Шмелев Иван Сергеевич - Богомолье

одне. Всходим по лесенке и смотрим: пасутся игрушечные овечки, течет голубой ручеек в камушках, зайчик сидит во мху, тоже игрушечный, на кусточках ягоды и розы...- такое чудо! А в горе - Лазарев гроб-пещера

  

  Смотрим гроб Преподобного, из сосны,- Горкин признал по дереву. Монах говорит:

  

  - Не грызите смотрите! Потому и в укрытии содержим, а то бы начисто источили.

  

  И открывает дверцу, за которой я вижу гроб.

  

  - А приложиться можно, зубами не трожьте только!

  

  Горкин наклоняет меня и шепчет:

  

  - Зубками поточи маленько... не бойся, Угодник с тебя не взыщет.

  

  Но я боюсь, стукаюсь только зубками. Домна Панферовна после и говорит:

  

  - Прости, батюшка Преподобный Сергий... угрызла, с занозцу будет.

  

  И показывает в платочке, так, с занозцу. И Горкин тоже хотел угрызть, да нечем, зубы шатаются. Обещала ему Домна Панферовна половинку дать, в крестик вправить. Горкин благодарит, и обещается отказать мне святыньку, .когда помрет.

  

  Едем прудами, по плотине на пещерки к Черниговской - благословиться у батюшки Зарнавы, Горкин и говорит:

  

  - Сказал я батюшке, больно ты мастер молитвы петь Может, пропеть скажет... получше пропой смотри

  

  А мне и без того страшно - увидеть святого человека! Все думаю: душеньку мою чует, все-то грехи узнает.

  

  Тишина святая, кукушку слышно. Анюта жмется и шепчет мне:

  

  - Семитку со свечек утаила у бабушки... он-то узнает ну-ка?

  

  Я говорю Анюте:

  

  - Узнает беспременно, святой человек... отдай лучше бабушке, от греха.

  

  Она вынимает из кармашка комочек моха - сорвала на горе Фаворе! - подсолнушки и ясную в них семитку и сует бабушке, когда мы слезаем у пещерок; губы у ней дрожат, и она говорит чуть слышно:

  

  - Вот... смотрю - семитка от свечек замоталась...

  

  Домна Панферовна - шлеп ее!

  

  - Знаю, как замоталась!.. скажу вот батюшке, он те!..

  

  И такой на нас страх напал!..

  

  Монах водит нас по пещеркам, светит жгутом свечей. Ничего любопытного, сырые одни стены из кирпича, и не до этого мне, все думаю: душеньку мою чует, все-то грехи узнает! Потом мы служим молебен Черниговской в подземельной церкви, но я не могу молиться - все думаю, как я пойду к святому человеку. Выходим из-под земли, так и слепит от солнца.

  

  У серого домика на дворе полным-то полно народу. Говорят - выходил батюшка Варнава, больше и не покажется, притомился. Показывают под дерево:

  

  - Вон болящий, болезнь его положил батюшка в карман, через годок, сказал, здоровый будет!

  

  А это наш паренек, расслабный, сидит на своей каталке и образок целует! Старуха нам говорит:

  

  - Уж как же я вам, родимые мои, рада! Радость-то у нас какая, скажу-то вам... Ласковый какой, спросил - откулешные вы? Присел на возилочку к сыночку, по ножкам погладил, пожалел: "Земляки мы, сынок... ты, мол, орловский, а я, мол, туляк". Будто и земляки мы. Благословил Угодничком... "Я,- говорит,- сыночек, болесть-то твою в карман себе положу и унесу, а ты придешь через годок к нам на своих ноженьках!" Истинный Бог...- "на своих, мол, ноженьках придешь",- сказал-то. Так обрадовал - осветил... как солнышко Господне.

  

  Все говорят: "Так и будет, парень-то, гляди-ка, повеселел как!" А Миша образок целует и все говорит: "Приду на своих ногах!" Ему говорят:

  

  - А вестимо придешь, доброе-то слово лучше мягкого пирога!

  

  Кругом разговор про батюшку Варнаву: сколько народу утешает, всякого-то в душу примет, обнадежит... хоть самый-то распропащий к нему приди.

  

  - А вчера,- рассказывает нам баба,- молодку-то как обрадовал. Ребеночка заспала, первенького... и помутилось у ней, полоумная будто стала. Пала ему в ножки со старушкой, а он и не спросил ничего, все уж его душеньке известно. Стал утешать: "А, бойкоглазая какая, а плачешь! На, дочка, крестик, окрести его!" А они и понять не поймут, кого - его?! А он им опять то ж: "Окрести новенького-то, и приходите ко мне через годок, все вместе". Тут-то они и поняли... радостные пошли.

  

  И мы рады: ведь это молодка с бусинками, Параша, земляничку ей Федя набирал!

