Зарин Андрей Ефимович - Рассказы

тмосова:

   - Ну, что же вы сделали за это время?

   - Нашел убийцу, - ответил с улыбкой Патмосов.

   Ястребов даже привскочил, и глаза его засверкали.

   - Я говорил! Ну, рассказывайте, какие улики? Который из трех?

   - Четвертый, - ответил Патмосов. Ястребов упал в кресло и захлопал глазами.

   - Вы шутите?

   - Нет, серьезно! Где же он?

   - Он... - Патмосов поглядел на часы. На них было без двух минут одиннадцать. - Он сейчас будет здесь, у вас.

   - Господина следователя можно видеть? - раздался звучный голос.

   - Пожалуйте! - крикнул Патмосов, вставая. - Пришел! - сказал он тихо Ястребову.

   Тот поднялся с кресла.

   - Вот и я! - и на пороге камеры показалась мощная фигура Санина.

   Патмосов горячо пожал ему руку и поспешил выйти.

  

  

   Слух о том, что Санин, этот милейший человек, даровитый художник, оказался убийцей, произвел в Петербурге сенсацию.

   Зал суда был битком набит дамами высшего света.

   Санин держал себя на суде с благородною простотою.

   Он объяснил, как убил Дергачева, и рассказал о мотивах этого убийства.

   Дело вышло из-за женщины, которую называть Санин не хотел.

   Присяжные признали его виновным в убийстве в запальчивости и заслуживающим снисхождения.

   Суд приговорил его к четырем годам каторжных работ.

   Лукерья и Резцов судились за кражу и были осуждены: она - на два месяца, а он, как рецидивист, на поселение.

   Трехин получил наследство и закутил так, что через месяц очутился в больнице.

   Марья Васильевна стала выезжать и в скором времени обзавелась новым покровителем.

   Что касается молодого Савельева, то пережитые им позор и страх совершенно образумили его. Он разорвал свои прежние знакомства, поступил к отцу на фабрику, где принялся основательно изучать дело.

   Векселя исчезли, и надо предполагать, что они вместе с письмами попали к Вере Андреевне и сгорели в камине.

  

   Остается сказать про Веру Андреевну.

   Через два года после осуждения Санина она овдовела и со своим сыном Сережей поехала в Сибирь - к тому, кто так дорого заплатил за ее спокойствие. Когда Санин отбыл срок каторги, они поженились и поселились в Иркутске, где Санин опять стал зарабатывать сумасшедшие деньги.

  

  

  

   Алексей Романович Патмосов благодушествовал. Семья только что позавтракала, и Алексей Романович пил свою чашку кофе, величиною с маленькую миску, и читал газеты.

   Этот комфорт, это маленькое благосостояние досталось Патмосову далеко не легко. В течение вот уже двадцати пяти лет он работал на пользу общества, и в частности для отдельных лиц, с опасностью для жизни, в постоянном напряжении, в постоянной борьбе с самим олицетворением зла.

   Патмосов известен всем, кому нужны его услуги, как частный сыщик. Скромный и честный, он знал не одну семейную тайну, вверенную ему. Изобретательный и находчивый до гениальности, смелый, решительный и сильный, он раскрыл в своей жизни сотни преступлений, настиг и предал в руки правосудия сотни преступников, и рассказы о его делах не менее занимательны, чем рассказы о подвигах фантастического Шерлока Холмса.

   Теперь Патмосову уже 57 лет и он берется за дело только по особенной просьбе, но каждое взятое им дело он доводит до конца, увеличивая свою славу среди сведущих об его делах людей.

   Даже наша образцовая сыскная полиция при каждом запутанном деле обращается к нему если не за содействием, то за советом.

   Патмосов допивал последний глоток кофе, когда вошла прислуга и подала ему визитную карточку.

   - Желают вас видеть!

   - Попроси в кабинет! Патмосов взял карточку и прочел:

   - "Андрей Федорович Колычев".

   - Кто это? По делу? - спросила жена со свойственным женщинам любопытством.

   - Вероятно, - ответил Патмосов, застегивая и одергивая свой домашний пиджак, - если это тот самый Колычев, то, можно сказать, фигура!

   Небольшая комната кабинета, устланная ковром, с тяжелыми драпировками на дверях, имела характер и делового бюро, и уютного уголка. В простенке стоял американский стол с опускающейся доской, рабочий табурет и буковое кресло. По углам два высоких, узких дубовых шкафа, которые Патмосов звал своим "архивом"; вдоль одной из стен стояла широкая оттоманка, а напротив - диван, стол, мягкие кресла, в углу, против печки, шахматный стол, над которым висел телефон.

