Заяицкий Сергей Сергеевич - Красавица с острова Люлю

го же мир, как если не для того, чтобы ездить по нем?..

   - Так что вы были на острове Люлю и видели эту... эту... туземную девушку?..

   - Не только видел, а вот этими самыми пальцами ущипнул ее за подбородок...

   - И она в самом деле так хороша?..

   - Не женщина, а персик... Так вот бы - ам! и проглотил бы, клянусь богом!

   - А очень длительное путешествие на этот остров?

   Господин Бисанже покачал головой.

   - Целых полгода только море и вода... Акулы еще и киты... Скучища... Два раза подвергались опасности утонуть... Один раз спаслись, а другой... тоже спаслись... Ох, уж эти мне дальние плавания.

   - А очень жарко на острове Люлю?

   - Ужас... Я раз, скитаясь по безлюдному берегу, вспомнил свою родину прекрасную Францию и прослезился... И можете себе вообразить- слезы мои закипели!..

   - И лихорадки?..

   - Все так и трясутся... как на плохом фильме!

   - Желтые?

   - Виноват?

   - Лихорадки, говорю, желтые?

   - О, как яичница!..

   - Гм! А как вы думаете, если бы вы поехали туда еще раз, вы могли бы отыскать эту девушку?

   - С тех пор я объездил столько стран и снимал столько девушек... Но чем черт не шутит!..

   - А остров не велик?..

   - Островишка дрянненький...

   - Так что там искать не так уж трудно?

   - Что искать, сударь, - блоху у себя иной раз на спине не найдешь!

   Морис Фуко поморщился.

   - Я разумею - искать эту девушку... Например, я бы мог ее там найти? Как вы думаете?

   - Охота вам, сударь! Если вам уж не терпится, так я вам скажу... у меня есть тетушка... почтенная дама, сударь, самого эдакого аристократического уклона...(Бисанже огляделся). Звякните ей по телефону, или еще лучше загляните к ней часиков в 10 вечера и скажите... Госпожа Обери, познакомьте меня и... а там распишите, что вам нужно... Недавно один мой знакомый влюбился в открытку с изображением королевы Виктории в молодости... И что же! Через два часа эта самая королева Виктория пила коньяк из его рюмки и называла его своим "индюшоночком"! Дай бог всякому иметь такую родственницу, сударь...

   - Нет, нет... это все-таки не то...

   - Ну, так ведь не воскресишь же самое Викторию. Да и неизвестно, если бы она и воскресла, стала бы она валандаться с вами!.. Теперь всюду суррогаты...

   - Но не на острове Люлю, однако!..

   - Там не додумались, но додумаются через год!..

   По парку пронесся пронзительный свисток.

   - Ого,- сказал г. Бисанже,- надо бежать... Мне сейчас предстоит чертовская пытка: извольте-ка снимать такую сценку: Клеопатра купается в бассейне, а Марк Антоний, сидя в кустах, наблюдает за ней... После этакой съемки влюбишься в вандомскую колонну, сударь, уверяю вас!

   - А разве вы не в Египте производите съемки? В рекламах сказано, что съемки производятся в Египте.

   - О, разумеется, в Египте!.. Пока это так... репетиции... Всего хорошего, сударь... Очень советую вам наведаться к моей тетушке...

   Морис пошел по широкой дороге.

   В облаке пыли перед ним возник вдруг автомобиль, и он едва успел спрятаться за телеграфный столб, как мимо промчались Роберт Валуа и полковник Ящиков, оживленно о чем-то спорившие. Морис, радуясь, что остался незамеченным, быстро пошел по предместью и тут на одном углу опять увидал судомойку... Думая, что она его выслеживает, он молча и сурово направился прямо к ней и сказал ей отрывисто:

   - Вы мне писали? Не отпирайтесь!

   Дерзкие и веселые глаза сверкнули в ответ.

   - Еще и солнце не зашло, а ты уж пьян, как губка, воскликнула она, - а ну отчаливай, а не то мой муж так отдубасит тебя, что ты забудешь, чем пьют, ртом или ушами!..

   Морис быстро пошел прочь, сопровождаемый улюлюканьем мальчишек. "Черт бы побрал этих женщин из народа,- подумал он,- они все похожи друг на друга... и все прехорошенькие!"

   Он уже подходил к своему дому, когда возле аптеки увидал большое скопление народа. Из фиакра вынимали человека, левый рукав которого был в крови, а цилиндр словно перерезан гигантскими ножницами. В человеке он узнал адвоката Эбьена. Очевидно, Огюст наконец раскачался.

  

  

  

   Прекрасная Тереза три дня не выходила из своей комнаты. Она ходила из угла в угол, как разъяренная тигрица.

   Она уже разбила все бьющиеся предметы и теперь от времени до времени ударяла каменными щипцами по груде зеленого, золотого и малинового стекла. Портрет Пьера Ламуля, вырезанный из рамы и разрезанный серповидными кусками, лежал на блюде, над которым была с помощью шпилек укреплена надпись: "Дыня, кусок - два сантима".

