Амфитеатров Александр Валентинович - Грезы и тени

  

  

  

   Отъ автора

   Мертвые боги. Тосканская легенда

   Измѣна. Сицил³йская легенда

   Агасферъ

   Изъ кавказскихъ набросковъ. Ариманъ

   С³онъ

   Конокрады

   Дубовичи. Карпатская сказки

   Золотая планета. Легенда острова Корфу

   Статуя сна

   Зоэ. Элег³я

   Киммер³йская болѣзнь

   Болотная царица. Сказка итальянской мареммы

   Тѣни ночи. Молдавская легенда

   Польская легенда. О изваян³и Христа въ Браиловѣ

  

  

   Основы легендъ, включенныхъ, въ эту книжку, слышаны и записаны мною въ разныхъ моихъ скитан³яхъ по свѣту. Интересовали меня, преимущественно, тѣ народныя вѣрован³я и предан³я, въ которыхъ звучатъ пантеистическ³я и гуманистическ³я нотки.

   Кромѣ легендъ, я ввелъ въ книжку два-три разсказа, обыкновенно называемыхъ, по неправильной традиц³и, фантастическими. Фантастическаго, однако, въ нихъ ровно ничего нѣтъ. Это просто попытки иллюстрировать нѣкоторыя явлен³я изъ области психопатолог³и. Таковъ, напримѣръ, отрывокъ "Кимер³йская болѣзнь", написанная мною подъ живымъ впечатлѣн³емъ одного наблюден³я Крафтъ-Эбинга.

   Помѣщенные въ настоящемъ издан³и разсказы и легенды печатались предварительно въ "Историческомъ вѣстникѣ", "Всем³рной Иллюстрац³и", "Сѣверъ". Я перепечатываю ихъ безъ всякихъ измѣнен³й.

  

   На небѣ стояла хвостатая звѣзда. Кровавый блескъ ея огромнаго ядра спорилъ со свѣтомъ луны, и набожныя люди, съ трепетомъ встрѣчая ея еженочное появлен³е, ждали отъ нея большихъ бѣдъ христ³анскому м³ру. Когда комета въ урочный часъ медленно поднималась надъ горизонтомъ, влача за собой длиннымъ хвостомъ круглый столбъ краснаго тумана, въ ея мощномъ движен³и было нѣчто сверхъестественно грозное. Казалось, будто въ син³й просторъ Божьяго м³ра ползетъ изъ первобытнаго мрака свирѣпый царь его, огненный драконъ Апокалипсиса, готовый пожрать мѣсяцъ и звѣзды и раздавить землю обломками небеснаго свода. Комета смущала воображен³е не только людей, но и животныхъ: сторожевые псы выли по цѣлымъ ночамъ, съ тоскливымъ испугомъ вглядываясь въ нависш³й надъ землею пламенный мечъ и словно пытая: правду ли говорятъ ихъ хозяева о чудномъ явлен³и? точно ли оно - предвѣстникъ близкой кончины м³ра? Свѣтопреставлен³я ждала вся Европа; булла папы и эдикты королей приглашали вѣрующихъ къ молитвѣ, посту и покаян³ю, ибо наступающ³й годъ, послѣдн³й въ первомъ тысячелѣт³и по Рождествѣ Христовомъ, долженъ былъ, по предположен³ю астрологовъ, быть и послѣднимъ годомъ земли и тверди: годомъ, когда явится предсказанный апостоломъ ангелъ и, ставъ одною стопою на сушѣ, другою на морѣ, поклянется Живущимъ во вѣки, что времени уже не будетъ.

   Безъ числа ходили слухи о чудесахъ и знамен³яхъ. Въ Кремонѣ видѣли, на закатѣ, въ облакахъ двухъ огненныхъ воиновъ, по виду сарациновъ, въ бою между собою. Въ Нантѣ овца растерзала волка. Жители Авиньона в течен³е трехъ часовъ слышали велик³й воздушный шумъ - ярые голоса невидимыхъ ратей и звонъ оруж³я. Въ самомъ Римѣ прекрасная принцесса Джеронима Альдобранди, скончавшаяся отъ изнурительной лихорадки, очнулась, къ радости родныхъ, на трет³й день отъ смертнаго сна, встала изъ гроба и пошла, славя Бога, слушать мессу, заказанную за ея упокой. Къ страхамъ вымышленнымъ присоединялись страхи дѣйствительные. Землетрясен³е неутомимою волною перекатывалось по тремъ полуостровамъ Средиземнаго моря, чума бродила по Ломбард³и и Провансу, норманы неистовствовали на Западѣ, мусульмане напирали на Европу съ востока и юга. На сѣверо-востокѣ нарождались славянск³я государства, еще невѣдомыя, но слышно, что могуч³я, страшныя, грозныя. Отъ Атлантическаго океана до Волги все бродило, какъ въ мѣхѣ съ молодымъ виномъ. Что-то зрѣло въ воздухѣ, и народамъ, удрученнымъ переживан³емъ этого брожен³я, думалось, что зрѣетъ недоброе. Для людей, суевѣрныхъ и утомленныхъ тяжелыми временами, вѣсть о свѣтопреставлен³и была сигналомъ потерять голову и превратиться въ пораженное паникой стадо.

   Одни готовили себя къ переходу въ лучш³й м³ръ молитвами, вступали въ монастыри, бѣжали въ пустыни, горныя пещеры и, въ аскетическихъ трудахъ, подъ власяницами, ждали судной трубы архангела. Друг³е, хотя увѣренные въ непремѣнномъ разрушен³и вселенной, все-таки находили нужнымъ зачѣмъ-то составить духовныя завѣщан³я. Третьи, наконецъ, впадали въ свирѣпое отчаян³е и убивали остатокъ жизни на пьянство, развратъ, преступлен³я. Никогда еще Европа не молилась и не грѣшила съ большимъ усерд³емъ. Боязнь ожидаемаго переворота была такъ велика, что мног³е предпочитали кончить жизнь самоуб³йствомъ, лишь бы не быть свидѣтелями наступающихъ ужасовъ Божьяго гнѣва. Равнодушныхъ было очень мало, невѣрующихъ презирали и ненавидѣли; за сомнѣн³е въ состоявшемся уже, по слухамъ, пришеств³и антихриста побивали камнями. Фанатики клятвенно увѣряли, будто антихристъ не только народился, но и воцарился и сидитъ на римскомъ престолѣ подъ видомъ папы-безбожника, ученаго чернокнижника Герберта - Сильвестра.