  

  А батюшка не выходит и не выходит. Ждали мы, ждали - выходит монашек и говорит:

  

  - Батюшка Варнава по делу отъезжает, монастырь далекий устрояет... нонче не выйдет больше, не трудитесь, не ждите уж.

  

  Стали мы горевать. Горкин поахал-поахал...

  

  - Что ж делать,- говорит,- не привел Господь благословиться тебе, косатик...- мне-то сказал.

  

  И стало мне грустно-грустно. И радостно немножко - страшного-то не будет. Идем к воротам и слышим - зовет нас кто-то:

  

  - Московские, постойте!

  

  Горкин и говорит: "А ведь это батюшка нас кличет!" Бежим к нему, а он и говорит Горкину:

  

  - А, голубь сизокрылый... благословляю вас, московские.

  

  Ну прямо на наше слово: благословиться, мол, не привел Господь. Так мы все удивились! Ласковый такой, и совсем мне его не страшно. Горкин тянет меня за руку на ступеньку и говорит:

  

  - Вот, батюшка родной, младенчик-то... привести-то его сказали.

  

  Батюшка Варнава и говорит, ласково:

  

  - Молитвы поешь... пой, пой.

  

  И кажется мне, что из глаз его светит свет. Вижу его серенькую бородку, острую шапочку - скуфейку, светлое, доброе лицо, подрясник, закапанный густо воском. Мне хорошо от ласки, глаза мои наливаются слезами, и я, не помня себя, трогаю пальцем воск, царапаю ноготком подрясник. Он кладет мне на голову руку и говорит:

  

  - А это... ишь любопытный какой... пчелки со мной молились, слезки их это светлые...- И показывает на восковники.- Звать-то тебя как, милый?

  

  Я не могу сказать, все колупаю капельки. Горкин уж говорит, как звать. Батюшка крестит меня, голову мою, три раза и говорит звонким голосом:

  

  

  Во имя Отца... и Сына... и Святаго Духа!

  

  

  Горкин шепчет мне на ухо:

  

  - Ручку-то, ручку-то поцелуй у батюшки.

  

  Я целую бледную батюшкину ручку, и слезы сжимают горло. Вижу - бледная рука шарит в кармане ряски, и слышу торопливый голос:

  

  - А моему...- ласково называет мое имя,- крестик, крестик...

  

  Смотрит и ласково, и как-то грустно в мое лицо и опять торопливо повторяет:

  

  - А моему... крестик, крестик...

  

  И дает мне маленький кипарисовый крестик - благословение. Сквозь невольные слезы - что вызвало их? - вижу я светлое, ласковое лицо, целую крестик, который он прикладывает к моим губам, целую бледную руку, прижимаюсь губами к ней.

  

  Горкин ведет меня, вытирает мне слезы пальцем и говорит радостно и тревожно будто:

  

  - Да что ты, благословил тебя... да хорошо-то как, Господи... а ты плачешь, косатик! на батюшку-то погляди, порадуйся.

  

  Я гляжу через наплывающие слезы, сквозь стеклянные струйки в воздухе, которые растекаются на пленки, лопаются, сквозят, сверкают. Там, где крылечко, ярко сияет солнце, и в нем, как в слепящем свете,- благословляет батюшка Варнава. Я вижу Федю. Батюшка тихо-тихо отстраняет его ладошкой, отмахивается от него как будто, а Федя не уходит, мнется. Слышится звонкий голос:

  

  - И помни, помни! Ишь ты какой... а кто ж, сынок, баранками-то кормить нас будет?..

  

  Федя кланяется и что-то шепчет, только не слышно нам.

  

  - Бог простит, Бог благословит... и Господь с тобой, в миру хорошие-то нужней!..

  

  И кончилось.

  

  Мы собираемся уходить. Домна Панферовна скучная: ничего не сказал ей батюшка, Анюту только погладил по головке. А Антипушке сказал только:

  

  - А, простачок... порадоваться пришел!

  

  Антипушка рад и тоже, как и я, плачет. И все мы рады. И Горкин - опять его батюшка назвал: "голубь мой сизокрылый". А Домну Панферовну не назвал никак, только благословил.

  

  Собираемся уходить - и слышим:

  

  - А, соловьи-певуны, гостинчика принесли!

  

  И видим поодаль - наших, от Казанской, певчих, васильевских: толстого Ломшакова, Батырина-октаву и Костикова-тенора. Горкин им говорит:

  

  - Что же вы, вас это батюшка, вы у нас певуны-то-соловьи!

  

  А батюшка их манит. Они жмутся, потрогивают себя у горла, по привычке, и не подходят. А он и говорит им:

  

  - Угостили вчера меня гостинчиком... вечерком-то! У пруда-то, из скиту я шел?.. Господа благословляли-пели. А теперь и деток моих гостинчиком накормите... ишь их у меня сколько!

