Чарская Лидия Алексеевна - Сестра Марина

лубчик! Пусть Джиованни не боится: его сорелла Нюта никогда не забудет его, Пусть учится прилежно в школе Джиованни и пишет почаще своей сорелле,-лаская мальчика, утешает его Нюта; - весною сорелла Нюта приедет за своим Джиованни и увезет его в усадьбу к доброй старушке, синьоре матери, синьора доктора Коли, и к его сестре. Там лес, река, цветы, там чудесно и привольно будет резвиться Джиованни.

   И, прижав к себе маленького итальянца, Нюта обвела глазами присутствующих.

   - Пожалуйста, в память обо мне, не оставляйте его до весны, пока я не устрою его в доме мужа.

   - Глупенькая! И она еще просит! Понятно и ясно как день, - и Розочка весело, закивала своей белокурой головкой.

   Увидев же в этот момент Кручинина, закричала:

   - Ах ты, Господи, вы зачем? Проваливайте, проваливайте, ради Бога! Разве не знаете - жениху не полагается видеть в день венчания до церкви невесты, -и она замахала руками навстречу просунувшейся в дверь голове Кручинина.

   - Но я не по своей. воле, я... - оправдывался тот.

   - Я его привела сюда, хочу их здесь благословить обоих.

   Ольга Павловна там их при всех , благословлять будет, я их здесь, детушек моих родненьких сама как мать... За Колину матушку отсутствующую, за Нютину бабушку вот, - и Бельская с серьезным, почти строгим лицом и особенно светло-лучащимися глазами, небольшим, наскоро снятым с шеи образком благословила преклонивших перед ней колени Нюту и Николая.

   - Господь с вами, дети! Будьте всегда так же чисты и тверды, как теперь, идите прямо и бодро к великой цели, несите вашу жертву без страха на великий алтарь, будьте счастливы, поддерживая друг друга. Дай вам Боже силы, энергии и здоровья!.. А теперь спешите. Ольга Павловна и Александр Александрович ждут с образами в приемной.

   - Милая, родная! Спасибо за все! - и Нюта прильнула к груди Бельской.

   - Твоя покойная мать радуется на небе, - чуть слышно ответила та, пропуская вперед молодую невесту.

  

  

   То же счастливое, радостно-тихое, серьезное спокойствие было в душе Нюты и во время венчания. Сосредоточенно смотрели на образа иконостаса ее большие, вопрошающие, серьезные, серые глаза.

   Бодрая, ясная, уверенная в своем грядущем счастье, стояла она подле Николая, такого же сосредоточенно-спокойного и задумчивого, как и она сама.

   В то время как голоса певчих выводили на клиросе победно-ликующие, красиво-торжественные стихи свадебных напевов, в душе Нюты слагалась тихая, благодарная молитва:

   - Господи, чем могу я отплатить за то счастье, которое Ты даровал мне? Возьми мои силы, мой труд, мою жизнь, Господи! Отдай их моим страдающим братьям и сестрам... Больше этого я ничего но могу дать Тебе.

   И лицо ее тихо сияло тем же сосредоточенно грустным и светлым выражением непоколебимой готовности отдать всю себя на служение великим целям.

   - Батюшки мои! Вот так свадьба, прости Господи! - точно на похоронах! - возмущался доктор Козлов, держа венец над головою Нюты.-Слышите вы, царевна Неулыба, если вы не сделаете мне сейчас счастливого, подобающего случаю лица, я вам корону сию златую на лоб надену, - грозил он, опуская совсем низко к лицу Нюты золотой венец.

   - Ах, ты, Господи!. Ну, говорил же я, что нельзя меня в шафера было ставить, - тихо возмущался Ярменко, ходя вокруг аналоя следом за женихом и в пятый раз наступая на шлейф невесты. - Ей Богу, что-то оборвал. Как Бог свят... Ух!

   Кончилось венчание... Такие же сосредоточенные, спокойные, словно замкнутые в своем счастье, выслушав напутствие отца Симеона, вышли следом за чернокудрым, одетым в новый костюм, Джиованни, несшим образ, новобрачные.

   В большой приемной Шубиной поздравляли их, пили за их здоровье.

   В обычно холодном, окаменевшем в своем спокойствии лице сестры-начальницы мелькало сегодня что-то необычайное, новое, чуждое ему, этому всегда спокойно замкнутому лицу.

   И неожиданные слезы выкатились из глаз Ольги Павловны, когда, благословив и обняв Нюту, она передала ее с рук на руки ее молодому мужу.

   - Вверяю вам сокровище, доктор, редкое сокровище на земле,-произнесла она дрогнувшим голосом,-и уверена, что вы сделаете счастливой нашу общую любимицу. Нюту. Она стоит того.

   Его честные правдивые глаза сказали лучше слов, что испытывала в эти минуты взволнованная и радостная душа молодого человека.

  

   Их провожала вся община на вокзал в этот ясный январский полдень. Казалось, само солнце приветствовало, с особенной радостью, молодую чету у преддверия новой жизни. Его яркие золотые лучи заливали платформу и большую толпу провожавших. Сестры, начальница, доктора, Джиованни, -все они столпились у поезда, который должен был навсегда увезти Нюту от них.

   Сама Нюта, в своем "светском" синем платье, скромном жакете и круглой меховой шапочке, в последний раз окидывала взглядом все эти знакомые, близкие, дорогие ей лица. Они все казались растроганными и грустными. Даже обычно приторно-любезное выражение исчезло с лица Марии Викторовны, и его заменила тихая грусть.

