Северцев-Полилов Георгий Тихонович - Царский духовник

  

  

  

   Северцев-Полилов Г. Т. Княжий отрок: Романы.

   М., "Современник", 1994. - (История России в романах для детей)

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Поскрипывая полозьями, ныряя по громадным ухабам большой новгородской проезжей дороги, тащился в конце января 1539 года тяжелый возок новгородского владыки Макария в Москву.

   Две пары коней, запряженных "гусем" ради неудобной зимней тропы, или "коробки", с усердием тянули его. Всклокоченная шерсть сытых монастырских битюжков под густым инеем, плотно их облегавшим, казалась седой.

   Слюдяное оконце возка затейник-мороз разрисовал узорами. Сидевшие на облучке твое служек, один вместо ямщика, а другой - келейник преосвященного, были плотно закутаны в теплые охабни.

   В возке помещался сам архиепископ Макарий. Чтобы не скучать в пути одному, он посадил к себе в возок священника из Софийского собора, отца Сильвестра. Остальные лица, сопровождавшие владыку, ехавшего в Москву на собор для избрания нового митрополита, размещались в других трех возках, обитых рогожами, каптана же владыки была обита сукном.

   "Для-ради недобрых встреч" около далеко растянувшегося по дороге поезда, глубоко увязая в снегу, пробиралась верховая челядь.

   Хотя Крещение миновало, мороз по-прежнему был лют, приходилось часто делать остановки по попутным деревням, отогреваться, кормить лошадей.

   Архиепископ был недоволен долго длящимся путем.

   - Как бы нам, отец Сильвестр, не опоздать к собору-то, - говорил он не раз своему спутнику, - поспешаем больно медленно!

   - Возложим упование наше на Господа, преосвященный владыка, - мягким баском отвечал ему еще далеко не старый священник, по привычке сжимая левой рукой свою окладистую темно-русую бороду и снова распуская ее.

   - Это доподлинно так, - соглашался с ним владыка, - а все же поспешать следовало бы.

   И он нетерпеливо стучал рукою, одетою в теплую рукавицу, в переднюю стенку. Послушный монашек-возница подхлестывал длинным мочальным кнутом коней, с трудом доставая им до третьего. Возок начинал нырять по ухабам быстрее, но спустя несколько времени усталые лошади снова плелись чуть не шагом.

   Престарелый владыка начинал дремать, а спутник его погружался в свои вечные думы, не дававшие ему покоя, точившие его ум и сердце... Это были думы о благоустройстве, о счастье родины!

   Раздоры князей, сократившиеся под твердою рукой "Собирателя земли русской", при его снохе, вдове Елене, действительной правительнице ввиду малолетства Иоанна IV, опять увеличились, дерзкие набеги татар, литвы, поляков наносили немало беды русским городам... А тут еще ссоры ближайших к царю бояр и высших духовных лиц с каждым годом уничтожали плоды твердого княжения Иоанна III.

   Было о чем задуматься человеку, любящему свою родину и болеющему о ней душой, каким был Сильвестр. В эти долгие часы тяжелого раздумья отец Сильвестр только изредка вспоминал об оставшихся далеко позади него в родном Новгороде любимых им супруге Пелагее и сыне Анфиме.

   - Что о них гадать пока, - успокаивал себя Сильвестр, - жить им хорошо, владыка повелел, чтобы причт выдавал им мою долю... На все хватит!

   Ему представился небольшой домик на Заречной стороне Волхова, весь зарывшийся в снегу, румяная, крепко сшитая фигура матушки, бойкий, "гораздный до книжного наученья" подросток, сын Анфим.

   - Поди, по времени судя, - прошептал он, заглянув через слюдяное оконце и наблюдая красное от мороза солнце, - отобедали теперь, должно быть...

   Но он сейчас же недовольно тряхнул головой, точно желая отбросить от себя думы о семье и доме, и опять предался своим обычным размышлениям о родине, об ее нелегкой доле.

   - Може, в Москве поближе ко всему буду, послушаю там, повижу... Да что из этого? Помочь ведь ничем не могу, человек я бессильный, маленький!

   Но тайное предчувствие все-таки подсказывало ему, что все ему удастся, что он, простой новгородский священник, еще кое-что сделает на пользу родной страны.

   Тайная уверенность заставила заблестеть его глубоко сидящие глаза, сильнее забиться сердце, взволновала кровь Сильвестра.

   Возок сильно качнуло на сторону, спавший архиепископ проснулся и мутными от сна глазами изумленно посмотрел вокруг себя.

   - Доколе добрались? - спросил он своего спутника.

   - От села Большие Заструхи порядком отъехали...

   - Ну, еще до деревни не мало осталось, - заметил владыка и, плотнее завернувшись в лисью шубу, снова задремал, а Сильвестр опять погрузился в думы.

