно Нюте. И дрожа от негодования, она заслонила Дементию дорогу.

   - Как вы смели? Как вы смели его бить? Кто дал вам это право? Я не прощу вам этого никогда, никогда! Завтра же вся община узнает о вашем поступке, и Ольга Павловна прежде всех... Да, да... И завтра же вас здесь не будет!

   Весь хмель, казалось, выскочил у Дементия из головы при этих словах дрожащей, взволнованной Нюты. Обуревавшее его бешенство закишело в нем с удвоенной силой.

   - Ах, так-то вы? За мою, то есть, доброту то? За то, что я вас покрываю, барышня! Ну, ладно, коли так, попомните вы меня, узнаете, что значит доносить на меня из-за ледащего нищего мальчонки, на верного слугу-работника... Эка невидаль, проучил малость ремнем мальчишку! Не растает, не сахарный. Пущай пол не портит, поделом ему, а вы... доносить. Ишь, какое слово сказали!

   - Завтра же вас не будет здесь! - холодным ледяным тоном произнесла внезапно успокаиваясь, Нюта, и ее обычно кроткие глаза блеснули угрозой.

   Должно быть много твердого, непоколебимого решения прочел в этих глазах Дементий, потому что вдруг он весь съежился, побледнел.

   Но это было лишь на мгновение. В следующую же секунду он снова принял свой дерзкий, нахальный вид и произнес, нагло хихикая и кривляясь:

   - Ладно, коли так, барышня-сестричка. Соскучились, стало быть, здесь, другой обстановки пожелали-с? Ну, да ладно, повидаете и ее, крохотную такую комнатку с тюремной решеткой на окне, с часовым у двери. Знаете ли, что такая комнатка ожидает ту барышню, которая ежели по фальшивому пачпорту живет? Не знаете, хи-хи-хи?

   - Вон! - не своим голосом крикнула Нюта.- Сию же минуту вон! И если вы не уйдете сейчас же от меня, я позову, крикну на помощь!..

   Ее серые глаза горели решительным огнем. Побледневшее лицо было бело, как известь.

   - Ухожу, барышня, ухожу, но помните: все узнается нынче же: Дементий Карпыч умеет постоят за себя и мы еще посчитаемся, сестрица! Возьмите терпения на час, не замедлю отплатить. Еще посмотрим, чья возьмет. А теперь, счастливо оставаться, пока что.

   И, нахально-презрительным взглядом окинув Нюту, он вышел из комнатки. Девушка стремительно кинулась к все еще стонущему и рыдающему от боли Джиованни.

   - Мальчик мой, бедный, милый!.. Джиованни мои, радость моя, успокойся; забудь этого злого человека, дитя мое! Тебе больно, да? Крошка мой несчастный!

   Она обнимала ребенка, целовала его, гладила своею нежною ручкой его черные кудри.

   И постепенно стихали, под влиянием ее ласки, жгучие слезы обиженного, побитого малютки.

   Джиованни поднял лицо, залитое слезами, с влажными глазами, похожими на черешни, облитые дождем, ли, сжимая руки Нюты, залепетал быстро-быстро:

   - Папо вышел... пришел злой zio (дядя) и стал бить Джиованни за то, что он испачкал пол... Было больно, очень больно, ах!- и он заплакал снова.

   - Милый ты моги, бедный, слушай меня: злой дядя не придет больше, мы его не пустим, а вечером пойдем в залу, зажжем елку, будет много детей, играть с ними станет Джиованни, а потом будет смотреть, как двигаются и пляшут фигурки на полотне. И гостинцы будут, и подарок для Джиованни. Sorella Марина, его сестричка, приготовила ему кое-что, а пока...

   Тут Нюта вытащила из кармана пирожное и сунула в руку итальянца.

   Его слезы высохли совсем. Глаза уже блестели оживленной, радостной улыбкой. Недавнее горе и побои, если и не были вполне забыты впечатлительной детской душой, то постепенно теряли свою острую боль воспоминаний, и мальчик был снова счастлив в эти минуты...