   Въ такое-то время случилось на дикомъ горномъ пустырѣ, невдалекѣ отъ города Пизы, странное происшеств³е, записанное въ монастырскихъ мемор³алахъ подъ назван³емъ: "Дивныя и пречудныя приключен³я Николая Флореаса, уроженца славнаго города Камайоре, оружейныхъ дѣлъ мастера и нѣкогда добраго христ³анина".

   Николай Флореасъ былъ молодъ и красивъ собою. Оружейное ремесло закалило его силы, развило ловкость; частое общен³е съ людьми благороднаго происхожден³я усвоило Флореасу привычки, видъ и обращен³е его знатныхъ заказчиковъ и покупателей. Женщины говорили, что нѣтъ въ Камайоре мужчины, болѣе достойнаго любви, чѣмъ Николай Флореасъ, даже и между рыцарями герцогскаго двора. Если бы Флореасъ жилъ во Флоренц³и, Пизѣ или Сьеннѣ, онъ, но талантамъ своимъ, навѣрное сдѣлался бы однимъ изъ народныхъ вождей, какихъ такъ много создавали гражданск³я междоусоб³я средневѣковой Итал³и. Они выходили изъ низшихъ общественныхъ слоевъ, какъ Сфорца и Медичи, чтобы потомъ лѣтъ на пятьсотъ протянуть свою родословную, полную блистательныхъ именъ и громкихъ подвиговъ. Но Николай Флореасъ былъ обывателемъ Камайоре, глухаго горнаго городка, гдѣ горожане жили мирно, не дѣлясь на политическ³я парт³и. Сверхъ того, онъ былъ, человѣкъ скромный, хотя рѣшительный и способный. Какъ большинство оружейниковъ, онъ зналъ грамоту. Онъ сочинялъ сонеты и игралъ на лютнѣ.

   Въ одинъ лѣтн³й день Николай Флореасъ окончилъ кольчатую броню, заказанную ему начальникомъ наемниковъ пизанской цитадели, длинноусымъ норманомъ Гвальтье. Взваливъ свою ношу на осла, мастеръ, въ сопровожден³и двухъ вооруженныхъ подмастерьевъ, направился изъ Камайоре горами въ Пизу. Лѣтняя ночь застала Флореаса въ дорогѣ. Она упала сразу, черная и глухая; на аспидномъ небѣ зажглись громадныя звѣзды и огненный столпъ кометы. Напрасно было бы въ то дикое, разбойничье время трубить ночью y воротъ какого-либо городка или замка. Отвѣтомъ пришельцу свистнула бы туча стрѣлъ, - и только. Средневѣковое гостепр³имство кончалось съ закатомъ солнца. Пришлецъ былъ другомъ, когда приходилъ при солнечномъ с³ян³и, и врагомъ послѣ того, какъ замыкались рогатки, и поднимались мосты со рвовъ, наполненныхъ водою. Флореасъ и его спутники заночевали на перепутьи, y костра, разложеннаго y ногъ каменной Мадонны. Боясь ночнаго нападен³я, путники рѣшили спать по очереди. Двое, по жреб³ю, спали съ оруж³емъ въ рукахъ, a одинъ бодрствовалъ на стражѣ. Первый жреб³й не спать выпалъ самому Флореасу.

   Прислонясь къ обломку скалы, онъ безпечно наблюдалъ медленный токъ свѣтилъ по небеснымъ кругамъ. Пламя костра играло на его лицѣ красными лучами. Развьюченный оселъ бродилъ, не отходя далеко отъ стана, на подножномъ корму. Флореасъ слушалъ звуки горной ночи. Имъ овладѣло трогательное настроен³е, въ какое повергаетъ всѣхъ впечатлительныхъ людей торжественная тишь спящей пустыни. Но вотъ внезапно среди величественнаго безмолв³я раздался странный звукъ. Словно кто нибудь коротко взялъ аккордъ на церковномъ органѣ, - взялъ и бросилъ. Звукъ рванулся въ воздухъ и сейчасъ же заглохъ. Точно кто-то зарыдалъ было, но, устыдившись своей слабости, задавилъ рыдан³е. Николай Флореасъ осмотрѣлся. Онъ не понималъ, ни что это за звукъ, ни откуда онъ прилетѣлъ. Такъ какъ звукъ не повторялся, Флореасъ рѣшилъ, что, вѣроятно, онъ задремалъ, и, въ дремѣ, обманутыя чувства создали изъ обычныхъ звуковъ ночи этотъ загадочный аккордъ. Но, когда онъ, совсѣмъ успокоенный, опять прилегъ къ костру, звукъ снова задрожалъ въ воздухѣ и - уже яснѣе и болѣе продолжительно, чѣмъ въ первый разъ: какъ будто сразу запѣло нѣсколько арфъ подъ перстами искусныхъ трубадуровъ. Флореасъ вскочилъ въ волнен³и. Онъ зналъ, что по близости нѣтъ ни одного значительнаго селен³я, откуда могъ бы примчаться таинственный звукъ. Трудно было предположить, чтобы по сосѣдству ночевалъ путевой караванъ какого либо синьора со свитою и челядью, среди которой могли случиться игроки на арфѣ. Ночлегъ Флореаса былъ расположенъ на высотѣ холма: окрестности были видны на далекое пространство, но хоть бы гдѣ нибудь костру оружейника отвѣтилъ другой костеръ. Флореасъ съ легкой дрожью подумалъ единственное, что ему и оставалось подумать: что онъ слышалъ звуки нездѣшняго м³ра. Какъ человѣкъ набожный и мужественный, онъ не потерялся, a разбудилъ своихъ спутниковъ и разсказалъ, что съ нимъ было. Они не повѣрили.

   - Просто ты спалъ, мастеръ, и тебѣ показалось это во снѣ, - сказали они.

   Но звукъ снова налетѣлъ изъ безвѣстной дали, какъ волна, и такъ же быстро, какъ волна о песокъ, разбился и растаялъ въ воздухѣ.

   - Это скалы поютъ, - въ испугѣ сказалъ одинъ подмастерье.

   - Или дьяволъ справляетъ свою свадьбу, - крестясь прибавилъ второй.

   - Друзья мои, - сказалъ Флореасъ, - все это можетъ быть; но я не буду спокоенъ до тѣхъ поръ, пока не узнаю, откуда эти звуки и зачѣмъ они. Поэтому пойдемъ въ ту сторону, откуда они звенятъ...

   Но подмастерья наотрѣзъ отказались.

   - Если намъ судьба попасть въ когти дьявола, - говорили они, - то успѣемъ еще попасть послѣ смерти, a зачѣмъ будемъ лѣзть къ нему живьемъ?