  

  

   Только в начале февраля добрался поезд новгородского владыки до Москвы. Под городом холода помягчали, морозы исчезли, а немного спустя наступила оттепель. Возки, запряженные теперь уже не "гусем", тащились по городским улицам, покрытым большими лужами. Местами вода попадала даже в каптану владыки.

   - Ишь, сколь Творец небесный о нас, грешных, заботу имеет, чего-чего только путем-дорогой не надумали, - сказал Макарий Сильвестру, - и мороз нас до смерти захолодит, и на собор опоздаем, а приехали ко времени целы и в благополучии.

   Въезжая на митрополичий двор в Чудовом монастыре, где постоянно останавливались приезжие высшие духовные лица из других городов, владыка осенил себя широким крестом.

   На крыльце забегали бойкие митрополичьи служки, с низкими поклонами помогая архиепископу выбраться из возка и отводя его под руки в предназначенные для него кельи. Сильвестр шел за ними следом.

   Уезжая по желанию владыки с ним вместе на собор в Москву, отец Сильвестр принужден был временно покинуть свою чрезвычайно полезную просветительскую деятельность.

   - Владыка, как-то будут жить здесь без нас наши сироты, - напомнил он Макарию о сиротах новгородских, которых в то беспокойное время было немало и о которых они заботились. На нем же лежала обязанность устраивать убогих и нищих.

   Недаром прошли его двадцать лет священнослужения. Много сирот поднял он, научил грамоте, а которые из них оказались способными к какому-нибудь ремеслу, тех он обучил, дал хлеб в руки! Все это пришло на память Сильвестру.

   - Не мало из них вышло искусных изографов, - подтвердил его мысль владыка. - Творец небесный сохранит их, - продолжал он.

   Сметливый северянин новгородец сказался в даровитом священнике, он понимал, что не все способны изучить ремесло, а потому поставил других к торговле, а дельные купцы были очень нужны Новгороду, продолжавшему вести заморскую торговлю с Ганзой.

   Собор Святой Софии отличался прекрасными певчими, слава о них гремела далеко за новгородскими пределами.

   Они по большей части тоже были из питомцев отца Сильвестра.

   Дети эти настолько рвались к свету, к познаниям, что владыка, когда они сделались взрослыми людьми, нашел возможность посвятить многих из них в священнослужители.

   В новгородском приказе сидели даже подьячие и дьяки из воспитанных им сирот.

   Подобная школа, давшая так много деятелей по различным отраслям знания, даже в настоящее время была бы предметом удивления, а в XVI веке она представляла из себя необычайное для Руси явление, вызывала общее изумление.

   И все это было устроено старанием одного человека, ясно видевшего в народном просвещении громадную пользу для родной страны.

   Чтобы дать возможность девушкам изучить рукоделие и обязанности хорошей жены и хозяйки, отец Сильвестр устроил при своем доме особую для этого школу и поручил ее ведению своей жены.

   Постаралась также достойная его супруга в деле обучения и воспитания.

   В то время как по всей Руси женщины были необразованы, не говоря уже о грамоте, ученицы матушки Пелагеи быстро научились читать, к сожалению, письмо в то время считалось для них излишним.

   Общежительные уставы монастырей, введенные впервые в новгородских обителях, тоже были разработаны Макарием при главном участии Сильвестра.

   Почти самоучкой изучил он греческий язык, что дало ему возможность познакомиться с канонами в оригинале...

   Тяжело было отцу Сильвестру расставаться с трудами таких долгих лет, но стремление еще сильнее поработать для родины, дать ей больше свету, знания, устроить ее неурядицы не давали покою пытливому уму новгородского священника. Сильвестр рвался к более широкой деятельности, ему был тесен Новгород, несмотря на его вольности, несмотря на его вече и права...

   - Доброе семя взошло, дало отростки, пусть произрастает само без моей помощи, - говорил сам себе Сильвестр, - я положил на него не мало забот, нужно подумать и о другом.

   Твердое решение заставило Сильвестра согласиться на предложение Макария ехать с ним в Москву на собор.

   - Ты мне там пользу немалую окажешь, - сказал священнику владыка, - послужишь земле Русской достойно.

   Эти слова еще сильнее внедрили в Сильвестра уверенность, что его временное переселение в Москву поможет ему в его планах, и, распрощавшись с нежно любимой супругой и сыном, он отправился вместе с архиепископом.

  

  

   - Ну что, отец Сильвестр, обошел все святыни московские? - ласково спросил владыка, когда на другой день после их приезда священник, с его благословения, осмотрел московские храмы и возвратился обратно.

   - Все повидал, владыка, везде помолился, поклонился святым мощам.