   Ровно в семь часов широко распахнулись двери столовой, и огромная толпа детишек, возрастом от двух до двенадцати лет, ввалилась в комнату. За ними вошли почетные попечительницы, начальство, приглашенные гости, доктора с их семействами, родственники сестер и сами сестры.

   Часть их, впрочем, уже находилась в столовой и, в качестве хозяек, радушно принимала гостей.

   А посреди комнаты стояла великолепная, развесистая, прямая и стройная ель, вся в золотых украшениях и блестках, освещенная бесчисленными огнями свечей. Вдоль стен длинными рядами тянулись столы с подарками и мешочками гостинцев.

   Почетная попечительница и члены благотворительного общества пришли на помощь сестрам в устройстве в общине елки и прибавили свои пожертвования к их скромной складчине.

   И елка вышла на славу.

   Ребятишки испуганно восхищенными глазами, с прерывавшимся дыханием и раскрытыми ртами, смотрели на нее.

   Им, выросшим в затхлом воздухе сырых чердаков и подвалов, было дивно и необычайно это сказочное зрелище рождественского праздника.

   Робко и смущенно толпились они в дверях до тех пор, пока резвая, как птичка, всюду поспевающая Розочка не влетела в их толпу, не схватила на руки самую маленькую из всей толпы девчурку и, приказав всем остальным детям следовать за собою, не повела их к столам.

   Сестра Кононова раздавала билетики, сестра Двоепольская назначала подарки. За роялем, сдвинутым к печке, сидела Юматова, с бледным, улыбающимся обычной своей грустной улыбкой, лицом и с чувством играла старинный рождественский гимн.

   Сестра Клементьева, обычно такая суровая, строгая, "свирепая сестра", как ее в шутку прозвал Валентин Петрович, усадила к себе на колени маленького, особенно бедно, убого одетого мальчугана и угощала его сочными ломтиками апельсина.

   В.другом углу стояла Нюта, держа за руку Джиованни. Пальцы мальчика конвульсивно сжимали руку девушки, его глаза впивались в огоньки елки. Его губы шептали восторженно:

   - O, Santa Virgine Maria! O, Dio-Creatore! (О, Святая Богородица! О, Бог Создатель!), как хорошо, как хорошо!

   - Вот тебе билетик, иди за подарком, - подлетела к мальчику Розанова.

   - А sorella Марина пойдет со мной?

   - И sorella твоя пойдет, не бойся... В пекло ада полезет за тобой твоя sorella,-смеясь ответила Катя, увлекая к столам Нюту и ее маленького приятеля.

   - А что, сестрицы, на мою долю не припасли подарочка? - спросил, высунувшись из толпы, гостей, Семинарист.

   - Да побойтесь вы Бога, Дмитрий Иванович, это детям подарки. Разве вы дитя?-замахали на него руками сестры.

   - А разве нет? - делая обиженное лицо, произнес тот.

   Действительно, он, этот огромный человек, был похож на большого, добродушного ребенка: так неподкупно-искренне светились чистой детской радостью его большие темные глаза.

   - Берегитесь, доктор, вы елку повалите, - предупредила маленькая Двоепольская, неожиданно схватывая и отводя от дерева огромного Ярменко.

   - Ну, нет, шалите, сегодня я ничего не сокрушу. Увидите, сестрицы не в таком я нынче настроении,- ответил Ярменко, но в то же мгновение, отступив назад, метнулся в сторону.

   На полу лежал маленький мальчик, что называется, заходясь от рева. Нечаянно Ярменко толкнул малютку.

   - Ага, что я говорила! - торжествовала подоспевшая Розочка, - если не чашку, так кому-нибудь нос разобьет.

   Все бросились к пострадавшему мальчику, но сам Ярменко опередил всех, подхватил на руки плачущего крошку, вскинул его на свое огромное плечо и, тщательно поддерживая своими сильными руками ребенка, запрыгал с ним по комнате.