   Все четыре стены комнаты были увешаны портретами негодяев и преступников, пойманных и обличенных им, спасенных им жертв, благодарных клиентов и снимками картин преступлений.

   Патмосов с любовью сортировал их, и на каждой стене развешаны были фотографии своей категории.

   Когда он вошел в кабинет, гость его рассматривал фотографии, висящие над диваном.

   Он быстро обернулся и протянул руку Патмосову.

   - Слыхал от людей, что не отказываете в помощи ближнему, и приехал к вам!

   Это был высокий, плотный господин, лет шестидесяти пяти на вид, с седой, окладистой бородой, с сановитой осанкой человека, сознающего свое достоинство.

   - Чем могу служить, всегда готов, - добродушно ответил Патмосов, - садитесь, пожалуйста. Послушаем!

   Колычев опустился в кресло и еще раз взглянул на стену.

   - Однако у вас коллекция! - сказал он. - И чисто ангельские и исполненные благородства лица - и тут же бритые головы и зверские физиономии. Скажите, это все преступники?

   Патмосов улыбнулся.

   - Мною обличенные и схваченные. Здесь много интересного для физиономиста! - Он оживился и с юношеским порывом подошел к портретам. - Вот женщина с лицом кроткой голубицы. Она заманивала к себе богатых людей и помогала убивать их. Я поймал ее на шестом! А вот этот соблазнял девушек и вел ими торговлю. Это просто убийца, а вот - благородное лицо, львиная шевелюра - это мой друг Санин, известный художник, который стал убийцей в запальчивости. А этот...

   Тут Патмосов оборвал свою речь и добродушно засмеялся.

   - Я-то разболтался, а вы по делу! Простите, пожалуйста! - сказал он и сел против Колычева с готовностью слушать. - Ну-с, теперь вы рассказывайте!

   Колычев закурил папиросу и озабоченно оглянулся.

   - Будьте покойны! - успокоил его Патмосов. - Мы как в башне. Двойные двери, портьеры, а здесь, - он указал на открытую дверь налево, - моя уборная и спальня.

   Колычев кивнул, выпустил струю дыма и, видимо затрудняясь, с чего начать, сказал:

   - Я уж с вами с полной откровенностью...

   - Не иначе, - улыбнулся Патмосов. Колычев вытер лицо платком и откашлялся.

  

  

   - Видите ли, - начал он, - вы меня, вероятно, знаете...

   - Действительный статский советник, домовладелец, гласный думы, помещик, владелец химического завода, председатель съезда химических фабрикантов, директор акционерного общества по выделке...

   - Довольно, довольно! - остановил Патмосова Колычев. - Вижу, что знаете. Так вот дальше.

   Патмосов с улыбкою кивнул.

   - Вероятно, вы также знаете и моего старшего сына, Михаила?

   - Михаила Андреевича? Позвольте? Да! Директор Южного банка и член правления Общества освещения?

   - Да, да! Однако у вас тут адрес-календарь, - Колычев указал на лоб.

   - Нельзя без этого. И потом, просто развивается память.

   - Вы облегчаете мне мою задачу. Видите ли, - заговорил озабоченно Колычев и придвинулся к Патмосову, - меня начинает тревожить этот самый Михаил Андреевич.

   Патмосов окаменел. Когда ему приходилось выслушивать подробности дела или исповедь, он овладевал собою настолько, что ни одним движением не выдавал ни своих мыслей, ни своих чувств.

   Колычев продолжал, видимо волнуясь.

   - Да, тревожит! Тревожит его поведение, его состояние. Стороной я слышал, что он играет очень крупно и несчастливо. У него есть средства. Я не говорю! Играть он может! Но вы знаете - для игры нет богатства. Игра все сожрет, как хорошая печь дрова! И он меня начинает очень тревожить. Очень! Вы понимаете, он не ребенок. Ему уже тридцать восемь лет, и у него взрослые дети. Я ему намекал, но не больше. Говорил со снохою, но та что же может? Вы понимаете, - повторил он в третий раз и встал от волнения, - я боюсь растрат. Боюсь позора. Для него, для меня, для нас!

   Он тяжело перевел дух и нервно прошел по комнате. Потом остановился против Патмосова.

   - Вот я вверил вам, так сказать, нашу честь. Помогите!