   - А собор новый во имя Успения Пресвятой Богородицы, что фрязин Фиораванти соорудил, сподобился улицезреть?

   - А то как же, святой владыка, сколь возможно его миновать, - ответил священник, и чуть заметная улыбка мелькнула на его губах.

   - Понравился? - последовал короткий вопрос Макария.

   - Великолепие его превосходит все, что мне удавалось до сих пор видеть. Фрязина, что его соорудил, сам Творец небесный одарил неоцененным даром строительства.

   - Вижу, отец Сильвестр, что ты понимаешь поболее других, - довольно заметил владыка, - а то мне не одобрял его тверской владыка, сказывал, что не по канонам православным фрязин его соорудил, больше на латинян храм схож.

   - Не верь его словам, владыка, - горячо возразил Сильвестр, - если бы святые отцы церкви из могил встали и посмотрели на великолепие нового храма Божия, и они бы снова мирно почили, уверенные, что правила святых канонов ничем здесь не нарушены.

   Макарий с довольным видом посмотрел на своего священника.

   - Коли придется тебе с тверским владыкой увидеться, упомяни ему об этом...

   В дверь кельи, где они разговаривали, постучали, послышался обычный монашеский возглас:

   - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных.

   - Аминь! - ответил за Макария Сильвестр.

   В келью вошел с низким поклоном дьяк Игнатий Тетерин.

   - Святой владыка, князь Иван Шуйский бьет тебе челом и просит твоих молитв, - льстиво начал престарелый дьяк, с трудом наклоняя грузное туловище и касаясь рыжею с сильной проседью бородой пола.

   - Да будет благословение над князем Иваном. Что скажешь, дьяк? - спросил Макарий, благословляя Тетерина и подавая ему для поцелуя руку.

   - Князь Иван хочет тебя видеть, святой владыка. Когда поволишь принять его?

   - Коль князю Ивану досуже, жду его милость сейчас.

   Дьяк с новым низким поклоном удалился, и спустя немного времени Шуйский вошел к новгородскому владыке в келью.

   - Потайно хотел бы я с тобою говорить, святой владыка, - промолвил гость, недоверчиво поглядывая на стоящего у стены Сильвестра.

   - Говори без боязни, князь, отец Сильвестр свой человек!

   Продолжая недоверчиво посматривать на священника, Шуйский проговорил:

   - Наметили мы, святой владыка, в митрополиты игумена Троице-Сергиева монастыря, Иоасафа... Угоден он тебе?

   Макарий на минуту задумался: он хорошо понимал, что идти против любимца великого князя было невозможно, и потому, сдержав себя, спокойно ответил:

   - Князь Иван Васильевич, супротив его избрания я не пойду.

   Ответ Макария, по-видимому, пришелся князю по душе.

   - Вижу, владыка, что ты понимаешь пользу государеву, скажу тебе по совести, что и другие владыки согласны избрать Иоасафа, я с ними со всеми уже переговорил.

   Разговор на этом прекратился. Князь, снова получив благословение от Макария, вышел из кельи.

   - Видишь, отец Сильвестр, сколь справедливо писание: "Будьте кротки, аки голуби, и хитры, аки змии". Скажи я ему, что не по сердцу мне Иоасаф Скрипицин, все равно ничего бы из этого не вышло, в митрополиты бы его избрали, а я заслужил бы немилость.

   - Владыка святой, не иди против Иоасафа, он человек для России нужный и, верь мне, будет полезен великому князю.

   - Неужели ты так думаешь? - изумленно спросил Макарий. - А я стоял бы на стороне Даниила.

   - Он свержен, владыка святой, и едва когда-либо снова получит митрополичий посох, его слава отошла, увидишь сам, как будет поступать Иоасаф.

   - А ты почему это знаешь?

   - Сказывали ближние к нему люди. Я сегодня кое-кого спрашивал.

   - Что ж, коли так, пусть избирают его в митрополиты.

   Случайная встреча Сильвестра в Успенском соборе со служками троицкого игумена выяснила ему личность будущего московского владыки; Иоасаф показался Сильвестру самым подходящим изо всех остальных кандидатов. Он верил, что скромный игумен с большим вниманием, чем кто-либо другой, отнесется к своей трудной обязанности.

  

  

   Члены собора все уже съехались, но он еще не начинался, потому что не было из Москвы молодого князя.

   Иоанн вернулся только в конце февраля, и на другой же день его прибытия собор был открыт. Все съехавшиеся архиепископы, игумены и прочие высшие духовные лица заранее уже знали, что их избрание должно пасть на Иоасафа Скрипицина: всесильный князь Иван Шуйский не позволил бы им избрать кого-либо другого. Приходилось с этим согласиться, и те из владык, которые хотели снова вернуть Даниила, во избежание неприятности или молча согласились на избрание Иоасафа или же уехали раньше времени в свои паствы под предлогом нездоровья.

