Апухтин Алексей Николаевич - Неоконченная повесть

неужели десять? Позвоните, mon cher. Абрашка, давай счет - и как можно скорее.

   - Отчего вы так заторопились, граф?

   - Как мне не торопиться? Вы забываете, что я должен ехать на царскосельский вокзал. Поезд приходит в одиннадцать часов, а карета моя приедет раньше, следовательно, я должен приехать еще раньше, потом вмешаться в толпу и идти как будто из Царского. Dieu, quel ennui! {Господи, какая докука! (фр.).}

   Горичу сделалось и смешно, и жалко. Он предложил графу проводить его на вокзал.

   - Как это мило, что вы меня не покинули! - говорил граф, брезгливо усаживаясь в грязную, оборванную четырехместную карету,- будьте до конца свидетелем моего печального или, если хотите, смешного положения. Это мне напоминает какие-то стихи,- кажется, Пушкина:

  

   Все это было бы смешно,

   Когда бы не было так грустно...⁹²

  

   Извозчичьи лошади, несмотря на понукания кучера, ехали почти шагом.

   - Боже мой! - волновался граф.- Мы никогда не доедем. Вот увидите, моя карета приедет раньше, и при входе я буду встречен моим глупым Иваном. Cela sera du propre! {Ну и дела! (фр.).} Ну, да и карета хороша. Это какой-то гроб, а вовсе не карета. Знаете ли, таких лошадей и такой экипаж нигде в мире нельзя найти, кроме наших железных дорог...

   Однако они приехали вовремя. В одиннадцать часов пришел поезд, но вмешаться в толпу граф не мог, потому что ее не было. Приехало не более десяти пассажиров. Первым выскочил из вагона Алеша Хотынцев.

   - Где вы сидели, дядюшка? Я в Царском обшарил все вагоны и не нашел вас.

   - Вот видишь, мой друг, я по рассеянности вошел в вагон второго класса, да и остался там. А отчего ты знал, что я в Царском?

   - Мне об этом тетушка написала. Она прислала в Царское курьера с просьбой приехать вместе с вами и ужинать у нее. Что у вас такое?

   - Право, не знаю; я ни о каком ужине не слышал.

   Горич видел, как граф и Алеша сели в карету и как глупый Иван, с пледом в руке, перебежал на другую сторону кареты и отворил дверцу.

   - Что ты тут делаешь? - раздался голос графа.- Отстань, пожалуйста.

   - Ваше сиятельство, графиня мне приказала непременно укутать ваши ножки.

   Мысль об ужине явилась графине внезапно после отъезда мужа, и она немедленно привела ее в исполнение. Матримониальная нерешительность Алеши ей надоела, и она решилась покончить с ним в этот вечер. Предлог для ужина был очень хороший: обеды у Петра Петровича были скудны, и граф, возвращаясь из Царского, всегда жаловался на голод. Теперь, когда граф был переполнен яствами и винами Дюкро, один вид изящно накрытого стола, уставленного бутылками, привел его в содрогание.

   - Нет, знаешь, Olympe,- сказал он, усаживаясь в столовой около жены,- сегодня обед у Петра Петровича был очень недурен, а главное, пресытный, так что я вряд ли буду в силах есть что-нибудь...

   - Вот вздор какой! Что же было за обедом?

   - Был суп tortue claire, потом - soudac a la normande, потом - selle de mouton {черепаховый суп... судак по-нормандски... седло барашка (фр.).}, потом - еще кое-что...

   - С чего же это наш бедный Петр Петрович так раскутился? Но есть ты все-таки будешь, потому что я велела приготовить твои любимые блюда.

   Поневоле графу пришлось притворяться, что он ест, но пить он отказался наотрез, ссылаясь на головную боль. Зато Алеша ел с большим аппетитом и пил за троих. Графиня была с ним очаровательно любезна и даже выпила бокал шампанского за его здоровье. Когда подали кофе, графиня выслала людей и сочла своевременным начать атаку.

   - Кстати, Alexis, вы знаете, что весь город говорит о том, что вы женитесь на Соне?

   - Да, ma tante, я слышал об этом,- отвечал, слегка покраснев, Алеша.

   - Что же вы скажете об этом?

   - Что же я могу сказать? Я могу только дать честное слово, что я в этих слухах не виноват, что я ни одному человеку об этом не говорил.

   - Конечно, я не могу сомневаться в вашем честном слове, но однако... откуда же взялись эти слухи?

   - Послушай, Olympe,- вмешался граф,- не обвиняй, по крайней мере, Алешу в этих сплетнях. Я несколько раз просил тебя быть осторожнее...

   - Ну, да, я так и знала. Я одна окажусь виноватой. Что бы ни случилось, я всегда виновата во всем.

   Составляя утром план действий, графиня решила даже не подать вида, что она желает этой свадьбы. Она только попросит Алешу прекратить ухаживание за Соней, и это заставит его высказать свои чувства. Но вмешательство графа так ее рассердило, что все мысли ее спутались, и она обратилась с горькими упреками к Алеше.