   Патмосов помолчал, потом спросил:

   - Какой же помощи вы от меня ждете?

   - Я ожидал этого вопроса, - сказал Колычев. - Вот какой! Во-первых, вы постараетесь узнать о размерах его проигрыша и степени запутанности его дел. Во-вторых, вы посмотрите за ним. Может, он окружен шулерами. В-третьих, быть может, вы найдете возможность... остановить его... нет, я не то хотел сказать... Предупредить катастрофу, - окончил он почти шепотом и прибавил: - За вознаграждением я не постою. Если потребуются особые расходы, тоже...

   Патмосов промолчал, словно не слышал последних слов Колычева. Он сидел теперь опустив голову и полузакрыв глаза. В голове его созревал план исполнения этой задачи, и в то же время он думал о бессонных ночах, которые предстоят ему, и колебался.

   Колычев инстинктом заинтересованного проник в мысли Патмосова.

   - Именем отца заклинаю вас не отказываться! - воскликнул он.

   Здесь произошло что-то странное. Патмосов поднял голову и вдруг увидел словно тень, на мгновение покрывшую Колычева. Патмосов вздрогнул и глухо сказал:

   - Мое вмешательство не принесет пользы.

   - Но оно мне даст хотя знание! Я вовремя сумею принять крайние меры! Не отказывайтесь!

   - Хорошо! - просто ответил Патмосов. - Каким путем мне сноситься с вами?

   - Лучше всего телефон, а затем лично. Утром - фабрика, днем - правление и съезд, вечером - дома. Я почти всегда дома. Знаменская, семнадцать.

   Патмосов кивнул.

   - Итак, вы взялись, - облегченно вздохнул Колычев, протягивая Патмосову руку, - теперь я могу спокойно заниматься своими делами. До свидания!

   Патмосов пожал ему руку и проводил его в переднюю.

   Когда он вернулся в кабинет, он увидел на столе чек на пятьсот рублей, на предъявителя.

   "Отчего томит меня злое предчувствие?" - мелькнуло в голове Патмосова, но он тотчас прогнал эту мысль и подошел к телефону.

   - Алло! Барышня, дайте мне номер 27-035! Готово! Благодарю! Алло! Кто говорит? Это ты! Здравствуй, Сеня! Слушай, голубчик, ты мне нужен. Вот что. Узнай немедленно, что говорят про Колычева, Михаила Андреевича. Не забудь имя. Это мне. Запиши! А потом, в каких клубах он играет в карты. Сегодня же утром! Потом приедешь ко мне, к девяти часам, и все расскажешь. Ну, до свиданья!

   Он повесил трубку и дал отбой.

  

  

   Семен Сергеевич Пафнутьев был ближайшим помощником Патмосова, помощником, в способности которого Патмосов сильно верил и на которого мог положиться, знал, что он не продаст и не предаст.

   К вечернему чаю, как раз к тому времени, когда просыпался Патмосов после послеобеденного сна, Пафнутьев уже сидел в столовой и занимал веселой болтовней всех сидящих за чайным столом.

   Хозяин тотчас увел его к себе в кабинет.

   - Многого сказать не могу. Начну с конца, - сказал Пафнутьев. - Колычев играет везде, но главным образом в железнодорожном и купеческом. У вас есть туда вход?

   - У меня вход всюду.

   - А то бы я мог достать... Играет и в "Петровском", понятно, за золотым. И везде несчастливо. Проигрывает помногу. Один раз прометал двенадцать тысяч. Я тогда выиграл тысячи полторы... Говорят, он добрый семьянин. Говорят, отличный начальник, которого все любят. Говорят, что проиграл он очень много, и теперь дела его позапутались. Но это все уже надо узнать подробнее от служащих. На это время надо...

   - Даю тебе сроку три дня, - сказал Патмосов.

   - Отлично! И, наконец, он сегодня играет в железнодорожном! Вот и все!

   Пафнутьев принялся за чай.

   - Немного, а все-таки спасибо! - сказал Патмосов. - Теперь слушай. Сегодня был у меня его отец...

   И Патмосов рассказал все об этом посещении, о просьбе отца и о своем согласии.

   - Ты мой помощник. На этот раз твое порочное увлечение картами пригодилось. Надеюсь, никто не знает о твоем занятии?

   - Что вы? Разве я дурачок?

   - То-то! Сегодня мы поедем вместе, ты укажешь мне Колычева и будешь моим чичероне!

   - Превосходно! Но вас-то знает пол-Петербурга!