   В комнате стоял одуряющий запах всевозможных духов, драгоценные лужи коих чернели на паркете. Две горничных, вооруженные огромными ножницами, резали на мелкие клочки роскошные платья Терезы, а китайчонок собирал куски их в корзинку, которую время от времени уносил и высыпал перед кабинетом банкира. За окном сиял жаркий июльский день. Из гостиной вдруг донеслись звуки гонга: это негр совершал свою полуденную пляску.

   Лакей робко постучал в дверь.

   - Барин, - сказал он, и с Терезой мгновенно сделался ужасающий припадок. Она покатилась по полу, испуская пронзительные крики, и неизвестно, сколько бы времени продолжалось подробное ее расположение, если бы горничные, покончив с платьями, не принялись за чулки. Тереза вдруг утихла и села на полу.

   - Нет, нет, - крикнула она, - чулки нельзя резать.

   Чулки для Прекрасной Терезы были окружены, всегда неким таинственным и священным ореолом. Чулками она была впервые заманена на тернистый путь греха, на чулки ее всегда были устремлены взоры всякого мужчины, независимо от возраста и общественного положения, к чулкам, наконец, натянутым, правда, на ее стройные ножки, припадал еще так недавно Морис своими страстными устами. Вспомнив все это, она успокоилась и, прижав к сердцу несколько прозрачных шелковых пар, спросила, всхлипывая:

   - Ну, что "барин"?

   - Барин хотят проститься.

   Тереза вскочила мгновенно.

   - Почему проститься?

   - Они уезжают!

   - Надолго?

   - Надолго.

   - Пусть войдет!

   Пьер Ламуль, очевидно, был тут же неподалеку от двери, ибо он вошел тут же. Прекрасная Тереза решила не приходить сразу в хорошее настроение. Она отпрыгнула, словно увидала привидение, простерла руки и крикнула:

   - Прочь!

   - Я... я... уезжаю, - пробормотал Ламуль.

   - Изверг!

   - Я думаю поместить часть свободных денег в кокосовые рощи Соломоновых островов... но мне нужно посмотреть их, чтоб лично убедиться. Я вернусь не раньше как через два месяца.

   Тереза решила, что как раз наступил момент для окончательной победы.

   - Уезжайте,- крикнула она,- уезжайте! Бегите к своим чернокожим уродинам, влюбляйтесь в разных диких дур! Вы вернетесь через два месяца? Ха-ха-ха. Какое мне до того дело, когда уже через две недели в смиренной монахине- сестре Цецилии - никто не узнает былую Терезу! О... как я буду молить бога, чтоб он хоть разочек метнул молнию в вашу подлую лысину, чтоб он пихнул вас в лужу на самой середине Итальянского бульвара! Не прикасайтесь ко мне, ибо монахини не ведают объятий мужчин. Жалкий кромешник! Мирянин! А когда же ты уезжаешь?

   - Сегодня вечером!

   - Уже! А почему не днем?

   - Поезд идет вечером!

   - О эти расписания!

   - Вот билет!

   Не веря своему счастью, Тереза кинулась банкиру на шею.

   - Пьер, Пьер,- кричала она, - я люблю тебя!

   - Увы, это невозможно... Как же ты обойдешься без кокосов?

   Через пять минут четыре полотера и два лакея уносили из будуара остатки дурного настроения. При мысли о предстоящем блаженстве Тереза забыла все свои горести. Она даже решила не дуться совсем на Мориса, чтобы не упускать ни одного мгновения счастья. Она выбрала чулки, которые лучше всего подходили к ее малиновым губам, десять раз переменила прическу, от нетерпения готова была исколотить негра, считавшего, как ей казалось, невыносимо медленно, Наконец блаженный миг настал. Роскошный автомобиль, шурша по гравию, скрылся за воротами виллы и загудел по шоссе. В последний раз из облака пыли мелькнула знакомая лысина. Тереза кинулась к телефону.

   - Господина Мориса Фуко,- крикнула она, изнемогая от страсти.

   - Господин Морис Фуко,- ответил голос,- уехал вчера вечером и вернется в Париж через три месяца.

   Негритенок, - поливающий в саду розы, рассказывал, что не успел умолкнуть вдали шум автомобиля, как посыпались стекла из окна комнаты барыни и на клумбу со звоном шмякнулся телефон, больно хватив негритенка по носу слуховою трубкою.

   Когда на следующее утро горничная принесла в спальню шоколад и кусочки поджаристого хлеба, то она никого не нашла на несмятой даже постели. Все шкафы были открыты и ящики выдвинуты, но кроме самых лучших чулок ничего не пропало.

   Впрочем, пропала еще сама Тереза Прекрасная.