   - Вот как мы! Гоп-ля-ля! Гоп-ля-ля!

   Недавних слез не было и помину. Сияющий от счастья, мальчугашка вцепился обеими ручонками в львиную гриву гиганта и заливчато смеялся на всю комнату.

   В противоположном углу три молоденькие сестры, испытуемые-курсистки, окружив доктора Козлова, усиленно потчевали его сластями и фруктами.

   - Орешков, Валентин Петрович, флотишек, пожалуйста, - предлагала ему миловидная Симонова.

   - И Господь с вами, сестрица, чем же грызть их буду? Уже лет десять, как я блещу отсутствием зубов,-смеялся веселый доктор.

   - Я вам раскушу, хотите?

   - И я!

   - И я!

   - Вы бы апельсинчик взяли, Валентин Петрович!

   - Сохрани, Боже! Кажется, никак три же проглотил!

   - Четвертый тогда. И, полно, что за счеты?

   - Да что вы, сестрички? Бог с вами, что вам аз грешный надоел, что ли, окормить хотите? Караул! Закармливают тут, караул! - неожиданно выкрикнул доктор Козлов и, комично подпрыгивая, дал "тягу" от курсисток, к общему восторгу и смеху присутствующих.

   Доктор Семенов держался больше группы гостей, ухаживая за "светскими барышнями и дамами".

   - Ишь, ты, с нами и разговаривать не хочет,- заметив Семочку в "светской" группе, бросила запыхавшаяся Розочка, и лукавая улыбка пробежала по ее насмешливому задорному лицу.

   - Доктор, Евгений Владимирович, подержите мне этого плаксу. Мне надо игры устраивать, а он не дает, все руки отдавил, право.-И, прежде чем Семочка успел ответить что-либо, на его коленях очутилось какое-то двухгодовалое, неистово ревущее существо.

   Делать было нечего, пришлось волей-неволей ублажать плачущего ребенка, который, кстати сказать, кричал так пронзительно-звонко, что все находившиеся подле Семочки гостьи-барышни отлетели от него, зажимая уши и убегая в противоположный угол комнаты.

   А смущенный, растерявшийся и раздраженный Семенов шипел и присвистывал, прищелкивая пальцами, всеми мерами стараясь успокоить исступленно ревущего мальчишку.

   - Доктор Фок! Доктор Аврельский! Дмитрий Иванович! Валентин Петрович! К нам не примкнете ли? У нас золотые ворота сооружаются, - кричала веселая молоденькая сестра Симонова, с миловидным вздернутым носиком и веснушчатым, точно желтым бисером усыпанным, лицом.

   - Увольте старика, сестрицы, - хмурясь и улыбаясь в одно и то же время, бросил Аврельский в то время, как остальные доктора, желая потешить маленьких гостей и милых хозяек, приняли деятельное участие в устройстве игр.

   Шум, смех, веселый, заразительный смех счастливого детства мигом наполнили комнату. Играли в золотые ворота, в кошки-мышки, в трубочиста и ангела.

   Счастливые, ярко разгоревшиеся лица детишек, их радостные голоса, визг и топот их маленьких ножек перемешивались с голосами взрослых, едва ли менее довольных, нежели детвора.

   Под веселый смех присутствующих, погнался Фик-Фок за живым и юрким, как обезьянка Джиованни и неожиданно растянулся при гомерическом хохоте присутствующих во всю свою длину.

   - О, фуй, какой оплошность! Я шуть-шуть не упаль немножко, - заявил, смущенно улыбаясь, присутствующим немец, вызывая новый взрыв веселого смеха.

   Одна только Нюта чувствовала себя несколько не по себе. Сегодняшняя угроза Дементия не выходила у нее из головы. Она мучительно сосала сердце девушки, как червяк точила его, не отпуская ни на минуту своей жертвы.