   - Милый! Для этого есть грим и накладные волосы. Я буду крымским помещиком, собирающимся торговать сушеными фруктами, Яковом Павловичем Абрамовым. Запомни! У меня есть такие визитные карточки.

   Патмосов прошел в свою уборную, где, открыв электричество, сел к туалетному столу и стал раскладывать все принадлежности и приспособления для грима.

   - Чувствую, чувствую, что бесполезен, а отказать не мог, - бормотал он вполголоса, наводя себе брови и делая морщины...

  

  

   Был двенадцатый час ночи, когда Пафнутьев с крымским помещиком, Абрамовым, входил в подъезд железнодорожного клуба, где в то время велась едва ли не самая крупная игра.

   Характерная черта в хронике клубов: крупная игра переходит из одного клуба в другой, как заразная болезнь, как чума. Вдруг объявится в одном, и туда почему-то устремится и крупный, и мелкий игрок, а другие клубы на время обращаются в места пустынные. Потом, так же вдруг, в этом клубе игра упадает, игроки исчезают и появляются в другом клубе.

   Только купеческий клуб держится в этом отношении неизменно, и игра в нем всегда крупная и ровная.

   Пафнутьев и Абрамов сбросили шубы в швейцарской и направились в игорные залы.

   Самый опытный наблюдатель не приметил бы на лице Абрамова следов грима, и близкий знакомый Патмосова не узнал бы его в этом господине с круглым брюшком, с седоватой бородкой, лихо закрученными усами, манерами отставного гусара и громким смехом.

   - В прежнее время в банчишко резался, а этой игры не знаю, - громко говорил он, проходя маленькую комнату с мягкими диванами, на одном из которых уже спал проигравшийся и с горя напившийся игрок.

   Игра была в полном разгаре.

   В большом зале и двух малых толпились игроки, то переходя от стола к столу, то облепив какой-нибудь стол, как мухи кусок сахара, то присаживаясь к столам, за которыми сидели те, которые метали банк, давали ответ и являлись центрами игры.

   Бродившими были "мазчики", в большинстве или проигравшиеся уже, или имеющие очень маленькие деньги, хотя между ними встречаются и крупные игроки, признающие только понт.

   У Патмосова в первое мгновение закружилась голова. Яркий свет сотен электрических ламп тускнел в облаках табачного дыма, который ел глаза и от которого першило в горле. Люди в отдалении казались тенями. Все смешивалось в общую кучу, и в этой атмосфере стоял непрерывный гул, который прорезывали отдельные, то хриплые, то звонкие, возгласы.

   - Прием на первую! - кричали с одной стороны. - Двенадцать рублей, восемь рублей...

   - Я покрыл!

   - Банк покрыт!

   - Ответ! - неслось с другой стороны. - Делайте игру!

   - Комплект! Два куша!

   А карточники ходили от стола к столу и, покрывая общий шум, кричали:

   - Место! Место свободное! Новый стол!

   И в общем шуме смеха, крика, говора, грохота стульев и шарканья ног, как отдаленная мелодия, слышался звон серебра и золота.

   - Ну, руководи! - сказал Патмосов Пафнутьеву. - Прежде всего, где этот Колычев?

   - Вот он, - шепнул Пафнутьев, показывая на стол.

   Изящно одетый в темный пиджак, с изумрудным перстнем на левой руке, с сигарой в дорогом мундштуке, он производил впечатление джентльмена.

   Физиономия его сразу располагала в свою пользу. Широкий лоб, черные, густые брови, под ними светлые, умные, серые глаза, ровный нос, полные губы, русая бородка и матовый цвет лица.

   Играл он с благородным спокойствием, ничем не выражая досады на проигрыш, хотя, видимо, проигрывал, судя по тому, что каждый раз вынимал деньги из-под большого серебряного портсигара, ставил их на стол и не получал назад.

   Патмосов стал разглядывать других игроков.

   Очередь метать дошла до Колычева. Он что-то сказал своему соседу, и тот, мгновенно оживившись, закричал:

   - Ответ!

   Вероятно, все знали метку Колычева, потому что у стола тотчас поднялась давка. Через плечо и голову Патмосова потянулись руки с деньгами. Кто-то попросил его поставить на крылья, кто-то в круг.

   Патмосов, чтобы не казаться праздным зрителем, следом за другими бросил в круг три рубля.

   Он уже понял, в чем состоит игра экарте, в которую тогда везде играли, и сразу усвоил систему ставок и расчетов.