  

  И рукой на народ так, на крылечке даже повернулся,- полон-то двор народу. Тут Ломшаков и говорит, рычит словно:

  

  - Го...споди!.. Не знали, батюшка... пели мы вчера у пруда... так это вы шли по бережку и приостановились под березкой!..

  

  А батюшка и говорит, ласково так - с улыбкой:

  

  - Хорошо славили. Прославьте и деткам моим на радость.

  

  И вот они подходят, робко, прокашливаются, крестятся на небо и начинают. Так они никогда не пели - Горкин потом рассказывал: "Ангели так поют на небеси!"

  

  Они поют молитву-благословение, хорошо мне знакомую молитву, которая зачинает всенощную:

  

  

  Благослови, душе моя, Господа,

  

  Господи Боже мой, возвеличился еси зело,

  

  Вся премудростию сотворил еси...

  

  

  Подходят благословиться. Батюшка благословляет их, каждого. Они отходят и утираются красными платками. Батюшка благословляет с крылечка всех, широким благословением, и уходит в домик. Ломшаков сидит на траве, обмахивается платком и говорит-хрипит:

  

  - Не достоин я, пьяница я... и такая радость!..

  

  Мне его почему-то жалко. И Горкин его жалеет:

  

  - Не расстраивайся, косатик... одному Господу известно, кто достоин. Ах, Сеня, Сеня... да как же вы пели, братики!..

  

  Ломшаков дышит тяжело, со свистом, все потирает трудь. Говорит, будто его кто душит:

  

  - Отпе-то... больше так не споем.

  

  Лицо у него желтое, запухшее. Говорят, долго ему не протянуть.

  

  Сегодня последний день, после обеда тронемся.

  

  Ранним утром идем прикладываться к мощам - прощаться. Свежо по заре, солнце только что подымается, хрипло кричат грачи. От невидного еще солнца Лавра весело золотится и нежно розовеет, кажется новенькой, в новеньких золотых крестах. Розовато блестят на ней мокрые от росы кровли. В Святых Воротах совсем еще пустынно, гулко; гремя ключами, румяный монах отпирает святую лавочку. От росистого цветника тянет душистой свежестью - петуньями, резедой, землей. Небо над Лаврой - святое, голубое. Носятся в нем стрижи, взвизгивают от радости. И нам всем радостно, денек-то послал Господь! Только немного скучно: сегодня домой идти.

  

  После ранней обедни прикладываемся к мощам, просим благословения Преподобного, ставим свечу дорожную. Пригробный иеромонах все так же стоит у возглавия, словно и никогда не сходит. Идет и идет народ, поют непрестанные молебны, теплятся негасимые лампады. Грустно выходим из собора, слышим в последний раз:

  

  

  Преподобный отче Се-ргие,

  

  Моли Бога о на-ас!..

  

  

  А теперь с Саней проститься надо, к отцу кваснику зайти. Саня сливает квас, носит ушатами куда-то. Ему грустно, что мы уходим, смотрит на нас так жалобно, говорит:

  

  - Ка-ка...ка-васку-то, на до-дорожку!..

  

  И мы смеемся, и Саня улыбается: как ни увидит нас - все кваском хочет угостить. Горкин и говорит:

  

  - Ах ты, косатик ласковый... все кваском угощаешь, совсем заквасились мы.

  

  - Да не-нечем бо-больше... у-у-у-у...го-го-стить-то...- отвечает смиренно Саня.

  

  Федя нам шепчет, что Саня такой обет положил: на одном хлебце да на кваску живет, и весь Петров пост так будет. Горкин говорит - надо уж сделать уважение, попить кваску на дорожку. Мы садимся на лавку в квасной палате. Пахнет прохладно мяткой и молодым, сладковатым квасом. Выпиваем по ковшичку натощак. Отец квасник говорит, что это для здоровья пользительно - молодой квасок натощак - и спрашивает нас, благословились ли хлебцем на дорожку. Мы ему говорим, что как раз сейчас и пойдем благословиться хлебцем.

  

  - Вот и хорошо,- говорит квасник,- благословитесь хлебцем, для здоровья, так всегда полагается.

  

  Сане с нами Нельзя: квас сливать, четыре огромных кади. Он нас провожает до порожка, показывает на хлебную. Мы уже дорогу знаем, да можно найти по духу, и всегда там народ толпится - благословиться хлебцем.

  

  Отец хлебник, уже знакомый нам, проводит нас в низкую длинную палату. От хлебного духа будто кружится голова, и хочется тепленького хлебца. По стенам, на полках, тянутся бурые ковриги - не сосчитать. В двери видно еще палату, с великими квашнями-кадями, с вздувшейся доверху опарой. На длинном выскобленном столе лежат рядами горячие ковриги-плашки с темною сверху коркой - простывают. Воздух густой, тягучий, хлебно-квасной и теплый. Горкин потягивает носом и говорит:

  

  - Го-споди, хлебушко-то святой-насучный... с духу одного сыт будешь!