   - Тогда я пойду одинъ, - сказалъ Флореасъ, потому что мое желан³е узнать тайну сильнѣе меня, и я не могу быть спокоенъ, пока ея не разрѣшу. Ждите же на этомъ мѣстѣ моего возвращен³я, a я пойду, куда зоветъ меня музыка.

   Подмастерья пришли въ ужасъ и умоляли Флореаса не подвергать себя опасностямъ ночнаго пути невѣсть куда и зачѣмъ, но онъ остался непреклоннымъ. Тогда они пытались удержать его силой. Но Николай Флореасъ обнажилъ кинжалъ и грозилъ поразить перваго, кто осмѣлится до него коснуться. Подмастерья въ страхѣ отступили; онъ же воспользовался ихъ замѣшательствомъ, чтобы исчезнуть въ темнотѣ ночи.

   Флореасъ долго блуждалъ во мракѣ по пустымъ равнинамъ и неглубокимъ оврагамъ. На небо взбѣжали тучи. И комета, и звѣзды измѣнили Флореасу. Онъ шелъ, самъ не зная, куда идетъ: на сѣверъ, на западъ или на югъ, такъ что, если бы онъ и хотѣлъ вернуться къ своимъ подмастерьямъ, то уже не могъ бы. Притомъ всяк³й разъ, какъ только мысль о возвращен³и приходила въ голову Флореаса, таинственный звукъ, непостижимо призвавш³й его къ странствован³ю, снова звучалъ съ такою силою страсти и страдан³я, какъ будто все хрустальное небо разрушалось, со звономъ разсыпая осколки на грудь матери земли. Наконецъ Флореасъ замѣтилъ вдали мерцан³е красной точки - далекаго костра или окна въ хижинѣ.

   - Я пойду на этотъ свѣтъ, - подумалъ Флореасъ,- я достаточно сдѣлалъ, чтобы удовлетворить своему желан³ю; но тайна упорно не дается мнѣ въ руки, и я не въ силахъ бороться съ невозможнымъ - долженъ возвратиться. Если это мои спутники, тѣмъ лучше; если нѣтъ, то авось эти люди не откажутъ мнѣ въ ночлегѣ и укажутъ дорогу въ Пизу...

   Онъ шелъ на огонь до тѣхъ поръ, пока нога его не оступилась съ ровной почвы въ провалъ; путникъ едва успѣлъ откинуться назадъ, чтобы не сорваться въ глубь пропасти. Онъ усѣлся на краю обрыва, едва не втянувшаго его въ свои нѣдра, и сталъ ждать разсвѣта. Безцѣльно глядя предъ собой, Флореасъ замѣтилъ, что огонекъ, на который онъ шелъ, какъ будто ростетъ силою пламени, дробится на мног³я свѣтящ³яся точки... Флореасъ не могъ дать себѣ отчета, что это за огни. Не можетъ быть, чтобы Пиза! Но, - если нѣтъ - куда же онъ попалъ? Видно было, что подъ нимъ въ глубокой котловинѣ лежитъ большой городъ... Выступили изъ мрака очертан³я горныхъ вершинъ; востокъ побѣлѣлъ; огромная голубая звѣзда проплыла на горизонтѣ и растаяла въ потокѣ румянаго свѣта. Три широкихъ бѣлыхъ луча, разбѣгаясь, какъ спицы колеса, высоко брызнули изъ-за горъ въ просторъ неба... Птицы пустыни тысячами голосовъ привѣтствовали утро; пестрыя ящерицы проворно скользили по сѣрымъ камнямъ, въ радостной жаждѣ солнечнаго тепла.

   Внизу, въ долинѣ еще клубился туманъ. Но такъ какъ Флореасъ зналъ, что подъ его бѣлымъ покровомъ спитъ какое-то жилье, то рѣшился спуститься.

   Онъ увидѣлъ тропинку-лѣстницу, вырубленную въ скалѣ... Давно никто не ходилъ по ней: растреснутыя иззубренныя временемъ ступеньки поросли репейникомъ и мареною; длинные ужи, шипя, уползали изъ-подъ ногъ Флореаса; онъ раздавилъ своимъ кованымъ сапогомъ не одну семью скорп³оновъ.

   Солнце встало надъ горами; туманъ растаялъ. Флореасъ одиноко стоялъ среди желтой песчаной лощины, сдавленной зелеными горами, и удивлялся: не только города, ни одной хижины не было поблизости... Вѣтеръ уныло качалъ высок³я сорныя травы... Песокъ блестѣлъ подъ солнцемъ... Сѣрѣло ложе широкой, но совершенно высохшей отъ лѣтняго зноя рѣки... Вотъ и все.

   Въ досадѣ разочарован³я бродилъ Флореасъ по лощинѣ. Онъ чувствовалъ себя страшно усталымъ: о возвращен³и нечего было и думать. Изъ шнурка, стягивавшаго сборки его кафтана, онъ сдѣлалъ пращу и, набравъ гладкихъ голышей, убилъ ими съ дюжину мелкихъ пташекъ пустыни. Обѣдъ его былъ обезпеченъ. Надо было найти воды. Она журчала неподалеку. Флореасъ пошелъ на звукъ... Ручей текъ обильною волною изъ-подъ низко нависшихъ орѣховыхъ кустовъ. Флореасу показалось страннымъ правильное ложе потока. Нагнувшись къ водѣ, онъ увидалъ, что когда-то ручей былъ заключенъ въ мраморныя плиты: желтоватый гладк³й камень еще проглядывалъ кое-гдѣ сквозь густой мохъ, темнымъ бархатомъ облѣпивш³й дно и стѣнки источника. Раздвигая цѣпк³я вѣтви орѣшника, Флореасъ пошелъ вверхъ по течен³ю и скоро добрался до обширной лѣсной поляны. На ней въ безпорядкѣ громоздились сѣрые громадные камни. Флореасъ узнавалъ ступени, обломки карнизовъ; толстая колонна съ отбитою капителью лежала поперекъ дороги... Посрединѣ поляны возвышалась груда камней въ полроста человѣческаго, похожая и на очагъ, и на надгробный памятникъ. Осколки мраморнаго щебня валялись кругомъ. Ручей текъ прямо изъ-подъ этой груды, которая, какъ и его русло, была когда-то обдѣлана въ мраморъ. Еще виднѣлись кое-гдѣ слѣды обшивки, испещренной бурыми буквами давно разрушенной и утратившей смыслъ надписи. Флореасъ прочиталъ:

   Оружейникъ оглядѣлъ мѣстность и подумалъ, что расположиться для обѣда здѣсь, на полянѣ, между зелеными стѣнами узкаго ущелья, пр³ятнѣе, чѣмъ въ песчаной пустынѣ, только-что имъ оставленной. Онъ устроилъ костеръ на древнемъ памятникѣ-очагѣ и, нанизавъ убитыхъ птицъ на гибк³й прутъ, изжарилъ ихъ надъ огнемъ. Син³й дымъ весело поднялся къ небу зыбкимъ столбомъ. Голодный Флореасъ наскоро съѣлъ свой скудный обѣдъ, запилъ водой изъ ручья...