   Стол моментально покрылся деньгами.

   Сосед приподнялся, чтобы сосчитать сумму ставок, но Колычев с небрежной улыбкой остановил его и сдал карты.

   Два козыря; туз; король с десяткой, - и у Колычева всего двойка.

   - Комплект!

   За плечом Патмосова весело засмеялись.

   - Две недели уже так!

   - На его метке только и поправляюсь!

   - Вчера, в купеческом, я на нем с трех рублей четыреста сделал! - услыхал Патмосов голоса.

   - Господа, берите деньги!

   Патмосов получил три рубля выигрыша.

   - Делайте игру!

   Он оставил на столе шесть рублей и опять выиграл.

   Колычев вынул бумажник и достал из него две бумажки по пятьсот рублей.

   - Делайте игру! - раздался снова возглас после расчета, и Патмосов бросил все двенадцать рублей.

   - Два куша!

   Колычев бросил карты и снова полез в бумажник.

   - Сделайте карты! - попросил он визави, и лицо его было по-прежнему спокойно и мило, только улыбка сошла с полных губ.

   И опять:

   - Сделайте игру!

   Комплект, два куша, куш и опять комплект!

   Патмосову стало совестно. Его три рубля обратились уже в сто двадцать рублей, а Колычев продолжал раздавать и раздавать. Патмосов перестал играть.

   Наконец, Колычев проиграл снова, удар, полез в бумажник, вынул из него две бумажки по двадцать пять рублей, полез в кошелек, достал из него на сто рублей золота; пошарил по карманам, набрал еще тридцать рублей и позвал карточника.

   - Принеси из кассы тысячу, - сказал он и бросил карты.

   - Не везет! - сказал ему отставной генерал.

   - Две недели. Больше! - ответил Колычев.

   Карточник принес деньги.

   Колычев рассчитался, положил в карман оставшиеся деньги и встал.

   - Довольно! - и он пошел от стола.

   Патмосов тотчас двинулся следом за ним, с рассеянным видом смотря по сторонам.

   Вдруг он насторожился. К Колычеву подошел франтоватый господин и, поздоровавшись с ним, спросил:

   - Вы куда? Домой?

   - Домой, - ответил Колычев.

   - Поедем в ресторан. У меня есть к вам серьезное дело.

   - Ночью, в ресторан?

   - Такое дело везде обделать можно! - смеясь, ответил тип.

   - Что же, поедем! - согласился Колычев. - Куда?

   Подошедший назвал лучший ресторан, и они направились к выходу.

   Патмосов оглянулся. К нему тотчас подоспел Пафнутьев.

   - Ужинать?

   - Ужинай ты один. Я уеду. Разузнай же побольше о Колычеве, буду ждать, а теперь мне надо!

   Он кивнул удивленному Пафнутьеву и быстро прошел в прихожую.

   Выйдя на улицу, он тотчас сел в сани и велел гнать в названный ресторан.

   Лихач пронес его по Невскому стрелою.

   Патмосов сбросил шубу, поднялся наверх и прямо к управляющему.

   Тот почтительно пригнулся.

   - Не узнал, - засмеялся Патмосов и тихо сказал: - Это я, Патмосов!

   Управляющий откачнулся с изумлением, а потом расцвел:

   - Уж и искусник вы, Алексей Романович!

   - Дело у меня. Вот что, дорогой! Я займу у вас тот кабинет, знаете?

   Управляющий кивнул.

   - А вы, как войдет сюда Колычев с одним господином... Знаете Колычева?

   - Михаила Андреевича? Как же-с!

   - Ну, так вы их в соседнем устройте. Поняли?

   - Отлично, понял, будьте покойны.

   - Так я иду!

   Патмосов расположился в знакомом ему кабинете, из которого можно было наблюдать, что делается в соседнем, и спросил себе ужин.

   Почти следом за ним соседний кабинет занял Колычев с своим знакомым.

   Официант подал Патмосову ужин и скрылся.

   Патмосов осторожно отодвинул известную только ему заслонку в стене и пристроился к ней.

   Через нее нельзя было видеть сидящих в кабинете, но слышно было каждое слово.

   Знакомый Колычева рассказывал анекдоты и острил.

   Колычев жаловался на свой проигрыш и несчастье в игре.

   - Было время, когда вы били! Теперь - вас! Ха-ха-ха! Закон возмездия!

   - Но слишком жестоко, Владислав Казимирович! - ответил Колычев.