   - Что мой муж ко мне несправедлив,- это в порядке вещей. Обязанность каждого мужа - быть несправедливым к жене. Но почему вы против меня, этого я не могу понять... Погодите, не перебивайте меня. Я всю жизнь доказывала вам свое расположение. Когда вы еще были пажом, и Базиль сердился на вас за шалости, я всегда за вас заступалась. Наконец, еще недавно, когда все были против вас,- a propos de cette femme que je ne veux pas nommer {из-за этой женщины, которую я не хочу называть (фр.).},- я одна стояла за вас горой. Я сделала бал, просила вас дирижировать, чтобы сблизить вас с обществом, pour vous rehabiliter aux yeux du monde... {чтобы реабилитировать вас в глазах света... (фр.).} И что же? Вы не только не цените моего расположения, но даже не щадите мою бедную Соню. Разве вы не знаете, что это ухаживание, sans but {бесцельное (фр.).}, и эти толки о свадьбе могут погубить молодую девушку в глазах света?

   - Но что же я могу сделать? - воскликнул с непритворным отчаянием Алеша.- Просить руки княжны я не смею, потому что не имею никакой надежды...

   - Боже мой, какая скромность! Отчего же это?

   - Оттого, что я вижу, что княжне многие нравятся гораздо больше, чем я.

   - Кто же это, например?

   - Ну вот, например, Константинов.

   - Pardon, Alexis, но вы начинаете говорить глупости. Что такое Константинов? Il s'est bien battu a Sebastopol, il raconte joliment про Федюхины горы⁹³, mais voila tout {Извините, Алексей... Он отважно сражался в Севастополе, он хорошо рассказывает... но это и все (фр.).}. Вспомните этот его ужасный тик, а главное,- le nom qu'il porte... {его имя... (фр.).} Разве это имя? Le joli plaisir de s'appeler madame {Хорошенькое дело называться мадам (фр.).} Константинов!

   "А не хватить ли мне сейчас предложение? - мелькнуло в голове у Алеши.- Во-первых, тетушка от меня отстанет (самым горячим желанием Алеши было в эту минуту, чтобы тетушка отстала). Во-вторых, княжна действительно прелестная девушка, а в-третьих, я никогда еще не был женат; может быть, это и не так дурно".

   - Вот видите, ma tante, я прежде всего съезжу в Москву, чтобы устроить кое-какие денежные дела,- начал было Алеша; но графиня поспешила прервать его речь и этим испортила все дело.

   - Что касается ваших денежных дел, мой милый Alexis, то о них вам беспокоиться нечего. Вы считаетесь наследником Базиля, но у меня свое довольно большое состояние, которое я оставлю Соне, так что в случае вашей женитьбы вы получите все...

   При этих словах графини Алеша весь вспыхнул. Ему показалось ужасно обидным, что его соблазняют деньгами. Он хотел ответить, что он себя не продает, но нашел, что это будет слишком грубо, и удержался. Потом он хотел сказать, что княжна Софья Борисовна слишком привлекательна сама по себе, чтобы нуждаться для привлечения женихов в тетушкином состоянии, но этот более мягкий ответ пришел ему в, голову слишком поздно. Потом - как это всегда с ним бывало при сильных душевных потрясениях - ему захотелось громко смеяться, но он удержался и от этого, не произнес более ни одного слова и, как-то странно улыбаясь, смотрел на графиню. Графиня одна говорила пространно и красноречиво на тему семейного счастья и ужасного положения неженатых молодых людей. Граф Василий Васильевич не мог выдержать этого потока красноречия и неожиданно захрапел. Графиня посмотрела на него с сожалением и сказала:

   - Это всегда с ним бывает, когда он обедает в Царском. Le chemin de fer le fatigue trop... {Железная дорога его слишком утомляет... (фр.).}

   Алеша встал, молча поцеловал руку графини и исчез. Графиня разбудила мужа.

   - Базиль, можешь меня поздравить, дело кончено. Не позже как через неделю Алеша сделает предложение.

   Через неделю Алеша Хотынцев получил четырехмесячный отпуск и уехал с Павликом Свирским на охоту в свою казанскую деревню, ни с кем не простившись в Петербурге.

  

  

   В пятницу на шестой неделе поста назначен был в Дворянском собрании концерт Контского⁹⁴. Накануне этого дня Ольга Борисовна и Соня просили Угарова достать им билеты. Исполнить эту задачу было не так-то легко. Концерт был очень интересный, последний в сезоне, и все места были разобраны за неделю. Угаров хлопотал все утро, ездил к самому Контскому, и, наконец, ему удалось достать четыре билета. Один оставил для себя, остальные с торжеством повез к Маковецким.

   Швейцар объяснил ему, что все пошли в Гостиный двор на вербы⁹⁵ и что дома одна княжна Софья Борисовна, только что вернувшаяся от министерши. Угаров быстро взбежал на лестницу. "Теперь или никогда,- подумал он,- такой случай больше не повторится..." Соня сидела в зале за роялем и разбирала какой-то новый вальс. Поблагодарив Угарова за билеты, она сказала ему:

   - Вы знаете, Владимир Николаевич, что я во всю жизнь не проиграла ни одного пари. Вот и теперь. Вчера кто-то уверял, что вы не достанете билетов, а я предложила пари, что достанете непременно.