   Его сморило сномъ.

   Флореасъ проснулся впотьмахъ, позднимъ вечеромъ. Ему очень не хотѣлось вставать съ земли, но онъ сдѣлалъ надъ собою усил³е... И, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ онъ поднималъ свою еще отягченную сномъ голову, онъ видѣлъ, какъ поднимается изъ праха поверженная колонна. Онъ бросился къ ней, - на ней не оставалось ни мховъ, ни ракушекъ, ни плѣсени: блестящ³й и гладк³й столбъ краснаго порфира, гордо увѣнчанный бѣломраморнымъ узоромъ капители. Флореасъ осязалъ воскресшую колонну, чувствовалъ ея холодъ... Десятки такихъ же колоннъ съ глухимъ рокотомъ выходили изъ-подъ земли, слагаясь въ длинные портики. Дымный и грязный очагъ превратился въ великолѣпный жертвенникъ. Костеръ Флореаса разгорѣлся на немъ съ такою силою, что розовое пламя, казалось, лизало своими острыми языками темное небо, и зарево играло на далекихъ скалахъ. Цвѣточныя гирлянды змѣями взвивались невѣдомо откуда, прицѣплялись къ колоннамъ и, чуть качаемыя вѣтромъ, тепло и мягко обвѣвали Флореаса благоухан³ями.

   Молодой человѣкъ понялъ, что стоитъ y разгадки тайны, въ которую вовлекли его прошлою ночью невѣдомые звуки. A они, какъ нарочно, снова задрожали въ воздухѣ, но уже не рыдающ³е, какъ вчера, a весело-торжествующ³е. Ущелье сверкало тысячами огней, гудѣло праздничнымъ гуломъ тысячеголовой толпы. И голоса, и огни близились къ храму. Предъ изумленнымъ Флореасомъ медленно проходили важные сѣдобородые мужи въ длинныхъ бѣлыхъ одеждахъ, украшенные дубовыми вѣнками, и становились рядомъ налѣво отъ пылающаго жертвенника, a направо сбирались рѣзвою толпою прекрасныя полуобнаженныя дѣвы. Ихъ тѣла были, какъ молоко. Флореасу казалось, что онѣ свѣтятся и прозрачны, какъ туманъ, летающ³й въ лунную ночь надъ водами Арно. Каждая потрясала дротикомъ или лукомъ; y иныхъ за плечами висѣли колчаны, полные стрѣлъ; мног³я сверхъ короткихъ, едва закрывавшихъ колѣна, туникъ были покрыты пестрыми шкурами звѣрей, неизвѣстныхъ Флореасу. Нѣмъ и неподвиженъ стоялъ оружейникъ въ широкомъ промежуткѣ между рядами таинственныхъ мужей и дѣвъ... Онъ начиналъ думать, что попалъ на шабашъ бѣсовъ, но никогда не предположилъ бы онъ, чтобы бѣсы могли быть такъ величавы и прекрасны. Новые огни, новые голоса наполнили храмъ. Девять женъ чудной красоты поднимались по мраморной лѣстницѣ, сплетаясь хороводомъ вокругъ мощнаго юноши, который с³ялъ, какъ солнце, и блескъ, исходивш³й отъ его лица, затмѣвалъ блескъ лампадъ храма. Въ рукахъ юноши сверкала золотая лира, и со струнъ ея летѣли тѣ самые звуки, что приманили Флореаса. И мужи въ бѣлыхъ одеждахъ, и вооруженныя дѣвы упали въ прахъ предъ лицомъ юноши. Остался на ногахъ только Флореасъ, но его какъ будто никто не замѣчалъ въ странномъ сборищѣ, хотя стоялъ онъ ближе всѣхъ къ жертвенному огню. Юноша гордо сталъ предъ жертвенникомъ, опередивъ Флореаса, и, радостно простирая къ огню руки, воскликнулъ голо-сомъ, подобнымъ удару грома:

   - Проснись, сестра! Твое царство возвратилось.

   Радостно зазвенѣли золотыя струны его лиры, и онъ запѣлъ гимнъ, отъ котораго потряслись скалы, зашатались деревья въ ущельи и, какъ испуганныя очи, замигали звѣзды на небѣ. Онъ пѣлъ, a вокругъ него съ крикомъ неслись въ пляскѣ его прекрасныя спутницы. Мужи въ бѣлыхъ одеждахъ и вооруженныя дѣвы подхватили гимнъ. Схватившись за руки, они оплели жертвенникъ цѣлымъ рядомъ хороводовъ. У Флореаса кружилась голова отъ мелькан³я пляски, звенѣло въ ушахъ отъ пѣн³я, вопля и грома лиры. Онъ позабылъ всѣ молитвы, как³я зналъ, рука его не хотѣла подняться для крестнаго знамен³я.

   - Проснись, сестра! - звалъ юноша.

   - Встань, царица! проснись, богиня! - вторила толпа...

   Вооруженныя дѣвы выхватывали изъ колчановъ стрѣлы и проводили ими глубок³я борозды на своихъ бѣлоснѣжныхъ челахъ. Кровь струями текла по ихъ ланитамъ, они собирали ее въ горсть и бросали капли въ жертвенный огонь...