  

  

  

  

   Несмотря на то что из Гавра два раза в неделю отбывали трансатлантические пароходы, каждый раз отплытие их обставлялось так торжественно и великолепно, словно подобное происшествие случалось в первый и последний раз. Тут были особые поезда, состоявшие из великолепных синих пульмановских вагонов, оркестры музыки, пушечные салюты, аэропланы, кидающие букеты цветов, специальная газета с фамилиями отъезжающих, лотки с бюстиками Вандербильдта и Рокфеллера, из коих один непременно находился среди пассажиров, портреты Лины Кавальери по случаю пятидесятилетия со дня ее первого увлечения, и многое другое. Пароход "Геракл", долженствовавший отойти в описываемый нами день, был первый по величине пароход океанской компании, и взрослый человек должен был затратить около суток, чтобы пройти расстояние от носа до кормы. На пароходе были банки, рестораны, кинематографы, театры, отели, гаражи, спортивные клубы, уголовный и гражданский суды, сыскное отделение, церкви всех вероисповеданий и особое помещение для атеистов. Газеты всех направлений выпускались на пароходе. Об океане никто не думал. Он трепыхался где-то там, под ногами, и лишь иногда во время сильнейшего шторма публика вспоминала о нем по легонькому покачиванию судна, которое, впрочем, начинало чувствоваться обычно уже к концу шторма. Когда наступил миг отплытия, оркестры грянули марш, пушки выпалили дружно и оглушительно, родственники и провожающие заорали "ура", а количество махавших платков было так велико, что поднятый ими ветер выгнал в открытое море большой рыболовный парусник. Букеты цветов завалили палубу и берег и, попав в море, плавали словно медузы. Дамы спорили между собою относительно того, который из пассажиров - Рокфеллер, и покупали списки принадлежащих ему заводов с указанием приблизительного дохода его за последний год.

   - Велика штука- миллиард,- говорил Ящиков, плюя в голубую бездну и смотря, как окутывает дымка берега Франции,- да у нас в России - мне сестра писала - одно время нищему миллиард подать считалось неприлично.

   - Да ведь тут твердая валюта, - возражал Валуа.

   - Вот разве что твердая... Нет, что ни толкуйте, не поражает меня его богатство!.. Видите - сидит один и пьет шампанское! Не имей сто рублей, а имей сто друзей!..

   - О, Франция, - говорил Валуа, глядя на исчезающий берег,- так некогда смотрел на тебя мой предок Генрих П, отправляясь в гости к английскому королю. Взойду ли когда-нибудь, одетый в порфиру, я на твой украшенный лилиями трон, или вечно буду слоняться по кафе в жалком пиджачишке, подходящем ко мне, как корове седло. О, Франция! Прекрасная изменница! О, Франция!..

   - Человеку свойственно любить свою родину, - сказал Ящиков, нацелившись окурком сигары в чайку, - наш писатель Карамзин отлично эту мысль выразил. Самоеды, говорит, и те любят, а у них вся родина, можно сказать, одна сплошная льдина!.. А кольми паче счастливые швейцары, которые перед одним господом преклоняют гордую свою выю!.. Да-с!

   В это самое мгновение на палубу из ресторана вышел человек, при виде которого оба собеседника ахнули от изумления.

   - Эбьен! - вскричал Роберт Валуа.

   Адвокат несколько смутился.

   - Да, это я, друзья мои, - сказал он, - я еду улаживать тяжбу двух соседних островов, оспаривающих друг у друга морскую рыбу...

   - Ну, мы - люди холостые, - сказал Ящиков, - мы можем прямо сознаться: мы едем на остров Люлю! Чем я рискую! У меня еще в 1917 году отняли отчизну!

   - А у меня, - сказал Валуа, - отняли трон еще в XVI веке!

   Эбьен помолчал и заметно покраснел.

   - А как вы доберетесь до острова Люлю?- спросил он.

   - Мы доедем на этом чудище до Буэнос-Айреса, а там, говорят, рукой подать до острова Люлю! Любой извозчик, то есть, тьфу, любой пароход доставит!..

   - Вы убеждены в этом?

   - Как дважды два - четыре!..

   Внезапно на палубе раздался дикий крик. Трое собеседников с испугом оглянулись и увидели человека с большою рыжею бородою в синих очках, который бежал, охваченный необычайным ужасом, а за ним следом, извиваясь и подпрыгивая, мчалась громадная кобра, при виде которой дамы испустили пронзительный визг и попадали в обморок, а все присутствовавшие мужчины выхватили револьверы.

   Трах!

   Раздался залп, подобного которому не слыхал еще никто из присутствующих. Клочки кобры разлетелись по палубе, а место смерти оказалось рябым от пуль. Рыжий господин упал в кресло, и ему была немедленно оказана медицинская помощь, оказавшаяся тем более удачною, что никаких повреждений ему змеею причинено не было. В то же время из каюты первого класса выскочил лысый, ученого вида джентльмен и с видом глубокого огорчения стал тыкать подзорною трубою в куски кобры.