   Наступило молчание. Вошел официант, что-то поставил, что-то принял.

   - Больше тебя не нужно! - раздался голос того, кого Колычев называл Владиславом Казимировичем.

   Патмосов услышал легкий звон стаканов, слова "за ваше здоровье", чоканье. И потом голос Владислава Казимировича вдруг превратился в сухой и резкий.

   Патмосов весь обратился в слух, чувствуя, что сейчас он услышит самое для него интересное.

  

  

   - Вот что, дорогой Михаил Андреевич, - раздавался голос Владислава Казимировича, - вы проигрались и запутались. Не спорьте, не спорьте! Я все знаю. Я знаю, что если бы вникнуть в ваши счеты с Южным банком... Ну, не буду, не буду! Молчу...

   На мгновение наступило молчание, снова стукнулись стаканы, и опять тот же голос сказал:

   - Так вот, я хотел предложить вам быстро поправить ваши дела.

   - Как? - спросил Колычев.

   - Игрою! - уверенно ответил Владислав Казимирович.

   - Не понимаю!

   - Очень просто. Я беседую с вами не от себя, а, так сказать, от товарищества на вере. Ха-ха-ха! Рассчитывая на вашу порядочность и скромность. Да-с! Мы играем без проигрыша. Хотите быть с нами заодно?

   - Шул... - послышался голос Колычева, тотчас заглушённый другим голосом.

   - Шулер, хотите сказать. Пусть! Чем тут возмущаться? Дураки испытывают счастье. Мы - искусство. Счастье вам изменило; искусство нас не подведет. Никогда!

   Наступило снова молчание.

   Патмосов слышал тяжелое, прерывистое дыханье Колычева, потом крупные глотки из стакана, стук резко поставленного стакана, и, наконец, Колычев произнес:

   - В чем же выразится мое участие?

   - Пустое! - послышался оживившийся голос Владислава Казимировича. - Вы будете только метать. Держать ответ, как всегда. И только!

   - Своими картами?

   - Не ваше дело! Вы будете брать карты со стола. Будьте покойны. Ведь мы знаем, с кем будем вести компанию!

   - Все же я хочу знать, в чем моя роль и в чем тут дело.

   Послышался вздох, смешок и затем голос:

   - Ну, извольте! Вы берете карты. Мы сидим подле вас, стоим вокруг вашего стула. Вы закрыты. Вы сдаете три карты, а затем кладете колоду, подымаетесь! Заметьте! Так! И считаете удар. Потом садитесь и мечите. Больше ничего не нужно! Следующие удары вы можете не считать. Все готово! У вас уже другие карты, и вы всех - чик! чик! Ха-ха-ха! И пока вы с нами, мы даем вас с выигрыша ровно половину! А?

   Патмосов замер, ожидая ответа Колычева, но тот молчал, и снова раздался голос его искусителя:

   - У нас, видите ли, сейчас нет банкомета. То есть лица, внушающего уважение. Был Свищев, но на него стали коситься. Да! И мы остановились на вас. Не согласитесь, не надо. Мы найдем! Но вы без нас, Михаил Андреевич, не поправитесь. На счастье отыграться трудно. Ой трудно! А ваши дела...

   Снова наступило молчание, звон бутылки о край стакана, стук поставленного стакана и тревожный голос искусителя:

   - Так как же-с?

   - Я согласен! - едва донеслось до слуха Патмосова.

   - Я это знал! - радостно воскликнул Владислав Казимирович. - Вы умный человек! Смотрите, как вы скоро отыграетесь. Какой! Снова наиграете! Так наш? Руку! Ну, ну, не морщитесь! Мы хорошие люди, ей-Богу! Еще бутылочку!

   Зазвенел звонок, дверь открылась.

   - Заморозить еще одну головку!

   Патмосов закрыл отдушину, позвал человека, расплатился и вышел.

   - Довольны, Алексей Романович? - спросил его управляющий.

   - Очень хороший ужин. Хороший у вас повар, - добродушно ответил Патмосов и спустился с лестницы

   Он вернулся домой в подавленном настроении и, улегшись в постель, не мог избавиться от этого настроения и долго ворочался с боку на бок.

   Что он скажет отцу этого несчастного человека? Как он должен поступить, проникнув в тайны шулерской компании. Вправе ли он скрывать эту тайну, быть соучастником, потому что среди них есть несчастный порядочный человек? Все эти мысли не давали ему покоя.

