Амфитеатров Александр Валентинович - Грезы и тени

div align="justify">   - Ступай, - говоритъ ангелъ, - до браиловскаго паши...

   - Эге! - возражаетъ Потоцк³й, - я вижу ты, аньелку, не знаешь, что тотъ паша обѣщалъ за мою голову двадцать тысячъ червонцевъ? не знаешь, видно, и того, что со мной дружина малая, a въ Браиловѣ сто тысячъ турковъ кромѣ янычаровъ? A видалъ ли ты, как³я въ Браиловѣ муры (стѣны, да валы и на нихъ пушки да гарматы (мортиры)?.. Я свой лобъ не въ полѣ нашелъ, чтобы подставлять его на вѣрную смерть...

   - Волка бояться - въ лѣсъ не ходить! - говоритъ ангелъ, - a что я тебѣ говорилъ, то вѣрно. Сдѣлай, какъ совѣтую: хорошо твоей душѣ будетъ.

   Проснулся Потоцк³й - задумался. И охота ему Господу Богу угодить, и знаетъ онъ, что не такая Браиловъ крѣпость, чтобы ее осилить... Да и турки за мурами храбры, чортовы дѣти, не хуже нашего брата!..

   Думаетъ гетманъ, крѣпко думаетъ. Видитъ это вѣрный его гермекъ (оруженосецъ) Длугошъ и спрашиваетъ:

   - Для чего ты, васьпанъ, ходишь такой замысленый?

   - Молчи, Длугошъ! не съ твоимъ разумомъ разобрать мое замысленье.

   - Вонъ оно что, мосьпане! - говоритъ Длугошъ, - не такъ ты поговаривалъ, когда крымск³й ханъ держалъ тебя, малолѣтка, аманатомъ въ Бахчисараѣ, какъ птицу въ золотой клѣткѣ, a я глупымъ своимъ разумомъ промышлялъ, какъ тебя вызволить изъ неволи... Нехъ бендзе такъ! былъ Длугошъ въ умныхъ, зачѣмъ ему не побывать въ дурняхъ...

   Стыдно стало Потоцкому, подѣлился онъ съ Длугошемъ своей думой, a Длугошъ сейчасъ и придумалъ:

   - Или, вашмосць, мало y насъ червонцевъ? Гдѣ сила не возьметъ, тамъ золото одолѣетъ. Скидай лыцарск³й доспѣхъ, надѣвай жидовск³й кафтанъ... идемъ въ Браиловъ торговать райю!

   Долго ли, коротко ли, пришли богатыри въ Браиловъ. Водитъ ихъ паша по тюрьмамъ и застѣнкамъ, за мужчину беретъ по алтыну, за марушку - полушку, и такая уйма полоненнаго народа была въ томъ Браиловѣ, что, хоть и не велика цѣна, a y Потоцкаго уже и денегъ не стало хватать... A тѣмъ часомъ ангелъ опять явился ему въ ночи.

   - Ну, - спрашиваетъ Потоцк³й, - вотъ сдѣлалъ я по твоему! Доволенъ?

   - Ничего ты не сдѣлалъ, - говоритъ ангелъ.

   - Отто добре! Да гдѣ же онъ кроется, твой христ³анск³й невольникъ? Въ городѣ теперь всѣ тюрьмы настежь, потому что сидѣть въ нихъ некому... я всѣхъ колодниковъ выкупилъ...

   - A заглядывалъ ты въ подвалъ подъ домомъ паши?

   - Нѣтъ, не заглядывалъ... да кому тамъ быть? подвалъ сто лѣтъ какъ замурованъ...

   - Хорош³й ты, пане ксенже, воинъ и христ³анинъ добрый, a много лишняго разговаривать любишь. Ты своимъ человѣческимъ разумомъ не разсуждай, a слушайся и, если велю тебѣ заглянуть въ подвалъ, то и загляни...

   Пошелъ на другой день Потоцк³й къ пашѣ, проситъ отомкнуть подвалъ. Выслушалъ его паша, бороду гладитъ:

   - Отомкнуть можно. Отчего не отомкнуть? за деньги все можно. Только что ты тамъ, жидъ, искать будешь?..