   - Отчего же вы были так уверены в этом?

   - Оттого что... не знаю сама, отчего. Оттого, что я знала, что вам будет приятно доставить удовольствие... сестре и мне... одним словом, вашим друзьям... Послушайте, какой прелестный вальс...

   И Соня заиграла снова.

   - Я действительно ваш друг,- сказал Угаров, облокачиваясь на рояль,- а потому решаюсь спросить у вас: справедливы ли те слухи, которые ходят о вас в городе?

   - Какие именно?

   - Слухов так много, что в них не разберешься. Одни говорят, что Хотынцев сделал вам предложение и что вы ему отказали; другие говорят, что на святой вы уезжаете и что свадьба будет в деревне...

   Соня звонко рассмеялась и сказала, не прекращая своего вальса:

   - На святой я не уезжаю,- свадьбы в деревне не будет,- Хотынцеву я не отказала: предложения он мне не делал. Вы видите: все неправда.

   - Значит, вы свободны? - воскликнул Угаров.- В таком случае, княжна, будьте моей женой!

   Вальс вдруг оборвался. Угаров пришел в такой ужас от звука произнесенных им слов, что с отчаянием схватил какую-то огромную нотную тетрадь и спрятал за ней лицо.

   - Простите меня, княжна,- заговорил он, не смея взглянуть на Соню,- ради бога, не говорите ни слова. Я знаю, что вы скажете. Вы скажете, что вы подумаете и чтобы я подождал. Но я не могу ждать, я слишком долго ждал и мучился. Конечно, если вы не хотите,- что же делать!.. Только умоляю вас: не говорите. Если вы согласны, не ездите концерт и останьтесь дома. Я увижу, что Ольга Борисовна вошла одна, приеду к вам, и мы переговорим обо всем... Ну, а если вы войдете в концерт, тогда - что же делать!..

   Раздался звонок. Угаров, как пуля, вылетел из залы.

   - Вы разве не обедаете с нами? - спросил его в передней Маковецкий.

   - Нет, извините, мне некогда, я еду в концерт. Сегодня концерт Контского.

   - Что с ним сделалось? Оля, ты слышала? - сказал Маковецкий.- Право, он, кажется, сошел с ума. Концерт в восемь часов, а теперь четыре...

   В семь часов Угаров уже входил в длинную и узкую комнату, прилегающую к большой зале Дворянского собрания. У дверей залы за столом, покрытым зеленым сукном, сидел господин во фраке и раскладывал программы концерта. Против входа, прислонясь к окошку, стоял караульный офицер в каске. Этих людей Угаров видел в первый и в последний раз, но лица их так врезались ему в память, что всю жизнь он не мог их забыть. Очень скоро начал появляться первый слои публики: гимназисты и технологи⁹⁶, бледные девицы в красных кофточках, молодые люди в пиджаках, дамы в широких домашних блузах. Все это люди, имевшие билеты на хорах и явившиеся заблаговременно, чтобы занять места получше. Около половины восьмого наплыв их уменьшился; в течение нескольких минут Угаров опять не видел никого, кроме караульного офицера и господина во фраке. В три четверти восьмого прошла величавая дама в черном бархатном платье, с жемчугом на шее, потом появился генерал в мундире и звездах, потом опять дама, также в черном бархатном платье, менее величавая, но зато с тремя дочерьми, потом уже непрерывной цепью повалила остальная элегантная публика. Угаров приютился за господином во фраке и, закрывшись большой программой, не сводил глаз со входной двери. При первых аккордах увертюры, раздавшихся в зале, он увидел вдали высокую фигуру и расчесанные бакенбарды Маковецкого. Угаров невольно зажмурился на секунду. Сердце его уже не билось, а стучало, как маятник. Когда он открыл глаза, бакенбарды были в пяти шагах от него; еще ближе к себе он увидел стройную фигуру Ольги Борисовны. Рядом с ней шла Соня. Лицо ее было серьезно и строго. Никогда еще оно не казалось Угарову так красиво и так ненавистно. "Тем лучше",- сказал он сам себе и стремительно бросился вниз, в швейцарскую, к удивлению и негодованию изящной публики, поднимавшейся по лестнице сплошной стеной. "Тем лучше",- сказал он громко, вскакивая на извозчика.

   Приехав домой, он послал швейцара за Миллером и объявил Ивану, что на следующее утро они едут в Угаровку.

   - Это никак невозможно,- сказал Иван, почесав затылок,- у нас все белье в мытье.

   - Ну, возьми белье от прачки...

   - Как же я возьму белье? Ведь оно будет совсем сырое, а прачка деньги потребует, как за настоящее.

   - Делай как знаешь, но завтра в одиннадцать часов утра мы выезжаем.

   Иван еще продолжал ворчать, когда вошел Миллер.

   - В чем дело?

   - Я получил важные известия из деревни и завтра уезжаю.

   - Надолго?

   - Может быть, навсегда. Будь так добр, сдай кому-нибудь мою квартиру,- срок контракта через полтора года,- и продай мебель.

   - Ну, за нее много не дадут.