   Пламя раздвоилось, какъ широко распахнувш³йся пологъ; надъ жертвенникомъ встало облако бѣлаго пара. Когда же оно порѣдѣло и тусклымъ свиткомъ уплыло изъ храма къ дальнимъ горамъ, на жертвенникѣ, между двухъ стѣнъ огня, осталась женщина, мертвенно-блѣдная, съ закрытыми глазами. Она была одѣта въ такую же короткую тунику, какъ и всѣ дѣвы храма, такъ же имѣла лукъ въ рукахъ и колчанъ за плечами, но была прекраснѣе всѣхъ; строгимъ холодомъ вѣяло отъ ея неподвижнаго лица. Мольбы, крики, пѣсни и пляски росли, какъ буря на морѣ, пламя сверкало, напрягая всю свою мощь, чтобы согрѣть и разбудить мертвую красавицу. Син³я жилки, точно по мрамору, побѣжали подъ ея тонкою кожей; грудь дрогнула; губы покраснѣли и зашевелились... и, - съ глубокимъ вздохомъ, будто сбросивъ съ плечъ тяжесть надгробнаго памятника, - она пробудилась отъ сна. Оглушительный вопль привѣтствовалъ ее... Всѣ упали ницъ; даже юноша съ золотою лирою склонилъ свою прекрасную голову. Огонь на жертвенникѣ угасъ самъ собою, a надъ челомъ красавицы вспыхнулъ ярк³й полумѣсяцъ. Онъ росъ и заострялъ свои рога, и въ свѣтѣ его купалось тѣло богини, точно въ расплавленномъ серебрѣ. Она водила по толпѣ огромными черными глазами, мрачными, какъ сама ночь, подъ бархатнымъ пухомъ длинныхъ рѣсницъ. Взглядъ ея встрѣтился съ взглядомъ Флореаса, и оружейникъ почувствовалъ, что она смотритъ ему прямо въ душу, и что не преклониться предъ нею и не обожать ея можетъ развѣ лишь тотъ, y кого вовсе не гнутся колѣна, y кого въ сердцѣ не осталось ни искры тепла, a въ жилахъ - ни капли крови. Кто-то далъ ему въ руки стрѣлу, и онъ, въ восторженномъ упоен³и, сдѣлалъ то же, что раньше дѣлали всѣ вокругъ: глубоко изранилъ ея остр³емъ свой лобъ и, когда заструилась кровь, собралъ капли въ горсть и бросилъ къ ногамъ богини съ громкимъ воплемъ:

   - Радуйся, царица!

   И, въ отвѣтъ его воплю, среди внезапно воцарившейся тишины, раздался мощный голосъ, глухо и торжественно вѣщавш³й медлительную рѣчь:

   - Здравствуй, мой свѣтлый богъ и братъ, царь лиры и солнца! Здравствуйте, мои вѣрные спутницы и слуги! Здравствуй и ты, чужой юноша, будь желаннымъ гостемъ между нами. Семь вѣковъ прошло, какъ закатилось солнце боговъ, и я, владычица ночей, умерла, покинутая людьми, нашедшими себѣ новыхъ боговъ въ новой вѣрѣ. Здѣсь былъ мой храмъ - здѣсь стала моя могила. Вымерли мои слуги, прахомъ разсыпались мои алтари, сорными травами заросли мои храмы, жилище змѣй и скорп³оновъ; мои кумиры стали забавою людей чужой вѣры. Жертвенный огонь не возгорался на моей могилѣ, я не обоняла сладкаго дыма всесожжен³й. Я спала въ землѣ, какъ спятъ человѣческ³е трупы, какъ спите всѣ вы, мои спутницы и слуги; я - мертвая богиня побѣжденной вѣры, царица призраковъ и мертвецовъ! Юноша разбудилъ меня. Онъ пришелъ на таинственный зовъ, онъ оживилъ мой храмъ и согрѣлъ огнемъ мой жертвенникъ. Клянусь отцомъ моимъ, спящимъ на вершинѣ Олимпа, - великъ его подвигъ и велика будетъ его награда. Николай Флореасъ! хочешь ли ты забыть м³ръ живыхъ и здѣсь въ пустынѣ стать полубогомъ среди забытыхъ боговъ? Хочешь ли ты свободно коротать съ нами веселыя и торжественныя ночи и въ вихряхъ носиться надъ землею, отъ льдинъ великаго моря блаженныхъ Гипербореевъ къ слонамъ и чернымъ пигмеямъ лѣсистой Африки? Хочешь ли ты назвать своимъ братомъ бога звуковъ и свѣта? Скажи: хочу! - отрекись отъ своего м³ра, и я отдамъ тебѣ свою любовь, которой не зналъ еще никто изъ боговъ и смертныхъ.

   И небо, и земля молчали, и вѣтеръ не дышалъ, когда Флореасъ тихо отвѣтилъ:

   - Хочу. Я твой рабъ, и жизнь моя принадлежитъ тебѣ.

   Пламенемъ вспыхнули очи богини, радостно дрогнули ея ноздри, громк³й крикъ, похож³й на охотнич³й призывъ, вырвался изъ ея груди. Она сошла съ жертвенника и, прямая и трепещущая, какъ стрѣла, только что сорвавшаяся съ тетивы, приблизилась къ Флореасу. Теплыя уста съ дыхан³емъ, пропитаннымъ ароматомъ животворящей амброз³и коснулись его губъ; теплая рука обвила его шею и закрыла ему глаза. Флореасъ слышалъ, какъ богиня отдѣлила его отъ земли... какъ они медленно и плавно поднялись въ воздухъ, сырой и прохладный... Съ шумомъ, пѣснями и смѣхомъ, взвилась за ними вся толпа, наполнявшая храмъ; ея движен³е рождало въ воздухѣ волны, какъ въ морѣ... Богиня сняла руку съ глазъ Флореаса; онъ увидалъ себя на страшной высотѣ; огни храма меркли глубоко внизу. Закрывъ глаза, онъ почти безъ чувствъ склонился на плечо богини, пропитанное свѣтомъ осѣнявшаго ее полумѣсяца... Какъ сквозь сонъ, слышалъ онъ охотничьи крики и свистъ вихря, помчавшаго воздушный поѣздъ въ безвѣстную даль. Волосы богини, подхваченные вѣтромъ, хлестали его по лицу.

   - Не бойся! - слышалъ ея голосъ Флореасъ, - не бойся, супругъ мой. Тотъ, кого держу я въ своихъ объят³яхъ, не долженъ ничего бояться. Онъ сильнѣе природы, она его слуга...

   Они мчались надъ широкими рѣками въ плоскихъ берегахъ, надъ темными городами съ стрѣлкообразными колокольнями, надъ тихо шепчущими маисовыми полями, изрѣзанными сѣтью мутныхъ каналовъ, надъ болотами, окутанными въ густую пелену опасныхъ тумановъ, направляясь на далек³й сѣверъ къ неприступной стѣнѣ суровыхъ Альповъ. Снѣжная метель захватила поѣздъ, потащила его по узкимъ ущельямъ къ сверкающимъ льдинамъ глетчера и долго крутила по снѣжнымъ полямъ охоту богини. Стадо сернъ пронеслось такъ далеко, что Флореасу оно показалось стадомъ какихъ-то рогатыхъ мышей. Но богиня бросила стрѣлу, и стадо рухнуло въ внезапно открывшуюся предъ нимъ бездну.