   - Что найду, то и куплю, эффенди! не бойся: за цѣной не постою.

   Засмѣялся паша:

   - Видалъ я дураковъ, a такихъ, какъ ты, жидъ, не видывалъ! Золота ты истратилъ много, полонъ набраль велик³й, все тебѣ мало! Ты, должно быть, того и не знаешь, что не провести тебѣ своего полона и на сто верстъ, a будешь ты уже и голый, и нищ³й, и благодари еще своего Бога, ежели самъ не попадешь въ кайданы. Ты слыхалъ ли, что бродитъ по Дунаю такой пройди свѣтъ и урванъ Потоцк³й?.. Охочъ онъ грабить и вѣшать вашего брата...

   - Эге! a ты, эффенди, видно, и не знаешь, что вотъ уже мѣсяцъ, какъ Потоцк³й кормитъ своимъ вельможнымъ тѣломъ морскую рыбу. Смѣлъ больно сталъ. Мало было ему разбивать мѣстечки да городки по Дунаю: поплылъ разорять Анатол³йск³й берегъ. Да не повезло ему: встрѣтилъ на морѣ великую силу. Три дня билъ его дружину изъ пушекъ требизондск³й паша, разметалъ по синему морю легк³я чайки, a княжескую ладью перешибъ ядромъ пополамъ и - всѣмъ, кто, на горе свое, сидѣлъ въ ней, и памяти не осталось.

   Обрадовался паша. Не въ домекъ ему, что лыцари его дурачатъ. Повѣрилъ, хоть и подивился, что не пригнали къ нему съ такой важной вѣстью гонцовъ изъ Стамбула. Ну, да ужъ жиды такой народъ, что всякую новость знаютъ за сутки прежде, чѣмъ самому случиться дѣлу. Мовша разскажетъ Ицкѣ, Ицка Срулю, - глядь, гонецъ-то пока еще ѣдетъ да доѣдетъ, a жидовская молва обогнала его на тысячу верстъ.

   - Спасибо, жиды! утѣшили вы меня. Нѣтъ вамъ ни въ чемъ отказа. Я пойду съ муллами благодарить Аллаха за смерть Потоцкаго: такъ ему и надо было потонуть, собакѣ! A вы откройте подвалъ и ройтесь въ немъ по всей своей доброй волѣ.

   Спустились въ подвалъ лыцари. Темно, сыро; нога скользитъ по плѣсени; селитра на стѣнахъ; со сводовъ каплетъ, жабы шлепаютъ по плитамъ толстыми брюхами!.. Гдѣ здѣсь живому человѣку быть? И недѣли не протянулъ бы, отдалъ бы Богу душу. Пожалъ плечами Потоцк³й:

   - Знать, то не ангелъ Бож³й говоритъ со мной во снѣ, a водитъ въ соблазнъ хитрое привидѣн³е. Айда до дому, Длугошъ, покуда цѣлы, да не надумался паша, что мы съ тобою за птицы

   И уже повернулъ было къ двери, a старый гермекъ хвать его за полу.

   - Стой, пане ксенже! a то что за чудо свѣтитъ въ углу?

   Взглянулъ Потоцк³й, такъ и обомлѣлъ! На ногахъ не выстоялъ, повалился ничкомъ на полъ темницы. A за паномъ повалился и Длугошъ. Лежатъ и глазъ поднять не смѣютъ. A свѣтъ разгорается все ярче и ярче, точно солнце взошло въ подвалъ... И шелъ тотъ свѣтъ отъ святой статуи Христовой, что, брошенная отъ невѣрныхъ въ подвалъ, мног³е годы лежала никому невѣдомо въ сору и въ паутинѣ.

   Подхватили богатыри статую на плечи, вынесли изъ подвальныхъ потемокъ подъ ясное небо. И молился, и радовался Потоцк³й:

   - Такъ вотъ какому невольнику пришлось послужить своей лыцарской удачей. Великою милостью взыскалъ ты меня, Боже, что поручилъ мнѣ такое святое дѣло!

   Увидалъ паша, какое диво нашли богатыри въ подвалѣ, - нахмурился.