  

  И мне так кажется: дух-то какой-то... сытный. Отец хлебник, высокий старик, весь в белом, с вымазанными в муке руками, ласково говорит:

  

  - Как же, как же... благословитесь хлебцем. Преподобный всех провождает хлебцем, отказа никому нет.

  

  Здоровые молодцы-послушники режут ковригу за ковригой, отхватывают ломтями, ровно. Горкин радуется работке:

  

  - Отхватывают-то как чисто, один в один!

  

  Ломти укладывают в корзину, уносят к двери и раздают чинно богомольцам. И здесь я вижу знакомую картинку: Преподобный Сергий подает толстому медведю хлебец. Отец хлебник починает для нас ковригу и говорит:

  

  - Примите благословение обители Преподобного на дорожку, для укрепления.

  

  И раздает по ломтю. Мы кланяемся низко - Горкин велит мне кланяться пониже - и принимаем, сложив ладошки. Домна Панферовна просит еще добавить. Отец хлебник глядит на нее и говорит шутливо:

  

  - Правда, матушка... кому так, а тебе и два пая мало.

  

  И еще добавил. Вышли мы, Горкин ей попенял: нехорошо, не для жадности, а для благословения положено, нельзя нахрапом. Ну, она оправдалась: не для себя просила, а знакомые наказали, освятиться. Так мы монаху и сказали. Горкин потом вернулся и доложил. Доволен монах остался.

  

  Выходим из палаты - богомольцы и богомольцы, чинно идут за дружкой, принимают "благословение хлебное". И все говорят:

  

  - И про всех хватает, и Господь подает!..

  

  Даже смотреть приятно: идут и идут все с хлебцем; одни обертывают ломти в чистую холстинку, другие тут же, на камушках, вкушают Мы складываем благословение в особую корзинку с крышечкой, Горкин купил нарочно: в пути будем вкушать кусочками, а половинку домой снесем - гостинчик от Преподобного добрым людям. Опускаем посильную лепту в кружку, на которой написано по-церковному: "На пропитание странным" И другие за нами опускали - бедные и прокормятся. Вкусили по кусочку, и стало весело - будто Преподобный нас угостил гостинчиком. И веселые мы пошли.

  

  Из Лавры идем к маленькому Аксенову, к сундучнику, у овражка.

  

  Он нам ужасно рад, не знает, куда нас и посадить, расспрашивает о Трифоныче, угощает чайком и пышками. Показывает потом все обзаведение - мастерскую, где всякие сундучки - и большие, и маленькие. Сундучки - со всякими звонками: запрешь, отопрешь - дринь-дрон! Обиты блестящей жестью, и золотой, и серебряной, с морозцем, с отделкой в луженую полоску, оклеены изнутри розовой бумагой - под Троицу - и называются - троицкими. Таких будто больше нигде не делают. Аксенов всем нам дарит по сундучку, мне - особенный, золотой, с морозцем. Мы стесняемся принимать такие богатые подарки, говорим - чем же мы отдарим, помилуйте... А он руками на нас.

  

  - Да уж вы меня отдарили лаской, в гости ко мне зашли!

  

  Правду Трифоныч. говорил: нарадоваться на него не могли, какой од ласковый оказался, родней родного.

  

  Расспрашивает про Трифоныча и про Федосью Федоровну, супругу Трифоныча,- здоровы ли и хорошо ли идет торговля. Говорим, что здоровы и торговля ничего идет, хорошо, да вот дело какое вышло. Поставила намедни Федосья Федоровна самовар в сенях, и зашумел самовар, Федосья Федоровна слышала... пошла самовар-то взять, а его жулики унесли, с огнем! Она и затосковала: не к добру это, помереть кому-то из семейства,- такое бывало, примечали. К Успеньеву дню к Троице собираются. Аксенов говорит, что все от Бога... бывает, что и знак посылается, на случай смерти.

  

  - Ну, у них хороший молитвенник есть, Саня ...- говорит,- им беспокоиться нечего, и хорошие они люди, на редкость правильные.

  

  Узнает, почему не у него остановились Горкин просит его не обижаться.

  

  - Помилуйте, какая же обида...- говорит Аксенов,- сам Преподобный к Никодиму-то вас привел! И достославный он человек, не мне чета.

  

  Просит снести поклончик Трифонычу и зовет в другой раз к себе:

  

  - Теперь уж найдете сразу маленького Аксенова.

  

  Потом ходим в игрушечном ряду, у стен, под Лаврой Глаза разбегаются - смотреть.

  

  Игрушечное самое гнездо у Троицы, от Преподобного повелось: и тогда с ребятенками стекались. Большим - от святого радость, а несмысленным - игрушечка: каждому своя радость.