   - Галло - э! добыча! добыча! - закричала богиня. И хохотомъ, и воплями отвѣчала ей дикая охота. Гремѣли рога, выли псы, звенѣла арфа прекраснаго, свѣтлаго бога. Они спускались къ тихимъ озерамъ, чтобы поражать проворныхъ выдръ, когда онѣ выныривали изъ-подъ воды, держа въ зубахъ карпа или щуку. Богиня опрокидывала постройки умныхъ бобровъ и, когда звѣрки темными пятнами ускользали въ разныя стороны, сыпала въ нихъ уб³йственныя стрѣлы. Потянулись лѣсистыя равнины Герман³и. Лиственное море шумѣло и волновалось отъ вѣян³я волшебнаго полета. Ноги Флореаса скользили по вершинамъ столѣтнихъ дубовъ. Мохнатые зубры, вѣтворог³е лоси, лани съ кроткими глазами, привлеченныя блескомъ полумѣсяца на челѣ великой охотницы, выбѣгали на лѣсныя прогалины и метались, оглашая ночную тишь мычан³емъ и блеян³емъ. Имъ отвѣчали въ кустарникахъ голодные волки, испуганные медвѣди жалобно рыкали въ глубокихъ берлогахъ. Но стрѣлы богини падали, какъ дождь, и, когда поѣздъ дикой охоты улеталъ, ревъ и вой животныхъ смѣнялся зловѣщею тишиною кладбища. Запахъ крови поднимался отъ лѣса. Богиня жадно впивала его, раздувая ноздри, привычныя къ жертвеннымъ ароматамъ. Глаза ея сверкали, какъ y тигрицы, впускающей когти въ оленя. Она казалась двуногимъ звѣремъ, но звѣремъ сверхъестественнымъ, въ которомъ соединялись и самое возвышенное, и самое ужасное существа животнаго м³ра: звѣрь - самый хищный и самый красивый, самый кровожадный и самый величественный, самый жесток³й и самый обаятельный. Предъ нею надо было трепетать, но нельзя было не восторгаться ею и не поработиться ей всей душой. Подъ обаян³емъ ея взгляда, Флореасъ кричалъ такъ же, какъ она, вмѣстѣ съ нею разсыпалъ смертоносныя стрѣлы, съ тѣмъ же наслажден³емъ впивалъ одуряющ³й запахъ потоковъ крови, обозначавшихъ ихъ страшный путь по сѣвернымъ лѣсамъ. Они мчались надъ Рейномъ, великою рѣкою чудесъ.

   Флореасъ видѣлъ, какъ въ его волнахъ сверкали золотые клады, хранимые лебедиными дѣвами, слышалъ, какъ грохотали водопады, какъ въ мѣдныхъ замкахъ храпѣли ихъ глупые властелины, свирѣпые великаны. Изъ щелей въ береговыхъ скалахъ выползали рудокопы-гномы и дивились дикой охотѣ, задирая головы до тѣхъ поръ, пока красныя шапочки сваливались съ макушекъ. Ушей Флореаса коснулся грозный шумъ морского прибоя. Морск³е валы рвались въ устье, побѣждая силу течен³я рѣки великана. На сотни миль кругомъ кипѣло сѣдыми валами сѣверное море - угрюмое, холодное, съ бурою водою подъ бѣлесоватымъ небомъ, море - врагъ, море - чудовище. Востокъ блѣднѣлъ, звѣзды меркли и уходили за водную равнину.

   - Домой! домой! - звала богиня. Голосъ ея звучалъ рѣзко и печально, какъ голосъ ночной птицы, зачуявшей близость утра. У Флореаса заняло дыхан³е отъ усиленной быстроты полета. Въ промежуткахъ головокружен³я, онъ едва успѣлъ замѣтить, какъ длинною вереницею вились за поѣздомъ тѣни убитыхъ звѣрей. Но чѣмъ больше бѣлѣлъ востокъ, тѣмъ блѣднѣе становились эти тѣни; то одинъ, то другой призракъ изъ свиты богини исчезалъ, сливаясь съ утренними облаками; тише раздавались охотничьи крики и хохотъ, замолкъ звонъ золотой лиры, потускнѣлъ вѣнчавш³й богиню полумѣсяцъ, и только она сама оставалась неизмѣнно прекрасною и сильною; такъ же мощно, но еще нѣжнѣе и довѣрчивѣе, чѣмъ прежде, обнимала ея рука плечи Флореаса; то огнемъ восторженнаго возбужден³я, то туманомъ нѣги покрывались ея обращенные къ нему глаза... Они опустились въ таинственный храмъ, откуда нѣсколько часовъ тому назадъ унесъ ихъ поѣздъ дикой охоты. Флореасъ былъ одинъ съ богинею - предъ ея опустѣлымъ жертвенникомъ-могилой. Безпокойнымъ взоромъ обвела она окрестныя вершины: въ сизыхъ облакахъ уже дрожали золото и румянецъ близкой зари... И Флореасъ въ послѣдн³й разъ услыхалъ голосъ богини:

   - Мой день конченъ... теперь - любовь и сонъ. Когда весь м³ръ спитъ, встаемъ и царствуемъ мы, старые, побѣжденные боги, и умираемъ, когда живете вы... Мой день конченъ... теперь - любовь и сонъ... Приди же ко мнѣ и будь моимъ господиномъ!..

   Солнце роняло на землю отвѣсные лучи полдня. Флореасъ въ задумчивомъ оцѣпенѣн³и сидѣлъ среди безобразныхъ грудъ разрушеннаго храма. Онъ не разбиралъ, что было съ нимъ ночью: сонъ ли ясный, какъ дѣйствительность, или дѣйствительность, похожая на сонъ. Да и не хотѣлъ разбирать. Онъ понималъ одно: что судьба его рѣшена, что никогда уже не оторваться ему отъ этого пустыннаго мѣста, одарившаго его такими страшными и очаровательными тайнами... Если даже это были только грезы, то стоило забыть для нихъ весь м³ръ и жить въ нихъ однѣхъ. Только бы снова мчаться сквозь сумракъ ночи въ вихрѣ дикой охоты, припавъ головою къ плечу богини, и на разсвѣтѣ снова замирать въ ея объят³яхъ сномъ, полнымъ дивныхъ видѣн³й. A что минувшая ночь вернется, даже тѣнь сомнѣн³я не кралась въ восторженно смущенный умъ Флореаса.

   Такъ, полный сладкихъ воспоминан³й, въ близкомъ предчувств³и бурныхъ наслажден³й новой ночи, сидѣлъ онъ и не замѣчалъ медленно текущаго жаркаго дня, уставивъ неподвижный взоръ на остатки жертвенника, гдѣ явилась вчера богиня.

   И загадочныя буквы, растерянныя по обломкамъ разрушенной надписи, теперь открывали ему свой ясный смыслъ, - для него радостный смыслъ вѣрнаго обѣтован³я;

  

   Hic jacet Diana Dea Inter mortuos viva Inter vivos mortua.

