Терпигорев Сергей Николаевич - Марфинькино счастье

астья.

   Свадьба была, конечно, в Чибисовке, сопровождалась слезами Анны Степановны, благословениями всех, пожеланиями и чуть ли не трехдневным торжеством, на котором собралось самое разнохарактерное общество - приехавшие из Коломны родственники и братья Буданцева, некоторые из соседей, помещики, городские и уездные власти в полном составе; играл хор музыки стоящего у нас в городе какого-то пехотного полка, и, кроме того, были даже архиерейские певчие, которые пели во время обряда в церкви, а потом, в следующие дни, пели только все многолетия и даже светские хоровые песни, по требованию гостей.

  

  

   Лет десять спустя, и даже больше, пожалуй, я ехал по Московско-Рязанской железной дороге. На станции Коломна в наш вагон вошла дама, весьма полная, хорошо, но просто одетая. Лицо ее я не мог разглядеть - она была под вуалью. С нею были девочка лет семи-восьми и еще какая-то барыня, худенькая, маленькая, одетая более чем скромно. Свободных мест было много в вагоне, и они выбрали какие хотели, у окна. К окну их кто-то подошел и прощался с ними. Я посмотрел, и мне показалось лицо его что-то знакомым. Разговаривая с ним, полная и высокая пассажирка подняла вуаль. Это была Марфинька.

   Когда поезд тронулся, я подошел к ней, - я нисколько не сомневался, что это она, - и назвал ей себя.

   - А, а... вот встреча-то! Как это вы так? - удивилась она. - Вы в Заречье едете?

   - Да, - сказал я. - А вы?

   - И я туда же, в Чибисовку. Вы знаете: Анна Степановна ведь умерла.

   - Знаем, - сказал я. - А муж ваш где же?

   - Григорий Парфеныч? А он "на низах..." Гурты ведь у них там. Пять тысяч голов, - добавила она.

   - "Много", - вспомнив, как она все удивлялась тогда, сказал я.

   - Да, и хлопот что с ними, - отвечала она, не поняв моего намека. - Теперь новые правила вышли для гуртов... Знаете, все это...

   Я поболтал с нею с полчаса и, под предлогом курить, вышел в следующий вагон: скучно было с ней...

  

  

  

   Сергей Николаевич Терпигорев (1841-1895), писавший главным образом под псевдонимом С. Атава, родился в Тамбовской губернии, в некогда богатой, но к моменту рождения писателя уже разорившейся дворянской семье. У отца его от прошлых времен сохранилась большая библиотека, и будущий писатель рано полюбил литературу. Учился Терпигорев в благородном пансионе при тамбовской гимназии, затем в Петербургском университете, на юридическом факультете (с 1860 года), которого не окончил из-за студенческих волнений 1861 года. В этих волнениях Терпигорев не участвовал, но его человеческому достоинству претило казенное и подлое отношение университетского начальства к студенчеству; он был исключен, не согласившись дать подписку в неукоснительном исполнении предписанных "правил" поведения, и уехал на родину (1862).

   Еще будучи студентом Петербургского университета, Терпигорев начал печататься в газете "Русский мир" и сатирическом журнале "Гудок". В последнем Терпигорев помещал меткие обличения тамбовской администрации, проделки которой знал хорошо.

   До 1870 года Терпигорев писал сравнительно мало; в течение последующих десяти лет он совсем отходит от литературы, занимаясь разного рода торговыми предприятиями. Эта не имеющая никакого отношения к литературе деятельность обогатила Терпигорева знанием действительности, пригодившимся ему впоследствии.

   Как писатель признание Терпигорев получил только в начале 80-х годов. В 1880 году в "Отечественных записках" начал печататься большой сатирический цикл очерков Терпигорева "Оскудение", принесший автору заслуженную славу- писателя щедринской школы. Терпигорев не подражал Салтыкову-Щедрину - у него были свои и объекты наблюдений и миросозерцание, - но злая его сатира, искрометный юмор, неистощимый талант рассказчика, умеющего осветить предмет с самой, казалось бы, неожиданной стороны, - все эти качества, обычно ассоциировавшиеся с именем Щедрина, на первых порах ввели читателей и критику в заблуждение. Так как "Оскудение" было подписано С. Атава, публика полагала, что за этим псевдонимом может скрываться только Щедрин.

   Цикл очерков "Оскудение" - вершина творчества Терпигорева. Хотя Терпигорев идейно был связан с дворянством, это не помешало ему ядовито высмеять самые худшие - и в то же время типические - черты своего сословия - дух крепостничества, паразитизм, стяжательство, неумение трудиться, хищничество и т. д. и т. д., принявшие особенно отвратительные формы в пореформенную эпоху, в пору, когда значительная часть дворянства чувствовала себя "обиженной" и "разоренной" освобождением крестьян. Терпигорев сумел показать подлинные причины "оскудения" дворянства.

   За короткое время "Оскудение" выдержало два издания.

   В течение четырнадцати лет (начиная с 1880 года): Терпигорев написал очень много о жизни главным образом своего сословия. Его произведения неоднократно - после опубликования в различных журналах - выходили сборниками ("Потревоженные тени", "Желтая книга", "Узорочная пестрядь", "Исторические рассказы и воспоминания" и др.).

   Кроме того, в газете "Новое время" Терпигорев поместил свыше шестисот воскресных фельетонов.

  

  

   Впервые опубликовано в книге "Марфинькино счастье и другие рассказы Сергея Атавы". Издание товарищества М. О. Вольф. СПб, 1888. При жизни автора не переиздавалось. Печатается по первой публикации.

  

   Стр. 516. ...буквально вот как у Некрасова: "Как молоком облитые..." - См. стихотворение Некрасова "Зеленый шум":

  

   Как молоком облитые,

   Стоят сады вишневые,

   Тихохонько шумят.

  

   Стр. 544. Ворок - загон, стойло.