   - Скажет, донесет, и тогда-все пропало. Арест, тюрьма , может быть, еще более строгое взыскание,- постоянно проносилось в голове Нюты.-Ну, что ж! Значит, я заслужила эту кару, значит, заслужила. Знала, на что шла. Ведь, знала, знала отлично, -тут же успокаивала себя девушка, стараясь во что бы то ни стало отвязаться от докучного червяка.

   - А все же, завтра же скажу Ольге Павловне все про Дементия, про его взятки, побои, все... Что бы мне ни грозило за это, скажу... Нельзя ради собственного страха терпеть присутствие здесь в общине такого скверного бессовестного человека, - тут же решила она.-Успокойся, милый Джиованни, ты будешь отомщен.

   Ее глаза быстро отыскали знакомую, юркую, подвижную фигурку.

   Маленький итальянец веселился больше остальных детей. Он разгорелся от бега, и черные глаза его сверкали, как никогда,

   - Какой очаровательный ребенок! - долетали до Нюты восхищенные отзывы гостей. Джиованни подзывали, то и дело, то одна, то другая из гостей, его ласкали и задаривали наперерыв деньгами. Всем интересно было знать историю маленького шарманщика-итальянца. Заставили его принести шарманку, играть его песни.

   Послышались бесхитростные звуки разбитого инструмента "Addio a Nappolis, Santa Luciau. И снова в карман куртки Джиованни посыпались крупные и мелкие монеты из рук добрых людей. Торжествующий и счастливый, блестя глазами, сверкая улыбкой, он бежал к Нюте и лепетал, прижимаясь головой к ее плечу.

   - О, Джиованни много денег дали, много монеты. Sorella, теперь мы уедем с вами на теплую родину Джиованни, к синему морю, к ясному небу, к цветам и солнцу... Правда? И там купит Джиованни своей sorella шелковое платье, как у важной синьоры, и она будет настоящая знатная синьора.

   - А ты очень любишь твою сореллу, мальчик?- неожиданно прозвучал над ними странно-знакомый Нюте голос.

   Девушка подняла голову.

   Перед нею стоял высокий, молодой человек, в больничном халате, с исхудалым, бледным лицом, открытым и симпатичным. Голубые веселые глаза его мягко смотрели на Нюту и Джиованни.

   - Не узнали меня, сестра?-улыбаясь произнес юноша.

   - Как не узнала! - также улыбнувшись, проговорила Нюта. - Вы-Кручинин.

   - Собственной своей персоной! Да! Вчера имел удовольствие встать с постели, а сегодня почтил, как видите, праздник своим присутствием.

   - Не рано ли, смотрите! Вы еще пока слабы,- предостерегающе произнесла Нюта.

   - Не мог не придти. Присоседился к больным, направившимся сюда, и вот я перед вами. Ведь, я для вас только и пришел на елку, сестра.

   - Для меня? - глаза Нюты, вопрошающие и чистые, как у ребенка, удивленно вскинулись на молодого человека.

   - Ну, да, для вас! Не делайте такого наивно-непонимающего лица! Я все узнал вчера от доктора Козлова: и мой безумный горячечный поступок, и вашу самоотверженность по отношению меня. Вы спасли мне жизнь, сестра. Позвольте мне пожать вашу руку.

   И, схватив руку Нюты горячей, сильной, худой рукой, он крепко сжал ее пальцы.

   - Ну, это уж слишком много сказано: спасла жизнь. Просто я помешала вам выброситься из окна, - улыбнулась Нюта.

   - И я чуть не вытолкнул вас на улицу вместо себя и это знаю тоже, - горячо подхватил студент.- И как вы трое суток не отходили от моей постели ни на минуту, и это знаю. Все знаю, не знаю только одного, чем мне вас отблагодарить за все, за все...

   - Господа! Сейчас начнется представление кинематографа, просим занимать места! - послышались громкие голоса.

   - Вы позволите сесть около вас? - спросил Нюту Кручинин.