   Вновь избранный митрополит хотя и выказывал явно свое дружелюбие к князю Ивану Шуйскому за свое избрание, но в душе питал к нему неприязнь.

   - Негоже так было поступать с дьяком Мишуриным и митрополитом Даниилом, - говорил он своим близким и преданным людям.

   Мишурин был по приказанию Шуйского раздет догола, а митрополит Даниил свергнут, по желанию тех же князей Шуйских.

   Хотя собор уже окончился, новгородский владыка все еще оставался в Москве. Вначале его задерживала распутица, а затем вновь избранный митрополит, прослышав о просветительской деятельности Макария в Новгороде, просил его сам остаться в Москве на некоторое время.

   Новгородский владыка послушно исполнил просьбу Иоасафа и пробыл в Москве все лето до начала осени.

   - Отпусти ты меня, - обратился наконец Макарий к митрополиту, - паства моя сиротеет, аки овцы без пастыря, коли тебе нужно знать о моем новгородском деле, оставляю тебе попа Сильвестра, ему все известно не меньше меня самого, он тебе все расскажет.

   Новгородский архиепископ отправился восвояси, оставив в Москве Сильвестра, которого новый митрополит причислил в число временных священников Благовещенского собора.

   Мало-помалу неизвестный до сих пор новгородский иерей стал приобретать влияние у нового митрополита. Знания Сильвестра, столь редкие для того времени, сразу выделили его среди невежественного соборного духовенства. Зоркий Иоасаф также отметил его. Сильвестр во многом был ему полезен советом, он нередко решал дела по его указанию.

   Малолетний Иоанн IV был бессилен, как говорит по его собственным словам летопись:

   "Оставшись с братом Георгием круглыми сиротами по смерти матери нашей Елены, много перенесли мы горя от боярской власти. Подданные наши, хотевшие увеличить только свое достояние, нашли царство без правителя, о нас, государях своих, заботиться не стали, начали хлопотать только о приобретении богатства и славы, стали враждовать друг с другом. И сколько зла они наделали! Сколько бояр и воевод, доброхотов отца нашего, умертвили! Дворы, села и имения дядей наших взяли себе и водворились в них! Казну матери нашей перенесли в большую казну!.."

   Вот как обращались ближние бояре с малолетними князьями, порождая со стороны последних ненависть к себе.

   После одной из служб в Благовещенском соборе к служившему Сильвестру подошел молодой человек, по обличью служилый дворянин, и просил благословить его.

   - Господь тебя благословит! - проговорил священник, благословляя просителя. - Какую нужду ко мне ты имеешь, сказывай!

   - Нужды, отец честной, у меня к тебе не имеется, а слух про тебя идет, что ты книжное дело гораздо превзошел, так хочу тебя просить помочь мне его осилить, желание большое имею греческую мудрость познать.

   - Доброе задумал, господине, - скромно ответил ему Сильвестр, - приходи ко мне, я тебе все, что только сам разумею, открою и, коли желание свое не покинешь, изучить помогу.

   - Спасибо, отче, что не отказал в моей просьбе, по гроб благодарен тебе буду.

   - Скажи, как звать-то тебя, господин честной, какого ты рода: боярин, сын ли боярский али гость из торгового ряда?

   - Имя мое Алексей Адашев, московским дворянином значусь, к учению с младых ногтей моей юности стремился я всем моим сердцем, да не благословил меня Творец всемогущий всю трудность ученья охватить.

   - Что же, не беда, время еще не ушло, не перестарок ты еще какой, пользу себе из ученья извлечь сумеешь!

   Эта встреча Сильвестра с Адашевым была первым звеном, сковавшим их дружеские отношения и сослужившая им обоим большую службу.

  

  

   Недолго дружил новый митрополит с возведшими его в этот сан князьями Шуйскими.

   Иоасаф заметил, что малолетний великий князь не раз вспоминал о заключенном в темницу князе Вельском, но князь Шуйский, не оставлявший ни на минуту Иоанна, старался отвлечь мысли великого князя от бывшего его любимца.

   Иоанну IV шел двенадцатый год, это был на редкость способный юноша с восприимчивым, увлекающимся характером. Молодая натура все равно что воск, она легко поддается влиянию, на нее оказываемому. Кто знает, будь в это время у малолетнего Иоанна в руководителях и советниках лучшие люди, из него могла бы выработаться, вместо жестокого властителя, видевшего везде измену и зло, светлая личность созидателя Руси, предвестника Великого Петра!

   Но окружающие его бояре заботились только о собственных выгодах и ради них дурно направляли еще далеко не сложившийся характер молодого правителя, не останавливая его жестоких наклонностей и стремлений.