   - Это мне все равно. Я готов даже отдать ее даром хозяину, если он уничтожит контракт. Как ты думаешь, он согласится?

   - Конечно, согласится, но это будет слишком глупо. Завтра поговорим с ним вместе.

   - Я завтра уезжаю, в одиннадцать часов.

   - А отпуск взял?

   - Нет, не взял.

   - Так как же ты уедешь без отпуска? Поезжай послезавтра.

   - Нечего делать, придется отложить. Впрочем, мне надо еще заплатить кое-какие счета; поеду послезавтра.

   - Ну вот, оно так-то будет лучше,- сказал Иван, любивший подслушивать.- По крайности, белье просохнет.

   Миллер начал ходить взад и вперед по гостиной в глубокой задумчивости. Потом он зажег свечу и обошел все комнаты, соображая что-то.

   - Ну, прощай, завтра утром зайду.

   А Угаров отворил все ящики своего письменного стола и начал перечитывать и рвать письма, накопившиеся у него со времени приезда в Петербург. Письма Марьи Петровны он хотел сохранить и откладывал в особую шкатулку. Вдруг он вздрогнул. Ему попалась под руку единственная записка, полученная от Сони: "Сегодня в девять часов у нас играют квартет Бетховена, который вы так любите. С. Б." Он скомкал эту записку и хотел изорвать ее с ожесточением, но рука его как-то машинально бросила ее в шкатулку. "Изорву потом",- оправдывался он перед собою.

   В первом часу ночи раздался звонок. Вошел Миллер.

   - Як тебе по делу. Согласен ли ты на следующие условия: квартиру ты передашь сейчас же, за мебель тебе дадут половину того, что она тебе стоила, но только деньги ты получишь через год.

   - Как же мне не согласиться? Я лучших условий не желаю.

   - Ну, в таком случае дело кончено. Твою квартиру я беру для себя.

   Миллер ушел и через минуту вернулся опять.

   - Еще забыл сказать одно условие. Завтра в пять часов ты должен у меня обедать и, если тебе все равно, надень фрак.

   На следующее утро Угаров прежде всего отправился в министерство. Горич устроил ему отпуск в несколько минут, и хотя спросил о причине его внезапного отъезда, но ему показалось, что Горич знает все. Эта мысль была так ему невыносима, что он поспешил уйти и даже не сказал о дне своего отъезда, чтобы избежать дальнейших свиданий с Горичем. Потом он отвез в магазин Овчинникова остававшиеся у него книги. Сомов очень внимательно сосчитал их, возвратил Угарову залог и попросил расписаться в получении денег.

   - Что же, Орест Иваныч,- спросил Угаров, расписываясь в большой книге,- и вы тоже думаете, что при мне надо остерегаться, как бы не сказать чего-нибудь лишнего?

   - Нет, я этого не думаю,- отвечал, потупив глаза, Сомов,- потому что я не считаю вас способным на какую-нибудь подлость. Но только опять и то правда, что видеться нам бесполезно, потому что убеждения у нас слишком различны. Да и дороги наши разные,- прибавил он каким-то особенно грустным тоном и поспешил перейти к какой-то толстой даме, которая уже давно приставала к приказчику, чтобы он дал ей "Education maternelle" {"Материнское воспитание" (фр.).} с картинками.

   Хотя Угаров никогда не нуждался в деньгах, но в течение трех лет у него накопились кое-какие мелкие долги в магазинах. Заезды в эти магазины, а также к портному заняли у него много времени. Счет у Дюкро оказался на тысячу рублей более, чем он предполагал, так что половину долга он обещал выслать из деревни. Мадам Дюкро очень просила этого не делать и выразила готовность ждать хоть десять лет. От Дюкро Угаров зашел сделать прощальный визит дядюшке. Иван Сергеевич Дорожинский сидел на своем обычном месте, но в другом, более широком кресле, перенесенном из спальни и обложенном подушками. Он простудился и уже несколько дней не выезжал из дома.

   - Впрочем, это вздор,- сказал он бодро,- доктор обещал через три дня меня выпустить.

   Но, взглянув на его осунувшееся лицо и тускло-равнодушные глаза, Угаров подумал, что вряд ли дядюшке придется когда-нибудь выезжать из дома.

   Афанасий Иванович, сидевший также у дядюшки, весь сиял каким-то особенным ореолом.

   - Как я рад, мой дорогой,- сказал он Угарову,- что мы вместе едем завтра, но это чистая случайность. Я должен был уехать сегодня и остался только оттого, что сегодня у нас в клубе стерляжья уха.

   Хотя он слегка подчеркнул слова "у нас в клубе", но Угаров этого не заметил, а потому Афанасий Иванович поспешил разъяснить их:

   - Ведь я в прошлую субботу избран в члены Английского клуба.

   - И прекрасно прошел,- сказал Иван Сергеевич.

   Впрочем, избрание Афанасия Ивановича прошло не без протеста. Во время баллотировки кто-то сострил, что баллотируется "ренонс"⁹⁷, и эта шутка доставила Афанасию Ивановичу несколько черных шаров. Тучный и красивый генерал, с глазами навыкате, уже выпивший три стакана холодной жженки, подойдя к ящику Дорожинского, воскликнул:

   - Какой это Дорожинский? Тот, что всем представляется? Налево ему!