   - Пожалуйста! Очень рада!

   - Вы мне напоминаете лицом и фигурой сестру мою Соню. Она живет близ Н-ска, в глуши, у нас там именьице маленькое... Сестра Соня такая же самоотверженная, чуткая, готовая на подвиг, как и вы... Когда я гляжу на вас, мне кажется, что я вижу ее... Вот, когда придется побывать в наших краях, заезжайте, сестрица...

   - Спасибо...

   - А мать-старуха, когда увидит вас, с ума сойдет от радости: Я ей написал все, как было. Пусть благословляет вас старушка. Вы стоите этого! А уж как рада-то будет, если заглянете к нам!

   - Я не знаю, когда же... вы видите...

   - Авось, вырвется когда нибудь минутка свободная. Ведь, пользуются же отдыхом сестры. Ну, вот и вы приезжайте отдохнуть к нам, как к себе домой, попросту, без затей, право! Ведь, у вас нет родных никого?

   - Да!

   И Нюта вспыхнула до ушей, произнося эту ложь со смущенным сердцем. Кручинин окинул ее сочувственным взглядом.

   - А не странным ли кажется вам, сестра, что я, будучи в бреду, в жару горячки, умел запечатлеть ваше лицо настолько, что вот прямо, безошибочно подошел к вам, и узнав вас среди сотни других сестер? - спросил Кручинин.

   Нюта не успела ответить. Окончилось представление кинематографа, гости задвигали стульями, детей уводили по домам. Праздник кончался.

  

   -Ну, вот справили елку-и опять одни.

   Ольга Павловна Шубина, как пастырь среди своей паствы, стояла в толпе сестер,- Кажется, все сошло хорошо и благополучно, - прибавила она.

   - Вполне благополучно, Ольга Павловна, - подхватила Розочка, - вполне благополучно, если не считать упавшего Фока, чуть не разбившего нос ребенку Дмитрия Ивановича, и меня, в пылу суеты отдавившую доктору Аврельскому его любимую мозоль.

   - Ах, Катя, Катя! И когда вы станете взрослой, солидной сестрой! - покачала головою начальница в то время, как окружавшие ее сестры сочувственно улыбались общей любимице.

   - Ах, Ольга Павловна, если бы вы видели, как Катя доктора Семенова заставила ребенка качать. Вот-то потеха! - выступила вперед толстая Кононова.

   - Хахаха! Действительно, была картина!.. Вот!

   Тут Розочка быстро опустилась на стул, схватила в руки какой-то сверток и вмиг превратилась в Семочку, качающего на коленях плачущего ребенка.

   Веселый смех сестер покрыл эту проделку.

   Даже серьезная, замкнутая в себе Ольга Павловна не могла не улыбнуться. Рассмеялась и Нюта вместе с остальными. Но смех ее тотчас же оборвался, а лицо сделалось белее белого передника, надетого на ней.

   Она скорее инстинктом, нежели глазами, увидела; того, кто вошел и остановился y дверей столовой. Сердце ее толкнулось сильным, ошеломляющим ударом, потом быстрыми-быстрыми толчками заколотилось крепко, сильно... Всей душой почувствовала она приближение неминуемого грозного рока...

   Этот рок в виде красного, пошатывающегося пьяного человека стоял на пороге столовой и смотрел вызывающе и дерзко на нее, Нюту... Прямо на нее...

  

   Глубокое молчание воцарилось в большой столовой, молчание, в котором почудилась сразу грозная, надвигающаяся беда...

   Затихли сестры. Замолчали. Лица всех невольно, какою-то непонятной силой, пристально обратились к дверям.

   - Что тебе здесь нужно, Дементий? - недовольным тоном проронила Ольга Павловна, и ее темные брови сурово сошлись над переносицей.

   - Ты, кажется, пьян? - морщась, добавила она.