  

  Всякое тут деревянное точенье: коровки и овечки, вырезные лесочки и избушки, и кующие кузнецы, и кубарики, и медведь с мужиком, и точеные яйца, дюжина в одном: все разноцветные, вложенные друг в дружку, с красной горошинкой в последней - не больше кедрового орешка. И крылатые мельнички-вертушки, и волчки-пузанки из дерева, на высокой ножке; и волчки заводные, на пружинке, с головкой-винтиком, раскрашенные Вод радугу, поющие; и свистульки, и оловянные петущки, и дудочки жестяные, розанами расписанные, царапающие закраинками губы; и барабанчики в золоченой жести, радостно пахнущие клеем и крепкой краской, и всякие лошадки, и тележки, и куколки, и саночки лубяные, и... И сама Лавра-Троица, высокая розовая колокольня, со всеми церквами, стенами, башнями,- разборная И вырезные закуски на тарелках; кукольные, с пятак, сочно блестят, пахнут чудесной краской: и спелая клубника, и пупырчатая малинка, сивеем живая; и красная, в зелени, морковка, и зеленые огурцы; и раки, и икорка зернистая, и семужий хвост, и румяный калач, и арбуз алый-сахарный, с черными зернышками на взрезе, и кулебяка, и блины стопочкой, в сметане. Тут и точеные шкатулки, с прокладкой из уголков и крестиков, с подпалами и со слезой морскою, называемой - перламут; и корзиночки, И корзины - на всякую потребу. И веселые палатки с сундучками, блистающие, как ризы в церкви И образа, образа, образа - такое небесное сиянье! - на всякого Святого. И все, что ни вижу я, кажется мне святым.

  

  - А как же,- говорит Горкин,- просвящённо все туг, благословлено. То стояли боры-дрема, а теперь-то, гляди,- блистанье! И радуется народ, и кормится. Все Господь.

  

  Покупаем самые пустяки: оловянного петушка-свистульку, свистульку-кнутик, губную гармошку и звонницу с монашком, на полный звон,- от Горкина мне на память; да Анюте куколку без головки, тулово набито сенной трухой, чтобы ей шить учиться,- головка в Москве имеется. А мне потому мало покупают, что сказала сегодня барышня Манюша, чтобы не покупать: дедушка целый короб игрушек даст, приказал молодцам набрать.

  

  Встречаем и наших певчих, игрушки детишкам покупают. У Ломшакова - пушка, стрелять горохом, а у Батырина-октавы - зайчик из бумазеи, в травке. Костиков пустой только, у него ребятишек нет, не обзавелся, все думает. Ломшаков жалуется на грудь: душит и душит вот, после вчерашнего спать не мог. Поедут отсюда по машине - к Боголюбской в Москву спешат: петь надо, порядились.

  

  Сходим по лесенке в овражек, заходим в "блинные" Смотрим по всем палаткам: везде-то едят-едят, чад облаками ходит. Стряпухи зазывают:

  

  - Блинков-то, милые!.. Троицкие-заварные, на постном маслице!..

  

  - Щец не покушаете ли с головизной, с сомовинкой?..

  

  - Снеточков жареных, господа хорошие, с лучком пожарю... за три копейки сковородка! Пирожков с кашей, с грибками прикажите!..

  

  - А карасиков-то не покушаете? Соляночка грибная, и с севрюжкой, и с белужкой... белужины с хренком, горячей?.. И сидеть мягко, понежьтесь после трудов-то, поманежьтесь, милые... и квасок самый монастырский! .

  

  Едим блинки со снеточками, и с лучком, и кашнички заварные, совсем сквозные, видно, как каша пузырится Пробуем и карасиков, и грибки, и - Антипушка упросил уважить - редечку с конопляным маслом, на заедку. Домна Панферовна целую сковородку лисичек съела, а мы другую. И еще бы чего поели, да Аксенов обидится, обед на отход готовит. Анюта большую рыбину там видала, и из соленого судака ботвинья будет - Савка нам говорил,- и картофельные котлеты со гладким соусом, с черносливом и шепталой, и пирог с изюмом, на горчичном масле, и кисель клюквенный, и что-то еще...- загодя наедаться неуважительно.

  

  Во всех палатках и под навесами плещут на сковородки душистую блинную опару - шипит-скворчит! - подмазывают "кошачьей лапкой",- Домна Панферовна смеется. А кто говорит - что заячьей. А нам перышками подмазывали, Горкин доглядывал, а то заячьей лапкой - грех. И блинные будто от Преподобного повелись: стечение большое, надо народ кормить-то. Глядим - и певчие наши тут: щи с головизной хвалят и пироги с солеными груздями. Завидели нас - и накрыли бумажкой что-то. Горкин тут и сказал:

  

  - Эх, Ломшачок... не жалеешь ты себя, братец!

  

  И Домна Панферовна повздыхала:

  

  - И во что только наливаются... диви бы какое горе, а то кондрашке одному на радость.