   - Что ты, батюшка князь, закручинился, на полеванье сегодень не поехал? - льстиво спрашивал Иван Шуйский юношу. - Аль тетива на луке твоем поослабла, стрелы калены затупились, сокола не взмывают за легкой пташкой в поднебесье?

   Иоанн угрюмо молчал. Его пытливый ум не довольствовался одной охотой, он искал другого занятия, ему хотелось скорее выпутаться из тенет, которыми его опутали приближенные к нему бояре, самостоятельно править Русью.

   Хитрый Шуйский догадывался о желании молодого князя и, чтобы отвлечь его от этих мыслей, сказал:

   - Надумал я ноне для тебя ину потеху, спасибо мне скажешь за нее!

   Иоанн обернулся к хитрому царедворцу.

   - Каку таку? Сказывай! - спросил он быстро.

   - Взойдешь ты, батюшка наш, на теремную вышку, а сокольнички будут тебе в те поры петелов подавать...

   - Ну, - нетерпеливо перебил Иоанн.

   - А ты зачнешь этих петелов сверху сбрасывать... Они кричать станут, а тебе это будет в веселье и радость!

   Новая забава пришлась по душе юноше: много петухов, сброшенных с вышки, разбились, твердая земля окрасилась их кровью.

   - Лети и ты, - с каким-то удальством крикнул молодой князь, кидая небольшого петушка.

   На этот раз птица, падая на землю, случайно задела о плечо проходившего по двору священника и не разбилась.

   Сильвестр, возвращавшийся из собора, с изумлением посмотрел на теремную вышку, но никого не заметил на ней. Груда же разбившихся петухов, еле шевелившихся в крови, обратила его внимание.

   - Кто побил этих не повинных ни в чем птиц? - громко спросил новгородец. - Что сделали они дурного тому человеку?

   Шуйский, присутствовавший при княжой потехе, хотел было приказать схватить дерзкого порицателя, но Иоанн остановил его:

   - Постой, князь Иван, дай дослушать его, до правды народной ты меня редко доводишь.

   Юноша стал прислушиваться, но Сильвестр, огорченный увиденным зрелищем, молча прошел дальше.

   - Прикажи схватить дерзкого попа, - снова заметил Шуйский, недовольный медлительностью князя.

   - Не нужно, он сказывал правду! Негоже заниматься такою потехою, - сумрачно сказал Иоанн и сошел с вышки.

   - Пошли за владыкой, скажи, что я прошу его ко мне, - обратился он к князю Палецкому.

   Митрополит не замедлил явиться.

   - Скажи, владыка, что у тебя за поп в Благовещенском соборе, Сильвестром прозывается? - спросил его Иоанн.

   - Со владыкой Макарием из Новгорода сюда прибыл, я оставил его здесь, зело начитан, греческие писания понимает, немало пользы принес родному своему городу, много народу грамоте обучил, к делу приставил...

   - Вели его позвать ко мне, хочу я на него подивиться, смел он больно, - нетерпеливо сказал юноша, - а ты, владыка, останься здесь, пожди его.

   За Сильвестром побежали.

   Иоасаф, заметив хорошее расположение Иоанна, решился замолвить перед ним за Вельского.

   Юноша-князь задумался: он колебался совершить этот важный шаг, не посоветовавшись с Шуйским.

   - Ведь враг он мне, святой владыка, - пытался возражать митрополиту Иоанн.

   - Господь заповедь дал нам прощать своих врагов, государь! Не верю я, чтобы он злое на тебя помыслил, не таков князь Иван Федорович, добра он желает государству, наклеветали тебе на него! "

   Иоанн молчал: в нем боролись желания исполнить просьбу владыки и отчасти свое собственное и невольная боязнь перед Шуйским.

   Он готов был уже ответить отказом, как окольничий ввел в покой отца Сильвестра. Заметив его спокойную, строгую фигуру на пороге, Иоасаф, осененный новой мыслью, громко сказал:

   - Кланяйся государю, отче Сильвестр, моли его помиловать князя Вельского Ивана!

   Сильвестр опустился на колени перед малолетним властителем.

   Смущенный неожиданностью, Иоанн не мог устоять дольше.

   - Ан пусть будет так! Князя Ивана Вельского я прикажу из тюрьмы вызволить!

   И точно не желая больше об этом говорить, князь обратился к Сильвестру:

   - Владыка сказывал про тебя, поп, что ты книжное учение хорошо знаешь, греческое писание разумеешь?

   - Повторю слова святого владыки, - смело ответил Сильвестр, - знаю, Господь умудрил.

   - А петел тебя ныне больно зашиб, отче? - шутливо спросил юноша.

   Сильвестр понял, кто кидал петухов с теремной вышки, но не пожалел о своих смелых словах.