   - Доктор Жан Сигаль! - вскричали Валуа и Ящиков.

   Эбьен в ужасе заметался по палубе.

   - Бегите! - кричал он, - Огюст сейчас выскочит!

   Но д-р Жан Сигаль покачал годовою.

   - Огюст остался дома,- сказал он, - но дозвольте спросить: кто осмелился убить Аделаиду?

   - Если речь идет об этой проклятой змее,- вскричал помощник капитана, убирая свой браунинг, - то вас самих нужно убить. Какое вы имеете право везти змею?

   - Я взял для нее билет... Посмотрите список пассажиров, там сказано: доктор Жан Сигаль 50 лет и Аделаида 4 лет. Я только забыл упомянуть, что речь идет о змее...

   - Вас бы следовало линчевать! - вскричал помощник капитана.

   - Не мог же я оставить Аделаиду без себя в Париже! Она бы искусала половину квартала!

   Рыжий человек между тем пришел в себя и отправился в ближайшее кафе выпить рюмку ликера.

   - Удивительно знакома мне его походка, - заметил Валуа.

   - Вы не знаете, кто это? - спросил Ящиков Эбьена.

   - Я уже давно обратил на него внимание. Он значится под именем Альфреда де Мюссе, но это, несомненно, выдуманное имя и выдуманное, кстати сказать, весьма неудачно.

   - Но я совершенно не предполагал, что доктор Сигаль едет на этом пароходе. Куда он едет?

   Адвокат Эбьен молчал с Минуту.

   - Господа,- сказал он,- мы теперь находимся средь безбрежного простора, вдали от родины, и я полагаю, что нам нет надобности играть друг перед другом комедию. Ясно, все мы, и доктор Сигаль тоже (мы убедимся в этом после того, как он заплатит штраф и его отпустят из корабельной конторы), все мы едем в одно и то же место, а именно - ... на остров Люлю! - раздался позади них голос.

   Рыжий человек стоял, запустив руки в карман, и поглядывал на них, улыбаясь.

   - Ламуль! - вскричали три приятеля.

   - Тсс... Друзья мои. Не произносите моего имени. Я очень боялся, чтоб Тереза не вздумала следовать за мною... Тем более, что я получил телеграмму, что она исчезла из дома! Детка так меня любит! Это, конечно, очень тяжело... Но что делать!

   - Какого же черта вы выбрали такой нелепый псевдоним?

   - Я уже раскаиваюсь в этом. Вот извольте радоваться.

   К нему подошла молодая американка с длинными зубами, по цвету напоминающими ее рыжие волосы.

   - О, мистер Мюссэ, - сказала она, - напишите мне что-нибудь в альбом. Поверьте, что я с детства зачитываюсь полным собранием ваших сочинений.

   - Сударыня, к сожалению, я дал обет ничего не писать, покуда я нахожусь в море... Цыганка предсказала мне смерть на воде в момент сочинительства!.. Я бы не хотел навлечь собою гибель на весь этот плавучий город.

   Американка отошла, щелкнув кодаком.

   - И так с утра до вечера, - пробормотал Ламуль, - надоели ужасно! Да... Все мы едем на остров Люлю и всем нам, по-моему, надо объединиться. Неизвестно, какие опасности ждут нас на этом тернистом пути, и держаться сообща было бы, по моему мнению, крайне желательно. Что же касается до владения девушкой...

   - Жребий! - сказал Валуа.

   - Ее личный выбор, - воскликнул Эбьен.

   - Очередь, - предложил Ящиков.

   - Ну, это там видно будет! Не будем делить шкуру медведя. Итак, я предлагаю привлечь еще к нам доктора Жана Сигаля, без географа нам не обойтись, а там действовать по строго выработанному плану. У вас есть знакомые в Буэнос-Айресе?

   - Нет!

   - И у меня нет!

   - У меня была знакомая где-то вообще в Америке...

   - Ну, вот видите? Одни мы просто погибнем! Поэтому, если нет возражений, я предлагаю немедленно разыскать доктора и наметить строго план действий... Итак...

   В это время внимание всех четверых было привлечено странным зрелищем: на фоне заката, на верхней палубе, появился вдруг человек худой, но в очень просторном белом костюме, огромная черная борода ложилась на его грудь почти до живота, густые черные брови нависали над глазами, смуглое лицо было обклеено пластырями, словно конверт дальнего назначения - марками. Человек этот смотрел вдаль, кидая иногда взгляд в сторону беседовавших. Вдруг к нему подошел лакей из ресторана, тронул его за плечо и сделал какой-то знак рукой. Черный бородач ответил тоже жестом, и оба скрылись в недрах "Геракла".

   - Кто это? - спросил Эбьен.

