Северцев-Полилов Георгий Тихонович - Царский духовник

защищают они свою страну...

   - И бьют гостей торговых! Грабят их товары и ладьи! - вскипел Иоанн. - Разбоем это я зову, а не защитой!

   - Они лишь мстят за разоренья, которые чинят у них в стране твои полки, государь, не памятуя, что не с басурманами воюют, а с христианским людом.

   - Лютеры они зловредные, - прошипел Иоанн, - Замолчи, поп!

   Сильвестр точно сразу преобразился: его осенило какое-то вдохновенье.

   - Молю тебя, государь, внемли моим прошениям, верни полки из Колыванской земли, мне сердце говорит, что горе немалое ждет тебя, коль это не исполнишь!

   Иоанн вздрогнул при слове горе.

   - Старик! Попомни, что не юноша безвольный я теперь, которого ты раньше пугал! Я государь, властитель всей Руси! Пусть замолчит продерзостный твой язык!

   Но приказание царя не остановило смелого, уверенного в правоте своих слов Сильвестра.

   - Опомнись, государь, кара Господня близка, меч Его гнева над тобою занесен! Ты сына-царевича, наследника уже потерял, смотри, чтобы потерю еще дороже и ближе сердцу твоему не послал бы тебе Творец Небесный! Еще есть время, опомнись, государь.

   Царь, вне себя от гнева, поднялся и с силой ударил посохом об пол.

   - Замолчишь ли ты! Велю тебя расстричь и в дальнюю обитель на Белом море сослать! - закричал Иоанн.

   - Твоя воля, государь, я сам хотел просить... отпусти меня в обитель, иноческий сан давно стал мил моей душе...

   Изумленный подобной просьбой, царь сразу переменился: ему стало ясно, что Сильвестр не ищет снова получить над ним влияния.

   - С чего это задумал, отче? - дрогнувшим немного голосом спросил царь.

   - С той поры, как призвал Господь к себе подругу мою, верную жену Пелагею, я в мыслях решил постричься... Тяжело нам, людям, терять любимых, близких нам существ! Как тяжела и грустна потеря супруги... вспомяни, государь, мои слова!

   Иоанн ничего не ответил священнику, отвернулся от него и рукою отпустил его.

   Непонятная тоска овладела молодым царем, предчувствие надвигающегося на него горя томило Иоанна, сердце против воли сжималось...

  

  

   Враждебные царскому духовнику Захарьины были рады желанию Сильвестра удалиться в монастырь.

   - Скорбит его душа о многих соделанных им неправдах против тебя, государь, и о вреде, что он нанес Руси, - нашептывал царю Захарьин, - великие грехи покою ему не дают, отпусти его, государь, с миром в обитель!

   Но, несмотря на ухищрения враждебных Сильвестру бояр, Иоанн не сразу отпустил его: он точно боялся, что, расставшись с советником, так мудро помогавшим ему в течение многих лет управлять государством, он попадет под влияние дядей царицы, Захарьиных, и близких к ним бояр.

   Только после вторичной просьбы своего духовника Иоанн скрепя сердце согласился отпустить его в монастырь.

   Сильвестр благословил Анфима, уже женатого на дочери Якова Топоркова, и отправился в Кириллов монастырь на Белоозеро, где он постригся под именем Спиридона.

   Несколько времени спустя скончалась молодая царица Анастасия. Недомогала она уже давно и медленно таяла.

   Смерть ее произвела на Иоанна удручающее действие. Он невольно вспомнил о пророческих словах своего духовника и сказал Михаилу Захарьину, ставшему за последнее время близким к государю лицом:

   - Улетела моя голубка чистая, Настенька милая! Какой злой человек позавидовал нашему с ней счастью, чует мое сердце, что позлобствовал тут поп Сильвестр...

   - Да, нелюба была ему покойная царица, - поддакнул Захарьин.

   - Ты знаешь, дядя, он и смерть ее мне напророчил.

   На лице Захарьина показался притворный испуг.

   - Да неужто, государь? Чует мое сердце, что извели племянницу.

   Иоанн сосредоточенно слушал.

   - Извели, ты полагаешь, дядя? Злого зелья дали?

   Новый любимец царский не решился ответить, но только молча кивнул головой.