   "Здѣсь покоится богиня Д³ана, живая между мертвыми, мертвая между живыми".

  

   Подмастерья Флореаса, добравшись до Пизы, разсказали, какъ таинственно пропалъ ихъ хозяинъ. Не только Камайоре, но и всѣ сосѣдн³е городки приняли участ³е въ поискахъ за безъ вѣсти исчезнувшимъ оружейникомъ, но ихъ трудъ былъ напрасенъ. Тогда судьи добраго города Камайоре рѣшили, что Флореасъ и не думалъ пропадать, a просто его убили подмастерья и зарыли гдѣ нибудь въ пустынѣ. Бѣдняковъ бросили въ подземную темницу съ тѣмъ, чтобы, если Флореасъ не явится въ годовой срокъ со дня своего исчезновен³я, повѣсить подозрѣваемыхъ уб³йцъ на каменной висѣлицѣ y городскихъ воротъ. Къ счастью для невинныхъ, незадолго до конца этого срока, синьоръ Авеллано де В³аредж³о, гоняясь за дикимъ вепремъ, попалъ вмѣстѣ со всею своей свитой въ ту же трущобу, что поглотила молодую жизнь Николая Флореаса. Пробираясь сквозь буреломъ, кустарники и скалы, охотники наткнулись на одичалаго человѣка въ рубищѣ, обросшаго волосами, съ когтями дикаго звѣря. Онъ бросился отъ людей, какъ отъ чумы; однако его догнали и схватили. Напрасно рычалъ онъ, боролся и кусался, напрасно хватался за каждый камень, за каждое дерево, когда понялъ, что ею хотятъ увлечь изъ пустыни. Дикаря привезли въ В³аредж³о насильно остригли и вымыли, и знакомые съ ужасомъ узнали въ немъ Николая Флореаса.

   Пр³оръ нагорной обители босоногихъ капуциновъ въ Камайоре далъ пр³ютъ несчастному оружейнику въ кельѣ, приставивъ къ, нему двухъ дюжихъ служекъ. Но, въ первую же ночь стражи, караульщики убѣжали отъ кельи, перепуганные бурнымъ вихремъ и странными голосами: невѣдомо откуда налетѣли они въ монастырскую тишь и, то рыдая, то смѣясь, звали къ къ себѣ Флореаса. A онъ, между тѣмъ, безумно бился въ своей кельѣ, какъ птица въ клѣткѣ и отвѣчалъ на призывы незримыхъ друзей такими воплями, какъ будто съ него съ живого сдирали кожу. Въ слѣдующую ночь самъ пр³оръ былъ свидѣтелемъ этого чуда, противъ котораго оказались безсильными и заклинательныя молитвы, и святая вода. Тогда стало ясно, что Флореасъ чародѣй, и рѣшено было, пока не надѣлалъ онъ бѣды и соблазна христ³анскому м³ру, сжечь его, во славу Бож³ю, по законамъ страны и церковному уставу, огнемъ, на торговой площади добраго города Камайоре, въ праздникъ Святой Троицы, послѣ обѣдни. До самаго праздника Святой Троицы жилъ Флореасъ въ монастырѣ, ночью буйствуя и пугая брат³ю дьявольскимъ навожден³емъ, a днемъ тих³й, кротк³й и молчаливый. Онъ снова выучился понимать человѣческую рѣчь и изрѣдка обмѣнивался словами со своими стражами. Когда ему объявили его участь, онъ равнодушно выслушалъ приговоръ и даже улыбнулся: такова была его вѣра въ могущество помогавшаго ему бѣса. Разумъ его навсегда былъ затемненъ, и монастырскому врачу, кроткому брату Эджиц³о изъ Ф³эзоле, удалось выпытать y грѣшника, какъ вступилъ онъ въ союзъ съ обольстившимъ его бѣсомъ, каковой разсказъ Фра Эджиц³о и записалъ смиренномудро въ монастырск³й мемор³алъ на страхъ и поучен³е всѣмъ добрымъ христ³анамъ о коварныхъ козняхъ и обольщен³яхъ неустаннаго отца всякаго грѣха и лжи, вѣчно злодѣющаго сатаны. Совершивъ откровенное признан³е, колдунъ Флореасъ сталъ хирѣть и чахнуть и умеръ въ канунъ дня Святой Троицы, назначеннаго ему милосерд³емъ властей, дабы онъ могъ очистить огненною смертью тяжк³й грѣхъ союза съ адомъ, взятый имъ на свою душу. Но дьяволъ, коварный врагъ всякаго добраго начинан³я, не допустилъ своей жертвы до спасительнаго костра и задушилъ Флореаса въ ночи, такъ что поутру стражи, пришедш³е за колдуномъ, нашли въ кельѣ только холодный трупъ его, который, по благому разсужден³ю пр³ора и городскихъ судей, былъ возложенъ на костеръ предъ очами благочестивыхъ гражданъ города Камайоре. Когда же тѣло колдуна обратилось въ пепелъ, внезапно, при тихой погодѣ и солнечномъ днѣ, налетѣлъ жесток³й вихрь и, разметавъ костеръ, умчался въ горы, къ ужасу всѣхъ присутствующихъ господъ, дамъ и всякаго зван³я народа, которые не усомнились, что въ ономъ вихрѣ незримо прилеталъ за душою покойнаго Флореаса погубивш³й его своими обольщен³ями дьяволъ".

  

   Еще солнце и земля не родились, a Измѣна жила уже на свѣтѣ.

   Дымною струей ползла она во мракѣ хаоса, скрываясь отъ Духа Божьяго, когда Онъ благотворнымъ ураганомъ носился надъ буйнымъ смѣшен³емъ стих³й.

   Онъ мыслилъ, и мысль Его становилась м³рами.

   Огонь пробивалъ жаркими языками воду. Вода боролась съ огнемъ. Изъ паровъ рождались каменныя громады. Облитыя рѣками расплавленныхъ, металловъ, рушились онѣ въ невѣдомыя бездны и, таинственно повиснувъ въ еще безвоздушномъ просторѣ, покорно ждали, - когда творческое слово обратитъ ихъ въ ярк³я свѣтила.

   "И былъ свѣтъ".

   Первый день озарилъ небо небесъ: первозданный престолъ Творца и тьмы темъ ангеловъ, смиренно склоненныхъ предъ Нимъ.

   A внизу, въ неизмѣримыхъ глубинахъ, трепетала и таяла побѣжденная тьма, волновалось и пѣнилось огненное море. Подобно островамъ, чернѣли въ немъ мертвыя, еще не зажженныя солнца: какъ огромные киты, плавали вокругъ нихъ остовы будущихъ планетъ.