   - Это глухонемой бразилец... Он уж давно заинтересовал меня, но, кроме того, что он глух и нем, никто о нем ничего не знает. Так пойдемте искать доктора Сигаля. Кстати, на палубе становится немного сыро!

   Они пошли по палубе и внезапно на другом мостике опять увидели черного бразильца, который на этот раз озирал горизонт в большой черный бинокль. Когда друзья проходили мимо него, он снова кинул на них беглый взгляд, но тотчас опять занялся рассматриванием темнеющего океана. Ламуль, отстав несколько от своих приятелей, внимательно оглядел его и пробормотал, покачав головою:

   - Этот глухонемой Вельзевул мне решительно не нравится.

  

  

  

   - Мне бы не хотелось,- сказал Ламуль, когда они вышли на пристань Буэнос-Айреса,- останавливаться в слишком модной и открытой гостинице. Мы обратим на себя внимание... Доктор Эбьен, друзья мои, не растеряйтесь в этой толпе! В жизни не видал я подобной давки. Они словно все взбесились, эти носильщики... Надо попытаться найти где-нибудь на окраине две-три комнатки.

   В это время Ламулю показалось, что на плече его лежит чей-то подбородок. Он быстро оглянулся и столкнулся нос носом с худым, почти чернокожим человеком в пестром клетчатом костюме, у которого из одной подогнутой штанины вместо ноги торчала деревяшка, словно кость из отбивной котлеты..

   - Сеньор, - сказал незнакомец,- возблагодарите всевышнего!.. Первый человек, которого вы увидали в Буэнос-Айресе, это - Рибелло Галавотти! А иными словами это значит, что все, что вам понадобится, будет появляться во мгновение ока!.. Три комнаты на окраине?.. Есть!..

   Он вынул из кармана ключ и принялся свистеть на все лады, выводя странную мелодию, вроде некоего дикого фокстрота. Мгновенно появились два черномазых верзилы, которые схватили на плечи сразу чемоданы всех приехавших, так что напомнили собою многолиственные деревья на тонком стволе. Они побежали сквозь толпу, крича что-то на непонятном языке.

   - Сеньоры, - сказал человек на деревяшке, - будьте добры придерживать брюки этих молодцов. Руки у них заняты, а помочи я у них отобрал на всякий случай... Падающие брюки не дают им возможности удрать с багажом!.. Опла!..

   Он махнул в воздухе парою помочей, схватил за талию одного из парней, а другого тоже схватил Ламуль, после чего все они с необыкновенной быстротой, сопровождаемые руганью, прорвали цепь полисменов и ринулись по каким-то шатким мосткам, обливаясь потом, палимые тропическим солнцем и рискуя ежесекундно слететь в пенящуюся под ними влагу.

   - Главное, не падайте в воду,- кричал их новый спутник,- здесь водится особая порода акул... Моя деревянная нога, сеньоры, плод неосторожного купанья... Зато мой патрон святой Рибелло теперь покровительствует мне... Скорее, сеньоры, скорее... Я недавно свалился в воду... моментально акула тут как тут... крак... откусила деревяшку и подавилась, как старуха косточкою от цыпленка... Пришлось стругать новую... Скорее, скорее...

   - Куда же так бежать? - с нетерпением вскричал Эбьен.

   - Madonna mia! Да ведь за ними же гонится целый отряд полиции!.. Ведь мы идем там, где ходить не полагается... Но помните, сеньор, что Рибелло Галавотти всегда ходит там, где не полагается! Живо! Живо!..

   Оглянувшись, они в самом деле увидали бегущих и грозящих им полисменов. Они все выскочили на берег, где стояла уже огромная телега, запряженная четырьмя мулами... Человек в ярко-зеленой шляпе, у которого была только верхняя половина лица, вскочил на край телеги и, размахивая бичом, выражал свой восторг. Чемоданы, как горох, посыпались на дно телеги, все вновь приехавшие полетели следом за ними, и телега с невероятным грохотом понеслась по камням, причем Рибелло Галавотти снова засвистел в ключ.

   - Подразнить фараонов,- сказал он.- Как ты думаешь, Диего,- обратился он к вознице,- будут они стрелять?

   Полудикий человек покрутил носом отрицательно, и так погнал лошадей, что путешественники запрыгали, как шарик на рулетке.

   - А что бы было, если бы нас поймали?- спросил Ламуль.

   - Нас бы отдули резиновыми палками и вдобавок бы оштрафовали.

   - А разве нельзя было пройти иначе?

   - О; сколько угодно... но разве это интересно?.. В другой раз я проведу вас по такому местечку, за хождение по которому полагается вечное тюремное заключение... Пороховые склады Буэнос-Айреса... Взрыви пол-Америки к черту... А мы пройдем и еще закурим сигары... За курение там просто пристреливают!.. Просто пристреливают... Вот вам доказательство (он кивнул на кучера) - подбородок и рот срезало как бритвой... Выстрел из маузеровской винтовки на расстоянии пяти шагов... Не заметил часового... Челюсть так и вцепилась зубами в надпись "Курить воспрещается"... Теперь он один не может обедать... Нужно, чтоб кто-нибудь жевал ему пищу... Ну да и сомневаюсь, чтобы поцелуи его кому-нибудь доставили удовольствие... Ловко бегают мерзавцы!..