   - Так точно, госпожа начальница, выпимши немножко, это верно! Хи-хи-хи... нечего греха таить... пропустил малость. А только и в пьяном виде нам отлично известно то, чего вы, трезвые, не досмотрели, да-с! - нахально произнес служитель.

   - Ты что это себе позволяешь, Дементий? Как ты смеешь?

   Краска густого румянца залила мгновенно щеки, лоб и подбородок Шубиной.

   - Что ты мелешь? Что ты можешь знать? Пойди вон, проспись, а завтра приходи к управляющему за расчетом. Я не могу держать на такой ответственной должности пьющих и дерзких людей. Ты дежуришь в бараках. Ступай вон!

   - Это, как вашей милости угодно будет, - еще нахальнее произнес тот.-Уйду-то я и сам уйду, потому что здесь мне быть не гоже... В скорости здесь такая сумятица пойдет, полиция понаедет, допрос станут чинить, так, что, действительно, здесь мне не место. Я человек честный и по подложному пачпорту не живу...

   - Что? Что такое? Что за чушь такая? - роняла Шубина, и сдержанное, как бы застывшее в своем спокойствий, лицо отразило на минуту внезапное смятение, овладевшее этой закаленной в жизненных битвах душой.

   - Объясни мне сейчас же, что это значит?- совладав с собою, в ту же секунду повелительным тоном произнесла она.

   - А то значит, госпожа начальница, -дерзко вскинув на Шубину свой маленькие глазки, повышая и без того громкий голос, заговорил Дементий,-а то значит, сударыня вы моя, что среди сестер ваших скрывается под чужим пачпортом одна генеральская племянница, а родственники ее ищут по всей России... Из дому, видите ли, тишком сбежала... А вот я сыскал беглянку и нынче дал знать в полицию и куда следует, потому тяжкое это преступление, подлог, и виновная должна понести за него кару перед законом... Фальшивый пачпорт, сами знаете,-за это по головке не погладят, да-с!

   Если бы сейчас в эту комнату влетела боевая граната, все присутствующие вряд ли испугались бы и смутились бы более того, нежели испугало и смутило их это неожиданное сообщение.

   Ольга Павловна, побледневшая, как, смерть, невольно шагнула вперед к Дементию и, стараясь всеми силами совладать с охватившим ее волнением, сказала:

   - Про кого вы говорите? Я приказываю вам назвать эту сестру! Сию минуту, сейчас!

   - Сестра Марина Трудова-вовсе не сестра Трудова, как она себя называет, a Анна Александровна Вербина, вот кто она, и живет по поддельному паспорту, скрываясь под чужим именем... Да-с!- громким, ясным, отчетливым голосом произнес Дементий; казалось, последние остатки хмеля соскочили с него.

   Тихое "ах" вырвалось вздохом из молодых и старых грудей присутствовавших.

   Все взоры обратились к Нюте.

   Белее снега, с широко раскрытыми глазами и закаменевшим лицом, стояла она в стороне ото всех, и странное спокойствие разливалось по этому лицу в эти тяжелые для нее минуты.

   - "Все кончено!" - казалось, говорило это лицо.-"То, чего так мучительно боялась моя душа, свершилось, больше ждать нечего. Теперь - конец. Ах, если бы умереть, умереть сейчас! А то, ведь, меня ждет позор, арест, тюрьма..."

   Но по-прежнему странным спокойствием отчаяния веяло от ее застывшего лица. Потянулись минуты. Одна за другою, одна за другою. Сердца присутствующих бились ускоренным темпом. Глаза, не отрываясь, смотрели, направленные в одну цель - на эту тоненькую, хрупкую девушку, такую милую, тихую и безответную, оказавшуюся преступницей перед людьми и законом.

   Казались вечностью приходившие и уходившие минуты, тягучие, бесконечные, несносные своей поразительной длительностью, насыщенной мукой.

   И вот прервалась тишина, ужасная тишина, полная затаенного страдания.

   - Ступай вон! И чтоб