  

  Ну, пожалели-потужили, да тужилом-то не поможешь, только себя расстроишь.

  

  

  

  Тележка наша готова, помахивает хвостом Кривая. Короб с игрушками весело стоит на сене, корзина с просфорами увязана в чистую простыньку. Все провожают нас, желают нам доброго пути, Горкин подносит Аксенову большую просфору, за полтинник, и покорно благодарит за ласку и за хлеб-соль: "Оченно вами благодарны!" Аксенов тоже благодарит, что радость ему привезли такую: не ждал - не гадал.

  

  - Ну, путь вам добрый, милые...- говорит он, оглядывая тележку,- приведет Бог, опять заезжайте, всегда вам рад. Василий на ярмарку поедет скоро, буду в Москве с ним, к Сергею Ивановичу побываю, так и скажите хозяину. Ну, вот и хорошо, надо принять во внимание... овсеца положили вам и сенца... отдохнула ваша лошадка.

  

  И все любуется на тележку, поглаживает по грядке.

  

  - Да,- говорит он задумчиво,- надо принять во внимание... да, тележка... таких уж не будет больше. Отворяй ворота! - кричит он дворнику, натягивает картуз и уходит в дом.

  

  - Расстроился...- говорит нам Горкин, шепотом, чтобы не слыхали.- Ну, Господи, благослови, пошли.

  

  Мы крестимся. Все желают нам доброго пути. Из-за двора смотрит на нас розовая колокольня-Троица. Молча выходим за ворота.

  

  - Крестись на Троицу,- говорит мне Горкин,- когда-то еще увидим!..

  

  Видно всю Лавру-Троицу: светит на нас крестами. Мы крестимся на синие купола, на подымающийся из чаши крест:

  

  

  Пресвятая Троица, помилуй нас!

  

  Преподобный отче Сергие, моли Бога о нас!..

  

  

  Вот и тихие улочки Посада, и колокольня смотрит из-за садов. Вот и ее не видно. Выезжаем на белую дорогу. Навстречу - богомольцы, идут на радость. А мы отрадовались - и скучно нам. Оглядываемся, не видно ли. Нет, не видно. А вот и перелески с лужайками, и тропки. Мягко потукивает тележка, попыливает за ней. А вот и место, откуда видно - между лесочками. Видно между лесочками, позади, в самом конце дороги: стоит колокольня-Троица, золотая верхушка только, будто в лесу игрушка. Прощай!..

  

  - Вот мы и помолились, привел Господь... благодати сподобились...- говорит Горкин молитвенно.- Будто теперь и скушно, без Преподобного... а он, батюшка, незримый с нами. Скушно и тебе, милый, а? Ну, ничего, косатик, обойдется... А мы молитовкой подгоняться станем, батюшка-то сказал, Варнава... нам и не будет скушно. Зачни-ка тропарек, Федя,- "Стопы моя направи", душе помягче.

  

  Федя нетвердо зачинает, и все поем:

  

  

  Стопы моя направи по словеси Твоему,

  

  И да не облада-ет мно-о-ю-у...

  

  Вся-ко-е... безза-ко-ни-и-е-э!..

  

  Потукивает тележка. Мы тихо идем за ней.

  

  

  Июнь 1930 - декабрь 1931.

  

  Париж - Копбретон.

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  

  

  Впервые - Шмелев Ив. Богомолье. Белград, Русская библиотека, 1931. Печатается по тексту: Шмелев Ив. Богомолье. Изд. 2. Париж, 1948.

  

  С. 98. Александр I Карагеоргиевич (1888-1934) - с 1921 г. король Югославии (до 1929 - Королевство сербов, хорватов и словенцев). Будучи женат на русской, симпатизировал и широко помогал эмигрантам из России, деятелям науки, культуры, писателям, в частности Шмелеву (учреждение денежных стипендий, издания книг). В своей внешней политике ориентировался на союз с Францией, носивший антигитлеровский характер; внутри страны преследовал фашистскую организацию хорватов-националистов - усташей. Вместе с французским министром иностранных дел Барту убит в Марселе террористом-усташем.

  

  Исайя - ветхозаветный пророк, живший между 759 и 698 гг. до н. э. Ему приписывается создание одной из книг Ветхого Завета, в которой он возвещает суд над земным величием и роскошью, призывает грешников к покаянию и обещает прозревшим последнее спасение.

  

  С. 100. ...к Сергию Преподобному сходить...- в Троице-Сергиеву лавру, место паломничества православных, древнерусский монастырь, основанный Сергием Радонежским в середине XIV в. Сергий Радонежский (ок.1321-1391) благословил в 1380 г. князя Дмитрия Московского (Донского) на решительную битву с ордами Мамая и уничтожение татарского ига, много способствовал возвышению и упрочению Московского княжества и всей Руси. По смерти канонизирован и стал одним из наиболее почитаемых святых православной церкви.