   Последнее восклицание относилось к двум верзилам носильщикам, которые бежали за телегой, поддерживая брюки и высунув языки...

   - Им нужно заплатить, - заметил Валуа по-английски.

   - О, рано еще,- тоже по-английски ответил Галавотти, - разве джентльмены и сеньоры не хотят зг свои деньги поиздеваться над этими рожами?..

   И с этими словами он начал подхлестывать их помочами.

   - Не надо, - крикнул Эбьен, - это незаконно!

   - О, мы сами выдумываем себе законы... Смотрите, они начинают отставать и злятся... Они предполагают, что мы им не заплатим... Ну, сеньоры, давайте дразнить их кукишами...

   A сеньоры, сталкиваясь лбами, как игральные кости в стакане, уже ни на что не были способны. Доктор Жан Сигаль, заваленный чемоданами, делал слабые попытки вылезти из-под груды. Ламуль и Валуа сидели, прижавшись друг к другу, чтобы меньше трястись. Эбьен и Ящиков поминутно прикусывали языки и плевали кровью...

   - Пусть бегут до самого дома,- кричал Галавотти, - они помогут нам выгружаться... Осталось, какие-нибудь две версты... Вот это все старая часть города, сеньоры, здесь темно и сыро, но если нужно спастись от полиции, то лучшего места не найти даже в лондонском Уайтчапле!.. Ого!..

   Это было сказано, когда оба бегуна, обменявшись непонятными криками, вдруг выхватили откуда-то ножи и прыгнули к самой телеге. Мгновенно Галавотти вынул из обоих карманов огромные револьверы системы Кольта и направил дула на бегущих. Те моментально отстали и, ругаясь, исчезли в облаке пыли.

   - Теперь,- объявил Галовотти, убирая револьверы, мы имеем полное и законное право не платить... Они покушались на убийство... Но берегитесь... Они попытаются зарезать одного из вас!

   - Так заплатить им! - вскричал Ламуль в ужасе.

   - Лучше дайте эти деньги мне, и я выпью за ваше здоровье стакан джину! Приехали!

   Телега с громом вкатилась в какой-то каменный двор, возница мгновенно осадил мулов и вдруг каким-то незаметным движением опрокинул телегу. Люди и чемоданы посыпались на землю. Из дверей дома выскочили двое мальчишек. С необычайной скоростью привязали они чемоданы к веревке, выброшенной кем-то из второго этажа, и чемоданы, как чудовищная гроздь, закрутились в воздухе.

   - За мной, сеньоры, - крикнул Галавотти и, схватив под руки Ламуля и Валуа, понесся вверх по темной каменной лестнице. Мальчишки поволокли также Яшикова, Эбьена и Сигаля. Через пять минут они не то валялись, не то сидели в полутемной комнате с окнами на улицу.

   Галавотти куда-то исчез, а Ламуль,. встав с плетеного дивана и потирая поясницу, подошел к окну. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть, и он едва удержался, чтоб не вскрикнуть от неожиданности: из окна противоположного дома глядело темное бородатое лицо глухонемого бразильца. Ламуль поманил своих спутников, но, когда они подошли к окну, видение исчезло. А в дверях стоял добродушный толстяк в колпаке и в грязном фартуке - хозяин отеля - и говорил, улыбаясь:

   - Ну, канальи, рассказывайте, что вы натворили? Убийство или просто кражу со взломом?

  

  

  

  

   Наступила томная южная ночь. Отсветы реклам перебегали по небу, город трепетал томительной ночной жизнью, долетавшей сюда вместе с волнами какого-то терпкого аромата цветов, так что казалось, кокетка опрокинула туалет с десятком душистых флаконов. Ламуль вспомнил свою Прекрасную Терезу, пощупал свою фальшивую бороду и пробормотал:

   - А ведь чего доброго - нас и в самом деле принимают за убийц...

   - Забавно это слышать тому, чьи предки некогда на троне, украшенном лилиями...

   - К черту предков... Доктор... что вы обо всем этом думаете?..

   - Много интересного, поглядите, что мне удалось поймать у вас под кроватью, господин Эбьен...

   Он положил на стол сверток бумаги, который слегка шевелился, и наклонил свечу...

   - Что это такое?

   - Редчайшей породы сколопендра, - сказал доктор, такой экземпляр попадается один на 10.000; и вам повезло настолько, что как раз под вашею кроватью мне удалось найти его!..

   - фу! какая гадость... Чем же он знаменит, этот ваш урод?

   - От его укуса,- сказал доктор, любовно рассматривая маленькое чудовище, - умирают почти мгновенно...