   Старшина, шедший за генералом с тарелкой шаров в руке, сказал бесстрастным голосом:

   - Предлагают Иван Сергеевич и Петр Петрович.

   - Ну, в таком случае, нечего делать, положу направо. Пускай себе представляется на здоровье.

   В день баллотировки Афанасий Иванович не имел права обедать в клубе, а просидел несколько часов в своем номере у Демута в таком волнении, что даже не мог обедать. В одиннадцатом часу ему прислали из клуба членский билет. Афанасий Иванович хотел сейчас же ринуться в клуб, но, не желая выказать слишком большой торопливости, остался дома. Более всего радовала его мысль, что он каждую минуту может поехать в клуб. Как скупой рыцарь, он мог сказать:

  

   . . . . . . С меня довольно

   Сего сознанья...⁹⁸

  

   Зато каким наивным самодовольством, каким скромным торжеством дышала вся фигура Афанасия Ивановича, когда на другой день, на паре великолепных рысаков, он подъезжал к Английскому клубу. Он испытывал такое чувство, как будто въезжал в одно из своих имений. Ему казалось, что даже часть Демидова переулка принадлежит ему⁹⁹. Он приехал за час до обеда, в клубе еще никого не было. Афанасий Иванович вошел в читальню. "И книги, и журналы, и газеты, все это мое,- подумал он.- Бильярд тоже мой". Он посидел и в бильярдной. "И кегли мои",- но в кегельную не пошел, потому что было бы слишком смешно сидеть там одному. Как всякий вновь поступавший в члены клуба, он пожертвовал большой куш в пользу прислуги, но, независимо от этого, щедро награждал каждого поздравлявшего его лакея.

   С другими членами клуба отношения его радикально изменились. С этой минуты он никому не представлялся, он только знакомился.

   В пять часов Угаров, облекшись во фрак, входил к Миллеру. Он застал там множество баронов Экштадтов, фон Экштадтов, фон Миллеров и всяких других "фонов". Из знакомых Угарова был только его товарищ Кнопф, но и того звали здесь фон Кнопфом. Генеральша Миллер была в пышном лиловом платье, полудекольте, с тюлевой накидкой, приколотой бриллиантовой брошкой.

   - Обратите внимание на этот бриллиант,- сказала она Угарову.- В нем больше трех каратов.

   Бедная Эмилия так растолстела, что миловидность ее совсем исчезла, и она казалась почти одних лет с матерью. Вильгельмина фон Экштадт, в белом платье, с блестящими глазами и с лицом, сияющим от счастья, была, напротив того, очень миловидна. В конце невыносимо длинного обеда генеральша провозгласила тост за жениха и невесту. Поднялся пастор и очень долго говорил по-немецки, после чего Карлуша Миллер и Вильгельмина поцеловались. Тотчас после обеда жених и невеста захотели посмотреть свое будущее жилище. Угаров предложил им сопутствовать, но они предпочли идти одни. Генеральша начала благодарить Угарова.

   - Если бы вы не уехали в деревню, мои бедные дети ждали бы еще целый год, а теперь они будут счастливы, и этим счастьем они обязаны вам...

   - Однако они слишком долго остаются в вашей квартире,- сказал шутя Угарову старейший из гостей, барон Рейнгольд фон Экштадт.

   - О, это ничего! - воскликнула генеральша.- Они строят в разных комнатах станции своего будущего счастья.

   Это чужое счастье невольно волновало Угарова, и со дна души его поднимались горькие мысли. Он рано пошел домой. Когда он увидел свою полуразоренную квартиру, с выдвинутыми ящиками и раскрытыми столами, с веревками и газетами, валявшимися на полу, вся его трехлетняя петербургская жизнь предстала ему в своей неприглядной наготе. Три года влачил он эту пустую, эфемерную, кабацкую жизнь, без всякой пользы для других, без всякой радости для себя. Был один дом, в котором он отдыхал душой, была одна девушка, которая могла составить его счастье. И вот теперь, без всякой причины, без всякой вины, этот дом навсегда закрыт для него, эту девушку он никогда не увидит.

   "Хоть бы написала мне два слова,- думал Угаров,- хоть бы что-нибудь объяснила, подала какую-нибудь надежду. Правда, я сам просил ее ничего не говорить, но все-таки она должна была это сделать. А то прогнала меня молча, как сгоняют с руки назойливую муху, и поехала в концерт". В течение суток Угаров крепился и беспрестанно говорил себе: "Тем лучше"; кроме того, приготовления к отъезду и всякие хлопоты поглощали его внимание. Теперь, когда без всякого дела он остался один с своими мыслями, невыносимая горечь обиды охватила его сердце.

   В таком же мрачном настроении приехал он и на следующее утро на железную дорогу. Афанасий Иванович был также в дурном расположении духа. Две губернаторские ваканции проскочили у него мимо, носа, а накануне в клубе из разговора с одним влиятельным лицом он убедился, что фонды его в министерстве стояли вообще невысоко. Едва усевшись в вагон, он уже начал высказывать свое недовольство существующим порядком.