  

  С. 101. ...к Иверской сорок раз сходить...- Имеется в виду икона Иверской Божьей Матери, величайшая святыня Афона, точная копия которой была привезена и Москву в 1648 г. Хранилась в часовне у Воскресенских ворот Красной площади; часовня была разобрана в 1930-е годы.

  

  С. 102. "Хождения по мытарствам преподобной Феодоры".- Речь идет о так называемом видении Феодоры из византийского "Жития Василия Нового" (X в.). В православно-христианских представлениях души умерших искупают свою греховность мытарствами или муками соответственно количеству грехов. Видение Феодоры насчитывает 20 грехов (празднословие, лень, тунеядство, воровство и т. д.) и соответственно - 20 мытарств.

  

  ...очень старинный крест с "адамовой главой"...- В христианском богословии и иконографии образы "первого человека" Адама и Христа часто совмещались; так, место распятия Христа - Голгофа (букв, "место черепа") подчас изображалось и как могила Адама; у ног распятого (на иконах и крестах) часто изображался череп.

  

  С. 104. Лестовка - кожаные четки раскольников, с кистью кожаных же лепестков.

  

  С. 105. Работали мы по храму Христа Спасителя...- Храм Христа Спасителя - грандиозное сооружение, воздвигнутое на народные пожертвования в 1837-1883 гг. в память Отечественной войны 1812 г. (архитектор К. А. Тон, скульпторы П. К. Клодт, А. В. Логановский, Н. А. Рамазанов, Ф. П. Толстой, роспись В. В. Верещагина, К. Е. Маковского, В. И. Сурикова и др.). Взорван в 1931 г. Восстановлен в 90-х годах.

  

  ...царю-освободителю, Лександре Николаичу нашему.- В царствование императора Александра II манифестом от 19 февраля 1861 г. было отменено крепостное право.

  

  Долгоруков Владимир Андреевич (1810-1891) - государственный деятель, с 1856 г. до конца жизни московский генерал-губернатор.

  

  С. 107. ...на Фоминой вышло-то.- Вторая неделя по Пасхе в православной церкви; согласно вероучению, Фома, один из двенадцати апостолов, не хотел верить воскресению Христа, и тогда Иисус явился к нему через восемь дней и дал ему ощупать свои раны.

  

  С. 111. "Дуб и трость" (1806) и "Стрекоза и муравей" (1808) - басни И. А. Крылова.

  

  С. 112. "Ну, тащися, сивка... красавица зорька в небе загорелась..." - Здесь и далее цитируется "Песня пахаря" (1831) А. В. Кольцова.

  

  Он и медведю радовался, медведь к нему хаживал...- Житие преподобного Сергия Радонежского рассказывает, как Сергий приручил медведя и делился с ним хлебом; этот эпизод стал символическим для образа основателя Троице-Сергиевой лавры, нашел отражение в иконописи и живописи.

  

  С. 115. ...к Николе-на-Угреши молиться...- Речь идет о Николо-Угрешском монастыре, основанном в конце XIV в. Дмитрием Донским, который в 1380 г., двигаясь с войсками на Куликово поле, останавливался здесь. Основанием монастыря Дмитрий Донской хотел увековечить память о Куликовской победе над татарским ханством.

  

  С. 119. "И-зве-ди из темницы ду-шу моюууу!.." - Псалтырь, псалом 141, 7: "Выведи из темницы душу мою..."

  

  С. 120. "Кресту Твоему..." - молитва из Триодей Постной и Цветной, кондак, глас 8-й ("Аще и во гроб снизошел еси...").

  

  С. 121. ...за Крестовской...- Крестовская застава (ныне Рижская площадь) являлась в то время частью городской черты.

  

  ...с Воробьевки на Болото...- Воробьевы горы (см. комм. к с. 19) - место огородов и садов старой Москвы. Болото - в XV-XIX вв. название низменной местности в Замоскворечье, напротив Кремлевского холма, за Москвой-рекой, место Болотного рынка (ныне площадь Репина).

  

  С. 122. ...и к Савве Преподобному доспеет.- Савва Звенигородский (ум. 1406), ученик Сергия Радонежского, был приглашен князем Юрием Звенигородским и основал около 1380 г. Сторожевский (после 1652 г. Саввино-Сторожевский) монастырь.

  

  С. 125. В голубой башенке - Великомученик Пантелеймон.- Часовня Святого Пантелеймона находилась на Никольской улице, 17. Пантелеймон - искусный врач, безвозмездно лечивший больных, помогавший бедным, вдовам и сиротам За проповедь христианского вероучения, в пору массовых преследований христиан при императоре Максимиане, был казнен в 305 г. В православной церкви Пантелеймон призывается в помощь при елеосвящении (помазании маслом). О Пантелеймоне см. текст на с. 545.