   Все вскочил в страхе.

   - А вы уверены, что их еще там нет?

   - Таких нет... а обычных довольно много...

   - А от обычных что бывает?..

   - О, - сказал профессор презрительно, - от них умирают дня в два, в три... Есть среди них настолько вялые и слабые типы, что от их укусов отделываются местною гангреною...

   Пьер Ламуль заходил из угла в угол.

   - Положительно, - сказал он, - здесь нельзя задерживаться!.. Переночуем как-нибудь ночь, а завтра же переедем в лучшую гостиницу, или...

   - О сеньоры, - раздался знакомый голос, - уверяю вас, что лучше "или"...

   - Послушайте, сеньор Галавотти, - произнес Ламуль,- вы, очевидно, все знаете...

   - Я знаю три четверти всего,- отвечал тот скромно, - но я знаю человека, который знает все...

   - Ну, так слушайте... Вы не думайте в самом деле, что мы какие-нибудь воры... мы путешественники... Вот это знаменитый профессор географии, вот это лучший в Париже адвокат, это русский эмигрант, это нечто вроде французского короля, а сам я писатель... Мы едем с научною целью на один остров... остров Люлю... Вы знаете такой?..

   - Если я не знаю, то это еще ничего не значит, ибо я. знаю человека, который все .знает...

   - Вы можете достать нам этого человека?

   - Хоть сию же минуту... Позвольте,... минуту тишины, сеньоры.

   Все прислушались. Снизу из-под пола донеслись странные звуки; казалось, что кто-то катает пустую бочку по железному листу и от времени до времени пускает в ход автомобильную сирену.

   - Что это? - спросил Эбьен с некоторым страхом.

   - Это,- отвечал Галавотти таинственно и восхищенно,- кривоглазый Пэдж поет вечерние псалмы...

   В это время страшные звуки смолкли и прогремел выстрел.

   - Он кончил петь, - воскликнул Галавотти, - пропев псалмы, он всегда палит из револьвера в пустую бутылку. Я сейчас приведу его, сеньоры...

   - Зачем? Зачем?-в страхе закричали Валуа и Ламуль.

   - Потому что, сеньоры,- отвечал Галавотти,- Пэдж и есть тот самый человек, который все знает!..

   Все сидевшие в комнате почувствовали некоторый трепет, когда, ведомый Галавотти, появился на пороге человек казавшийся квадратным, столь широки были его плечи.

   На огромном красном лице сверкал один глаз, другой был, по-видимому, давно выколот и заменен скорлупою грецкого ореха. Нос был приплюснут к правой щеке, а в огромной пасти, придерживаемая тремя темными зубами, торчала трубка. Удивительный человек этот, войдя в комнату, молча сел верхом на стул, Спиною ко всем присутствующим, и, казалось, задремал.

   - Он не станет разговаривать, - шепнул Галавотти, - пока ему не дадут настоящий доллар.

   - Что значит настоящий?' - Не фальшивый.

   Пьер Ламуль дрожащими руками вынул доллар и дал его Галавотти, который, в. свою очередь, почтительно протянул его Пэджу. Тот взял бумажку, сунул ее в рот и жевал с минуту. Затем, вынув изо рта, расправил на ладони своим черным пальцем и посмотрел на свет. После этого он внезапно вырвал из-под себя стул, швырнул его в угол комнаты и, сжав кулаки и переваливаясь, подошел к Ламулю.

   - В чем дело? - крикнул он таким густым басом, что казалось, в комнате кто-то заиграл на тромбоне.

   Рибелло Галавотти, видя, что Ламуль от страха не в состоянии сказать ни слова, решил выступить сам:

   - Сеньоры, - сказал он почтительно, - научные деятели и едут с высокою целью на остров Люлю... Они хотели бы знать, где находится этот остров и как до него добраться...

   Пэдж поправил скорлупу в своем глазу и с необычайной ловкостью плюнул в окно так, что плевок его только слегка задел за ухо Роберта Валуа. Он долго молчал.

   - А они, - наконец произнес он, - не шеромыжники...

   - О, мистер Пэдж, это же все ученые люди... Это Колумб, это Архимед, это Шекспир, а это Эйнштейн...

   Пэдж кивнул головою глубокомысленно:

   - Я сам окончил воскресную школу,-прохрипел он. - Остров Люлю... Гм!..

   - Расположен под 46-м градусом... - начал доктор Сигаль.

   Мгновенно лицо Пэджа исказилось. Глаз его засверкал, голова втянулась в плечи, и не успели друзья опомниться, как доктор уже лежал на полу у противоположной стены, а Пэдж потирал ушибленный кулак.

   - Будешь ты молчать, долговязая минога, - крикнул он, - когда говорит кривоносый Пэдж?... Или ты привык, чтоб тебе щекотали ребра вот этою игрушкою?

   И он вынул из кармана огромный кольт.