   Величественный духъ стоялъ на земной скалѣ, любуясь, какъ пламенныя волны разбивались y ногъ его снопами искръ и брызгами лавы.

   Этотъ духъ былъ любимымъ создан³емъ Творца, ближайшимъ отражен³емъ Его свѣта. Когда Творецъ воззвалъ его изъ ничтожества, онъ заблисталъ, какъ тысяча солнцъ, и Создатель, довольный плодомъ своей мысли, сказалъ:

   - Живи и будь вторымъ по мнѣ во вселенной!

   Духъ былъ могучъ, свободенъ и счастливъ. На его глазахъ зиждились м³ры. Онъ былъ лучшимъ работникомъ, вѣрнѣйшимъ исполнителемъ и помощникомъ воли Творца. Велич³е Владыки внушало ему благоговѣйный трепетъ, a собственная сила и власть - радостное довольство.

   Творецъ повелѣлъ духу летѣть на землю и вѣщимъ словомъ превратить голыя скалы и черныя пропасти въ лучш³й изъ м³ровъ.

   Духъ спустился на планету, - и велич³е открывшейся очамъ его огненной бездны очаровало его. Недвижно стоялъ онъ, испытывая взорами пестрые переливы паровъ и пламени, слушая грохотъ незримыхъ молотовъ, вылетавш³й изъ огненной хляби.

   Ревя и качаясь, поднялся надъ пучиною темнобагровый валъ. Какъ языкъ въ колоколъ, ударился онъ о кручу горы, гдѣ стоялъ могуч³й духъ, и разсыпался грудою угля и пепла. Тонкая струя смраднаго дыма протянулась снизу вверхъ, сквозь трещины гранита, подползла къ стопамъ духа и лизнула его колѣна.

   Духъ затрепеталъ, внезапно полный невѣдомыхъ доселѣ чувствъ и мыслей. Онъ точно впервые увидалъ и м³ръ, и Бога, и самого себя. И все нашелъ онъ мрачнымъ и враждебнымъ, a свою долю - презрѣнною и безрадостною. Гордыя мечты охватили его. Онъ не могъ понять, что съ нимъ дѣлается, но ясно чувствовалъ, какъ любовь и благодарное самодовольство на вѣки уходятъ изъ его сердца, какъ, на мѣсто ихъ, громко стучатся властолюбивая зависть и гнѣвная ненависть.

   Онъ былъ такъ смущенъ, что позабылъ ввѣренное ему вѣщее слово. Когда быстрыя крылья унесли его въ небо небесъ, печальная планета оставалась такою же нагою и скудною, огненное море такъ же бѣшено клокотало вокругъ нея, какъ прежде. A на вершинѣ горы, покинутой омраченнымъ духомъ, легла тяжелая сѣрая туча, и въ ней, свернувшись, какъ змѣя, спала и ждала новой жертвы Измѣна.

   И снова прилетѣлъ на землю могуч³й духъ, н другой духъ - такой же прекрасный и блистательный - былъ съ нимъ. Обнявшись, сидѣли они на камнѣ, и первый шепталъ:

   - Азраилъ! братъ, мой! другъ мой! товарищъ! Ввѣряю тебѣ мою тайну, ввѣряю тебѣ мою судьбу. Знай: я усталъ быть слугою, когда могу быть господиномъ. Я надѣленъ могуществомъ безъ границъ. Неужели оно дано мнѣ лишь для того, чтобы я рабски творилъ чужую волю, когда въ умѣ моемъ такъ много своихъ мыслей и желан³й? Сила не можетъ быть обречена на жизнь себѣ наперекоръ. Гордость и могущество - родные братья. Я проклинаю свой жреб³й, я презираю себя, когда вспоминаю, что я - безвольное ничто: оруд³е и только оруд³е! - такое же, какъ вотъ эти пламенныя волны и каменныя глыбы, изъ которыхъ мы, служебные духи, извлекаемъ, сами не зная зачѣмъ, звѣзды, планеты и луны. Мы безсмертны, но меня приводитъ въ ужасъ мое безсмерт³е... вѣчность безотвѣтной покорности и безсознательнаго труда! Если такъ сильно страдаю я - любимецъ Творца, больше всѣхъ духовъ неба посвященный въ Его тайны - что же должны чувствовать вы, безгласные духи низшихъ ступеней? Азраилъ! я рѣшилъ сбросить съ плечъ тяготящее насъ иго. Будемъ братьями! замѣнимъ свободнымъ союзомъ дружбы невольный союзъ подчинен³я. Насъ много; Повелитель - одинъ. Онъ могучъ, но развѣ Онъ не распредѣлилъ между нами большую часть своего могущества? Тысячи братьевъ обѣщаютъ мнѣ помощь. Будь же и ты, другъ Азраилъ, моимъ союзникомъ въ брани и побѣдѣ! И, - клянусь этимъ огненнымъ моремъ, - когда я стану главою вселенной, ты получишь въ обладан³е отдѣльный м³ръ, гдѣ будешь царемъ и богомъ.

   Слова измѣнника тронули Азраила. Онъ воскликнулъ:

   - Ты правъ, Сатана. Пора намъ трудиться на самихъ себя и самимъ пожинать плоды и славу своихъ подвиговъ. Я твой и буду помогать тебѣ всею властью, какою неосторожно надѣлилъ меня Повелитель.

   Сатана обнялъ друга и, сверкая одеждами, сотканными изъ молн³й, улетѣлъ съ земли. Азраилъ же, глядя вслѣдъ ему, думалъ:

   - Ты очень силенъ, Сатана; твои крылья покрываютъ полъ м³ра. Но Творецъ сильнѣе тебя: Онъ наполняетъ м³ръ. Твои замыслы - вздоръ. Ты погибнешь со всѣми своими соумышленниками. Не пойду за тобою, сколько бы м³ровъ ты мнѣ ни сулилъ. И я честолюбивъ, но знаю свои силы. Сатанѣ мало быть вторымъ въ м³рѣ, съ меня же въ избыткѣ довольно. Что - если я припаду къ ступенямъ трона Творца и разскажу Ему о проискахъ, быть можетъ, успѣвшихъ укрыться отъ Его всевѣдѣн³я? Какъ знать? Не отдастъ ли Онъ мнѣ, въ награду за услугу, всю власть и милость, которыми облеченъ Сатана?..

  

   Грозною тучей падалъ съ небесъ предводитель мятежныхъ духовъ - черный, какъ уголь, отъ опалившихъ его громовъ. О