  

  ...Сухареву башню, где колдун Брюс сидит...- Брюс Яков Вилимович (1670-1735) - русский государственный и военный деятель, сподвижник Петра I; переводил иностранные книги, ведал московской типографией, помещавшейся в Сухаревой башне. Человек всесторонних и глубоких знаний, Брюс после кончины Петра I, удалившись в отставку, с увлечением занялся науками. В своей подмосковной усадьбе Глинки он проводил многочисленные опыты по физике, механике, астрономии и т д. Эти занятия Брюса были непонятны простому народу, который окрестил ученого "чернокнижником", "волшебником", "колдуном" и создал о нем немало легенд.

  

  ...с Мытищинской водой...- Село Большие Мытищи, расположенное в 17 верстах от Москвы, издавна было знаменито богатыми ключами с особенно чистой и вкусной водой. В 1781-1804 гг. был построен, первый в Москве, Мытищинский водопровод, перестроенный в 1853-1858 гг. (часть кирпичного акведука сохранилась поныне). На всем протяжении от Крестовской заставы и до Мытищ по ярославскому тракту располагались многочисленные трактиры и чайные, где угощали "мытищинской водой" путешественников и богомольцев, идущих в Троице-Сергиеву лавру.

  

  С. 130. ...Алексей-то Божий человек...- Сын знатного римлянина Евфреована (VI в.); прожив долгое время в пустыне, он вернулся в отчий дом и, неузнанный, претерпевая притеснения домашних, продолжал творить добрые дела. Канонизирован христианской церковью.

  

  ...на самый день потери Елены, царя Костинкина...- Константин Великий (ок.285-337) - римский император, который утвердил христианство в качестве официальной религии. Елейа (ок.244-327) - его мать, имела большое влияние на Константина и много способствовала распространению христианства Константин и Елена канонизированы христианской церковью.

  

  С. 134. ...я-ко кади-ло пре-эд То-о-бо-о-о-ю-у-у...- Псалтырь, псалом 140, 2.

  

  С. 135. "Стопы моя..." - Псалтырь, псалом 118, 133.

  

  С. 141. Воротяжка. вороток (обл.) - тонкое бревно, слега, которым навивают веревки для прикручивания клади на возах.

  

  С. 142. ...к валаамским старцам...- Речь идет о Валаамском Спасо-Преображенском мужском монастыре, основанном новгородцами не позднее XIV в. и находившемся в северной части Ладожского озера, на острове Валаам. Много раз отражал нападения шведов, в 1611 г. был ими разорен; восстановлен в 1715 г. Упразднен в 1940-е годы.

  

  С. 143. ...медок нагдышний... (нар.) - вынутый на днях, незадолго.

  

  С. 154. ...колокольня, как розовая свеча пасхальная...- Высокая и стройная пятиярусная колокольня - архитектурно-композиционный центр ансамбля Троицкой лавры - была заложена в 1741 г. архитектором И. Ф. Мичуриным по проекту И. Я. Шумахера. В 1753 г. Д. В. Ухтомский существенно изменил проект, введя дополнительно два верхних яруса. Строительство закончено в 1769 г. Высота колокольни вместе с куполом и крестом - 88,04 м.

  

  С. 163. ...опять в мурью.- То есть в конуру, тесное и темное жилье.

  

  С. 166. "Достойно" - молитва "Песнь Пресвятой Богородице" ("Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу...").

  

  С. 168. На тропарях - на ирмосах...- Тропарь - молитвенная песнь; ирмос - название богослужебной песни, входящей в состав утреннего канона.

  

  С. 169. "Ныне отпущаеши раба Твоего" - благодарственная молитва при святом причащении.

  

  С. 170. Наянливы - навязчивы, назойливы.

  

  С. 171. ...игрушечное заведение у него...- В Сергиевом посаде при Троице-Сергиевой лавре издавна были развиты кустарные промыслы, особенно игрушечный.

  

  С. 174. Осман-паша.- Осман-Нури-паша Гази (1832-1900) - турецкий фельдмаршал, военный министр; в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. руководил обороной Плевны.

  

  С. 204. "Вот мчится тройка удалая" - отрывок из стихотворения Ф. Н. Глинки "Сон русского на чужбине". Как самостоятельная песня отрывок стал весьма популярным.

  

  С. 207. Платон (Левшин) - митрополит Московский (1737- 1812), крупный церковный деятель, проповедник, духовный писатель, педагог.

  

  С. 211. ...у старого Авраама на коленях... пирует... Лазарь...- Лазарь Убогий - персонаж евангельской притчи и фольклорных текстов, образ бедности, получающей награду в загробной жизни. После смерти Лазарь отнесен ангелами на лоно Авраамово (в христианской мифологии - место блаженного упокоения умерших праведников), а богач мучается в адском пламени и умоляет Лазаря облегчить его страдания.

  

&nbs