   - Государь, коль хочешь наказать меня за мой продерзостный язык, в твоей воле, накажи, я не отрекусь от сказанного.

   Иоанн пристально посмотрел на смелого священника, ему понравился его ответ.

   - От правды не отрекаются! Пусть будет он попом в соборе Благовещенском, владыка, - обратился он к митрополиту.

   Так произошло первое свидание Иоанна с новгородским священником в июле 1540 года.

  

  

   Трудно было побороть власть Шуйских: крепко держали временщики в своих руках молодого князя. Немалый шум подняли они, когда узнали об освобождении князя Вельского.

   - Ну уж поплатится мне владыка за то, что пошел против нас! - говорил озлобленный Иван Шуйский об отце Сильвестре, присутствие которого в покоях князя помогло Иоасафу склонить Иоанна к милости к Вельскому, о которой он не предполагал. Сильвестр был слишком незаметным человеком в то время, чтобы можно было его опасаться и обращать на него особое внимание.

   Назначение в попы в Благовещенский собор не представлялось ничем особенным: кремлевские соборы были переполнены духовенством.

   Вскоре по просьбам владыки и князя Ивана Вельского, мало-помалу начинавшего приобретать прежнее влияние на молодого князя, Иоанн освободил из темницы и князя Владимира Андреевича Старицкого, его отца, мать и жену, вернул им их поместья, бояр и детей боярских.

   Умный Вельский, чтобы ослабить своих врагов, услал Ивана Шуйского приказом великого князя во Владимир оберегать восточные границы государства от набега казанских татар, но этим не предотвратил своей гибели.

   В первых числах января 1542 года, тайно вернувшись из Владимира, Иван Шуйский без приказания великого князя с помощью своих единомышленников захватил Вельского и отправил в заточение на Белое озеро, где в мае его и убили посланные от Шуйских люди.

   Митрополит Иоасаф, в келью которого тоже ворвались заговорщики, бежал в покои великого князя.

   Иоанн крепко спал, когда к нему вбежал расстроенный митрополит.

   - Спаси, государь, твоего верного молитвенника! - сказал перепуганный владыка, но прежде чем великий князь мог что-либо ему ответить, гнавшиеся по пятам Иоасафа заговорщики стали настойчиво стучать в опочивальню.

   Не желая подвергать опасности великого князя, митрополит бежал на Троицкое подворье, где враги все же настигли его и чуть было не убили.

   Только благодаря заступничеству троицкого игумена Алексея митрополита пощадили, но все-таки заточили в Кириллов монастырь.

   Начались боярские смуты, государством управлял не юноша - великий князь, а князья Шуйские, зорко следившие, чтобы расположением Иоанна не овладел бы помимо них кто другой из приближенных к нему. Боярин Федор Воронцов, понравившийся Иоанну, недолго оставался при нем. Шуйские и их ближние бояре не постеснялись присутствия самого государя и митрополита, во время обеда у него они приказали схватить Воронцова и хотели убить. Соколиные брови Иоанна грозно сдвинулись: он готов был гневно обрушиться на дерзких, но понимал, что теперь еще бессилен... И принужден был просить Шуйских оставить жизнь своему любимцу.

   Избранный митрополитом новгородский владыка Макарий присутствовал при переговорах, ему удалось уговорить торжествующих Шуйских.

   Воронцова только выслали в Кострому.

   - Спасибо тебе, владыка, - сказал Иоанн, - без твоего слова пропал бы Федор!

   Несмотря на митрополичий сан, Макарий не имел никакого влияния, Шуйские упорно не давали ему возможность часто бывать у великого князя и беседовать с ним о делах государственных.

   Чтобы окончательно завладеть Иоанном, всесильные князья Шуйские стали еще больше потакать разыгрывавшимся у юноши страстям. Они старались не развивать в нем хорошие наклонности и подавлять дурные, напротив того, все желания молодого князя, не имеющие отношения к власти, к государственным делам, исполнялись ими беспрекословно, они даже хвалили его поступки, которые подлежали несомненному порицанию.

   Жестокость с животными не удовлетворяла больше молодого князя, он перенес свой буйный нрав на людей.

   Собрав себе подростков из сыновей бояр, молодой князь мчался бешено верхом по московским улицам, топтал конем встречных, бил плетью, грабил их, точно настоящий разбойник.

   - Да и молодец же у нас батюшка государь, -_: льстиво повторяли Шуйские и их соумышленники, - никому из земских людишек спуску не дает, ясным соколом так и бьет их, подлых!

   Подобные необычные похвалы льстили молодому правителю, хотя порой у него появлялось сознание, что поступки его дурные, внутренний голос предостерегал от них, но остановить Иоанна, указать на жестокость никто не решался. Даже владыка Макарий опасался что-либо сказать князю из-за всесильных Шуйских, зорко следивших за каждым его словом.