   Всем было до боли жаль расставаться с Нютою, милою Нютою, сумевшею стать такой необходимой всем здесь.

   Доктор Козлов давал последние инструкции уезжавшим:

   - Смотрите же, предосторожностью не извольте манкировать. Пылкие у вас головы, знаю. Горячка, молодость, что и говорить. Зря-то не суйтесь в пекло, поберегите себя, сил даром не тратьте, холостых зарядов чтоб ни-ни... Сдержанно, стойко, бодро - вот девиз. Рисковать не надо, ну, да уж ладно... И в заключение не забывайте нас, пишите; как там справитесь. Непременно!

   - Да, да, пишите! - подхватили сестры. Джиованни, уткнувшись в муфту Нюты, тихо плакал, прижимаясь к ней.

   - Приедет, не обманет сорелла?

   - Конечно, дорогой мальчик.

   Тихо напевал Ярменко вполголоса любимую песню Нюты:

  

   - Громче, громче, Дмитрий Иванович, милый!- так и всколыхнулась Розочка, вся загораясь восторгом.

   - Да что вы? - побойтесь Бога, сестрица, всю вокзальную администрацию перепугаем и публику разгоним.

   - Ах, ты, Господи! Как жаль!

   И девочка-сестра снова кинулась к Нюте.

   - На первой же станции снимитесь и всем нам карточки пришлите!-повелительно наказывала она новобрачным.

   - Мамочки мои! Первая станция Колпино будет. Могу себе представить, как их там изобразят! Упрощенным способом выйдет: не то лягушками, не то козлами, - засмеялся Ярменко.

   - Прошу без личностей и полегче насчет козлов, - с комической гримасой вставил добродушный доктор.

   Сестры засмеялись выходке Козлова, но засмеялись сдержанно, не весело как-то, подавленные властью наступавшего момента разлуки.

   - А где же доктор Аврельский? Александр Александрович где?-спохватился кто-то.

   - Он ехал со мною на извозчике, внезапно велел остановиться и как сквозь землю провалился в одну минуту, - сообщал Семочка, лукаво улыбаясь обступившим его сестрам.

   - Батюшки мои! Это что же такое? - и доктор Козлов воззрился вперед, разводя в недоумении руками.

   Вся толпа провожавших последовала его примеру.

   По доскам дебаркадера спешил Аврельский, сохраняя на желчном лице обычное свое раздражительно-недовольное выражение.

   В его руках был огромный букет белых, нежных цветов.

   - Вот вам от старого ворчуна дань его уважения к сестре-человеку, -произнес он, останавливаясь перед Нютой и протягивая ей букет, -и прошу верить: в жизни моей ни единой душе не поднес ни единого цветочка, не знал даже, где и как их покупают, а вам... чудесный вы человек, сестра Вербина, тьфу... сестра Кручинина... счел долгом поднести... Дай вам Бог счастья, - и он крепко сжал руку Нюте и затерялся в толпе, но слушая ее благодарностей.

   Неприятным, неожиданным звуком прорезал воздух звук вокзального колокола.

   - Третий звонок! Садитесь, садитесь!

   Последние рукопожатия, поцелуи, напутствия.

   В последний раз сжимают Нюту крепкие судорожные объятия Розочки, поспешно крестит Юматова, с рыданием целует Джиованни, кланяются Козлов и Аврельский.

   - Прощайте! Господь с вами, пищите! Непременно пишите! И почаще! Счастья и успеха во всем! Ждем вас весною!

   При помощи мужа, Нюта быстро, на ходу уже, вскакивает в вагон.

   Поезд трогается медленно, нехотя, словно умышленно замедляя ход, с целью продлить последние минуты перед разлукой.

   Из окна вагона Нюте видны еще провожающие ее друзья... Вов мелькает заплаканная рожица Джиованни, полные слез глаза Розочки, грустная улыбка Елены, благословляющая издали рука Ольги Павловны кивающя голова Козлова без шляпы, желчное лицо Аврельского, франтоватый Семочка, Фик-Фок, поминутно шаркающий ногами, и раздается последний крик густого, бархатного, певучего баритона семинариста:

   - На эпидемии увидимся... Я весною махну туда... И спою вам там, спою Тореадора...

   Его не слышно, но по лицу понятно, о чем он кричит.

   Но вот поезд прибавляет ходу, исчезает знакомая толпа, только Розочка за руку с Джиованни еще бегут некоторое время наравне с вагоном. Еще немного - исчезают и они...

   Нюта быстро откидывается в глубь дивана, на минуту закрывает глаза, подавленная горестью разлуки, удерживая с силой закипавшие в них слезы... Когда она открывает их снова, ее взгляд, подернутый необычайной беззаветной преданностью и любовью, встречает любящие, встревоженные глаза мужа.

   - Мне было жаль их покидать, Николай... Не сердись, мой милый, за минутную слабость и дай мне руку, - говорит она окрепшим, бодрым, сильным, уверенным голосом.- Дай мне твою руку и смело вперед, к новому труду, к новой жизни!..

   - И к старой заветной, давнишней цели, моя Нюта!- отзывается молодой врач, сжимая пальцы жены и глядя ей в лицо взглядом, исполненным уверенности ее и свои, в их общие силы...

   А поезд мчит их все дальше и дальше, унося к новым подвигам, жертвам, к новому труду на почве милосердия и любви к страдающему человечеству...