   - Оно, конечно, говоритъ, - христ³анск³й Богъ мнѣ не надобенъ: y меня Мухаммедъ. И то правда, говорить, - что лучше его вамъ, жидамъ, отдать, чѣмъ собакамъ-гяурамъ: они Его еще въ церковь поставятъ, молиться Ему будутъ... Однако - вдругъ въ немъ есть какое-нибудь чародѣйство?

   - Вспомни, эффенди, - убѣждаетъ его Потоцк³й, - ты намъ далъ свое свѣтлое, великое слово! все, что мы найдемъ въ подвалѣ, наше.

   - Что слово? Слово мое. Хочу - даю его, хочу назадъ беру. Ну, такъ и быть - берите истукана! Только не даромъ.

   - За деньгами не стоимъ. Заплатимъ, что хочешь.

   - Хочу я не много, однако и не мало. Сколько вытянетъ истуканъ на вѣсахъ, столько отсыпьте мнѣ червонцевъ - золотникъ въ золотникъ, ни однимъ червонцемъ меньше.

   Вытаращилъ глаза Потоцк³й: никакъ паша вовсе одурѣлъ отъ жадности? Не денегъ ему жаль, a негдѣ взять золота. Что было, пашѣ же за райю отдалъ. Что теперь дѣлать? Переглянулся съ Длугошемъ, - тотъ тоже сталъ въ тупикъ, переминается съ ноги на ногу, a совѣта не подаетъ...

   - Нѣтъ, эффенди, это не подойдетъ... - началъ было Потоцк³й, но въ то же мгновен³е его обвѣяло тихимъ вѣтромъ, и въ томъ вѣян³и онъ услышалъ знакомый голосъ:

   - Соглашайся!

   Махнулъ рукой богатырь.

   - Э! была не была! Ставь вѣсы, эффенди. Хоть, не въ обиду тебѣ сказать, и жаденъ ты какъ волкъ, степной сиромаха, a дѣлать нечего: плачу - твое счастье! Жаль золота, да жаль и упустить изъ рукъ дорогую находку. Семь шкуръ сдеру я за нее съ богатыхъ гяуровъ нашей земли.

   Поставили статую на вѣсы: тяга страшная - полная чашка такъ и припала къ землѣ. Ухмыляется паша:

   - Ну, жиды, раскошеливайтесь!

   A незримый ангелъ шепчетъ Потоцкому:

   - Не робѣй. Вынь изъ кармана первую монету, какая попадется въ руку, и брось на пустую чашку.

   Потоцк³й вынулъ червонецъ, положилъ - и чашка съ червонцемъ опустилась и стала въ уровень съ другой, на которой стояла статуя. Ошалѣлъ паша, видя такое чудо; a пока онъ бороду гладилъ и призывалъ въ помощь Мухаммеда, Потоцк³й и Длугошъ подхватили статую и были таковы со всею выкупленною райей:

   Разживайся, молъ, эффенди, съ нашего червонца, да не поминай лихомъ.

   И покрыла ихъ, по волѣ Бож³ей, темная туча, и вела подъ своимъ крыломъ до самаго Дуная, гдѣ ждали удальцовъ ихъ быстрыя чайки.

   Опамятовался паша, созвалъ къ себѣ мудрыхъ муллъ и улемовъ.

   - Гадайте, муллы, по корану: что за диво такое приключилось? Унесли y меня жиды христ³анскаго Бога, a въ уплату оставили всего одинъ червонецъ.

   Гадали муллы по корану и выгадали:

   - Глупый ты, глупый паша! Лучше бы тебѣ, глупому, и на свѣтъ не родиться. Не жиды y тебя торговали райю, не Мордко съ Ицкомъ, не Шулемъ съ Лейбой унесли христ³анскаго Бога, a велик³й вольный гетманъ Никола Потоцк³й со своимъ вѣрнымъ гермекомъ Длугошемъ. И еще мы тебѣ скажемъ: тою только статуей и держался нашъ Браиловъ. И, если отдалъ ты ее въ руки христ³анамъ, такъ ужъ за одно отдалъ бы имъ и ключи городск³е.