   Иоанну пошел четырнадцатый год. Ему надоели жестокие потехи, пытливый ум подсказал юноше, что пора взять власть в свои руки, свергнуть с себя путы Шуйских, Кубенских, Темкина и других бояр, ведущих его на помочах и ненавистных народу.

   29 декабря 1543 года, по приказу Иоанна, был заточен князь Андрей Шуйский и отдан псарям, которые его убили. За ним разослали в изгнание и остальных бояр. Не помиловал Иоанн и возвращенного из ссылки своего любимца Федора Воронцова, пытавшегося управлять государством самовластно, и его подвергнул опале, из которой он вышел только по просьбе владыки Макария.

  

  

   Только теперь вспомнил случайно Иоанн о забытом им в дворцовых неурядицах благовещенском попе Сильвестре. Митрополит еще раньше пытался напомнить о нем великому князю, но он уклонялся или забывал о словах владыки.

   В мае 1546 года великий князь отправился с войском к Коломне, чтобы отразить крымского хана, который полчищами двигался на Москву.

   Случайно встретил князь около города новгородских пищальников, когда он выехал на прогулку. Среди московской рати это был самый буйный, дерзкий люд.

   - Дозволь, государь, принести тебе челобитьице, - обратился к нему один из них.

   Не в духе был в этот день Иоанн, не стал он слушать их челобитье и даже рассердился на жалобщиков.

   - Гоните их! - приказал он сопровождавшим его боярским детям.

   - Посмейте только нас тронуть, мы вам покажем! - дерзко крикнули в ответ пищальники гнавшим их княжевым посланным и забросали их грязью.

   - Ах вы, новгородская челядь! - огрызнулись дружинники.

   Мало-помалу страсти разгорались все больше и больше, завязалась драка, а вслед за нею начался бой, нескольких убили. Иоанну с трудом удалось добраться до своего стана.

   - Доискать, по чьей науке столь дерзостны стали новгородцы! - рассерженно крикнул он ближнему своему дьяку Василию Захарову.

   Дознание, может быть и несправедливое, обнаружило в этом случае причастность к делу князя Кубенского и бояр Воронцовых. Рассвирепевший Иоанн сейчас же велел казнить этих бояр, а ближних к ним людей сослать в дальние города.

   - Вот каковы твои новгородцы, владыка, - гневно обратился к митрополиту Иоанн, возвратившись из похода в Москву, - ослушники моей воли, продерзостно мнящие о своих больших заслугах государству!

   Макарий, терпеливо выслушав слова Иоанна, дал первому гневу его улечься.

   - Прости, государь, за мои слова... Почто не пожелал ты сам выслушать их челобитье?

   Князь вспылил:

   - Есть время слушать мне их вздорные речи!

   - А коли речи эти на пользу государеву были?.. Иоанн задумался.

   - Почто же тогда новгородцы не передали их моим посланным...

   - Они хотели сказать тебе их самому, государь, а не приспешникам твоим!

   Великий князь, видимо смущенный возражением, взглянул на митрополита.

   - Ты за земляков своих стоишь горой, владыка!

   - По правде, государь, коль есть в том вина, я первый осужу, а без вины зачем виновными их ставить!

   Иоанн осознал ошибку и, видимо желая загладить свою резкость с митрополитом, пытался перевести разговор на другое.

   - Да, кстати о новгородцах, зачал говорить... напомнил мне ты, святой владыка, о попе Сильвестре, что при владыке Иоасафе поставлен мною был в собор Благовещения... Он тоже новгородец...

   - Со мною на Москву прибыл в те поры, как ставили владыкой Иоасафа! Ученый муж, ум зрелый, твердый духом, трудолюбив и земли родной печальник. Все это подтвердить могу я сам.

   Иоанн заинтересовался Сильвестром, так долго незаслуженно остававшимся в тени.

   - Повидать мне его бы надо...

   - Вели позвать.

   - Еще не время, но скоро оно доспеет, и тогда велю его к себе покликать, - закончил молодой князь свою беседу с митрополитом.

  

  

   В течение своего семилетнего пребывания в Москве Сильвестр не покладал рук. Кипучая натура пытливого новгородца не могла оставаться в покое.

   Он перевез сюда из Новгорода свою семью: жену Пелагею и сына Анфима и с их помощью принялся устраивать то, что с таким сожалением ему пришлось оставить в родном городе - школы.

   В Москве народ не так охотно стремился к свету, как в Новгороде, где, благодаря постоянным сношениям с Западной Европой через ганзейских купцов и личные путешествия новгородцев в ганзейские города, польза просвещения познавалась ясно, но тем не менее охотников до "книжного научения" у отца Сильвестра было достаточно, точно так же не было заметно недостатка и в девушках, желавших научиться женским рукоделиям у матушки Пелагеи.