   Послышался благовест к ранней обедне, а Патмосов еще не принял никакого решения.

  

  

   Было уже десять часов, когда проснулся Патмосов, и едва открыл глаза, как тотчас принял определенное решение относительно дела Колычева.

   Это было решение ума и сердца, и Патмосов сразу почувствовал облегчение, словно он сбросил с себя тяжесть.

   Он быстро встал, умылся, наскоро выпил чай и вышел из дому.

   - За Нарвскую заставу! - приказал он извозчику, садясь в сани без торгу.

   Колычев-отец сидел в своем кабинете на химическом заводе и делал расчет с химиком и управляющим, готовясь открыть при заводе отделение для фабрикации красок, когда ему подали карточку Патмосова.

   - Проси! - приказал он сторожу и обратился к своим служащим: - Вы, господа, уж извините меня. Расчет отложим до завтра. Это очень нужный мне господин.

   Патмосов уже входил в кабинет с торжественной серьезностью на лице.

   Химик и управляющий собрали бумаги и, пожав руку хозяину, вышли.

   Колычев быстро пошел навстречу Патмосову, с тревогою всматриваясь в его лицо.

   - Здравствуйте, уважаемый Алексей Романович! Большой конец сделали, и в такой мороз! Вы бы по телефону!

   - Не нашел возможным, - ответил Патмосов.

   - Что-нибудь особенное? Вы его видели? Узнали? - с тревогою спросил Колычев и спохватился: - Что ж мы стоим! Садитесь, пожалуйста. Вот и папиросы!

   Они сели у стола друг против друга.

   Патмосов вынул из кармана бумажник, достал оттуда полученный им чек на пятьсот рублей и положил его на стол, подвинув к Колычеву.

   Колычев с изумлением отшатнулся.

   - Что это значит, Алексей Романович? - спросил он.

   - Простите, - тихо сказал Патмосов, - сейчас я не могу взять на себя вашего дела.

   - Почему? - с изумлением воскликнул Колычев. Патмосов с минуту молчал, потом ответил:

   - Я не хочу объяснять вам причин, уважаемый Андрей Федорович, но сейчас мне кажется, что я даже не нужен. И вообще в этом деле лишний.

   - Но без вас я слепой!

   - Мое зрячество причинило бы вам больше горя и ни от чего не спасло бы вашего сына.

   - Он разорен? - обреченно допытывался Колычев. - Растратил?

   - Вероятно, - ответил Патмосов, - хотя сейчас не могу сказать вам точно. Но могу сказать, что он теперь поправится.

   - Я ничего не понимаю, - растерянно сказал Колычев, - слышу только, что вы отступаетесь, и чувствую, что-то скрывается тут.

   Патмосову стало тяжело видеть скорбь отца и честного человека.

   Он быстро встал.

   - Могу обещать вам одно, - твердо сказал он, - что я не оставлю вашего сына в минуту опасности. Теперь же не нужен. Вреден даже, - прибавил он с улыбкою и протянул Колычеву руку.

   - Я в отчаянии и не знаю, что думать, - глухо сказал Колычев.

   - Вы ведь не можете насильно вырвать его из Петербурга и отправить, например, за границу?

   - Нет!

   - Оставьте это дело своему течению. Он поправит, а тогда... тогда заставьте его уехать. Патмосов пожал Колычеву руку и быстро вышел. Колычев взглянул на чек, оставленный Патмосовым, и тяжело вздохнул.

   Какая гроза собирается на его голову?..

   Патмосов возвращался домой и думал, что иначе поступить он не мог.

   Донести, но о чем? Факта налицо нет, и нельзя Колычева с его именем выгнать из клуба.

   Поймать? Но он слишком опытен и знает, что один он не в силах обличить шайку и поймать на месте преступления.

   Самое лучшее - отойти и наблюдать издали.

   Если он что-нибудь понимает, то для него несомненно, что Колычев быстро порвет сношения с этими мазуриками.

   Вот тогда и спасать его.

   А теперь - в сторону.

   Он приехал домой.

   - Вас ждут два господина, - сказала ему горничная.

   Патмосов прошел в кабинет и приказал просить посетителей, которые ждали его в гостиной.

   Патмосов беседовал с ними часа два, потом уехал с ними и вернулся домой только вечером.

   Несмотря на усталость, он был весел.

   Ему предложили крайне интересное дело, за которое он взялся с увлечением и которое отвлекало его от мыслей о Колычеве.