   - Сыскать, коль так, сейчас же, не медля ни минуты, - грозно крикнул Иоанн, - и коль взаправду окажется, что извели мою голубку, придумаю я им такую казнь, что на Москве не слышали досель.

   Начался строгий сыск.

   Клеветники показали, что в смерти царицы виновны Сильвестр и Адашев.

   - Никто, как они, - повторяли подкупленные партией Захарьиных люди, - ведь им одним нужна была смерть матушки царицы: раскрывала она царю все их хитрости и подвохи.

   Адашев и Сильвестр, когда им объявили, в чем их обвиняют, просили, чтобы им дана была очная ставка с клеветниками.

   Адашев написал письмо государю через владыку Макария.

   "Не отрицаемся и смерти, если будем обличены, да будет суд явственный перед тобою и всею думою твоею..."

   Задумался государь: просьба Адашева его поколебала, он хотел ее исполнить, тем более что Сильвестр из монастыря просил о том же.

   - Негоже, государь, допускать их перед твоими очами: очаруют они тебя и детей твоих, народ и войско любит их больше, чем тебя, опять ты будешь под их властью, в их узде ходить, а теперь, когда ты отогнал их от себя, - льстиво проговорил Захарьин, - ты пришел в свой разум, отворил себе очи, смотришь свободно на свое царство и сам едино управляешь им.

   Эти льстивые слова снова повернули внутренний мир Иоанна, и он отказал Сильвестру и Адашеву в их просьбе.

  

  

   Для суда над обвиненными царь велел собрать собор из бояр и духовенства, одним из главных членов этого собора был игумен Вассиан и монах Михаил Сукин.

   Митрополит Макарий скромно держался в стороне от других.

   Несправедливые обвинения посыпались на отсутствующих Сильвестра и Адашева.

   Возмутился владыка:

   - Да разве можно судить людей и не дозволять им сказать ни слова в свое оправдание? Надо привести обвиненных сюда и выслушать, что они будут отвечать на обвинение.

   - Владыка святой, невозможно этого сделать, - подобострастно заметил Михаил Сукин, - придут сюда волшебники великие, очаруют царя, а нас погубят.

   - Ты прав, Михаил, не должно их приводить сюда: вина их явна, что еще их об ней спрашивать, - заметил Вассиан. - Судить мы их будем и без них самих.

   Суд состоялся заочный.

   Согласно его решению, Сильвестр был осужден "на остров, еже есть на Ледовитом море, на краю Карельского языка, в Лопи дикой".

   "Адашева Алексея за все вины его отогнать от очей царских, в ливонский город Феллин назначить воеводой".

   Так окончился суд над выдающимися людьми первой половины царствования Иоанна Грозного.

   Иоанн, оправдывая себя перед Курбским, сообщал ему в письме:

   "Для духовного совета и спасения души взял я попа Сильвестра... Он начал хорошо, и я ему для духовного совета повиновался, но потом он восхитился властью и начал совокупляться в дружбу, подобно мирским.

   Подружился он с Адашевым, и начали они советоваться тайком от нас, считая нас слабоумными, не докладывали нам никакие дела, как будто нас и не было, наши мнения и разумные они отвергали, а их и дурные советы были хороши.

   Пробую прекословить, и вот мне кричат, что и душа-то моя погибнет и царство разорится..."

   Дальше Иоанн рассказывает в письме о воображаемых им винах Сильвестра и Адашева, заключает он свое письмо следующими словами:

   "Пребывая в таких жестоких скорбях, не будучи в состоянии сносить такой тягости, превышающей силы человеческие, и сыскав измены собаки Алексея Адашева и всех его советников, мы наказали их милостиво: смертною казнию не казнили никого, но по разным местам разослали. Поп Сильвестр, видя своих советников в опале, ушел по своей воле, и мы его отпустили не потому, чтобы устыдили его, но потому, что не хотели судить его здесь: хочу судиться с ним в будущем веке перед Агнцем Божьим".

   В летописях Соловецкой преподобных Зосимы и Савватия обители записано под датою: "От сотворения мира года 7087, марта третьего дня, представился ко Господу иеросхимонах Серапион, иже бе допрежь того духовником царя всей Руси Ивана IV Васильевича".

  

   1911