   Как соборному священнику, отцу Сильвестру был дан просторный дом. Лучшую горницу он отвел для приходивших к нему учиться грамоте, тут же с левой стороны от икон, около окна, стояли пяльцы и прочие принадлежности женского рукоделия.

   Матушка, чисто одетая, терпеливо указывала своим ученицам недостатки в их работе, объясняла, как сделать лучше, а в минуту отдыха беседовала с ними о домашнем хозяйстве, как порядок вести в доме на благоутешение мужа и родителей.

   - Слушайте, девушки, - деловито говорила попадья, - помните, что пустые пересмешные разговоры со слугами, перетолки с торговками, женками бездельными, волхвами постыдны и вредны для каждой девушки или женщины, а паче всего не должно развлекать себя хмелем, пением, непотребными играми и плясками, коли вы все сие избегнете, будет на вас милость Божия, Пречистыя Богородицы и Великих Чудотворцев.

   Девушки внимательно слушали слова Пелагеи и своим молчанием подтверждали согласие поступать по ее указаниям.

   Довольная их вниманием, матушка продолжала:

   - А делати что зачнете, то с молитвою и с доброю беседою или с молчанием, слово праздное или хульное, роптание, смехи, кощуны, песни, бесовские игры не должны быти, иначе Божия милость отступит, ангелы отыдут скорбны, и возрадуются нечестивые демоны.

   Сильвестр, уже окончивший свои занятия с учениками, задумчиво слушал поучения Пелагеи, не желая ей мешать, но, когда она окончила, он подошел к рукодельницам и тоже преподал им несколько советов.

   Садилось солнце, в горнице стало темнеть, осенний день короток. В те времена при огне работали очень редко, "чтобы не портить глаз", да времени и так хватало на все, в особенности для женщины, занятой преимущественно только рукоделием и хозяйством.

   - На сегодня довольно, - ласково заметила девушкам хозяйка, - поработали всласть, ступайте, милые, по домам, наутро пораньше приходите!

   Рукодельницы низко поклонились своей учительнице и чуть ли не в один голос промолвили:

   - Спасибо, матушка, за ласку и что поучила нас сегодня!

   Девушки ушли.

   Пелагея вместе с работницей прибрала горницу и стала накрывать ужин.

   Отец Сильвестр, прислонившись у оконного косяка, смотрел на умирающую осеннюю природу, много мыслей бродило в голове этого настойчивого в своем пути человека. Не мало ознакомился он за это время с тяжелым положением Руси, пытливый ум его искал выхода, как внести умиротворение в вечные раздоры бояр, губящих всякое доброе начинание, как помочь молодому князю оградить страну от вторжения татар, литвы и других врагов...

   Он не заметил, как подошла к нему Пелагея и позвала ужинать:

   - Отец, накрыла я, ступай, оладьи простынут.

   - Анфим где? - спросил хозяин.

   - Да ушел давеча к изографам в избу, с той поры и не вертался.

   - Долго что-то, какая теперь работа, темно стало.

   - Должно быть, зашел к кому.

   - Э, вот он и сам, да, никак, с гостем?

   В горницу вошел Анфим, сын Сильвестра, молодой человек, и с ним мужчина постарше его немного, Алексей Адашев.

  

  

   - Вот он с кем пришел! Здравствуй, Алексей Митрич, - приветливо проговорил хозяин, обращаясь к гостю. - Рад, что завернул ко мне. Садись, поужинай с нами, чем Бог послал.

   Адашев сел на лавку около окна, напротив него поместился Сильвестр, с ним рядом Анфим, хозяйка же вместе со стряпкой хлопотали об угощении.

   - Ну, сказывай, Алексей Митрич, что нового у вас в "верху"? - спросил хозяин гостя.

   Адашев вскоре после знакомства с Сильвестром определился случайно в теремные дворяне и мало-помалу двигался вперед, его случайно заметил великий князь и стал давать ему кое-какие поручения.

   - Что тебе скажу я, отче Сильвестр, гневается наш батюшка государь за мздоимство во многих государственных и земских делах, разослал близких бояр в ссылку и ча других косо поглядывает.

   Задумчиво посмотрел на него хозяин.

   - Сколь ни жаль мне их, а скажу, за свою неправду и вину достойную приняли! Велики были Шуйские князья, никто к ним и подступиться не решался, сколь много оскорбляли они государя, ослушались его приказаний, памяти его родителей не щадили, людей, ему ближних, умерщвляли... И что ж, где теперь Шуйские, где их гордость сатанинская? И следа не осталось. Тлен все и суета сует!