   Зарыдалъ паша:

   - Пропала теперь моя голова! Будьте милостивы, муллы, помолчите мало времени о нашей пропажѣ! Вырву я ее изъ гяурскихъ рукъ, и будетъ все по старому. A не то дойдетъ слухъ въ Стамбулъ до султана, и пришлетъ онъ мнѣ шнурокъ на мою бѣлую шею.

   Рябитъ попутный вѣтеръ Черное море, несутъ пузатые паруса ладью Потоцкаго на Днѣстръ къ лиману, и родная земля уже недалеко. Статуя Господня стоитъ на кормѣ, добрый путь уготовляетъ. Смотритъ Длугошъ въ сѣдую морскую даль, и тамъ, гдѣ небо сходится съ водою, мерещатся ему вражьи паруса.

   - Неладно, пане ксенже! спѣшитъ за нами браиловск³й паша сильною погоней, на трехъ фрегатахъ. Навались на весла, панове! утекай, покуда еще не видятъ насъ басурманы!

   Куда тамъ! И часу не прошло, какъ засвистали надъ чайками ядра съ турецкихъ фрегатовъ. Только-что ни выпалятъ - мимо да мимо. Такъ ядра черезъ чайки переноситъ. Бухаютъ въ море, - водяные столбы летятъ брызгами выше мачтъ съ цвѣтными вымпелами.

   Сталъ паша кричать на пушкарей:

   - Как³е вы пушкари! бабы, a не солдаты! Ужо, какъ вернемся домой, никому изъ васъ не миновать фаланги!

   И приказалъ своимъ аскерамъ садиться въ легк³я шлюпки.

   На что удалъ былъ Потоцк³й, однако и его оторопь взяла, какъ поплыла на него съ тылу несмѣтной саранчей басурманская сила. Стѣною съ тылу валить, рожками съ боковъ охватываетъ. Затрубилъ Потоцк³й въ рогъ, и сбились къ его ладьѣ чайки удалой дружины.

   - Братья! не совладать намъ съ пашею: на каждаго изъ насъ выслалъ онъ по дюжинѣ аскеровъ. Не уйти: быстрѣе насъ плывутъ бѣсовы дѣти, паруса y нихъ шире, гребцовъ больше. Видно, пришелъ часъ пострадать за вѣру Христову, сложить буйныя головы на турецк³е ятаганы. Умирать, такъ умирать, a живыми въ полонъ нехристямъ не дадимся! Нѣтъ y насъ ни ксендза, ни попа, - да есть самъ Христосъ-Владыка. Кайтесь Ему, кто къ чемъ грѣшенъ, - и полно бѣжать отъ басурмановъ! примемъ ихъ на остры сабли! дорого заплатитъ паша за наши головы. Одна мать заплачетъ по сынѣ нынче на Подолѣ - десять матерей на Турещинѣ! A свою ладью, панове, со святымъ изображен³емъ я не сдамъ туркамъ ни живой, ни мертвой. Лучше пусть святая статуя разлетится въ воздухѣ на тысячу кусковъ, лучше потонетъ въ морской глубинѣ, чѣмъ опять попадетъ въ полонъ къ невѣрнымъ.

   Надѣли чистыя рубахи, всяк³й помянулъ самъ про себя свои грѣхи и сложилъ ихъ къ ногамъ Христовымъ, братъ съ братомъ распрощался... Уже насѣдаютъ вражьи челны. Бѣлѣютъ чалмы, краснѣютъ фески аскеровъ. Блестятъ мушкеты и ятаганы. Смуглыя лица видать, черные глаза сверкаютъ. Гулъ идетъ отъ челновъ:

   - Алла! Алла!..

   - Стой! - приказалъ Потоцк³й, - суши весла, панове!

   И стали чайки на мѣстѣ, ощетинившись поднятыми веслами. A съ турецкихъ шлюпокъ уже тянутся багры и крючья, словно кошачьи когти. Затрещали мушкеты, огнемъ и дымомъ покрылось синее море. Не глядятъ басурманы, что аскеръ за аскеромъ падаютъ съ челновъ, кровавя вспѣненную воду: лѣзутъ сквозь огонь, схватились баграми за борта...