   - Вся беда, мой дорогой Владимир Николаевич, в том, что у нас не умеют ценить людей. По теперешнему времени правительству нужны люди знающие и энергичные. И они есть, но их не видят или не хотят замечать. Везде протекция, везде все та же старая опричнина. Что же остается нашему брату, коренному дворянину? Нам остается одно: крепко сплотиться и действовать воедино против общего врага, чиновника...

   Поезд тронулся. По обеим сторонам дороги, как последний привет Петербурга, стояли безобразные фабрики с закоптелыми трубами и черным, валившим из них дымом. Но вот фабрики кончились, перед глазами раскинулось черное поле. Свежий весенний ветерок врывался в окно вагона, в больших лужах играло яркое солнце, молодая травка зеленела по краям канавы. Вздох облегчения вырвался из груди Угарова, как у человека, очнувшегося от долгого кошмара. Он не слушал Афанасия Ивановича, который все говорил, говорил без конца; он прислушивался к какому-то внутреннему голосу, который шептал ему: "Полно тебе унывать и приходить в отчаяние. Ну, да, тебе теперь обидно и больно, но что же из этого? Жизнь не кончена, вся жизнь впереди. Еще много испытаешь радости и горя, еще успеешь пожить и для других и для себя!"

  

  

   Осень и зима 1858 года были очень оживлены в губернском городе Змиеве. В начале осени ожидался приезд нового губернатора, в ноябре должны были происходить дворянские выборы, а в декабре - заседания дворянского комитета по улучшению быта крестьян.

   Князь Холмский, более десяти лет управлявший Змиевской губернией, оказался при новых порядках далеко не на высоте своего призвания. Он не только не сочувствовал никаким реформам, но, говоря о них, выражался так: "с позволения сказать, реформы". Он считал эту шутку очень остроумной и, произнеся ее, всегда громко хохотал сам. Двух чиновников своей канцелярии он выгнал со службы за то, что они публично говорили о неизбежности освобождения крестьян. Весной 1858 года он был назначен сенатором в Москву, и Змиевская губерния управлялась вице-губернатором Андреем Николаевичем Бубликовым. Это был человек хороший, но мнительный и огорченный. Он был переведен на службу в Змиев еще раньше князя Холмского, когда начальником губернии был генерал Крамп, сразу невзлюбивший нового вице-губернатора. Князь Холмский обращался с ним так же высокомерно, как с последним писцом своей канцелярии. Все это наложило на его безбородое лицо печать вечного уныния. Выражения его глаз никто не видел, потому что с молодых лет он носил четырехугольные синие очки, над которыми поднимались и опускались густые брови, выражая полную безнадежность. Пятнадцать лет он жил надеждою попасть в губернаторы, но одна влиятельная особа, проезжавшая через Змиев, сказала про Бубликова: "Il n'est pas du bois dont on fait les gouverneur" {Он сделан не из того теста, из которого делаются губернаторы (фр.).}, и этот приговор, вызванный несчастной наружностью, а отчасти и смешной фамилией вице-губернатора, положил предел его дальнейшей карьере. После десятилетнего пребывания в Змиеве Бубликов женился на Ольге Ивановне Койровой, дочери местного помещика. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . {На этом рукопись обрывается.}

  

   Первое собрание сочинений А. Н. Апухтина, в которое вошли не только стихи, но и проза, было издано в 1895 г., спустя два года после смерти автора. Оно было подготовлено друзьями поэта В. Н. Герардом и Г. П. Карцевым при участии поэта К. К. Случевского. В основу издания был положен сборник стихотворений, выпущенный самим автором в 1886 г. (2-е изд. 1889 г., 3-е - 1893 г.), и рукописи прозы, найденные по его кончине. В дальнейшем собрание расширилось как по разделу поэзии, так и прозы и к 1898 г. (3-е посмертное изд.) сложилось окончательно. Все последующие издания Апухтина (7-е - 1912 г.) по составу не изменялись.

   Дважды издавались стихотворения Апухтина "Библиотекой поэта": том Малой серии в 1938 г., том Большой серии в 1961 г. Издание стихотворений в Большой серии "Библиотеки поэта" - первое текстологически выверенное собрание поэзии Апухтина. Оно было пополнено значительным количеством неизвестных ранее стихотворений, напечатанных по автографам и авторизованным копиям, сделанным при жизни поэта его ближайшими друзьями.

   Проза Апухтина, исключая повесть "Дневник Павлика Дольского", не переиздавалась.

   Настоящее издание представляет собой первое в советское время наиболее полное собрание стихов и прозы Апухтина.

  

  

   ГПБ - Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.

   ДМЧ - Отдел рукописей Дома-музея П. И. Чайковского в Клину.

   Изд. 1886 г. - Стихотворения А. Н. Апухтина. СПб., 1886.

   Изд. 1893 г. - Стихотворения А. Н. Апухтина. Изд. 3-е, СПб., 1893.

   Изд. 1895 г., т. 1 - Сочинения А. Н. Апухтина. Изд. 4-е, доп., в 2-х томах, вступительная статья М, И. Чайковского. СПб., 1895, т. 1.