   - Ради бога, простите, мистер Пэдж,- забормотал Галавотти,- сеньоры не знали... они не нарочно...

   - Пусть дадут мне еще один настоящий доллар.

   Пожевав снова бумажку и поглядев ее на свет, он хватил кулаком по столу.

   - Завтра,- крикнул он,-на закате! Едем! На остров Люлю. 100 долларов до, 100 во время и 100 по окончании... Никаких женщин с собою не брать... Повешу на рее вниз головой!.. Молчать!.. Не возражать! Шхуна "Агнесса"! Кто пошевельнет пальцем, тому прострелю кокос! Честное слово!

   - Кокос - это голова, - шепнул Галавотти.

   Сказав все это, Пэдж повернулся и, переваливаясь, удалился. После его ухода минуты две царило молчание.

   Профессор тихо стонал, потирая ушибленную диафрагму.

   Сам Галавотти был, казалось, немного подавлен.

   - А если мы решим не ехать на остров Люлю? - спросил, наконец, Пьер Ламуль.

   - Невозможно, - сказал Галавотти, покачав головою,- Пэдж больше всего ценит данное слово... Он перестреляет всех нас как куропаток.

   - Ну, ехать так ехать,- сказал Ящиков,- по крайней мере, не зря через океан переехали.

   В это время Пьеру Ламулю опять показалось, что в окне противоположного дома, на фоне лампы, мелькнула черная борода.

   - Послушайте, - сказал он тихо Галавотти, отозвав его в сторону,- меня смущает один черномазый глухонемой бразилец, который, по-моему, следит за нами вот из того окна...

   Галавотти задумался.

   - Что же! Долларов сорок, - сказал он.

   - Что?

   - Сорок долларов возьму за то, чтобы прирезать его, и пятьдесят - чтоб пристрелить... Стрелять опаснее... слышнее...

   - Да я вовсе не хочу убивать его... я только хотел бы справиться. Что это за фигура?..

   - Это можно... маленький разговорчик с ножом, приставленным к горлу, или с дулом револьвера, уткнувшимся в глаз... Я это сделаю... Через час все будет известно... Все легли спать... Они легли, тщательно осмотрев тюфяки и простыни.

   - Я думаю, что со стороны мы производим впечатление идиотов! - заметил Валуа.

   - Да и не только со стороны, - проворчал Эбьен.

   Скоро они задремали... Не спалось одному Ламулю.

   Он думал об этом черном бразильце, и странная мысль пришла вдруг ему в голову. Галавотти тихо вошел в комнату.

   - Ну? - спросил его Ламуль.

   Тот смущенно промолчал.

   - Ничего не вышло, сеньор, - сказал он наконец, - я испытал все способы, только под конец вспомнил, что он нем как рыба...

   - Так он мог бы написать...

   - У нас не было под рукой чернил... Покойной ночи, сеньор, если на вас нападет змея, хватайте ее около самой головы, но никак не за хвост...

   Он вышел. Ламуль долго ворочался с боку на бок...

   - По-моему, - пробормотал он наконец, - сеньор Галавотти мог бы говорить более искренним тоном... Нет... Это черномазый дьявол мне решительно не нравится.

   Наконец усталость взяла свое. Он уснул.

  

  

  

   На фоне желтого заката черным силуэтом вырисовывалась шхуна "Агнесса". Бирюзовые воды быстро темнели, и когда лодка отчалила от пустынного берега, то вспыхнули звезды, и всех охватило какое-то торжественное настроение.

   - А где же Большая Медведица? - спросил Ящиков.

   - Она осталась по ту сторону экватора... Зато вон... видите... над самым морем такие яркие звезды, это Южный Крест...

   - Философы утверждают, что все это плод нашего воображения. Что светятся только видимости, а на самом деле небо усеяно некими вещами в себе, недоступными нашему уму.

   - Бросьте философию, - сказал Галавотти, - я, сеньоры, сам люблю пофилософствовать на полный желудок, только не в такие ночи... У нас тут был один философ, так он доказывал, что все дело в привычке... Чтo, мол, привыкнув, можно жить и под водой... Вот он и начал привыкать, а мы ходили смотреть... Ну, что ж, на десятый день его сожрала акула! Ерунда эта ваша философия...

   Все умолкли и задумались.

   Вдруг Ламуль, вглядевшись в темноту, произнес с удивлением:

   - Навстречу нам едет лодка...

   - Лодка? - спросил. Галавотти, - что же тут удивительного? На то и море, чтобы по нем плавали лодки... Вот если бы навстречу нам ехала телега...

   - Но разве на "Агнессе" есть другие пассажиры?

   - О, разумеется, нет! А вот мы сейчас узнаем, в чем дело...

   Встречная лодка приблизилась, и Галавотти издал пронзительный свист. Гребец, ведший пустую лодку, в ответ щелкнул языком с такой силой, словно выстрелил из пистолета.

 &n