   - Алла! Алла!

   Молн³ей сверкаетъ каробель въ рукахъ Потоцкаго, какъ арбузы лопаются подъ ударами бритыя головы. Грудью заслонилъ онъ изображен³е Христово. Сколько пуль уже расплющилось о его вѣрный панцырь! Рубитъ съ плеча, a самъ возглашаетъ великую пѣснь:

   - Святый Боже, святый крѣпк³й, святый безсмертный! помилуй насъ!

   Голосу его отозвалось на чайкахъ все казачество, какъ одинъ человѣкъ. И всколебалось отъ той пѣсни синее море.

   Повернулъ вѣтеръ; дунуло сѣверякомъ съ лимана. Наморщилось море, потемнѣло, заохало. Волна съ волной перекинулась снѣжками. Зачуяли на фрегатахъ, что близится великая буря, и вывѣсили на реяхъ флагъ къ отбою, чтобы челны отступили отъ чаекъ назадъ, къ кораблямъ.

   - Что тратить даромъ людей? - сказалъ паша. - Все равно теперь не спастись отъ насъ гяурамъ. Фрегаты наши крѣпки, морская буря имъ нипочемъ, но гяурск³е челны она размечетъ какъ щепки. Какой челнъ не потопятъ волны, догонятъ наши каленыя ядра... Жарь въ нихъ со всѣхъ бортовъ!

   Адъ на морѣ. Пушки грохочутъ, волны ревутъ. Сизые валы до облакъ поднимаютъ серебряные гребни. Разсыпались чайки по морю, глотаютъ казаки соленую воду... A старый гермекъ Длугошъ крутитъ сивый усъ:

   - Это ничего. Море насъ не обидитъ, не выдастъ. Мы съ моремъ старые пр³ятели. Море не турка.

   Навалился на руль - правитъ. Летитъ ладья, Христомъ осѣненная, торопятся за нею казачьи челны, черными тучами напираютъ сзади басурманск³е фрегаты, молн³ями брызжутъ съ бортовъ каленыя ядра...

   - Постой! недолго вамъ палить, бисовы дѣти! - ворчитъ Длугошъ, a самъ все крѣпче и крѣпче налегаетъ на руль, гнетъ ладью къ сѣверо-востоку...

   Земля! земля!.. Вотъ закипѣли уже впереди живымъ серебромъ сѣдые буруны...

   - Эй, Длугошъ! Куда ты правишь! въ дребезги разнесутъ насъ камни пороговъ...

   - Помалкивай, пане ксенже! не тебѣ учить стараго Длугоша, какъ ладить съ сердитымъ моремъ... Навались на весла, братья-атаманы! чтобы стрѣлами летѣли впередъ наши чайки!

   Мчатся чайки - волну и вѣтеръ обгоняютъ. Не отстаютъ отъ нихъ турецк³е фрегаты. Взмыла волна и однимъ махомъ перенесла Потоцкаго черезъ бурунъ. Только днища заскрежетали о камни.

   Замѣтили турки, что зарвались въ погонѣ и набѣжали на опасную мелизну, - да было ужъ поздно: не сдержать стало тяжелыхъ фрегатовъ; со всего размаха ударились они на подводные камни и осѣли на нихъ безполезными мертвыми грудами... По дощечкамъ расхлестала ихъ сердитая волна, во дну канули тяжелыя пушки, ни одинъ аскеръ не вышелъ живымъ на берегъ; потопъ паша со всей силой, какъ фараонъ въ Черномъ морѣ.

   A Потоцк³й выждалъ за буранами въ спокойной бухтѣ, пока уляжется волненье, и поплылъ себѣ дальше Днѣстровскимъ лиманомъ, славя Бога за свое спасенье. Доѣхалъ онъ до родного Браилова и съ великимъ почетомъ поставилъ Христа, выведеннаго изъ неволи, въ своей родовой часовнѣ. Тамъ стоитъ онъ и по сейчасъ - въ одинаковомъ почетѣ и y пановъ, и y хлоповъ, y католиковъ и православныхъ - и будетъ стоять, пока есть на то Его святая воля.