   Изд. 1895 г., т. 2 - То же, т. 2.

   Изд. 1896 г. - Сочинения А. Н. Апухтина, 2-е посмертное доп. изд., вступительная статья М. И. Чайковского. СПб., 1896.

   Изд. 1898 г. - Сочинения А. Н. Апухтина, 3-е посмертное доп. изд., вступительная статья М. И. Чайковского. СПб., 1898.

   Изд. 1961 г. - Апухтин А. Н. Стихотворения. "Библиотека поэта" (Большая серия). Л., Советский писатель, 1961.

   ИРЛИ - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.

   ГМТ - Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве.

   ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства в Москве.

  

  

   Проза Апухтина впервые была опубликована посмертно, по его автографам. Присяжный поверенный А. В. Гарф, присутствовавший при вскрытии саквояжа, опечатанного после кончины писателя, впоследствии подтвердил, что в нем были найдены "чистенько переписанные рукою Алексея Николаевича переплетенные тетради его прозы, не видевшей еще печатного станка..." (письмо А. В. Жиркевичу от 26 марта 1905 г.- ГМТ). Дальнейшая судьба этих тетрадей, к сожалению, неизвестна.

   В настоящем издании раздел прозы печатается по текстам Собрания сочинений Апухтина 1898 г. в хронологическом порядке. Сведения о времени написания произведений, поскольку они не датированы, приводятся по данным М. И. Чайковского, друга и биографа писателя, в его вступительной статье к однотомнику {Изд. 1898 г., с. XIV).

  

  

  

   Впервые - два отрывка в Изд. 1895 г., т. 2, с. 257. Целиком напечатано в "Вестнике Европы", 1896, No 3-6. В журнальной публикации роман получил название "Неоконченная повесть".

   Некоторые сведения, связанные с замыслом этой вещи, приводит А. В. Жиркевич. Он пишет, что в 1888 г. Апухтин сообщил ему, "что задумал большой бытовой роман в прозе из эпохи Крымской кампании-"роман без всякой тенденции". Апухтин уверял при этом, что план романа у него уже готов; намечены главные действующие лица, материалов - масса; тема взята нарочно из прошлого, которому, по словам его, он "сочувствует всей душой". Далее мемуарист сообщает, что "уже в конце осени на вопрос о судьбе задуманного им романа Апухтин ответил, что роман бросил по разным причинам, главным же образом потому; что при системе долгого обдумывания каждой главы, одной за другою последовательно, которой придерживался, он не кончил бы работы и в тридцать лет" (Исторический вестник, 1906, No 11, с. 501). Роман остался незавершенным.

  

   ¹ Мальпост - почтовая карета, перевозившая пассажиров и легкую почту.

   ² Дормез - дорожная карета, в которой можно лежать вытянувшись.

   ³ Особо отличившиеся выпускницы женского дворянского института при Смольном монастыре (Петербург) награждались шифром - знаком отличия в виде вензеля императрицы.

   ⁴ См. примеч. 29 на с. 531.

   ⁵ Роман (1850) Ч. Диккенса.

   ⁶ Карсельская лампа - разновидность масляной лампы, усовершенствованной регулирующим механизмом Карселя.

   ⁷ Начало стихотворения (1821) Пушкина, посланного им через А. Г. Муравьеву декабристам в Сибирь.

   ⁸ Произведения Пушкина: ода "Вольность" (1817), "К Чаадаеву" (1818), "Деревня" (1819), поэма "Гавриилиада" (1821) и многое другое долгое время распространялось только в списках.

   ⁹ Гигантские шаги - приспособление для гимнастической игры, состоящее из столба с вертушкой наверху, к которой прикреплены веревки с лямками.

   ¹⁰ Гумбольдт Александр (1769-1859)-немецкий ученый, естествоиспытатель и путешественник, в 1829 г. посетил Россию.

   ¹¹ Драмы Гюго, насыщенные пафосом высоких страстей, направленные против самовластья, в России долго были под цензурным запретом.

   ¹² Трагедия (1637) П. Корнеля (1606-1684), французского драматурга, основоположника трагедии в стиле классицизма.

   ¹³ Имеется в виду юмористический роман в стихах И. П. Мятлева "Сенсации и замечания г-жи Курдюковой за границей, дан л'этранже" (1841) - образец "макаронического" стиля, основанного на смешении разноязычных слов.

   ¹⁴ В Древнем Риме проконсул - наместник, имевший в провинции неограниченную власть. Здесь, по-видимому, намек на более высокое служебное положение губернатора в прошлом, т. к. в Риме проконсулами назначались лица по истечении срока их высоких полномочий.

   ¹⁵ "Почта духов" - так назывался издававшийся И. А. Крыловым журнал (1879), построенный в виде переписки волшебника с сумасшедшим философом и духами.

   ¹⁶ Костюшко Тадеуш (1746-1817) - руководитель польского национально-освободительного восстания 1794 г.

   ¹⁷ Поклонники (от фp. adorer - обожать, поклоняться).