  

  

   В этот день Пафнутьев не видал Патмосова и на другой день приехал к обеду с коробкой конфет и кучею новостей.

   Дружная семья села за стол, и никто бы не подумал, видя за столом Патмосова, что этот добродушный господин, отец, с которым так легко и свободно все шутят и разговаривают, - гроза темного Петербурга, воров, мошенников и убийц.

   Обед кончился. Патмосов увлек Пафнутьева в свой кабинет и, когда горничная подала им кофе, запер за ней дверь и сказал:

   - Ну, что? Колычев вчера выиграл?

   - Вы откуда знаете? - удивился Пафнутьев. - Колоссально! Опять в железнодорожном! Все ждали раздачи и валили деньги, а он бил и бил! На мой взгляд, он вчера унес тысяч двадцать. Бил, как хотел, и что особенно умно с его стороны, так то, что он бросил игру, прометавши талию, и уехал!

   - В чем же тут ум?

   - Как в чем? На второй мог отдать все назад и своих прибавить!

   Патмосов понял и кивнул.

   - Скажи мне, посещая клуб, ты все-таки делаешь что-нибудь - следишь?

   Пафнутьев засмеялся.

   - А то как же иначе! - ответил он. - Это уже само собою. Я, к примеру сказать, знаю все игрецкие плутни, все мошеннические приемы, многие шулерские и, наконец, почти всех шулеров в лицо знаю.

   - Владислава Казимировича знаешь?

   - Это Калиновского? Как же! Но какой же он, Алексей Романович, шулер! Смелый игрок, и только!

   Патмосов засмеялся.

   - Так, так. Это видно, что ты всех шулеров знаешь. А Свищева?

   - Не понимаю! - обидчиво пожал плечами Пафнутьев. - Вы это нарочно. Крупный коммерсант...

   - Чем торгует?

   - То есть он больше по комиссиям, - замялся Пафнутьев.

   - Так! Ну, а кого же ты знаешь?

   - Бадейникова! Вот это шулер!

   Патмосов засмеялся.

   - Милый, да ты такого знаешь, которого даже уличные мальчишки знают! Это тот, которого судили по подозрению в грабеже и убийстве?

   - Да, он самый!

   - Ну, знания! Да ведь тогда на суде выяснилось, что он за гусь! Ха-ха-ха!

   Пафнутьев смутился.

   - Ну, вот что, - серьезно сказал ему Патмосов, - сегодня опять поезжай в клуб и скажи, как играл Колычев, а за Свищевым и этим Калиновским последи внимательно и запомни, с кем они дружат, шепчутся. Понял?

   - Понял, - сказал Пафнутьев и растерянно прибавил: - Да неужели они...

   - Самые настоящие, мой милый! - сказал Патмосов. - А теперь иди к дамам. Я спать буду!...

  

  

   У Патмосова явилось новое дело, которому он отдался всей душой. Он теперь пропадал по целым дням и то и дело уезжал из Петербурга.

   Но Колычева он не выпускал из виду ни на один вечер.

   За его игрою следил Пафнутьев и давал Патмосову подробные отчеты.

   Патмосов слушал, бранил и хвалил Пафнутьева, наставлял его в дальнейшем и на вопросы, что он хочет делать и чего ждет, обыкновенно отвечал:

   - Когда наступит момент, я возьмусь за дело. А теперь подождем!

   В следующий раз, как и в первый, Пафнутьев приехал к Патмосову озабоченный и сказал:

   - Колычев опять всех обыграл!

   - Где и как?

   - Теперь в купеческом. Бил целую талию, потом бросил и уехал. Тысяч четырнадцать набил!

   - Ну, а за теми смотрел?

   - Смотрел, но что же? Они оба были, и Свищев, и Калиновский, но вели себя безукоризненно. Свищев, когда уехал Колычев, проиграл тысячи две.

   - Они сидели за столом, когда метал Колычев?

   - Подле него!

   - Ставили?

   - Не заметил. Впрочем, Калиновский говорил потом, что проигрался в его метке.

   - Говорил! Ох, Сеня, Сеня! Сколько времени тебя учить, что все видеть и слышать самому надо! Сегодня поедешь, и завтра, и послезавтра, - только следи за ними. Понял?

   Пафнутьев молча кивнул, а потом не выдержал:

   - Вы здесь сидите, а я все время играю, и вы не верите, что это вполне порядочные люди.

   - Дурак ты, Сеня! - просто сказал Патмосов.

   Прошло три дня, и Пафнутьев