   ¹⁸ Очевидно, речь идет об известных в Москве салонах в доме З. А. Волконской, Е. П. Елагиной, где постоянно собирались музыканты, литераторы - передовые и знаменитые люди своего времени.

   ¹⁹ В целях укрепления самодержавия и для разгрома княжеско-боярской оппозиции царь Иван Грозный разделил земли России на опричнину и земщину. Опричные земли, с которых были выселены удельные князья, раздавались служилым людям - опричникам, на которых опирался Грозный, борясь с внутригосударственной изменой.

   ²⁰ Рюрик - согласно летописной легенде варяжский князь, якобы приглашенный славянскими племенами для управления ими, родоначальник старейшей княжеской династии.

   ²¹ Строка из монолога Чацкого в "Горе от ума" (д. III, явл. 22).

   ²² В Древнем Риме преторианцами называли солдат личной охраны полководцев; в переносном смысле так именуют наемные войска, служащие опорой власти, основанной на грубой силе.

   ²³ Последняя строка из стихотворения Пушкина "Мадонна" (1830).

   ²⁴ Вступительный наигрыш к вокальной или танцевальной музыке.

   ²⁵ Лунная соната Бетховена.

   ²⁶ Романс М. Глинки "Сомнение" на слова Н. В. Кукольника.

   ²⁷ Известные строки из "Горя от ума" - переложение строки Г. Державина: "Отечества и дым нам сладок и приятен" ("Арфа", 1798), которая восходит к античной поговорке: "И дым отечества сладок".

   ²⁸ Летом 1853 г. (время действия VI главы) в "Современнике" не было "меткой и злой" статьи против славянофилов. Апухтин мог иметь в виду одну из прежних работ Белинского, который в конце 1840-х гг. вел острую полемику со славянофилами, например, "Ответ "Москвитянину" (Современник, 1847, No 11); того же направления придерживался Чернышевский в статье "Бедность не порок" (рецензия на пьесу А. Н. Островского - Современник, 1854, No 5), в "Очерках гоголевского периода русской литературы" (1855-1856), но это было позднее. В связи с теми спорами, которые ведутся в романе, автор ввел упоминание об одной из таких статей со сдвигом во времени.

   ²⁹ К лету 1853 г. русско-турецкие отношения резко обострились. Посланный в Константинополь чрезвычайный посол князь А. С. Меншиков потребовал, чтобы православные подданные Турции были поставлены под покровительство русского царя. Турецкое правительство, поддержанное Англией и Францией, имевшими свои интересы на Ближнем Востоке, отвергло ультиматум. Дипломатические отношения с Турцией были прерваны. 14(26) июня Николай I издал манифест о вступлении русских войск в Дунайские княжества, Молдавию и Валахию, находившиеся под суверенитетом турецкого султана. Англо-французский флот, с согласия Турции, вошел в Дарданеллы. Расчет Николая I на союзническую поддержку Австрии не оправдался. В 1849 г. русские войска помогли австрийскому императору подавить венгерскую революцию, но в ситуации, сложившейся к 1853 г., Австрия не поддержала Россию, вступив в сговор с Англией и Францией. 4(16) октября Турция объявила войну России. Союзники вступили в войну в марте 1854 г.

   ³⁰ Г. Над_о_ (1820-1893) - известный французский шансонье, автор популярных остроумных и фривольных песенок.

   ³¹ См. примеч. 29 на с. 531.

   ³² "Северная пчела" (1825-1864) - ежедневная официозная литературно-политическая газета.

   ³³ Карл XII (1682-1718) - шведский король, потерпевший в 1709 г. под Полтавой поражение от русских войск.

   ³⁴ Имеются в виду чиновничьи классы табели о рангах. Двенадцатый класс - один из низших.

   ³⁶ Каламбур, связанный со значением ф р. глагола se deboutonner - расстегиваться и быть откровенным, исповедоваться, раскрываться перед кем-то.

   ³⁶ Пальмерстон - английский государственный деятель, в 1855- 1858 гг. - премьер-министр, известный своей антирусской внешней политикой. Четверостишие из стихотворения В. П. Алферьева "На нынешнюю войну" (Северная пчела, 1854, No 37).

   ³⁷ После того как русская эскадра под командованием адмирала П. С. Нахимова уничтожила в Синопском сражении турецкий флот (ноябрь 1853 г.), соединенный англо-французский флот в декабре без объявления войны вошел в Черное море.

   ³⁸ Речь идет о победоносных сражениях русских войск против армии Наполеона I во время заграничных походов, в августе 1813 г. (Кульм) и в марте 1814 г. (Фершампенуаз).

   ³⁹ Строфа из неопубликованного стихотворения Апухтина "Молитва русских" (январь 1854 г.).

   ⁴⁰ Строка из "Эпитафии" (1792), написанной Н. М. Карамзиным.

   ⁴¹ Граф А. Ф. Орлов был послан в Вену с целью повлиять на Австрию, получившую в 1848 г. помощь от Николая I в подавлении венгерской революции. Миссия Орлова не удалась.

   ⁴² См. примеч. 29 на с. 531.

   ⁴³ См. примеч. к стихотворению "Ожидание", с. 525.

   ⁴⁴ Мишле Ж